Камни-мать и дочь в долине Качи

Откуда берутся камни странные, похожие на фигуры животных или людей. Кто-то говорит, что это работа ветра или воды, а у нас, живущих в Бахчисарае, совсем иное мнение по этому поводу. Современные люди не знакомы с силой слова, в сердцах сказанного. Что им заклятия? Не верят они им! Не верят и в силу молитвы от души идущей. А прежде люди верили, всему верили. Знали, заклятие призывает к себе силу неземных великих существ, вот почему и невероятное очевидным становилось. Что, и этому не верите? В таком случае приезжайте к нам, в бывшую столицу Крымского ханства, посмотрите на камни, и призадумаетесь. Вроде бы, человек фигуры из камня не высекал, видно, что не человеческих рук работа, а сидят люди каменные, застыли в том положении, в котором их заклятие настигло. Приглядишься внимательно, увидишь, что и шапочки на головах у них надеты, правда, тоже каменные. И язык у человека не поворачивается, чтобы обращаться к ним, как к камням. Вот и обращаются к ним, как к людям живым. И рассказывают всякие истории про них. Из глубины человеческой памяти те истории приходят. Вот есть и на Каче камни, на людей очень похожие, и рассказывали о них старики…

…В деревне одной, близь Бахчисарая, проживали в бедности вдова с дочерью. Бедно жили, но честно, трудом себе на жизнь зарабатывая. Честно работая, богачом не станешь. Да и не в богатстве счастье. Другими достоинствами и мать, и дочь обладали, особенно много их было у дочери. Мать Фатимой звали, а дочь Зюлейкой. Хорошей девушкой была Зюлейка, всеми достоинствами наградил ее Аллах, и красотой, и сердцем добрым, и умом ясным, и руками золотыми. Да, что много и долго о хорошем рассказывать, оно, хорошее, само о себе умеет говорить, вот только находятся люди, не умеющие слушать такое… У них и слух, и зрение в один орган переместились — в глаза. Как увидят что-то, чего у них нет, так сердце завистью лютой и загорается.

А доброму стоило только заглянуть в глаза Зюлейке, и сразу теплее на душе становилось. С такими глазами, как у девушки, на базар появляться было нельзя. Ни продавать, ни покупать такие глаза не умеют. А мужские глаза добрые и недобрые, взглянув на нее, оторваться не могли. Упаси бог, девушке пройти мимо группы мужчин бездельничающих, тут же между ними ссоры и драки начинались. А от мужчин, когда между ними драка идет — доброго ожидать не приходиться. Потому Зюлейка на базар не ездила, боялась.

А взглянули бы, какие ресницы у Зюлейки были, длинные изогнутые, на концы их что ни положи, птицею взлетит, только глаза откроет…

Лоб высокий, чистый, с бровями тонкими, черными. Косы головку девушки украшают, черные, как ночь, в сорок косичек заплетенные.

Губы алые, на вишню созревающую цветом похожие. Приоткроют рот они, два ряда жемчужин видно.

Кожа щек нежнее бархата, цвета бледно-розового, цветущий шиповник опускал стыдливо цветы свои, когда она мимо проходила.

Фигурка гибкая, тонкая, залюбуешься, видя, как она на плече кувшин с водой несет.

А что о руках ее говорить, если ни у кого в округе не было таких длинных и тонких холстов, какие девушка с матерью ткали. Вытираешь лицо таким холстом, прикосновения не чувствуешь, словно из воздуха соткано оно.

Чтобы купить все, крайне необходимое, много холста надо было ткать, много белить в речке Кача, в которой воды так мало, что через день, два — дно показывается. Но умела девушка песней своей воду Качи призывать, запоет голоском нежным переливчатым — воды в речке обязательно прибывает, прибегала вода, чтобы голос ее услышать. Люди, живущие вниз по речке, в такое время обижались, не приходила к ним вода.

Поет девушка, холсты белит, вода, слушая ее прибывает, а бросит она, домой собираясь, вся собравшаяся вода, потоком вниз и потечет, сокрушая все на пути своем, люди, не знающие истинной причины, говорили — наводнение пришло.

А что человек сделать может, если и вода заслушалась, забыла, что ей делать надо?

И добрые люди бывают, и злые. И слова бывают добрыми и злыми. Речка тоже слышала и видела всякое… Что поделать, если зла все еще много вокруг.

А доброе слабее злого, особенно если зло — большое, черное, как туча грозовая. Ожидай от зла всегда беды.

Жил в долине недалеко от дома Зюлейки грозный Топал-бей. Его мрачная крепость стояла на скале, охраняли ее свирепые стражи, которым в руки нельзя попадаться. Попался, значит — пропал!

Но ни Топал-бей, ни его стража не были так страшны, как сыновья бея.

Уже, когда только они появились на свет, бабка-повитуха их принимавшая, всплеснула руками, застонала и, покачивая головой, сказала:

Два мальчика родились у тебя сегодня, двойною радостью радоваться бы надо, но тебе, матери, плакать всю жизнь придется — нет у обоих сердца, бессердечные они!!

Мать, освободившись от бремени, слабо улыбаясь, сказала повитухе:

— Не могут мои дети без сердца жить. Я свое сердце им отдам, разделив его на две половинки! Материнское сердце — большое, на двоих хватит.

Так она и сделала. Но ошибалась мать. Очень плохими росли дети ее, жадными, завистливыми, ленивыми и лукавыми были они. Кто больше всех беспричинно дрался, кто обижал других детей? Дети бея. Кто больше всех пакостил? Дети бея. А мать баловала их, самые лучшие шубы, самые лучшие шапки, самые лучшие сапоги на них надевала. Только разве можно упрекать мать, ей ведь казалось, что она совершает доброе дело, жалея своих сыновей, носящих в себе половинки ее сердца. Но дети бея, получая от матери все, что хотели, всегда были недовольны. Им всего было мало.

Подросли братья, теперь уже сам бей, а не мать, занялся их воспитанием, посылая сыновей в кровавые набеги. Несколько лет гуляли они по далеким местам, зло творя, домой не возвращались. Только караваны с награбленным добром к отцу посылали, отцовское сердце этим радовали.

Но вот пришла пора им и домой возвращаться. Приехали сыновья Топал-бея, науке зла научившись: в людей стрелять, пленных убивать, грабить. Запеклась кровь не только на руках, но и в их сердцах, а это равносильно тому, что нет его. Затрепетало все кругом в.страхе. Темными ночами рыскали братья по деревням, врывались в дома поселян, уносили с собой все дорогое, уводили девушек. И ни одна из них не выходила живой из замка Топал-бея.

Как-то ехали братья с охоты через деревню, где Зюлейка жила, увидели ее, и решил каждый, что девушка достанется только ему. Сцепились братья в злобе.

Один кричит:

— Моя будет! Я — старше тебя! Ты шел вслед за мной, за пятку мою держась!!

— За то я не кривоногий! — закричал второй.

— Кривоногий я из-за тебя, ты пятку мою вывернул, когда рождался!

Разъярились братья, кинулись друг на друга. Да отошли вовремя. И сказал один другому:

— Давай решим так, кто раньше схватит ее, того она и будет.

Следили теперь братья, как хищные звери, друг за другом. Но шли в одном направлении в деревню девушки. Шли, головы не поднимая, словно принюхиваясь, как псы это делают, шли тихо, крадучись, чтобы никто их не видел, никто не слышал… Каждый шел не так, как хороший человек ходит. Хороший человек идет открыто, не таясь, с песней, — пусть все люди знают, что он идет.

Пришли братья к хижине Зюлейки. Знали, что нет в ней мужчин, защищать девушку некому. Разве может вдова бедная сопротивляться таким отпетым злодеям?

Проснулась девушка, слышит, что не стучат в дверь, даже не ломятся в нее, а в окно злодеи лезут. Она матери крикнула, сама в дверь выбежала. Ей бы по деревне бежать, людей на помощь звать, а она по дороге бежит, молча, чтобы сил не расходовать, и мать за нею.

Устала Зюлейка, и говорит матери, задыхаясь:

— Ой, мама, боюсь! Нет спасения нам!

А мать ей:

— Не останавливайся, доченька! Беги, моя девочка, беги. И не бойся, дитя, Аллах с тобою!!

Еще дальше бежит Зюлейка, ноги совсем устали, не несут. А братья близко, вот они уже за спиной, оба схватили разом девушку, каждый к себе тянет, словно разорвать надвое ее хотят.

Закричала громко девушка:

— Не хочу быть в руках злого человека. Именем Аллаха заклинаю! Пусть я камнем на дороге лягу. И вам, проклятым, окаменеть за ваше зло!

Услышали слуги Аллаха, слово призывное девушки, с чистой душой. Стала она в землю врастать, камнем становиться. И два брата возле нее легли каменными.

А мать за ними бежала, сердце в груди держала, чтоб не вырвалось. Подбежала, увидела, как Зюлейка и братья-звери в камень одеваются, сказала:

— Хочу всю жизнь на этот камень смотреть, дочку свою видеть.

И такое крепкое слово было у матери, что, как упала она на землю, так тоже камнем стала.

Услышал о происшедшем Топал-бей, прибежал со слугами. Велит молотами и топорами камни бить, чтобы тела сыновей из каменного плена освободить, да не получается, разбиваются каменные изваяния на куски, а под ними тел не видно.

Увидел бей, что молоты и топоры прикасаясь к камням, каменными становятся со временем, испугался, боясь самому окаменеть. Прочь убежал, и слуги его за ним.

Остались каменные фигуры, так и стоят они до сих пор в долине Качи.

И слышат люди с сердцем добрым, подходя к камням, как мать, окаменевшая, плачет.