«Дорогая госпожа Храм-Книппер!»

Знаменитый английский режиссёр, фантаст и романтик Гордон Крэг называл Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову — Храм. Так и обращался к ней в письмах: «Дорогая госпожа Храм-Книппер!»

Об Ольге Леонардовне как актрисе написано много статей, воспоминаний, даны развёрнутые характеристики образов, созданных ею на сцене. Мне же хочется вспомнить о ней, а также привести воспоминания других людей, которые передают очарование внешнего облика Ольги Леонардовны как на сцене, так и в обычной жизни.

Вспоминает актриса МХАТ Софья Владимировна Гиацинтова.

«Был весенний день. Всё таяло. Москва была какая-то новая, веселая, и весенняя грязь, а, главное, ручьи по бокам тротуара были для детских ног неизъяснимо привлекательны.

О.Л. Книппер Чехова. 1950-е гг.

Мальчишки пускали бумажные кораблики, и это поглощало мое детское внимание. Как вдруг над моим ухом, обращаясь к своей спутнице, моя мать сказала: "Вот идет Книппер, она теперь Книппер-Чехова". Я подняла глаза. По улице (это было на углу Б. Дмитровки и Охотного ряда) шла в чем-то светлом стройная женщина с двумя мужчинами. Оба они держали ее под руки. Все трое смеялись. Меня обдала волна духов, и они прошли мимо, — вернее, она "прошелестела". Теперь женщины так не шелестят. Мне запомнился ее остренький профиль и шляпа с перышками: она была похожа на какую-то радостную, беззаботную птичку.

Прошли годы, и я гимназисткой попала за кулисы Художественного театра. Шел "Вишневый сад". Было необычайно тихо, чисто, торжественно. За кулисами всё жило для сцены. Все готовились к чрезвычайно важному. <...> Открылись двери одной из гримировальных уборных. На фоне яркого света лампочек в белом капоте с кружевами появилась Книппер — Раневская. Близко-близко я увидела ее лицо, и опять меня охватила волна духов, шелеста, женственности.

Когда я потом смотрела "Месяц в деревне", повторяла мысленно, обращаясь к Книппер: "Ваши душистые платья" — это было впечатление не внешней, а какой-то внутренней благоуханности. Так дважды промелькнула она мимо меня, актриса-женщина. Может быть, самое для меня драгоценное ее качество и есть глубокая ее женственность. <...>

В те времена существовал особый тип, особый образ женщины-актрисы Художественного театра. Ольга Леонардовна могла служить эталоном этого типа актрисы. Что же было характерным, что отличало от других этих прелестных женщин? Слишком общим словом "интеллигентность" не объяснить их поведения. Необыкновенная скромность, сдержанность, образованность — всё вместе имело силу обаяния.

О.Л. Книппер-Чехова в своей московской квартире. 1900-е гг.

Когда через столько лет я вспоминаю свой приход в Художественный театр, мне начинает казаться, что это был поистине театральный рай. <...> У ведущих актеров, тогда уже знаменитых, было одно забытое сейчас правило — они несли в театр лучшее, что в них было. <...> Переступая порог театра, они умели отбросить обыденность, войти в него праздничными, готовыми к работе. И, вспоминая Ольгу Леонардовну, веселую, темпераментную, я вижу ее на репетиции в строгой готовности, подтянутую, уважительную даже к тому месту, где ведется репетиция. <...>

Мы, театральная молодежь, сидим сзади у стены на скамейках, тихие, как мыши. Тишина — не наше свойство, но мы уже умели войти в атмосферу работы. Собираются актеры за десять минут до прихода режиссера — таково было правило. Входит Ольга Леонардовна. Она в светло-серой блузке с высоким воротом, темная юбка плотно охватывает ее стройную, изящную фигуру. Волосы зачесаны наверх. Ее горячие, лукавые глаза серьезны. Она садится к столу. В ее позе, женственной и свободной, есть и та гордая скромность, которая была так привлекательна в актрисах Художественного театра. Чем они гордились? Своей профессией, своим театром, своими режиссерами. За эту гордую скромность они были уважаемы. Я не описываю вместо театра монастырь. Были и драмы, и увлечения, и жизненные катастрофы, но театр был над этим. И старшие требовали от младших такого же отношения к театру. Не только внешней дисциплины. Интеллигентные актеры Художественного театра жили широкими интересами, и от младших они ждали готовности воспринимать окружающий мир широко и по-своему. <...>

И я хочу поблагодарить чудесную актрису за радость, молодость, женственность, за первые мои встречи с ней, за благоуханный облик счастливой женщины, залитой весенним московским солнцем, и за нежную ее доброту к нам, театральным "неродившимся душам"».

Ещё мне хочется вспомнить письмо «рядовой зрительницы», как она себя называет, для неё Ольга Леонардовна — «цветок неповторимый».

О.Л. Книппер-Чехова. 1906—1907 гг.

«27 октября 1948 г.

Глубокоуважаемая, необыкновенная, прекрасная и дорогая Ольга Леонардовна!

Мне очень давно хотелось написать Вам письмо, но не решалась это сделать. Но вот, в связи с юбилеем Художественного театра, а следовательно, и с Вашим юбилеем, я, наконец, обрела в себе смелость присоединить свой скромный голос к великолепному хору славословий в Вашу честь и в честь Художественного театра. Согласитесь, что надо иметь много мужества, чтобы осмелиться поздравить Вас с Вашим прекрасным юбилеем. Я не сомневаюсь, что мое письмо потонет в тысяче поздравлений, полученных Вами к этому дню, и ровно ничего Вам не скажет, кроме разве того, что это письмо — голос рядовой зрительницы, голос из толпы. Я буду бесконечно счастлива, если мое письмо доставит Вам хотя бы самый маленький кусочек радости.

Я знаю Вас давно, с 1903 года. Я видела Вас почти во всех ролях и, кроме того, встречала Вас на улице, на Петровке, у "Мюра", и всегда испытывала счастье, что вот увидела Ольгу Леонардовну в жизни. Через всю свою жизнь я пронесла трепетную любовь к артистке Книппер, жене Антона Павловича Чехова. Меня всегда поражала Ваша внешность, Ваш костюм, манера держаться, весь Ваш облик. Вообще тогда нас всех поражал вид артистов Художественного театра, особый стиль интеллигентных, скромных, но значительных людей искусства, людей умственного труда, не похожих на артистов других театров. Мы все тогда, молодежь, любили Художественный театр трогательной нежной любовью, любили, как весну, как цветы, как первую любовь, как свою юность. Ведь это было такое необыкновенное явление, Художественный театр, другого такого не было!

Вам лично я хотела сказать, что я видела Вас почти во всех пьесах дореволюционного периода, и что никто не мог и не может сравниться с Вами и передать так, как передавали Вы, трагедию женской осени. Во всех своих ролях Вы были так обаятельно прекрасны, так много было в Вас женской чарующей змеиной прелести, что никто не мог устоять перед Вами, перед вашими чарами. Это было особый талант, талант притягательной женской силы, и этим талантом Вы владели в совершенстве. Ваша Елена Андреевна в "Дяде Ване" была именно такая женщина. Сила Вашего обаяния, таланта, Вашей игры таковы, что, помню, идя из театра, я ужасно досадовала на Вас за то, что Вы не поддались соблазну, не поехали в лесничество в духе Тургенева, не сошли с ума, не бросились очертя голову в объятия Астрова, как будто всё это было не в спектакле, а в настоящей жизни. Да и этим талантом, талантом настоящей жизни на сцене, Вы тоже владели в совершенстве. Вместе со Станиславским Вы умели заставить зрителя верить этому...

А Ваша Маша в "Трех сестрах"! Боже мой, прошло более 40 лет, как я видела Вас в этом спектакле, но у меня до сих пор перед глазами стоит Ваш образ, и я слышу Ваш смех, такой интимный и нервный, чуть слышный, и я чувствую всю Вашу радость, всё счастье вашей любви к Вершинину. Те спектакли, где Вашим партнером был Станиславский, можно было бы назвать поэмой, так всё в них было гармонично, естественно, правдиво и просто. Ваш дуэт со Станиславским в 1-м акте в "Месяце в деревне", где Вы сидите с рукодельем, а он читает Вам вслух, забыть нельзя. Вообще все Ваши роли, все женщины Ваши — "цветок неповторимый".

И сегодня, в день юбилея, мы были счастливы, услыхав Ваш голос по радио в спектакле "Вишневый сад", в волнующей сцене ожидания судьбы вишневого сада. Мы плакали от Вашей игры и от всего того, что заключено в ней, плакали об ушедшей молодости и обо всем том, чего не выразить словами...

Слава Вам и многие лета, великолепная и единственная Ольга Леонардовна!

С глубоким уважением и любовью, Чебышева».

Под письмом только скромная подпись, нет имени-отчества, нет адреса.

Т.Л. Щепкина-Куперник однажды написала: «Если бы Книппер за всю свою деятельность сыграла только те пять ролей, которые она играла в чеховских пьесах, этого было бы довольно, чтобы признать ее талант и значение в истории не только Художественного театра, но и театрального искусства вообще».

Мне выпало большое счастье на протяжении почти 13 лет общаться с Ольгой Леонардовной — с осени 1946 года и практически до её последних дней. Встречи эти происходили в чеховском доме в Ялте, в Гурзуфе и в Москве.

Когда я впервые увидела Ольгу Леонардовну, меня поразила какая-то удивительная её элегантность. Это был первый послевоенный год, Ольга Леонардовна — высокая, похудевшая, скромно, но со вкусом одетая, хорошо причёсанная. Обычно она приезжала в Ялту к 15 июля (день памяти А.П. Чехова). В летние месяцы сюда съезжались артисты Художественного и других театров Москвы и Ленинграда, писатели, в доме звучали музыка, пение. Как интересно в эти вечера было наблюдать за Марией Павловной и Ольгой Леонардовной! Мне казалось, что в этот момент я переносилась в другой мир. Ольга Леонардовна читала рассказы Чехова, чаще других звучали «Дама с собачкой», «Злой мальчик», «Дом с мезонином». А как замечательно она читала Пушкина!

О.Л. Книппер-Чехова в Гурзуфе

Тогда она много гуляла довольно далеко от чеховского дома, вверх по улице Кирова и по Музейной. Возвращалась всегда улыбающаяся, бодрая. На неё всегда было приятно смотреть. Мне трудно объяснить словами, но от неё исходила какая-то лучезарность, при виде её хотелось улыбаться, вас охватывало чувство радости.

Мне также довелось много раз бывать у Ольги Леонардовны в Гурзуфе, где у неё гостили друзья, близкие знакомые. Это были неповторимые встречи!

Чаще всех и в Ялте, и в Гурзуфе бывал Иван Семёнович Козловский. Его приезды становились настоящим праздником. Мы приносили для него гитару, он играл и пел под звуки чеховского пианино в гостиной, где при жизни Чехова пел Шаляпин и играл Рахманинов.

Посчастливилось мне общаться с Ольгой Леонардовной не только в Крыму. С 1950 года мы встречались уже и в Москве. Особенно волнительными, радостными, тёплыми были встречи с ней после 1953 года, когда она уже не приезжала в Крым.

Ольга Леонардовна очень тосковала по Гурзуфу и по ялтинскому дому Антона Павловича, вспоминала каждое дерево в саду, посаженное его руками. Я всегда привозила ей огромные охапки зелени из чеховского сада: ветки магнолии, мушмулы, лавра, кипариса, кедра, бамбука и др. Ольга Леонардовна погружала лицо в эту зелень, долго сидела, вдыхая аромат чеховского сада. А потом говорила, что запахи очень отчётливо и ярко дают возможность вспомнить те далекие годы, которые она проводила на юге вместе с Антоном Павловичем.

Мы часто катались с ней по Москве, она показывала те места и здания, где они бывали с Антоном Павловичем. Немало также говорила об искусстве и культуре вообще.

Однажды мы были в музее в Архангельском. Ольга Леонардовна провела меня по первым трём залам, показывая и объясняя картины и рассказывая подробности об их авторах. Потом оставила меня знакомиться с прочими залами, а сама вышла в парк — у неё была эмфизема лёгких, и иногда ей было трудно дышать. По дороге домой она опять рассказывала мне о художниках.

В Москве мне позволялось приходить к Ольге Леонардовне без предварительного телефонного звонка, то есть в любое время, но я всегда заставала её нарядно одетой. Ещё удивляла одна деталь — у неё в квартире всегда были цветы, и их аромат смешивался с тонким запахом духов. Когда Художественный театр выезжал на гастроли во Францию, актёры привезли Ольге Леонардовне духи «Шанель» (ей всегда из разных стран привозили духи). Я не знаю, какие именно духи она любила, но это был особый тонкий аромат. Ольга Леонардовна дарила и мне духи, до сих пор у меня хранятся флакончики с остатками духов «Шанель № 5», венгерские «Опера» и другие.

В Москве при мне к Ольге Леонардовне приходили актрисы посоветоваться относительно платья, костюма, в каком лучше выступать на вечере или на каком-нибудь юбилее. С.С. Пилявская, очень близкий друг Ольги Леонардовны, обсуждала с ней и свои сценические костюмы. По этому поводу к ней также заходили А.О. Степанова, О.Н. Андровская и другие.

Мы часто и много говорили о театре. Ей нравилось, что я увлекаюсь театром, собираю фотографии артистов. Об этом она уже знала после наших встреч в Ялте, в доме Антона Павловича. И в мой первый приезд в Москву, в декабре 1950 года, Ольга Леонардовна постаралась, чтобы первые посещения Художественного театра стали для меня праздником. При мне она звонила в театр, чтобы узнать, какие спектакли идут в ближайшие дни. Я не придала значения этому разговору, но запомнила её фразу: «Режиссёрские, только режиссёрские», — что это, я не понимала.

Моя спутница, которую я пригласила в театр, не знала, как ближе проехать к нему от её дома, в результате чего мы опоздали к началу. Однако в театре нас встретил сын Качалова В.В. Шверубович. Спектакль уже начался, Вадим Васильевич тихонько открыл дверь и посадил нас в последнем ряду амфитеатра. Я сидела и переживала, что привела знакомую на такие места. Давали «Последнюю жертву» А.Н. Островского. На сцене — А.К. Тарасова.

В первом антракте к нам пришёл Вадим Васильевич и проводил нас в партер да ещё угостил апельсинами. И вот мы сидим уже на своих местах. Вдруг спутница обращается ко мне, указывая на второй ярус справа, и спрашивает: «Это ваши знакомые?» Действительно, сидевшие там люди смотрели на нас. Впрочем, и слева сверху на нас тоже смотрели зрители. Секрет открылся в следующем антракте. Когда я встала, увидела на спинке своего кресла медную табличку с надписью «К.С. Станиславский». Вот, оказывается, на чьём месте я сидела — «режиссёрское» место Станиславского! Потом, на другом спектакле, я сидела на месте В.И. Немировича-Данченко. Вот такой подарок сделала мне Ольга Леонардовна.

В.В. Шверубович, О.Л. Книппер-Чехова, В.Л. Ершов. МХАТ, празднование 90-летия О.Л. Книппер-Чеховой

После двух пьес Островского я смотрела «Три сестры» с участием К.Н. Еланской, А.К. Тарасовой и А.О. Степановой в постановке В.И. Немировича-Данченко 1940 года. Я сидела в театре, и у меня текли слёзы, даже не ожидала от себя такой реакции — это было что-то необыкновенное!

Довелось мне посмотреть спектакли не только в Художественном театре, но и во многих других — Ольге Леонардовне было интересно моё мнение о театральных постановках.

Каждый вечер у О.Л. Книппер-Чеховой собирались артисты. Они приходили поздно, после окончания спектакля. Обязательно заходила Софья Станиславовна Пилявская, очень часто бывали Вадим Васильевич Шверубович, Виталий Яковлевич Виленкин, Ангелина Осиповна Степанова, Ольга Николаевна Андровская и многие другие. Эти вечера у Ольги Леонардовны были зачастую интереснее, чем даже театральные спектакли. Артисты засиживались долго. А Ольга Леонардовна часто говорила: «Ко мне нельзя приходить в 12 часов дня — я ещё сплю, но можно приходить в 3 часа ночи — мы ещё не ложимся».

По приглашению Ольги Леонардовны я была на её 90-летнем юбилее в Художественном театре. Отмечали его не точно в день её рождения. Она родилась 9 сентября по старому стилю, по новому — 21 сентября. Но свой день рождения Ольга Леонардовна всегда отмечала 22 сентября (21 сентября — Рождение Богородицы). О.Л. Книппер-Чехова приняла православие в Ялте, и она считала неудобным отмечать свой день рождения 21 сентября. А юбилейные торжества проходили на месяц позднее, потому что в сентябре ещё не все актёры съезжались после летнего отдыха.

В этот день, 22 октября, А.Л. Иверов, заведующий медицинской частью МХАТ(а), попросил, чтобы я пришла к Ольге Леонардовне пораньше, пока она ещё была в постели, и постаралась её развлечь. Мы говорили об Антоне Павловиче, вспоминали Марию Павловну, Ялту, Гурзуф. И вдруг Ольга Леонардовна сказала, что в театре в последнее время её считают «гордячкой». Я была удивлена и спросила, почему? Она объяснила, что, когда приезжает в театр, не каждому отвечает на приветствие, так как она временами плохо видит и слышит. «Но не могу же я им сказать, что я слепая и глухая! И хоть мне 90 лет, но ведь я — женщина!» В этих словах она вся, в течение всей своей долгой жизни — прекрасная женщина — Храм-Книппер!

В этот день я получила от неё бесценный подарок — автограф на первом томе собрания сочинений А.П. Чехова: «Дорогой Алле на добрую память твоего приезда в Москву. 22 окт. 1958 г. О. Книппер-Чехова».

Сохранилась фотография — Ольга Леонардовна в красивом нарядном платье на сцене театра в день 90-летия и рядом два «пажа»: Вадим Васильевич Шверубович и Владимир Львович Ершов. И во всей её фигуре, во всём облике — что-то царственное.

В первом отделении актриса принимала поздравления на сцене, а во втором находилась в директорской ложе, и её приветствовали театральные коллективы — Художественный театр, Большой и Малый театр, театр Советской Армии и многие другие. Но вот на сцену вышли представители драматического театра имени Станиславского — три актёра в костюмах «Федотика» из пьесы Чехова «Три сестры». Один из них, это был Евгений Урбанский, держал в руках юлу (по авторскому сценарию — волчок). Они, как и в пьесе Чехова, пришли в день именин поздравить Ирину, но тут стояли перед Ольгой Леонардовной, исполнявшей в «Трёх сестрах» роль Маши. Когда артисты завели на сцене юлу и она зазвучала, в театре установилась необычайная тишина — был слышен только звук юлы. Вдруг Ольга Леонардовна, неожиданно для всех очень отчётливо, своим неповторимым голосом, как Маша в чеховской пьесе, произнесла: «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том»...

Весь театр в едином порыве встал и долго аплодировал ей. Это было необыкновенно трогательно, у многих зрителей на глазах были слёзы.

На второй день, когда утром я пришла к Ольге Леонардовне, она ещё была в постели, а рядом на тумбочке лежала эта юла. И Ольга Леонардовна сказала: «Это было для меня самое трогательное поздравление».

Вот так судьбе оказалось угодно, чтобы актриса Книппер-Чехова произнесла свои последние слова в дорогом для неё театре — слова из любимой пьесы Чехова «Три сестры».

Долгие годы юла находилась в Москве, в комнате Ольги Леонардовны, а в 1967 году я привезла её в Ялту. Сейчас она хранится у нас в музее.

Юбилейные празднества 1958 года — почти последние дни нашего общения с Ольгой Леонардовной. Через несколько дней я уехала. А через пять месяцев, 22 марта 1959 года, актрисы не стало. Я приезжала проводить Ольгу Леонардовну в последний путь и, как всегда, привезла охапку ялтинской зелени — ведь она так любила чеховский сад!..