Из каменного нутра...

Прошли века. Город, пришедший в упадок и обезлюдевший, превращался постепенно в груду руин. Само название «Херсонес» стало постепенно стираться из памяти потомков. Безжалостное время не пощадило даже самых прочных и величественных сооружений. Башня Зенона не избегла общей участи: она понемногу ветшала, заносилась пылью и в прошлом веке напоминала своим внешним видом большой холм или курганную насыпь.

Но вот вековой покой древней постройки нарушили археологи. Очищенные от многовековых наслоений грунта мощные кладки вновь увидели солнечный свет.

Башня очень велика, раскопать такую махину в один прием было трудно. В 1898 г. К.К. Косцюшко-Валюжинич снял почти всю насыпь, обнажил башню снаружи, нашел места стыков ее с прилегающими куртинами. В 1910—1911 гг. раскопки продолжались под руководством Р.Х. Лепера. За два года была окончательно удалена насыпь и полностью обнажена конструкция сооружения. Но башня хранила в своих недрах еще много неизвестного.

В 1960—1961 гг. экспедиция, работавшая под руководством С.Ф. Стржелецкого, исследовала забутовку башни Зенона. В ней, кроме грубого бута, оказалось большое количество обломков архитектурных деталей и надгробных памятников. Особый интерес вызвала прекрасно сохранившаяся многоцветная роспись последних. Встречается она чрезвычайно редко, а потому и представляет исключительную ценность.

Кроме надгробий, в башне Зенона был найден памятник, не связанный с некрополем, — голова статуи из белого мрамора. На ней мы видим вместо головного убора довольно массивный мраморный цилиндр: это не просто статуя, а так называемая кариатида — скульптура, заменявшая колонну в большом здании. Замечательный пример такой же замены дает всемирно известный афинский храм — Эрехтейон, к которому с южной стороны примыкает оригинальный портик, покоящийся на головах шести статуй молодых девушек. Голова херсонесской кариатиды очень напоминает головы кариатид Эрехтейона, хотя и выполнена несколько грубее. Лицо скульптуры повреждено: сбиты лоб, губы. Но, судя по тому, что сохранилось, это молодая девушка с нежным и в то же время сильным лицом.

Голова кариатиды. IV—III вв. до н. э. Мрамор.

Такой памятник найден в Херсонесе впервые. Еще во второй половине прошлого века, располагая самыми скудными данными, ученым оставалось лишь гадать о том, каков был внешний вид его общественных зданий в эллинистический период. Теперь мы знаем, что херсонесцы стремились ни в чем не уступать жителям других греческих городов и украшали свои улицы и площади, что называется, на уровне своей эпохи.

Все надгробные памятники — так называемые стелы — найдены в обломках (в общей сложности 151 фрагмент). Каждое из надгробий было разбито на 2—3 части. При строительстве башни со стелами обращались как со строительным материалом: чтобы получить камни необходимой длины, строители раскалывали стелы на куски, а многие рельефные изображения, если они мешали укладывать камень, стесывались безжалостными ударами каменщицкой кирки-топорика.

Попробуем представить себе, как мог выглядеть некрополь, на котором стояли надгробия, извлеченные из башни Зенона.

Древние греки были жизнелюбивым и жизнерадостным народом, их религиозные верования нисколько не мешали им наслаждаться жизнью и устраивать ее со всеми возможными удобствами и красотой. Даже преддверие загробного мира — кладбище, судя по всему, выглядело вовсе не мрачным и унылым, а довольно ярким и живописным, даже веселым.

Итак, херсонесский некрополь... Местонахождение его — склоны зеленой и залитой солнцем балки, открытой в сторону города и порта, напротив оборонительной стены. Как диковинный лес, возвышаются нарядно убранные, богато украшенные рельефами, раскрашенные в яркие живые цвета стелы; местами среди них — небольшие изящные храмики, и невольно приковывают к себе внимание выполненные с поразительным искусством изображения людей, реальных и фантастических животных, целые живописные сцены. Все это тонет в цветах и кустарнике, обвито зеленью и украшено развевающимися разноцветными лентами, а фоном всему служат золотисто-белые стены и башни. Вряд ли такая картина — прибавьте к ней голубое небо, многоцветное (гомеровский эпитет) море, кристально прозрачный воздух, — вряд ли она могла настраивать древних на тоскливые и мрачные мысли.

Находки из башни Зенона расширяют наши познания (кстати сказать, довольно скудные) по части античной живописи. Богатейший материал дают искусствоведу-античнику памятники с росписью. Благодаря им мы можем уточнить или уяснить некоторые стороны техники античной живописи.

Херсонесские мастера применяли всего шесть красок. Белая представляла собой наиболее часто употреблявшиеся в древности известковые белила; приготовляли их из хорошо выдержанного известкового теста. Желтая охра была в древности самым распространенным из желтых красителей, да и в наши дни остается тем же, несмотря на наличие в современной палитре множества других желтых красок. Попросту говоря, это натуральная земля желтого цвета, красящим началом которой служат соединения железа — гидрат окиси и безводная окись.

Красная охра, или красная земля, применявшаяся в античной живописи не менее широко, — это также естественная окись железа. Она получается в результате выветривания красного железняка.

Охра разных цветов — очень распространенный минерал. Много его и в Крыму, в частности вблизи Херсонеса — по берегам Каламитского залива. Она здесь имеет различную окраску: от светло-желтой до темно-красной, почти коричневой.

Минерал вивианит, спутник железорудных месторождений (например, керченских), служил исходным продуктом для получения синей краски. Другой синей краской, применявшейся древнегреческими, в том числе и херсонесскими мастерами в чистом виде, была фритта, или александрийская лазурь, — искусственная силикатная краска. Приготавливалась ярко-синяя фритта из сплава кремнезема, окиси меди, углекислого кальция и соды, а употреблялась в виде порошка тончайшего дисперсного помола в смеси с какой-либо связующей добавкой — клеем, смолой или воском. Все античные авторы положительно отзываются о высоких цветовых достоинствах этой краски. Кроме того, она светоустойчива и стойка к действию извести.

Зеленая краска встречается на памятниках реже других и обычно в небольших количествах. Определить ее состав пока не удалось. Черным красителем служил уголь — «древесная чернь», «виноградная чернь» или сажа.

Все эти краски могли быть произведены на месте, в самом Херсонесе или его окрестностях.

Известковые белила накладывались прямо на камень, так как они хорошо удерживаются на его поверхности без какой-либо связующей добавки. Охры и чернь чаще всего смешивались с клеем. Синяя или зеленая краска всегда употреблялась в смеси с воском. Это, вероятно, объясняется тем, что сравнительно крупные частицы (чешуйки) этих красок плохо склеиваются слабым клеевым раствором, а более концентрированный клей при высыхании отскакивает от камня. Впрочем, во многих случаях вся роспись памятника исполнялась чисто восковыми красками.

В науке и по сей день идет спор о том, каким способом, при помощи каких инструментов наносились восковые краски. Единственное во всей античной литературе сочинение, где более или менее подробно описана техника восковой, или, как ее еще называют, энкаустической живописи, принадлежит римскому ученому и писателю Плинию Старшему. Его описание неясно. Вековой опыт подтверждает, однако, справедливость слов Плиния, что энкаустика «не повреждается ни солнцем, ни соленой водой, ни ветрами»¹. Мы можем добавить: ни долгим пребыванием в земле. На наших памятниках всеми красками сияет энкаустическая живопись, исполненная мастерской кистью. Прежде чем стелы пошли в дело как строительный материал, они долго стояли в некрополе. Около 100—150 лет их роспись подвергалась действию солнечных лучей, зимней стужи, соленых морских ветров, дождевых и талых вод. Пришел час беды, и стелы были разбиты, уложены в забутовку башни, где пролежали две с лишним тысячи лет в условиях, далеких от норм музейного хранения. Несмотря на это, энкаустические краски сохранили свои цвета, свежесть и чистоту тона.

Принято считать, что поверхность, на которую наносится восковая краска, обязательно должна быть прогрета. С этой целью доски, на которых писались восковыми красками античные портреты или раннесредневековые иконы, делаются тонкими. Стелы же из камня, а тем более монументальные надгробия, вряд ли прогревались — слишком они массивны для этого. Краска могла накладываться только холодным способом, и видно, что наносилась она кистью, т. е. в жидком виде. Это значит, что смешивали ее не с чистым воском, а с эмульсией, куда, кроме воска, входили сода, так называемый хиосский бальзам (какая-то прозрачная смола) и оливковое масло.

Находка целой группы древних памятников с хорошо сохранившейся энкаустической раскраской лишний раз подтверждает, что материал этот забыт незаслуженно: восковая живопись могла бы сослужить свою службу и теперь, в основном для росписей под открытым небом.

После извлечения надгробий из башни удалось подобрать друг к другу многие куски, и несколько стел сложились полностью. В результате мы имеем возможность всесторонне представить себе облик херсонесского надгробного памятника IV—III вв. до н. э.

Внимательно присмотревшись к извлеченным из башни стелам, мы можем убедиться в том, что они представляют собой уменьшенное во много раз схематическое изображение храма. Древнегреческий храм — монументальное сооружение, возвышающееся на трехступенчатом цоколе, покрытое двускатной черепичной крышей. Скаты крыши образовывали на торцовых фасадах треугольники — фронтоны. На коньке и по сторонам фронтонов помещались резные украшения — акротерии. Вдоль продольных сторон крыши здания установлены ряды каменных или терракотовых щитков, которые предотвращали попадание дождевой воды под черепицу и назывались антефиксами. Внутри храма стояла статуя божества, а сам храм считался его жилищем.

Стела, подобно условной модели такого «жилища», устанавливалась на трехступенчатом основании, причем архитектурное оформление ее верхней части условно воспроизводило кровлю храма.

Почему же в основу надгробного памятника была положена идея храмового сооружения?

Греки с древнейших времен относились с большим почтением к смерти и к умершим. Это выражалось прежде всего в заботе об устройстве по возможности пышных похорон. На похороны не жалели никаких средств, чувства горечи и печали по утраченному родственнику выражались самым бурным образом, так, что государство вынуждено было даже налагать определенные ограничения и регламентировать порядок погребения, который со временем сделался незыблемым и священным. По представлениям древних, умирало тело человека, а душа продолжала жить вечно. Поэтому следовало позаботиться о том, чтобы ее потусторонняя жизнь проходила благополучно и достойно. Тело покойника должно быть предано земле с соблюдением определенных, строго установленных религиозных обрядов. Даже во время войны противники прекращали военные действия, чтобы похоронить павших в бою. И горе было тем полководцам, которые, одержав победу над врагом, не позаботились о достойном погребении сраженных в битве. Известен случай из времен Пелопоннесской войны, когда победоносных афинских стратегов, которым буря помешала предать погребению павших моряков и воинов, осудили на смертную казнь².

Греки считали умерших священными существами, богами, во всяком случае приписывали им власть, равную божеской. Этот акт, называемый «героизацией» (умерший человек приравнен к богам, хотя и не вполне бог), имеет свою длительную историю. Если слово «герой» у Гомера (IX—VIII вв. до н. э.) обозначало человека выдающейся силы, незаурядного личного мужества — чаще всего он вождь, предводитель, «царь», — то позднее оно приобретает иной смысл. У Фукидида (V в. до н. э.) и Аристотеля (IV в. до н. э.) «герои» выступают уже наряду с богами. В это время под героями подразумеваются все обожествленные умершие. «Герои суть божества, которые имеют местное значение»³. Иными словами, в раннее время, по представлениям греков, героями делались только особо выдающиеся люди, свершившие при жизни необыкновенные поступку (например, Геракл, Асклепий). Позже круг героизированных усопших расширился, в него включались эпонимы, т. е. люди, именами которых назывались родовые, территориальные общины Греции, ойкисты — основатели новых городов и т. д. Наконец, героями — своего рода фамильными божествами — становятся для каждой семьи все умершие родственники.

Могила вместе с надгробным памятником считалась как бы храмом, где обитает душа покойного. Поэтому греки уделяют особое внимание устройству гробницы и надмогильного памятника. Различным видам заупокойных сооружений старались придать архитектурные формы, более или менее сходные с настоящими храмами. Иногда это были уменьшенные модели храмов — подобно ликийским и пафлагонским^* скальным гробницам.

В виде небольших храмиков делались, как правило, и саркофаги. Более схематично передают фасад храма надгробные памятники, получившие название на-исков. Они представляют собой плиту с рельефным изображением (стелу), поставленную на фоне сложенной из камня стены меж двух колонн, столбов или пилястр, поддерживающих навес с треугольным фронтоном (или более простое перекрытие), акротериями и антефиксами. Наконец, и в форме самой стелы также выражается идея храма. Отдельно стоящая стела редко бывает лишена архитектурных украшений. Обычно она покоится на красивом цоколе, увенчана карнизом или фронтоном; как правило, на гладкой каменной поверхности стелы начертана краской или врезной и окрашенной линией надпись. Эпитафию эту часто сопровождают раскрашенные рельефные или написанные красками украшения и символы, иногда на стелах представлены сложные сцены с фигурами людей и животных.

Такие же памятники, принадлежавшие некрополю IV—III вв. до н. э., найдены и в башне Зенона. На стелы был употреблен местный известняк, тот самый, из которого возведены все постройки Херсонеса и который повсеместно встречается в ближайших окрестностях города. Уже этот факт с несомненностью указывает на чисто херсонесское происхождение стел. По своему облику они не отличаются от обычных греческих надгробий того времени. Это такие же высокие плиты, немного суживающиеся кверху. Размеры стел довольно значительны: высота большинства из них — 1,6—1,7 м, наиболее крупные достигали, вероятно, 2 м и более.

На лицевой поверхности стелы писалось имя захороненного. Никаких иных сведений об умершем, никаких трогательных фраз в этих надписях нет; более подробные эпитафии с изъявлениями скорби и прощальными словами появляются в относительно позднее время — не ранее II в. до н. э.

Ниже надписей на многих памятниках высечены рельефные розетки: пара на лицевой грани, по одной на боковых. Розетки играли декоративную роль, но вместе с тем имели в глазах древних греков и значение оберега, отвращающего злые силы. Эти и другие символы — раскрашенные рельефы или просто роспись красками по камню — указывали на пол, возраст, занятия умерших. Набор такого рода атрибутов невелик: лента с подвешенным на нее длинным и узким флаконом для благовоний (алабастром), стригиль^** и сосуд для масла, которым умащались перед борьбой атлеты; меч с портупеей, сучковатый посох.

Лента с алабастром встречается только на памятниках с женскими именами, остальные предметы характерны для мужских стел.

Погребальные ленты — тэнии — были обычным, наиболее распространенным украшением древнегреческих надгробных памятников, подобно тому, как и до наших дней на могилу кладут венки с траурным» лентами или повязывают их на древко флага, на рукав, на тулью шляпы. Заметим, что тэниями с древнейших времен греки украшали изображения своих богов.

Стела Поликасты, дочери Гиппократа.

Замечательный по своему изяществу и мастерству исполнения памятник с изображением ленты и алабастра — стела Поликасты, дочери Гиппократа, жены Дельфа. Она увенчана фронтоном, по углам которого стоят акротерии. В углублении фронтона по черному фону причудливо извиваются стебли с цветами или плодами. Карниз под фронтоном украшен так называемыми овами — орнаментом, написанным красной, синей, зеленой красками. Имя умершей нанесено черной краской прямо на поверхность камня. А ниже надписи высечены розетки в виде двух рельефных дисков с шишечкой в центре: две на лицевой грани и по одной на боковых. На меньшем, внутреннем диске розетки — белые или желтые лепестки на темно-красном и зеленом фоне; по краям внешнего — орнамент в виде красных прямоугольников и черных радиальных линий.

Еще ниже красками изображена лента, как бы схватывающая весь памятник и завязанная на лицевой грани. Между свободно свешивающимися концами ленты на красном шнурке висит алабастр. Лента — белая, с узкой красной каймой вдоль краев, алабастр — синий, с узором красной и желтой красками.

На лицевой стороне стелы преобладают черный и темно-красный цвета; боковые же стороны оживлены зеленым и желтым в раскраске розеток. Простота и безупречный художественный вкус, с которым выполнена стела Поликасты, высокое профессиональное мастерство резчика и художника, работавших над ней, делают ее, как и многие другие памятники того же времени, не просто ремесленным изделием, а подлинным произведением искусства.

Выбор того или иного атрибута для мужской стелы был связан с возрастом, в котором умер погребенный. На памятнике мальчика или юноши изображался стригиль с сосудом для масла — предметы, необходимые всякому молодому греку. Большую часть времени молодые люди проводили в гимнасиях и палестрах, где наряду с физическими упражнениями занимались и военным делом, изучали ораторское искусство, арифметику, геометрию и другие науки. Идеальный образ молодого грека — палестрита, участника или победителя спортивных состязаний, был широко распространен и в литературе, и в скульптуре, и в живописи. Часто он сопровождался изображением атрибутов: стригилей, сосудов для масла, различных спортивных снарядов или победных призов. Поэтому, когда художнику требовалось подыскать атрибут, наиболее выразительно указывающий на молодость погребенного, он обращался к спортивным принадлежностям. Каждый, кто видел на стеле изображение стригиля и сосуда для масла, понимал, что под нею покоится прах юноши.

Один из наиболее интересных памятников этого типа, найденный в забутовке башни Зенона, — стела Гермодора, сына Алкима. Верх ее оформлен простым карнизом, на который нанесен красной и голубой красками орнамент. Ниже написано имя умершего: буквы надписи врезаны в камень и окрашены синей краской.

Изящны украшающие стелу розетки, похожие на цветы с узкими, длинными, заостренными на концах лепестками: шесть лепестков, окрашенных в синий цвет, звездочкой отходят от центра, и, как бы выглядывая из-под них, шесть красных лепестков образуют второй ряд. Ниже розеток рельефно изображены стригиль и арибалл — сосуд для масла, — висящие на шнурке, который переброшен через гвоздь, также исполненный в рельефе. Шнурок обвивает изогнутую ручку стригиля и спускается к сосуду. Отлично передана форма арибалла. У него широкое округлое тулово с почти прямыми плечами, маленький плоский поддон, короткое горло с раструбом. Сосуд закрыт выпуклой крышкой. Шнурок окрашен красной краской, стригиль — синей, арибалл — желто-коричневой.

Стела Гермодора, сына Алкима.

Если умирал мужчина в расцвете лет, воин, защитник государства, ему ставили памятник с изображением оружия. Обычно на памятниках воинов в древней Греции было принято изображать покойного в полном вооружении. Но бывало, как и в Херсонесе, на стелах помещались выполненные рельефно или рисунком отдельные доспехи.

Известны херсонесские стелы с изображением мечей греческой пехоты — ксифосов. Ксифос — короткий обоюдоострый меч с массивным перекрестьем, предназначенный преимущественно для колющего, но также и для рубящего удара. Такой меч носили в ножнах на перевязи с левой стороны. Ножны обычно оканчивались большой круглой оковкой, служившей для того, чтобы уравновесить тяжесть рукояти с мощным перекрестьем и удерживать меч в вертикальном положении.

Вместе с мечом мы видим на стелах и портупею, изображенную в виде широкого ремня, согнутого пополам и подвешенного на гвоздике. Интересно сочетание условности с примитивным реализмом: хотя совершенно ясно, что меч и портупея вырезаны из того же камня, что и вся стела, мастер, стремящийся к реалистичности изображения, не мог примириться с тем, что имеющие вес предметы будут удерживаться на вертикальной плоскости стелы «неприкрепленными». Мастер рельефом или краской изображает в проекции вбитый в стелу гвоздь и уже как бы через него перебрасывает портупею.

В башне Зенона найдено 12 памятников или их фрагментов с изображениями оружия. Прекрасное представление о таких изображениях дает одна из стел, где имя умершего было написано на прямоугольной мраморной пластине, вставленной в углубление, между карнизом и парой розеток (вставка не сохранилась). На одном уровне с розетками изображен гвоздик, на который «подвешена» рельефная портупея, расписанная красной и синей красками. Лицевая грань стелы наискось пересечена изображением висящего меча. Меч сравнительно длинный и узкий. На красных ножнах две черные скобы, с помощью которых они прикреплялись к портупее. Заканчиваются ножны массивным желтым наконечником.

На памятниках людей, умерших в преклонном возрасте, помещался символ старости и мудрости — посох. Он изображался в виде темно-красной полосы, немного суживающейся книзу, с небольшими выступами в обе стороны, которые обозначали сучья.

Стела Санниона, сына Мегакла.

Лучше всего изображение посоха сохранилось на памятнике Санниона. Имя умершего четко написано черной краской. Ниже розеток изображен посох: мастер, его написавший, провел по линейке каким-то острым инструментом две параллельные вертикальные линии и пространство между ними заполнил красной краской, а по ней той же краской, но белее темного цвета нанес поперечные штрихи, имитирующие сучки посоха.

Кстати, погребенный под этим памятником Саннион, сын Мегакла, был главой большого семейства. Вместе с его памятником найдено еще несколько стел, близких по размерам и оформлению и несомненно составляющих одну группу. Это надгробие Мендико, жены Санниона, и его сыновей — Мегакла, Аполлония и Диониса. Видимо, их памятники стояли рядом. Надгробия эти одновременно разрушили и одновременно доставили к строившейся башне: в ее кладке они найдены поблизости друг от друга.

Итак, по предмету, изображенному на памятнике, можно определить, кто был похоронен под ним. Если на стеле не сохранилось имя умершего, но есть один из перечисленных атрибутов, можно с уверенностью приписать памятник женскому или мужскому захоронению, а также определить, в каком примерно возрасте скончался погребенный.

Более того, херсонесские мастера придавали стелам и разный архитектурный облик, в зависимости от принадлежности женскому или мужскому погребению. Уже говорилось, что одни стелы увенчиваются характерным для греческого храма фронтоном, другие украшены рядом антефиксов и акротериями, одним большим акротерием или просто карнизом. На всех памятниках, увенчанных фронтоном, написаны женские имена или имеется изображение ленты с сосудом для благовоний, который, как мы уже знаем, служит признаком женского захоронения; стелы, завершающиеся рядом небольших антефиксов и акротериями, судя по именам на них или атрибутам, — мужские. Даже издали, не видя надписи и изображения, прохожий легко мог отличить захоронения мужчин и женщин.

Особый интерес представляет один из памятников, выделяющийся среди прочих найденных в башне стел своим изображением. Это простая каменная плита, которую завершает карниз несложного профиля. На лицевой плоскости указано имя умершего — Кинолис, сын Пасиха. Ниже надписи в плоском рельефе изображен виноградный кож — массивный, с круто изогнутым коротким и широким лезвием. Вогнутая сторона лезвия служила для подрезывания виноградных побегов и гроздьев. Обратная, выгнутая, сторона заменяла топорик: им обрубали толстые лозы и корни.

Кинолис при жизни был, очевидно, виноградарем, владельцем виноградника, о чем после смерти напоминал наиболее характерный для этой профессии инструмент, изображенный на его памятнике.

В забутовке и внутренней обкладке ядра башни найдено немало тщательно обработанных строительных блоков. При этом уже в ходе раскопок бросился в глаза и первоначально вызвал недоумение один факт. Большинство камней оказались угловыми, с двумя или тремя лицевыми гранями. В любой крупной постройке число угловых камней будет ничтожно малым по сравнению с их общим количеством. Отсюда следует, что из найденных блоков были сложены какие-то небольшие сооружения. Сохранившиеся на камнях линии разметки и некоторые детали указывают на ступенчатую форму этих сооружений. По всей вероятности, херсонесские стелы были установлены на ступенчатых основаниях (подобные памятники в науке известны). При этом на площадке, образованной верхней ступенью, помещался прямоугольный цоколь с профилированными базой и карнизом, а уже на нем крепилась сама стела.

Стела Кинолиса сына Пасиха.

Таким образом, каждое надгробие состояло из ступенчатого основания, постамента и стелы. Общая высота памятника достигала 2,5—2,7 м, а порою, вероятно, и более — 3—3,5 м.

Часть обломков, извлеченных из башни Зенона, представляет собой богато раскрашенные архитектурные детали: карнизы, архитравы, целые антаблементы^***. Хороши небольшие изящные карнизы от монументальных надгробий IV или III в. до н. э. Они в профиле повторяют карнизы греческих храмов того времени, но в очень уменьшенном масштабе. Их высота не превышает 14 см. Карнизы украшены теми же орнаментами, что и стелы. В росписи господствуют теплые красные и желтые тона в контрастном сочетании с синим и зеленым.

Большой интерес представляют камни фриза от какого-то монументального надгробия. На верхней, выступающей его части желтой, красной и черной красками нарисованы свисающие и как бы рельефные зубцы, или, как их иначе называют, «сухарики». Они изображены в перспективе, очень реалистически и действительно производят впечатление подлинных трехмерных выступов. Под зубцами идет полоса ов (по-латыни — яйца, и «ововый» орнамент действительно напоминает ряд раскрашенных яиц). Еще ниже — узор, носящий название меандра (орнамент из извивающихся линий). Меандр, так же, как сухарики, представлен в перспективе. Середину фриза занимает сплошная живописная полоса. На чистом синем фоне — фигуры львов и грифонов^****. Эти звери сюжетно не связаны, а как бы живут каждый сам по себе. Они изображены величаво и независимо шагающими — то навстречу друг другу, то в разные стороны.

На торцовых камнях из этой же серии нарисованы сирены. По представлениям древних греков, эти фантастические существа — полуптицы-полуженщины — отвращали всякие беды, в связи с чем их часто помещали на надгробиях. В данном случае сирены представлены в виде женщин с птичьими ногами. Согласно древнегреческой мифологии, живут они на прекрасном острове, завлекают своим чарующим пением моряков. И на нашем памятнике сирены изображены в такой позе, будто они поют. Выразительное движение рук как бы подчеркивает призывную мелодию песни.

Как фигуры сирен, так и фигуры животных написаны твердой, мастерской рукой. Чувствуется, что их рисовал художник зрелый, обладающий профессиональными навыками и опытом. Изображения реалистичны, даже фантастические существа представлены так, будто художник видел их наяву много раз. Впрочем, объясняется это тем, что фантастические существа с большим искусством и знанием дела составлены из отдельных частей вполне реальных животных.

Среди фрагментов живописи и вообще среди всех памятников искусства, найденных в башне Зенона, выделяется один — изображение головы юноши в натуральную величину. Этот портрет был написан на каменной плите (сохранившаяся часть ее имеет размеры 58×36 см, толщина плиты 18 см). Кроме головы, видна также часть плеча с перекинутым через него плащом. Видимо, фигура была представлена в фас, а голова слегка повернута вправо, в три четверти.

Лицо юноши замечательно своими правильными, несомненно, в какой-то степени идеализированными чертами. Однако перед нами не просто стандартное изображение обожествленного усопшего — это все-таки портрет реального человека, может быть, несколько приближенный к каноническому типу, но, безусловно, передающий и подлинный характер оригинала. С большим мастерством выражены именно индивидуальные черты, которые замечаешь во всем: овал лица, нос, полные губы, но особенно выразительна слегка надменная складка углов рта. И уж совсем далеки от античных канонов глаза: небольшие, с неповторимой лепкой надбровных дуг, и притом левый чуть заметно ниже правого. Однако это не оплошность художника, плохо усвоившего классическую манеру. Напротив, здесь проявилось незаурядное живописное мастерство: мастер сумел в рамках канонического надгробия передать характер живой модели. Лицо юноши смуглое. Оно написано теплыми коричневыми и розоватыми красками слегка приглушенных, переходящих в оливковые, тонов. Коричневые расплывчатые штрихи и «тени» мягко моделируют форму. Палитра художника не слишком богата: он пользуется всего четырьмя красками — охристо-желтой, терракотово-красной, тускло-синей и черной. Но какого богатства оттенков он добивается, смешивая и сочетая эти немногие краски! Портрет исполнен в чисто живописной манере: общая форма и детали лица как бы вылеплены при помощи плавных переходов от разбеленных слабых и ненасыщенных тонов ко все более сочным, густым и сильным.

Мужская голова. Фрагмент монументального надгробия. Вторая половина IV — начало III в. до н. э. Живопись по камню. Энкаустика.

Обаяние портрета — в выражении лица юноши. Оно спокойно, даже величаво. Но где-то — печаль, сдержанная грусть, отрешенность от всего, что так любил этот молодой человек в нашем мире.

Кто он, художник, создавший это замечательное творение? Странствующий ли живописец, один из знаменитых греческих мастеров, которые в IV—III вв. до н. э. часто совершали далекие поездки в поисках заказа? Или это талант, расцветший на местной почве?

Высокие художественные достоинства изображения как будто подтверждают первое предположение, но ему противоречат ярко индивидуальные черты этого портрета. Камень, на котором он написан, — местный; невероятно, чтобы для росписи надгробного памятника камень посылали за море. Маловероятно и другое — чтобы мастера искали и выписывали сюда, что называется, «из тридевятого царства». Да и не было в Херсонесе таких богачей, какие могли бы оплатить дорогостоящие услуги приглашенной издалека знаменитости. Мы склонны считать художника жителем Херсонеса. Но если это и не так, если портрет юноши — работа столичного мастера, то и тогда он является прекрасным свидетельством высокого уровня культуры античного Херсонеса.

Большая башня Херсонеса — башня Зенона — и сама по себе относится к числу значительных археологических памятников не только этого древнего города, а и всего Северного Причерноморья⁴. Однако поистине бесценны те сокровища, которые сохранялись в ней на протяжении двух тысяч лет. Расписные надгробия и архитектурные детали — высокие образцы древнегреческого искусства — составляют ныне гордость Херсонесского музея, некоторые выставлены в античных залах Эрмитажа. Тысячи людей уже видели эти памятники, восхищались ими; сотням тысяч предстоит их увидеть. Но не меньшее значение имеют они и как исторические источники, как материал для изучения истории Херсонеса.

На стелах и других надгробиях дошло до нас более 70 имен граждан Херсонеса. Подавляющее их большинство — общегреческие, но некоторые имена имели только локальное распространение, например, в Южном Причерноморье, и присутствие носителей их в Херсонесе свидетельствует о связях его с этим районом. Негреческих имен немного, но они все же есть и указывают на наличие «варваров» среди населения города.

На дорогих, художественно оформленных стелах, как и в большинстве эпиграфических памятников, мы видим главным образом имена свободных и притом довольно состоятельных людей; масса рабов, материально зависимых или обнищавших граждан не нашла в них отражения. Что же касается зажиточного населения, то для IV—III вв. до н. э. можно отметить его относительное имущественное равенство. Ведь стелы относятся к тому времени, когда в Херсонесе еще теплилась демократия. Однако уже и тогда несколько херсонесских семей (из числа состоятельных) заметно выделяются. Некоторые из разбогатевших граждан, живших в IV в до н. э., стали родоначальниками потомственной знати — предками тех аристократических фамилий, которые через полторы-две сотни лет оседлают «простонародье», «чернь» — творца всего того, что мы видим, чем мы восхищаемся в древнем городе.

Примечания

*. Ликия и Пафлагония — области в Малой Азии, которые по своему культурному облику приближались к Греции.

**. Изогнутый бронзовый или железный скребок, которым атлеты после своих упражнений (перед тем, как помыться) удаляли с умащенных тел масло, пот и налипшую пыль.

***. Антаблемент — верхняя часть сооружения, лежащая на колоннах (или стенах); обычно делится (снизу вверх) на архитрав, фриз и карниз.

****. Грифон — фантастическое животное с туловищем льва, орлиными крыльями и головой орла или льва.

Литература и источники

1. Плиний об искусстве, перевод Б.В. Варнеке, Одесса, 1918, стр. 69.

2. Плутарх. Сравнительные жизнеописания, перевод С. И Соболевского, т. I, М., 1961, стр. 117.

3. Фукидид. История, перевод Ф. Мищенко, т. I, М., 1915, стр. 210—211; Аристотель. Афинская полития. Государственное устройство афинян. Перевод и комментарий С.И. Радцига, М—Л., 1936.

4. Сообщения Херсонесского музея, вып. IV. Башня Зенона. Исследования 1960—1961 гг. Симферополь, 1969.