Глава 5. Бухта Каламита

Мы пытались развести огонь, пользуясь разбитыми лодками и плотами.

Сержант Тимоти Гоуинг

Утром в безоблачном небе появилось солнце. Солдаты наблюдали с транспортных судов, как волны медленно накатывают на широкий песчаный берег, разбиваясь о низкие прибрежные холмы из глины и песчаника. Всё было спокойно. Дальше берег сужался и переходил в узкую полоску гальки, за которой лениво плескалось солёное озеро. Правее располагалось ещё одно озеро меньших размеров, а за ним — полуразрушенная крепость с обвалившейся башней. Далее пейзаж выглядел так же безмятежно, как и побережье. В подзорные трубы офицеры видели мирно пасшийся скот, пшеничные поля, стога сена, белые стены крестьянских домиков, луга, густо заросшие дикой лавандой. Картина была идиллической и совершенно безлюдной.

По дороге на Симферополь проехала одинокая почтовая карета, а затем из-за холмов неожиданно показался казачий разъезд. Впервые появился противник. Казаки ехали на тощих лохматых лошадях и из-за необычно высоких седел казались более рослыми. Их грубый наряд, бараньи шапки и сапоги из сыромятной кожи контрастировали с элегантным зелёным, с серебряным кантом мундиром и изящными сапогами для верховой езды, в которые был одет командир. Офицер сидел верхом на гнедом жеребце, делая какие-то записи в блокноте. Казаки были вооружены длинными пятиметровыми пиками и тяжёлыми саблями.

Первыми на берег высадились французы. В семь часов утра их небольшие, по сравнению с английскими, пароходы направились к берегу с первой партией десанта. После того как первая лодка уткнулась в прибрежный песок, высадившиеся матросы стали копать яму. В воздух полетели песок и галька. Как писал корреспондент «Таймс», это было очень похоже на рытье могилы. Затем над головами моряков появился флагшток, и в небо взметнулся французский трёхцветный флаг. Через час на берегу находились уже несколько французских полков. На расстоянии четырёх миль были расставлены форпосты. К полудню целая дивизия заняла полностью оборудованную оборонительную позицию.

Англичане всё ещё не могли последовать столь впечатляющему примеру. При высадке возникла небольшая путаница. Дело в том, что напротив старой крепости попытались установить буй, который должен был служить разграничительной линией между районами десантирования союзников. Однако за ночь этот буй по непонятной причине несколько сместился к югу. В путанице обвиняли французов, которые заняли весь предназначенный для высадки район, оставив союзникам небольшой пятачок холмистой местности. В конце концов англичанам пришлось высаживаться несколько южнее, в районе, где снова начиналась ровная песчаная местность. В девять часов орудие корабля «Агамемнон» дало сигнал к высадке с английских транспортов. Через несколько минут с бортов судов были спущены верёвочные трапы, по которым с помощью матросов, обращавшихся с солдатами бережно, «как с неразумными детьми», стала высаживаться английская пехота. Тут и там слышались грубоватые морские шутки. Матросы слегка подталкивали солдат в спины, советовали «не бояться воды». В пределах полос шириной в одну милю небольшие десантные лодки направились к берегу. Впереди всех, состязаясь в скорости, двигались катер с Джорджем Брауном и комендантом лагеря капитаном Дейкром и лодка с корабля «Британия» с солдатами полка королевских валлийских стрелков. Десантники криками подбадривали свои экипажи; каждый хотел первым высадиться на крымском берегу. Обе лодки достигли берега почти одновременно. Вскоре, приветствуемый английскими солдатами, высадился и лорд Раглан.

Десантная операция продолжалась всё утро. Казавшееся ночью мрачно-чёрным море к утру ожило и заиграло всеми цветами радуги. Шлюпки неутомимо курсировали между кораблями и берегом, с кораблей бережно передавали в руки улыбающихся матросов тысячи английских солдат. «Вперёд, девочки!» — кричали матросы, растопырив руки для объятий, шотландским стрелкам в национальных юбках. Те, в свою очередь, не оставались в долгу — жеманно протягивали руки морякам и гримасничали.

Однако не все разделяли царившее повсеместно веселье и оживление. Лица многих, ступивших на берег и направлявшихся по указательным флажкам в расположения своих подразделений, были бледными от усталости. Все пехотинцы несли на себе тяжёлое снаряжение. Кроме ружья с отомкнутым штыком, каждый солдат имел при себе 50 патронов, одеяло и шинель в скатке, в которой были упакованы запасные ботинки, носки, рубашка и фуражка. В комплект снаряжения также входили фляжка с водой, часть посуды подразделения и трёхдневный паёк — четыре с половиной фунта мяса и такое же количество галет. Транспорта не было. Не было даже медицинских повозок, которые, как считалось, слишком хрупки для крымских дорог.

Солдаты мужественно боролись с тяжёлым грузом. На плечах с ним они едва могли дойти до своего лагеря за прибрежными холмами и упасть там в изнеможении. К полудню, когда солнце скрылось за тучами, подул ветер и пошёл мелкий летний дождь, несколько человек пришлось нести назад и хоронить в прибрежном песке. Путь, который они проделали со своей армией в Крыму, оказался очень коротким. Тяжелобольных также отнесли назад и отправили на борт корабля «Кенгуру», оборудованного 250 койками для раненых. Однако больных оказалось вчетверо больше. Получив указание двигаться в Скутари, капитан «Кенгуру» просигналил, что такой манёвр «был бы очень опасным». Офицер «Агамемнона», прибыв на корабль, обнаружил, что все его палубы забиты мёртвыми и умирающими. Он признался, что в жизни не видел сцены ужаснее. Мёртвых было так много, что с трудом удавалось передвигаться по палубам. Лорд Раглан, услышав об этом, сделал всем строгое внушение, однако даже он ничего не мог поделать со сложившейся системой. Он не мог приказывать морским офицерам или отдавать их под суд военного трибунала, так как они подчинялись другому ведомству.

Во второй половине дня дождь всё так же шёл, а солдаты сидели под открытым небом и смотрели на стоящие в начинающем темнеть море корабли. Некоторые пытались развести огонь. Как вспоминал позже Тимоти Гоуинг, дровами служили разбитые лодки и плоты. Это было всё, что солдаты могли найти на берегу. Ночью начался шторм. Одни собирались группками в редких местах, где можно было укрыться от дождя, другие просто лежали под дождём, безуспешно пытаясь заснуть, и ждали наступления утра. Офицеры, как могли, пытались защитить от дождя мундиры. Полковник Белл, жалея свой алый, шитый золотом мундир с эполетами королевских стрелков, который обошёлся ему в 20 гиней, предпочёл насквозь промокнуть в шотландском плаще и брезентовой накидке. Лейтенант Хью Эннсли из полка шотландской гвардии расположился более комфортно, устроив себе импровизированную подушку из медвежьей шкуры, которую положил на рюкзак с продуктами.

Перед рассветом дождь кончился, и снова показалось солнце. Вся пехота и часть артиллерии уже находились на берегу, но на кораблях оставалась кавалерия. Оказалось, что труднее переправить на берег одну лошадь, чем сотню пехотинцев. Большинство офицеров с трудом сдерживали эмоции, глядя на то, как испуганных стреноженных животных укладывают в шлюпки, где они дрожат и фыркают от ужаса. Иногда шлюпка переворачивалась, и лошадь оказывалась в море, тщетно пытаясь вытягивать голову, чтобы не наглотаться солёной воды. Наконец, было решено приостановить выгрузку до тех пор, пока море не успокоится.

Тем не менее к концу следующего дня и лошадей, и остальное армейское имущество выгрузили на берег. Теперь главной проблемой стало перевезти горы продовольствия, боеприпасов и других грузов, беспорядочно сваленных грудами по всему побережью. Необходимо было вернуть на корабли палатки, выгруженные после первой штормовой ночи, которые, как оказалось, не на чем было везти. Генерал Эйри, занявший пост генерал-квартирмейстера вместо заболевшего де Роса, понимал, что основной заботой тыловых служб станет нехватка транспорта, поэтому попытался собрать как можно больше повозок и тягловых животных прежде, чем армия двинется в сторону Севастополя. Это был необыкновенно энергичный и талантливый человек. Ему исполнился пятьдесят один год, но выглядел он намного моложе. Несколько лет он вместе с двоюродным братом провёл на бескрайних просторах севера Канады, где ему пришлось собственноручно валить деревья для того, чтобы построить дом. Генерал заслужил уважение даже среди военных, которые привыкли быть скупыми в проявлении чувств. К началу войны он служил военным секретарём главнокомандующего лорда Хардинджа. Лорд Раглан лично попросил его занять пост генерал-квартирмейстера. Однако, имея большую склонность к службе в войсках, генерал Эйри вначале занял должность командира бригады в лёгкой дивизии. Но после отъезда генерала де Роса Раглан настоял на том, чтобы генерал Эйри занял его должность. Сразу же после высадки генерал направил роту валлийских стрелков под командованием майора Лисонса для захвата уходившего в глубь полуострова большого русского обоза, который охраняли казаки. Увидев неприятеля, казаки, подбадривая волов и возниц наконечниками пик, попытались увести обоз. Но сразу же отступили, как только англичане открыли огонь, оставив перепуганных татар с повозками в качестве трофея неприятельским солдатам в красных мундирах. Татары сразу же попадали перед иностранцами на колени в знак повиновения.

Это было только начало: на следующий день по приказу генерал-квартирмейстера в глубь полуострова были направлены специальные команды, задачей которых было найти и доставить в лагерь повозки и тягловых животных, а также всё, что могло быть использовано в качестве транспорта. Экспедиция под командованием лорда Кардигана закончилась полной неудачей. По его словам, «никогда ранее ему не приходилось участвовать в более абсурдном предприятии». Другим повезло больше, и к тому времени, когда армейское имущество было полностью выгружено с кораблей, такие команды сумели найти 350 повозок с возницами, 67 верблюдов и 253 лошади. Кроме того, им удалось заготовить для нужд армии 45 повозок домашней птицы, пшена и муки, а также свыше тысячи голов скота. Цифры выглядят впечатляюще, однако этого было явно недостаточно для того, чтобы обеспечить транспортом и продуктами армию численностью 27 тысяч солдат и офицеров. Об этом Раглан прямо сказал генералу Эйри.

Французам, армия которых в это время была ненамного больше английской, повезло больше. У них существовала отдельная транспортная служба. Кроме того, они без малейших колебаний отнимали у населения всё, что им было нужно. Иногда за это предлагали деньги, однако назвать это торговлей можно было с большой натяжкой. Татар приучили, что они должны быть счастливы, если удаётся получить от французских солдат хоть какие-то деньги, ведь обычно они не стесняются забирать всё бесплатно. Французские офицеры жаловались, что не в силах остановить грабежи. В армии витал настолько «революционный» дух, что, не имея возможности контролировать собственных подчинённых, им оставалось только завидовать дисциплинированности англичан.

Вскоре привычной картиной в расположении французских войск стали верблюды, груженные зерном, и телеги, полные овощей. Кавалеристы пиками подгоняли к лагерю сотни овец и коров, оглашающих окрестности блеянием и мычанием.

Одной из главных забот Раглана стало не допустить, чтобы и его подчинённые, заразившись примером французов, занялись грабежом. 15 сентября он собрал у себя старейшин окрестных деревень. Старики пришли в его палатку с горящими от гнева глазами. Они были одеты в длинные национальные наряды; на головах красовались бараньи шапки. Вежливо поприветствовавший их Раглан был в своём обычном гражданском костюме. Впоследствии Сомерсет Калторп восхищенно писал об этой встрече: «Мне не приходилось знать другого человека, обладавшего таким даром расположить к себе любого собеседника». Раглан объявил, что английская армия вынуждена конфисковать все телеги и всех домашних животных, за что жителям будет заплачено. В ответ на уважительную речь лорда некоторые старейшины заявили, что, хотя и не желают зла своим северным русским соседям, готовы предоставить повозки и возниц в распоряжение англичан бесплатно на любой срок. Предложение было принято, однако Раглан добавил, что его офицеры получили распоряжение следить за тем, чтобы все закупки пищи, скота и фуража для британской армии оплачивались¹.

В заключение старейшин заверили, что местным жителям не следует бояться солдат армий союзников, которые обязуются обращаться с ними с должным уважением. Всего через несколько часов Раглану доложили о случае изнасилования татарской женщины французскими зуавами. Позже один из его адъютантов вспоминал, как всегда спокойный, строго контролировавший свои эмоции лорд покраснел от гнева и стыда.

Конечно, нельзя было утверждать, что его собственные солдаты вели себя безукоризненно. Через два дня после встречи со старейшинами, прямо во время церковной службы кто-то пригнал в расположение 3-й дивизии огромную отару овец. Забыв про службу, проходившую прямо под открытым небом, солдаты со штыками набросились на испуганных животных. Голос капеллана потонул в криках, лязганье штыков и предсмертном блеянии овец. Вскоре всё вокруг было залито кровью. Однако этот случай был скорее исключением из правил. Французы воспользовались тем, что на два часа опередили англичан при высадке. Помощник хирурга полка шотландской гвардии доктор Робинсон, наблюдая за тем, как зуавы, сгибаясь от тяжести, тащат на себе украденных телят и овец, с сожалением записал в дневнике: «Наши союзники оставляют после себя очень мало имущества».

18 сентября Раглан решил, что дальнейшее ожидание бессмысленно. Люди начинали волноваться. «Какого чёрта мы ждем? — спрашивали некоторые раздражённо. — Что, русского царя уже свергли?» Армия должна была двигаться, вернув на корабли имущество, которое не сможет унести с собой. Наступление на Севастополь было запланировано на следующий день.

Французская армия, у которой было меньше кавалерии и имелась транспортная служба, уже через два дня была готова к походу. Сент-Арно не скрывал раздражения по отношению к союзникам, в лагере которых, по его мнению, царили лень и неразбериха. По крайней мере дважды он в окружении многочисленной свиты приезжал в штаб Раглана, чтобы напомнить, что французы и турки готовы выступать и ждут того же от англичан.

В три часа утра 19 сентября прозвучал сигнал подъёма, однако войска начали движение только спустя шесть часов. В течение этих шести часов французы нетерпеливо трубили в горны и били в барабаны, в то время как англичане лихорадочно суетились на берегу, стараясь успеть выкопать могилы, перенести носилки с ранеными, погрузить в лодки имущество, которое предполагалось вернуть на корабли².

Они не успели приготовить пищу и решили взять с собой мясо сырым. Некоторым не хватило времени даже на то, чтобы наполнить фляги водой из единственного колодца.

К девяти часам утра армии, наконец, начали движение. День выдался солнечным и жарким. Французы, которые выступили первыми, двигались на правом фланге, между англичанами и морем. Таким образом, их фланги были защищены от внезапного нападения. Англичане, напротив, шли по незнакомой стране, открытые для вражеской атаки с трёх сторон. Более опытный генерал, чем лорд Раглан, несомненно, отправил бы в разные стороны кавалерийские дозоры. Его же армия двигалась опасно скученной массой.

В авангарде шли 13-й драгунский и 11-й гусарский полки под командованием лорда Кардигана. На открытом левом фланге находился лорд Лекэн с 8-м гусарским и 17-м уланским полками. Лорд Джордж Пейджет с 4-м драгунским полком прикрывал тыл. Посередине под прикрытием рот стрелковой бригады в походном порядке двигались 5 пехотных дивизий. Поделённые между ними на равные группы, 60 артиллерийских орудий с грохотом катились на правом фланге. За 3-й дивизией гнали скот; волы, верблюды и лошади со скрипом тянули деревенские повозки с припасами, вытаптывая мягкую и ровную, как на газоне, траву.

Простиравшийся на многие километры холмистый пейзаж был прекрасен. Местами земля, как ковром, была покрыта папоротником, лавандой и другими неизвестными растениями. Вытаптываемая тысячами тяжёлых башмаков, она издавала удивительный резкий горьковатый запах.

Во главе каждой из дивизий гордо реяли полковые знамёна; оркестры играли походные песни. Остряки изощрялись, придумывая к ним собственные версии слов.

Но веселье и задор не могут длиться вечно. Солнце припекало всё сильнее, прохладный ветерок с моря, наоборот, становился всё слабее. Глотки солдат пересыхали от жажды. Оркестры перестали играть. Пришлось отрядить специальные партии солдат, чтобы вернуть в строй отставших, которые медленно тащились в сотнях метров от своих подразделений. Несмотря на то что всё лишнее было отправлено обратно на корабли, которые, подобно теням, сопровождали войска по морю, даже облегчённая солдатская поклажа оказалась многим не по силам. Человек, ещё минуту назад оживлённо переговаривавшийся с соседом, мог внезапно упасть с почерневшим лицом в приступе рвоты. Холера продолжала косить солдат. Капитан Биддульф позже рассказывал отцу, что холера набрасывалась на людей пугающе внезапно. Например, весёлый, здоровый, довольный жизнью человек мог сделать глоток воды из фляги на привале и вскоре внезапно заболевал и через несколько часов умирал.

Чем дальше к югу продвигались войска, тем пустыннее становился пейзаж. Весь скот из окрестных мест угнали казаки. Даже зайцы, которые раньше буквально выпрыгивали из-под ног марширующих солдат, теперь попадались всё реже и реже. Над горящими деревнями висели столбы дыма. Когда-то белые стены крестьянских дворов почернели от копоти. Солдаты, надеявшиеся отдохнуть в домах от палящего солнца, обнаружили, что все они опустели. Исчезла даже мебель. Иногда в доме можно было обнаружить лишь пучки засушенных трав, несколько кастрюль и дешёвые иконы.

Больше всего изнуряла жажда. Многим не удавалось напиться на протяжении целого дня. Запасов воды на транспортных судах оказалось недостаточно. Ещё меньше её было на берегу. Дождливая погода 17 сентября вскоре сменилась засухой, вода быстро впиталась в почву. Вырытые колодцы давали только солоноватую воду. Вода в попадавшихся на пути источниках оказалась непригодной для питья. Губы солдат потрескались от жажды. К полудню армия уже не могла двигаться без привалов более получаса. Когда солдатам приказывали встать и продолжить движение, они падали на колени и молили о глотке воды. Многие были в полубессознательном состоянии. Из-за нестерпимой жары солдаты бросали шинели и другое имущество, через которые равнодушно переступали идущие следом. Затем наступал момент, когда человек сам падал на землю в изнеможении. Тела и снаряжение беспорядочно лежали в таком изобилии, что идущие сзади полки с трудом могли продолжать марш. Солдаты 3-й дивизии побросали ружья на повозки, а сами шли, цепляясь за их края так отчаянно, как утопающие хватаются за борт шлюпки. Ехавшие верхом на мулах леди Эррол и её подруга-француженка были едва видны, со всех сторон обвешанные ружьями солдат из полка лорда Эррола.

Армия теперь шла в полном молчании. Слышался только приглушённый травой топот армейских ботинок, грохот колёс артиллерии, скрип повозок, цокот копыт кавалерийских лошадей, сквозь которые редко прорывались сдавленные стоны, крики или проклятия. Все эти звуки заглушали весёлое щебетание жаворонков, которые, словно издеваясь над людьми, неутомимо порхали в ярком безоблачном небе.

Лорд Раглан, мрачный и молчаливый, ехал со своим штабом впереди войсковых колонн. Когда один из адъютантов заметил, что Раглан отъехал слишком далеко от марширующих войск, тот неожиданно резко ответил: «Не отвлекайте меня разговорами, я занят». У него были причины для беспокойства. Где-то впереди, в этой спокойной сейчас, неизвестной стране, находился враг, о силах которого он мог только догадываться. Сзади шла армия, пребывавшая в катастрофическом состоянии. Однажды он заметил казачий патруль, наблюдавший за передвижением войск и быстро умчавшийся галопом по холмистой равнине, чтобы доставить сведения своему командиру. Как Раглан успел определить, местность идеально подходила для действий кавалерии. У англичан же кавалерии было явно недостаточно. К тому же командовали ею два офицера, которые никогда прежде не воевали. К тому же с каждым днём эти два офицера всё больше ненавидели друг друга.

Проблемы начались с того дня, когда в Варну прибыл лорд Кардиган со своей лёгкой бригадой. Командир кавалерийской дивизии Лекэн с тяжёлой бригадой в то время ещё оставался в районе Скутари. Он был зол на Кардигана за то, что тот отдавал приказы всем кавалерийским частям, не посоветовавшись с прямым начальником. Он был зол и на самого Раглана за то, что тот не пресекал этого самоуправства. Конечно, Раглан понимал, что был не прав, когда в Болгарии общался с Кардиганом через голову Лекэна. Это привело к тому, что Лекэн поссорился с целым светом. Однако Раглан понимал и то, что единственный способ добиться хоть какого-то толка от кавалерии — держать её командиров вдали друг от друга. Когда Лекэн, наконец, прибыл в Варну, он сразу же обрушился на Кардигана. Стычки с тех пор происходили регулярно.

Но ещё большей проблемой, чем склоки кавалерийских командиров, было снабжение армии. Единственными имеющимися в его распоряжении транспортными средствами были перегруженные крестьянские телеги, лошади и верблюды, меланхолично вышагивающие вслед за его несчастными солдатами. Несколько недель назад Раглан обратился к правительству с предложением о создании наземной транспортной службы, но до сих пор ничего не было сделано. Таким образом, там не придавали значения его постоянным жалобам на катастрофическую нехватку транспорта.

В два часа перед армией, подошедшей к краю очередного горного хребта, открылся величественный вид на долину, по которой сверкающей лентой тянулась к морю река Булганак. Солдаты, увидевшие реку, стали неуправляемыми. Забыв о строе, они кидались в её прохладные воды, окуная в неё измученные зноем тела, и пили, пили, пили.

Правый берег Булганака был более низким, чем левый. Далее рельеф местности вновь уходил вниз, чтобы через некоторое время смениться новым подъёмом. Раглан решил, прежде чем отдать приказ армии на переправу, выслать вперёд разведку. За ближайшими холмами он видел высокие папахи казачьего эскадрона. Пока пехотинцы продолжали радостно плескаться в реке, он поручил лорду Кардигану разведать обстановку на её южном берегу.

Кардиган с четырьмя кавалерийскими эскадронами поскакал по направлению к ближайшим холмам. Лорд Лекэн, не доверявший своему родственнику, поскакал за ним, нагнав разведчиков на вершине. Отсюда двум генералам открылся вид на окрестности.

Навстречу им, приминая траву, медленно двигалась крупная русская кавалерийская часть — около 2 тысяч всадников. Это был момент, которого долго ждал Кардиган. Он знал, что и как следует делать. Спокойно, как на параде, он приказал своим людям построиться в боевой порядок. Команда была выполнена с поразительной быстротой. Русские остановились, их стрелки издали открыли огонь из карабинов. Передовой отряд англичан тоже остановился, выжидая.

Однако лорд Раглан, который находился на более высокой вершине, чем офицеры кавалерии, мог видеть дальше, чем видели они. Вслед за русской кавалерией двигалась плотная серая масса, скрытая от передового отряда англичан. Казалось, пространство вокруг этой огромной тёмной массы наполнено огоньками тысяч вспышек. Это блестели на солнце штыки. 6 тысяч солдат 17-й дивизии русских преградили союзникам путь на юг.

Было слишком поздно разворачивать фланги. Кардигану следовало немедленно отходить, пока враг не обнаружил уязвимость занятых четырьмя эскадронами позиций и не захватил их. К счастью, плотные ряды кавалерии, стоящей в неподвижном строю, неприятель принял ошибочно за крупные силы. Русские не осмеливались напасть первыми. Для того чтобы спастись, Кардигану было нельзя ни атаковать, ни поспешно отступать.

Намереваясь ввести русских в заблуждение, будто они встретились с крупными силами, успевшими построиться в боевой порядок, Раглан приказал частям 2-й и лёгкой дивизий переправиться и построиться на южном берегу. 8-й гусарский и 17-й драгунский полки были отправлены с приказом занять позиции за авангардом. Пока солдаты медленно выполняли его приказы, Раглан напряжённо наблюдал за противником, ожидая начала его наступления. Однако неприятельские войска оставались на месте.

Как только войска заняли новые позиции, Раглан отправил к генералу Лекэну генерала Эйри с приказом отходить. Эйри застал двух кавалеристов в пылу очередной ссоры. Лекэн криком пытался добиться от Кардигана перестроения его подразделений; тот, презрительно игнорируя бесполезные советы начальника, горячо оспаривал его указания.

Приказ, который привёз двум генералам Эйри, был расплывчатым и неконкретным. Одной из трагических сторон манеры командования Раглана являлось то, что такими были все его приказы. Возможно, вежливого, даже просительного тона нельзя было избежать в армии, где все командные должности распределялись в соответствии с родовитостью фамилии, а не действительными военными заслугами. Однако неконкретность объяснялась непониманием роли командующего армией. Перед лицом врага лорд Раглан считал себя скорее советчиком, чем вождём. Он часто поддавался порыву переложить принятие окончательного решения на командиров более низкого ранга, предполагая, что офицер, находящийся «на острие проблемы», лучше понимает, какое именно конкретное решение он должен принять. Такой созерцательный подход мог быть оправданным, если бы подчинённые, которым Раглан доверял вершить судьбы своих солдат, не только обладали умом и широтой кругозора своего командующего, но и владели бы знанием обстановки в целом, то есть были бы способны предвидеть последствия принимаемых ими решений для всей армии. Кредит доверия, с удовольствием предоставляемый Рагланом своим подчинённым, предполагал наличие у них умения быстро понимать, оценивать и прогнозировать сложившуюся обстановку, принимать самые эффективные в данный момент решения. Но такого умения у его людей не было и быть не могло, поэтому подобный подход, несомненно, должен был привести к самым пагубным последствиям.

В случае с противостоянием на реке Булганак положение спас генерал Эйри, который переработал приказ командующего и облёк его в более категоричную форму. Увидев, что генералы Лекэн и Кардиган полностью отдались выяснению отношений, забыв о своей роли командиров, он от имени лорда Раглана приказал им отходить.

Не зная о том, что им противостоят значительные силы противника, четыре эскадрона авангарда с мрачной неохотой отходили, провожаемые насмешками русских кавалеристов. Им казалось, что виновник их унижения — генерал Лекэн, запретивший Кардигану вести их вперёд, навстречу славной победе. Один из офицеров предложил отныне называть командующего кавалерией лордом Осторожность³. Обидное прозвище надолго приклеилось к генералу Лекэну.

Пехотинцы злорадствовали. Они и так были обижены неравноправием родов войск, наблюдая во время тяжелейшего марша за проносящимися мимо кавалеристами. Теперь у них, казалось, появился случай лишний раз убедиться в том, что там, где ожидается настоящее сражение, остаётся надеяться только на пехотные полки. Один из рядовых 41-го полка с мрачным удовлетворением заявил: «Снова нам придётся проливать кровь за этих разряженных павлинов».

Отход войск был проведён быстро и эффективно. Как только отступила кавалерия, две артиллерийские батареи по приказу Раглана открыли заградительный огонь. Русские ответили, но как-то вяло. После того как англичане отвели свою кавалерию, они не видели смысла в ведении на этом участке активных боевых действий. Ведь всего в нескольких километрах позади них оставалась хорошо укреплённая позиция, которую можно было оборонять бесконечно долго. Командующий русской армией князь Меншиков успел заверить царя, что его войска легко удержат этот участок в течение трёх недель. За это время оборонительные укрепления Севастополя станут непреодолимыми. Даже его подчинённые, не разделявшие чрезмерного оптимизма командующего, считали, что смогут задержать англичан по крайней мере на неделю. Поэтому русские, в соответствии со своими планами, снова отошли от реки Булганак, на берегу которой английская армия в боевом порядке расположилась на ночь. С наступлением темноты солдатам, многие из которых были настолько измотаны, что не могли даже есть, наконец-то удалось поспать. Те из них, кто не мог уснуть, всю ночь смотрели в сторону реки Альмы, у крутых берегов которой расположились лагерем русские войска. Сражения с русскими на этот раз не произошло. Всю ночь во вражеском лагере горели сотни костров, вероятно разведённых солдатами сторожевого охранения.

Примечания

1. К примеру, были установлены следующие цены на некоторые виды закупаемых продуктов: 6 пенсов за 25 яиц, 1 шиллинг за индейку или овцу.

2. Многое пришлось просто выбросить. Хью Эннсли запасся чаем из одного из шести ящиков, оставленных тыловиками.

3. От англ. look on.