Экономика первой половины XIX в.

Один из крупнейших колонизаторов начала прошлого века, Мордвинов, был уверен, что «татары неспособны жить и занимать земли и сады», отчего «благо всеобщее требует, чтобы в горную часть Крыма привлекаемы были иностранцы, поднимающие цену только благодатной земли» (Мордвинов Н.С., 1881, 211—212).

Власти практиковали замену татарских крестьян зарубежными переселенцами с первых послеаннексионных лет. Естественно, колонисты принесли объективную пользу крымской экономике: они обладали земледельческой техникой и опытом, стоявшими на передовом уровне эпохи. Но экономические успехи, которые бросались в глаза при посещении усадеб колонистов, по сравнению с татарскими объяснялись и иными причинами. Иммигрантам обеспечивался ряд льгот, которые и не снились местному населению. Так, немцам-менонитам бесплатно предоставлялось 85 десятин на семью и освобождение на 10 лет от любых налогов (1786 г.). В начале XIX в. размер семейного надела снизился до 50 десятин, но также бесплатных. Кроме того, им выдавались крупные пособия и бесплатный семенной материал (Заселение, 1900, № 29 и 30), для их нужд был в 1814 г. заложен знаменитый Никитский сад и несколько других питомников близ Старого Крыма (там же, № 32).

Татарам было тяжело вынести конкуренцию колонистов потому, что они, во-первых, несли все поборы «на покрытие издержек по содержанию края» (там же, № 33); во-вторых, как мы видели, их сгоняли с земли, и, в-третьих, ни на какую правительственную помощь они, в отличие от иностранных колонистов, не могли рассчитывать — до них никому не было дела. До 21 февраля 1833 г. правительство не удосужилось даже закрепить землю точным, юридически разработанным актом за теми немногими татарами, что ею владели, — как можно было в таких условиях заботиться о бонификации земли, если владелец вполне мог быть с нее согнан в любой момент!

И тем не менее именно трудом татар Крым за полстолетия XIX в. был буквально преображен. Возьмем пример из хозяйственной сферы, где пришлого элемента почти не было, — из овцеводства. Издавна славившихся на всем Востоке тонкорунных овец в 1823 г. было 112 тыс., в 1837 г. — 195 тыс., а в 1848 г. — около миллиона голов (Памятная книжка, 1889, отд. IV, 21).

В хлебопашестве, где принимали участие и колонисты, и вывезенные из России крепостные (впрочем, и тех и других было пока неизмеримо меньше, чем татар-земледельцев), успехи были не менее показательны: если к 1841 г. валовой урожай пшеницы равнялся 755 тыс. четвертей, то, после того как возросли цены на хлеб, объем зерна поднялся через два года до 1 252 млн четвертей, а в 1845 г. — до 1, 8 млн, т. е. возрос в 2, 5 раза за 4 года (Максименко М.М., 1957, 17). Скупая статистика тех лет показывает, что основная масса зерна при этом была собрана государственными крестьянами (т. е. татарами), помещики же сняли урожай, в 5, 5 раза меньший (Секиринский С.А., 1974, 16).

Число виноградных кустов к 1830 г. достигло 4 млн в основном на Южном берегу, в долинах Бельбека, Альмы, Судака и Качи. Однако уже тогда началось и степное виноградарство: вблизи Симферополя, Феодосии, Евпатории к 1848 г. под 35 млн кустов было занято 5 тыс. десятин. Возросло и товарное значение отрасли — если в 1823 г. было произведено 228 тыс. ведер вина, то в 1848 г. уже 823 тыс.