Тайны воображения

Говорили, что от реализма первых рассказов «Шапки-невидимки» Грин эволюционировал в романтика. Другие, напротив, считали, что под конец жизни романтик пришел к реализму «Автобиографической повести». И то и другое, конечно, неверно. Реалистические рассказы встречаются у Грина на протяжении всего творчества. Тем не менее ясно, что главным был и остался романтизм со всеми особенностями, свойственными в русской литературе единственно Грину и никому больше. Говорили: «Упрямый писатель». Известно, что «ни отношение читателей — а оно бывало разным, ни отношение критики — в большинстве случаев отрицательное, ни отношение издательств — а Грина нередко отказывались печатать, — ничто не могло столкнуть писателя с его пути»¹.

Замечено: творчество Грина в большей степени требует своего, «избранного» читателя. Многих Грин совершенно не привлекает. В этом нет ничего обидного для сторон, потому что к романтизму у многих существует некий «психологический иммунитет»².

«Когда я, например, говорю с читателем моего склада, — рассуждает Грин в одной неоконченной рукописи³, — мы сразу понимаем, что значат эти слова: «хорошая девушка». Хорошая — значит хорошая. Это нам ясно».

Каков он, этот читатель? Он способен пешком, зимой отправиться в старокрымский домик-музей, чтобы вписать в книгу отзывов и свою восторженную страницу. На шкафу у него — алые паруса, т. е. модель шхуны, на стене — окантованный под стекло портрет писателя, разысканный в старом журнале.

Но есть и другой читатель — спокойный. Он тоже отзывчив на красоту, но стесняется восклицательных интонаций в слове «мечта» или «романтика».

Третий может спросить: «Чем, собственно говоря, романтическое поможет мне в живой жизни?» Если вопрос прозвучал, это уже означает, что начало положено. Возникнет спор, появятся размышления... Они и есть ответ, один из многих.

Но вернемся к гриновскому идеалу «хорошей девушки». Она — в «Алых парусах», она — и в каждом из четырех романов и во многих рассказах. Ее романтический образ чрезвычайно дорог писателю. Он верит в безграничную, почти колдовскую силу любви, способной вернуть к честной жизни даже закоренелого преступника.

Гриновские романтики Тиррей Давенант, Битт-Бой, Ганувер, Гарвей любят самозабвенно, преданно, ради этого чувства идут на смертельный риск. То же можно сказать о «хороших девушках»: Молли, Дэзи, Тави — они земные, хоть фантазерки, отличаются от прекрасных, полуреальных Биче Сениэль и Руны Бегуэм, от коварной Дигэ, от поэтичной Анни...

Работы известного советского художника С. Бродского — его иллюстрации к книгам писателя — воспроизводят несколько гриновских женских образов, одухотворенных, полных изящества, тайны, щемящей поэзии.

В той же неоконченной рукописи, как бы отыскивая для себя героиню, Грин саркастически перебирает многие избитые в литературе варианты: «Или изображу просто достойную женщину, терпеливую и доверчивую, которая видит, как из ее детей вырастают мерзавцы, а муж заводит гарем и проигрывает обручальное кольцо?..

Взять мне что ли женщину-прохвоста, с золотыми зубами, кокаином и шелками, отдающуюся на аэроплане, в автомобиле... Прочь, чудовище! Зачеркиваю тебя крест-накрест красной губной помадой... Я отыщу героиню такой, какой она хочет быть».

Не «какая есть», а «какой она хочет быть»... Вот в чем, оказывается, нравственная задача Грина-романтика! Пересоздание действительности. Один набросок рассказа начинается так: «На севере — да, — но не том, где живете вы: на более совершенном севере...»

Живет девчонка: где-то в свойствах души она уже такая. Романтик лишь пробуждает самосознание; фантазируя, он красками жизни рисует свою идеальную «хорошую девушку» — такую, какой она хочет быть...

В одном из вариантов «Алых парусов» есть слова: «Сочинительство всегда было внешней моей профессией, а настоящей, внутренней жизнью являлся мир постепенно раскрываемой тайны воображения»⁴.

После эффектно оформленной «Ростральной» с ее выточенной из дерева головою морской девы следующая экспозиционная комната музея — «Каюта капитана Геза» — как бы продолжает раскрывать перед посетителями тот романтический мир, который начался для них с карты «Гринландии».

Часть комнаты «Каюта капитана Геза» оформлена, как описанная Грином каюта парусного судна «Бегущая по волнам». Стены до половины высоты забраны канатными матами. Одна стена обшита доской под мореный дуб, видна полка для книг, подсвечник, открытый латунный иллюминатор, подзорная труба, барометр, шкатулка, картина работы Айвазовского; на круглом столе — карта-лоция, секстант, фуражка с белым верхом. У стола — два кресла, компас на подставке и другие морские аксессуары.

Экспонируются фотографии, копии автографов, страницы романа «Бегущая по волнам», рассказа «Фанданго».

На простых тетрадочных листах в линейку можно прочесть заглавия, написанные рукой Грина:

«Обвеваемый холм»

роман А.С. Грина.

«Дорога никуда»

роман А.С. Грина.

«На теневой стороне»

роман А.С. Грина.

«Золотая цепь», «Бегущая по волнам», «Дорога никуда»... Три этих романа, а также «Джесси и Моргиана» были написаны в Феодосии.

Гонорар, полученный за роман «Блистающий мир», позволил Грину совершить в 1923 году краткую поездку в Крым. Вдвоем с Ниной Николаевной решили сделать из «Блистающего мира» «не комоды и кресла, а веселое путешествие...» Побывали в Севастополе, съездили в «купринскую» Балаклаву, потом на пароходе — в Ялту, посетили Ливадию, Алупку, Гурзуф.

Четыре года спустя поездка повторилась: получив аванс в счет издания Собрания сочинений (в издательстве «Мысль»), Грины поехали из Феодосии в Ялту, где прожили три недели. Отсюда они вдвоем Проплыли на весельной лодке в сторону Севастополя километров одиннадцать. Возвратившись в Ялту, сели на маленький колесный пароходик и при сильном волнении на море добрались до Феодосии.

Итак, мир тайны воображения... Придуманная страна, придуманные герои. Не какая-нибудь страна будущего, нет, и не современная тоже. Она казалась такою и во времена Грина. Там чудеса... В ней случается то. что, за редким исключением, невозможно в других странах, нанесенных на карту мира. Молния фотографирует преступление. Человек, подобно духу, летает без крыльев; он может бежать по воде и даже по гребням волн, напоминая издали сегодняшних морских лыжников; в «Гринландии» можно поселиться в лесу — лишь бы место понравилось — и охотиться без разрешения на отстрел; предсказания осуществляются; как правило, сбываются мечты и предчувствия.

Несмотря на это, «Гринландия» по сути своей — не утопия. Многое в ней — прежде всего местность и люди — дышит воздухом реальной земли. Взгляните на портрет штурмана «четырех ветров»: «Его рыжая грива была густа, как июльская рожь, а широкое, красное от ветра лицо походило на доску, на которой повар крошит мясо. Говорят, что и весь он исполосован шрамами в схватках на берегу...»⁵.

Посмотрите на девочку за столом, удерживающую смех: «Вцепившись руками в чашку, чтобы не завизжать от хохота, она стиснула колени, скрючив пальцы ног, и. вспотев, пересилила себя» («Дорога никуда»)⁶.

В романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» изображена редакция, по лестницам которой бегал Остап Бендер, спасаясь от мадам Грицацуевой. Дом списан с московского Дворца труда. Оказывается, почти одновременно с того же Дворца труда другая кисть, романтическая, срисовывала... дворец Ганувера (роман «Золотая цепь»), с исчезающими стенами, тупиками и бесконечными коридорами.

Воображаемая страна... Блистательные образы, о «словесном составе» которых часто не знаешь, что и сказать, чем объяснить колдовскую надбавку, без которой очарование исчезает.

«Режи — королева ресниц», «Человек Двойной Звезды»... Или — вот это, среди тайн и фантазий «Бегущей по волнам», как будто вполне бытовое, когда Дэзи скокетничала, медленно подняв опущенные глаза, и в каюте разлился голубой свет.

Гриновская «скульптура души» с особой четкостью проступила в романе «Бегущая по волнам». Писатель говорит о власти Несбывшегося. Он нашел здесь слова удивительные. Так же удивительны поиски начала «Бегущей по волнам»: «Я писал это начало в самом холодном, рассуждающем трезво и логично, состоянии ума и души... И, только читая, я взволновался, словно нашел те четыре строки стихотворения, что ложатся в сердце навсегда. Короли мы, что можем иметь такие минуты!»⁷.

А ведь сорок три (!) предшествовавших начала были признаны автором неудачными...

Чуткий читатель — конечно, каждый по-своему, в соответствии со своим жизненным опытом — воспримет гриновский абзац о Несбывшемся с благодарностью автору, который сумел вызвать на поверхность мысль и чувство, лежавшие до этого где-то в глубине:

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?

Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня»⁸.

Мир тайны воображения... Его мысли, как и его чувства, рождают отзвук в нашем реальном мире. Его герои, «лишенные обязательного coleur locale⁹, кажутся нездешними, а они вокруг нас»¹⁰. Они живут в воображаемом мире, но в них мы прозреваем себя — в лучших своих побуждениях; иногда различаем упрек себе; почти всегда — дружеский жест, поддержку, обновленье смысла старинных понятий — вера, надежда, любовь; убежденность в том, что светлое в человеке обязательно возьмет верх.

Примечания

1. Е.И. Прохоров. Александр Грин. М., «Просвещение», 1970, с. 58.

2. В. Ковский. Романтический мир Александра Грина, с. 11.

3. О. Воронова. Поэзия мечты и нравственных поисков. «Нева», 1960, № 8, с. 146—147.

4. В кн.: Литературное наследство, т. 74, с. 647.

5. А.С. Грин. Собр. соч. в 6-ти т., т. 1, с. 279.

6. Там же, т. 6, с. 9.

7. Н.Н. Грин. Из записок об А.С. Грине. — В кн.: «Воспоминания...», с. 354.

8. А.С. Грин. Собр. соч. в 6-ти т., т. 5, с. 4.

9. Coleur locale (фр.) — местный колорит, характер, оттенок, своеобразие.

10. Н.Н. Грин. Из записок об А.С. Грине. — В кн: «Воспоминания...», с. 404.