Глава 49. В Новороссии

В 1787 г. состоялось знаменитое путешествие Екатерины из Петербурга в обретенную Россией Тавриду. Компания подобралась блестящая: помимо отечественных знатных особ во главе с Потемкиным, австрийский император Иосиф II, польский король Станислав Понятовский, австрийский аристократ принц Шарль де Линь, французский посланник граф де Сегюр, послы английский и австрийский. Выехали еще в январе на санях.

Главный организатор поездки «Светлейший князь Тавриды» Потемкин (он еще не был Светлейшим, но совсем скоро станет) горел желанием показать плоды своего созидательного порыва и необъятные просторы для новых свершений. Да и просто показать Россию, как она есть — разве что празднично прибранную ради приезда дорогих гостей, как это принято во всяком порядочном обществе. Без всяких охайно-мифических «потемкиных деревень», которых никогда не существовало в природе. Даже попутный военный смотр был проведен с участием случайно выбранных из оказавшихся поблизости армейских полков. Ну, разве что не совсем случайно... Но армейских, не гвардейских. Граф де Сегюр записал в дневнике: «В Кременчуге Потемкин доставил нам зрелище больших маневров, в которых участвовали 45 эскадронов конницы и многочисленная пехота. Я редко видывал такое прекрасное и блестящее войско». А граф был знатоком военного дела. В Полтаве было воспроизведено знаменитое сражение — тут уж, конечно, не без постановочных эффектов.

Но то, что увидели гости в Севастополе (а мы в замечательном старом фильме «Адмирал Ушаков»), как-то подретушировать было невозможно: «Между тем, как их величества сидели за столом, при звуках прекрасной музыки внезапно отворились двери балкона, и взорам нашим представилось величественное зрелище: между двумя рядами татарских всадников мы увидели залив верст на 12 вдаль и на 4 в ширину; посреди этого залива, в виду из царской столовой, выстроился в боевом порядке грозный флот, построенный, вооруженный и совершенно снаряженный в два года. Государыню приветствовали залпом из пушек». Потом состоялись успешные учебные стрельбы по плавающим целям и макетам крепостей. Государыня побывала на флагманском корабле, одетая в специально ради такого дела сшитую для нее адмиральскую форму. В кают-компании она провозгласила тост за господ офицеров и «за русский народ, способный на все, даже выплескать моря и сдвинуть горы».

Черноморский флот был предметом особой гордости Потемкина, под его контролем корабли строились на севастопольских верфях днем и ночью. Скоро их будут строить и в Николаеве, и уже строили в Херсоне — там для матушки-императрицы устроили смотр кораблей, на который она любовалась со специального плота, оснащенного алыми парусами, сидя на роскошном персидском ковре.

В Крым экспедиция отправилась из Херсона через Перекоп. В Бахчисарае царица пожелала остановиться на ночь в ханском дворце. Наутро отправились в Севастополь. Помимо описанного уже зрелища кораблей, восхитил сам город. Граф де Сегюр: «Все придавало Севастополю вид довольно значительного города. Нам казалось непостижимым, каким образом в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможность воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот, утвердить порт и поселить столько жителей; это действительно был подвиг необыкновенной деятельности».

Около Карасубазара (Белогорска) осмотрели Белую Скалу. В золотоордынском Солхате (Старом Крыму) был возведен путевой дворец. Там был устроен парад Крымского конного полка, составленного в основном из крымских татар. После парада императрица принимала депутации своих новых подданных: татар, ногайцев, кабардинцев и других. Затем было чаепитие прямо над «Екатерининским фонтаном» в вознесшейся над его брызгами затейливой беседке.

В Кефе (теперь снова Феодосии) посетили бывший ханский монетный двор, на котором были отчеканены к случаю памятные медали с надписью «Путь на пользу». Именно здесь довольная Екатерина присвоила Г.А. Потемкину титул Светлейшего князя Таврического.

Празднества устраивались на всем маршруте следования блестящих путешественников. «В ночное время по обеим сторонам дороги горели смоляные бочки. Во всех губернских городах, где ее величество останавливалась, были балы, и все улицы и дома иллюминированы» (участник путешествия генерал-адъютант Е.Ф. Комаровский).

А еще правителям России о многом довелось переговорить в пути с австрийским императором и его дипломатами: неизбежной была очередная, привычная уже для обеих стран война с Турцией, в которой им предстояло стать союзниками. Это готовясь к ней так спешил Светлейший с Черноморским флотом.

* * *

Османская империя не собиралась мириться с утратой Крыма и вообще с выходом России к Черному морю, с ее упорным движением в сторону Дуная и в Закавказье. Турцию заверяли в своей поддержке Англия и Пруссия (всегдашняя соперница Австрии).

5 августа 1787 г. великий визирь Юсуф-Коджа вызвал на заседание дивана русского посла Я.И. Булгакова и предъявил ему ультиматум: Россия должна отказаться от Крыма, признать недействительными все прежние русско-турецкие договоры, отказаться от защиты Восточной Грузии (по Георгиевскому трактату 1783 г.). Но еще до того, как Булгаков успел снестись со своим правительством, 12 августа Стамбул объявил России войну, а посол был отправлен в Семибашенный замок, где провел два с половиной года. Война, правда, продлилась на два года больше.

Государыня Екатерина обратилась к своему народу с манифестом, в котором были и такие слова: «Оттоманская Порта, утвердивши торжественными договорами перед лицом света вечный мир с Россией, опять вероломно нарушила всю святость онаго... Мы полагаем нашу твердую надежду на правосудие и помощь Господню и на мужество полководцев и храбрость войск наших, что пойдут следами своих недавних побед, о коих свет хранит память, а неприятель носит свежие раны».

На главном направлении армией командовал Потемкин: в его задачу входило овладеть Очаковым, перейти Днестр и, соединившись с союзниками — австрийцами, достигнуть Дуная. Вспомогательное направление поручалось Румянцеву (крайне обиженному таким назначением).

На важнейшем на первом этапе войны левом фланге Потемкина действовал корпус Суворова: он должен был защитить от турецкого нападения крепость Кинбурн, находящуюся на косе Бугско-Днепровского лимана. За лиманом из крепости хорошо был виден Очаков: важнейшая турецкая твердыня в устье Днепра, которую уже дважды брали русские солдаты, а потом сдавали дипломаты.

В лиман вошла эскадра капудан-паши Хасана — того самого Алжирца, чей флот сгорел в Чесменской бухте. Она должна была высадить 5-тысячный десант для взятия крепости и поддерживать его огнем. Александр Васильевич Суворов в это время находился в храме, на праздничной литургии по случаю дня Покрова Пресвятой Богородицы. Когда ему донесли о начале высадки турок, он приказал огня не открывать до тех пор, пока на берегу не окажутся все, — и продолжал слушать молебен. Спокойствие командира вселило уверенность во всех его солдат.

В яростном сражении, не раз переходящем в рукопашную схватку, отряд Суворова разгромил врага. Из 5 тысяч человек на свои корабли вернулось не больше 500. Современники не раз ставили Суворову в вину огромные потери в рядах его противников: считалось хорошим тоном предоставлять побежденному неприятелю «золотой мост» — путь к отступлению. Но наш великий полководец возражал на подобные упреки, что после одного большого кровопролития отпадает потребность в других. В сражениях он не щадил и себя: так, в Кинбурнской баталии он лично находился в авангарде, под ним была убита лошадь. От кинувшихся к нему турок Суворова спасли заслонивший его собой мушкетер Новиков и другие подоспевшие на подмогу солдаты.

Были отогнаны и турецкие корабли, при этом отличился мичман де Ломбард на галере «Двина»: зная, что турки, а тем более их флотоводец, после Чесменского сражения панически боятся брандеров, он сумел придать своему судну именно такой огнеопасный вид и, смело пойдя в атаку, привел вражеский строй в беспорядок.

Но в войне была и первая неудача: неподалеку от Варны жестокий шторм разметал собиравшийся напасть на нее отряд кораблей Черноморского флота. Суда были изрядно потрепаны, и большинство их с трудом вернулось в Севастополь, один фрегат затонул, а другой, лишившись парусов и руля, был отнесен к Босфору, где его захватили турки.

При получении известия об этом бедствии у Потемкина случился сильнейший психологический срыв, он даже отправил императрице депешу, в которой предлагал вывести из Крыма войска «для сосредоточения сил». Но мягким и рассудительным ответным посланием государыня привела в чувство своего друга (именно друга, для личной жизни у нее теперь были другие фавориты): «Что же будет и куда девать флот Севастопольский? Я надеюсь, что сие от тебя писано в первом движении. Чрез то туркам и татарам снова открылась бы дорога, так то сказать, в сердце империи, ибо на степи едва ли удобно концентрировать оборону». Светлейший успокоился и занялся осадой Очакова.

* * *

К тому времени положение России значительно осложнилось: дождавшись подходящего момента, в июне 1788 г. на нее пошла войной и Швеция. Стокгольм требовал возврата всех приобретений в Прибалтике Петра Великого, кроме разве что Ингерманландии с Санкт-Петербургом.

Война шла на равных, русские сражались, пожалуй, несколько успешнее. Но и здесь их ожидала трагедия на море — при атаке на Роченсальмский рейд, стоянку шведских кораблей в Финском заливе. Русская эскадра, состоящая в основном из галер, попала под внезапно налетевший ураганный ветер. Находящиеся в открытом море российские корабли топило и сбивало в кучу, а шведы, как на учениях, вели по ним прицельный огонь из тихой бухты. При минимальных вражеских потерях в этом сражении русские недосчитались 7400 человек — убитыми, утонувшими, ранеными, попавшими в плен.

Но в целом в этой войне перевес был все же на нашей стороне — и по числу выигранных сражений, и по нанесенным неприятелю потерям. В итоге в 1790 г. согласились на ничью, однако значительная часть российских сил надолго была отвлечена от основного, южного театра военных действий.

* * *

На нем огромных усилий стоило взятие Очакова. По ходу осады единственную, пожалуй, за всю свою военную карьеру серьезную неудачу потерпел Суворов. Во время крупной турецкой вылазки он лично повел в атаку своих гренадеров, рассчитывая на плечах врага ворваться в город. Но к туркам подоспело большое подкрепление, опрокинуть их не удалось. Суворов чудом остался в живых, получив пулевое ранение в шею. Погибло, по различным сведениям, от 300 до 500 его солдат.

После этого сражения у Суворова произошла размолвка с Потемкиным, ибо он действовал вопреки указаниям командующего. К нему пришло следующее послание от Светлейшего: «Солдаты не так дешевы, чтобы ими жертвовать по пустякам. К тому же мне странно, что Вы в присутствии моем делаете движение без моего приказания... Не за что потеряно бесценных людей столько, что их бы довольно было для всего Очакова. Извольте меня уведомлять, что у Вас происходить будет, а не так, что даже не прислали мне сказать о движении вперед». Это при том, что обстоятельства битвы явно были таковы, что затевать переписку не было никакой возможности. Однако всякие слухи поползли на самый верх. Матушка Екатерина высказалась о происшествии следующим образом: «Сшалил Суворов; бросаясь без спроса, потерял с 400 человек и сам ранен; он, конечно, был пьян». Хотя за Александром Васильевичем особенно не водилось.

У Суворова и Светлейшего были слишком разные взгляды на способы ведения войны. Прирожденный военный гений, Суворов сам искал столкновения с неприятелем (впоследствии Наполеон сформулировал это так: «Главное ввязаться, а там посмотрим»). Трезво оценивавший степень своего военного дарования Потемкин предпочитал действовать обстоятельно, неторопливо. Он старался уберечь людей от гибели на поле боя, но их гораздо больше умирало на неторопливых маршах и во время длительных осад — при тогдашней организации снабжения и смертности от болезней. Как это было под взятым в конце концов штурмом Очаковом.

Однако князь Таврический был способен наступить на хвост своему самолюбию и умел использовать достоинства людей наилучшим образом — даже если они не во всем были ему по вкусу. В дальнейшем он позволил Суворову полностью раскрыть свой талант, предоставив свободу действий. Совместно с австрийцами, но будучи во главе объединенных войск, наш великий полководец одержал победы при Фокшанах, Рымнике (за этот успех он получил графское достоинство и титул «Рымникского») и, конечно же, при взятии Измаила — одном из чудес военной истории, свершившемся 11 декабря 1790 г.

Известный всему миру как неприступная крепость, Измаил был взят «методом эскалации» — с помощью штурмовых лестниц. Это при том, что расстояние от дна глубокого рва до вершины возвышающегося прямо над ним укрепленного вала составляло 12 метров, а обороняющиеся имели значительное численное превосходство.

На море чудеса творил Федор Федорович Ушаков. Он воевал так, как в его время еще один только Нельсон. Отход от линейной тактики — создание сильного авангарда и резерва, быстрая перестройка по ходу боя, мгновенная оценка ситуации, предвидение реакции противника, бесстрашные прорывы меж двух огней, атаки на вдвое превосходящие силы — все это было на счету контр-адмирала Черноморского (тогда его называли Севастопольским) флота.

Чудесам в жизни есть место — только не так много, как хотелось бы. Были и отступления, кровавые неудачные штурмы, тяжкие переходы, невыносимо долгие осады и много чего еще невыносимого. Мордобой, капральская палка, голод, жажда, раны, сны о родной деревне, нехитрые утехи на постое, грубые шутки, песни хором, солдатское братство. Извините, захотелось этими немудреными словосочетаниями как-то оживить картину истории.

Везде свои обиды. Вот Суворову за Измаил пожаловали чисто декоративный довесок к прочим чинам — звание подполковника Преображенского полка (полковником была сама Екатерина), а Потемкину за то же самое, хоть он и рядом не был, — фельдмаршальский жезл и осыпанный бриллиантами мундир. Генерал-аншеф Суворов был уверен, что уж на этот-то раз жезл не минует и его.

* * *

Согласно заключенному в декабре 1792 г. в Яссах (тогда — в Молдавском княжестве, ныне в Румынии) мирному договору Турция признала принадлежность Крыма России, узаконивался Черноморский флот.

Новая граница двух империй проходила на западе по Днестру (прежде — по Южному Бугу, при этом с таким вкраплением, как Очаков, восточнее его), на востоке — по Кубани. Вот бы Григорию Александровичу Потемкину развернуться теперь со своим проектом Новороссии! Но не развернулся, не дожил до конца переговоров, хотя и возглавлял на них поначалу российскую делегацию.

Светлейший князь Тавриды скончался от приступа лихорадки по пути из Ясс в Николаев 5 октября 1791 г. Уже без него на обретенных по Ясскому миру землях был основан город Одесса, украшением которого служит знаменитая Потемкинская лестница.

На переговорах в Яссах его сменил другой Светлейший князь, выходец из малороссийской казацкой старшины А.А. Безбородко, глава петербургской дипломатии. Турция обещалась оставить в покое Грузию. Насчет Молдавии она ничего не обещалась, но было очевидно, что османам очень не по душе занимаемая их вассалом позиция. Поэтому значительная часть молдавского дворянства поспешила перебраться на новые российские земли, на левый берег Днестра, туда, где теперь — застарелая болевая точка постсоветского пространства, Приднестровская Молдавская республика. Именно они основали там города Григориополь и Тирасполь.

* * *

А в Крыму начался обратный процесс. Масса татарского населения отчаялась в скором возвращении власти халифа всех правоверных — турецкого султана и хлынула из Российской империи в его империю. Не менее половины крымских татар оставило земли, обжитые их предками еще со времен татаро-монгольского нашествия. Если прибавить к этому недавнее переселение армян и греков, то понятен будет результат: по сравнению с серединой XVIII в. население Крыма, составлявшее тогда около полумиллиона человек, к 1795 г. сократилось втрое (сделаем поправку на то, что эти цифры условны).

Властям образованной в 1802 г. в Крыму и ближайших окрестностях Таврической губернии приходилось думать о привлечении на свою территорию новоселов. В значительной своей части это были колонисты. С 1805 г. в центре степной части Крыма стали селиться немцы. Они сразу получали по 60—65 десятин лучших земель и надолго освобождались от податей. В районе Перекопа селились выходцы из Малороссии, из упраздненной Екатериной II Запорожской Сечи — многие промышляли добычей соли. Возвращались некоторые армяне и греки, их общины пополнялись новыми членами. Приток греков из Османской империи в Россию возрос еще в последней четверти XVIII в., после восстания в Морее во время русско-турецкой войны 1768—1774 гг. — по условиям Кучук-Кайнарджийского мира Турция их амнистировала, но все равно многие решили уехать (на памяти было, как с предводителя повстанцев на Крите Даскалоянниса турки с живого содрали кожу). Переселялись в Крым болгары. Русские государственные крестьяне, прочие русские люди, пожелавшие заниматься виноградарством и садоводством, получали, как колонисты, землю и им предоставлялись льготы. Появлялись помещики, использующие наемный труд. В северо-западной части полуострова издавна жили крымские иудаисты — караимы и крымчаки, в просторечье называемые здесь евреями, но сами себя таковыми не считающие (караимов признали неевреями даже нацистские эксперты во время фашистской оккупации, а крымчаков не признали, и они были безжалостно уничтожены). Оставшиеся татары проживали преимущественно по южному побережью, в горах и предгорьях.

К началу Крымской войны число жителей полуострова достигло 350 тысяч человек (после войны оно опять сократилось — из-за нового исхода значительной части татар, но все равно татары составляли около половины населения).

Если уж разговор зашел о демографии, вспомним и времена давно минувшие: в начале новой эры в Позднескифском царстве и крымской части Боспорского царства проживало (по очень приблизительной оценке) около 200 тысяч человек. К настоящему времени население, выходит, удесятерилось.

* * *

Необходимо было позаботиться о заселении и приведении в порядок городов присоединенного Крыма. Некоторые из них давно пришли в упадок. Были такие, которые представляли собой подобие племенных центров: в Бахчисарае жили одни татары, в Чуфут-Кале — евреи (в широком смысле, включая караимов), в Старом Крыму — армяне. В турецкие времена прибрежные города в османских владениях были многолюдными и оживленными (Кефе, нынешнюю Феодосию, называли Кучук-Стамбулом, «Маленьким Стамбулом»), но их состояние и тогда оставляло желать лучшего, особенно в отношении санитарии. До 1830-х годов единственным строением современного европейского уровня на всем Южном Побережье (если не включать в него Севастополь) считался дом в Гурзуфе, принадлежавший генерал-губернатору Новороссии герцогу де Ришелье, построенный в 1811 г. (сейчас в нем музей А.С. Пушкина).

Основанный в 1783 г., Севастополь резко выделялся среди других крымских городов. В 1822 г. в нем (вернее, в Ахтияре — так назывался город с 1796 по 1826 г. в соответствии с указом «сумасшедшей памяти императора Павла», как определил его Герцен) из населявших его 25 тысяч человек только незначительная часть были гражданскими, это был сугубо военный город, в некотором отношении город закрытый. Долгое время в нем не было торгового порта, даже внутрироссийского, а международный появился только в 1867 г. — да и то вследствие того обстоятельства, что по решению Парижского конгресса, подведшего итоги Крымской войны, России и Турции запрещалось иметь флоты на Черном море. Верфи здесь тоже были только военные. Гражданские, в основном рыболовецкие, суда строились на частных верфях в других местах побережья.

В 1830 г. из-за карантинных мер, принятых во время русско-турецкой войны 1829—1830 гг., в Севастополе вспыхнул холерный бунт, в котором приняли участие тысячи солдат, матросов и простонародья. Во время него был растерзан губернатор Н.А. Столыпин (герой войны 1812 г., человек наидостойнейший, из тех самых Столыпиных) и несколько чиновников. После усмирения полторы тысячи участников восстания было предано военному суду, семь человек из них были расстреляны.

* * *

Из тогдашней экспортной продукции Крыма следует выделить зерно, мед, вино (оно тоже находило спрос на международном рынке, правда, сравнительно с объемом производства, небольшой — потреблялось преимущественно внутри России). Пользовалась спросом продукция суконных фабрик, работавших на сырье от тонкорунных овец.

Что касается области культуры и просвещения, можно отметить открытие в 1811 г. Феодосийского исторического музея, в 1825 г. — Керченского исторического. В 1812 г. основан Никитский ботанический сад (близ деревни Никита под Ялтой). В 1826 г. в Симферополе появилась мужская гимназия.

В 1845 г. на окраине Феодосии, у самого моря, купил участок земли широко известный уже к тому времени художник-маринист И.К. Айвазовский. На нем он построил большой дом с мастерской. Когда в 1846 г. художник отмечал в нем десятилетие своей творческой деятельности, на горизонте появились паруса шести боевых кораблей: они прибыли из Севастополя под командованием адмирала В.А. Корнилова специально для того, чтобы поздравить мастера салютом своих орудий.

Вскоре художника посетил здесь крымский Робин Гуд, знаменитый разбойник Алим. Он прискакал сюда специально для того, чтобы посмотреть картины мастера, о которых много слышал. Будучи в восторге от увиденного и зная, что Ивану Константиновичу скоро предстоит бракосочетание, он обещал обязательно поздравить его в знаменательный день. И исполнил обещание: когда молодые возвращались из церкви, Алим заглянул к ним с коня в окно кареты, пожелал счастья и подарил супруге красивый шелковый платок.

Мы уже знаем, что поблизости от своей усадьбы Айвазовский обнаружил могилу золотоордынского хана Тохтамыша и обустроил ее. Иван Константинович обеспечил снабжение Феодосии водой из источника, бьющего на территории его усадьбы.

В 1865 г. художник открыл мастерскую для обучения учеников, среди них были Лагорио, Богаевский, Волошин, Фесслер. В 1880 г. мастерская была преобразована в картинную галерею, носящую ныне имя великого живописца.

В 1820 г., во время своей южной ссылки, в Крыму с семейством генерала Н.Н. Раевского побывал Александр Сергеевич Пушкин. В Бахчисарае он осмотрел ханский дворец, и впечатления от увиденного вдохновили его впоследствии на поэму «Бахчисарайский фонтан».

* * *

Отношения с Турцией складывались следующим образом. В 1799 г. в Стамбуле был подписан союзный договор между двумя странами, направленный против Франции. В то время проходила Египетская экспедиция Наполеона, в Стране пирамид, номинально находившейся под властью турецкого султана, он разбил фактически правивших там мамлюков, установил свое господство и двинулся в Сирию, где повел сражения уже с османскими войсками. В Средиземном море французы захватили Ионические острова, населенные по большей части греками, но принадлежавшие Турции.

В соответствии с союзным договором через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море проследовала черноморская эскадра под командованием Ф.Ф. Ушакова, очистившая от французов Ионические острова и успешно действовавшая против них у берегов Италии.

Но с 1806 г., несмотря на недавно подписанный договор о «мире, дружбе и добром согласии», отношения между Россией и Турцией стали ухудшаться. В Стамбуле снова активно заработала французская дипломатия, теперь наполеоновская. После разгромного поражения, нанесенного Бонапартом русским и французским войскам под Аустерлицем, Турция решила предпочесть Францию. Позабыв при этом потрясший всю Европу жестокий расстрел в 1799 г. по приказу Наполеона четырех тысяч турецких солдат, сдавшихся во время его Сирийского похода под Яффой — поставив условием сохранение им жизней (правда, сдавались они не лично Бонапарту, а его генералам). России в вину сейчас ставилось то, что она помогала сербам в их восстании против Османской империи. В декабре 1806 г. султанское правительство объявило России войну.

В ней успешно действовал на Средиземном море русский Балтийский флот под командованием Д.Н. Сенявина. Ему удалось блокировать Дарданеллы, заняв остров Тенедос. В морских сражениях близ Афона и у Дарданелл были одержаны победы.

На суше русская армия долгое время не могла достичь существенных успехов, да у нее на это и не было сил, в ней было всего около 40 тысяч человек — турок было вдвое больше. Войска требовались на Западе, где и после заключения императорами Александром I и Наполеоном Тильзитского мира обстановка была сложной. Велись войны с Англией (на море) и Швецией (в Финляндии). Австрия, потерпев в 1809 г. от французов сокрушительное поражение, склонялась к союзу с победителями и вскоре вступила в него. Император Наполеон стал мужем австрийской принцессы Марии-Луизы, дочери императора Франца. Так что русским войскам на юге не приходилось рассчитывать на серьезные подкрепления. Нанеся летом 1807 г. поражение противнику при Обилешти и спасая этим от захвата Бухарест, в дальнейшем они ограничились взятием нескольких придунайских крепостей и борьбой за удержание их.

Положение изменилось, когда во главе Дунайской армии в марте 1811 г. встал Михаил Илларионович Кутузов. К тому времени подошло подкрепление (русское правительство решило побыстрее покончить с этой войной ввиду ставшего очевидной неизбежностью столкновения с Францией), и Кутузов, соединив разбросанные прежде силы, разгромил турок под Рущуком, а через некоторое время блокировал их армию под Слободзеей.

Несмотря на все усилия французских дипломатов и личные послания Наполеона султану Махмуду II, Турция вступила с Россией в переговоры. 28 мая 1812 г., менее чем за месяц до нашествия «двунадесяти языков» на Россию, был заключен Бухарестский мир. В соответствии с его положениями граница двух империй стала проходить по Пруту, а после его впадения в Дунай — по Килийскому рукаву дельты Дуная вплоть до впадения в Черное море. Таким образом в состав России входила южная часть Молдавского княжества — Бессарабия (включавшая большую часть современной Молдавии) с Кишиневом и крепостями Хотином, Измаилом, Бендерами и другими. В качестве ответного жеста Турции была возвращена захваченная по ходу военных действий Анапа на Таманском полуострове. Сербии предоставлялась широкая внутренняя автономия, причем Россия получала право контролировать выполнение этого пункта.

Важным следствием заключения этого договора стала возможность переброски Дунайской армии на театр войны с Наполеоном. Куда она поспела, правда, уже к завершающей стадии изгнания неприятеля из России, а ее командующий адмирал В.Я. Чичагов прославился тем, что якобы поспособствовал спасению французского императора при Березине. Но это вопрос спорный, в любом случае в первую очередь Наполеон сам себе поспособствовал — себе и остаткам своей армии, в очередной раз проявив качества гениального полководца.

* * *

Поводом для следующей войны с Турцией послужило российское содействие Греции в обретении ею независимости. В июне 1827 г. Россия, Англия и Франция подписали в Лондоне с Турцией конвенцию, предоставляющую грекам широчайшую внутреннюю автономию. В соответствии с ней в Греции прошли выборы президента. Им был избран граф Иоанн Каподистрия, долгие годы проживавший в России и занимавший там высокие посты (в 1816—1822 гг. был министром иностранных дел).

Стамбулу это очень не понравилось, и он отказался от своей подписи под договором. Чтобы не допустить развязывание Турцией войны, объединенный русско-англо-французский флот нанес турецкому упреждающий удар. Сражение произошло 8 октября 1827 г. в Наваринской бухте у побережья Пелопоннеса. Турецкий флот был разгромлен, большая заслуга в этом принадлежала российским морякам во главе с адмиралом Л.Г. Гейденом.

Но Стамбул продолжал упорствовать. Указом султана Россия была объявлена главной виновницей восстания греков, а потому «непримиримым врагом Османской империи и всех мусульман». Все российские подданные были изгнаны с турецкой территории, российским кораблям запрещался проход через черноморские проливы. Началась открытая подготовка к войне, усиливались гарнизоны приграничных крепостей. Российский император Николай I надеялся все же решить дело миром — не закончена была война с Персией, значительная часть русской армии воевала с горцами на Кавказе. Но дипломатического успеха достигнуто не было, и в апреле 1828 г. в Петербурге был зачитан манифест Николая I об объявлении Османской империи войны. Находившиеся в Бессарабии войска перешли турецкую границу.

Согласно разработанному плану российская армия должна была, перейдя Дунай, вступить на Балканы и оттуда двинуться на Стамбул. Но наступление застопорилось под Варной, в которой упорно оборонялись крупные турецкие силы. В русском лагере начались болезни, испытывались значительные трудности со снабжением — вело партизанские действия множество турецких отрядов.

Наконец, в конце октября Варна сдалась, но теперь те же проблемы возникли с Силистрией — важной крепостью на правом берегу Дуная. Русскую армию к тому времени возглавил И.И. Дибич — заслуженный генерал, прославившийся в 1813 г. в боях с французами под Кульмом, Дрезденом и в лейпцигской Битве народов.

Вскоре турки большими силами во главе с великим визирем двинулись на Варну — с намерением вернуть ее и снять осаду с Силистрии. Но Дибич частью сил нанес им удар в тыл и учинил разгром под деревней Кулевчи. 18 июня 1829 г. турки вынуждены были сдать Силистрию.

В июле русская армия преодолела Балканские горы, заняла несколько городов в Болгарии, а после победы под Сливно вышла к Эдирне (Адрианополю), одному из крупнейших городов Османской империи. Турки, не готовые к обороне, сдали Эдирне без боя.

Стамбул, наконец, пошел на переговоры, хотя император Николай Павлович заявил о своей постоянной готовности к ним еще в манифесте об объявлении войны. Однако турки и теперь тянули время, надеясь на помощь Англии и Австрии. И лишь после продвижения русской армии к Стамбулу согласились на подписание Адрианопольского мирного договора.

Согласно ему к России отходило устье Дуная. Подтверждалась автономия княжеств Валахии и Молдовы (в середине века они объединятся в государство Румынию). Турция признавала широкую автономию Греции, наследственные права за сербским князем и открывала черноморские проливы для свободного прохода всех торговых судов.

В 1841 г. Николай I согласился на участие России в международном обсуждении статуса проливов Босфора и Дарданеллов. Конференция проходила в Лондоне, помимо России, в ней участвовали представители Англии, Франции, Австрии, Пруссии и Турции. Было принято решение, что в мирное время проливы закрыты для прохода всех военных судов, включая турецкие и российские. Время показало, что само участие России в этой конференции было большим промахом российской дипломатии и государя. Прежде проблема проливов была делом двусторонних отношений Российской и Османской империй, теперь же появился прецедент предоставления права голоса широкому кругу стран, а если попросту — повод для их вмешательства.