А.А. Кривопалов. «Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и Крымская кампания 1854—1855 гг.»

Восточная (Крымская) война 1853—1856 гг. имеет обширную историографию. Однако характерной её особенностью являлась изначально заложенная традиция своеобразной редукции проблемы исхода Восточной войны до проблемы обороны Севастополя. Несмотря на то обстоятельство, что сегодня укоренившийся в исследовательской литературе взгляд на причины поражения России в Крымской войне подвергается серьезной переоценке¹, история русского военного планирования до недавнего времени не выделялась в самостоятельную тему.

Анализ материалов русского военного планирования, документов боевых управлений армий и центрального аппарата военного ведомства, которые в прошлом не привлекали внимания исследователей, позволяет говорить о решающем влиянии на исход войны фактора австрийской мобилизации и сопряженных с ней угроз на западных границах России. А также сделать принципиальный вывод о том, что Николаем I и фельдмаршалом И.Ф. Паскевичем Крымский полуостров изначально рассматривался в качестве второстепенного и наименее опасного театра возможной войны. О том, почему такой взгляд на значение Крыма укоренился в кругу ближайших военных советников Николая I, пойдет речь в докладе.

Положение главнокомандующего Большой Действующей армией фельдмаршала И.Ф. Паскевича в правительственной иерархии России и его влияние на императора были таковы, что именно рекомендации, идеи и мнения князя Варшавского легли в основу ключевых решений, принимавшихся русской стороной накануне и в ходе Крымской войны.

В ходе постепенно обострявшегося Восточного кризиса 1851—1853 гг. со стороны России был допущен ряд опасных внешнеполитических просчетов, прямым следствием которых стала практически полная изоляция империи в начавшейся осенью 1853 г. войне. Значительную долю ответственности за эти ошибки несут лично Николай I и князь Варшавский, хотя историческая беспрецедентность развернувшихся тогда событий, отчасти, служит им оправданием.

Англия и Франция, заключив между собой союз, выступили на стороне Турции и весной 1854 г. объявили России войну. Австрия и Пруссия — ближайшие союзники Петербурга в Европе — отказались дать гарантии нейтралитета, а в апреле также заключили против России оборонительный союз. К этому времени Австрия начала перевод своей армии на военное положение, и приступала к развертыванию главных её сил на русских границах.

Россия сражалась в одиночку против могущественной коалиции, не имея ни единого союзника в Европе. Паскевич понимал невозможность одержать победу в таком противостоянии, поэтому его план сводился к затягиванию войны и к стремлению свести конечный результат к наименьшим для Российской империи потерям. В подобном контексте решающее значение приобретало удержание Австрии от открытого вступления в войну при помощи широкомасштабного развертывания главных сил Действующей армии в Польше и на Волыни.

Стремление Паскевича обезопасить западную границу к началу 1855 г. начало приносить результат. Начиная с зимы 1855 г. австрийская армия в Галиции, Трансильвании и на Буковине стала проявлять явные признаки пассивности. Она сильно пострадала от болезней [1, с. 352], прекратился призыв новобранцев, значительная часть войск оказалась распущена по домам [2, p. 50—51]. Парадокс, однако, заключался в том, что именно улучшение обстановки на западе провоцировало у Александра II, части генералитета и русского общественного мнения желание во что бы то ни стало добиться успеха в Крыму. Поскольку действия на периферии сделались сущностью англо-французской стратегии, моральное значение Севастополя в глазах армии и русского общества неуклонно повышалась.

В начале войны на полуострове находилась 13-я пехотная дивизия V-го пехотного корпуса. Осенью 1853 г. дивизия морем была переброшена на Кавказ, а на её место из Одессы прибыла 1-я бригада 14-й пехотной дивизии. Гарнизонную службу в Крыму несла резервная бригада 13-й дивизии. В течение 1854 г. на полуостров постепенно перебрасывались войска VI-го корпуса: сначала 17-я дивизия, а затем перед самым началом высадки — 16-я дивизия. Командование объединенными морскими и сухопутными силами в Крыму возлагалось на князя А.С. Меншикова.

Оценка Крыма как периферийного театра, в случае возможной войны с великими державами, имела свою предысторию. В декабре 1832 г. собственноручная записка Николая I, касавшаяся плана действий на случай большого европейского конфликта, предполагала защищать Крым лишь одной пехотной дивизией [3, л. 99].

Основным содержанием русской внешней политики в Европе в 1830—1840-е гг. являлось сохранение европейского статус-кво, сложившегося на континенте к 1815 г. в результате Революционных и Наполеоновских войн. Данная политика предполагала укрепление союзных отношений с консервативными монархиями Австрии и Пруссии, а также постоянную готовность к пресечению реваншистских устремлений Франции, в том числе и с помощью военной силы.

Проблема защиты черноморских берегов в 1854—1855 гг. оказалась неотделима от проблемы австрийской мобилизации на западе. В условиях противостояния практически со всеми великими державами, Россия не могла обеспечить надежную оборону своих протяженных границ. Это прекрасно понимал Паскевич, когда еще 8 февраля 1854 г. писал в докладе Николаю I, что: «если бы была отдельная война только на берегах Черного моря, то ничто бы нам не помешало собрать сколько можно более войск. Но не таково теперь наше положение. Нам необходимо изыскать все средства, уменьшив, где только нужно, число войск, обратить их туда, где они, действительно, необходимы» [4, лл. 53—73 об.].

А необходимы эти войска были, в первую очередь, на западе. Там уже стали проявляться первые признаки австрийских военных приготовлений. В Крыму и Одессе оставались две с половиной дивизии пехоты с резервами и бригада кавалерии для защиты побережья от десанта. В феврале 1854 г. это считалось вполне достаточным. Кроме того, поступавшие Паскевичу разведывательные данные говорили в пользу низкой вероятности десанта на Крымском полуострове. Поэтому фельдмаршал считал возможным не увеличивать, а, напротив, уменьшить здесь силы на одну дивизию. В общей сложности они составляли на юге около 35 000 человек, в то время как объединенные силы будущей экспедиционной армии союзников оценивались в 40 000 [4, лл. 53—73 об.].

Необходимо подчеркнуть, что в обстановке февраля 1854 г. этот прогноз был точен. Ни одного солдата союзных армий ещё не высадилось даже на Галлиполи. Непосредственная подготовка англо-французов к десантной операции в Крыму развернулась лишь в середине лета [5, с. 36—37; 6, p. 255—256].

В феврале 1854 г. Севастополь не казался Паскевичу вероятным местом высадки. 14 февраля князь Варшавский указывал: «Севастополь так укреплен со стороны моря, что флотов неприятельских здесь бояться нечего. (...) Против десанта прямого есть, однако, до 10 000 вооруженных ружьями матросов, кроме 16 батальонов. Против десанта обходного есть целая 16-я дивизия и еще бригада пехоты» [4, л. 82].

Взгляд князя Варшавского был устремлен на Аккерман. На пункт, с одной стороны, удобный для высадки, а, с другой стороны, располагавшийся ближе к исходным районам боевого развертывания австрийской армии. «Это самое удобное место, откуда они берут все наши позиции в тыл — писал фельдмаршал 28 февраля. С увеличением их до 40 000 или 50 000 они делаются очень опасны» [4, л. 134 об.].

Считая положение России в Крыму вполне надежным, Паскевич не был одинок. В сентябре 1853 г. командир V-го корпуса генерал-адъютант А.Н. Лидерс оценил возможную численность десанта на Крымском полуострове в 20—30 тысяч человек. При этом рейд Евпатории Лидерс посчитал одним из наименее вероятных пунктов такой высадки [7, л. 11 об., 14]. Командующий Дунайской армией и будущий главнокомандующий войсками в Крыму князь М.Д. Горчаков в том же сентябре 1853 г. оценил будущий десант еще скромнее — в 15 000 человек [8, л. 4]. Скептическое отношение к крупным морским десантам высказывал в то время такой авторитетный военный теоретик, как Г.В. (А.А.) Жомини [9, с. 13].

Лишь командовавший русскими силами в Крыму князь А.С. Меншиков испытывал постепенно нараставшую тревогу. Он считал высадку предприятием для союзников весьма сложным, но выполнимым. Если в мае он отмечал, что «Севастополь обеспечен в той мере, что конечно нужен весьма значительный десант, чтобы отважиться сделать решительное нападение на этот порт» [10, л. 12]. То в письме М.Д Горчакову от 30 июня 1854 г. он настоятельно просил вернуть в его распоряжение 16-ю пехотную дивизию [11, с. 304]. А 29 июля в письме Николаю I Меншиков указывал, что «бой будет одного против двух, чего, конечно, желательно избегнуть» [12, с. 854; 9, с. 12]. Однако катастрофические результаты экспедиции союзников в Добруджу, как следует из писем начала августа, адресованных военному министру князю В.А. Долгорукову, в значительной степени, развеяли его опасения [13, с. 158].

В сентябре 1854 г. 62-тысячный англо-франко-турецкий десант высадился в Крыму. Для отражения экспедиции таких масштабов сил Меншикова было явно недостаточно. Тем не менее, 8 сентября 1854 г. командующий принял сражение на р. Альма, в котором потерпел поражение. Над Севастополем нависла прямая угроза. С осени 1854 г. борьба в Крыму начала стремительно поглощать те резервы, которые Паскевич считал необходимым удерживать на западном стратегическом направлении.

Уже в октябре из состава Южной армии, отвечавшей за оборону пространства от Полесья до Черного моря, Меншикову были переданы дивизии IV-го пехотного корпуса под командованием П.А. Данненберга. 12-я пехотная дивизия П.П. Липранди приняла участие в битве под Балаклавой. 10-я и 11-я пехотные дивизии действовали в кровопролитном сражении при Инкермане. К ноябрю в Крыму возникло патовое положение, началась затяжная осадная война на измор.

Быстрое ослабление Южной армии М.Д. Горчакова сильно встревожило Паскевича. Когда в декабре 1854 г. зашла речь об отправке Меншикову дивизий еще и III-го корпуса, Паскевич категорически возражал.

С точки зрения фельдмаршала, для удержания бастионов Севастополя было достаточно 40—50 тысяч человек даже против 100-тысячной осадной армии союзников, отправка же дополнительных сил была бесполезна. Во-первых, потому что в Крыму отсутствовали соответствующие запасы продовольствия. Во-вторых, потому что риск ослабления русских армий на западе недопустимо возрастал, так как именно осенью 1854 г. Австрия находилась в наивысшей готовности к войне с Россией. Поскольку стратегическое значение Севастополя исчерпывалось базировавшимся в нем Черноморским флотом, Паскевич полагал, что «не будь в Крыму Севастополя, никому в мысль бы не пришло ни нападать на Крым, ни защищать его» [14, лл. 21—40].

«Сравните же неудачу в Крыму с теми последствиями, кои могут ожидать нас в беззащитном положении при войне с Австрией на западной границе» — призывал Горчакова фельдмаршал. «С одной стороны, потеря 16 кораблей, с другой, потеря сначала 4-х губерний с 9 миллионами жителей, а потом, может быть, и потеря Польши, то есть всего 15 миллионов жителей и лучших наших провинций, которые неприятель может занять без боя, и откуда нескоро его потом выгоним» [14, лл. 21—40].

Здесь необходимо пояснить, что трудности с провиантом и фуражом, о которых упоминал князь Варшавский, не стали непреодолимым препятствием, хотя и сказывались на протяжении всей кампании [15, с. 2048—2050]. Но мысль, будто Севастополь можно удерживать без содействия со стороны многочисленной полевой армии, оказалась иллюзией. Упрек защитников в том, что «против 120 000 не защитить стен Севастополя было бы постыдно даже с третью частью войск» [14, лл. 21—40] был несправедлив.

Паскевич явно недопонимал сложность положения в Крыму. А времени на то, чтобы углубиться в изучение обстановки на этом театре войны, у него попросту не было. В этом он отчасти признался в письме Г.В. (А.А.) Жомини [16, с. 226]. Рекомендации фельдмаршала относительно строительства передовых оборонительных сооружений с целью фланкирования осадных работ противника оказались реализованы в феврале 1855 г. Но союзники, снабженные многочисленной осадной артиллерией и постоянно получавший подкрепления, методично подводил свои траншеи к бастионам.

Верх брала грубая сила. Одна лишь Франция, не считая турок и англичан, в течение полутора лет отправила на черноморский театр 310 000 человек [17, с. 36]. Такой размах действий Наполеона III накануне Восточной войны казался невероятным. В апреле 1854 г. разведывательные данные, стекавшиеся в Департамент Генерального штаба, указывали совсем иные цифры. В двух немецких аналитических записках, перевод которых был сообщен Паскевичу по приказу Николая I, предельно возможной численностью французской армии в военное время, включая полевые, резервные, запасные и гарнизонные войска, считалось 600 000 человек [18, лл. 2—5]. Эти сведения подтвердились в ходе войны. Но предположение о распределении сил между различными театрами оказалось в корне неверным.

В действующих французских войсках считалось 248 300 человек и 680 орудий. В запасных войсках — 204 670 человек. Организационно армия военного времени насчитывала до двадцати дивизий. 190 000 человек считались минимумом, который необходимо оставить во Франции для гарнизонной службы, охраны испанской границы и подготовки новобранцев. Около 56 600 человек должны были остаться в Алжире. Предполагалось, что у французов не будет способа расширить ряды своей армии, иначе как за счет призыва национальной гвардии и формирования новых частей и соединений с нуля [18, лл. 4—4 об., 5]. Затем, считалось, что не менее 260 000 человек потребуется оставить на востоке Франции и еще 50 000 человек в Италии. В подобных обстоятельствах, как следовало из записки, для восточной экспедиции просто не оставалось резервов [18, л. 5]. Французский император не мог выделить для действий в Причерноморье более 45 000 человек [18, л. 6—7], призыв же национальной гвардии стал бы для него ходом заведомо неприемлемым политически.

Однако расчет на то, что главные силы своей армии французы вынуждены будут оставить на германской и бельгийской границе оказался несостоятельным. Дружественная позиция по отношению к Парижу, занятая в ходе Восточной войны Пруссией и Австрией, позволила Наполеону III оголить восточную границу Франции. В результате русской армии в Крыму пришлось иметь дело с неприятелем, численность которого в несколько раз превышала предвоенные оценки.

В такой ситуации стабилизировать положение под Севастополем можно было лишь с помощью постепенно прибывавших резервов. Но решительно повлиять на обстановку, без ослабления сил в Польше и на Волыни оказалось невозможно. Однако численность Крымской армии постепенно увеличивалась. Успокаивающие сведения из Австрии, где весной 1855 г. русская разведка более не фиксировала признаков мобилизации и сосредоточения войск, позволили двинуть на полуостров главные силы II-го и III-го корпусов. Две дивизии Гренадерского корпуса из Польши были переброшены на Перекоп. Если в начале 1855 г. в Крыму находилось 134.5 батальона, 79 эскадронов, 49 сотен и 352 полевых орудия [19, лл. 28—37], то к концу осады там находилось уже 216 батальонов, 79 дружин государственного подвижного ополчения, 139.5. эскадронов, 93 сотни и 656 полевых орудий [20, лл. 38—41].

К сожалению, прибывавшие резервы в основном лишь покрывали потери на бастионах. Возможности полевой армии по нанесению эффективного деблокирующего удара увеличивались очень медленно. Причиной тому было крайне невыгодное соотношение потерь в ходе осады, несмотря на то, что зима стала для противника тяжелым испытанием.

Относительно слабый профиль земляных укреплений и малая площадь обороняемого периметра не позволяли эшелонировать резервы в глубину и укрывать их от артиллерийского огня. Тактическое несовершенство севастопольских позиций сказалось уже в первый день бомбардировки, когда наша артиллерия на 2 выстрела англо-французов отвечала 5 выстрелами, а потери наши оказались в 1100 человек против 344 союзников [17, с. 57].

В ходе последующих бомбардировок города эта невыгодная для защитников пропорция потерь живой силы оставалась неизменной, в то время как в абсолютном исчислении потери постоянно увеличивались. В ходе финальной шестой бомбардировки гарнизон потерял 18 000 человек, тогда как союзники только 3860 человек [9, с. 64—65].

В таких условиях, несмотря на героическую стойкость обороны, падение южной стороны становилось лишь вопросом времени. Последняя попытка спасти город привела к безнадежному фронтальному наступлению полевой армии на укрепленные позиции союзников у Черной речки 4 августа 1855 г.

Паскевич, всегда противившийся накоплению сил в Крыму, весной 1855 г. проявлял странное терпение, видя уход на полуостров все новых и новых дивизий. Этому можно предложить два объяснения. С одной стороны, его план сдерживания Австрии увенчался успехом, и в 1855 г. нового развертывания войск Габсбургов на русских границах не последовало. С другой стороны, формирование новых соединений из числа резервных и запасных войск, в значительной степени, заменяло уходящие в Крым батальоны. Ценой огромного перенапряжения финансовых и демографических ресурсов, Россия сохранила мощный заслон на западной границе.

Князь Варшавский преувеличивал оборонительные возможности Севастополя, нереальными оказались его планы экономии в Крыму живой силы. Но, как и предсказывал фельдмаршал еще в феврале 1854 г., русская стратегия, четко разделив потенциальные театры военных действий на главные и второстепенные, свела ущерб в изначально безнадежной войне к минимуму. России удалось навязать противнику изнурительную кампанию на периферии, и в то же время избежать непредсказуемой по своим последствиям борьбы с возможной коалицией германских государств на западе.

Список использованной литературы и архивных материалов

1. Урланис Б.Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1960.

2. Rothenberg G.E. The army of Francis Joseph. West Lafayette, Indiana, 1976.

3. РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 1107.

4. РГВИА, ф. 14013, оп. 1, д. 4.

5. Крымская экспедиция. Рассказ очевидца, французского генерала. СПб., 1855.

6. Kinglake A.W. The invasion of the Crimea. Edinburgh & London, 1877. V. 2.

7. РГВИА, ф. 481, оп. 1, д. 5.

8. РГВИА, ф. 481, оп. 1, д. 7.

9. Герсеванов Н.Б. Несколько слов о действиях русских войск в Крыму в 1854 и 1855 годах. Paris, 1867.

10. РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 5626.

11. Оборона Севастополя. Письма князя А.С. Меншикова к князю М.Д. Горчакову. 1853—1855 // Русская Старина. 1875. Т. 12, № 2.

12. Князь А.С. Меншиков. 1853—1854 гг. // Русская Старина. 1873. Т. 7, № 6.

13. Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1900. Т. 1.

14. РГВИА, ф. 481, оп. 1, д. 13.

15. К. Из походных воспоминаний о Крымской войне // Русский Архив. 1870. Кн. 1, № 11.

16. Щербатов А.П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его жизнь и деятельность. СПб., 1904. Т. 7.

17. Свечин А.А. Эволюция военного искусства. М.—Л., 1928. Т. 2.

18. РГВИА, ф. 38, оп. 4, д. 1042.

19. РГВИА, ф. 38, оп. 4, д. 1187.

20. РГВИА, ф. 38, оп. 4, д. 1419.

Примечания

1. См., например: Кухарук А.В. Мнимый больной. Была ли бессильна николаевская армия. // Родина. 1995, № 3—4. С. 22—26. Kagan F.W. The military reforms of Nicholas I. The origins of the modern Russian army. New York, 1999. P. 221—249. Шевченко М.М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003. С. 185—194. Шевченко М.М. Историческое значение политической системы императора Николая I: новая точка зрения. // XIX век в истории России. М., 2007. С. 281—302. Айрапетов О.Р. Внешняя политика Российской империи (1801—1914). М., 2006. С. 188—222.