Глава 12 из книги М. Сикоул «Удивительные приключения миссис Сикоул во многих землях»

Уже наступило лето, когда кое-как завершилось обустройство Британского отеля. На самом деле, его так не удалось довести до ума и когда, спустя год, мы оставили Хилл, в нем так и не появились ставни. Однако еще задолго до этого Спринг Хилл (название отеля — Е.Д.) сумел получить весьма солидную репутацию. Конечно, меня совсем не касалось то, что творилось в самом лагере, хотя я много об этом слышала. Там должно быть царили неумелое управление и нужда, но мой бизнес был призван четко организовать все необходимое в моей сфере и, если везде присутствовали неразбериха и сумятица, то в Спринг Хилле всегда можно было найти комфорт и порядок.

Когда скрывалось солнце, то, судя со слов благодарных посетителей, в Британском отеле всегда оставалось пару его лучей, чтобы поддержать измученных солдат, собиравшихся там. А, возможно, в конце концов, как выразился мой добрый друг Панч¹ после всего случившегося остаются лишь приятные воспоминания о минувших днях:

* * *

The cold without gave a zest, no doubt, To the
welcome warmth within
But her smile, good old soul, lent heat to the
coal and power to the pannikin².

Позвольте мне, в нескольких словах описать Британский отель. По признанию всех, он имел вполне законченный вид. Он обошелся нам не менее чем в 800 фунтов стерлингов. Сооружения и дворы занимали, по крайней мере, акр земли и были такими совершенными, какими мы только смогли их сделать. Гостиница и склад представляли собой длинное, возведенное из железа, помещение с прилавками-стойками и полками, над ним находилась другая комната с низким потолком, которую мы использовали для хранения наших товаров, а над всем этим развевался огромный Юнион Джек (английский флаг — Е.Д.). К этому зданию примыкала маленькая кухня, напоминавшая корабельный камбуз — сплошные печки и полки. Помимо железного здания были построены два деревянных дома, в которых размещались моя спальня и спальня мистера Дэя, флигель для наших слуг, столовая для солдат и большой огороженный загон для скота, много конюшен, приземистых хижин и свинарников. Хотя все это смотрелось грубым и неизящным, все же было удобным и теплым, и представляло какую-то цельность, вызывая всеобщий восторг. Об устройстве нашего магазина читатель может судить по фразе, которую часто повторяли офицеры, что вы сможете найти у мамаши Сикоул все что пожелаете: от якоря до иглы.

В дополнении ко всему, для наших транспортных нужд служили четыре телеги и столько лошадей и мулов, сколько удалось уберечь от воров. Подсчитать точное число того, чем мы владели, даже в расчете на ближайшее будущее, было невозможно. Все стадо скота, расположившееся на ночь в конюшне, мы видели всего лишь несколько раз, но на следующее утро уже были вынуждены одалживать скот в лагере наземного транспорта, чтобы перевезти наши вещи из Балаклавы.

Однако не нужно думать, что после завершения отеля наши хозяйственные трудности исчезли. Выдерживая крымский холод и дождь, я находилась, честно сказать, в более выгодном положении, но другие мои враги как всегда не дремали на побережье Балаклавы. Грабители двуногие и четвероногие, люди и животные, беспокоили меня больше обычного и, возможно, те, кто представлял собой самую большую проблему, были менее опасными. Например, крымские крысы обладали аппетитом лондонских ольдерманов³ и были столь же галантны, как и голодные школяры. Покинули ли они Севастополь ведомые инстинктом, который заставляет их родственников в других частях света покидать тонущие корабли, или же их вкус оскорбили размеры гарнизонного рациона, или они иммигрировали в порыве патриотических чувств, чтобы развязать войну против английских кладовых. Не буду гадать, какова была эта причина, однако она влекла их в большом количестве в Спринг Хилл. Как-то раз за одну только ночь они причинили нам ущерб на сумму в два-три фунта, уничтожив то, что не смогли сожрать. Ничто не было свято для их острых зубов. Несколько раз, когда им было уже невмоготу, они даже набрасывались на живых овец и, в конце концов, зашли так далеко, что покусали одного из наших черных поваров, Френсиса, спавшего среди мешков с мукой. На следующее утро он ворвался ко мне: его глаза бешено вращались, а белые зубы сверкали. Он показал мне искалеченный палец, за который его укусили, и попросил, чтобы я его забинтовала. Он поднял большой переполох и, спустя несколько дней, пришел ко мне утром, на этот раз, охваченный неистовым пылом, и настоятельно потребовал немедленно дать ему расчет, хотя мы платили ему два фунта в неделю, включая еду и жилье. В этот раз ему показалось, что крысы дерзнули покуситься на его голову, да еще на то место, где ее натуральная защита — курчавые волосы, были не такими густыми. Глупый малый вбил себе в голову, что в тела крыс вошли души павших русских солдат и развязали мстительную войну против своих недавних врагов. Доведенная до предела такими крайностями, я решила обыскать лагерь в поисках кота, и после охоты, продолжавшейся целый день, я пришла к заключению, что сказка о Виттингтоне⁴ ни в коей мере не является неправдоподобной. В самом деле, появись в Спринг Хилле смышленый молодой человек с котом, пусть даже обладавшим сомнительными способностями в своем деле, я бы с радостью помогла им, по крайней мере, хорошо заработать.

Наконец я нашла благодетеля в лагере гвардейцев в лице полковника Д. из элитного подразделения по охране высших чинов, который любезно пообещал мне огромного баловня, хорошо известного в лагере, и возможно его помнят те, кто читает эти строки. Его звали Пинки. В то самое время Пинки помогал соратнику-офицеру очищать его хижину, но уже на следующий день гвардеец принес благородного дружка. Несколько дней он катался как сыр в масле, однако подобно всем английским котам у него была привязанность к своему старому дому, и, несмотря на изобилие мяса (даже дичи), вскоре Пинки улизнул в жилище своего старого хозяина, расположенное в трех милях отсюда. Солдаты неоднократно возвращали его мне, но преимущества Спринг Хилла никогда не были настолько сильными, чтобы заставить его надолго продержаться у меня под стражей. От воров в людском подобье, которые окружили Спринг Хилл, мне пришлось держать такую же отчаянную оборону, как и русским, защищавшим свой несчастный город, против которого, как мы слышим, ежедневно гремят пушки. Самые ловкие и отчаянные вылазки часто предпринимались против наименее защищенных участков моей обороны и зачастую успешно. Много самых внимательных глаз и сотни самых ловких пальцев в мире всегда были готовы воспользоваться малейшей моей оплошностью. Мне приходилось держать двух мальчиков, главной обязанностью которых было сторожить офицерских лошадей, привязанных к порогу Британского отеля. Прежде чем я установила подобную охрану, многие офицеры, оставив лошадь на несколько минут, по своему возвращению узнавали, что она уже находилась в расположении морской бригады или на лошадиной ярмарке в Камышовой бухте⁵.

Мои старые друзья, зуавы⁶, вскоре нашли меня в Спринг Хилле, и там большую часть своего времени проводили мелкопоместные дворяне: выносливые, с ловкими пальцами, склонные к драке. Их приводящие в ужас штаны предоставляли собой удобное хранилище, которым они пользовались. И мелкие и объемные вещи исчезали в них как в карманах в клоунской пантомиме, куда они могли с тем же успехом вместить взрослого ребенка или фунт сарделек. У меня было твердое убеждение, что они в них впихивали индейку, гусей и дичь. Я точно знаю, что мой единственно приличный заварочный чайник отправился в том же направлении, в то время как я обыскивала одного маленького парня, который накрепко привязал к своим лодыжкам пару фунтов чая и кофе. Несколько присутствующих офицеров разрезали веревки и среди взрывов хохота, удерживая маленького негодяя за шею, вытрясли все из его штанов.

Наше стадо страшно разворовывалось: от лошадей и мулов до гусей и дичи. Хотя мы зорко сторожили их днем и платили сторожу пять шиллингов за ночь, наши потери были просто ужасными. За время нашего пребывания в Крыму мы утратили массу лошадей, четырех мулов, восемь козлов, много овец, свиней и домашней птицы только благодаря воровству. За одну ночь мы потеряли сорок коз и семь овец, и когда мистер Дэй отправился в штаб поведать о несчастье, ему сказали, что лорд Раглан недавно получил сорок овец из Азии, которые исчезли таким же самым образом. Массово пропадали гуси, индейки и курицы. Впоследствии мы узнали, что сторож, которому платили за охрану овец, имел привычку время от времени убивать несколько животных. Он говорил, что они умерли ночью естественной смертью. Ему позволяли их хоронить, вместо чего он их продавал.

Король Мороз также заявил свои права на наше стадо и за одну декабрьскую ночь зимой 1855 года умертвил не меньше сорока овец. Конечно, сейчас можно улыбаться, вспоминая те события, но в то время они разрывали сердце и способствовали, если не вызвали, разорению, которое в конце концов охватило фирму Сикоул и Дэй. Решительность и пыл, который демонстрировали осаждающие и осажденные в отношении бедного поросенка, который тихо, ничего не подозревая, откармливался в свинарнике, стоит того, чтобы об этом написать.

Зуав

Несомненно, весной 1856 года свежая свинина являлась той роскошью, которую не так-то просто было достать в той части Крыма, где находилась Британская армия. Когда стало известно, что мамаша Сикоул приобрела многообещающего молодого поросенка на одном из кораблей в Балаклаве и, что отважная женщина приняла смелое решение откормить его для своих любимцев, восторг среди завсегдатаев Спринг Хилла был весьма велик. Сейчас я могу сердечно посмеяться над тем количеством уговоров и лести, которым мне пришлось противостоять, прежде чем я смогла решить, как распределить его четыре ноги. За то время я узнала о судах и привилегиях властей больше, чем когда-либо узнаю вновь. По мне, так я думаю, что имей несчастное животное столько же ног, сколько имела голов некто, кого мой издатель именовал Гидрой (и с кем мои читатели, вероятно, более знакомы, чем я сама), я все равно бы нашла на них желающих. Как бы то ни было, соперничество среди тех, кого я собиралась поощрить, было весьма горячим, и избранные мною счастливчики весьма бдительно следили за соблюдением своих интересов. Один из них, во избежание ошибки или недопонимания разместил обещание в моем ежедневнике. Возможно, читатель, улыбнется при виде следующей записки, написанной изящным офицерским почерком:

Записка о том, что миссис Сикоул пообещала в этот день капитану Х. в присутствии майора А. и лейтенанта В. свиную ногу.

Сейчас то понятно, как много алчных глаз и рук были устремлены в сторону упитанного дружка, и очевиден был значительный интерес к исходам противостояния «Миссис Сикоул против Воровства». Я думаю, что мне доверяли, ведь я была их любимицей, однако против меня выступило огромное поле битвы, которое нашло своих сторонников, и многие заключали смехотворные пари по поводу окончательной судьбы ничего не подозревавшего поросенка.

Крики и смех нескольких офицеров, возвращавшихся верхом с фронта, первыми дали мне знать о моей потере. Они скакали, горланя — «Матушка Сикоул! Старушка! Быстрее! Свинья удрала!»

Я, оскорбленная женщина, выскочила и поняла все в один момент. Так как я привыкла хвататься за соломинку, я не стала рвать волосы от досады. Я кинулась к свинарнику, обнаружив еще теплую подстилку и быстро приняла решение броситься в бешеную погоню. Я вернулась к всадникам, выкрикивая: «Сыночки мои, выручайте, они еще не успели уйти далеко. Сделайте все возможное, но спасите мой бекон!»

Охваченные весельем, всадники разъехались, хохоча и горланя — «Украли! Чу!». В это время я забежала в дом, подняла каких только можно телохранителей и тоже поспешила в погоню. Примерно через пол мили мы увидели, как всадник машет шапкой, и, бросившись бежать, очутились в маленькой ложбине, где настигли несчастное тяжело дышащее животное и двух воров-греков. Начальник военной полиции с охотой забрал последних с собой, а хрюшку с триумфом возвратили домой. Но те, кто был охвачен «свинячьими» ожиданиями, услыхав о приключении, вдруг сильно встревожились, узнав, что едва избежали опасности. Они умоляли меня не испытывать больше судьбу и уже на следующий день бедняжку умертвили и распределили согласно договоренности. Какую-то часть оставили на сосиски, которые подали с картофельным пюре, и которые в течение нескольких дней стали предметом повального увлечения. Немного свинины отправили в штаб, поведав о той опасности, которой мы подверглись со стороны врагов. В ответ мы получили следующее любезное подтверждение от генерала Б.

Штаб.

Моя уважаемая миссис Сикоул, в самом деле, я горячо признателен Вам за свинину. Я поговорил с полковником П. об охране вашей местности, и он подумает, какие можно принять меры для более тщательной охраны этой ветки дороги. Когда закончится строительство шоссе, вам станет легче. Дайте мне знать, если произойдет какое-либо хищение, и мы постараемся защитить вас.

М.Л.Б.

По правде говоря — хотя сейчас я могу посмеяться над Своими страхами — я очень часто была до смерти напугана, находясь в Спринг Хилле, и для этого были свои причины. Моя прачка, жившая вместе со своей семьей в полу мили от нас, однажды зашла ко мне забрать несколько вещей для стирки. На следующее утро я с ужасом узнала, что она, ее отец, муж и дети — всего семеро — были убиты ночью наиболее отвратительным образом. Только одной из всей семьи удалось оправиться от ран и выжить, чтобы поведать правду. В то время это вызвало большие волнения, заставив меня провести много бессонных ночей. Убийц так никогда и не нашли.

Поскольку я затронула тему крымского воровства, я могу ее продолжить, не придерживаясь какой-либо хронологии в своих воспоминаниях.

Да этого я упоминала о том, как меня доставали французы. Однажды я поймала на кухне одного из наших союзников, который грабил меня самым неблагодарным образом. Я встретила его случайно возле Спринг Хилла (думаю, он числился во французском полку, который помогал англичанам возводить дороги) и лечила его, а сейчас застала за тем, что он наполнял свои карманы, прежде чем покинуть нас по-французски. Мой чернокожий, Френсис, вытряс из его карманов еще теплую курицу и другую провизию. Мы вышвырнули его из отеля, и он нашел убежище у нескольких солдат из армейского строительного корпуса, которые сжалились над ним, приютив его у себя. Он разбудил их среди ночи, довольно неуклюже прибирая к рукам все, что можно унести. Утром они привели его ко мне узнать, как с ним поступить. К несчастью для него, нашу историю услышал французский офицер высокого чина, который случайно зашел в магазин, и он забрал его в свой полк. Я догадалась по выражению лица офицера и по страху на лице виновника, что, возможно, пройдет долгое время, пока его пристрастие нарушать восьмую заповедь сможет найти себе применение.

Просто невыносимым было несчастье, которое со мной приключилось в отношении послушной черной кобылы, за которую мистер Дэй отдал 30 гиней, и на которой я прекрасно ездила верхом. Проведя так много недель в нашем магазине, она исчезла — куда, я никак не могла узнать. Тем не менее, будучи настороже, я все-таки увидела Анжелину, так я её назвала, неторопливо бредущую по холму. На ней восседал пожилой морской офицер. Я догнала ничего не подозревавшую парочку, и вскоре уже предъявляла свои претензии. Конечно же, офицер был не виноват. Он купил её у моряка, который, в свою очередь, приобрёл животное у своего сослуживца, который, конечно, получил её у другого и так далее, но, в конце концов, она вернулась в своё прежнее жилище, где она пробыла всего лишь около двух недель. Я устала следить за Анжелиной и утратила ее, как вдруг однажды она внезапно объявилась в прекрасном состоянии, уже в собственности французского офицера из стрелкового полка.

Он купил лошадь в Камышовой бухте и не собирался от нее отказываться. В конце концов, мы распалились и наши крики собрали такую большую аудиторию, что француз заволновался и пытался улизнуть. Какое-то время я не отпускала Анжелину, но потом кобыла отскочила и исчезла в облаке пыли. Тогда я видела Анжелину в последний раз.

Неоднократно крымское воровство повергало нас в скорбную нужду. Греку, который возвращался в Константинополь, мы поручили (после убийства нашей прачки) два свёртка. В них были вещи для стирки, которые он должен был вернуть как можно скорее. Но ни грека, ни свёртков, ни их содержимого мы больше никогда ни видели. Это была серьёзная потеря. Исчезла лучшая часть наших скатертей и другого домашнего белья, вся моя одежда, кроме двух костюмов, и все белье мистера Дэя. Их необходимо было заменить тем лучшим из того, что можно было заново приобрести в Камышах и Кади-Кое.

Возможно, самая смехотворная уловка, которую когда-либо против меня устраивали крымские воришки, произошла однажды утром, когда мы встали и обнаружили, что исчезла большая часть наших коней. А в этот день мне срочно надо было отправиться в лагерь французов на реке Черной. Единственным видом транспорта, оказавшимся в моем распоряжении, была старая серая кобыла, подхватившая какую-то лошадиную болезнь, которую я не знаю, но которая делала её очень похожей на собаку, страдающую от чесотки. Я должна была ехать в лагерь французов, занять лошадь было негде, а значит, надо было что-то делать с серой лошадью. Внезапно в мой воспалённый мозг пришла одна из тех счастливых мыслей, которые иногда помогают нам преодолевать самые большие трудности. А смогу ли я скрыть ужасные пятна несчастной кобылы? Она была серой, так может мне поможет толстый слой муки, просеянной через сито. У меня не было времени на размышления, средство было успешно использовано, и я отправилась в путь. Увы, ветер был сильным и, решительно развевая мои юбки, он хлестал ими по бокам бедного животного. Вскоре его фальшивая шкура превратилась в грязную тряпку, и моя невинная уловка была изобличена.

Всем известно, что французы, на самом деле, вежливая и тактичная нация, но я никогда не слышала отовсюду таких оглушительных взрывов смеха как те, которые заставили меня ужаснуться от мысли, что моя хитрость бесславно провалилась.

Примечания

1. Панч, английский литературно-юмористический журнал, основанный в Лондоне в 1841 году. Свое название он получил от популярного кукольного шоу «Панч и Джуди». Панч, похожий на русского петрушку и его подруга Джуди смешили публику разными бытовыми сценками, в которых, однако отражались многие негативные стороны тогдашней общественной жизни: пьянство, насилие, сквернословие. С журналом сотрудничали Ч. Диккенс, У. Теккерей и другие известные авторы. Тираж «Панча» к середине XIX века достигал 40 тысяч экземпляров. Во времена Крымской войны на страницах журнала нередко печатались статьи о деятельности миссис Сикоул.

2.

«Без сомнения, холод снаружи, добавит вкус к тому, чтобы радостно принять внутреннюю теплоту.
Ведь ее улыбка и добрая старая душа
придаст жару углю и силу содержимому кружки» (англ.).

3. Ольдерман, старшина гильдии цеха или братства, которому принадлежало последнее слово в решении внутренних проблем своего объединения. Он представительствовал в переговорах с другими организациями, был уполномочен обращаться в вышестоящие инстанции для защиты интересов членов своей гильдии. Цех избирал ольдермана на общем собрании сроком на 1—2 года.

4. Дик Виттингтон, персонаж известной сказки о бедном мальчике с котом, который заработал для своего маленького хозяина богатство благодаря своему умению ловить мышей. Прототипом этого героя выступил реальный человек — Роджер Виттингтон (ум. 1423 г.), младший сын лорда Мэнора из Глочестершира. Не получив от отца наследства, он отправился в Лондон изучать торговое дело, значительно в этом преуспел, торгуя шелком и бархатом. В 1393 году его избрали ольдерманом, а в. 1397 году король назначил Роджера Виттингтона мэром Лондона. Эту должность он занимал три раза.

5. Камышовая бухта — это бухта между Круглой и Казачьей, образующая вместе с последней Двойную бухту. В 1854—1855 гг. в Камышовой и соседних бухтах базировался французский флот, а на ее берегах выросло поселение Камышев.

6. 3уавы — название одного из племен Алжира. Зуавами называли военнослужащих легкой пехоты во французских колониальных войсках, части которой формировались, главным образом, из жителей Северной Африки, а также добровольцев-французов. Зуавы участвовали в различных войнах Франции в XIX—XX веках, в том числе, и в Крымской кампании.