IV. Меры администрации к предупреждению преступных сношений с неприятелем. Меры к сохранению дел присутственных мест и дальнейшей их перевозке. Гибель архивов в Керчи, Севастополе, Балаклаве и Евпатории

Как возмущение татар в Евпаторийском уезде, так и неблагонадежные их действия в других уездах, особенно Ялтинском, не могли быть неожиданными для гражданских и военных властей.

Еще до начала военных действий в Крыму настроение татар во многих местах губернии было ненадежно. Они находились в постоянных сношениях с турками и говорили, что придут французы и восстановят господство ислама в Крыму. Всех подозрительных жителей края, в том числе и татар, было предписано выселять на жительство в Курскую и другие губернии. Жителям же татарам предложено через волостных голов, сельских писарей и даже чиновников губернатора сохранять тишину и спокойствие под угрозой высылки. Почетнейшие люди каждой деревни давали поручительства за свои общества и подписки в том, что будут иметь бдительный и строгий надзор за своими единоверцами, чтобы в их деревнях спокойствие не было нарушаемо, с тем, что если кого-либо заметят в дурном поведении, то тотчас же обязываются довести об этом до сведения полицейской власти. Состоящие у общества на дурном счету, за воровство, буйство и более крупные уголовные преступления и т. п., были указаны, как такие люди, за которых они не ручаются.

В начале военных действий неблагонамеренность татарского населения стала очевиднее. Несколько татар были захвачены казаками вблизи расположения неприятеля. Насилия, производившиеся войсками, усиливали нерасположение татар. Они кричали: «Уходите, спасайтесь! Солдаты жгут, грабят, режут!» Впрочем, так кричали они без изменнических намерений. Некоторые сотские-татары в Симферопольском уезде с самого начала войны скрылись. Бунтовали в Дерекое, Гурзуфе, Ялте и других местах.

Чиновник особых поручений при губернаторе Карашайский, объявлявший указанное выше распоряжение начальства в Перекопском уезде, писал, что «отзывы татар не имели полного доверия». Представляя под арестом трех татар самого сомнительного и дурного поведения, он писал, что «оставить их в настоящее время на местах жительства совершенно опасно».

Во Владиславской волости схвачено несколько неблагонадежных татар, которые «секретно съезжались один к другому для вредных совещаний, а жизнь вели праздную». Препровождая их в Курск, Пестель писал тамошнему губернатору: «Многосложность и поспешность правительственных распоряжений не позволяют вникать в подробности тех обвинений, за которые некоторые татары берутся под арест, а потому я распорядился, чтобы все подвергающиеся аресту татары были пересылаемы с первым этапом через Херсон в Курск для употребления — татары простолюдины на казенных работах, а лица духовного и дворянского происхождения содержались бы на гаупвахтах».

Татары фальшиво показывали разведчикам о движении неприятельских войск, показывали неприятелю дороги, доставляли провиант в Балаклаву, грабили помещичьи экономии. Во многих местах татары устраивали ночные съезды, например, Биюк-Онларский старшина Абдул Осман. Повсюду в Евпаторийском уезде они грабили, как мы видели, имения русских помещиков, уводили скот, овец и лошадей в Евпаторию, резали их себе в пищу, так что «многие имения помещиков, — писал губернатору предводитель Делаграматик, — доведены до совершенного разорения, а некоторые даже совершенно упразднены».

Арестованные без достаточных оснований отпускались на свободу. Конечно, случались и малоосновательные аресты, по одному оговору. Губернатор Пестель и сменивший его граф Адлерберг предписывали исправникам без улик и доказательств, по одному доносу частных лиц, не подвергать татар аресту.

Кроме татар высланы были из края несколько русских отставных чиновников, замеченных в предосудительном поведении, в Екатеринослав, между прочим лица, уличенные в присвоении имущества татар, убежавших в Евпаторию.

13 октября 1854 г. князь Меншиков сообщил Пестелю, что в Бахчисарае собралось из разных мест до 50000 татар. Оказалось, что пришлых было всего 500—800 татар — поселян из разоренных деревень Евпаторийского уезда, поселившихся на некоторое время у родственников. Жили они смирно, работали и торговали. Князь Меншиков просил перевести их из Бахчисарая в деревни Сарабузской и Зуйской волости. Тогда большинство, узнав о возможности переселения, возвратились на прежние места жительства. В Бахчисарай же были переведены греки из Байдарской долины, чтобы усилить там христианское население и полиции иметь больше возможности получать сведения о мыслях и намерениях бахчисарайских татар¹.

Враждебное настроение татарского населения не прекращалось во все время войны. Так, командир гренадерского корпуса генерал-адъютант Плаутин в сентябре 1855 г. заметил, по сообщению чиновника Завадовского, что татары в Евпаторийском уезде при передвижении войск, в местах расположения их и при каждой перемене позиции, разъезжают верхом с таким видом, который навлекает на них подозрение. На основании этого заявления обращено было на это обстоятельство внимание окружного начальника, который строжайше подтвердил волостным правлениям воспретить всем татарам ни пешими ни конными ни под каким видом не являться в места расположения войск; если встретится в этом кому-нибудь надобность, то имели бы в этом удостоверение. Корпусный командир это распоряжение одобрил.

Были арестованы и некоторые татары высшего звания, например, Осман бей Кекуатский и Султан Гирей Чолбашев. Над Джан-Гиреем и Осман-Гиреем (жители д. Камышлыка) был установлен надзор. Был выслан в Екатеринослав за возмущение татар Мурза Темирша Бораганский.

Штатный переводчик евпаторийского земского суда Халиль мурза Мансурский, после занятия неприятелем Евпатории, уехал сейчас в свое имение Евпаторийского уезда, а потом в Перекоп. Он был заподозрен в участии в возмущении татар, арестован и отправлен в Екатеринослав в военно-судную комиссию, но здесь был оправдан и снова допущен к исправлению своей должности.

Много поймано татар, служивших неприятелю в качестве разведчиков и проводников, из д. д. Узенбашчик, Бага (Байдарской волости), Ай-Тодор, Бахчисарая и др. Сношения с неприятелем и другие преступные замыслы обнаружены были и среди никитских татар.

Проживавший в д. Камышлы Феодосийского уезда духовного звания Абдул Ваап Челеби открыл губернатору в начале 1855 г. «секрет», за что получил 50 р., именно представил письмо от некоего Сеит Абдулла из Керчи к хатипу д. Камышлы Суину эфенди. По содержанию письма установлен был надзор за несколькими татарами, родственниками упомянутого хатипа, а также за Мусою мурзою Ширинским и феодосийским уездным кадием Сеит Смаил эфенди. Последний разглашал в горной части Феодосийского уезда, что когда неприятель займет Севастополь, татары должны быть готовы к возмущению. Он был выслан в Курск.

Всего было выслано в Курск свыше ста человек, а в Екатеринославском тюремном замке было 49 татар за ограбление церквей, имений и т. п. и возмущение татар против России и 29 без объяснения причин высылки².

Но бывали случаи и совершенно иного поведения татар, и в том же злосчастном Евпаторийском уезде. Так при транспортировке раненых из позиций близ Евпатории в Симферополь в феврале 1855 г. татары деревень Котур и Камбар оказывали скорое и неусыпное содействие в отводе квартир и предоставлении удобств, добровольно и охотно оказывали помощь раненым, в особенности в д. Камбар мурза Ислям Джаминский, а д. Котур поселянин Сеит Мамут Бекир-оглу. Они отдали добровольно лучшие помещения в домах, постели, одеяла, простыни, помогали сносить больных и разносить им пищу. Некоторые татары Евпаторийского уезда и других были впоследствии представлены к получению медали за усердие. Агаджан мурза Караманов (из д. Шули) получил золотую медаль на Владимирской ленте. Самое большое усердие и сознание гражданского долга обнаружил из татар помещик князь Мемет-бей Балатуков, который так изображал свою деятельность во время войны: 1) В апреле 1855 г. пожертвовал камень для устройства Чонгарского моста, 2) После занятия Евпатории неприятелем, при возникших в уезде беспорядках, был требуем неприятелем в Евпаторию для оказания услуг ему посредством влияния на татар, но, не обращая внимания на эти требования, жил в своем имении в д. Мамай, в 10 верстах от Евпатории, и всеми мерами старался удержать татар от беспорядков, водворял между ними спокойствие и вменял им быть преданными русскому правительству. Старания эти не остались тщетны: Балатуков достиг хоть того, что почти все татары, жившие в его деревнях, остались на своих местах, не делая никаких беспокойств, но сам испытал большую тревогу и боязнь наказания со стороны неприятеля, пока не пришли в Евпаторийский уезд русские войска. 3) Пожертвовал для войск, действовавших у Севастополя, 7000 пудов сена и для войск, находившихся вблизи Евпатории, до 200 саженей соломы. 4) После дела 5 февраля 1855 г., бывшего под Евпаторией, дом свой в д. Мамай с мебелью и всеми удобствами отдал для помещения раненых и в полное распоряжение генералу Хрулеву, сам же с семейством переехал в другую деревню, совершенно неустроенную. 5) Несмотря на большие потери, понесенные в Симферопольском уезде, при д. д. Мамашай и Черкес-Кермен, по обстоятельствам войны, делал еще другие пожертвования, не столь значительные, и всегда считал себя счастливым, оказывая гостеприимство русским войскам. За все это князь Балатуков был награжден орденом святой Анны 3 степени.

Весьма симпатичной представляется и деятельность во все время войны Симферопольского городского головы татарина Мемет Абдул Умер-оглу, а также Карасубазарского городского головы Джелала, который в начале войны успокоил русских обывателей города, заявив, что отвечает своей жизнью и состоянием, если кто из них потерпит малейшую обиду³.

Настроение татар Ялтинского уезда было, как мы видели, двусмысленно в течение всей войны. Но были случаи и бегства татар этого уезда от неприятеля. Так в декабре бежали из Балаклавы трое татар, жителей д. Аиргуль Ялтинского уезда, взятые неприятелем в плен у Контугана, когда они ехали с хлебом из Евпатории.

Принимались и другие меры к затруднению сношений неприятеля с местными жителями. В ноябре 1854 г. командир 6 пехотного корпуса князь Горчаков представил главнокомандующему донесение ялтинского земского исправника, что на южном берегу у татар прибрежных деревень имеется значительное число рогатого скота и овец. Князь Меншиков, имея в виду, что неприятель при десанте с парохода, как это было уже раз, может воспользоваться упомянутым скотом, приказал, чтобы этот скот был немедленно отогнан на север от прибрежья. Палата государственных имуществ поручила исполнение этого важного дела асессору Выражевичу; при этом она спрашивала, не следует ли распространить эту меру и на феодосийских татар. Затруднил при этом вопрос об оставлении рабочего скота, без которого население могло бы лишиться хлеба и отопления в зимнее время и не могло бы заниматься перевозкой больных и дров на Северную сторону Севастополя. Предположено было оставить на 10 дворов по паре волов. Из Байдар, Биюк-Мускомьи и других деревень гулевой скот и овцы были выгнаны в Коккозскую долину. Мера эта распространена и на горских татар Феодосийского уезда и татар Евпаторийского уезда, которые с семействами, хлебом и другими запасами были переведены на 25 верст от берега.

9 декабря 1854 г. начальник евпаторийского отряда барон Врангель донес главнокомандующему, что по дошедшим до него известиям многие татары имеют спрятанные ружья и штуцера, и просил разрешения обыскать и отобрать это оружие, на что и получил разрешение с распространением этой меры на все пространство от реки Алмы до Перекопа. В этой же местности приступлено к обыску оружия у татар и отобранию его.

Всего отобрано было в Евпаторийском уезде оружия: ружей разного калибра 142, стволов ружейных 26, пистолетов 7, сабель 2. Все это оружие по окончании войны было освидетельствовано, но оказалось негодным и, вследствие затруднительности узнать, кому оно принадлежало, уничтожено.

На случай новой высадки неприятеля сделано распоряжение по Евпаторийскому отряду отослать назад за большую симферопольскую дорогу все перевозные средства: лошадей, верблюдов, рабочий скот, мажары и арбы. Как обыск, так и это распоряжение было вызвано ненадежностью настроения татар. Перевозка хлеба и скота производилась энергично в декабре 1854 г. и январе 1855 г. Особенно много запасов было в Тарханкутском округе (Акмечети, Карадже); перевозочных средств было мало.

Начальник 17 пехотной дивизии генерал Кирьяков, занимавший с отрядом своим Чоргун, жаловался на непомерную дороговизну и трудность покупки фуража, при чем сообщал, что у жителей Чоргуна и в окрестных деревнях имеются запасы фуража, в особенности зернового, в достаточном количестве, но жители единственно из нерасположения к войскам утаивают его, или же берут неслыханную цену как за фураж, так и за доставку.

Был случай 28 ноября, что два неприятельских парохода стояли на якоре на расстоянии от берега в 3,5 верстах между кордонами № 50 и 51, и к ним подошел от берега баркас, якобы армянских жителей Перекопа, и не возвратился. 29 числа подошли туда же 5 неприятельских пароходов, но вскоре вернулись в Севастополь. Оказалось, что они подходили к Тендре за сеном и солью. Было произведено дознание, и вместе с тем предписано удалить от берега всех подозрительных людей от Березанского лимана до Перекопа. Между прочим, обращено внимание на жителей деревень Адаман и Чорюм (в 15—16 верстах от Перекопа), населенных мещанами г. Перекопа и Армянского Базара. Удалены были на 25-верстное расстояние от берегов и иностранно-подданные. На этом же протяжении, от Перекопа до Днепровского лимана, и по всему побережью Черного и Азовского морей было удалено на 25 верст от берега все, что могло бы служить для продовольствия неприятелю: скот, овцы, сено, солома и находившиеся близ малых хуторов скирды. При этом обращено внимание, чтобы жители не были стеснены без надобности и не оставались на протяжении 10 верст в пустынных местах, а помещики и государственные крестьяне были обязаны подпиской, в случае высадки неприятеля, сжечь сено и припасы и угнать скот, а самим удалиться по указанию властей.

В Евпаторийском уезде довольно большие запасы зерна находились в общественных магазинах, как населенных, так и брошенных деревень, а также у татар в ямах, а между тем цены были ужасно высоки. Велено было выдать запасы, а в оставленных жителями деревнях все зерно, под квитанции, войскам.

В апреле 1855 г., в виду недостатка от падежа скота у крестьян Ялтинского уезда, палата государственных имуществ и губернатор просили об отмене обязательного увода скота от берегов, и это разрешение в мае было дано⁴.

В течение 1855 г. постоянно принимались меры к сохранности дел в тех местах, куда они были перевезены, правильной их перевозке и установке и, по возможности, беспрерывному производству судебных дел. Многие книги и дела приходилось долго разыскивать, так как они перепутались по разным ведомствам. В марте 1855 г. делались приготовления на случай новой перевозки дел, но очень секретно, а для предупреждения ложного страха среди населения по случаю этих приготовлений князь Меншиков предлагал объявлять, что это делается с целью очистить помещения для временных госпиталей.

Судя по переписке губернатора с губернским прокурором и управляющим палатой государственных имуществ, необходимость в перевозке дел из Симферополя считалась весьма возможной даже в марте 1855 г. Дела было предложено перевозить в запечатанных тюках, под наблюдением благонадежных чиновников и с соблюдением очереди по степени их важности. Но архивы, например, Симферопольского уездного суда, были в таком беспорядке, что можно было перевозить дела только как попало.

В Симферополь, вследствие накопления больных и надобности в помещениях для госпиталей, дела разных присутственных мест перевозились с большими трудностями из одного дома в другой.

Бердянский стряпчий 15 мая доносил губернатору, что 13 мая Керчь занята неприятелем, Еникале взорвано, и вследствие этого дела и суммы присутственных мест того же числа вывезены за 40 верст от Бердянска в с. Андреевку, а оттуда в с. Большой Токмак. Помещения в Токмаке были очень плохи; мебели вовсе не было, пока не была она доставлена из Бердянска.

В конце мая губернский прокурор уведомлял министра юстиции, что 12 мая дела керченских присутственных мест, при приближении неприятеля, были сданы на шаланду для перевозки на пароход «Аргонавт». Не имея времени для погрузки, пароход этот взял шаланду на буксир и снялся с якоря, но увидя себя отрезанным неприятельскими судами, чтобы не попасть в руки неприятеля, бросил шаланду с делами, а сам едва скрылся. Пароход же «Бердянск», на котором были книги и денежные суммы, был взорван и погиб со всем имуществом, находившимся на нем. По поводу этого события прокурору был сделан строгий выговор графом Паниным за недостаток предусмотрительности.

В Севастополе магистрат и сиротский суд готовились к вывозу дел только в июне 1855 г.

Дела перекопских присутственных мест были в беспорядке и еще в июне не были готовы к вывозу. Уездный суд в Перекопе бездействовал. По заключению губернского правления, утвержденному министром юстиции, евпаторийский уездный суд был присоединен к перекопскому, без смешения переписки и отчетности и под председательством перекопского судьи. В первых числах ноября 1855 г. евпаторийский уездный судья Стойкович был освобожден из плена, вступил в должность, и евпаторийский суд был отделен от перекопского.

В августе 1855 г., по требованию министра юстиции, губернский прокурор командирован был в Феодосию, а губернский стряпчий в Ялту для принятия мер к сохранению дел присутственных мест министерства юстиции. Но еще раньше дела феодосийских присутственных мест были перевезены сначала в д. Байбугу, потом в Геническ, затем в начале мая, когда в Геническе учрежден был госпиталь для раненых и больных, частью в Старый Крым, частью в Ногайск; отсюда через десять дней, 17 мая, по случаю появления неприятельского флота в Азовском море и небезопасности Ногайска. они были перевезены в Орехов, в полной исправности и сохранности, и уездный суд открыл там свои действия, а другие места не открыли действий за неприбытием членов.

В Геническе, куда переехали судебные места из Феодосии, уездный суд помещался в одной комнате, тесной и плохо освещенной. Вместо стульев чиновники сидели на связках дел. Архив был помещен в другом доме. Магистрат тоже поместился в одной комнате. Занятия суда продолжались, а магистрата нет, потому что чиновники его остались в Феодосии за неимением средств к переезду. В начале 1855 г. им было приказано безостановочно отправиться в Геническ и открыть занятия.

Архив Ялтинского земского суда еще в 1854 г., по распоряжению Пестеля, перевезен был из Ялты к Ай-Данилю, и тем был спасен. В мае 1855 г., ввиду частого появления неприятельских судов вблизи Ялты, дела, книга и бумаги ялтинского земского суда были вывезены в Симферополь. Дела уездного суда и стряпчего отправлены из Ялты в Симферополь 21 сентября 1854 г.

5 сентября высадился в 7 верстах от Кинбурна десант и обложил флотом Кинбурн. Тогда в Алешках начались быстрые приготовления к вывозу дел.

Министр юстиции командировал в Таврическую губернию состоявшего за обер-прокурорским столом в правительствующем сенате коллежского советника Варранда для содействия к спасению дел от неприятеля.

Положение чиновников, неисправно получавших теперь жалование, было бедственное. В Орехове чиновники феодосийского магистрата и сиротского суда 7 месяцев не получали жалование от феодосийской думы.

Севастопольские магистрат и сиротский суд помещались в начале войны в доме Бибикова на Большой Морской, где до войны находились все присутственные места; потом они были переведены в Екатерининский дворец, затем в Николаевскую батарею, наконец, в середине августа 1855 г. на Северную сторону, а оттуда, по предписанию Севастопольского губернатора вице-адмирала Новосильского, на Мекензиеву дачу вблизи Бельбека. Но «предписание это было получено тогда уже, когда, по случаю открытия неприятелем 24 числа с 5 часов утра самой усиленной бомбардировки, не было решительно никакой возможности спасти не только упакованных, производящихся и решенных дел, находившихся в архиве, с имуществом под выстрелами, но даже и того, что находилось в батарее и перенесено через устроенный мост на Северную сторону; однако, во всяком случае, остальные дела и бумаги, взятые на Северную, во исполнение настоящего предписания в день получения его перевезены на Мекензиеву гору в кустарники, а все прочие, хранившиеся в архиве, как производившиеся, так и решенные дела с имуществом остались на месте в городе, занятом неприятелем, которые, при отступлении войск наших 27 августа сожжены со зданием, в котором хранились». 31 августа севастопольский магистрат с сиротским судом были переведены в Николаев. Денежные суммы с книгами и гербовая бумага сохранены в целости. Какие дела погибли и сколько, — сведений нет, потому что погибли описи и настольные реестры. (Донесение магистрата симферопольскому стряпчему от 19 сентября 1855 г. за № 79).

В Симферополе дела были готовы к вывозке только в октябре 1855 г., но без описей, потому что были в большом беспорядке, например дела уездного суда. 15 января 1856 г. прибыл в Симферополь состоящий в должности прокурора правительствующего сената действительный статский советник Роговский, по поручению министра юстиции, для ревизии судебных мест. Он поручил отобрать важнейшие дела на случай перевозки, хотя главнокомандующий находил эту меру излишней. На случай оставления Симферополя, для перевозки до Мелитополя только важнейших дел и канцелярских чиновников при них требовалось свыше ста подвод с платой около 2600 р.

В конце марта 1856 г., по приказанию главнокомандующего и распоряжению губернатора, все ялтинские, бердянские и феодосийские присутственные места должны были немедленно возвратиться в эти города и открыть действия, а по водворении гражданского порядка в Евпатории, Керчи и Еникале — и туда. Но средств на возвращение присутственных мест не хватало, и встречались большие затруднения в найме подвод⁵.

Итак, во время войны погибло в Таврической губернии несколько архивов, а именно: 1) При занятии неприятелем Евпатории погибли дела евпаторийского полицейского управления и предводителя дворянства, а при вывозе в Перекоп почти весь архив евпаторийского уездного суда. 2) Неприятелем были уничтожены дела балаклавского греческого батальона. 3) В мае 1855 г. погибли дела керчь-еникальского градоначальства, 4) 27 августа 1855 г. погиб весь архив севастопольского военного губернатора, севастопольского магистрата, а также сгорели при оставлении города и дела севастопольского военно-временного госпиталя. Многие архивы, перевозившиеся по несколько раз из одного места в другое, пришли в крайний беспорядок.

Примечания

1. Дело о скоплении в г. Бахчисарае татар. Св. 97, № 5.

2. Дело о высылке в Курск людей дурного поведения. Св. 99, № 15.

3. Завадовский. Сто лет жизни Тавриды. Стр. 175.

4. Дело об отогнании от берега моря скота и вывозе на 25-верстное расстояние от берега запасов хлеба и фуража, и об отобрании у татар оружия, а также об удалении от Черноморских берегов подозрительных людей. Св. 265, № 5.

5. Дело о перевозке дел из присутственных мест в то место, куда начальством назначено будет, по случаю военного времени в Крыму. Св. 28, № 1441. На 591 л. (Прок.)