Столица: Симферополь
Крупнейшие города: Севастополь, Симферополь, Керчь, Евпатория, Ялта
Территория: 26,2 тыс. км2
Население: 1 977 000 (2005)
Крымовед
Путеводитель по Крыму
История Крыма
Въезд и транспорт
Курортные регионы
Пляжи Крыма
Аквапарки
Достопримечательности
Крым среди чудес Украины
Крымская кухня
Виноделие Крыма
Крым запечатлённый...
Вебкамеры и панорамы Карты и схемы Библиотека Ссылки Статьи
Интересные факты о Крыме:

Исследователи считают, что Одиссей во время своего путешествия столкнулся с великанами-людоедами, в Балаклавской бухте. Древние греки называли ее гаванью предзнаменований — «сюмболон лимпе».

Главная страница » Библиотека » К. Хибберт. «Крымская кампания 1854—1855 гг. Трагедия лорда Раглана»

Глава 14. Хаос

Необходимо предпринять что-то для того, чтобы поднять снабжение армии до удовлетворительного уровня.

Лорд Раглан

I

23 ноября полковник Белл записал в дневнике: «Дожди превратились в настоящие потоки воды, которые, подобно горным рекам, текли в долину. Земля размокла, дороги превратились в непроходимую грязь. Солдаты работают до изнеможения; ежедневные рационы продолжают уменьшаться. Солдаты ходят в траншеи и обратно мокрые, по колено в грязи. Непонятно, как они вообще умудряются выживать».

Осада теперь велась очень пассивно. Каждый день с той и другой стороны звучало всего по нескольку выстрелов. Постоянные дожди сделали получение боеприпасов из Балаклавы почти невозможным. «Используемые в качестве транспорта быки и лошади умерли или настолько ослабли, что не могут работать, — писал домой 27 ноября адъютант генерала Буллера, — повсюду в грязи лежат мёртвые или умирающие животные. В каждом кавалерийском полку от холода и голода ежедневно умирают в среднем по три лошади. Лошади отгрызают друг у друга хвосты. Сегодня я видел лошадь, которая ела покрытый грязью кусок брезента».

Гибли не только лошади. «Сообщается, что в ночь после урагана от переохлаждения умерли несколько человек, — написал для одного из лондонских журналов капитан Годфри, — некоторые не могут без посторонней помощи покинуть траншеи. Похоже, что дела идут скверно». «Люди умирали целыми группами, — вспоминал Тимоти Гоуинг, — из-за отсутствия убежища от холода, одежды и пищи. Лагерь похож на огромную свалку, траншеи заполнены грязью и водой по колено. Солдаты умирают на посту от истощения... Рационы еды урезаны наполовину — полфунта мокрых галет и полфунта солонины (говядины или свинины). Выдавали и кофе, но в сыром виде. Не было ни малейшей возможности готовить его. Почти не было дров для обогрева, только немногим счастливцам удавалось отыскать несколько кусков дерева». Солдаты, качаясь, возвращались из траншей в лагерь, мокрые и голодные. Они получали свои отсыревшие галеты и кусок солонины. Иногда мясо было настолько жёстким, что хотелось рубить его топором. Сцены были просто душераздирающими.

Тыловая служба, продолжал он, «была полностью дезорганизована». И это была ужасная правда. Дорога к складам в Балаклаве была усеяна трупами лошадей, мулов и волов, находящихся в различной стадии разложения. Капитан Клиффорд с удивлением обнаружил, что ему пришлось потратить целый день на то, чтобы съездить в Балаклаву и вернуться обратно в лагерь 2-й дивизии. Солдатам приходилось нести на себе продукты, боеприпасы и имущество, так как измученные вьючные животные просто не могли справиться со всем потоком грузов, необходимых для того, чтобы обеспечить хотя бы минимальные потребности армии. Солдатский паёк, который газета «Таймс» когда-то называла «превосходным и разнообразным», к концу месяца уменьшился почти в четыре раза.

В самой Балаклаве царила полная неразбериха. Адмирал Боксер, отвечавший за транспортное сообщение с Константинополем, не смог справиться с этим хаосом. Капитан Шипли, находившийся в балаклавском госпитале после ранения на Альме, писал матери, что «в Балаклаве отсутствует руководство, точнее, оно есть, но имя ему адмирал Боксер. Создаётся впечатление, что этот человек за всю свою жизнь так и не сделал ничего путного». Корабли и транспортные суда приходили в переполненную гавань без предварительного уведомления; никто никогда не знал заранее, какой груз они везут. Иногда корабли делали по два рейса из Константинополя в Балаклаву неразгруженными. Адмирал Боксер никогда не знал точно, сколько судов имеется в его распоряжении, где они будут разгружены и получат ли топливо. Бывало, что пустые корабли спокойно стояли в ожидании на рейде, а адмирал в ответ на запросы военных заявлял, что у него нет сейчас свободного транспорта. Он никогда не вёл учётных записей. Раглан писал об этом человеке: «Во всём, что касается адмирала Боксера, я бессилен. Кажется, что этот человек просто не способен выполнять свои обязанности». Суда целыми днями и даже неделями ждали на внешнем рейде, когда они получат разрешение на вход в Балаклаву и разгрузку. Когда они, наконец, заходили в гавань, команды, привычные к тому, что можно было увидеть в восточных портах, тем не менее поражались. После шторма бледно-зелёные воды порта напоминали выгребную яму, в которой можно было увидеть то, что не могло нарисовать никакое воображение. Бледные разбухшие тела мёртвых людей, верблюдов, лошадей, мулов, волов, кошек, собак, грязь и нечистоты, производимые целой армией и многочисленными госпиталями. Всё это плавало среди обломков мачт, ящиков, кип сена, галет, коробок от лекарств и медицинских инструментов, разлагающихся внутренностей и шкур скота, выброшенных за борт судовыми поварами.

На самой пристани порядка было не больше. Кучи угля сваливались поверх мешков, из дыр в которых сыпалась мука; тюки с бельём использовались как островки в непролазной грязи; разбитые ящики, гниющие мясные туши, боеприпасы, тысячи палаточных кольев, части сборных деревянных домов — всё это без всякой системы хранилось на складах или прямо на улице. Солдаты садились покурить на бочонки с порохом. Зловоние было ужасным. Повсюду бродили крысы и бездомные собаки. Турецкие солдаты умирали от ран и от голода прямо на улицах. «Прежде мне никогда не приходилось видеть, как умирает человек», — с горечью признался один из очевидцев. Почти все здания маленького городка были заняты госпиталями. Сквозь двери и окна, завешанные грязными гниющими бинтами, доносились стоны и крики раненых и умирающих, на которые, впрочем, никто больше не обращал внимания. Люди привыкли к виду страданий и смерти. В таких «больницах» турецкие солдаты «умирали как мухи», и каждый день невозмутимые могильщики волокли мёртвые тела на местное кладбище, где уже с трудом можно было отыскать место, чтобы выкопать новую яму для очередной дани смерти. Из наспех вырытых неглубоких могил высовывались человеческие кости и полуразложившиеся тела.

В этот городок, в котором, казалось, воплотились самые страшные ночные кошмары, прибывали солдаты и офицеры боевых частей, чтобы уговорами, мольбами или угрозами получить необходимое для себя и для товарищей имущество. Тыловые офицеры пытались рассматривать каждый запрос в соответствии с уставами, к чему их долго и тщательно готовили.

Вот типичный пример аргументов и контраргументов в таких диалогах. Офицер-врач с парохода-госпиталя на берегу беседует с тыловиком, у которого пытается получить печку.

— Трое больных этой ночью умерли от холеры. Это произошло потому, что на пароходе жутко холодно. Если не исправить положение, то очень скоро умрёт ещё много людей.

— Вам необходимо заполнить соответствующий запрос, подать его по команде в штаб, а затем получить оттуда подписанный экземпляр.

— Но пока я буду этим заниматься, умрёт ещё несколько больных.

— Ничем не могу вам помочь. Я должен получить заполненный запрос.

— Ещё одна такая ночь будет последней для многих моих людей.

— Я действительно не могу ничего поделать. Мне нужен этот документ, чтобы выдать вам печку.

— Ради всего святого, дайте мне её на время. Я готов взять на себя полную ответственность за её сохранность.

— Мне искренне жаль, но я не могу этого сделать.

Тыловой офицер искренне верил, что действительно не может этого сделать. Перед ним стояла сложная дилемма. Если он сейчас поможет этому доктору, кто поручится, что завтра не придут другие и не потребуют того же? У него на складе хранится строго учтённое небольшое количество печек. Возможно, на кораблях, которые пришли под разгрузку, пришли ещё печки для армии; но суда приходили в Балаклаву без всякой системы, и никто не мог знать точно, что именно они везут. Возможно, потребуется несколько дней, чтобы добраться до контейнера с печками, который может лежать где-нибудь на дне трюма. Что в таком случае делать с остальным выгруженным имуществом? Ведь на складе нет для него места. И в конце концов, учётом и распределением прибывающего имущества занимается совсем другая служба.

Офицерами тыла двигала не тупость, как писали газеты, и не равнодушие, как уверяли фронтовики. Они сами считали, что поступают так, как того требует устав и интересы службы. Оказалось, что вся система снабжения построена так, что в условиях войны становилась недееспособной. И требовались не дни и даже не месяцы для того, чтобы усовершенствовать систему управления и снабжения в армии, которую оторвали от сладких грёз о былом величии и бросили в действительность, в которой одного героизма было недостаточно.

А солдаты тем временем продолжали умирать, и с этим нужно было что-то делать.

II

«Необходимо что-то срочно предпринять, — писал Раглан в меморандуме на имя начальника тыловой службы армии генерала Филдера, — для того, чтобы организовать нормальное снабжение армии, иначе это приведёт к самым худшим последствиям. Я получаю жалобы ежедневно. Необходимо устранить все бюрократические барьеры». Далее он привёл рапорт офицера, который прибыл в Балаклаву за овощами и получил от тыловых офицеров отказ с комментариями, что они не могут удовлетворить запрос на количество менее 2 тонн1.

«Я надеюсь, — продолжал Раглан, — что это неправда. Если же это соответствует действительности, то такой ответ — нонсенс, и мне хотелось бы знать, кто дал тыловым офицерам право так себя вести... Мне хотелось бы думать, что здесь имеет место редкий случай легкомыслия, тем не менее недопустимого в то время, когда необходимо мобилизовать все возможности для организации нормального снабжения войск».

Почти каждый день командующий получал жалобы и также ежедневно писал многочисленные указания, приказы, меморандумы, депеши, рекомендации, выговоры и инструкции. Кроме того, он взял на себя тяжкий труд лично извещать родителей всех погибших офицеров о смерти сыновей. Он разработал новый вариант медицинской повозки взамен нескольких, прибывших из Англии и оказавшихся слишком тяжёлыми и ненадёжными. Каждый документ, прибывавший в штаб, командующий изучал лично. Каждый документ, отправленный из штаба, он проверял тоже лично, а большинство таких документов писал сам. Многие вопросы, которыми должны были заниматься другие, ложились на плечи старого генерала. Он никому не позволял наводить порядок в своих бумагах. Многочисленные документы, казалось, были без всякой системы разбросаны на его рабочем столе, на кровати и даже на полу, но Раглан за несколько секунд мог найти нужную ему бумагу. Он поднимался в шесть часов утра и при свете свечи работал до восьми часов. После завтрака он проводил совещания с генерал-квартирмейстером, генерал-адъютантом, командующими инженерными войсками и артиллерией, начальником службы тыла и главным инспектором госпиталей. Выслушав доклады подчинённых, Раглан вновь возвращался за письменный стол и работал до обеда. Во второй половине дня он встречался с командирами дивизий и со всеми офицерами, желающими обратиться к нему. С этих встреч он возвращался один, реже в сопровождении двух адъютантов и конного ординарца и вновь работал с документами до восьми часов вечера. После ужина, который был чуть ли не единственной возможностью пообщаться с французскими союзниками и обменяться с ними мнениями, Раглан опять шёл к себе в комнату и вновь работал над своими бумагами в молчании и одиночестве. Никто не знал, сколько времени он проводил по ночам за письменным столом. Но почти всегда за полночь, а иногда и в час, и в два часа ночи в комнате командующего горела свеча. И даже когда Раглан ложился спать, ещё долго часовой слышал, как он переговаривается с генералом Эйри, комната которого была отделена от спальни командующего деревянной перегородкой. Командующий позволял себе нарушать строгий распорядок рабочего дня только по воскресеньям, когда он читал Библию и принимал у себя священника.

Он вникал в каждую мелочь армейского быта и глубоко переживал страдания, которые испытывали его подчинённые. Однажды он узнал, что жена капрала 23-го полка родила дочь и ютится с ней в землянке. Раглан приказал доктору навестить женщину и передать ей продукты из его собственных запасов. На следующий день он лично навестил молодую мать. День выдался настолько холодным, что офицерам, писавшим домой, казалось, что чернила замерзают на кончике пера. Ветер с воем бросал в лицо Раглана комья снега со льдом. Подъехав в лагерь лёгкой дивизии, Раглан обнаружил молодую женщину и её мужа стоящими на коленях перед входом в их убогое жилище. Оставив им продукты и тёплую одежду, на следующий день генерал отправил им утеплённую палатку, которую получил в подарок от друзей из Англии.

Никто лучше командующего не был осведомлён о том, в каком опасном положении находилась армия, какие лишения и страдания испытывали её солдаты. Но позже, когда в адрес Раглана посыпались обвинения в её многочисленных бедах, никто, кроме его приближённых, не знал, как упорно он работал, пытаясь побороть их.

Задолго до высадки в Крыму он просил предоставить ему больше наземного транспорта, но эта просьба была проигнорирована. В день высадки он приказал генералу Эйри срочно запросить в Англии пресованное сено. 8 августа Раглан доложил герцогу Ньюкаслскому о том, что при существующем снабжении имуществом и продовольствием армия вряд ли сможет зимовать в Крыму. 12 октября он приказал генералу Филдеру создавать в Скутари запасы топлива. На все восторженные поздравления и призывы из Лондона Раглан отвечал сдержанно и осторожно. Но когда перед битвой за Балаклаву он письменно предупредил Лондон о том, какими суровыми бывают крымские зимы, получил в ответ письмо от герцога Ньюкаслского, в котором тот сообщал, что лорда «ввели в глубокое заблуждение». Герцог даже прислал книгу, где было написано, что крымский климат, вне всякого сомнения, относится к самым мягким и благоприятным на земле. В первых числах ноября, когда ещё было неизвестно, кто победит при Инкермане, Раглан отправил одного из офицеров на южный берег Чёрного моря для закупки древесины, из которой планировал построить дома для всей армии. В Лондоне обещали обеспечить армию сборными домами, но так и не сделали этого. В Синоп, Самсун и Трапезунд были отправлены суда для закупки досок.

В тот же день Раглан предупредил генерала Филдера о том, что армии придётся зимовать в Крыму. Он просил генерала принять во внимание этот факт и в соответствии с ним планировать деятельность своей службы. Несколько дней спустя Филдер, в свою очередь, отправил послание в министерство финансов Чарльзу Тревильяну, в котором обратил внимание на две объективные трудности, которые его служба не в силах преодолеть:

«Я глубоко признателен за всё, что делается с целью обеспечить армию всем необходимым на зиму... В эту переполненную небольшую гавань одновременно может заходить лишь небольшое количество наших судов... Учитывая то, что осада предполагает расход многочисленного имущества, мы можем обеспечить лишь небольшое количество, необходимое для деятельности наших войск. К тому же после прошедших дождей дорога из порта в места расположения частей стала практически непроходимой. Существующее положение ещё более ухудшится с приходом зимы. Нам придётся обеспечить снабжение армии топливом и многим другим имуществом. Одним словом, я очень обеспокоен и полон самых мрачных предчувствий».

Это письмо было написано 13 ноября. На следующий день разразился ураган, который унёс много ценного имущества, и беспокойство генерала Филдера ещё более усилилось. Так, например, он потерял двадцатидневный запас одного только сена.

Лорд Раглан отреагировал на произошедшее очень быстро. «Я настоятельно прошу, — писал он герцогу Ньюкаслскому, — срочно предпринять необходимые шаги для пополнения армейских запасов. Потери тыловых служб чрезвычайно велики. Генерал Филдер считает, что очень скоро армия будет испытывать недостаток в боеприпасах, продовольствии и фураже... В настоящее время необходимо срочно отправить в Крым судно с ружейными патронами».

На следующий день командующий с генералом Эйри выехали в Балаклаву, чтобы лично оценить ущерб от урагана. От увиденного в городе генералы пришли в ужас. По приказу командующего пострадавших поместили в госпитали; шкуры убитых животных было решено сохранить и использовать при постройке домов в качестве крыш; суда были срочно отправлены для закупки брёвен. Следующим утром Раглан вновь обратился к герцогу Ньюкаслскому. «Вы не сможете обеспечить нас всем необходимым, — писал он, — ведь нам нужно так много разнообразного имущества».

18 ноября майор Ветеролл отправился в Константинополь с длинным списком того, что должен был там закупить. Филдеру было дано разрешение закупать сено и солому где угодно, по всему Черноморскому побережью, после того, как он в течение двух месяцев не мог получить фураж из Англии.

Раглан и Эйри оба понимали, что наличие необходимых запасов бесполезно при отсутствии хорошей дороги. Бэргойну поручили определить необходимое число рабочих для её строительства. Он заявил, что для этого потребуется труд тысячи человек и два месяца времени. Но даже если бы людей удалось найти, добавил он, этого недостаточно — нужны инструменты, которых нет. За инструментами тотчас был отправлен в Константинополь офицер службы генерал-квартирмейстера. Оставалось решить проблему нехватки людей.

«Не в моих силах заставлять людей, — писал Раглан герцогу Ньюкаслскому, — которые с первого дня высадки работали на пределе своих сил, ещё и строить дорогу. В госпиталях в Крыму находится около 3 тысяч человек, в Турции — ещё 8 тысяч. В отдельные дни количество способных держать в руках оружие, даже с учётом вернувшихся в строй, не превышает эти 11 тысяч. Из вернувшихся многие настолько слабы, что едва ли могут считаться полноценными солдатами. Люди несут службу в заполненных грязью траншеях, иногда по шестнадцать часов и даже целыми сутками. Они проводят там по пять-шесть ночей в неделю».

Англичане попытались привлечь к строительству дороги турок. Те собирали камни и рыли ямы. Но турки были до такой степени истощены, что лопаты буквально выпадали из их рук. Они умирали сотнями. Попробовали нанимать рабочих, но те умирали ещё быстрее, чем турки.

Обратились за помощью к французским союзникам. Но, как заявили те, у них достаточно собственных проблем. Раглан, по его словам, пытался оказать на них давление, насколько это позволяли правила вежливости. Те были непоколебимы. Он обратился лично к Канроберу, но и это не помогло.

Дорога тогда так и не была построена. Почти все телеги и повозки пришлось бросить, животных стало нечем кормить. «Наши лошади быстро умирают, — писал Раглан, — но мы будем держать их столько, сколько сможем прокормить». Итак, тысячи тонн продовольствия гнили в Балаклаве на складах и в корабельных трюмах, в то время как солдаты были вынуждены носить на себе мимо разбитых телег, трупов животных, умерших и умирающих турок то немногое, что едва позволяло выживать. В госпитальных бараках и палатках стала ощущаться нехватка мест для растущего числа бледных, грязных, измученных болезнями людей, которые больше не могли выполнять свои обязанности.

Как и тыловая служба, медицинский департамент оказался не приспособленным для выполнения тех задач, которые ставила перед ним эта война. Раглан тратил много времени на попытки реорганизовать и сделать более эффективной его работу, на посещения больных и раненых, перед которыми чувствовал себя в неоплатном долгу.

Встречая полное непонимание со стороны главного инспектора госпиталей доктора Холла, который считал, что в работе его службы нет и не может быть серьёзных недостатков, Раглан минимум один, а иногда и более раз в неделю объезжал госпитали. Во время каждой такой поездки он находил новые свидетельства равнодушия и некомпетентности персонала.

Доктор Джон Холл получил среди солдат прозвище Рыцарь Крымских Похоронных Команд и, как об этом с горечью отозвалась Флоренс Найтингейл, вполне её заслуживал. Это был желчный, упрямый и самовлюблённый человек, который считал, что заслуживает более высокого поста, чем должность главного медика экспедиционной армии. Раглан не любил и не уважал его и вскоре после высадки армии в Крыму отправил назад в Скутари для составления доклада о состоянии тамошних госпиталей. Флоренс Найтингейл ещё не приехала туда и не успела посетить эти заведения, где больные, как она позже обнаружила, «жили в грязи и нищете». Сам доктор Холл докладывал, что госпитальная служба на должной высоте и что больные там не испытывают нехватки ни в чём.

Затем он вернулся в Крым, где снова прокомментировал некомпетентность.

С 19 ноября в балаклавском порту стояло транспортное судно «Эйвон», прибывшее туда, чтобы забрать раненых. Через две недели оно было переполнено. Раненые и больные лежали на палубе, укрытые лишь собственной шинелью, иногда одеялом, под присмотром единственного молодого хирурга. Их страдания были ужасающими; было невыносимо грязно. Офицер, навещавший там одного из своих знакомых, был настолько рассержен и ошеломлён увиденным, что немедленно отправился с докладом к Раглану.

Он приехал в штаб после полуночи. Командующий послал за доктором Холлом и потребовал от него немедленных объяснений. Вскоре Раглан, решивший поднять медицинскую службу армии до должного уровня, уволил главного медика Балаклавы доктора Лоусона. Доктору Холлу был объявлен выговор в приказе от 15 декабря. В ответ на это Холл, уязвлённый вмешательством командования в дела его службы, назначил доктора Лоусона начальником военного госпиталя в Скутари.

Получив в очередной раз свидетельства неудовлетворительной работы медицинской службы армии, Раглан писал:

«Командующий армией вынужден с сожалением отметить плохую организацию работы службы медицинского департамента, в чём он вчера имел возможность убедиться лично. Из расположения одной из частей больные были направлены в госпиталь в Балаклаву, о чём был заблаговременно предупреждён офицер медицинской службы. Однако службы госпиталя не сделали никаких приготовлений к приёму больных. В результате больные были вынуждены провести несколько часов на улице при очень холодной погоде. Имя ответственного медицинского офицера известно командующему. Сейчас он не намерен называть его, однако требует от этого офицера не допускать подобного пренебрежения к своим служебным обязанностям в будущем. Заместителю главного инспектора госпиталей доктору Думбраку надлежит в дальнейшем оформлять все свои приказы медицинскому персоналу, ответственному за организацию приёма больных, только в письменном виде. Впредь все больные будут следовать в госпитали Балаклавы или на госпитальные суда в сопровождении не только офицера медицинской службы, но и адъютанта штаба командующего, наделённого всеми полномочиями для организации их надлежащего приёма и размещения».

Но, как признался в беседе со своим адъютантом сам Раглан, все эти меры напоминали попытку залатать решето: с каждым днём обнаруживались всё новые и новые вопиющие недостатки. Приказы, рекомендации, новые правила, предложения по улучшению работы поступали из штаба во все армейские департаменты. Однако почти всегда они попросту игнорировались. Ведь невозможно с помощью бумаг изменить природу человека и мгновенно реформировать организацию работы армейских служб. Конечно, все понимали, что такие реформы необходимы, что они придут, но пока многие люди страдали, дожидаясь необходимых всем изменений. Что можно сделать, в отчаянии восклицал Раглан, если тыловик недоумённо пожимает плечами в ответ на указание командующего армией упростить процедуру получения шинелей для солдат, которая предусматривает заполнение двух десятков бумаг в двух экземплярах? Что делать, если офицеры-тыловики всеми силами цепляются за букву уставов мирного времени, согласно которым солдат должен был получать новую шинель не чаще чем один раз в три года?

«Если бы даже Раглан обладал гением герцога Веллингтона, — сочувственно заявлял капитан Кемпбелл, — то и тогда он ничего не смог бы улучшить в материальном снабжении армии. Для этого ему пришлось бы ежедневно присутствовать в Балаклаве, которая была в руках "банды сумасшедших"».

III

Какой бы страшной ни была царившая в Крыму неразбериха, в Лондоне дела обстояли во сто крат хуже. Для того чтобы попасть в нужные руки, любой армейский документ проходил по сложнейшему лабиринту столичной бюрократии. Например, срочный запрос на получение имущества должен был преодолеть до восьми различных инстанций, прежде чем выяснялось, имеется ли необходимое на складах. Если имущество не могло быть поставлено немедленно, чиновники начинали поиск среди армейских поставщиков и вели с ними бесконечные переговоры, которые продолжались до тех пор, пока сторонам не удавалось договориться о приемлемых ценах и сроках. Наконец все были удовлетворены, комиссионные уплачены, споры разрешены. Теперь приходил чер`д недель и даже месяцев ожидания, пока удавалось получить выполненный заказ.

Но даже наличие необходимого имущества на армейских складах вовсе не означало, что запрос экспедиционной армии будет выполнен без задержек. Зачастую у Адмиралтейства не было транспортных судов для доставки его в Крым. Как ни удивительно это звучит, но у величайшей морской державы, владевшей половиной мирового морского транспорта и имевшей крупнейший в мире флот, не хватало судов для выполнения срочнейших военных перевозок. Об этом лучше, чем кому-либо другому, было известно генералу Эйри. По мнению многих, неустанный труд генерала Эйри на тыловом поприще позволял ему добиться того, что «было бы не под силу никому другому». Однако многие считали, что «энергия генерала была бы более уместна в окопах».

28 ноября 1854 года Эйри отправил в Англию запрос на 3 тысячи армейских и 100 госпитальных палаток и другое имущество, в частности штыковые и совковые лопаты и кирки. 4 апреля 1855 года эта поставка всё ещё была предметом обсуждения в Уайтхолле.

Секретарь Управления вооружений тщательно объяснял ситуацию помощнику государственного секретаря по военным вопросам:

«Поставщики оказались не в состоянии обеспечить необходимое количество запрошенных армией палаток... Они объясняют это отсутствием достаточного количества квалифицированных рабочих, так как до войны потребности рынка в этом товаре были минимальными. 28 марта пароходом "Уильям Беккет" в Крым была доставлена тысяча армейских палаток. Судно было предоставлено Адмиралтейством по запросу нашего управления от 13 января... ещё тысяча палаток всё ещё не поставлена в армию, в связи с чем направляем в адрес вашего управления повторный запрос».

В следующем письме, отправленном помощнику секретаря 23 апреля, сообщалось, что Адмиралтейство всё ещё не предоставило транспортное судно для доставки армейского имущества в Крым.

После войны, выступая перед комиссией в Челси, генерал Эйри приводил и другие случаи задержек военных поставок. Например, запрос на поставку 2 тысяч тонн сена от 13 сентября 1854 года был выполнен только через восемь месяцев, когда почти все лошади в армии погибли. Раглан указывал правительству на недопустимые задержки в поставках имущества в трёх официальных депешах и четырёх частных письмах. Так, например, запрошенная 8 ноября плавучая пекарня прибыла в Крым только в конце мая следующего года. 24 июня 1854 года Раглан обратился в Лондон с предложением о создании в крымской армии штатной транспортной бригады. 20 января герцог Ньюкаслский прислал командующему депешу, из которой следовало, будто бы идея создания этой части исходила из правительственных кругов.

«Видя тот беспорядок, который царит даже в столице торговли Лондоне, — заявил генерал Эйри с понятным негодованием, — правительство, несомненно, верно оценит трудности, которые приходится преодолевать тем, кто внезапно оказался в Крыму, среди снегов и грязи».

Но, несмотря на значительные усилия, предпринимаемые Рагланом, Эйри и генерал-адъютантом Эсткортом, нападки на них и на весь штаб становились с каждым днём всё более ядовитыми. Ведь кто мог быть лучшим объектом для критики, чем сам командующий и его «трусливый штаб»?

17 ноября корнет Фишер пишет: «Лорд Раглан потерял доверие армии. Даже генерал Канробер пользуется у английских солдат и офицеров лучшей репутацией, чем собственные генералы: ведь он ещё не успел выставить себя глупцом».

«Каждый знает Канробера, — вторит ему капитан Шекспир, — будь то англичанин или француз... Он на всё имеет собственное мнение и никогда не теряет присутствия духа. Британские солдаты приветствуют его с большим энтузиазмом, чем кого-либо другого».

Во многом виной этому был сам Раглан. Он всегда пытался проскакать через лагерь своих солдат незамеченным, в сопровождении не более трёх офицеров. Он предпочитал перемещаться в темноте, одетый в неизменный длинный плащ, присланный ему из Вены леди Уэстморленд. Солдаты, которые встречались с командующим и даже общались с ним, были зачастую убеждены, что разговаривали с гражданским лицом, с гостем. Леди Фримантл однажды спросила своего родственника, молодого офицера, вернувшегося с Крымской кампании, верно ли то, что пишут в газетах, будто «Раглан недостаточно известен собственным подчинённым». Молодой человек ответил, что в армии, как и в газетах, обсуждали подобные слухи. Он лично разговаривал с офицером, который заявил, что понятия не имеет о том, как выглядит командующий.

«Я никогда не видел его», — говорил тот офицер. Тогда я сказал ему: «Да вот же он, его везут в госпиталь». — «Так это и есть лорд Раглан? — в изумлении воскликнул офицер. — Да я видел его сто раз, но понятия не имел, что это наш командующий». Раглан, на самом деле, предпочитал перемещаться по лагерю в сопровождении всего одного адъютанта. Никому из тех, кто его не знал, и в голову не приходило, что этот незаметный джентльмен в тёмном платье был их командующим.

Генерала Канробера, который не был столь тщеславным, как маршал Сент-Арно, тем не менее постоянно сопровождали 6—8 штабных офицеров, 1 или 2 ординарца-спаги и эскорт из 20 гусар под французским флагом. Увидев его, солдаты как французской, так и британской армии поднимались и вытягивались в приветствии. А как раз этого Раглан постоянно избегал. Поэтому офицеров нельзя было винить за то, что они пребывали в уверенности, что командующий ни разу не наведался в их расположение. Они писали об этом родственникам и знакомым.

Вначале от этого не было особого вреда. Но вскоре эту тему подхватили газеты, она стала обрастать всё новыми подробностями, а затем этим слухам начинали верить так же, как официальным сообщениям.

25 ноября корреспондент «Таймс» начал свою депешу в газету следующими словами:

«Льёт дождь. Небо покрыто облаками чернильного цвета. Ветер с завываниями пробует на прочность палатки. Траншеи наполнены грязной жижей. В палатках воды по колено. У солдат нет тёплой осенней и зимней одежды. Они проводят в траншеях по 12 часов без перерыва, испытывают на себе все бедствия зимней кампании. Но никому нет дела до того, чтобы позаботиться об их комфорте или хотя бы об их жизнях».

Это было началом нападок прессы на командование.

Примечания

1. Майор Фоли де Сент-Джордж, ироничный и уверенный в себе адъютант генерала Роуза, будучи состоятельным человеком, вовсе не был смущён, попав в аналогичную ситуацию. Когда он прибыл в Балаклаву за гвоздями и офицеры тыла заявили ему, что гвозди отпускаются в количестве не менее тонны, майор невозмутимо заметил, что готов тут же оплатить тонну гвоздей, если ему её предоставят.


 
 
Яндекс.Метрика © 2024 «Крымовед — путеводитель по Крыму». Главная О проекте Карта сайта Обратная связь