Ага опрокинулся. Ага думпа

I

Грозен и мрачен Ахмет-паша, наместник турецкого султана в Крыму. Раненым зверем мечется он по великолепным покоям дворца, не находя места от горя и злобы. По темным углам попрятались придворные, шепотом обсуждая весть о поражении войск Повелителя правоверных и гибели любимого сына Ахмет-паши. К довершению несчастья Крымский хан, вопреки его, турецкого наместника, воле, назначил какого-то караима эмином дарабхане (начальником монетного двора).

«Не бывать этому бесчестью! — гневается паша. — Я на крымском побережье полновластный наместник Великого султана. И слово мое даже в ханстве Гиреев должно быть законом. Надо устроить так, чтобы ни один из караимов не остался на подвластной мне земле!»

Эта мысль немного успокоило Агу. Взгляд его, только что сверкавший злобой чуть смягчился. В тишине роскошных покоев он громко хлопнул в ладоши. Словно из-под земли появился капуджи-баши и в низком поклоне застыл на пороге, ожидая распоряжений своего повелителя.

«Кара-Темира ко мне», — приказал паша.

«Слушаюсь, мой повелитель», — раздалось в ответ. И бесшумный, как тень, слуга исчез за дверью.

Вскоре перед всесильным наместником предстал рослый человек лет сорока с длинной черной бородой и быстрыми, неспокойными глазами. «Отчего потемнели очи моего повелителя, и что за черные тучи на его челе?! — лукаво приветствовал татарин пашу. — Что гнетет ясную чистую душу наместника султана?!»

«Друг мой, Кара-Темир! — раздался сдержанный голос паши. — Ты знаешь печальную весть о разгроме нашего войска и гибели моего сына. Велико мое горе. Лишь ты один можешь утешить меня в моем несчастье и вновь высоко поднять в глазах рода Гиреев имя Великого султана. Ты слышал о милостях Крымского хана, которыми он осыпает караимов. Еще бы. Они неоднократно защищали его от народного гнева. Но его благоволение теперь дошло до того, что караим из Кафы, вопреки моей воле, назначен эмином дараб-хане. Если мы не изведем в Крыму это племя под корень, оно принесет еще много забот наместнику Пророка. И дело надо обставить так, чтобы в глазах Крымского хана

несчастие, которое постигнет караимов, было лишь карой за неповиновение наместнику!»

«Великий паша! — с глубоким удовлетворением произнес Кара-Темир. — Давно хочу я извести этот народ. Лелею эту мысль с тех пор, как один караим чуть не погубил меня. Я для своего гарема с большим трудом раздобыл трех чернооких девушек из Кырк-Ера. А старейшина караимов доложил об этом хану, и я вынужден был бежать из родного Бахчисарая. Покарать их надо быстро, чтобы вновь назначенный эмин не успел получить охранительного ханского ярлыка. Правоверный паша, немедленно призови к себе старейшин караимов Кафы. И да поможет нам Аллах!»

И, наклонившись к уху наместника, Кара-Темир с кривой улыбкой стал излагать свой план. От радости грозный паша даже привскочил со своего места. «Мудра твоя голова, друг мой! В великих милостях моих теперь можешь даже не сомневаться!» — довольно воскликнул Ага и великодушно разрешил Темиру поцеловать край своей одежды.

II

Роскошен дворец паши, расположенный на склоне Феодосийских гор. Снаружи он разукрашен перламутром и цветными камнями. Красота же внутренних покоев описанию не поддается. Великолепные сады с серебристыми фонтанами и и кипарисовыми рощами Спускаются к самому берегу Черного моря. Четыре белоснежных стрельчатых минарета устремлены в небо. А высокая зубчатая стена с бойницами служит надежной защитой от врагов.

Однако восточная роскошь дворца не ослепляет глаз грех старейшин, явившихся по приказу всесильного наместника. Чуют они, что встреча с пашой предвещает караимскому народу горе.

Ожидание долго и томительно. Наконец из внутренних покоев выходит невысокий рыжебородый человек. На нем красный, расшитый золотом кафтан, на ногах мягкие сапожки «мест» с заостренными кверху носками, а на голове высокая яркая феска. Это паша. Вслед за ним величаво выступает с самодовольной улыбкой Кара-Темир. Серые круглые глаза, орлиный нос, проницательный взгляд. Скуластое лицо выражает неуемную энергию.

Отвесив глубокий поклон, старики приветствуют пашу: «Соз санын, баш бизим, буйур пашим!» («Слово твое, головы наши, приказывай, о паша!»)

«Именем султана Правоверных, — раздается в ответ грозный голос наместника, — приказываю вам в течение одного круга солнца соткать из сырца весом в три ока (одно ока — около 1,2 кг) полотно для нашего славного войска. Если веление мое не будет исполнено, погибнет от меча весь ваш народ в пределах вверенной мне земли!»

«Великий и милостивый паша, — в волнении воскликнули старцы, — за что такая немилость?! Не под силу нашим дочерям и женам исполнить твою волю. Разве что Всемогущий пошлет им в помощь ангелов-хранителей. Богатый дар приготовим тебе, но не губи невинных!»

«Нет Бога, кроме Аллаха, а Магомет Пророк Его! — зловеще прошипел паша. — Пусть Ваш Бог окажет вам милость, а теперь уходите с глаз!»

Поклонились старики и, низко опустив седые головы, вышли из ворот дворца.

III

Скорбь в домах Караимской слободы. Не выполнить бедным женщинам приказа паши, Не миновать полной гибели джамаату Кафы. С тихой предсмертной молитвой на устах все надевают свежее белье и готовится к смерти.

Во дворе кенаса собрались старейшины. Среди них выделяется старик-патриарх с умными, добрыми глазами. Это — признанный в Бахчисарае эмин дараб-хане Крымского хана.

Но сейчас его очи сомкнуты, на челе великая печаль. Все взоры с надеждой устремлены на эмина. «Дорогие друзья! — наконец раздался его тихий голос, — Ослабела в нас вера. Отступили мы от святых заповедей и стали беспечными. Не дремали только враги наши... Знал коварный паша, что, когда я получу ярлык у Крымского хана, злой умысел трудно будет привести в исполнение. Теперь осталась одна надежда на милость Создателя. Мы, обреченные пашой на гибель, откажемся от пищи, и пусть стада наши останутся без корма. Посыплем головы пеплом и соберемся в храме. Всевышний в беспредельной милости своей услышит мольбы народа, простит наши прегрешения и ниспошлет избавление от врагов...»

IV

Словно вымерла Караимская слобода. Замолкли в домах беззаботные песни. Не раздаются детские голоса. Оставлены ненужные заботы о хлебе насущном. Весь джамаат в кенаса, откуда доносятся звуки печальных молитв о спасении

души и приглушенные рыдания женщин. А мертвую тишину безлюдных улиц нарушает голодный рев беспризорного стада и заунывный вой собак.

V

Первый день месяца сунюнч-ая, — день исполнения приказа наместника, — выдался ясный, чудесный. Яркое южное солнце горячими лучами освещает зеркальную поверхность беспредельного Черного моря. У дворцовой пристани лениво покачивается, покрытая пестрыми персидскими коврами, красивая лодка (кайык).

В ожидании наступления установленного им срока, наместник решил совершить морскую прогулку. Вскоре показались евнухи с носилками, в которых разместились паша и его жены. Важно садятся они в лодку и живописной группой располагаются на мягких подушках. По знаку лодочники — кайыкчиклар — дружно берутся за весла, и лодка торжественно отплывает от берега. Раздаются нежные звуки лютни, льются полные неги восточные песни, серебром звучит радостный смех женщин. Лазурное море безотчетно влечет вдаль. Подняты паруса — и лодка, вздрогнув, устремляется в открытое море.

VI

В тесных стенах кенаса детям не сидится. Хочется есть, по еще больше — побегать на свободе под открытым небом. Взрослые целиком ушли в молитву и не замечают, как малыши один за другим исчезли из храма. Стремглав взбегают они на гору и, зачарованные, смотрят на море.

Взор детей привлекает прекрасная лодка, уходящая в открытое море. А на горизонте они замечают едва заметную черную точку, которая быстро приближается к берегам Кафы. Дети понимают: скоро быть грозе. Но они не спешат спрятаться от ненастья: море и небо завораживают.

Черная точка превратилась в грозную тучу и закрыла небосклон. Море потемнело, дрогнуло и заволновалось. Но лодка паши продолжала мчаться в помрачневшую даль.

VII

Жены наместника сначала безмятежно наслаждались морской прогулкой, но при виде надвигающейся грозы они тревожно устремили взоры на разыгравшееся море. Однако паша, упоенный стремительным ходом лодки, казалось, ничего не замечал. Между тем нависшие свинцовые тучи становились все мрачнее. Волны поднимались все выше. Ветер стал нещадно рвать паруса, Блеснула молния, загремел гром, хлынул дождь. Очнулся, наконец, паша. Уверенной рукой он взялся за руль и повернул лодку к берегу.

Но волны все сильнее и сильнее ударяли в борт. Они. стали кренить лодку и заливать ее. Борясь с разбушевавшейся стихией, она раненой птицей очень медленно, но приближалась к бухте, и промокшие женщины облегченно воскликнули: «Ля илли Мухамеду ресуль Алла!» («Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед Его Пророк!»).

Но именно в этот миг сверкнула ярчайшая молния, грянул оглушительный гром, и гигантская волна, как разъяренное чудище, выросла перед пашой. В следующее мгновение она обрушилась на лодку и поглотила ее.

VIII

Прижавшись друг к другу, озябшие и промокшие, дети наблюдали с высокой горы роковую прогулку турецкого наместника. Едва лодка исчезла в морской пучине, они сорвались с места и бросились бежать. Как безумные ворвались они в кенаса с криком: «Ага думпа!» («Ага опрокинулся!»).

Взрослые не сразу поняли смысл сказанного и в тревоге окружили детей. Но когда узнали о гибели паши, пали на колени и со слезами вознесли молитву Создателю за ниспосланное чудо.

С тех пор караимы Кафы в честь этого события ежегодно празднуют первый день марта (первый день суюнч-ая), получивший название «Ага думпа». Они распевают песни о счастливом избавлении и посылают друг другу вкусное блюдо ступеч — сладкие нити, его символически изображают те бесчисленные нити пряжи, которую караимки должны были соткать для коварного паши.