б) Кыпчаки

Предки этих тюрков, кимаки, ещё в VII в. обитали в обширной горной местности на севере Алтая. Затем в VIII в. они переселились в степи и таёжные леса Прииртышья, где после объединения семи племён возник Кимакский каганат, а также на территорию современного Восточного Казахстана. Кыпчаки¹ были такими же кочевниками, как печенеги, да и по происхождению они также имели с ними определенную степень родства (Михайлова, 2006. С. 93). В середине X в. часть родственных кимакам, но уже обособившихся кыпчаков перешла вслед за торками (огузами) Волгу и хлынула на земли Северного Кавказа и в степи Северного Причерноморья.

Причиной этого демографического сдвига стала не страсть к завоеваниям, как было принято считать, а, скорее, невозможность выживания на старой родине. Как убедительно доказывал Л.Н. Гумилёв, в IX—X вв. произошло важное геоклиматическое событие: смещение области циклонов в лесную зону Евразии, что нарушило сложившуюся систему хозяйствования племён этого огромного региона. Многим из них, в том числе и вполне оседлым земледельцам-кыпчакам, пришлось на какое-то время стать кочевниками: судьба гнала их, как и часть Кимакского каганата, на далёкий Запад (Добролюбский, 1986. С. 81). Второй причиной эмиграции стал демографический взрыв, имевший место в тот же период и вызванный обилием продукции рационального скотоводства (об этом речь пойдет ниже). Так кыпчаки окончательно отделились от Кимакского каганата, а их вожди — малики постепенно избавились и от обязанности высылать на старую родину натуральную дань. Передвижение на запад ускорилось и включением ряда кыпчакских родов и племён в гузское (сельджукское) движение в том же направлении².

Поэтому во второй половине X — начале XI в. упомянутые племена сдвинулась в Приаралье, низовья р. Джаик (Урал) и Поволжье. Но далее на запад откочевал не весь каганат, а лишь кыпчакские племена. Вначале Кыпчакская кочевая волна остановилась в степях Южного Урала, однако засухи и бескормица X в. погнали их дальше на запад. По-видимому, смешение сибирских кыпчаков с племенами покорённых земель отразилось и на их внешнем облике. По найденным в погребениях скелетам можно сделать заключение, что территорий Прикавказья и Северного Причерноморья достигли круглоголовые (брахикранные) европеоиды, причем лишь некоторые из них отличались незначительными монголоидными чертами. Согласно письменным источникам, кыпчаки были по большей части светловолосыми и голубоглазыми людьми, чем отличались от темноволосых печенегов. Когда они вошли в Крым (примерно в начале XII в.), владычество над степной частью полуострова перешло к ним от ещё обитавших там печенегов и хазар (Бартольд, 1965. С. 458).

К этому времени кыпчакские племена уже являлись самой крупной частью населения каганата, а территории, которые они занимали, были величайшим уделом Кимакского государства. Впрочем, часть их осталась в. Азии, отчего соплеменники в X—XI вв. называли огромную территорию их обитания (от Тянь-Шаня до Дуная) общим именем Дешт-и-Кыпчак (Кыпчакская земля), а русские — Половецкой степью. Кыпчакское кочевое объединение ещё в X в. не представляло собой какого-либо государства (Буров, 2006. С. 208)³. Но оно было огромным по площади, на его территории уже имелись города, в том числе и крупные. Таким образом, нет ничего странного, что близкие и дальние соседи кыпчаков говорили о «Кыпчакском ханстве».

Это ханство представляло собой фактически всего лишь конгломерат племён с относительно слабыми связями, что, впрочем, не мешало им действовать согласованно. Как, например, в своём движении на запад, в ходе которого они занимали земли печенегов, к тому времени частично ушедших за Дунай, в Паннонию и на Крымский полуостров. При этом местные жители отнюдь не уничтожались поголовно, но постепенно смешивались с пришельцами, перенимая их культуру, а в крупных поселениях — сохраняя свою собственную. Вообще Кыпчакское ханство, обладая какой-то мощной притягательной силой, являлось ядром, к которому, как к магниту, притягивались широко разбросанные по причерноморской степи остатки племён печенегов, огузов-торков, болгар и аланов, привлечённых растущей мощью молодого государства. Достаточно сказать, что в первой половине XII в. в Северном Причерноморье уже насчитывалось 12—15 кыпчакских орд обшей численностью в 500—600 000 человек (Плетнёва, 1990. С. 40, 115).

Для половцев-кыпчаков была характерна модель жизни, несколько отличавшая их от других кочевников. Прежде всего, их кочевое хозяйство было наиболее развитым и хорошо организованным. Вместо выпаса скота всплошную они практиковали плановое использование отдельных огороженных участков степи, соединённых постоянными скотопрогонными дорогами. Так они препятствовали бесцельному вытаптыванию травы, в чем трудно не признать черт «народной экологии» (Михайлова, 2006. С. 93). В степях Причерноморья, а затем и в Крыму, у кыпчаков появляются упорядоченные, постоянные становища. Здесь среди прочих обитали ремесленники, как собственные, так и иноземные (из пленных), имелись купеческие лавки и постоялые дворы.

Кыпчакский конный лучник, реконструкция. Журнал Къасевет, 2010, № 37

Какую часть населения Крыма в тот век составляли кыпчаки — сказать трудно. Некоторые авторы уверены в том, что они являлись «основной массой тюркоязычного населения Крыма, как до монгольского нашествия, так и после него» (Документы, 1967. С. 104). Очевидно, так оно и было, но ведь в Крыму жили тогда не только тюрки. Кроме того, хоть среди тюрков кыпчаки преобладали, но и Огузская часть была немалой.

Первое время по приходе в Крым половцы-кыпчаки продолжали и кочевать, и устраивать опустошительные набеги, главным образом на Русь и Византию. Причем добились в этом больших успехов. С одной стороны, Византии пришлось на горьком опыте убедиться, что с этим тюркским народом выгоднее дружить, чем воевать, с другой — русичи ни разу за весь XI в. не смогли углубиться внутрь кыпчакских владений. Политические кыпчакско-византийские связи осуществлялись в основном через Херсонес, хотя столицей крымских половцев был Судак (Сугдея), «наибольший из городов кипчакских», как уверяли современники (Тизенгаузен, 1884. Т. I. С. 502).

Положение меняется в XII в., когда Владимиру Мономаху удалось сколотить в союз ряд русских княжеств. С этого времени южнорусские князья, опасаясь объединения кыпчаков в мощное государственное образование, ведут политику их тотального уничтожения. В результате славянской экспансии в южном направлении были стёрты с лица земли и никогда более не возродились такие кыпчакские города, как Балин, Сугров и Шарукань. В связи с этим основная часть причерноморских кыпчаков была вынуждена надолго, на полвека, вернуться к кочевой стадии экономики. Другое дело, что в Крыму, куда не доходили русские дружины, крупные кыпчакские торгово-ремесленные центры сохранились (Плетнёва, 1975. С. 297).

Вторая волна массированного кыпчакского заселения Крыма пришлась на начало XIII в. Тогда под натиском туменов Чингис-хана, обогнувших Каспийское море и вторгшихся на равнину севернее Кавказа, тамошние кыпчакские племена раскололись надвое. Одна часть их отступила к Волге, а другая, переправившись через Керченский пролив, широко разлилась по крымским просторам. Орды пришлецов продвинулись далеко вглубь полуострова, даже заняли 17 января 1223 г. Судак, но этнической ситуации это не изменило. Слившись с местными тюрками, уже давно укоренившимися здесь, кыпчаки дальше не пошли, зато полуостров покинули воины Чингиса. Они отправились навстречу битве при Калке, навстречу своей судьбе вечных победителей⁴.

Следующий и последний накат на Крым кыпчаков, теперь уже хорошо знакомых старых соседей по Северному Причерноморью, случился после их тщетной тридцатилетней (1220—1250) борьбы с чингизидской Ордой. Их перебралось через Перекоп столько, что фламандский путешественник, современник этих событий, говорит о каком-то неимоверном демографическом взрыве на полуострове, о его катастрофическом перенаселении: «команы... бежали к берегу моря, они вошли в эту землю в таком огромном количестве, что пожирали друг друга взаимно, живые мёртвых... С тех пор, как мы выехали из Солдайи и вплоть до Сартака (т. е. до ставки Батыева сына. — В.В.) два месяца мы не видели никакого селения... кроме огромного количества могил команов» (Рубрук, 1910. С. 68, 82).

Кыпчакские племена процветали в Крыму значительно дольше печенегов — до начала ордынского вторжения в XIII в.⁵ Основная эмиграция началась после битвы при Калке, но многие из осевших на полуострове кыпчаков, особенно торговцы и земледельцы, смешавшиеся с местными племенами и принявшие к тому времени христианство, остались. Их постигла общая судьба многих племён, заселявших Крым в древности: они окончательно слились с местным населением, не оставив по себе памяти даже в чертах лица коренных крымчан; как было сказано, и те, и другие принадлежали к европеоидам. Однако степные кыпчаки пока сохраняли свою культуру в целости.

Половецкие культовые статуи из местного камня — «каменные бабы». Эрмитаж

Но в 1239 г. ордынцам удалось нанести решающий удар по кыпчакскому союзу племён (Soukkan, 1985. S. 94). Затем, в 1299 г. в заперекопские степи и в Крым ворвались войска ордынского темника Ногая. Что же касается собственно полуострова, то он, как и вся Таврика, не знавший собственной государственности, вошёл «в состав Джучидского улуса без особых потрясений, фактически не изменив сложившейся в начале XIII в. структуры населения, без перемен в хозяйственном укладе, без разрушения городов, осуществлявших посреднические функции в международной торговле полуострова с Южным Причерноморьем, главным образом, с империей Великих Комнинов», то есть с Византией (Крамаровский, 1998. С. 68). После этого и завоеватели, и побеждённые зажили на крымской земле мирно, практически без конфликтов, постепенно привыкая друг к другу — и к коренному населению новой родины.

Византийский историк Георгий Пахимер, автор хроники Крыма в 1255—1308 гг., так описывает этот процесс, развернувшийся после набега заперекопских кочевников-джучидов хана Ногая в конце XIII в.: «с течением времени [народы], обитавшие внутри этих [областей], как я понимаю, аланы, зикхи, готы... и различные соседние с ними народы, учатся их (то есть крымцев. — В.В.) обычаям, и вместе с обычаями овладевают языком, перенимают одежду и становятся их союзниками в войнах» (Pachimeris, 1835. P. 345). А ещё через 100 лет французский миссионер Иоанн Галлифонтский писал в своей «Книге познания Земли» (1404 г.), что в Северном Причерноморье и Крыму «множество христиан, а именно латинян или католиков, греков, много армян, зикхов, готов, татов, валахов, русов, черкесов, леков, ясов, аланов, аваров, кумыков, и почти все они говорят на татарском языке» (цит. по: Kern, 1939. S. 108)⁶.

Как было сказано выше, Крым при вторжении Ногая и кыпчаков каких-либо масштабных разрушений или грабежей местного населения не претерпел. Собственно, Джучиды были заинтересованы не в военных трофеях, а в использовании завоёванного края в куда более длительной перспективе. Ещё свежи были в памяти народов те коммерческие прибыли, которые имел Солхат ранее. Теперь предполагалось возродить его значение в мировой торговле. И город был вполне способен играть эту роль: уже начиная с 1267 г. здесь чеканится собственная монета (серебряные дирхемы с именем хана Менги-Тимура), а 1277 г. датируются и солхатские медные пулы⁷ (Комаровский, 1998. С. 68; Вашари, 2002. С. 196).

В образовавшейся таким образом пёстрой демографической мозаике, где каждый мог продолжать заниматься своим делом и сохранять собственные традиции, Кыпчакская материальная культура не затерялась. В северо-западном Крыму до сих пор находят полускрытых землей, а то и под пахотным слоем так называемых половецких баб — массивные каменные изваяния, изображавшие усопших родичей. Всего их найдено и описано более 1320 экземпляров (Плетнёва, 1990. С. 7). Это великолепное искусство, причем его памятники отличаются явной, почти портретной индивидуальностью. Древние мастера, конечно, стилизовали свои творения, компонуя их по общему образцу: выпрямленная фигура с кувшином (у женщин) или с оружием (у мужчин), прижатыми обеими руками к животу. Но при этом они умели достичь, невзирая на жёсткие каноны жанра, сходства своих произведений с усопшими моделями. В этих статуях отразилась живая история этноса, даже типические изменения в его внешности.

Так, «бабы» прикавказских равнин приобретают в XIV в. горбинку на носу (след межэтнического смешения с горцами), крымские же сохраняют благородную простоту и ясность старого кыпчакского типа. Существует даже обоснованное мнение, что кыпчакские изваяния такого рода — более изящные, тогда как печенежские и торкские — грубее, схематичнее (Буров, 2006. С. 164). Кроме этого сохранился ещё один след исчезнувшего народа, к сожалению, оказавшимся менее долговечным, чем статуи. До 1944 г. в Крыму имелись населённые пункты с топонимическим компонентом «кыпчак» (или «кипчак»): Кара-Кипчак, Донузлав-Кипчак, Тав-Кипчак, Яни-Кипчак, Коп-Кипчак, Каралар-Кипчак, Тубен-Кыпчак, Сары-Кыпчак и т. д. — целых два десятка топонимов (Суперанская, Исаева, Исхакова, 1995. С. 204). Ныне это сёла с такими бездарными, выдуманными без опоры на историю названиями, как Громово, Рыбацкое, Самсоново и т. д. и т. п.

Из духовного наследия кыпчаков мы можем назвать занесённые ими на крымскую почву такие общие для исламского мира образцы устного арабского фольклора, как «Лейла и Меджнун», «Юсуф и Зулейха», позднее — «Ашик-Гариб», анекдоты о Ходже Насредцине. Здесь уже был создан народный цикл о крымском пройдохе Ахмед-Ахае и другие произведения, обогатившие крымскую культурную традицию. Позже этот процесс продолжался; из сравнительно «новых» произведений достаточно назвать такой шедевр, как «Кёр-огьлы». Тогда же, в 1220-х гг. была создана первая авторская крымская тюркоязычная поэма «Хикяет-и-Юсуф». Её творца, Кыпчака Махмуда Кырымлы, по праву называют первым поэтом Крыма (Конурат, 1996. С. 13—14).

В среде этих мусульман Крыма в XII—XIII вв. появился и первый (из сохранившихся) письменный памятник кыпчакского или куманского языка, который с полным правом можно считать и первым лексиконом складывавшегося языка коренного населения полуострова, то есть созревавшего крымскотатарского. Это знаменитый двуязычный словарь Кодекс Куманикус, созданный как пособие для приезжих, прежде всего купцов, в их общения с местным населением Крыма. Как отмечает исследователь XX в., словарный состав этого раннего этнографического памятника Крыма «...поразительно близок к лексике среднего диалекта современного крымскотатарского языка (выделено мной. — В.В.), содержащего лексемы и фонемы других диалектов» (Изидинова, 1995. С. 13—14. См. также: Радлов, 1884. С. 1—53).

Различные типы кыпчакских каменных изваяний (вторая половина XII века — 1440-е гг.)

Ныне признано, что язык крымских кыпчаков того периода был более развит и лексически богат, чем диалекты пришедших в Крым позднее орд, в которых смешались самые различные тюркские и монгольские элементы. И именно поэтому кыпчакский язык послужил основой при формировании и письменного, литературного крымскотатарского языка (Фазыл, Нагаев, 1989. С. 136). Состав Кодекса говорит о том, что этот язык уже тогда стал не только общеупотребительным среди всё более многочисленного местного населения⁸. Он стал и средством общения для купцов, составивших или заказавших памятник, а, значити, и вообще средством международного общения, столь широко развитого в тогдашнем Крыму.

С течением времени международные связи становились и разнообразнее и теснее. Теолог-католик Иоганн Хильдесхаймский писал, что итальянцы, постоянно жившие в XIII в. на полуострове, а также торговавшие с Крымом купцы, брали на воспитание или попросту покупали кыпчакских детей, для того чтобы через общение с ними овладеть местным языком, что подтверждает вывод о том, что он был здесь важнейшим средством общения (Golubovich, 1913. P. 153). Вывоз юных крымчан в Италию ещё через век становится уже традицией — без этого трудно представить дальнейшее развитие не только экономических, но и культурных отношений Крыма с Генуей или Венецией, с остальной Европой (Verlinden, 1947. P. 287—298).

При этом нужно заметить, что этот Всекрымский язык не был чем-то искусственным или искажённым, как-то приспособленным для широкого обиходного употребления, как лингва франка во французских колониях или пиджин инглиш в английских. Он был и сам по себе достаточно богат и гибок, великолепно сохранив в своём обширном словарном запасе массу старотюркских корней и флексий. Другое дело, что чем дальше, тем менее он был бы понятен в Средней Азии. Это объясняется довольно просто: в Крыму произошло естественное обогащение кыпчакского языка терминами и новыми понятийными обозначениями, привязанными к новым сущностям, новым предметам и явлениям, умозрительным категориям, качествам и мерам вещей, неизвестным на прародине языка.

Разумеется, эти новые слова вошли в будущий крымскотатарский язык в виде грецизмов, романизмов, арабизмов, германизмов. Но дух тюркского Востока оставался неприкосновенным, цельным как в языке, так и в менталитете его крымских носителей. Более того, он оказывал мощное влияние на италоязычное население городов-колоний, где составлялся Кодекс Куманикус: словарь и структурою своей более схож с восточными лингвистическими пособиями, чем с типичным западноевропейским глоссарием той эпохи (Денишевич, 1985. С. 76—80). Здесь немало терминов, связанных с ремеслом, коммерцией, искусством, другими областями развитой материальной и духовной культуры местного, крымского населения.

Что же касается исконных носителей этого языка, то в XVI—XVII вв. они приняли в свою среду новых иммигрантов. Когда в крымские степи в эти века стала проникать значительная масса заперекопских кочевников-ногайцев, расселяться они стали по всему Северо-Востоку полуострова, в районе Джанкоя и азовского побережья. То есть именно в тех местах, что некогда избрали себе кыпчаки-переселенцы. Поэтому их потомки и стали первыми, с кем ногайцы столкнулись и с кем начали довольно интенсивно смешиваться. В результате этого процесса физический облик наследников кыпчаков-куман XIII в. сильно изменился, приобретя выраженные монголоидные черты. Тем не менее они выжили, сохранив за собой избранные некогда места обитания, чего нельзя сказать об их соплеменниках, оставшихся за Перекопом.

Позднее великий степной хан Кончак (вторая половина XII в.), стремившийся к объединению всех кыпчаков, создал Кыпчакский союз. Однако этому политическому организму был суждён недолгий век. Потерпев сокрушительные поражения от превосходивших сил ордынских завоевателей уже в 1223 и 1228—1229 гг. и едва оправившись от них, он стал жертвой ряда походов Батыя (1237—1242 гг.). Теперь, несмотря на героическое сопротивление кыпчаков, возглавлявшихся ханом Бачманом, вся причерноморская степь оказалась во власти ордынцев. Кыпчаки были при этом частью уничтожены, частью проданы в рабство для пополнения египетской мамлюкской гвардии османского султана. Уцелели лишь две крупные группы кыпчаков. Это 40-тысячная орда хана Котяна, ушедшая на берега Дуная, а впоследствии принявшая подданство венгерского короля Белы IV, да значительное количество крымских кыпчаков, оставшихся на полуострове (Тизенгаузен, 1884. Т. II. С. 24, 35—36). Эти последние и явились одной из этнических основ будущей крымскотатарской нации.

Примечания

1. В Византии, Болгарии и Венгрии кыпчаков называли команами или кушанами (возможно, от древнеславянского комонь — «конь»), на Руси — половцами. Последний этноним представляет собой языковую кальку с самоназвания «шары кыпчак», то есть «жёлтые кыпчаки» (отмечено в начале XI в.). Известно ныне устаревшее славянское прилагательное «половый», означающий «светло-жёлтый», отсюда и этноним «половцы» (Словарь XVIII в. Т. XVI. С. 234). Этноним кыпчак, как следует из тюркских рунических надписей, существовал уже в VIII в. Во второй половине этого столетия он становится известен и арабам (Кляшторный, Султанов, 2004. С. 127). Кстати, прилагательное «жёлтые» отнюдь не следует объяснять исключительно цветом волос или кожи пришельцев. Такой этноним носил, скорее всего, чисто отличительную функцию (как и, например, понятия Золотая Орда, Синяя Орда и пр.), отделяя эту группу мигрантов от других тюрков.

2. Сельджуки — тюркские племена, переселившиеся в XI в. из Средней Азии в западном направлении и создавшие на завоёванных территориях самостоятельную державу Великих Сельджукидов со столицей в г. Конье. Позднее она распалась, а в XIII в., когда в Малую Азию хлынул очередной поток мигрантов из Средней Азии и Ирана, на месте государства Великих Сельджукидов сложилось несколько десятков бейликов, вошедших в состав Османской империи (Гордлевский, 1960. С. 3—218).

3. Кыпчакский племенной союз будет создан позже, в начале второй половины XII в. ханом Кончаком, прославившимся среди современников и вошедшим в историю благодаря своей блестящей победе над дружиной новгородского князя Игоря Святославича (1185).

4. Чингис-хан (к династии которого, кстати, принадлежали крымские Гиреи) по праву, как и в древности, считается одним из величайших героев мировой истории — недаром его звали Потрясатель Вселенной. Хана обожествляли уже при жизни, хотя его воины разрушили цветущие мусульманские города Средней Азии. Своей славой он обязан единственно тому, что он привёл монголов к мировому господству. И, как заметил знаменитый швейцарский историк-востоковед и теоретик культуры Якоб Буркхардт, уже поэтому он — вне сравнений. Ведь, к примеру, после Тимура (1336—1405) который способствовал умственному и культурному развитию своего народа и всего цивилизованного мира, население Самарканда и окружающих земель стало жить хуже, чем ранее. И уже поэтому в глазах потомков «...он в такой же мере мелок, как Чингис-хан велик» (Буркхардт Я. Размышления о всемирной истории. М., 2004. С. 196).

5. Точнее, вначале удар по кыпчакам нанесли не ордынские племена, вторгшиеся в Крым в 1233 г., а годом до того турки-сельджуки под руководством Хусейна-ад-дина Чобана (см. ниже).

6. В этой связи остаётся непонятным утверждение современного автора о том, что «часовня, ставшая первым католическим храмом в Крыму», появилась лишь в XIX в., при доме некоего аббата Л. Милло (Амфитеатрова, 2001. Т. I. С. 14).

7. Дирхем — старинная арабская серебряная монета, чеканилась с 695 г. Имела хождение и в Крыму, где в XVI в. была равна 4 ахче (см. ниже). Пул (от тюркск. pul — штамп) — медная монета, чеканившаяся в XIII—XV вв. Надпись на пулах исполнялась арабскими буквами. Изготавливались пулы в крупнейших ордынских городах, отчего внешне несколько отличались друг от друга.

8. Такому широкому распространению языка не помешало, что кыпчаки осели далеко не во всех крымских регионах, а в основном в степной его части да вдоль крымского берега Азовского моря. В дальнейшем, хоть их язык и стал преобладающим, если не единственным на всей территории полуострова, но вдоль Южного берега, основного пятна длительного переселения турок-сельджуков, сложился диалект, который можно назвать огузо-кыпчакским.