Глава 11. Период Позднескифского царства

Во II в. до н. э. у крымских скифов укрепилось наконец царское правление, престол занял царь Скилур (ок. 130—113 гг. до н. э.), после него он перешел к его сыну Палаку.

Позднескифской столицей стал Неаполь Скифский (городище Керменчик близ Симферополя; «Неаполь» — то же, что «Новгород», «Новый Город»). Его окружили циклопические стены — огромные каменные глыбы, сцепленные цементным раствором. Основными занятиями городского населения были земледелие и скотоводство, но проживало немало ремесленников и торговцев. Возник греческий квартал. Царь Скилур стал чеканить в Ольвии свою монету. Надпись на ней была на греческом, на греческий манер было и изображение — чтобы была признана «своей» в эллинском мире.

Скифы частично переходили на полуоседлый и оседлый образ жизни. Появляются поселения, в которых, помимо строений, похожих на юрты, были каменные дома с черепичными крышами греческого типа. Строятся крепости. Как племенные центры, возникают города. Базовой социальной единицей становилась малая семья, в которой мог использоваться труд рабов.

Трудно сказать, многие ли из этнических скифов занялись земледелием, но, несомненно, о традиционном кочевом скотоводстве многим пришлось позабыть — не те просторы.

Сарматы кочевали к северу от Крыма. Иногда заходили и в степи полуострова, хотя значительных следов пребывания их здесь не сохранилось. Однако разрушение некоторых скифский селений в Центральном и Северо-Западном Крыму археологи связывают с ними.

Сарматов больше влекли предгорные районы и приморские греческие города. В предгорьях они создавали оседлые скотоводческие поселения — в Крымских горах много вершинных плато — яйла, удобных для летнего выпаса скота.

В городах богатые сарматы обосновались для ведения торговых дел, причем старались селиться не обособленно, а среди греков — при этом, очевидно, в немалой степени эллинизируясь. Происходило и обратное влияние: искусствоведы уверенно указывают на «сарматский оттенок» в местном греческом искусстве.

Торговые дела в городах у сарматов могли быть свои, но они могли и представлять интересы своих царей и племенной знати, живших вне Крыма. Поэтому между городской верхушкой и власть имущими сарматами могли устанавливаться неплохие отношения. Писатель Полиэн сообщает историю о сарматской царице Агаме, жене царя Медосака, жившей в конце III — начале II в. до н. э. Херсонесские греки пожаловались ей на постоянные набеги скифов. Тогда она, вскочив на коня и взяв с собой сотню всадников, нагрянула в скифскую царскую ставку. Не пускаясь в долгие объяснения, она убила царя, а власть передала его сыну, предварительно взяв с него клятву править справедливо и никогда не нападать на соседей (есть предположение, что царица Агама захоронена в большом кургане в Нижегорском районе Крыма). Скорее всего, каких-то формальных вассальных отношений у скифов с сарматами не складывалось, но право сильного — оно у кочевников действенно больше, чем у многих других народов, поэтому и по другим поводам могло происходить нечто подобное этому рейду.

Но, пусть и переходящим постепенно на оседлость, скифам требовались пастбища, да и плодородные земли были теперь все более кстати. И от агрессивных замашек они отказываться не собирались, тем более что самоуверенность к ним вернулась довольно быстро. Заметим, что вышеописанный подвиг царицы Агамы был свершен ею еще до Скилура, до укрепления у скифов авторитета царской власти. И уже при Скилуре Ольвия, расположенная близ устья Днепра, оказалась в зависимом от него положении — власть новоскифских повелителей распространилась на обширные области к западу от Перекопа.

* * *

Скифам давно приглянулись земли Тарханкутского полуострова на западе Крыма, принадлежащие Херсонесу. Несмотря на противодействие греков, к концу II в. до н. э. эти ухоженные земли принадлежали уже не им — на них возникают селения и крепости скифов. Из-за разорения и захватов утрачиваются даже земли на прилегающем прямо к городу Гераклейском полуострове.

Но мало того. Скифские всадники и их присные замыслили торговать с внешним миром самостоятельно и устремили пристальный взгляд на греческие порты — Керкинитиду и расположенную поблизости Калос Лимен (Прекрасную Гавань). Их интерес разделили также сарматы-роксоланы и тавры. Греки постарались укрепить свою обороноспособность, но сил не хватало, и Херсонес оказался вскоре в зависимом положении, а в Керкинитиде и Калос Лимен агрессоры обосновались, как у себя дома, и повели заморскую торговлю. При этом новые хозяева мало того, что снесли оборонительные стены, они стали использовать общественные здания как источник строительных материалов для собственных архитектурных затей.

Тогда граждане стали перебираться в Херсонес. Но там царили внутренние раздоры. Нищающий народ ожесточился против зажиточных слоев, а те видели выход в тирании или олигархии.

В конце концов власти полиса обратились к царю могущественного Понтийского царства (оно включало к тому времени и Боспорское царство) Митридату VI Евпатору. Тот внял мольбам и в 110 г. до н. э. прислал шеститысячное войско во главе с талантливым полководцем Диофантом. Скифы, роксоланы и тавры выставили 50 тысяч (возможно, историк несколько преувеличил). Но, несмотря на огромный численный перевес, союзники были разбиты сведущим в военной науке Диофантом и его умелыми профессионалами — они впитали опыт всех войн Александра Македонского и сменивших его эллинских диадохов, которые изрядно поднаторели в ведении сражений против яростных, напористых, но плохо организованных и владеющих лишь устарелыми уловками орд варваров.

Однако война не закончилась одной битвой. Она растянулась на три года — кочевники умели партизанить. Но в итоге земли Тарханкутского полуострова, Керкинитида и Прекрасная Гавань были возвращены Херсонесу, в скифских городах размещены понтийские гарнизоны, а на неапольский престол посажен верный Митридату претендент, при котором на всякий случай пребывал понтийский наместник.

Однако вернуться из Херсонеса в свои освобожденные города их прежние обитатели не пожелали. Митридат далеко, а скифы и прочие — вот они, и было обоснованное опасение, что спокойно жить, как когда-то жили, они все равно им не дадут. К тому же большинство успело неплохо обжиться на новом месте — люди из портовых городов везде окажутся при деле.

Керкинитида была заброшена, разве что существовала в виде небольшого скифского поселения. А Прекрасная Гавань впоследствии стала единственным и преуспевающим портом Позднескифского царства.

Херсонес получил широкие права автономии в рамках Понтийской державы, его положение было достаточно стабильным и благополучным. Но во время войн Митридата с Римом Херсонес, как и почти все города Северного Причерноморья, перешел на сторону римлян (в 60-х гг. I в. до н. э.).

* * *

Ольвия, расположенная на берегах Днепровско-Бугского лимана, пребывала в ту эпоху в положении крайне сложном.

Беды ее начались давно. Со второй половины III в. до н. э. она подвергалась непрестанным нападениям скифов, сарматов, кельтских племен галатов. Большинство ее сельских поселений погибло. При этом ситуацию усугубило фактическое предательство миксэллинов, или «эллинских скифов», — сообщества то ли смешанного происхождения, то ли эллинизированных скифов. Они во множестве расселились по периферии Ольвийского государства и занимались там земледелием. Прежде в минуту общей опасности они всегда вместе с ольвиополитами выступали на защиту полиса, а в более спокойные времена служили живым щитом от «дежурных» набегов кочевников. Теперь же предпочитали оставаться в стороне.

Мы видели, как граждане полиса смогли сплотиться во время македонской угрозы, когда город осадили войска Запириона, наместника Александра Македонского во Фракии. Тогда правители и богатые слои населения пошли на большие уступки бесправным и неимущим, и это оказалось спасительным. Но сейчас ситуация была такова, что значительная часть населения просто оказывалась не у дел — сказывалась разруха. Чеканящаяся в городе монета полегчала вдвое. Шла борьба враждебных политических группировок, волновались рабы и обнищавшие. По-видимому, дело доходило до кровавых побоищ — археологи установили, что в эти годы на агоре (площади народных собраний) были разрушены лучшие здания. Горожане торжественно чествовали своих богатых благодетелей, за счет которых еще отправлялись из гавани способные держаться на плаву корабли, осуществлялись бесплатные раздачи хлеба и прочего самого необходимого. Но, как следствие, немногие, заняв привилегированное положение, еще больше обогащались, а все больше людей вынуждено было жить на одни подачки.

Вынужденное согласие на покровительство скифского царя Скилура и его преемников на некоторое время облегчило положение — через гавань Ольвии пошел больший товарооборот, а после того, как Скифское царство завладело херсонесскими землями на Тарханкутском полуострове в Крыму, когда-то принадлежавшими Ольвии, она смогла туда частично вернуться. Правда, ненадолго — в самом конце II в. до н. э. их, как мы видели, отвоевал для Херсонеса понтийский полководец Диофант.

В начале I в. до н. э. отношения со скифскими правителями резко ухудшились. Пришлось искать покровительства Митридата Евпатора — и вскоре в городе разместился понтийский гарнизон. Но Митридат ввязался в череду войн с Римом, помощь его стала чисто номинальной, и к 70-м гг. до н. э. отношения, по-видимому, полностью прервались. В 48 г. до н. э. Ольвия подверглась нападению войска гето-дакского царя Буребисты и была разрушена.

Через какое-то время произошло возрождение города, но его владения еще больше сократились.

Интереснейшую и наглядную картину жизни античного полиса, находящегося под постоянной угрозой варварского нападения, оставил нам римский философ и оратор Дион Хрисостом («Златоуст»), побывавший в Ольвии в конце I в. до н. э. во время своего изгнания императором Домицианом. Вот она в изложении нашего замечательного историка С.М. Соловьева: «Когда жители Ольвии увидали заморского оратора, то с греческой жадностью бросились послушать его речей: старики, начальники уселись на ступенях Юпитерова храма, толпа стояла с напряженным вниманием. Дион восхищался античным видом своих слушателей, которые все, подобно грекам Гомера, были с длинными волосами и длинными бородами, но все они были также вооружены: накануне толпа варваров показалась перед городом, и в то время, когда Дион произносил свою речь, городские ворота были заперты и на укреплениях развевалось военное знамя. Когда же нужно было выступить против варваров, то в рядах горожан раздавались стихи Илиады, которую почти все ольвиополиты знали наизусть».

В 198 г. н. э. Ольвия вошла в состав Римской империи. Окончательно город погиб от нашествия гуннов в 370-е гг.

* * *

Нельзя сказать, что концентрация скифов в Крыму представляла собой первоочередную угрозу для Боспорского царства. И его правители, и население привыкли соседствовать со скифами. Давно и плотно — Керченский полуостров не отгорожен горами от степного Крыма. Досаждали соседи побеспокойнее — сарматские племена роксоланов и сираков, чьи кочевья примыкали к Азовскому морю и кубанским владениям государства. Сарматские вожди постоянно требовали увеличения дани — за то, чтобы их подопечные не прогулялись лишний раз по заманчивой сопредельной территории. Так что боспорское правительство старалось поддерживать хорошие отношения с позднескифской столицей Неаполем и с позднескифской знатью — благо дружить было против кого. Немало скифских аристократов находилось при пантикапейском дворе, многие находились на службе в боспорской армии.

Сарматская угроза оставила зримые следы. Археологи отмечают появление на Керченском полуострове укрепленных усадеб, относящихся как раз к тому времени, а также миграции населения из угрожаемых областей. Налицо и противонаправленное движение: появление окраинных деревень типа военных поселений, в которых проживали представители аборигенных меотийских племен.

Пришлось преодолевать трудности, связанные с проблемами во внешней торговле. Теперь, в системе эллинистических государств, возникших после похода Александра Македонского, многим из них стало выгоднее покупать зерно не в Причерноморье, а в Египте. Появились новые конкурирующие торговые центры — Александрия и Родос.

Но правительство вело активную политику, чтобы протолкнуть боспорские товары на дальние рынки, и в то же время старалось увеличить внутрипонтийские торговые обороты. Кризисные полосы были, но в целом экономика в III—II вв. до н. э. не приходила в упадок. Строилось много красивых храмов, общественных и частных зданий. Росло число крупных мастерских: камнетесных, деревообрабатывающих, по производству черепицы. Керамисты освоили производство краснофигурной посуды, не уступающей той, что изготавливалась в Аттике. Государство само принимало деятельное участие в экономике: было немало огромных царских мастерских, верфей. Сложился и своего рода государственно-монополистический сектор из частных мастерских, работающих на государственные заказы и при государственной поддержке. Мелкие частные мастерские тоже трудились в полную силу.

* * *

Но с середины II в. до н. э. обозначилось ухудшение положения. Наверное, правительству все труднее стало справляться с экономическими трудностями, да и состояние общества становилось явно неблагополучным. Сверх меры росло богатство крупных землевладельцев, купцов и владельцев мастерских — особенно тех, что при государстве. И все больше страдали от обезземеливания жители деревень: население росло, а на благодатных степных землях кочевали сарматы. А ведь на памяти были времена, казавшиеся теперь золотым веком, когда огромный хлебный сбыт обеспечивал неплохой достаток практически каждому. В итоге люди выходили из подчинения, а богатые слои считали, что правительство не способно призвать их к порядку.

* * *

В 106 г. до н. э. при дворе последнего царя из династии Спартокидов — Перисада V созрел заговор, сведения о котором туманны, но кое о чем можно догадываться. Во главе его стоял некий Савмак, судя по имени, скиф — очевидно, из той скифской знати, что постоянно находилась при дворе. Есть основания полагать, что Савмак при царском дворе еще и воспитывался.

Причины для выступления были и поконкретнее, чем вышеприведенные, вполне подходящие под ленинское определение революционной ситуации («низы не хотят, верхи не могут»). Знакомый уже нам понтийский полководец Диофант, спаситель Херсонеса, находился в это время на Боспоре. Местные знатные скифы разузнали, что он ведет переговоры с царем Перисадом — ни о чем другом, как о передаче власти понтийскому повелителю Митридату VI Евпатору. Возможно, эти скифы питали надежды, что бездетный Перисад сделает своим наследником кого-нибудь из детей скифского царя, а то и его самого, и тогда они будут заправлять всеми делами на Боспоре. Теперь же, получив такие тревожные сведения, они стали всячески подначивать против Перисада скифских аристократов. А возможно, дело не столько в знатных скифах, сколько в боспорских аристократах, которых и подначивать не надо было — они ни под какую руку не собирались, ни под понтийскую, ни под скифскую. А еще возможно, что дело было в первую очередь не в скифах и не в аристократах, а в народном недовольстве — ведь во вспыхнувшем вскоре восстании решающей силой были боспорские низы. Также возможно то, что Савмак был вовсе и не скифом, а фракийцем. Что поделаешь, сведения источников слишком отрывочны и противоречивы, а потому можно принимать за основу разные версии.

Как бы там ни было, восстание было успешным. Царя убили, Савмак занял престол. Но Диофант с войском был поблизости, к тому же к нему на помощь прибыл отряд из Херсонеса. С восстанием было покончено быстро, Савмака захватили и отправили в качестве пленника к царю Митридату. Династия Спартокидов прервалась, Боспорское царство оказалось под властью понтийского Митридата VI Евпатора (Евпатор, согласно академическому словарю, — «от благородного отца», «благородный»).