Глава V. Балаклава (из дневника Изабеллы Дуберли, 1856 г.)

Среда, 4 октября: Этим утром я сошла на берег Балаклавы, с сожалением покинув «Гордость океана», после того, как выразила свою глубочайшую признательность капитану Кайлу за ту доброту и внимание, оказанные мне на борту корабля.

Господин Каннингем, служащий адмиралтейства, собирался на берег, и я заняла место в его лодке, несмотря на то, что день выдался суровым. И вот я увидела восхитительную бухту, в которой бок о бок стояли корабли. Пришвартованные настолько близко к берегу, они едва могли там разместиться.

Вечером меня пришел проведать Генри и, усевшись в его полковое седло, — так как свое я забыла на борту «Метеора» — мы поскакали верхом осмотреть лагерь кавалерии. Здесь выяснилось, и я с неудовольствием вынуждена это признать, что для меня в лагере не нашлось места. Генри жил в палатке с тремя другими мужчинами. Холод, а также отсутствие отдельной палатки, заставили меня принять решение — остаться на борту корабля и приезжать в лагерь днем.

Четверг, 5: Я объехала весь лагерь, затем чуть дальше легкую кавалерию, 63-й и 68-й полк, впервые взглянула с суши на Севастополь, так как он лежал в ложбине примерно в двух милях от нас. С берега он смотрится гораздо красивее. В нем много мощных укреплений, а здания поразили меня своей величиной и красотой. Они (русские — Е.Д.) были заняты тем, что забрасывали ядрами наши линии, но расстояние было слишком велико, чтобы причинить нам какой-либо вред. Снаряды падали в углубление у наших ног, и все ядра, виденные мною, взорвались, не причинив вреда, хотя два дня назад один снаряд взорвался в палатке 68 полка, убив одного часового и ранив двоих. Мы возвращались через линии французов. Французские солдаты, казалось, были поражены появлением среди них дамы, и отпускали мне вслед весьма лестные замечания. Поздно ночью в Балаклаву приехал господин Катор и пришел навестить меня на борту «Звезды Юга».

Пятница, 6: Прошлым вечером из Балаклавы отплыл «Метеор». Господин Катор отправил к ней гичку (быстроходную лодку — Е.Д.) за моим седлом, которое доставили на берег около двенадцати часов, избавив меня от больших неудобств, поскольку я поняла, что ездить верхом на большой серой масти лошади, да еще и в полковом седле весьма изнурительное занятие, особенно если скакать рысью.

Сегодня с большим сожалением я услышала о смерти бедного доктора Маккея. Он умер от перенапряжения, усердно исполняя свои нелегкие обязанности, врачуя больных.

Воскресенье, 8: лорд Кардиган весьма любезно одолжил мне лошадь, и мы с господином Катором поскакали на фронт. Здесь мы встретили капитана Хиллара из морской бригады, который работал изо всех сил, устанавливая на позиции свои орудия.

Казалось, эти моряки работали с величайшей энергией и рвением. Их можно было увидеть группами, когда, впрягшись в орудие, они тянули его со всей силой и мощью; или копали окопы с песнями и смехом, работая охотно и весело. Однако их опыт проживания в условиях военного лагеря является непродолжительным по сравнению с нашими бедными солдатами, на фоне которых они являют жизнерадостную противоположность.

По возвращению домой мы встретили сэра Эдмунда Ластона, которому меня представили, и который пригласил меня сегодня вечером поужинать с ним на борту «Агамемнона»¹, где я встретила своего старинного и драгоценного друга, капитана Драммонда с «Возмездия».

Сегодня произошло событие, которое живо обсуждали за ужином. Утром на наш отдаленный пикет проникли несколько русских кавалеристов, в результате чего прибыла вся конница под командованием лорда Лукана, отряд конной артиллерии капитана Мода. По мнению рассудительного генералитета, можно было захватить их в плен или же нанести серьезный урон, но смятение, возникшее в самый неподходящий момент, позволило им всем ускользнуть. Они убили двух-трех наших солдат, тогда как сами скрылись невредимыми.

Понедельник, 9: Прошлась к лагерю с господином Босанкетом. Отыскала Генри, который сопровождал нас часть пути, а затем пошли обедать на борт «Дуная». В шесть часов мы с Генри там поужинали. Днем я прогуливалась вдоль горного гребня огромных скал, выходящих к морю. Брызги били мне в лицо, а внизу под моими ногами пенилось море: что-то особенное было в этом сильном ветре, маслянистом море, а необозримый простор наполнял меня чувством гордого восхищения и восторга. Прошлой ночью из Варны доставили наших любимых коней «Боба» и «Виски», и сегодня вечером их привели в лагерь. Я ожидаю завтрашнего дня, когда снова смогу их увидеть.

Вторник, 10: Генри привел серую лошадь и «Виски». День выдался нестерпимо холодным, нас пронзал резкий ветер, холодя каждую клеточку нашего тела. Когда мы добрались до лагеря, я обнаружила бедняжку «Боба» полумертвым от холода, поэтому, закрепив седло, Генри сел на него верхом, и мы, поскакали быстрым галопом на линию фронта.

Здесь мы встретили майора Лоуа из 4 полка легких драгунов, капитана Портала, который пригласил нас на ужин. Мы с радостью согласились; и пока готовился ужин, он отправился вместе с нами на крайний правый фланг, чтобы показать Севастополь с совершенно новой позиции.

Недалеко находился наш пикет, скрытый в зарослях кустарника, а в 1000 ярдах от нас располагался русский пикет. С укреплений Севастополя каждые две минуты со свистом вылетали пули и ядра.

Я не могла не испытывать чрезвычайное волнение и думаю, что это естественно. Мы стояли на уступе холма, за спиной — наши великолепные войска, а впереди — враг. У наших ног — обреченный город, а сверху — бледная луна: в самом деле, это был тот момент, который стоил ста лет обычной жизни. Я часто молилась, чтобы моя жизнь износилась до дыр, а не покрылась плесенью, и вероятно, эти мечты и стремления осуществились.

Среда, 11: Вчера перед Севастополем сел на мель французский транспорт. Русские его обстреляли, и снесли его бушприт. Команда покинула борт, но попыталась ночью спасти корабль. Этим утром гарнизон города предпринял штыковую вылазку, но как только выступили наши солдаты, ему пришлось отступить.

Пятница, 13: Прошел слух о том, что на сегодня назначена бомбардировка города, но ни одна пуля не потревожила теплую безмятежность воздуха. Какой переменчивый климат! Три дня назад стоял невероятный холод, а уже сегодня безжалостно палит солнце. Меня навестить прискакал капитан Локвуд. С печальным лицом он поведал мне, что русские предприняли удачное нападение на Евпаторию, и силой вырвали у нас город, но вскоре подошел морской лейтенант, который заявил, что эта информация ложная, потому что, после того как их оттеснили, войска сумели вернуться вновь и, в действительности, выбили врага. Из Евпатории прибыли корабли с грузом припасов, и, можно сказать, что, по крайней мере, русским они не достались. Сегодня приплыли «Камбрия» и «Мидвэй», на борту каждого — полк из 1300 турок.

Суббота, 14: Прошлой ночью в бухту вошли две яхты: «Драйяд» (лорда Кардигана) и «Маракита» (господина Кэррью). Какая ирония скрывалась в появлении этих сказочных кораблей среди ужасов войны! Они казались здесь совсем не к месту, как если бы тут очутилась лондонская красотка, и все же, в их прелестной элегантности было что-то трогательное.

Генри, капитан Фейн, господин Госс из королевского флота и я отправились верхом в лагерь. Пообедали в нашей собственной палатке. Мы проскакали почти вдоль всей протяженности передовой линии лагеря, которая начиналась с правого фланга, с того места, которое позднее занял 4-й полк легких драгунов, затем — мимо стрелков и 23-го полка; поворачивая назад, линия проходила вблизи расположения французов.

Под сильным непрекращавшимся обстрелом неуклонно продвигалась работа по устройству окопов. Я слышала, что вчера до часу ночи лорд Раглан² обходил передовые позиции. Стрелку, который стоял рядом с ним, круглым ядром оторвало голову.

Сегодня или вчера, увидев, как в траншее вспыхнул огонь от ядра, один стрелок выбил своим ружьем предохранитель. Его отметили в общих приказах. Я не могу не думать о том, что, к сожалению, наша армия не предусматривает никаких знаков отличия, никаких наград за смелость, подобно этой. Пусть это будет всего лишь кусочек красной ткани, но солдат мог бы сразу его получить и носить, вместо того, чтобы ожидать медаль, до которой он может не дожить, или сможет получить ее спустя годы, когда она утратит половину своей значимости.

Сегодня ночью на позицию привезли пушки. Когда я была в лагере, их колеса обворачивали в овечью кожу. Я слышала, что этим утром французы подверглись нападению, но не знаю подробностей.

Воскресенье, 15: проснулась измученной.

Что за изнеможение! Казалось, будто моя жизнь угасает, а дни мои сочтены, поэтому долгое время я оставалась в постели, умиротворенная душой и телом. В этом состоянии я пребывала все утро, и не вставала до тех пор, пока не пришел Нолан³, и у нас завязалась продолжительная и интересная беседа. После разговора о развлечениях, я решила принять его коня и седло. Он одолжил своего пони, и мы вместе поскакали проведать Генри, который находился в своей палатке⁴. Мы с Генри отправились ужинать на «Звезду Юга». Вечером Генри вернулся назад пешком.

Понедельник, 16: Три дня не прекращался обстрел. Вчера капитан Нолан сказал мне, что осада начнется не позднее вторника. Наблюдая за вспышками орудий, наша компания допоздна засиделась на палубе.

Всю ночь они продолжали в том же духе, но сейчас, в 11 часов утра успокоились. Чтобы присоединиться к флоту, вчера из Балаклавы отплыл «Агамемнон». В этот момент французы высаживали на берег свежий полк кавалерии, и «Мидвэй» освобождался от груза — турок. Мы ожидали завтрашнего дня с легким волнением. Я приказала оседлать своего коня в восемь часов утра.

Вторник, 17 октября: 10 часов вечера. В половине седьмого разразился тот устрашающий дождь из снарядов и ядер, который непрестанно поливал форты и батареи Севастополя, пока ночь не помогла городу, набросив на него свой покров. В четверть восьмого Круглая башня⁵ безмолвствовала, хотя батарея у ее подножия все еще поддерживала огонь из двух пушек, которые невозможно было обстрелять продольным огнем. Мы с Генри приехали вскоре после десяти часов, заняв наше место напротив четвертой дивизии.

В десять часов взорвался французский пороховой склад, вследствие чего были сняты с лафетов 15 пушек и убиты около 40 их солдат.

В половине второго французский и английский флот вместе с «Махмуди» открыли огонь. Близко подошел «Агамемнон» с сэром Э. Лайоном⁶ на борту, за ним следовал «Санспарель», «Лондон», «Альбион», «Беллерофон», «Возмездие» — все имели более или менее серьезные повреждения, так как они плыли, соприкасаясь бортами с невероятным и непрестанным скрежетом. Я упомянула названия только тех кораблей, о которых сама что-то знала. Там было много других, среди них «Родни», «Аретуза», «Трафальгар» и «Трибьюн». На «Лондоне» дважды вспыхивал пожар. В «Альбион» попал артиллерийский снаряд, который, к несчастью, повредил имущество капитана Лашингтона, уничтожив его винный погреб и одежду. На «Беллерофоне» снаряд угодил в каюту лорда Джорджа; «Возмездие» лишилось своей главной мачты.

В 15.10 возникло великолепное зрелище — огромный взрыв Грязевого укрепления, дым от которого вознесся до самых небес, а затем, достигнув их, печально и медленно упал на землю. Я подумала о мучениях и внезапной смерти, и прослезилась, тогда, как вокруг меня раздавались одобрительные возгласы.

«Вдоль всей линии один оглушающий крик».

Офицеры и солдаты были охвачены энтузиазмом, и даже я наполовину почувствовала себя повеселевшей. Спустя три четверти часа наш взгляд уловил небольшой взрыв. Опять прозвенели одобрительные возгласы: «Солдаты! Солдаты! Слава Богу! Это же наши!», и фургон с боеприпасами выпустил вверх свое содержимое, образовав в безмятежном небе ужасное облако.

Мы уехали в сумерках, медленно направившись в Балаклаву. В наших сердцах и ушах звучал величественный грохот войны. Наших раненых было немного. Бедный капитан Роули и помощник военного врача из 68-го полка погибли. Собирающиеся сумерки помешали нам отчетливо рассмотреть причиненные городу разрушения. На самом деле, они оказались не такими значительными, как ожидалось. Сегодня взорвалась одна из наших Ланкастерских пушек; другая стреляет отлично. Пушечные ядра стремительно носятся в воздухе с таким неистовым шумом, что их окрестили «Поезд-экспресс». Каждая наша пушка выпустила (как говорят) по 170 снарядов. Я не жалела о том, что обрела отдых на борту корабля, устав от впечатлений и волнений этого дня.

Среда, 18: Не собиралась выходить слишком рано, но в 9 часов увидела, что моя лошадь стоит оседланная на берегу. На равнине собрались значительные войска русских, которых мы упорно обстреливали. Я оделась в полной спешке, и направилась на фронт. Там я увидела, что чуть выше нашего лагеря выстроились артиллерия, кавалерия и турки, а в долине на расстоянии 1800 ярдов стояли, уставившись на них, русские войска. Обстрел совсем прекратился, и большая часть русских ретировалась, укрывшись за холмом. Устав на них смотреть и утомившись ожидать, когда же они начнут наступление, мы покинули полевую батарею, позади которой находились, и медленно направились к фронту.

Французы не смогли возобновить бомбардировку. Вчера корабли были настолько серьезно повреждены, что некоторое время не могли участвовать в обстреле. Стреляли английские пушки; мы даже выпустили пару раскаленных докрасна ядер, в надежде устроить в городе пожар, но казалось, что город построен из огнестойкого материала: хотя вчера он дважды слегка горел, ночью пожар сразу же погасили. Мне сказали, что прошлой ночью солдаты с батареи капитана Лашингтона отказались от отдыха, несмотря на то, что сражались весь день. Они сказали, что у них есть своя позиция, они хорошо выполняют свою работу и не собираются уходить — все, что им нужно — что-нибудь поесть и немного грога.

Сэр Георг Каткарт⁷ немедленно отослал им всю еду и грог, который смог достать. «О!» — воскликнул один из стрелков, который стрелял в артиллеристов Грязевого Форта, прежде чем прогремел взрыв, — «Он в беспорядке взлетел на воздух. То был прекрасный выстрел!»

Мы пообедали в палатке майора Вейна из 68-го полка, и около трех часов поскакали опять в Балаклаву. Проезжая укрепления, расположенные между фронтом и тылом, мы обнаружили, что на батарее собралась довольно значительная сила французов, которые выстроились напротив русской армии. Русские бездействовали. Возможно, они останутся под укрытием холма, пока их оттуда не выманят. Когда мы приближались к нашим позициям, домой медленно возвращались артиллерия и конница. Тяжелые осадные пушки все еще преследовали нас своим непрекращавшимся грохотом.

Сегодня был убит гвардеец, полковник Худ; госпитальная служба привезла 40 больных, чтобы разместить их на борту корабля в Балаклаве. В бинокль я видела сегодня одиноко бродившую лошадь, которая, странно прихрамывая, ходила перед батареями русских фортов. Все считали, что это английская артиллерийская лошадь, которую вчера ранили. Удивительно то, что среди всего этого урагана снарядов и ядер ее не задела ни одна пуля.

Четверг, 19: Мы думали, что Севастополь, возможно, выстоит три дня осады, более вероятно — один день, тогда как некоторые, все еще непреклонные в своем упрямстве, давали ему восемь часов для сопротивления напору союзников.

Опасаясь разрушить здания, издали приказ, что в сторону города не должен вылететь ни один снаряд. Вероятно, лорд Раглан уверен, что сможет быстро овладеть городом, а может его избегать бессмысленных разрушений и смерти требует его добродушный характер. Этот приказ о сохранении города обсуждали повсеместно. Однако какой бы достойной похвалы ни вызывала эта величайшая гуманность, мы не можем забыть 2090 солдат, лежащих на Альминском поле и взывающих к нам из земли. Если бы мы подверглись осаде, по отношению к нам русские не проявили бы подобного снисхождения.

Сегодня мы переместили наш лагерь, чтобы он не стоял на пути батарей, возведенных нами на Балаклавских высотах.

Сегодня я не поехала на фронт. От волнения я неважно себя чувствовала, и совсем оглохла от грохота орудий.

Пятница, 20: Сегодня французские осадные пушки отлично выполняли свою работу, стреляя с хорошим прицелом. Около двух часов они начали применять ракеты, вызвав пожар в расположении бухты. Батарея у подножия сама Круглой Башни продолжала стрелять, а с самого начала осады с семи часов утра Круглая Башня безмолвствовала.

Сегодня рано утром французы заставили замолчать Квадратный форт, расположенный с левого фланга. Когда мы ехали домой, то увидели, что русская армия вновь отступила, а все наши силы стояли аванпостом на батареях и на вершине холмов. Однако, будучи слишком голодной, чтобы наблюдать за ними и дальше, я уехала, предоставив им возможность, на досуге глазеть друг на друга.

Ходит слух о том, что штурм города назначен на завтра. Думаю, если бы это было действительно так, о нем не говорили бы заранее. Дезертир сообщил, что войска в городе охвачены страхом и унынием; если так, то в штурме нет никакой необходимости.

Майор Норкот, из стрелков, с которым я сегодня разговаривала, детально поведал мне о гибели своей лошади на Альме. Он рассказывал, а в его глазах стояли слезы. Едва ли он мог найти где-либо более благодарную аудиторию, ибо я сама не могла ни думать о своей дорогой серой лошади, ощущая в сердце острую мучительную боль. Вчера был ранен моряк с одной из морских батарей. Но «он не собирался покидать бой пока мог держаться на ногах», и в самом деле он приполз к лагерю 68-го полка, чтобы попросить «глоток воды». Подобные примеры героизма столь многочисленны, что по отдельности мне трудно их описать.

Суббота, 21: Узнав, что сегодня на фронте не предполагается ничего кроме обычного обстрела, я туда не торопилась, однако вовремя заняла свое место наблюдения, чтобы увидеть взрыв за Круглой Башней; за которым последовал тяжелый обстрел из двух несмолкающих пушек, который они злобно поддерживали некоторое время. Русские стреляли вяло, в основном, в направлении французских позиций. Французские батареи стреляли хорошо. Сэр Георг Каткарт, с которым я иногда разговаривала, сказал, что нет смысла штурмовать город до тех пор, пока французы не будут готовы действовать в согласии с нами. Казалось, все сошлись в едином мнении: нам придется зимовать в Крыму. Сегодня на морской батарее был убит подававший большие надежды офицер — господин Гризд.

Воскресенье, 22: Пушки стреляли как обычно.

Понедельник, 23: Ездила на батарею, расположенную на левом фланге. Я не знаю, кому она принадлежала. Прошлой ночью солдаты заняли новую параллель, на 500 ярдов впереди прежней. На какой же огромной линии (как мне кажется) мы установили свои пушки! Поможет ли эта протяженная линия? Я считаю, что осада развивается очень медленно. Они бросились в рукопашную на Ланкастеров, нацелившись на доки.

На французов этим утром была сделана вылазка. Они поняли это после того, когда на амбразурах с пушками появилась группа солдат, которые выкрикивали: «Ne tirez pas! Nous somme Anglais!»⁸. Прежде чем французы обнаружили свою ошибку, те успели испортить три пушки. На наши пикеты тоже была предпринята атака, которой отважно руководил русский офицер. Ему выстрелили в рот и взяли в плен. Капитан Браун из 44-го полка лишился правой руки и двух пальцев на левой кисти.

Вторник, 24: В Балаклавской бухте царили ужасное смятение, суета и шум, которые сопровождали разгрузку двадцати четырех-фунтовых ядер и пороха.

Некоторые офицеры от артиллерии, обедавшие на борту «Звезды Юга», в основном говорили об усталости, которую вызывала работа в окопах. В половине четвертого дня наши батареи сумели вызвать пожар в одной части города, который некоторое время неистово полыхал и, который, в конце концов, потушили. В наш штаб прислали флаг перемирия и сообщение, что в разных зданиях Севастополя разместились больные и раненые, и эти дома должны быть отмечены желтым флагом, поэтому просили эти места не подвергать обстрелу. Но лорд Раглан отверг эту просьбу, предполагая, что это всего лишь уловка устроить в этих домах пороховые склады.

Среда, 25: Чувствуя себя далеко не лучшим образом, я решила спокойно остаться на борту корабля, но, выглянув из иллюминатора кормовой каюты в восемь часов, я увидела, что мою лошадь оседлали, и она ожидала на берегу, порученная заботам нашего денщика, который сидел верхом на малорослой лошадке. Спустя минуту прямо мне в руки вручили записку от Генри. В ней было следующее: «Началась Балаклавская битва, и ожидается, что она будет горячей. Я посылаю тебе лошадь. Не теряй времени, приезжай как можно быстрее. Не оставайся к завтраку».

Слова полные смысла! Я поспешно оделась, без промедления сошла на берег, вскочила на своего коня «Боба» и поскакала так быстро, как это позволяли узкие улицы, заполненные людьми. Не успела я выбраться из города, как встретила интендантского офицера, который сказал мне, что турки бросили все свои батареи и побежали в сторону города. Он умолял меня держаться как можно ближе к левому флангу, и ради всего святого, не теряя время, добраться до наших войск, так как на нас катилась лавина русских, добавив: «Ради Бога, скачите быстрее или Вы не доедите до лагеря живой». Капитан Говард, которого я встретила через мгновение, заверил меня, что мне необходимо скакать вперед, сказав: «Не теряйте времени».

Свернув на кратчайший путь через луг, старый конь, ускоряя шаг, старался изо всех сил, и вскоре, выехав на главную дорогу, под топот копыт мы устремились к лагерю. Дорогу почти полностью преградили спасавшиеся бегством турки, некоторые с трудом бежали, вопя: «Парень, садись на корабль!», «Парень, садись на корабль!», тогда как другие проходили мимо, нагруженные кастрюлями, чайниками, оружием и всевозможным награбленным добром, в основном, старыми бутылками, к которым турки, казалось, питали огромную слабость. В это время русские захватили три батареи, откуда сбежали турки⁹.

93-й и 42-й полки выстроились на возвышенности перед деревней Балаклава. К тому времени, как я приехала, вся наша конница отступила, заняв позицию в тылу собственной линии фронта.

Глядя на гребень ближайшего холма, я увидела, как по нему бегут турки, преследуемые конными казаками, которые устремились как раз к тому месту, где стояла я, наблюдая, как разбирают нашу палатку и упаковывают наши вещи. Схватив пару заполненных вьючных мешков, большое пальто и несколько других объемных узлов, ко мне на старом коне скакал Генри. Чтобы переждать события, я бросилась со всех ног по канаве в виноградник. На какой-то момент я потеряла из виду нашего пони «Вискера», который стоял, нагруженный вещами. Как раз вовремя ко мне присоединился Генри, и мы поскакали чуть левее, чтобы избежать летящих на нас ядер. Вскоре по склону холма и в долине перешла в атаку русская кавалерия, как раз напротив небольшого отряда шотландских горцев. О, что это был за момент! Заряжая ружья, они кинулись вперед, но что могла сделать небольшая горстка людей против такого количества и такого напора. Там они и стояли. Сэр Колин¹⁰ даже не собрал их в каре. Они ждали, пока всадники не окажутся в пределах досягаемости, а затем дали залп, из-за чего все на какое-то время исчезло в дыму¹¹.

Мне показалось, что прошло несколько минут — мгновений, и все, что недавно находилось на этом заполненном людьми пространстве, превратилось в разорванные тела солдат и лошадей, лежащих на земле. К нам галопом прискакала одна бедная лошадь, в ее бедре застряла круглая пуля, образовав гниющую рану. Другая, раненная ядром в ноздри, шатаясь, приковыляла к «Бобу», задыхаясь от удушья. Вскоре она упала. Примерно в это же время с линии фронта подошло пополнение пехоты, французской кавалерии и полевой артиллерии; продвигаясь вперед, они быстро выстроились в долине на другой стороне холма, выше которого появилась русская конница.

Затем произошла трагедия этого дня — наша славная и фатальная атака. Но мое сердце настолько переполнено болью, что я с трудом могу об этом писать даже сейчас. Она превратилась в предмет мировой истории, хотя в тот период была глубоко окутана тайной¹². Я знаю только то, что видела сама. Галопом промчался капитан Нолан¹³. В это самое время, оставив свою позицию, бригада Легкой кавалерии устремилась вперед прямо навстречу русской армии. Они очутились под огнем, который, казалось, лился на них отовсюду: за каждым кустом прятался мушкет, за каждым камнем на склоне холма скрывалось ружье. Они скакали все быстрее и быстрее. С каким волнением мы наблюдали за ними. Они скрылись из вида, но через какой-то момент появилось несколько всадников, которые беспорядочно скакали назад. «Что можно сделать в этой перестрелке? Смотрите, они снова держат строй. Слава Богу! Это же бригада Легкой кавалерии!»¹⁴.

В пять часов того же вечера мы с Генри подумали и поскакали в тыл, где расположились войска.

Хотя возбуждение уже прошло, я скакала, охваченная сильным волнением. Мои нервы были на пределе, и, почти не сознавая этого, я чувствовала себя весь день крайне нездоровой. Мы медленно ехали мимо места утренних событий. Нас окружали мертвые и издыхающие лошади — бесчисленное количество, а возле меня совсем неподвижно лицом вниз лежал русский солдат. Чуть правее, в винограднике растянулся турецкий солдат, тоже мертвый. Лошади, в основном мертвые, все были без седел, а поведение некоторых свидетельствовало о чрезвычайной боли. С пулей в боку лежала, умирая, одна бедняжка сливочного цвета. С каким же терпением она ожидала своего конца!

Ко мне подошел полковник Шуэл; он выглядел спокойным, зная, что сражался, как храбрый и смелый воин, и с честью заслужил свои лавры. Многие поведали печальные истории. За исключением полковника Шуэла, все получили ранения: либо сами, либо их лошади. Погиб бедный лорд Фитсгиббон. Со времени битвы не было никаких известий о капитане Локвуде. Мистер Клатербак был ранен в ногу, а мистер Сигер — в руку. Прямо под капитаном Томкинсоном застрелили его лошадь, ранена лошадь майора де Самса; мистер Масенден показал нам пулю величиной с виноградину, которой «убили мою бедную кобылу». Мистер Кловз в плену, а несчастный капитан Гоад из 13-го полка мертв. О, что за печальный каталог!

Затем раненные солдаты стали медленно подниматься на вершину холмов! Одного французского солдата из африканского полка легко ранили в висок, лицо его было темно-красным от крови, капавшей с головы на плечо; он забрызгал своего белоснежного коня, но, не обращая внимания на боль, скакал, чтобы найти врача для двух своих «camarades»: одного пуля ранила в руку, у другого — прошла сквозь бедро.

Вечер близился к концу. Я ослабла и утомилась, поэтому мы развернули наших лошадей и медленно поехали к Балаклаве. Мы проехали мимо господина Прендергаста из шотландских Серых¹⁵, который, получив рану в ногу, спускался верхом к бухте: мужество, с которым, без сомнения, англичанин переносит боль, вызывает одновременно восторг и восхищение. Мне не хватит времени, чтобы перечислить имена хотя бы тех, о храбрости которых я наслышана. Капитан Моррис, капитан Мод, оба разрезанные и разорванные на куски, заслужили, чтобы их имена стали бессмертными!

Какую же мрачную ночь я провела. Изнемогая от телесной боли и усталости, я уснула, но даже с закрытыми глазами я повсюду видела алые блики крови.

Четверг, 26: Из бухты отправили как можно больше кораблей. На борту корабля, на котором я живу, находятся 400 тонн пороха, и постепенно судно заполняется им доверху.

Русские в количестве 5000 человек сегодня утром предприняли вылазку на французские линии, но, понеся потери, были отброшены назад.

Привезли двух раненных вчера русских офицеров, отправив их кораблем из Балаклавы. Нет никаких новостей о капитане Локвуде. Мне сказали, есть надежда, что, возможно, уцелел капитан Моррис, и что бедный Мод получил серьезное ранение, но не смертельное. Сегодня я написала письмо его жене, стараясь, как можно деликатнее, сообщить ей о том, что его всего лишь ранили!

Моя несчастная служанка, муж которой служил в 8-м полку, пребывала в глубоком волнении и отчаянии, так как с тех пор как я уехала прошлой ночью, ее мужа больше никто не видел. Один солдат сказал мне, что, вероятно, он погиб, но конечно, я не хотела передавать ей никаких сведений кроме фактов. Сегодня, услышав, что он вернулся раненным, и находится в госпитале, она отправилась выяснить, правда ли это. Увы, бедняжка! Все, что она слышала, были слухи о его смерти.

Господин Катор выехал сегодня вечером из Херсонеса, прибыв около 9 часов.

Суббота, 28: Какая беспокойная ночь. На батареях вокруг Балаклавы без умолку грохотали пушки и случайные ружейные залпы. Казалось, что враг вновь атакует. Немного взволнованная и охваченная сомнениями, я не могла уснуть. В бухте царило движение — пароходы выпускали пар, снимались с якорей и были готовы к отплытию. А если им удастся обстрелять бухту!

«Звезда юга» была заполнена порохом, и какое-то его количество было на борту каждого корабля. С наступлением дня появились новости, что с русских позиций сбежало более двухсот лошадей, которые галопом поскакали к нашим полевым укреплениям и к окопам французов. В темноте матросы подумали, что атакует кавалерия, и стали палить направо и налево; испуганные лошади повернули, помчавшись по равнине к французам, которые немедленно открыли огонь. Многих убили, но большую часть, которая преодолела все преграды на своем пути, поймали в лагере и раздали — приятная и неожиданная удача после 25-го числа.

Сегодня в Севастополь отправили парламентеров, чтобы выяснить число офицеров, взятых в плен, их судьбу и имена. Исходя из полученных сведений, в плен попали одиннадцать офицеров, из которых выжило только два. Кто же эти двое? На следующее утро отправились вновь, чтобы узнать их имена. Лорд Кардиган сказал, что потери бригады Легкой кавалерии в атаке составили 300 солдат, 24 офицера и 354 лошади. С того времени пристрелили 27 раненных лошадей. Лорд Кардиган получил незначительную колотую рану в боку; он уберег свою жизнь только благодаря тому, что скакал во весь опор¹⁶.

Чтобы не стоять на пути у французских пушек, лагерь перенесли.

Воскресенье, 29: Всю прошлую ночь — ураган огромной силы. К счастью, он дул с берега, иначе причинил бы серьезные разрушения кораблям, стоявшим с наружной стороны бухты.

Почему кораблям приказано находиться с наружной стороны бухты? Все капитаны транспортов отрицательно относятся к якорной стоянке. Почему их держат там против их мнения и желания?

Видела вчера полковника Лейка и господина Грилса, первый раз с тех пор, как они любезно сопровождали меня к Каламите, когда я была занята поисками Генри.

Сегодня опять поднят белый флаг, и получили ответ, что мистер Клове из 8-го гусарского полка и мистер Чадуик из 17-го уланского полка, были теми единственными, кто сумел уцелеть. Бедняга Локвуд!

Среда, 1 ноября: Наступивший в бухте ясный и веселый день соблазнил меня проехаться верхом в лагерь. О, вероломная Балаклавская долина, которая сдерживает среди многих окружавших ее холмов пронзительный холод более гористой местности. Мысли каждого сегодня занимали аукционы, на которых распродавали имущества погибших офицеров. Цены были баснословные. За старую фуражку выручили 51,5 шиллинга; за старую пару теплых перчаток — 11,7 шиллинга; за пару хлопчатобумажных ночных колпаков — 11,1 шиллинга; тогда как лошади шли абсурдно дешево — одну продали за 121, а другую — за 91. Простой складной нож продали за 11,10 шиллинга.

Сегодня прибыло подкрепление из 2000 человек французов, гвардейцев и шотландских стрелков. Чтобы помочь осажденному городу, двадцатитысячную армию солдат привел Остен-Сакен. Сегодня не предпринимали ничего особенного за исключением обстрела ядрами, раскаленными докрасна. Дрожа от холода, все ожидали штурма. Генри удалось купить для «Боба» очень большой непромокаемый капот, что заставило меня гораздо меньше беспокоиться на его счет, но... О, какое же беспокойство я ощущала каждый раз, когда смотрела на этого старого доброго друга, думая о тех невзгодах, которые ему приходилось терпеть.

Воскресенье, 5: Я слышала, как все утро продолжалась очень тяжелая и непрекращающаяся бомбардировка, и так как я не видела никого, кто был на передовой, а Генри находился там со своим полком, я не смогла ничего об этом узнать до двенадцати часов. Затем, в самом деле, начали стремительно поступать новости. В пять часов того же утра, посреди густого тумана, наши отдаленные укрепления оказались в окружении, со всех сторон попав под обстрел тяжелых пушек крупного калибра, под ядра и ружейный огонь, бивший во всех направлениях.

Как я могу описать ужасы и славу этого дня? Это была рукопашная битва, в которой каждый солдат боролся за свою жизнь. На какое-то мгновение ошеломленные и растерянные, наши войска сумели овладеть собой с невообразимой энергией и храбростью. С пяти часов утра и до трех часов дня они бились со всей яростью диких зверей.

«Грум сражался как дворянин, а сквайр как рыцарь,
также бесстрашно и славно».

Но, я! Я знала только то, что Генри был там, поэтому, я вымолила согласие сопровождать меня у капитана Бокли из фузилерских гвардейцев¹⁷, который на борту «Звезды юга» поправлялся от раны, полученной при Альме, и мы отправились на фронт пешком.

Если дела будут так продолжаться, то отчеты, вероятно, я буду писать спустя рукава.

Едва я покинула город, как мне рассказали о полном уничтожении кавалерии, которая «целый день бездействовала под злобным огнем». Я это уже знала, и это меня не сильно встревожило. Мы двинулись вперед, и встретили медленно двигавшуюся повозку. В ней сидел сэр Джордж Браун с ранением руки. Вниз к Балаклаве медленно спускался унылый поезд полевого госпиталя. Увы, я хорошо знала, какой печальный груз он вез. Прошел час, и уже сам Генри давал мне отчет об ужасных потерях дня. С грустью он поведал о сэре Георге Каткарте, который с наивысшей солдатской честью храбро встретил свою смерть; смерть, побежденную с такой пылкой отвагой, что память об этом должна жить в веках. Серьезно пострадала бригада гвардейцев. Убит генерал Странгвэйз, бедный майор Вайн из 68-го полка, майор Далтон из 49-го, который оставил молодую вдову и детей одних в Константинополе.

Однако кого только нет в списке погибших? Бедный юный Клевлэнд с прекрасным мальчишеским лицом. О, Боже мой! Как безжалостен меч!

Когда время даст волнению слегка затихнуть, только тогда я смогу описать детальные и достоверные подробности этого дня, значимого для всемирной истории.

Понедельник, 6: Мы с Генри поскакали в наш лагерь, находившийся впереди возле мельницы. Здесь мы встретили барона де Ноя, который вместе с Генри отправились с инспекцией на поле сражения.

Я не смогла поехать. Мысль об этом бросала меня в дрожь, вызывая тошноту. Вернувшись, Генри сказал, что по сравнению с этой битвой Альминское поле было детской забавой¹⁸. Зажатые на площади, не превышавшей квадрата в пол мили, лежали около 5000 русских, некоторые говорят — около 6000, около 2000 наших соотечественников, не считая французов, которых, как я полагаю, было близко 3000. Ряд за рядом повсюду лежали артиллерийские лошади, груды и груды убитых были навалены беспорядочной массой: некоторые — на боку, другие — держали закоченевшие пальцы на спусковых курках своих мушкетов, некоторые скорчились, как если бы умерли от ужасной боли, другие — безмятежно улыбались, словно все еще мечтали о доме; тогда как вокруг батарей свалены в кучи люди и лошади, раны и кровь — ужасное и отталкивающее зрелище!

Нас удивило то, что атака произошла там, где у нас не было ни окопов, ни каких-либо укреплений. Мы сражались так, как могут сражаться только англичане; наши потери скорее равнялись той халатности, благодаря которой произошло нападение, чем той отчаянной храбрости, с которой ее отразили.

Среда, 8 ноября: Сегодня в Балаклаву прибыл 46-ой полк под командованием полковника Гаррета, и сегодня днем они высадились на берег. Этот полк выглядит особенно хорошо, две группы уже здесь. На берег сошли 750 сильных солдат.

Четверг, 9: Сегодня ездила на фронт с капитаном Сайером и господином Рошфортом, которые вчера появились на борту «Звезды Юга»: первый приехал навестить своего брата, который был ранен при Альме, последний в качестве любопытного зрителя. Они приехали посмотреть на ужасы, происходившие на поле сражения. Мы с Генри навестили могилу сэра Георга Каткарта — достойное место упокоения такого мужественного солдата. До прихода Судного дня он спит посреди того, что ранее было разрушенным укреплением, почти в пределах досягаемости орудий Севастополя, перед дивизией, которой он командовал с такой храбростью, в. окружении тех офицеров его дивизии, которые пали рядом с ним. У изголовья его могилы установили крест, выточенный из грубого необработанного камня.

Пятница, 10: Сильный ураган вызвал такие ужасные волнения среди судов, как внутри, так и снаружи бухты, что капитаны нескольких кораблей, стоящих за пределами бухты, протестовали против того, что им не разрешили укрыться в самой бухте. В среду и сегодня из-за сильного ливня дороги стали почти непроходимыми. Я слышала, что несчастные, голодные и измученные артиллерийские лошади умирали прямо на дороге, тщетно пытаясь дотащить пушки к фронту.

Суббота, 11: В Камышовой бухте сегодня сошел на берег 62-ой полк.

Суровая погода ужасно повлияла как на людей, так и лошадей; боюсь, что из последних, только немногие смогут выжить и вдохнуть теплое дыхание весны.

У этих лошадей нет попон, и они получают недостаточно корма, а люди живут в таких условиях, которые смог бы выдержать не всякий лондонский нищий.

Понедельник, 13: Сегодня прибыл «Юра». Все еще дует такой ветер, какой прежде никогда не дул. Прошлой ночью русские сделали вылазку на французов, но были отброшены. Я не смогла узнать, какие потери понесли обе стороны.

Вторник, 14: Этим утром около пяти часов начался сильнейший ураган¹⁹. В семь часов, когда я выглянула из окон кормовой каюты, бухта бурлила, покрывшись пеной, а корабли ужасно раскачивало. К девяти часам он усилился со страшной силой, я едва могла держаться на ногах на палубе, даже когда цеплялась за корабль. Брызги, швыряя воду поверх скал высотой во много сотен футов, низвергались в бухту подобно сильному ливню. По воле волн корабли теснились и крушили, разбивая и ломая друг друга на куски. Кормовая часть «Звезды юга» опустилась на дно под огромными бортами «Медвэя», которые не переставая давили на нее.

К десяти часам мы услышали, что за пределами бухты произошло самое ужасное крушение среди кораблей, которые стояли на якорной стоянке, и некоторые из компании — капитан Сайер, господин Рошфорт и капитан Фрейн, отправились к скалам, чтобы любым способом попытаться спасти чью-то жизнь. Затем пришла новость о том, что «Принц», «Решительный», «Рип ван Винкл», «Странник», «Прогресс» и иностранная барка, все пошли ко дну, и из всех уцелело не больше дюжины человек²⁰. В два часа, несмотря на ветер и погоду, мне удалось, карабкаясь с одного корабля на другой, сойти на берег, чтобы увидеть самое ужасное зрелище. О, да! Что за зрелище: увидев раз, его никто не сможет забыть!

В следующее мгновение после моего появления навстречу своей смерти отправился верный и очаровательный крошечный клипер «Дикая Волна». Его капитан и команда — все кроме трех юных мальчишек — покинули его в девять часов, и сейчас всем своим изящным видом и дубовой древесиной с неподвижными мачтами и беспомощным грузом на борту он дрейфовал, прямо навстречу гибели. Он — под нашими ногами. Господи, прояви милость к тем детям!

Капитан Фрейн, капитан Лидл и несколько матросов бросают вниз веревку, за которую хватается один мальчик, но огромная волна откатывается назад, и больше его никто не видел.

Они швыряют ее вниз во второй раз юнцу, который стоит на остове кормы, но корабль налетает на безжалостные скалы, палуба раскалывается под его ногами, и он срывается, покалеченный и беспомощный. Однако он все еще держится, пока к нему не устремляется быстрая волна, и море предъявляет на него свои права.

Теряя сознание от усталости и страха, третий и последний из оставшихся в живых хватается за спасительную веревку: его влечет на скалу, и вот через мгновенье одним единственным движением маленький кораблик подбрасывает вверх. Он как будто умоляет о помощи, а затем обрушивается вниз бесформенной массой, усыпав море щепками, мачтами, грузом, сеном, хлебом и канатами.

Между тем, «Возмездие», «Леди Вэлиант», «Мельбурн», «Гордость Океана», «Медора», «Мерсия» и еще несколько кораблей, благополучно выйдя из затруднительного положения насколько это было возможно, получили более или менее серьезные повреждения: у большинства отсутствуют мачты. Самой высокой похвалы достойна команда спасательной шлюпки «Эвон», которая бесстрашно вышла в море, пытаясь оказать помощь, но из-за штормящего моря не смогла подойти близко к кораблям. Позвольте мне захлопнуть мой дневник, ибо, чем больше я размышляю над этим, тем ужаснее мне кажется это бедствие. Капитан Дженингс, который пришел сегодня на корабль совершенно больным, рассказывал о кроватях и одежде, которые целиком носились в воздухе, и о палатках, разрезанных на ленты, или оторванных от земли и унесенных прочь.

В. Симпсон. Шторм в порту Балаклава 14 ноября 1854 года

9 часов утра: «Мидвэй», «Мармион», «Бренда» и «Харбитнер» все еще усиленно бьются о борт нашего несчастного корабля, и я очень боюсь, как бы сегодня ночью носовое украшение «Мидуэйя» не очутилось в моей каюте.

Среда, 15: Небо безмятежное и голубое, а природа, утомленная от урагана слез, затихнув, всхлипывала. Сегодня утром в бухту вошел капитан Кайл на «Гордости океана», и вместе со своей командой покинул корабль. С каким достоинством она перенесла вчерашний шторм! Все мачты срезаны, а ее длинный черный корпус с грациозными очертаниями, как птица скользил по беспокойной воде. Благополучно выдержало бурю «Возмездие», хотя его сдерживал всего лишь один канат.

Четверг, 16 ноября: В отчете сообщается о потере 12 кораблей в Каче, 13 — в Евпатории, и все же эта информация требует подтверждения.

Сегодня один человек по имени Уэлш из команды «Звезды Юга» неутомимо пытался спасти жизнь нескольким беднягам, которых выбросило на более низкие скалы, куда до них едва ли могли добраться сверху. Около двенадцати часов мы узнали, что, при попытке спуститься вниз к моряку, этот добрый малый не удержался, и теперь лежал с поломанной ногой вместе с тем, ради спасения которого он рисковал своей жизнью. За ним отправилась группа людей, которая обнаружила, что он пострадал от контузии, а не от поломанных конечностей. Оказалось, что этот человек проявил удивительную храбрость и добросердечность, и потому достоин высокой похвалы.

Суббота, 18 ноября: День похож на возрождение молодости — безоблачный, теплый и такой ясный! Капитан Говард из 44-го пожалел меня, затворницу на борту корабля, прислав мне для верховой прогулки белую испанскую лошадь. Я приехала в лагерь и увидела, что они все, словно мухи, которые долго пребывали в спячке, вышли погреться на солнышке. Генри направил просьбу предоставить ему должность в Балаклаве, чтобы обеспечить конюшню для «Боба», который жил впроголодь и стал косматым, как терьер. Два дня назад украли серую лошадь и до сих пор не вернули.

Воскресенье, 19: Прибыла почта. Я жаждала писем из Англии, как человек жаждет глотка воды. В пятницу в качестве ежедневного рациона кавалерийские лошади получили по горсти ячменя.

Вчера они ели то же самое.

Понедельник, 20: сильный дождь. Сегодня на берег высадился 97-ой полк. Они здоровые и сильные, но думаю, что завтра такими останутся лишь некоторые из них, так как это будет их первый день в лагере.

Среда, 22: Вчера с «Королевы Юга» высадилась на берег группа стрелков в количестве 800 человек. Когда в сумерках мы возвращались в лагерь с прогулки, то увидели, что они уже маршируют, едва успев сойти на берег до наступления темноты. Сегодня у нас с Генри произошло волнующее, но безобидное приключение. Мы медленно ехали по равнине недалеко от французских батарей, как на ладони у русской армии, когда я увидела часть ядра, лежащего на земле, и, совершенно забыв о русской артиллерии, попросила Генри поднять его. Для этого он спешился, но к счастью я вовремя обернулась и увидела дым от ядра полевой артиллерии. Нет смысла говорить, что, не теряя времени, мы поспешили убраться из зоны досягаемости! Мы представляли собой заметную мишень, так как оба были на белых лошадях. Лорд Джордж Пэджет уехал домой. Воспользовавшись его примером, еще тридцать восемь других офицеров подали свои документы.

Четверг, 23: Постоянный грохот усиленного обстрела на протяжении ночи свидетельствовал о том, что что-то происходило; на следующее утро мы узнали, что стрелки атаковали батарею из двадцати пушек, но из-за малого числа, их трижды отбрасывали назад, пока не подоспело пополнение французов, и это помогло ее захватить. Сегодня, когда все были в лагере, в нашу палатку зашел весьма образованный французский солдат лет двадцати. Он прочел отрывок из «Байрона» и «Викария Уэйкфилда». Он рассказал нам, что 5-го числа несколько наших солдат в неразберихе потеряли свои полки, и, влившись в ряды французов, сражались бок о бок со своими соседями и союзниками. Бедный полковник Шуэл, которого, все же одолели жизненные невзгоды, вынужден был остаться на несколько дней на борту корабля.

Внешний вид офицеров весьма напоминает вид лошадей: и те и другие выглядят одинаково истощенными, потрепанными, одетыми в тряпье, лишенными какого-либо комфорта.

Воскресенье, 26: Сверкающее утро заставило нас предпринять попытку посетить церковь, находившуюся на борту «Санспареля». Когда мы туда пришли, нам сказали, что службы не будет — все люди были задействованы на берегу. Некоторое время мы оставались в офицерской кают-кампании, рассматривая в добротной деревянной обшивке корабля многочисленные шрамы, оставленные ядрами 17 октября, когда в пылу боевых действий он следовал слишком близко за «Агамемноном».

Днем вместе с капитаном Андерсоном и господином Госсом я посетила службу, которую проводили в Балаклаве в комнате капеллана — там находились весьма занятные прихожане, в основном, солдаты, которые только что покинули грохот войны. Тихий голос капеллана был невыразительно успокаивающим и слова, которые он выбирал, особенно подходили для моего возбужденного и наполовину измученного разума — «Поэтому там остается покой». Он говорил десять минут, хотя временами его голос был едва различим среди всего этого грохота и шума на причале, порки изнуренных и умирающих лошадей, и голосов солдат, которые поносили всеми вообразимыми ругательствами своих измученных животных.

Вторник, 28: Сегодня днем пришел капитан Доусон Деймер; вместе с ними я вернулась верхом в Кады-Кой, где у офицеров-гвардейцев был дом, и поужинала там. К нам присоединился Генри, приехавший из лагеря. После корабельной еды и нашего длительного приступа унынья превосходный ужин и доброжелательное гостеприимство привело нас в весьма доброе расположение духа. Майор Гамильтон одолжил мне своего белого пони. О, изящный пони! С черными блестящими глазами, маленькими скачущими ножками, длинным белым хвостом, выкрашенным хною, как ногти самой изысканной дамы в Стамбуле! До темноты мы вернулись домой по испорченному глубокому, почти непроходимому тракту. Мертвые лошади лежали прямо у дороги, там, где упали. Вид мертвых и умирающих волов наполнил меня ужасом, а белого пони — приступом страха. Вот мы ступали по грязной туше коня, а сейчас проехали мимо павшего осла и огромного вола, который выпрямился в ожидании смерти, и в лунном свете его длинные мертвенно-бледные рога торчали вверх.

Без особого распоряжения лорда Лукана нельзя пристрелить ни одну лошадь, за исключением случаев сапа, и думаю, поломанной ноги. Увязнув в грязи, на наших позициях лежало несколько лошадей, бившихся в смертельной агонии в течение трех дней!

Четверг, 30 ноября: Соблазнившись солнечным светом, и оставив свое рукоделие, я прогулялась по скалам с капитаном Деймером. Мое рукоделие (чтобы сказали юные дамы дома, увидев мои пальцы) — это огромное холщовое полотно и ремень, которые я соорудила для «Боба», и которые я должна завтра отнести на «Санспарель», чтобы сделать их водонепроницаемыми. Едва я очутилась у борта корабля, когда лодка наткнулась — о, ужас, — на мертвое тело, одно из многих, которые выплывали за пределами бухты из-под обломков крушения. Это было первое, которое мне довелось увидеть. В бухту доставили газету «Таймс» за 13-е число, и кто-то, я забыла, кто именно, сказал мне, что в ней появилось мое имя. Как бы я хотела, чтобы они поместили информацию о том, что я покинула борт корабля, обосновавшись на берегу, пусть даже в одной единственной комнате. Однако, боюсь, что на это у меня мало шансов, так как я слышала, что в Балаклаве должны разместить больных. Город уже воняет от огромного числа больных турок, которые превратили его в наполовину зловонный госпиталь. Я никогда не видела, чтобы люди умирали с подобной мрачной стойкостью как эти турки. Совсем недавно в один день похоронили сразу двести человек.

Я счастлива узнать, что, наконец, решился вопрос о переводе легкой кавалерии с фронта. Они разместились недалеко от Балаклавы, так как на фронте не было никакой возможности снабжать их фуражом. Прошлой ночью умерло пятнадцать наших лошадей.

Воскресенье, 3 декабря: Весь день злобно лил дождь. Днем меня навестить зашел капитан Бакли. Я слышала, что больные умирают в среднем по 80 человек в день. Я знаю, что смертность среди новоприбывших полков огромная, — никто этому и не удивляется! Нам, тем, кто уже акклиматизировался, с трудом удается противостоять жизненным трудностям, что же должны чувствовать те, кто совсем недавно покинул английские казармы или даже дискомфорт переполненного людьми судна! С легким ужасом (но небольшим) и огромным любопытством я наблюдала с борта «Звезды Юга», как садились на корабль, отплывавший в Скутари, несколько русских пленных и английские солдаты (все раненые). Возмутительное равнодушие медицинского офицера, который стоял, засунув руки в карманы, сплетничая у входа в госпиталь — грубое и неблагородное поведение, когда бедные стонущие несчастные вытянулись в очереди, торопливо спускаясь на нижнюю палубу парохода с одной, а некоторые с двумя ампутированными ногами, без намека на носилки или кровати. Вот что является поистине поучительным образцом золотого правила: «Поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой».

На борту парохода «Эвон» я увидела зрелище и услышала звуки, которые были настолько ужасными, чтобы их невозможно себе представить. Находившийся на борту больной офицер, сказал, что раненые лежат на палубе, а между ними и досками — всего лишь тонкое одеяло. Как должно быть болели их раненые тела! Он рассказал, это в первую ночь на корабле его сердце раздирали стоны и всхлипы этих бедных созданий, но на следующую ночь — шум стал значительно тише — к их боли смерть была более милосердной, чем люди. Помимо раненых солдат, которыми были заполнены наши госпиталя, среди мрачных и истощенных турок, отравляя воздух, распространилось что-то наподобие чумы. Если когда-нибудь кто-то пожелает воссоздать «образ Балаклавы», я подскажу ему все необходимые компоненты. Возьмите деревню, где посреди невообразимой грязи стоят разрушенные дома и лачуги, позвольте идти непрекращающему ся проливному дождю, пронизывающему их насквозь, пока все вокруг не превратится в болото, где грязь — по щиколотку; возьмите приблизительно 1000 больных чумой турок и набейте ими все дома без разбора; убивайте ежедневно по 100 человек и хороните их, едва присыпав землей и оставив гнить на досуге, заботясь лишь о сохранении притока новых. К берегу моря в одно место сгоните выбившихся из сил пони, погибающих волов, истощенных верблюдов и оставьте их умирать от голода. Скорее всего, они умрут дня через три и вскоре начнут разлагаться, испуская зловонный запах. Выловите из бухты останки, которыми сплошь будет покрыта вода, всех зарезанных животных, предназначенных при жизни для обеспечения провизией обитателей более чем 100 кораблей и жителей города, а также случайные человеческие трупы, проплывающие целиком или по частям, добавьте доски разбитых судов и смешайте все это в узкой бухте. Вы получите вполне точное представление об истинном, облике Балаклавы. Если это описание покажется вам не слишком пикантным, представьте, что несколько солдат сидят на пороховых бочках, стоящих на набережной, и курят, как я видела сегодня собственными глазами на Артиллерийской пристани.

Понедельник, 4 декабря: В Балаклаве позволили остаться русским жителям; среди них мистер Уптон²¹, сын инженера, воздвигшего форты Севастополя, которого взяли в плен еще в самом начале, когда мы впервые подошли к городу.

Четверг, 7 декабря: Сегодня пришла «Королева Юга» с турками на борту, но, чтобы высадить их на берег, ее отправили в Евпаторию. Приплыл также «Сидней», на борту которого находились часть 34-го полка и господин Шинер, корреспондент «Таймс» в Константинополе.

Несколько человек ужинали на борту, и, по крайней мере, в этот вечер мы не испытывали недостатка в приятной беседе, какую бы тему не поднимали. Сегодня из окопов вернулся капитан «Агамемнона» Хилльяр и зашел меня навестить. Он говорил, что французы сделали неудачную попытку атаковать русскую батарею, а также, что русские предприняли вылазку на наши траншеи, откуда мы откинули их прочь.

Оказалось, что с каждым днем русские укрепляют свои позиции, на которых появляются новые батареи, новые окопы, а также новые пушки. По Балаклаве ходят слухи (а люди в Балаклаве склонны к сплетням), что один из инженеров, в чьи обязанности, несомненно, входит изучать всевозможные вопросы атаки, побывал сегодня утром на батарее (на какой батарее, я не упоминаю). Там ему указали на новый Грязевой форт с шестнадцатью пушками, установленными в нужном месте. «Господи, благослови мою душу, как он здесь появился! Я совершенно ничего об этом не знал!» — воскликнул он.

Вчера на скалах как раз за пределами Балаклавы были найдены убитыми мальтийцы: мужчина и женщина. Я ничего не знаю о том, были ли предприняты какие-либо меры по расследованию преступления; с другой стороны, такой процесс был бы невозможен в подобной толпе и сумятице всех наций, языков и народов.

Воскресенье, 10 декабря: Тихий, теплый и туманный день. Сейчас я редко делаю записи в своем дневнике, потому что мне нечего сказать, кроме как горевать о мучительной задержке почты, которая уже опаздывает на четыре дня.

Вторник, 12 декабря: Усиленный обстрел прошлой ночью с девяти до двенадцати часов. Вслед за этим событием последовал исключительный образец балаклавских газетных репортажей. Они утверждали: «Прошлой ночью значительные силы русских спустились вниз, очутившись (или пытались это предпринять, я забыла точное выражение) в западне между войсками, стоявшими на передовой, и армией, находившейся в тылу, и что потери русских были (как всегда) огромными». Артиллерийский офицер, вернувшийся этим вечером из окопов, где он провел всю прошлую ночь, был в значительной степени изумлен, услышав об этом удивительном сражении. Он сказал, что на самом деле, стрелки услышали звуки приближавшегося войска и открыли беспорядочный огонь, паля из всех орудий — в результате чего, я полагаю, всего лишь один мертвый русский!

Суббота, 16 декабря: Потоками лил дождь. Деревня больше напоминает болото, и это ее состояние нельзя передать никакими словами. Прибыло свежее русское подкрепление, которым пополнились ряды Севастопольского гарнизона, а также тех, кто сражался на поле битвы. Сегодня приплыли два парохода, один — нагруженный артиллерией, а другой — с 89-м полком на борту. Последние несколько дней французские войска стремительно высаживались у Херсона; и в голове у солдат промелькнуло что-то вроде смутной мысли о том, что битва намечается на 19 число.

Чтобы перевезти 1300 наших больных, французы накануне предоставили в наше распоряжение свою превосходную медицинскую службу, а сегодня одолжили нам 60 лошадей, чтобы помочь оттащить военное снаряжение. Обнаружив, что, несмотря на бесчисленное количество проклятий и побоев, невозможно из умиравших лошадей выбить столько же сил, сколько из здоровых и сильных, они, в конце концов, отказались от своих попыток. На холмах разместили 400 турок, которые разгружали повозки у подножья, и загружали их снова на вершине, передавая снаряды и ядра по цепочке из рук в руки.

Для ремонта наших дорог французы также привлекли несколько русских военнопленных. У них одинаковое выражение лица, все с плоскими носами и короткими подбородками; тем не менее, они казались веселыми и работали с удивительной охотой.

Воскресенье, 17 декабря: Ходила на утреннюю службу в церковь: потом гуляла с господином Андерсоном и, возвращаясь по потоку из слякоти, встретила 89-й и 17-й полки, которые за час сумели высадиться на берег, так как назавтра ожидалась атака. То был день Святого Николая, когда всем русским солдатам полагалась дополнительная порция раки, а так как они всегда сражались наполовину пьяными, то это предположение кажется и впрямь правдоподобным.

Понедельник, 18: Нас искушал сверкающий и теплый день, и в 11 часов вместе с Генри, господином Рошфортом и господином Аспиналем мы уже скакали верхом на лошадях к Свято-Георгиевскому монастырю. Почти через три мили весьма стремительной скачки мы очутились в холмистой местности, и перешли на скучный прогулочный шаг. Вскоре показался монастырь. Возведенный на краю скалы, залесенным спуском он круто обрывался вниз к морю, и стоял совсем одиноко: крепкое и достаточно красивое сооружение, окруженное массивными горами и высокими утесами. Мы привязали наших лошадей к церковной ограде за пределами монастыря, и в сопровождении зуава, пробрались в сад, находившийся на его территории. Несколько монахов коротали время на террасах как раз напротив ограды, у которой мы остановились, чтобы насладиться красотой обрывистых утесов, спускавшихся вниз к самой кромке воды. Даже в это время года они были покрыты деревьями с зеленой листвой. Господин Рошфорт оставил нас, но тотчас же вернулся с охапкой русских цветов, которые преподнес мне. Спасаясь от английских и французских войск, здесь нашли приют несколько русских семей. Всех нас заинтересовал один англичанин — господин Виллис, который в течение 35 лет занимал в Севастопольской бухте должность главы конопатчиков. Он кисло брюзжал по поводу появления своих соотечественников, которые взорвали его дом, продырявили его бойницами и уничтожили виноградники — его 999 кустов. Когда мы уезжали вместе с несколькими английскими офицерами, подъехал генерал Боскет²² со своим штабом. Легким галопом мы весело поскакали домой. Во время верховой поездки один из нас вспугнул зайца, которого мы не смогли поймать, несмотря на то, что с нами была быстрая борзая. Я ездила на белой испанской лошади.

К. Боссоли. Монастырь святого Георгия и мыс Феолент

Вторник, 19 декабря: сегодня скакала на своем любимом коне — первый раз после того, как он долгое время голодал. Я чуть было не закричала от радости, когда почувствовала, что он натягивает удила. Несколько дней назад, вернувшись с фронта, он был лишь кожа да кости, а в огромных грустных глазах — выражение человеческого горя и страданий. Днем и ночью меня преследовал его образ, и, помня свою прошлую утрату, я не писала о нем в своем дневнике, и с наступлением каждого утра не спрашивала, жив он или мертв; сегодня ему удалось проскакать легким галопом дюжину ярдов.

Среда, 20: Ездила верхом на белом испанском коне и слышала, что французы собирались идти в разведку. Мы поскакали легким галопом по равнине и догнали их. Африканский полк, 6-й драгунский и другой полк (я не знаю, какой именно) скакали в сторону Камары и холма Канробера²³. Когда они достигли последнего, на вершине появился враг: с обеих сторон выслали небольшие отряды и выпустили пару ядер. Убит один драгун, ранили стрелка, погибла его лошадь. Некоторого времени они стояли на позициях, глазея друг на друга, мы же повернули и не спеша поехали назад.

Целью этой разведки было выяснить количество войск, а также предпринять попытку вернуть батареи, брошенные турками 25 октября. Не могу сказать, не знаю, удалось ли достигнуть какой-либо цели, но думаю, что нет. Мне, кажется, слишком жестоким оставить беднягу одного посреди огромной равнины, где в своей яркой униформе он уткнулся лицом в землю, ожидая того, чтобы его насмерть проткнули пиками казаки, либо съели орлы и дикие собаки. На протяжении нескольких дней меня преследовала эта сцена, — о, даже во сне.

Пятница, 22: Бесконечно льет дождь.

Суббота, 23: Опять дождь, но льет в два раза сильнее.

Воскресенье, 24: Два предыдущих дня слились в один: это был канун Рождества. Можно было представить какой печалью и одиночеством наполнились в этот день многие сердца в нашем сыром лагере! Так много картин о доме и так много лиц (до сих пор мы и не подозревали, как сильно их любим) возникло в наших сердцах, и они все светились от счастья. Конечно, это было не так, но наше воображение жаждало видеть их счастливыми!

Дома у пылающих каминов собралось вместе много людей, но, увы, не выпить за здравие. Они встретились в печали, чтобы выпить за многих павших героев.

Сегодня вели усиленный обстрел с кораблей. Вот уже три дня командование возглавляет сэр Эдмунд Лайонс. Он — популярен, и на него возлагают большие надежды.

Рождество. Сверкающее морозное утро. После церкви мы с Генри пошли в лагерь кавалерии, чтобы пригласить лорда Килина и полковника де Салиса присоединиться к нашей вечеринке за ужином на борту «Звезды юга», «которая каким-то образом затянулась до поздней ночи».

Среда, 27: Мы поскакали в штаб, однако дороги были настолько глубокими и испорченными, все в ямах, что казались бездонными. День был необычайно пасмурным, и мы продвигались так медленно, что, несмотря на мои усилия сдерживать изо всех сил свои привычки и свое раздражение, я пылала негодованием, сдавшись уже близ лагеря нашей кавалерии.

Сегодня ночью было очень холодно, а отсутствие на борту корабля печки, заставляет нас испытывать неимоверные страдания, но ничего не поделаешь: в окопах нам было бы еще хуже. Страдая от этих малых зол — холода и голода (ибо наш стол был весьма скуден), я поняла, какому испытания подвергаются мое терпение, выносливость и стойкость. Именно сейчас особенно ужасно ощущается отсутствие камина, ковра или хотя бы стула.

Пятница, 29: Сегодня днем меня навестил лейтенант Росс с «Тромболи», присоединившись к нашей очаровательной прогулке на руины Генуэзской крепости, откуда мы наблюдали, как искрится на море солнечный свет, а затем, свернув налево, мы прошлись по холмам к лагерю моряков и стрелков, и вернулись в Балаклаву, спустившись с обрывистого утеса.

Суббота, 30: Французская кавалерия, полк Зуавов, и несколько горцев из дивизии сэра Колина Кэмбэла провели сегодня разведку на местности, которая, как предполагали, была занята русской армией под командованием Липандри²⁴. Силы, находившиеся там, почти полностью покинули долину, по причине, как мы полагали, суровых погодных условий, прервавших доставку провизии. Французы открыли огонь по всем хижинам, найденным там, и с наступлением сумерек группа вернулась практически без потерь.

Я не выезжала на разведку, так как нашим лошадям нужен был отдых, а не прогулка. Они не смогли бы везти нас много часов подряд по густой грязи. Вместо этого, мы поехали в лагерь, где в самом разгаре проходила распродажа снаряжения покойного майора Олдхэма. Нам весьма повезло отведать немного превосходного супа, приготовленного капитаном Дженнингсом из 13-го полка легких драгунов, от которого, боюсь, мы оставили ему совсем немного.

Мы слышали, что лорд Джордж Пэджет вновь возвращается в Крым.

Понедельник, 1 января 1855 года: Безжалостно холодный день, но очень ясный. Мы с Генри поднялись на Генуэзскую крепость²⁵ посмотреть на корабли, заходившие в бухту по безмятежному и сверкающему морю.

39-й полк прибыл на «Золотом Руне», и вскоре на борт «Звезды юга» поднялся господин Фостер. Мы вспоминали веселые деньки, проведенные вместе в Уэймуте до тех пор, пока в моих ушах не зазвенели звуки старинных вальсов, и донесся горн егеря господина Фарнухарсона, который эхом отозвался далеко над морем.

Среда, 3 января: На набережной полно французских солдат. С величайшим удовольствием я наблюдала, пока они в прямом смысле разворовывали наши снаряды и ядра, как быстро они исчезали в их руках для отправки на фронт. Пока наши соотечественники поняли, что к чему, 100, 200, 250 ядер, переходя из рук в руки, отправились в вагоны, где их уже ждали.

Но как заметил, обращаясь ко мне, их офицер: «Les Anglais sont de tres bon soldats, mais ils ne savent pas faire la guerre. Ils se battent tres bien (Allons, mes enfans, vite! Vite!), mais ils n'aiment pas travailler. Ils ont peur de se souilles les mains. (Nous voila prêts pour le depart". Nous sommes aussi prêts pour aller a Sevastopol: mais les — c'est eux qui nous font toujours — attendre — attendre. Madame, j'ai l'honneur de vous saluer»²⁶: и целый корпус ушел прочь, каждые два человека несли 10-дюймовый снаряд. О, как же оскудели наши запасы! Наши лошади убиты! Наши солдаты покалечены. В то же время как грустно размышлять об этом преступном безразличии!

Вторник, 9 января: День чудесного спасения. Мы с Генри в каюте делали записи, я «как раз заканчивала записку, которую ожидал сержант из 62-го, чтобы отнести ее на фронт. — В течение нескольких предыдущих дней на наш корабль грузили порох и боеприпасы, и на его борту уже было около тысячи тонн. Неожиданно из-за двери высунул голову сержант и спросил, готова ли записка. Я ответила: "Еще нет! Ты должен подождать минуту". Ответ был таков: "Я не могу ждать — на корабле пожар!".» Спустя мгновение возник шум и суета, что свидетельствовало, о том, что это была чистая правда. Огонь охватил нижнюю палубу, и пожар разгорелся в 6-ти футах от порохового погреба.

В этот момент не было мысли о страхе. Шел дождь. Мы с Генри, не желая присоединяться к толпе, надели галоши и вышли на палубу. Нам посоветовали сойти на берег и захватить мою бедную горничную, которая вопила и взывала по очереди ко всем святым в календаре. Вскоре мы оказались на суше, наблюдая за усилием солдат на насосах. Как и наш собственный через несколько минут заработал брандспойт парохода «Ниагара», и спустя некоторое время опасность была позади; пожар погасили. Рядом с нами был пришвартован «Граф Шафтсбери», тоже пороховой корабль, и чуть впереди нас стояла «Медори», более того, с порохом на борту. Каждый понимал, что, вероятно, всем пришел конец. Однако в ожидании столь величественной смерти мое сердце охватило ужасающее ликование — погибнуть с сотнями других людей в огромном взрыве, который не только уничтожит все корабли в бухте и сам город, но изменит форму залива, и эхо от которого разнесется по всему миру.

Среда, 10 января: Не желая оставаться на борту после вчерашних событий, я попыталась проехаться верхом к штабу, чтобы умолять о комнатах на берегу, но этому помешал сильный дождь.

Суббота, 13: Мороз, снег и ужасный холод. Этим утром я выбежала на палубу, так как день был ясным и солнечным, несмотря на холодный морозный воздух. Это было восхитительно: все по щиколотку было завалено снегом: горы, дома, орудийные стволы, растения, палатки — все скрыто под снегом. Самыми нарядными были корабли в гавани: они были одеты в девственно белое, верхушки шпилей напоминали огромные крещенские пироги. Реи и рангоутная древесина блестели как палочки с мороженым, связанные вместе сказочной снежной веревкой. Все это искрилось на солнце наподобие иллюминации.

От всего сердца я благодарю Бога за то, что способна видеть и оценить всевозможную красоту. Многие обладают глазами, которые не способны видеть, ушами, которые не способны слышать, сердцем, которое не может чувствовать! — люди, которые беспрестанно напоминают одного из героев Уордсворта²⁷, о котором он говорит:

Примула у края реки,
Желтая примула была у него.
И больше ничего.

Понедельник, 15: Взяла за уздечку любимого старого коня, и прогуляла его вверх к лагерю, так как он не выходил несколько дней, а ехать верхом было слишком скользко.

Оценила с наибольшей благодарностью доброту капитана Найлора, который отправил мне два дня назад чудесный плед. Его плотная и теплая материя пришлась мне как нельзя кстати. Пыталась найти пару муфточек для бедного лорда Килина, у которого пальцы, также как и мои, промерзли до костей.

Вторник, 16 января: Сегодня мы изменили нашу якорную стоянку: мы отплыли к причалу ближе ко входу в бухту. Теперь взойти и сойти с корабля намного сложнее, так как мы находились гораздо дальше от берега.

Таким образом, мы превратились в узников на борту корабля, утратив большинство наших самых частых гостей. Мы ворчали в типично английской манере, возмущаясь тем, что торчать здесь весь день — полнейшая бессмыслица.

Вчера к Инкерману прибыло крупное пополнение русской армии. Наши (английские) силы составляют в настоящее время 11000 штыков. Я думаю, что руководство «Таймс» довольно горячо обсуждало эту тему, это взбодрило и укрепило сердца многих, кто уже устал от «жизненных невзгод и страданий».

Пятница, 19: Капитан Сайер, живший долгое время на борту «Звезды юга», неожиданно покинул нас рано утром, опасаясь, что не сможет добраться до Англии к окончанию своего отпуска. Сойдя на берег сегодня днем, я увидела, что им мало десяти мертвых лошадей и трех верблюдов, почти разложившихся на берегу. Они взяли за практику загонять издыхающих интендантских животных в этот закоулок, чтобы добавить их к уже собранному скоплению.

Суббота, 20: В течение двух дней возле нас стоял турецкий пароход, причем так близко, что сильно поцарапал борт нашего корабля. Он занял такое положение в бухте, выполняя указание властей. Вскоре после того, как на нем подняли якорь, он начал выдувать пар, опустошая горящие цилиндры за борт между своим собственным бортом и нашим. Генри с капитаном Фрейном были оба на палубе, но им пришлось предпринять немало отчаянных усилий, чтобы заставить капитана парохода понять, что находится у нас на борту.

Сегодня на его борт было доставлено 360 больных чумой турок; но вокруг все были равнодушны и черствы. Нас уже ничем не испугать. Сегодня утром мы с Генри отправились на рыбалку, но наша сеть застряла в скалах, и мы ничего не поймали. На борту «Эмеу» все время играл оркестр 11-го полка. Они только что вошли в бухту.

На борту «Золотого Руна» ужасно страдал от болезней 39-й полк. Он потерял столько людей, что многим пришлось сегодня сойти на берег, чтобы на пароходе стало менее людно и обстановка больше способствовала размещению больных. Около пяти часов утра пароход «Арабна», который бросил якорь возле нас вместо уплывшего турецкого парохода, очутился в пылающем огне. Я подумала, что безопасность наших жизней, полностью вверенных в такие неспособные и халатные руки, как те, которым было поручено руководить кораблями в гавани, уже является непрекращающимся чудом.

Среда, 24: Я ехала верхом в лагерь, когда встретила лорда Раглана, спускавшегося в Балаклаву. Воспользовавшись возможностью, я попросила его предоставить мне какой-нибудь домишко на берегу, но мою просьбу отклонили.

Суббота, 27: На борту разместили 250 раненых.

Воскресенье, 28: На борту разместили 130 раненых.

Понедельник, 29: На борту разместили 295 раненых.

По правде говоря, наша армия пребывает в плачевном состоянии. Я сокрушалась до тех пор, пока у меня не осталось сил горевать. Думаю, если бы мне сказали, что я должна умереть, просто бы пожала плечами и безропотно легла.

У нас нет полевых лазаретов, почти все они уничтожены: или мулы погибли, либо кучера — мертвы или же мертвецки пьяны; использовать как одних, так и других совершенно бесполезно. Мы точно знаем, что наши бедные кавалерийские лошади непригодны для перевозки больных. Какое-то время французы предоставляли свой транспорт. По началу они были весьма самодовольны, но сейчас, (я имею в виду мужчин) стали ворчать, бессердечно относясь к своей работе. Одного беднягу, раненого и с обмороженными руками и ногой грубо стащили с мула и бросили в грязь, не обращая внимания на его отчаянные вопли и крики. Другой француз беспечно проезжал на своем порожнем муле мимо другого, который вез раненых, и порезал железным бруском ноги несчастного страдальца, причинив тому ужасную боль.

Почему мы не можем сами заботиться о наших раненых? Почему мы так беспомощны и разбиты? О, Англия, Англия! Уничтожив льва и единорога, позволь, чтобы, приверженцами твоего оружия впредь стали глупость и смерть!

Группа «землекопов» прибыла сегодня на борту «Леди Алисии Амбэтон». Их прибытие вызвало настоящую сенсацию: некоторые из них немедленно сошли на берег и отправились на прогулку «посмотреть, смогут ли они увидеть этих как их там ... "русьян"».

39-й полк, который прежде занимался ремонтом дорог, уступил свое место землекопам, после того как сам успел сполна «насладиться» этой работой.

Поужинали с Генри в лагере с капитаном Порталом из 4-го полка легких драгунов. Он угостил нас ужином, который чудесным образом отличался от нашего скудного стола на борту корабля. Мы всегда будем вспоминать с удовольствием его гостеприимный и жизнерадостный прием.

Вторник, 30: Этим утром вместе со своим братом ко мне зашел капитан Хиллар, который приплыл прошлой ночью на «Малакане» и пригласил нас сегодня вечером на ужин.

Среда, 31: Сегодня из Скутари прибыли в Балаклавский госпиталь восемь сестер милосердия во главе со «Старшей Дамой» и мисс Шоу Стюарт. Мы обедали на борту «Малакки» и встретили капитана Лашингтона, который пригласил нас на обед в следующий вторник. Говорят, что в Севастополе снова находятся великие князья.

Понедельник, 5 февраля: ужинала с майором Пи лом.

О, какое же это ужасное дело — ездить верхом по этим искалеченным дорогам! Ты барахтаешься в них самым беспомощным образом. Возвращаясь назад в темноте, я надела узду на шею старого коня и уговаривала его мудрыми словами: «Помни Боб, каждый глупый конь может здесь увязнуть, поэтому, пожалуйста, помни, что ты более умный конь, чем любой другой из твоего рода». Думаю, что эти увещевания возымели желаемый эффект; в любом случае мы благополучно добрались домой.

Железная дорога в Балаклаве

Вторник, 6: Прекрасное утро, но дует сильный ветер. Мы выехали в морской лагерь около двенадцати часов, и через 10 минут после этого полил дождь! Мы не отступили и, в конце концов, прискакав похожие на морских крыс, были весьма любезно приняты. Казалось, капитана Лашингтона чрезвычайно развеселило мое совершенно безразличное отношение к дождю. Около четырех часов погода прояснилась, и мы совершили великолепную верховую прогулку домой по горам, а затем вдоль ручья по долине, затем по насыпи спустились в Кади-Кой. Едва ли могу сказать, чье сердце радовалось больше — храброго старого коня или мое, когда он отводил назад свои нежные уши, терпел удила, летел вперед так, как будто голодное истощение и жестокие страдания развеялись как миф, и он опять был дома на веселом охотничьем поле.

Четверг, 8: Посреди ночи меня разбудили новости о том, что наступали значительные силы русских, и что команды кораблей должны все быть вооружены. Что за приказ? Что может такая не организованная толпа, окруженная регулярными войсками? Вероятно, мы стали бы палить в первого встречного, вызвав невероятную панику и неразбериху.

Суббота, 10: Переехала жить со «Звезды Юга» на «Херефордшир» — чудесное старое судно времен Восточно-Индийской кампании, во всех отношениях самый комфортабельный корабль. Это наиболее долгожданная перемена, поскольку я давно позабыла, что такое комфорт и хорошие условия быта.

Понедельник, 12: Какой теплый и приятный день. Солнце было таким жарким, что прогуляться в горы не было никакой возможности. Мы сидели в долине и наслаждались днем, а затем, спустившись к берегу, смотрели, как изменяется цвет моря и скал.

Ночь принесла с собой ураган с ветром и дождем.

Вторник, 13: Дуют ужасные шквалы, однако, чтобы меня навестить, на борт с большим риском взошел капитан Лашингтон. Несколько больных офицеров на борту «Херефордшира» уплыли сегодня в Скутари, а другие — разъехались по своим полкам. Среди них полковник Д.... из 90-го полка, который играя револьвером, ранил себя этим утром.

Пятница, 16: Вместе с Генри, господином Фостером, господином Карром, капитаном Лашингтоном я отправилась в монастырь. Как и в первый раз, я рада очутиться там во второй. Сегодня утром сообщили о нападении на Инкерман, но я уверена, что хотя обстрел был весьма сильным, ничего особенного не произошло.

Сегодня в Англию отплыл лорд Лукан.

Вторник, 20: этим утром в четыре часа началась разведка силы для того, чтобы попытаться захватить врасплох отдаленную армию, расположившуюся на холмах. Не успели солдаты стать под ружье, как тот час же начал падать снег, и вскоре повалил с таким рвением, что продвигаться дальше стало невозможным.

Вернулась английская пехота: это были 14-й, 17-й, 42-й, 71-й, 79-й, 93-й полки. Легкая кавалерия выделила около 35—38 человек с лошадьми. Они пробирались на ощупь при сильном морозе и в полнейшей темноте, и когда все промокли и промерзли до костей, получили приказ вернуться.

На борту нашего корабля «Херефордшир» мы застали самую болезненную сцену. Один из капелланов (господин Уайт), страдавший долгое время от лихорадки, сейчас находится в бреду в полнейшей опасности. Он лежит в своей каюте, отделенной от нас всего лишь Венецианской ширмой и его неистовые усилия вырваться вторгаются в шепот голосов тех, кто делит с ним каюту. К счастью никто из нас не боялся инфекции.

Другой капеллан, бедный господин Тейлор, деяния которого были самыми упорными и благородными, также лежит на смертном одре на борту другого корабля. Я знаю, что день за днем господин Тейлор проводил в этих кишащих чумой госпиталях, не позволяя себе ни отдыха, ни чистого воздуха.

Суббота. 24: Позавтракала в лагере с полковником Догерти, а затем отправилась навестить одну женщину из нашего полка, которая страдала от лихорадки. Я застала ее, лежащей на кровати, на влажной земле. Она пролежала там двенадцать дней, страдая от холода и дождя, ветра и снега. Рядом с ней в промерзшей грязи находился кусочек порционного кекса, кусок соленой свинины, немного сыра и жестяной котелок с каплей рома. Подходящая диета при лихорадке. Ей не удалось завести себе подруг среди женщин будучи в добром здравии, поэтому сейчас в болезни ее оросили на произвол судьбы. За исключением ее мужа и его былого товарища еще по тем временам, когда тот служил моряком, ни одна душа не предложила руку помощи беспомощной бедняжке, пребывавшей в полубреду.

Четверг, 1 марта: Сообщили, что весь транспорт должен покинуть Балаклавскую бухту. Из морской бригады приехал капитан Лашингтон и самым любезным образом и с большой учтивостью предложил построить нам дом в лагере. Становилось слишком холодно, чтобы я думала о пребывании в палатке. Капитан Лашингтон, старый друг семьи Генри, не мог бы предоставить им большего доказательства своей дружбы. Он выделил людей для строительства хижины, походной кухни, конюшни и т. д.

Воскресенье, 4 марта: «Херефордшир», которому долго угрожал адмирал Боксер, в должное время, в восемь часов утра, покинул Балаклавскую бухту. Нас так часто пугали «волком», что когда, в самом деле вышел приказ, всех нас это повергло в шок. Суматоха и замешательство выглядели полным абсурдом, помимо всего прочего, нам пришлось выйти на нем в море, и только потом вернуться на буксирном судне. Однако стоял прелестный день, что позволило нам насладиться морской прогулкой. Каждый покидал «Херефордшир» с сожалением. Мы попрощались с добрым, радушным и гостеприимным капитаном Стивенсоном, выразив надежду, что вскоре встретим его вновь. Мы вернулись на «Звезду Юга».

Понедельник, 5: Выехала верхом на лошади, чтобы побывать на первом «Весеннем собрании», первых бегах в этом сезоне. Прекрасно, что измученные холодом и голодом люди, тонувшие ливнях и грязи, раненые в ходе сражения, раздираемые болезнями, смогли на третий теплый безмятежный день вернуться к новой жизни словно бабочки, с жаждой и готовностью к традиционному для англичан виду спорта. Можно подумать, что они были на ипподроме в Ньюмаркете и следили за лошадьми, скачущими по кругу.

Состоялось четыре забега: в первый раз мне не удалось посмотреть все до конца. На старте уже готовились участники второго забега, когда кто-то крикнул: «Идут пикеты. Наверно, наступают русские!» Все бросились к лагерю, и там узнали, что тревога была ложной. Ее вызвало появление двух русских дезертиров, которых захватил наш пикет. Мы быстро вернулись на ипподром, и это перемещение поразило меня своими стремительными перепадами — с ипподрома на поле сражения, из лагеря — на ипподром. В двух заездах победил благодаря своей отменной езде капитан Томас из королевской конной артиллерии, и после вручения «утешительного приза» общество отправилось на собачью охоту, так как солнце было еще высоко. Я доскакала с ними не дальше Карани, а затем повернули назад. С одной стороны, я не могла не присоединиться к ним, с другой — я ни в коем случае не одобряла такой спорт, как собачья охота, который казался мне лишенным благородства, жестоким, противоположным всем добрым чувствам.

Должна отметить, что строительство нашей хижины чудесным образом продвигается: она почти готова и плотники мастерят мне стол. Мы в большом долгу перед добротой капитана Франклина с «Колумбии» за большой лист пластинчатого стекла, которое превратилось в великолепное окно.

Вторник, 6: Сегодня в Константинополь отплыл «Канадец», на борту которого было полно больных. Какой безмятежный и приятный день!

Среда, 7: Несмотря на туман, который, как пелена, завис над вершинами холмов, я решила присоединиться к группе всадников, и мы отправились в монастырь святого Георгия. Я думала, что готова противостоять крымским туманам и победить их, но вскоре поняла, что ошиблась. О, этот вечер принес мне лихорадку, усталость, боль и огорчение.

Среда, 14: Теплое солнце выманило меня из унылой каюты, и я, поддавшись искушению, прогулялась по палубе, хотя и не без посторонней помощи, поскольку была еще очень слаба.

Четверг, 15: Солнечный день второго заезда. Лошади прекрасно справились, и в скачках с препятствием для английских лошадей, перезимовавших в Крыму, они прыгали через изгородь так, как будто им самим нравилось участвовать в этом веселье. На скачках присутствовали люди из всех полков, англичане и французы. Среди последних — граф Бертранд, который развлекал меня своим красноречием. Он пустился в долгие рассуждения о своих способностях верховой езды, о своем «отеле» в деревне, десяти английских лошадях и английском кучере по имени «Джонсон». Вечер он провел на борту «Звезды Юга», доказав нам, что каким бы наездником он не был, он весьма хорошо мог играть в экарте.

Воскресенье, 18: Прогулялась вверх к лагерю с полковником Сомерсетом и господином Фостером! обнаружили далеко впереди дом, и договорились поехать туда во вторник.

До нас не доходят никакие новости, за исключением отчетов о том, что французы атаковали, но не смогли взять огневые точки русских. Французы могут превосходить нас своими комиссариатами и методами управления, но англичанин обладает удивительной способностью к борьбе, и никто кроме смерти не сможет этого у него отнять.

Примечания

1. «Агамемнон», английский флагманский корабль, 91-пушечное парусно-винтовое линейное судно, развивающее под парами скорость до 11 узлов.

2. Лорд Раглан, Фитцрой Джеймс Патрик Генри Сомерсет, главнокомандующий английской армией в Крыму, фельдмаршал. Скончался 16 (28) июня 1855 года на хуторе русского генерала А.Б. Бракера, где располагалась штаб-квартира Раглана. На стене сохранившегося дома генерала Бракера действительно была мемориальная плита с надписью: «В этой комнате умер фельдмаршал лорд Раглан, командующий британской армией в Крыму, 28 июня 1855 года». Тело бывшего главнокомандующего было отправлено на корабле «Caradoc» в Великобританию с соблюдением всех военных почестей. На протяжении семи миль вдоль дороги, по которой следовал траурный кортеж, от его штаб-квартиры до Казачьей бухты были выстроены войска. Корабль прибыл в Бристоль 24 июля. Лорд Раглан был тихо похоронен в Бадминтоне 26 июля 1855 года.

3. Нолан, Луис Эдвард (1818—1854), одаренный кавалеристский офицер, автор нескольких трудов по искусству верховой езды и тактике кавалерии. Родился в Канаде в семье капитана Джона Бабингтона Нолана и Элизабет Харлстон Хартли. Провел детство в Эдинбурге, где и начал военную карьеру. В 1844 году Э. Нолан стал мастером верховой езды в своем полку. В 1849 году его назначили адъютантом генерала Джорджа Беркли, командующего британскими войсками в Мадрасе. Во время Крымской кампании исполнял роль курьера, доставляющего приказы из генштаба, а также выступал переводчиком между британцами и французами. Погиб во время знаменитой атаки бригады английской легкой кавалерии 13 октября 1854 года.

4. Многие подозревали, что между капитаном Ноланом и госпожой Дуберли существовала любовная связь, однако это маловероятно. Их объединяла страстная любовь к лошадям. Для Эдварда Нолана, вероятно, Изабелла Дуберли представлялась идеалом женщины — он искренне восторгался ее бесстрашием и великолепным умением держаться в седле. В свою очередь, молодой даме было приятно слушать бесконечные рассказы офицера о кавалеристском искусстве.

5. Имеется в виду оборонительная башня Корниловского бастиона. Возведена летом 1854 года по проекту военного инженера Ф.А. Старченко. Башня полуовальной формы достигала в высоту 8,5 метров. В плане башня напоминает подкову, однако в британских отчетах она часто фигурирует под названием «круглой».

6. Лайонс, Эдмунд (1790—1858) — английский военачальник, дипломат. В 10 лет поступил на флот волонтером 1-го класса, в 1814 году произведен в корабельные капитаны. В 1835—1839 г.г. сэр Лайонс состоял помощником посла при афинском дворе, после чего назначен английским посланником в Швейцарской республике, затем, до ноября 1853 года — в Стокгольме. Перед Крымской кампанией был произведен в контр-адмиралы и назначен помощником командующего эскадрой в Средиземном море. Был сторонником высадки в Крыму, участвовал в бомбардировке Севастополя на корабле «Агамемнон».

7. Каткарт, Георг (1794—1854), младший сын графа Вильяма Каткарта, в свое время британского посланника в России, командира ордена св. Георгия 4-й степени. Генерал Г. Каткарт участвовал в сражении при Ватерлоо, в период осады Севастополя командовал 4-й английской дивизией. Погиб 24 октября 1854 года в Инкерманском сражении.

8. Не стреляйте! Мы — англичане! (фр.).

9. 13 октября 1854 года в пять часов утра отряд генерала Ф.Г. Левуцкого, подойдя к Кадыкойским высотам, открыл артиллерийский огонь по редутам противника, занятым турецкими войсками. Редут Канробера защищали около 500 турок с тремя 12-фунтовыми пушками. Потеряв 170 человек, турки отступили, бросив орудия. Своим огнем бегущих турок прикрыли солдаты шотландского полка.

10. Кэмбелл Колин (1792—1863), урожденный Колин Макливер, родился в семье простого шотландского плотника. В 15 лет поступил на военную службу, в полк был записан под фамилией своего дяди по матери — полковника Джона Кэмбелла. Участвовал в военных действиях в британских колониях, с 1832 года — генерал-лейтенант. В 1853 году сэр Кэмбелл был назначен командиром шотландской бригады, которая во время Крымской войны входила в дивизию герцога Кембриджского, и которая отличилась в битве при Альме и в Балаклавском сражении. С 1858 года — 1-й барон Клайд. Похоронен в Вестминстерском аббатстве.

11. В раннее утро 25 октября 1854 года на Балаклаву выступила русская кавалерия в количестве 2500 всадников. Между ними и неподготовленным к атаке английским лагерем встал 93-й шотландский полк Колина Кэмбелла, который выстроился в длинную линию из двух рядов вместо положенных четырех (пришлось пойти на это, чтобы растянуть линию на большее расстояние). Шотландцы открыли огонь с близкого расстояния в 50 ярдов, остановив атаку русской кавалерии. Корреспондент У. Рассел писал, что в этом сражении он не видел ничего кроме «тонкой красной линии, столкнувшейся с полосой из стали». Выражение «красная тонкая линия» стало символом британского хладнокровия в битве.

12. По причинам, не выясненным до сих пор, бригада легкой кавалерии предприняла лобовую атаку на русские артиллерийские батареи через узкую долину длиной в 1,5 км, причем правый фланг бригады был открыт для огня из захваченных у турок орудий, а левый — для обстрела из других русских пушек. Всадники достигли батарей, прорвались сквозь них и сразились с русской кавалерией, а оставшиеся в живых вынуждены были возвращаться к своим под перекрестным огнем. Долину, в которой погибли представители знатных аристократических семей Британии, окрестили «Долиной смерти».

13. Свидетели утверждали, что перед атакой капитан Э. Нолан неожиданно занял позицию перед бригадой легкой кавалерии и ее командиром Джеймсом Кардиганом. Подняв саблю и выкрикивая команды, он поскакал впереди всех. Лорд Кардиган вначале подумал, что Нолан просто запаниковал и пожаловался Джеймсу Скарлетту, что тот «взвился на дыбы и голосил подобно женщине». На что Скарлетт ответил: «Не говори больше ничего, я только что проскакал над его телом» (Cardigan to Kinglake, quoted in Moyse-Barlett, Louise Edward Nolan, p. 223).

14. Известна фраза французского генерала Пьера Ф.Ж. Боскета, которую тот произнес, наблюдая за роковой атакой бригады легкой кавалерии лорда Кардигана: «Это впечатляет, но это — не война».

15. Scot's Greys — королевский полк шотландских драгунов в британской армии с 1678 по 1971 г.г. Их лошади должны были быть исключительно серого цвета, поэтому вскоре драгунов этого полка стали называть Серыми (от англ. «grey» — серый). В 1877 году их прозвище было закреплено официально, когда войска были переформированы во 2-ой драгунский полк (Королевские Шотландские Серые).

16. После Балаклавского сражения Д. Кардиган дал сбивчивое интервью корреспонденту газеты «Таймс» У. Расселу. «Я получаю приказ, — говорит лорд Кардиган, — атаковать, хотя мне даже и в голову не могло прийти предпринять подобную атаку без приказа. Несмотря на то, что у меня было совершенно другое мнение по поводу уместности этого приказа, я немедленно ему подчинился. Я сам встал во главе своей бригады, и скомандовал наступление. Мы выступили, но не успели проскакать и двадцати ярдов, как между мной и офицером штаба (Э. Ноланом — Е.Д.), который привез приказ, взорвалось ядро, пролетев в тридцати ярдах от меня, убив его и не задев меня. С того момента больше не существовало другого пути, как только выполнять приказ и атаковать батарею, расположенную в долине» (Brackenbery, George, The seat of the war in the East. — London.: Paul and Dominic Colnaghi and Co, 1855). Согласно данным из военной корреспонденции У. Рассела, опубликованным в газете «Таймс» от 14 ноября 1854 года, потери кавалерии составили 409 человек.

17. Фузилеры (франц. fusilier — стрелок) — название основной массы пехоты во французской армии (XVII—XIX в. в.).

18. 8 (20) сентября на реке Альме произошло кровопролитное сражение, получившее название Альминского. Князь А.С. Меншиков с армией численностью 36 тысяч 400 человек решил занять оборону на берегу реки Альмы. Его левый фланг расположился вне досягаемости артиллерии союзного флота, правый занял позиции на гряде холмов. Силы союзников без особых затруднений форсировали реку. Однако затем англичане оказались у подножия крутого склона, преодолеть который им удалось лишь после тяжелого боя. Не сумев остановить противника, А.С. Меншиков спешно отвел войска к югу, за Севастополь. Потери союзников (в основном британцев) составили около 3 тысяч человек, русских — более 5 тысяч человек.

19. 14 ноября 1854 года на побережье Крыма обрушился ураган страшной силы. Русские корабли, находившиеся в безопасной Севастопольской бухте, не пострадали. Однако потери англо-французской армии были катастрофическими. Узнав об этом, Николай I воскликнул: «Еще одну такую бурю, и союзники убрались бы из Крыма!».

20. Во время шторма, произошедшего 14 ноября 1854 года, один за другим о балаклавские скалы разбилось 30 кораблей союзного флота. Это был исключительный случай в истории мореплавания.

21. Джон Уптон, англичанин на русской службе, с 1833 по 1849 год — военный инженер, полковник Морской строительной части. Является автором проекта благоустройства знаменитой Графской пристани в Севастополе, участвовал в проектировании и строительстве сухих доков, водопровода, сооружений адмиралтейства.

22. Боскет, Пьер Франсуа Джозеф (1810—1871), маршал Франции. С 1833 по 1853 г.г. служил во французских колониальных войсках. После 19 лет отсутствия вернулся во Францию в чине генерала. Участвовал в крымской кампании, возглавлял французский корпус.

23. На Семякиных высотах турецкие войска под командованием капитана Ватмана возвели несколько редутов. Один из них находился на правом их фланге, на высоте, названной в честь французский генерала Франсуа Канробера (1809—1895), основателя Иностранного Легиона, который первым вступил на крымскую землю во время высадки союзных войск в Евпатории 2 сентября 1855 года. Вскоре после Альминского сражения Ф. Канробер сменил умершего от холеры маршала Сент-Арно на посту главнокомандующего французскими экспедиционными войсками в Крыму.

24. П.П. Липандри, генерал русской армии, участник Отечественной войны 1812 года. Возглавлял военную операцию, которая получила название Балаклавского сражения, в ходе которого погибла почти вся бригада английской легкой кавалерии под командованием лорда Джеймса Кардигана.

25. Имеется в виду крепость Чембало (Цембало, Цембальдо), которая с конца XIII века становится стратегически важным форпостом республики Генуя в Крыму.

26. «Англичане — хорошие солдаты, но они не знают, как воевать. Они очень хорошо сражаются (Давайте, дети мои, быстро! быстро!), но они не любят работать. Они не захотели марать руки. (Ну, вот мы и готовы к отправке). Мы полны решимости штурмовать Севастополь, однако именно они твердят нам одно и то же — ждать, ждать и ждать. Мадам, имею честь откланяться» (фр.).

27. Вильям Уордсворт (1770—1850), поэт, представитель английского романтизма первой половины XIX века.