Глава четвертая. Нет, не трусость

Крымская война считалась проигранной, причем проигранной бездарно, и потому историки немало сил приложили к тому, чтобы найти персонального виновника. Кроме императора Николая I, который по понятным причинам отвечает за все происходящее в государстве, персонально вину возложили и на главнокомандующего сухопутными и морскими силами в Крыму князя Александра Сергеевича Меншикова; «...Проявил себя бездарным полководцем, проиграл сражения при Альме и Инкермане», — сообщает «Большая советская энциклопедия». Однако, все же военный результат Крымской войны лучше определить как ничейный: ни одна из сторон не сумела добиться своего превосходства и реализовать свои изначальные цели. Союзники захватили Севастополь, русские войска захватили турецкую крепость Карс на Кавказе, после завершения боев Севастополь вернулся к русским, а Карс — к туркам. В политическом отношении России был нанесен весьма серьезный урон, но и он был очень далек от первоначальных планов лорда Пальмерстона по отторжению и раздаче российских территорий. Уже в свете этого нельзя говорить о бездарности Меншикова, который внес решающий вклад в сведение войны с серьезно превосходящим противником на суше и на море к ничейному результату.

Оценка Меншикова, как бездарного полководца, конечно, складывалась на фоне прославления и превознесения героев севастопольской осады: вице-адмирала Павла Степановича Нахимова, вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова, траншей-майора Эдуарда Ивановича Тотлебена. Бесспорно, эти военачальники сделали очень и очень многое для обороны Севастополя, проявили большое личное мужество на бастионах и батареях крепости. Нахимов и Корнилов погибли во время осады, а Тотлебен после падения Севастополя получил звание генерал-адъютанта и потом долгое время руководил фортификационными работами, внес большой вклад в развитие теории фортификации. На его работах учились все последующие русские и советские фортификаторы, а его опыт обороны Севастополя был учтен при строительстве сухопутных укреплений базы Черноморского флота в 1941 году. Но все же, даже на их фоне Меншикова нельзя считать бездарным полководцем. Она обладал целым рядом ценных качеств, которые применил во время Крымской войны. Во-первых, Меншиков был очень образованным человеком, и имел частную библиотеку примерно в 3000 томов — одно из самых крупных книжных собраний в России того времени. Он прекрасно владел французским языком, читал книги почти на всех европейских языках и прекрасно разбирался в европейской политике того времени. Отличался умом и острым языком, был автором большого количества афоризмов и метких характеристик окружения императора.

Во-вторых, у него был неслабый военный опыт. На военной службе с 1809 года, начальное звание — подпоручик лейб-гвардии в артиллерийском батальоне. Участвовал в Русско-турецкой войне 1809—1811 года, состоял адъютантом при главнокомандующем Молдавской армии графе Н.М. Каменском и лично участвовал в целом ряде крупных сражений и осад турецких крепостей. После войны был пожалован во флигель-адъютанты императора Александра I.

Меншиков участвовал в Отечественной войне 1812 года, в том числе в Бородинском сражении, после которого был произведен в штабс-капитаны, в позже переведен в лейб-гвардии Преображенский полк, в котором участвовал в Заграничных походах 1813—1814 гг. Отличился в сражениях при Кульме и Лейпциге, при взятии Парижа. За отличие при Кульме произведен в полковники, а после войны — в генерал-майоры. Во время войны с Турцией в 1829 году командовал десантным отрядом, взявшим Анапу, а после назначен командующим русскими войсками, осаждавшими Варну. Под Варной был ранен в обе ноги и оставил армию. После войны был назначен начальником главного морского штаба и вскоре был произведен в адмиралы.

В-третьих, помимо впечатляющей военной карьеры, Меншиков был опытным дипломатом. Еще до поступления на военную службу, в 1805—1809 годах служил в Коллегии иностранных дел, в миссии в Берлине, потом в миссии в Лондоне, был атташе в Вене. В 1826 году возглавил чрезвычайную миссию в Персию. В 1853 году был чрезвычайным послом в Константинополе.

В общем, из послужного списка видно, что в Меншикове сочетались отличное образование и большая начитанность, большой и разнообразный военный опыт, а также дипломатический опыт. Если этого не учитывать, то нельзя понять, почему он вел боевые действия в Крыму именно таким странным на первый взгляд образом.

Начать стоит с того, что ему противостояли командующие союзными войсками, которые были далеко не лучшими военачальниками. Английский командующий Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, 1-й барон Реглан, для которого отец купил офицерский чин, имел опыт Наполеоновских войн в Испании и Португалии, в битве при Ватерлоо был ранен и потерял правую руку. Практически вся его военная карьера прошла вместе с Артуром Веллингтоном, ставшим после Наполеоновских войн главнокомандующим британской армией, и он даже женился на племяннице Веллингтона. Опыт Наполеоновских войн настолько довлел над Регланом, что он на военных советах во время Крымской войны часто называл противника «французами», чем приводил французских командующих в ярость¹.

Французский командующий маршал Арман Жак Ашиль Леруа де Сент-Арно был полной противоположностью чопорному британскому командующему, неукоснительно соблюдавшему все шаблоны и каноны своего круга. Он был выходец из низов, на военной службе отличался низкой дисциплиной и даже однажды отметился дезертирством. В 1836 году, после ряда перипетий по службе, перевелся в алжирский Иностранный легион, и проявил себя в колониальных войнах в Алжире, показав личную храбрость, доходящую до безрассудства, и жестокость по отношению к алжирцам. Однажды по его приказу живьем было погребено около пятисот алжирцев, укрывшихся в пещере. В 1848 году поучаствовал в революционных событиях в Париже, где командовал штурмом баррикады на улице Ришелье, потом снова колониальные войны в Африке. Его взлет был связан с участием в подготовке переворота, приведшего к власти короля Луи-Наполеона, после чего и стал маршалом Франции. Сент-Арно всегда искал приключений и великих свершений. «Он до такой степени нуждался в острых ощущениях, что не пропускал и в мирное время ни одного большого пожара в городе, если таковой был поблизости, участвовал в тушении, рисковал жизнью. В нормальной жизненной обстановке он чувствовал себя ненормально», — характеризует его Е.В. Тарле². В бою он был сторонником решительных атак, приступов и штурмов, в которых участвовал лично. К моменту Крымской войны его здоровье было сильно подорвано, маршал болел раком желудка, он жаждал устроить свою последнюю войну и схватиться с русскими. До этого он никогда не сражался с армией, обученной по европейскому образцу, и для него это было внове.

Меншиков, конечно, знал об этих командующих и представлял себе, что это за люди и как они будут действовать. Маршал Сент-Арно, конечно, будет готовить решительную атаку, героическую и блестящую, чтобы добиться напоследок перелома в войне и покрыть себя военной славой. Но где? На этот вопрос ответить было нетрудно. После того, как англо-французская эскадра попробовала бомбардировать Одессу в апреле 1854 года, получила повреждения от огня русской артиллерии, а потом потеряла паровой фрегат «Тигр», целью решительной атаки мог быть только Севастополь. Этот город всегда имел ключевую роль на Черном море, поскольку севастопольские бухты были чуть ли не единственными на северном побережье Черного моря удобными и надежными бухтами для базирования флота. Потом, во время сильнейшего шторма 14 ноября 1854 года, союзники в этом наглядно убедились. Жестокий шторм потопил под Севастополем 53 корабля, из них 25 транспортов, с запасами медикаментов и зимней одежды, а также пароход «Черный принц», который, по слухам, вез золото — денежное довольствие для войск. Под Евпаторией этот же шторм пустил ко дну французский и турецкий линейные корабли и три паровых корвета. Зимние черноморские шторма прославились своей яростью, и знаменитая картина И.К. Айвазовского «Девятый вал» как раз о них. Взятие Севастополя означало бы этот самый решительный перелом в войне. Союзный флот получил бы удобную стоянку и порт, позволяющий перебрасывать подкрепления и снабжать их. Войска получили бы возможность захватить Крым и сразиться с русскими силами, которые стояли вблизи устья Дуная и на Кавказе. Однако, просто так в Севастополь не сунешься, город был неплохо укреплен с моря, и в нем стоял Черноморский флот, показавший свои способности в Синопской битве. Вице-адмирал Нахимов не только полностью уничтожил турецкую эскадру, но и разрушил береговые форты, поджег город и пленил командующего турецкой эскадрой вице-адмирала Осман-пашу. Даже при численном превосходстве союзного флота (8 паровых и 18 парусных линкоров, 22 паровых и 2 парусных фрегата, 35 прочих паровых судов), штурм Севастополя с моря смотрелся слишком рискованно. В гавани находится весь Черноморский флот: 14 линейных кораблей, 7 фрегатов, корвет и два брига, а гавань была прикрыта 13 батареями с 611 орудиями³. Еще в Одессе союзники убедились в том, что русские артиллеристы стреляют зло и точно. Гораздо более выгодным был другой вариант — высадка десанта и штурм Севастополя с суши, при артиллерийской поддержке флота.

Тут нужно вспомнить, что у Меншикова был собственный опыт десантных операций и взятия приморских крепостей во время войны с Турцией в 1829 году. Для него не составляло особого труда определить наиболее вероятное место высадки десанта. Это, конечно, была Евпатория, достаточно крупный порт на западном побережье Крыма, который ближе всего расположен к Севастополю и сравнительно недалеко от Варны, где базировались союзники до вторжения в Крым. Весь образ действий князя Меншикова говорит о том, что он еще до начала боевых действий составил довольно точный прогноз их развития и выработал план, как сорвать замыслы союзного командования. Те же, кто обвиняет Меншикова в нерешительности и бездарности, не могут предложить никакого другого плана, даже спустя десятилетия после войны. Вся их аргументация сводится к наскоку и требованию блистательной «виктории», тогда как Меншиков явно думал о войне в целом, принимая во внимание и боевые действия на других направлениях.

Севастополь, таким образом, был ключом к Крыму и к победе в войне для англичан и французов. Для Меншикова было выгоднее всего, чтобы противник вцепился в него покрепче, всеми силами. Тогда у высадившихся войск и поддерживающего их флота не будет сил и возможностей для осуществления атак на другие крымские города, в особенности на Керчь, через которую шло все снабжение русской армии и флота в Крыму и которая была совершенно не укреплена. «А между тем значение Керчи было громадно: каботажное торговое плавание, имевшее базу в Керчи, кормило всю крымскую армию и войска северной части Кавказского побережья», — писал Е.В. Тарле⁴.

Далее, можно сделать и такое предположение, что Меншиков первым понял, что эта война будет идти не так, как предыдущие, и в ней будет высока роль общественного мнения в воюющих странах. Этот фактор будет влиять на командование, толкать его к тем или иным действиям, и он может как способствовать успеху, так и мешать ему. Судя по всему, Меншиков также понял, что в этой войне русской армии и флоту не нужно одерживать блистательных «викторий» в стиле победы Нахимова под Синопом. Общественное мнение в Англии и Франции было настроено резко против России, и русские победы будут только подливать масла в огонь. Общественное мнение будет требовать продолжения войны. Можно было бы разбить союзный десант под Евпаторией, но это кончилось бы скорой присылкой новой армии и возможной высадкой в другом месте, например в той же Керчи.

Нужно было позволять союзникам одерживать победы, но победы кровавые, с горами трупов и целыми пароходами раненых, которые были бы «пирровыми победами», весьма деморализующими и армию, и общественное мнение. Все битвы, которые провел в Крыму Меншиков, характеризуются общими моментами: решительной и упорной схваткой, переходящей потом в отступление, и союзники ни разу не решались преследовать отступающие русские войска. Так было в битве на реке Альме, под Балаклавой и при Инкермане.

Историки часто говорят о бездарности и нерешительности Меншикова, якобы упустившего очередную славную «викторию», однако тут же пишут, какие тяжелые потери наносились англо-французским войскам и как эти победы подрывали их моральный дух. Сражение на Альме 8 сентября 1854 года, после которого русские войска отступили, а некоторые батальоны даже бежали, тем не менее, сломило наступательный дух англо-французских войск. Даже неукротимый маршал Сент-Арно, не решился преследовать отступающие русские войска, а барон Реглан оставил свои войска на занятых холмах, поскольку опасался ночного нападения. Альма совершенно определенно была «пирровой победой». «Участвовавший в битве герцог Кембриджский, на глазах у которого 36 русских орудий расстреляли картечью первую бригаду легкой дивизии, пытавшуюся занять виноградники близ Бурлюка, выразился о сражении под Альмой в том смысле, что если англичанам суждено одержать еще одну такую победу в Крыму, то они останутся с двумя победами, но без войска»⁵. Очевидцы описывают груды трупов в редутах, огромное количество раненых, ужасные раны от русской картечи. Палубы пароходов, заполненные ранеными, превращались в гниющую массу, в которой копошились черви. Немногочисленные врачи мало чем могли помочь, и раненые массами гибли от шока, кровопотери, заражений и инфекций. Несмотря на численное превосходство, союзники понесли сопоставимые потери — около 5 тыс. человек, против 5,7 тыс. русских.

Сент-Арно, сразу после сражения на Альме, которому оставалось жить всего семь дней, принял последнее в своей жизни военное решение, которое предопределило ход всей войны в Крыму, — он решил отказаться от нападения на Северную сторону города, и решил обойти город и осадить его с южной стороны, где укрепления были намного слабее⁶. С этим решением согласился и барон Реглан.

Меншиков же предпринял следующее. Во-первых, он запретил Нахимову выходить в море, чтобы дать бой англо-французской эскадре. При огромном численном перевесе, союзнический флот, имевший 89 кораблей, в том числе 50 колесных и винтовых пароходов, скорее всего, разбил бы русскую эскадру и это открыло бы доступ в севастопольские бухты. От этого было бы полшага до взятия Севастополя. Это решение потом вызвало долгую дискуссию в исторической литературе как в России, так и за рубежом. Во-вторых, он приказал снять с парусных кораблей пушки и вместе с экипажами передать их на укрепление сухопутной обороны, а пять кораблей затопить так, чтобы перекрыть вход в бухту. Раньше Меншиков собирался закрыть вход в бухту гальваническими минами системы проф. Б.С. Якоби, но из-за того, что не мог ко времени получить готовые и годные мины, отказался от этого плана. В-третьих, Меншиков собрал почти всю армию, отступившую к Севастополю, и через три дня после сражения на Альме, увел ее на Бельбек. Русские и союзные войска в своем движении практически разминулись, французам удалось захватить отставший русский артиллерийский парк.

Ни Нахимов, ни Корнилов, ни другие генералы не понимали действий Меншикова. Но, рассматривая все последующие события и общий исход сражений в Крыму, становится понятно, что этим Меншиков сумел добиться весьма интересного результата. По существу, он блокировал союзную армию в Крыму, собравшуюся на полуострове между Южной стороной Севастополя, Сапун-горой и Балаклавой, превратив осаждающих в осажденных. Хотя англо-французские войска снабжались по морю и получали подкрепления, все-таки они не могли сосредоточиться против одной цели. Если они бросали все силы на штурм Севастополя, то они могли получить фланговый удар от Меншикова. Если все силы бросались против армии Меншикова, то им в тыл мог ударить севастопольский гарнизон. Потому англичане и французы построили длинную оборонительную линию вдоль Черной речки, от Балаклавы до Килен-балки, чтобы защититься от фланговых ударов Меншикова.

Перекрытие бухты потопленными судами обрекло англо-французский флот на пассивную роль. Войти в гавань они не могли — мешали потопленные суда, а участие в первой бомбардировке Севастополя 5 (17) октября 1854 года кораблей союзной эскадры оказалось неудачным, огнем с береговых батарей было повреждено пять французских и два английских линейных корабля. Эти потери были более чем ощутимы. Вообще, огонь русской артиллерии был настолько мощным и точным, что заставил союзников отказаться от штурма, намеченного после окончания бомбардировки. Провал штурма поставил их в замешательство: город не взят, армия Меншикова не разгромлена, скоро наступает зима и зимние шторма на Черном море. Принявший командование французскими войсками дивизионный генерал Франсуа Сертен Канробер не знал, что делать, и не решался ни на штурм, ни на нападение на русскую армию на Бельбеке.

Вот это, по всей видимости, и был план Меншикова в действии — загнать англо-французскую армию в безвыходное положение, вынудив ее сражаться на два фронта. Дальнейший план был достаточно очевиден: атаками и отражением попыток штурма Севастополя измотать англо-французскую группировку, а потом сбросить ее в море. Первую атаку Меншиков предпринял 13 (25) октября 1854 года под Балаклавой, атаковав турецкие редуты, которые прикрывали тыл союзных войск и гавани в Балаклаве и в бухте Камышовой, куда направлялись английские и французские транспорты. Удар был направлен по коммуникациям противника. Это сражение стало известно двумя эпизодами. Первый эпизод — оборона 93-го шотландского полка, который из последних сил отбил атаку русской конницы на Балаклаву. Полк был построен в две шеренги, и этот бой получил название thin red line — «тонкая красная линия», превратившееся в расхожее выражение. Второй эпизод — атака бригады легкой кавалерии под командованием генерал-майора Джеймса Браденелла, графа Кардигана, которая была отбита с огромными потерями для англичан. Всего за 20 минут боя элитная кавалерийская бригада, в которой служили представители аристократических родов Англии, была разбита и уничтожена. Выражение the charge of the light Brigade также стало общеупотребительным выражением безрассудного поступка, и это поражение сильнейшим образом повлияло на настроения в английской армии, на общественное мнение в Англии. Барон Реглан даже хотел перенести базу своего флота в Казачью бухту, однако в Балаклаве уже строились пристани и от них прокладывались железные дороги к полевым позициям союзных войск. Английская пресса переменила отношение к войне, а в Палате общин даже состоялось специальное заседание по расследованию этой атаки бригады легкой кавалерии.

Вторая атака — сражение при Инкермане 24 октября (5 ноября) 1854 года, по сути дела сражение за килен-балочное плато и подступы к Сапун-горе, где располагались англичане. Плато было довольно узким, с двух сторон ограничено глубокими балками и высокими обрывами, практически непреодолимым для солдат. Наступать на эту английскую позицию можно было или с севера, от Инкерманского моста, или с юга, от Балаклавы через Кадикой. Южное направление было легче и атака русских могла отрезать англичан от Балаклавы и их порта. Но и у союзников была возможность нанести поражение русским войскам. Потому было принято решение атаковать английские позиции с северного направления, в лоб, при поддержке второго отряда под командованием генерал-лейтенанта Павлова, который должен был подняться на плато, двигаясь вдоль по склонам Каменоломного оврага. В этом сражении определенно сказалось превосходство английских войск в вооружении и массовом применении штуцеров и ружей Минье, что позволило нанести большой урон наступавшим плотным строем русским войскам. Из 35 тыс. человек обоих отрядов генералов Ф.И. Соймонова и П.Я. Павлова выбыло 10,7 тыс. человек, хотя, по данным М.И. Богдановича, в число потерь были включены также ранее умершие от ран и болезней. Однако среди погибших было много офицеров, был убит в бою и сам генерал Соймонов. Англичане и французы потеряли 4,3 тыс. человек. Позиции англичан взять не удалось.

В дальнейшем не было недостатка в поиске виновных, и в таком качестве назывался сам Меншиков, генерал от инфантерии П.А. Данненберг, и генерал П.Д. Горчаков, который командовал Чоргунским отрядом, стоявшим на реке Черной, в котором было 22,4 тыс. человек при 88 орудиях. Укоренилось мнение, что если Горчаков привел бы свой отряд на помощь, то сражение закончилось бы победой. В качестве причин поражения также упоминалось отсутствие карты местности, которую доставили только на следующий день после сражения. Однако, здесь явно было больше желания увидеть славную «викторию», якобы упущенную нерешительными генералами, чем осмысления всего хода боевых действий и замысла, которым руководствовался Меншиков.

Командующий, очевидно, возлагал большие надежды на это сражение и на взятие позиций на килен-балочном плато и Сапун-горе, откуда правый фланг англо-французского осадного корпуса подвергался бы постоянной опасности. Барон Реглан в разговоре с французским командующим маршалом Канробером в тот момент, когда русские войска были на плато, употребил грубое и простонародное выражение, означающее «мы совсем пропали». Английские бригады были разгромлены и частично обращены в бегство, и только помощь французов спасла их от окончательного разгрома. В тот день союзники стояли на грани очень серьезного поражения, которое смогло бы повернуть весь ход войны в Крыму в пользу русских.

Последствия победы были бы примерно такими. В дальнейшем наступлением со стороны Севастополя, килен-балочного плато и подступов к Сапун-горе, и на Балаклаву со стороны Мекензиевых гор можно было бы разгромить осадный корпус и прижать его к морю. Это означало бы полное поражение союзников. Для этого завершающего удара и нужен был Чоргунский отряд, и потому его нельзя было бросать в кровопролитную схватку за плато. Если бы этот завершающий удар состоялся бы сразу после сильнейшего шторма 2 (14) ноября 1854 года, потопившего множество судов и лишившего союзный корпус продовольствия, одежды, а также большого количества пушек и боеприпасов, то он несомненно оказался бы решающим. У союзников после Инкерманского сражения было мало боеприпасов. С 12 ноября (по н. ст.) английская артиллерия под Севастополем сократила огонь, а с 24 ноября и вовсе его прекратила, не было снарядов. Англичане даже собирали русские ядра, подходившие по калибру. Союзную армию, практически лишенную боеприпасов, можно было бы взять в штыки.

Однако, англичане и французы, выбив почти треть наступающих русских войск ружейным и пушечным огнем, отстояли позицию, сделав реализацию этого плана невозможной. Более того, они спешно возвели на этих позициях укрепления, сделав их совершенно неприступными. На Меншикова это произвело большое впечатление, и он разочаровался в дальнейших перспективах сражений за Севастополь, сочтя его сдачу неизбежной. Русская армия также израсходовала в этом сражении свои запасы боеприпасов, и уже 3 (15) ноября 1854 года Меншиков писал, что армия истратила почти все запасы пороха и надеется только на доставку 1200 пудов из Новочеркасска. О повторении атаки в ближайшее время не могло быть и речи, хотя противник был сильно измотан, лишен запасов и сильно страдал от усиливающейся эпидемии холеры.

Одна неудача перечеркнула весь план разгрома англо-французских войск, который мог бы стать одной из наиболее выдающихся побед русской истории. Если бы этот план был реализован до конца, то, конечно, жаждущее славных «викторий» общество стало бы превозносить Меншикова и возвело бы его в ранг выдающихся полководцев. Вместо этого он получил в феврале 1855 года, незадолго до смерти императора Николая I, отставку и был ославлен как трусливый и нерешительный военачальник.

Между тем, даже не добившись победы, Меншиков заложил основы ничейного исхода войны. Союзные командующие так и не решились дать крупного сражения русским войскам, стоящим вне Севастополя, а сосредоточились на попытках штурма осажденного города. Эта задача отняла у них немало сил, времени и потребовала колоссальных жертв. Севастополь прекрасно оборонялся и его гарнизон сумел отбить штурм 6 (18) июня 1855 года с огромными потерями для французов и англичан. Этот штурм новый командующий французскими войсками дивизионный генерал Жан-Жак Пелисье осуществил вопреки указанию императора Наполеона III о том, что нужно разгромить сначала русские войска под Бахчисараем. В конце концов Южная сторона Севастополя была взята, но это мало что дало англо-французским войскам, поскольку русская армия вовсе не покинула Крым и обороняла труднодоступные Инкерманские высоты, Мекензиевы горы, и вообще в окрестностях Севастополя находилось 115 тыс. русских войск.

После огромных трудов и потерь в прошедших боях, у командующих англо-французскими войсками уже не было желания продолжать попытки наступать на русскую армию, хотя у них было больше сил и было уже неплохо налажено снабжение войск. Наполеон III также решительно не хотел продолжения боевых действий против русской армии ни в Крыму, ни где-либо еще. В общем и целом, постоянные большие потери англо-французских войск в сражениях и попытках штурма Севастополя, в конце концов подорвали силы интервентов.

Война ограничилась стычками, рейдами союзного флота на Кинбурн, Тамань, Фанагорию, Мариуполь. Ее исход решила Кавказская кампания и взятие турецкой крепости Карс 14 (26) ноября 1855 года. После этой победы начались переговоры, завершившиеся подписанием мирного соглашения.

Помимо неудачи под Инкерманом, план Меншикова погубил также петербургский ура-патриотизм. Петербургское общество, считавшее Россию не только могущественной державой, освободительницей славян, и уже предвкушавшее русский флаг над Босфором и Дарданеллами, было обескуражено боями в Крыму. Здесь надо понимать, что это было общество, для которого Отечественная война 1812 года и Заграничные походы были живой и не столь уж давней историей. Кроме того, предшествующая высадке союзников в Крыму война с Турцией была для русской армии и флота успешной, разгромлены и отброшены турецкие армии, блестяще разгромлен турецкий флот в Синопе. Императорский двор и петербургское общество ждали таких же блестящий «викторий» над англо-французскими войсками.

Но вместо этого они услышали о высадке союзников в Крыму и об Альме. Меншиков, впрочем, отчасти сам создал негативное мнение об этой битве, поскольку приказал гонцу сообщать то, что видел. Ну вот гонец и рассказал о том, как русские войска бегут, поскольку он действительно видел несколько отступавших в беспорядке батальонов. На Петербург это произвело самое угнетающее впечатление, и зародилось мнение, что война проиграна. Николай I даже ждал известий о падении Севастополя.

Хотя при Альме никакого повального бегства не было, русские войска в основном отступили в порядке, вплоть до того, что тяжелораненые и искалеченные солдаты шли пешком в Севастополь, не желая сдаваться врагу. Союзники же не решились преследовать отступающих. Да и потом, несмотря на все широко разрекламированные победы, дела у союзников шли ни шатко ни валко: Севастополь держался, цели кампании не были достигнуты. Патовая ситуация. Нападения же на Балтике, в Баренцевом море и в Тихом океане были отбиты. Но в Петербурге войну считали проигранной, упавшие духом придворные вину возлагали на Меншикова, и ему попросту не дали довершить свой план разгрома англо-французских войск под Севастополем. 15 февраля 1855 года он был отставлен от командования Крымской армии.

Так что, мнение о том, что якобы Крымская война не задалась из-за трусости и нерешительности Меншикова, есть такой же стереотип, как и мнение о том, что Российская империя была отсталой перед лицом своих европейских противников и изначально обреченной на поражение. Меншиков действовал весьма эффективно, разумно и сделал очень многое для того, чтобы Крымская война не завершилась разгромным поражением России.

Примечания

1. Тарле Е.В. Крымская война: В 2 т. Т. 2. М.—Л., 1944. С. 23.

2. Тарле Е.В. Крымская война: В 2 т. Т. 2. М.—Л., 1944. С. 12.

3. Тарле Е.В. Крымская война: В 2 т. Т. 2. М.—Л., 1944. С. 124.

4. Тарле Е.В. Крымская война: В 2 т. Т. 2. М.—Л., 1944. С. 8.

5. Тарле Е.В. Крымская война: В 2 т. Т. 2. М.—Л., 1944. С. 141.

6. Там же. С. 125.