Сходства и различия

Вышеприведенное утверждение об ошибочной концепции в области крымско-запорожских отношений не голословно. Оно типично не только для научной, но и для научно-популярной и художественной и публицистической литературы. Образ казака как беззаветного стража, стоящего на охране российских рубежей от мусульманской агрессии, стал вполне расхожим (см., напр.: Кочубинский А., 1878, 15—16; Надинский П.Н., 1951, 81—82; Апанович О.М., 1961; Алекберли М., 1961, и многие другие). Сложная проблема многоплановых отношений татар Крыма с соседними казаками может быть разрешена лишь в результате исторического подхода к ней, в котором нет места субъективным решениям, как это неоднократно бывало раньше. Только беспристрастный анализ диалектики этих отношений, их качественной эволюции в XVI—XVII вв. и позже может привести нас к поставленной цели.

Заселившие заброшенные после разгрома южнорусских княжеств монголами земли Северного Причерноморья, на которые не претендовали ни московские князья, ни крымские ханы, пользуясь всемерной поддержкой Польши, казаки, в первую очередь запорожские, уже самим своим пребыванием, оседанием на этой территории стали препятствием для набегов кочевников на Московское государство и Польшу. И позже оба эти государства (а спорадически — и Литва) по мере сил поддерживали казачество, в том числе и складывавшееся военное устройство этого странного государственного образования. Так, львовский каноник Я. Юзефович прямо говорил о гибельности для Польши жестких санкций против Сечи; по его мнению, набеги татар на поляков были прямо вызваны попытками Речи «ликвидировать вольность воинства казацкого» (Сборник, 1888, 120).

Запорожская Сечь постепенно стала играть роль буферного государства, но вполне объективно, поскольку вовне государством вообще не признавалась, а внутри не выработала такого рода политики — ни буферной, ни любой иной, направленной на активную оборону чуждых, а порой и враждебных ей соседей — Польши, России или Литвы.

Обе части страны казаков — и Запорожье, и в меньшей степени Гетманщину — иногда именовали в специальной литературе «военной республикой» или даже «военно-религиозным орденом». Оба определения по ряду причин научными назвать нельзя. Критика их не входит в наши задачи, мы заметим здесь лишь, что хотя казаки отдавали много энергии набегам с вполне «татарскими» целями, но обойтись ни без мирной экономики, ни без мирных экономических и политических связей с соседями они также не могли.

Определить генеральную линию внешней политики Запорожья весьма трудно, но не невозможно. В целом она клонилась, во-первых, к защите политической, экономической и религиозной свободы, причем не только для казаков, но и для всего украинского населения. Во-вторых, казаки, находясь в окружении сильных держав, стремились по мере сил уравновешивать политическое влияние и военную мощь соседей. Средством для этого была политика военных союзов, пользуясь которой казаки в силу своих боевых качеств и геополитического положения Сечи всегда могли внести нужные им коррективы в складывавшуюся ситуацию. И в этой структуре менявшихся на глазах межгосударственных связей Крым играл для Сечи весьма важную роль противовеса слишком уж могучим «братским» христианским державам.

Далее, казаки не могли не осознавать, что соседи эти давно могли ликвидировать Сечь и аннексировать ее земли, но терпели Запорожье лишь из-за татарской угрозы. Другими словами, залогом всего существования Сечи и независимой Украины были, как это ни парадоксально, крымские татары. И, лишь помня о приведенных факторах, историк может дать верную оценку весьма пестрым и противоречивым акциям политиков Сечи по отношению к Крыму, Москве и Польше.

Кроме политической казацко-крымские связи наблюдались и в экономической сфере. Запорожцы не желали целиком посвятить себя собственному хозяйству по вполне понятным объективным причинам — чрезвычайно «динамичные» по натуре, они если не оборонялись, то нападали сами. В несколько лучшем положении была Гетманщина, но и там пахота, сев и уборка были зачастую невозможны из-за военных конфликтов. Поэтому зерно и другие припасы приходилось покупать (а деньги у казаков водились) за рубежом, прежде всего в Москве и Польше. Соль же им задешево поставляли татары, причем в количествах, достаточных и для реэкспорта в ту же Россию или Польшу; здесь казаки были монополистами, наследниками древнего транзита «из варяг в греки».

Имелись и иные экономические связи — издавна в мирные периоды казаки пользовались добрососедским разрешением ханов облавливать черноморские лиманы и даже прибрежные воды Азова. Взамен казаки предоставляли татарам права кочевий и выпасов на украинских землях (Львов Л., 1895, 8).

Наиболее благоприятно и перспективно складывались мирные отношения между казаками и татарами в дотурецкий период. Но и после, вплоть до начала XVII в., мирные связи прерывались лишь эпизодически, а в XVI в. отмечены даже случаи боевого сотрудничества татар и казаков. Так, в 1521 г. Мухаммед-Гирей ходил на Москву и Рязань с гетманом Е. Дашкевичем; через четыре года казаки по просьбе Сеадет-Гирея подавляли внутрикрымский мятеж (Сборник, 1888, 113). В XVII же веке татары ходили на север под руководством казацких атаманов. А в 1661 г. кошевой Ханенко выступил после гетмана П. Дорошенко во главе 60-тысячного татарского войска — впрочем, и в гетманских рядах были татары и турки (Апанович О.М., 1961, 236).

Татары и казаки неоднократно оказывали друг другу помощь в случае какой-либо беды, например при стихийных бедствиях, причем спонтанно, без какой-либо предварительной договоренности.

В среднем же, вероятно, периоды татарско-казацких конфронтации превосходили по продолжительности мирные передышки. В XVII в. ханы разоряли Украину, на ее южных границах стычки не прекращались, казаки громили и жгли прибрежные города и села Крыма и т. д. Однако для правильной оценки таких отношений необходимо и здесь учитывать общую обстановку на юге, да и не только на юге, Европы.

Это была эпоха, когда не было безопасных дорог, когда простое путешествие было рискованным предприятием и, готовясь к нему, люди вооружались, как на войну. Не только в XVI, но и в XVII и XVIII вв. феодалы нередко разоряли и жгли друг друга, совершали грабительские набеги на соседние края и страны — вспомним хотя бы о многочисленных бандах неуправляемой польской шляхты в эти века или о шайках профессиональных военных в «Симплициссимусе» Гриммельсгаузена! Ни Украина, ни Польша не были исключением из общеевропейского правила, а торговые караваны мало чем отличались здесь от вооруженных отрядов — разве что отсутствием знамен и пушек. Так что украинско-татарские столкновения не стоит воспринимать как извечную и постоянную вражду — современников-то они нисколько не поражали, это была норма.

Конечно же татарские набеги превосходили казацкие и польские масштабом (да и то не всегда), но не жестокостью. Тут с запорожцами да и с поляками сравниться было трудно, особенно татарам, берегшим пленных как зеницу ока. Но главное даже не это. Не было в набегах тех и других качественных, в частности моральных, различий. Собиралось ли подобное воинство во Львове, Сечи или Карасубазаре, цель его была чаще всего удручающе однообразной: грабеж, разбой, уничтожение городов и сел соседа и, главное, нажива. Послушаем современника, московского дьяка Е. Украинцева, заметившего в 1684 г.: «...теперь многие люди... без войны жить не привыкли (!), а прокормиться им нечем... беспрестанно казаки думают о войне... если не послать их на войну, то надо платить большое жалованье» (Соловьев С.М., VII, 381). Аналогичные заботы были и у хана при мысли если не о горцах-земледельцах Крыма, то о его заперекопских подданных — ногаях, которым для их кочевого коневодства уже не хватало степи, а лакомые украинские и польские хутора и села были так доступны.

Возможно, подобные весьма общие для казаков и татар черты, которые, как известно, сближают народы, были причиной ускорения именно в XVII—XVIII вв. процесса татарско-казацкой аккультурации. Показателем ее может быть не только бросающееся в глаза сходство в таких привычках, как бритье головы и бороды, в платье, вооружении и других объектах материальной культуры, в пище и даже тактике степного конного боя, но и участившиеся случаи переселения казаков в Крым, а татар в Сечь (о том, что среди казаков было много татар, указывают их имена, сохранившиеся в источниках). Запорожье вообще резко отличалось от России, жило по своим законам и морали, в которых было гораздо больше точек соприкосновения и даже сходства с соседним крымскотатарским миром, чем принято считать.

Не менее примечательно и то, что религиозные различия редко становились непреодолимой стеной во взаимном сближении двух соседних народов, активизировавшемся позже, в XVIII в. Если раньше обоюдное переселение носило характер единичных случаев, то теперь массы казаков навсегда оставались в принимавшем их мусульманском мире. Особенно значительными эти исходы были в послеполтавский период и в 1770-х гг., после окончательного разгрома казацкой республики «русскими братьями».

Упомянутые и иные особенности татаро-казацких отношений проявились уже в годы правления Ислам-Гирея III (1644—1654).