2. Севастопольское восстание 1830 г.

В 30—40-х годах в условиях жестокого николаевского режима в России широко развернулись массовые крестьянские волнения и солдатские бунты. За 30 лет, с 1825 по 1855 г., по неполным данным министерства внутренних дел, в России было 674 крестьянских волнения. В этот период крупные волнения происходили среди рабочих. Движение рабочих так же, как и движение крестьян, было стихийным и разобщенным. Но усиливающаяся борьба народных масс против крепостнического режима не проходила бесследно.

«Двадцать пять лет, — писал А.И. Герцен, — следовавших за 14 декабря (1825 г. — Ред.) — труднее характеризовать, чем всю эпоху со времени Петра I. Внутри (страны. — Ред.) совершалась великая работа, работа глухая и безмолвная, но деятельная и непрерывная: всюду росло недовольство, революционные идеи за эти двадцать пять лет распространились сильнее, чем за целое столетие, которое им предшествовало...»¹

Хозяйственное развитие Крыма в первой половине XIX в. потребовало больших затрат, которые выколачивались из народа путем непосильных налогов и поборов. Руками трудового народа был построен Севастополь и другие города, создавалась промышленность.

Беднейшее население Севастополя проживало в Корабельной, Артиллерийской и Каторжной слободках и на Хребте беззакония. Артиллерийская слободка располагалась по балке и склону холма за Артиллерийской бухтой. Каторжная слободка находилась на склонах глубокой балки в конце Южной бухты. Корабельная слободка начиналась у берега Корабельной бухты. В ней насчитывалось 352 дома и 1120 жителей. Многие жилища представляли собой полупещеры. Здесь жили яличники, рыбаки, грузчики, жены матросов и солдат.

Матросы рабочих экипажей работали главным образом в Севастопольском адмиралтействе на строительстве и ремонте судов. Рабочий день продолжался зимой 10—12 часов, а летом 17—18 часов.

Положение матросов флотских и рабочих экипажей было тяжелым. Матросы служили тогда двадцать лет, а солдаты двадцать два года. Дисциплина среди них поддерживалась телесными наказаниями (розги, плети и линьки), которым матросов и солдат подвергали за малейшую провинность. Плохое питание было причиной повальных заболеваний. За счет матросов самым беззастенчивым образом наживались купцы и интендантские чиновники, которые сбывали гнилую муку и крупы, червивое мясо, заплесневелые сухари.

Врач Закревский приводит в своих «Записках» пример, который свидетельствует о наглом расхищении казенных продуктов. Одному офицеру было поручено доставить для военного госпиталя партию бутылок вина, которые он принял в ящиках. Оказалось, что в бутылках налита морская вода. Офицер вынужден был сдать воду за вино, и на этой спекуляции интенданты и начальство госпиталя получили около 20 тыс. руб. за счет больных, которым предназначалось вино.

Слухи о широком распространении желудочных заболеваний среди матросов в результате плохого питания дошли до царского правительства. В Севастополь были направлены флигель-адъютант Римский-Корсаков и адмирал Беллинсгаузен для ревизии Севастопольского порта. Обследование было закончено в ноябре 1829 г. Несмотря на все ухищрения интендантских чиновников, была выявлена вопиющая картина злоупотреблений с продовольствием. Римский-Корсаков сообщал в донесении, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления и что приказы Главного командира насчет приема провианта и провизии вовсе не исполняются»². Однако злоупотребления остались безнаказанными. Главнокомандующий Черноморским флотом адмирал Грейг добился не только прекращения дела о злоупотреблениях во флоте, но и получил от царского правительства указ, запрещающий производить в дальнейшем какие бы то ни было расследования о действиях главного интенданта Черноморского флота.

Это и было причиной восстания мастеровых, матросов и солдат Севастополя. Восстание в Севастополе так же, как восстания, вспыхнувшие в других городах страны, выражало стихийный протест угнетенных масс против угнетателей.

Поводом к нему явились жестокости и издевательства над населением города в связи с карантинным оцеплением. Карантинное оцепление было установлено с мая 1828 г. Эта мера была предпринята для того, чтобы чума не была занесена в другие места страны. Город опоясывала цепь постов заградительного отряда, который состоял из 5 тыс. солдат.

До лета 1829 г. карантинный режим не препятствовал въезду в город через установленные заставы крестьянских подвод с продовольствием и выезду из города жителей при соблюдении некоторых предосторожностей. Жителям также разрешалось выгонять на пастбище скот.

В июне 1829 г., несмотря на то, что в городе не наблюдалось ни одного случая заболевания чумой, были введены дополнительные правила, согласно которым всякий желающий покинуть город или въехать в него должен был прожить в карантине (в особо отведенном месте) от 14 до 19 дней. В связи с этим подвоз сельскохозяйственных продуктов и дров в Севастополь прекратился.

Город оказался отрезанным от других районов Крыма. Цены на продукты резко возросли, в городе развернулась безудержная спекуляция. Торговцы, чиновники и врачи карантина наживались как на спекуляциях, так и на взятках с перекупщиков и крестьян на заставах. Городская беднота не могла покупать дорогие продукты. Случаев заболевания чумой не было, но тем не менее всех «подозрительных» немедленно забирали в особые пещеры, полуразрушенные казармы и на старые суда. Там они умирали от голода и холода. Обращение с больными в карантине было бесчеловечным. С 10 марта 1830 г. карантинные правила стали еще строже: было введено «всеобщее оцепление», никто из жителей не имел права выходить из домов и дворов. Город превратился в сплошную тюрьму. На почве недоедания и голода стали распространяться болезни. Такой каторжный режим в период «всеобщего оцепления» продолжался восемьдесят дней.

Срок карантина истек в Севастополе 27 мая 1830 г. Свободное сообщение было восстановлено в городе повсюду, за исключением Корабельной слободки, где оцепление оставили еще на семь дней. Севастопольское начальство, прикрываясь борьбой с чумой, на самом деле хотело изолировать «наиболее опасные и подозрительные элементы» от остального населения. В глазах начальства Корабельная слободка была рассадником «мятежного духа». По истечении семи дней Корабельная слободка была оставлена на положении «всеобщего оцепления» еще на две недели.

Снятие «всеобщего оцепления» со всего города, кроме Корабельной слободки, нс успокоило население. Против продления оцепления и вывода в лагерь открыто протестовали собравшиеся на улице жители слободки и матросы флотских и рабочих экипажей. Жители Корабельной слободки категорически отказались выйти в лагерь за город. Военный губернатор Столыпин направил на Корабельную слободку капитана Кондырева, генерала Примо и контр-адмирала Скаловского, но их уговоры и угрозы ни к чему не привели.

По распоряжению Скаловского, охрана Корабельной слободки 31 мая была усилена двумя батальонами пехоты с двумя орудиями под командованием полковника Воробьева. Было прекращено всякое сообщение слободки с городом.

Это еще более усилило недовольство населения не только Корабельной слободки, но и других районов города, и особенно Артиллерийской слободки и Хребта беззакония³.

Военный губернатор города для уговора жителей Корабельной слободки направил протопопа Софроний. В ответ на увещевания священника народ отвечал: «Долго ли еще будут нас мучить и морить? Мы все здоровы и более полутора месяцев находимся в карантинном состоянии по домам своим: дома наши окурены, мы и семейства наши очищены. Нас обнажили, купали во время холода в морской воде. Скоро год, как заперт город — и жены наши, а также вдовы умерших и убитых матросов, с детьми своими, остаются в городе без заработков; все вообще сидели всю зиму в холодных домах, не имели пищи, все, что было по ломам деревянного, сожгли; платье свое, скотину и все, что имели, продали и покупали хлеб, в воде также нуждались, когда сидели в карантине по домам больше ста дней, ибо нас не выпускали из домов, и мы ожидали, когда нам дадут воду. Будучи без дров, многие ели одну муку, разведенную с водой. Карантинные чиновники или комиссия давали нам муку такую, что мы не могли есть...»⁴.

На Корабельной слободке началась подготовка к восстанию. Жители организовали караульное охранение, чтобы дать отпор войскам. Были созданы три вооруженные группы, возглавляемые квартирмейстером 37-го флотского экипажа Тимофеем Ивановым, отставным квартирмейстером яличником Кондратием Шкуропеловым и боцманом 34-го флотского экипажа Пискаревым. Обучение военному делу и организация караульного охранения слободки были поручены шкиперскому помощнику Кульмину, который пользовался авторитетом среди жителей слободки.

О сплоченности жителей Корабельной слободки контр-адмирал Скаловский говорил, что он не заметил «зачинщиков и зачинщиц: вся толпа одинаково упорствовала»⁵. На приказ, переданный от имени Столыпина адъютантом Орлаем, — выдать «зачинщиков» для наказания их линьками и розгами, жители слободки ответили категорическим отказом, заявив: «Мы не бунтовщики, и зачинщиков между нами никаких нет, нам все равно, умереть ли с голоду или от чего другого»⁶. Матросы угрожали поручику Орлаю, а квартальному надзирателю Юрьеву сказали: «Скоро ли откроют огонь, мы только того и ожидаем, мы готовы»⁷.

Вечером 3 июня по приказу военного губернатора в городе были расставлены войска, «чтобы не допустить к соединению мятежников»⁸, и назначен караул из 52 солдат к дому губернатора. Усиление караула вызвало возмущение среди жителей этой части города. Они собрались на улицах, чтобы выразить протест против продолжения карантинных ограничений, — так как чумы в городе не было. Находившийся среди жителей старший фельдшер 42-го флотского экипажа Семен Цивилин кричал: «Тут будет то же, что и на Корабельной слободке»⁹.

В разных местах города (в районах Хребта беззакония и Артиллерийской слободки) появились большие группы жителей и матросов флотских и рабочих экипажей, которые собирались на улицах и в переулках.

Отказавшиеся повиноваться начальству ударили в набат и с криками «ура» направились к дому губернатора Столыпина, адмиралтейству и соборной церкви. В восстании приняли участие жители Артиллерийской и Корабельной слободок, матросы флотских экипажей и рабочие военного ведомства, а также мастеровые 17-го и 18-го рабочих экипажей. Восставшие требовали отмены карантина и наказания ненавистных чиновников и офицеров.

Руководители восстания Тимофей Иванов, яличник Кондратий Шкуропелов, боцман Федор Пискарев, фельдфебель Петр Щукин, слесарь Матвей Соловьев и мещанин Яков Попков составили нечто вроде военного совета, который именуется в некоторых источниках «Доброй партией». Значительную роль в восстании играл пользовавшийся большим доверием среди бедняков города квартирмейстер Тимофей Иванов. Официальные документы по делу о севастопольском восстании свидетельствуют, что «Тимофей Иванов... по знаку, рукой данному, заставлял молчать говорящую толпу»¹⁰.

Когда восставшие подошли к дому губернатора, оттуда вышел генерал Примо и начал уговаривать народ. Но восставшие не стали слушать его. Они ворвались в дом губернатора и сорвали с генерала Примо эполеты. Мастеровые нашли Столыпина и убили его. Затем восставшие направились к казармам флотских экипажей.

Узнав о восстании в городе, командиры экипажей выстроили матросов и призывали их к повиновению, надеясь удержать от выступления. Но как только восставшие подошли к воротам адмиралтейства, матросы бросились в казармы, захватили ружья, взломали замки на воротах и присоединились к мастеровым. К восстанию примкнули матросы 29-го, 38-го и 39-го флотских экипажей и мастеровые 16-го рабочего экипажа. «Бей и коли офицеров!» — раздавались призывы восставших матросов¹¹. Основная масса восставших двинулась по направлению к Корабельной слободке.

Другая часть пошла на Хребет беззакония, где восставшие поймали контр-адмирала Скаловского. «Сорвав с него эполеты, повели в церковь, требуя расписку о несуществовании чумы в городе»¹². Однако Скаловскому удалось вбежать в проходившее мимо каре солдат Орловского батальона, где находился комендант города генерал Турчанинов и другие офицеры. Вооруженного столкновения между восставшими и солдатами не произошло. Каре удалилось по направлению к комендатуре, а восставшие пошли наверх по Екатерининской улице к дому протопопа Софроний Гаврилова. Восставшие потребовали от священника расписки в том, что в городе чумы нет и не было. Такие же расписки были взяты у городского головы Носова, коменданта города генерала Турчанинова и контр-адмирала Скаловского, а также у нескольких богатых купцов. Приведем один из текстов: «Расписка... 1830 года, июня 3 числа, мы, нижеподписавшиеся, даем сию расписку жителям города Севастополя в том, что в городе Севастополе не было чумы и нет, в удостоверение чего подписываемся. Контр-адмирал Скаловский. Комендант генерал-лейтенант Турчанинов»¹³.

Офицеры, купцы и священники давали расписки, чтобы спасти свою жизнь. Для восставших же эти расписки были оправданием расправы над теми, которые «выдумали чуму», грабили и угнетали народ, наживаясь на мнимой эпидемии.

На Корабельной слободке произошло столкновение между восставшими и войсками. Жители слободки пошли в наступление на войска, окружившие слободку, и приблизились к ним на 15 шагов, но в бой не вступали. Среди частей под командованием полковника Воробьева находились гренадерская рота Елецкого пехотного полка, два орудия с 14 канонирами 5-й морской артиллерийской бригады и 32 человека прикрытия при орудиях. Солдаты стояли в две шеренги с ружьями к ноге¹⁴. Командиры начали переговоры со слобожанами, так как солдаты сочувствовали восставшим.

Такое положение продолжалось до тех пор, пока со стороны города не показались матросы, вооруженные ружьями с примкнутыми штыками, и мастеровые с кольями и ломами в руках. Они бросились к орудиям, а отряды жителей Корабельной слободки атаковали войска с фронта. Полковник Воробьев приказал солдатам открыть огонь, канониру — стрелять из пушки по наступающим. Солдаты выстрелили вверх, а канонир бросил горящий фитиль на землю. Воробьев был убит на месте, офицеры и часть рядовых и канониров взяты в плен. Часть солдат присоединилась к восставшим, овладевшим пушками. Пушки были свезены к дому квартирмейстера Тимофея Иванова. Там находились и пленные офицеры¹⁵.

События в городе развивались. Участники восстания разгромили дома ненавистных чиновников и офицеров. Группа восставших во главе со Шкуропеловым разгромила дом чиновника Степанова, одного из «чумных» комиссаров. Сам Степанов был убит. Восставшие убили также инспектора Севастопольского военного карантина Стулли и избили плац-адъютанта военного губернатора Родионова. Они пять раз приходили на квартиру к священнику Кузьменко, которого особенно ненавидели, разгромили квартиру, но его самого не нашли и взяли в качестве заложников жену с двумя дочерьми. Было разгромлено 42 квартиры военного и карантинного начальства, купцов и комиссионеров, наживавшихся во время карантина на скупке и перепродаже продуктов питания по спекулятивным ценам. На улицах в поисках переодетых офицеров матросы и солдаты проверяли всех подозрительных.

К 10 часам вечера весь город перешел в руки восставших. Первыми убежали из города все полицейские чины во главе с полицмейстером. Войска, выведенные против восставших, или стреляли вверх, или беспрепятственно пропускали восставших. «Бездействие войск... поколебало даже некоторых, оставшихся еще в нерешительности»¹⁶.

Некоторые офицеры сочувствовали восставшим и поддерживали связь с ними, например штабс-капитан Перекрестов, лейтенант Энгельгардт, комиссар Батищев, капитан Матусевич, прапорщики Кулаков, Дмитриев и др. Ряд младших офицеров, сочувствующих идеям декабристов, давали советы матросам, мастеровым и солдатам, но в решительную минуту не приняли участия в восстании. Часть офицеров, имея оружие и боевые патроны, занимая вверенные им посты, смотрела на восставших, «как на людей, отправляющих правое и похвальное дело»¹⁷.

Все эти обстоятельства усилили всеобщий характер восстания. Восставшим не было оказано вооруженного сопротивления, так как оставшихся в городе представителей высшего командования охватила паника. Перепуганный комендант города генерал-лейтенант Турчанинов не решался применить против восставших оружие, так как считал имевшиеся в его распоряжении силы (860 человек и три пушки) «недостаточными к нанесению решительного удара многочисленности бунтовщиков»¹⁸.

С 4 июня весь город продолжал оставаться в руках восставших. По требованию народа генерал Турчанинов, отсиживавшийся вместе с контр-адмиралом Скаловским в помещении комендатуры под охраной солдат, издал такой приказ: «Объявляю всем жителям города Севастополя, что внутренняя карантинная линия в городе снята, жители имеют беспрепятственное сообщение между собой, в церквах богослужение дозволяется производить и цепь вокруг города от нынешнего учреждения перенесена далее на две версты»¹⁹. То же самое подтверждалось 7 июня вторым приказом Турчанинова²⁰. Таким образом, в результате восстания в городе были уничтожены все карантинные ограничения.

Свою победу жители города отметили своеобразно. Они собрались в соборе и заставили служить молебен. Турчанинов приказал священникам исполнить требование народа, и в собор было созвано все духовенство города. После молебна жители Корабельной слободки прошли с крестами и хоругвями по улицам Екатерининской и Большой Морской. Навстречу шествию всюду из караульных помещений выходили солдаты, отдавали честь и брали ружья на караул.

Четыре дня, с 3 по 7 июня, город находился во власти восставших. В течение этих дней никаких работ не производилось. Адмиралтейство 4—5 июня было закрыто.

Губернские власти приняли меры к подавлению восстания. Севастополь был окружен надежными войсками. Неоднократные попытки плохо вооруженных восставших прорвать оцепление города окончились неудачей.

На Корабельную слободку 5 июня пришли два офицера с ротой солдат, чтобы отобрать у восставших пушки. Среди руководителей восстания возникли разногласия: отдавать пушки или нет. Для решения этого вопроса к дому Иванова были собраны жители слободок. После долгих споров было решено отдать пушки, если офицеры подпишутся, что пушки возвращены без сопротивления. Расписка, подписанная священником Кузьменко, была сдана на хранение Тимофею Иванову²¹.

Выдача царским войскам пушек свидетельствовала, что среди восставших начались колебания. Это объяснялось тем, чти основная масса населения — мелкие торговцы, ремесленники и беднота — руководствовалась в ходе восстания лишь чувством ненависти к своим притеснителям во время карантинного оцепления. Когда же ненавистные должностные лица были убиты и их квартиры разгромлены, то весь запас стихийной революционной энергии этих слоев населения истощился. Более активным ядром восставших была лишь часть матросов и мастеровых, ненависть которых к местным властям и офицерам была вызвана всей системой палочной дисциплины николаевского времени и злоупотреблениями во флоте.

Восстание оказалось изолированным изнутри и извне. 7 июня восстание было подавлено с помощью введенных в город новых войск. Подавлению восстания способствовали лживые обещания адмирала Грейга, приехавшего из Николаева. В них адмирал предлагал населению сознаться в своем участии в возмущении и обещал за это помилование всем, кроме «зачинщиков и убийц». Вместе с тем он обещал наказать чиновников, совершивших злоупотребления во время карантинного оцепления²².

Напуганное «народным возмущением»²³ в Севастополе, царское правительство предоставило новороссийскому генерал-губернатору графу Воронцову неограниченные полномочия для подавления восстания. По прибытии в Севастополь Воронцов поселился на Северной стороне, не решившись появиться в самом Городе. Немедленно после прихода в город 12-й дивизии генерала Тимофеева, срочно вызванной из Феодосии, началась жестокая расправа с участниками восстания и жителями слободок и Хребта беззакония. Расправу производили три военно-судебные комиссии под руководством графа Воронцова.

К обвинению было привлечено около 6 тыс. человек, или 20% всего населения города, из них свыше полутора тысяч человек отдано под суд²⁴. Семь главных «зачинщиков» были приговорены к смертной казни: квартирмейстер Тимофей Иванов, унтер-офицер Крайненко, мещанин Яков Попков, фельдфебель Петр Щукин, квартирмейстер Кондратий Шкуропелов, слесарь рабочего экипажа Матвей Соловьев и боцман Федор Пискарев. Остальные были приговорены к различным наказаниям: от битья линьками до проведения шесть раз сквозь строй из 500 человек, то есть к 3 тыс. ударов шпицрутенами, и ссылке после наказания на каторгу.

В числе осужденных было 470 мастеровых рабочих экипажей, 380 матросов флотских экипажей, 27 матросов ластовых экипажей и 128 солдат. Из 497 лид гражданского населения основную массу (423) составляли жены и вдовы отставных нижних чинов, матросов, и мастеровых. Суду было подвергнуто 46 офицеров, в основном младших²⁵. Для устрашения жителей по приказу Воронцова осужденных казнили 11 августа 1830 г. в районах слободок.

Поздней осенью началась отправка осужденных на каторгу и в арестантские роты в Сибирь, Динабург и Бобруйск, а также переселение 4200 жителей Севастополя (матросов с женами и детьми) в Архангельск и другие места. Высылаемым в Архангельск предстояло пройти пешком зимою свыше 3 тыс. верст.

Так закончилась жестокая расправа царского правительства над участниками восстания и сочувствовавшими восставшим матросами флотских и рабочих экипажей.

Севастопольское восстание 1830 г. потерпело поражение, потому что оно было стихийным, неорганизованным. Несмотря на то, что восстание было подавлено, оно сыграло значительную роль в расшатывании устоев самодержавно-крепостнического строя. Страх царского правительства перед крестьянскими и городскими «бунтами» был одной из причин, в силу которых правительство оказалось вынужденным отменить в 1861 г. крепостное право.

Разрозненные и слабые стихийные восстания в 30—40-х годах не могли привести к победе над самодержавием. Эти волнения и восстания не могли быть победоносными в силу того, что еще не созрел промышленный пролетариат — могильщик капитализма и руководитель революционного движения народных масс. «Опыт всех революций и всех движений угнетенных классов, — указывал В.И. Ленин, — опыт всемирного социалистического движения учит нас, что только пролетариат в состоянии объединить и вести за собой распыленные и отсталые слои трудящегося и эксплуатируемого населения»²⁶.

Примечания

1. А.И. Герцен, Избранные сочинения, стр. 397—398.

2. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 35, л. 2.

3. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 16, л. 157.

4. «Русский архив», 1867, № 8.

5. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 21, л. 35.

6. Хартахай, Женский бунт в Севастополе, «Современник», 1861, № 10, стр 381.

7. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 21, л. 35.

8. Там же, л. 36.

9. Там же.

10. Там же.

11. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 21. л. 39.

12. Там же, л. 37.

13. ЦГВИАЛ. ф. 9, оп. 18. д. 31. л. 50.

14. ЦГАВМФ, ф. 8. оп. 1. д 21. л. 39.

15. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 21, л. 40.

16. Там же, л. 46.

17. Там же.

18. ЦГАВМФ, ф. 9, д. 31, л. 15—16.

19. ЦГВИАЛ, ф. 9, оп. 18, д. 31, л. 30.

20. Там же, л. 31—32.

21. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1. л. 21. л. 43.

22. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 21, л. 64.

23. Официальное наименование Севастопольского восстания в то время (ЦГВИАЛ, ф. 9, д. 31. л. 15).

24. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 21, л. 47.

25. ЦГАВМФ, ф. 8, оп. 1, д. 21, л. 47.

26. В.И. Ленин, Соч., т. 28, стр. 444.