Заключение

Национальный вопрос, без сомнения, являлся весьма существенным фактором, от которого зависела немецкая оккупационная политика. В большей или меньшей степени этот фактор влиял на ситуацию во всех оккупированных советских регионах. По целому ряду причин Крымский полуостров был одним из таких регионов, где национальные противоречия проявились наиболее выпукло и во многом облегчили немцам проведение их политики. С другой стороны, национальный фактор часто выходил из-под немецкого контроля, что так и не позволило оккупантам создать то пресловутое «единство» народов Крыма, о котором они так много говорили в своей пропаганде.

Изучая планы нацистского руководства относительно будущей политической организации и национального переустройства «восточных территорий» вообще и Крыма в частности, нельзя не отметить следующие моменты. Несомненно, модель такой организации имелась. И как явствует из источников, основными ее носителями являлись А. Розенберг и некоторые круги военного командования. Другое дело, что военные почти сразу же были отстранены от анализа этой проблемы Гитлером, который предпочел работать с Розенбергом. Но и точка зрения последнего не оказалась окончательной. Начиная с лета 1941 года он был вынужден согласовывать ее со взглядами Гитлера, как мы видели, довольно хаотичными и неустойчивыми. В результате единая концепция переустройства «восточных территорий» так, фактически, и не была разработана. Но было бы ошибкой считать, что и точка зрения Гитлера осталась единственной и была воспринята всеми. Формально все национально-политическое устройство оккупированных советских территорий было организовано согласно его взглядам. Однако, поскольку эти взгляды носили крайне общий характер, немецкие инстанции, отвечавшие за проведение «восточной политики», вступили в войну с совершенно разными установками.

Как известно, этот плюрализм отразился на немецкой оккупационной политике самым пагубным образом. И ситуация на территории Крыма — наиболее яркое подтверждение этого тезиса. Анализируя структуру местного оккупационного режима, может сложиться впечатление, что он был чересчур громоздким и излишне усложненным. Однако, и это следует подчеркнуть, между тремя его основными ветвями — гражданской, военной и полицейской — не было никакой принципиальной разницы, а имелись лишь некоторые, чисто функциональные различия. В действительности же эти ветви представляли собой неразрывно связанные части одного оккупационного аппарата. Действительно, оккупационный аппарат был весьма эффективен, когда речь шла о его карательной функции. Но все, что касается проведения в жизнь национальной политики, носило ярко выраженный противоречивый характер. Главным образом это было связано с отсутствием единой и стратегической концепции этой политики. Поэтому среди мотивов, двигавших чиновниками всех ветвей немецкой оккупационной администрации, можно увидеть только те, которые способствовали решению определенных тактических задач. К таким, например, относился набор добровольцев в антипартизанские части. Уже при создании самых первых национальных коллаборационистских формирований подобной категории было ясно, что подход к этому процессу с чисто военной точки зрения принесет в лучшем случае краткосрочные дивиденды. И наоборот, следование классическому принципу «война — есть продолжение политики» могло этих, по сути, наемников превратить в идейных противников большевизма.

Противоречивость немецкой национальной политики наложила свой отпечаток на отношения оккупантов со всеми этническими группами Крыма. Однако наиболее рельефно эта противоречивость прослеживается в случае с тремя наиболее крупными этническими группами: русскими, украинцами и крымскими татарами.

С точки зрения исламской политики руководства Третьего рейха, его благосклонного отношения к тюркским народам, а также в свете русофобских концепций Розенберга крымско-татарские националисты вполне могли рассчитывать на положительный итог сотрудничества с нацистами. Тем не менее этот итог следует признать малоутешительным. Вся история взаимоотношений нацистского военно-политического руководства с национальным движением крымских татар свидетельствует о том, что оно не рассматривало их в качестве равноправного союзника. И мусульманские комитеты на территории полуострова, и центр на территории Германии были нужны немцам прежде всего как инструмент оккупации, национальной политики или пропаганды, при помощи которого они собирались влиять на основную массу татарского населения (и нетатарского тоже) в тех или иных целях. Еще одной стороной существования крымско-татарского национального движения было его незавидное положение «разменной монеты» в борьбе полномочий между различными властными структурами Третьего рейха. Наконец, немаловажна роль этих организаций как политического противовеса так называемому Русскому освободительному движению генерала Власова, претендовавшему на лидерство во всем антисталинском протесте. Естественно, что в такой ситуации все надежды крымскотатарских политиков на создание независимого государства и его неотъемлемых атрибутов (парламент, правительство, армия и т. п.) оказались весьма призрачны, а крымско-татарский народ заплатил очень высокую цену за политическую недальновидность и просчеты своей элиты.

Немцы в целом не планировали разжечь в Крыму межнациональный конфликт, который имел, например, место на Западной Украине или Балканах. В данном случае у них было гораздо больше других, более действенных рычагов для регулирования местной ситуации. Однако заигрывания с крымско-татарскими националистами вполне могли привести к развитию событий по югославскому сценарию. Известно, что в адрес оккупационной администрации от некоторых представителей районных мусульманских комитетов поступали предложения устроить этнические чистки славянскому и греческому населению Крыма. Эти предложения не являлись политикой лидеров крымско-татарского национального движения и так и остались личной инициативой. В тех условиях столкновения на национальной почве не были нужны ни немцам, ни большинству самих националистов. Тем не менее. сделав крымских татар, фактически, опорой своего режима, оккупанты противопоставили их остальным этническим группам, что не могло не сказаться в будущем на всей системе межнациональных отношений в Крыму.

Как известно, летом 1944 года с территории Крыма было выселено почти 10 тыс. армян. Как и в случае с крымскими татарами, формальной причиной этой депортации послужило обвинение в массовом коллаборационизме. Однако если в случае с крымскими татарами такое обвинение являлось отчасти правдой, то по отношению к армянам оно было явным перебором. Действительно, личный состав Восточных легионов, куда входили армянские коллаборационисты, насчитывал более четверти «восточных» добровольцев — около 350 тыс. человек. В целом это — очень значительное количество. Но за период с 1942 по 1944 год на территории Крыма успело пройти службу не более 500 армян-добровольцев. Более того, крымских армян в них было значительное меньшинство. Таким образом, причина депортации этого этноса крылась явно в политическом коллаборационизме. А именно в создании национальных комитетов, связях с армянской эмиграцией, политическом и религиозном влиянии на население. В глазах советской власти все это было не менее (если не более) тяжелым проступком, чем участие в боевых действиях на стороне врага.

Альфред Розенберг очень высоко оценивал антикоммунистический потенциал украинцев. Более того, он даже планировал сделать Крым частью «Великой Украины». Такая позиция Розенберга и его подчиненных, казалось, должна была колоссально облегчить деятельность организаций украинского национального движения. Но на практике сложилось по-другому. Проанализировав все факты, следует признать, что из попыток этих организаций проникнуть в Крым и распространить здесь свое политическое влияние ничего не получилось. Это произошло по целому ряду причин. Здесь сказалась и плохая организация крымской группы ОУН, и неподготовленность ее членов к работе среди крымчан. Доходило до того, что многие бандеровцы просто отказывались ехать на полуостров. Немецкий фактор также был весьма существенным. Спецслужбы рейха на полуострове уничтожили большую часть походной подгруппы еще до того, как ее члены приступили к своей деятельности. Далее. Многие бандеровцы жаловались на конкуренцию других коллаборационистских организаций, например татарских и русских. Доходило даже до взаимных доносов в немецкие органы безопасности. И наконец, самый существенный фактор — это элементарное равнодушие к идеям галицийского национализма и их носителям среди крымчан. Это равнодушие или даже неприятие красной нитью проходит через все донесения бандеровцев своим руководителям. Что же касается разрешения на создание Украинского комитета, то его следует признать чисто немецкой инициативой, к тому же носящей не политический, а пропагандистский характер.

Еще меньших результатов, чем в случае с гражданским населением, националисты добились в деле подчинения своему влиянию украинских добровольческих формирований, входивших в состав немецкой полиции или вермахта. Все факты свидетельствуют о том, что эти формирования находились под полным контролем соответствующих немецких органов и ни одна из политических групп украинских националистов не имела на них влияния даже в гуманитарной сфере.

В целом же ни одна из форм украинского национализма не получила на территории Крыма сколько-нибудь серьезного развития, даже в сравнении с организациями других национальных групп.

Наконец, весьма показательна эволюция русского вопроса в немецкой оккупационной политике. Не будет преувеличением сказать, что до весны 1943 года русское население Крыма подвергалось дискриминации. У него не было даже тех небольших «привилегий», которыми обладали представители других этнических групп. Например, русским так и не позволили создать свой национальный комитет. Некоторые исследователи считают, что таковыми являлись городские и районные управления, которые стали создавать немцы в ноябре—декабре 1941 года. Основание — многие руководители управлений являлись этническими русскими. Однако анализ штатов этих учреждений показал, что на руководящие должности в них могли назначаться сотрудники любой национальности. И русское население в глазах оккупационных властей они отнюдь не представляли.

Летом 1943 года в немецкой национальной политике наметился определенный поворот и было решено отойти от дискриминации русского населения. Это, в частности, выразилось в создании частей РОА. Единственный случай в истории Крыма 1941—1944 годов, когда немцы разрешили создать не просто наемнические коллаборационистские формирования, а армию с ярко выраженной политико-идеологической подоплекой. Колебания нацистской верхушки во «Власовском вопросе» привели к тому, что в деле организации крымской РОА немцы остановились на полпути, явно испугавшись возникновения русской «третьей силы» на полуострове.

Значительный рост «русских настроений» в Крыму испугал не только немцев. Еще более, чем оккупантов, проблема РОА обеспокоила советское военно-политическое руководство и его «длинную руку» — крымских партизан. И причина этого была в следующем. Нельзя не отметить, что в военном отношении власовское движение и РОА не представляли на территории Крыма сколько-нибудь значительной силы. Приведенные выше цифры свидетельствуют о том, что к весне 1944 года в ее рядах находилось менее одного процента от численности русского населения полуострова. Кроме того, здесь надо учесть и тот факт, что около ¾ частей РОА на территории полуострова были укомплектованы добровольцами не из Крыма. Однако следует признать, что, несмотря на слабость в военном отношении, сила этих формирований заключалась в отношении политическом (даже несмотря на то, что с именем генерала Власова все крымское власовское движение было связано весьма относительно). Указанные факты говорят о том, что советское военно-политическое руководство хорошо осознавало это, хотя и делало вид, что «проблемы РОА» не существует. Такая позиция была характерна не только для крымской ситуации. Однако политико-пропагандистская роль РОА на полуострове проявилась наиболее сильно, что и заставило советское руководство провести целый комплекс соответствующих мероприятий. И выполнение этих мероприятий было возложено на крымских партизан.

Гитлер как-то сказал на одном из совещаний: «Война с СССР — это борьба двух идеологий». И в том, что не все советское население захотело поддерживать коммунистов, нет ничего удивительного. Достаточно вспомнить всю предвоенную историю СССР, чтобы понять: дело могло быть гораздо хуже и численность лиц, сотрудничавших с немцами, была бы гораздо больше. Однако не стоит думать, что все, кто волею судеб оказался на стороне нацистов, стали автоматически приверженцами их мировоззрения (хотя были, конечно, и такие). Многие из них вполне искренне поверили, что нацизм лучше, чем коммунизм, а немцы помогут освободить им Россию (Украину, Белоруссию и т. д.) от власти большевиков. Но и советское мировоззрение успело за послереволюционные годы пустить в народном сознании глубокие корни. И сторонников советской власти на оккупированных территориях было не меньше (а в некоторых местах гораздо больше), чем ее противников. И борьба между ними, в каком-то смысле, главное содержание всего периода оккупации.

В целом формы реакции советской стороны на немецкую национальную политику являются весьма существенными для понимания взаимоотношений населения оккупированных территорий и советских партизан. Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что основная масса организованных в Крыму коллаборационистских формирований появилась уже после окончания здесь активных боевых действий между немецкими и советскими войсками. Поэтому ясно, что основной целью их создания было участие в поддержании общественного порядка, крайней формой которого была борьба с партизанами. Одним из отличий партизанского движения на территории Крыма от, например, Украины или Белоруссии было то, что практически все его руководители и рядовые члены являлись местными жителями. О добровольческих формированиях можно в принципе сказать то же самое. Поэтому и борьба между ними и партизанами приняла на Крымском полуострове, как нигде в другом месте, характер типичной гражданской войны.

И лучшая иллюстрация этому тезису — все сказанное выше. Ведь именно обвинение во враждебном отношении к «народным мстителям» и поголовном сотрудничестве с немцами послужили веской причиной для депортации крымско-татарского народа. Мы убедились, что не все было так просто. Понимала ли это советская власть? Вероятно, да, и подтверждение тому — например, знаменитое ноябрьское постановление 1942 года. Но и утверждать, что все обвинения в коллаборационизме являются голословными, — также грешить против фактов, которыми полны документы той поры. К сожалению, следует констатировать: на оккупированных советских территориях шла не просто борьба с немецкими захватчиками. В большинстве случаев она принимала характер гражданской войны, со всеми присущими этой войне элементами. Смена настроений населения под воздействием тех или иных социально-политических факторов как раз и является одним из таких элементов. Национальный вопрос всегда относился к наиболее сильным факторам воздействия на население. Более того, таким он остался и в наше время. И отрицать этот объективный факт значит намеренно закрывать глаза на многие общественно-политические проблемы современного постсоветского пространства, которые своими корнями уходят именно в годы войны.