Кырдылез

Есть духи вод есть духи гор,
Есть духи леса и долины.
О тех идет лишь разговор,
А те живут средь нас поныне.

Есть духи мщения и зла,
Есть мира и желаний духи,
Живут, пока живет молва,
А нет молвы — о них ни слух.

Был, а может, и сейчас жив, дух Солнечной долины, той, что в Крыму находится, с именем простым — Кырдылез, что в переводе и означает — «Дух долины». Люди, жившие в той благодатной местности, хорошо знали, что приходит осень, сонным, вялым становился Кырдылез; пожелтела местность, осыпалась листва с кустов и деревьев, старел «Дух долины», а к концу осени дряхлым стариком становился и, ковыляя, опираясь на кизиловую палку уходил, оставляя людям воспоминания о жарком лете и его дарах. Долгими ненастными днями, люди, греясь у очагов своих вспоминали духа долины, и ждали его возвращения. Сошли снега, очистились источники воды, ручьи такими прозрачными стали, что каждый камешек, каждая песчинка, танцующая видна; небо синим лучистым стало, а лес зеленым — значит, проснулся Кырдылез, придет молодым, с глазами ясными, взором ласковым, смеющимся. Не все видят Духа Долины, не все слышали слова его, но все знали, что он идет по земле.

Вот и сегодня, глянул Кырдылез вокруг, вдохнул воздух пряный, на цветах настоянный, сказал радостно: «Кажется, не опоздал?»

Чабаны отары овец в горы гонят. Пошел вслед им и Кырдылез, слышит блеяние, понимает — жалуются овцы: «Почему в этот день ни волов, ни коней не запрягают, а нас на шашлык берут? Остановилась отара, ждут овцы, что скажет Кырдылез?

А что сказать глупым барашкам на их блеяние! Для шерсти и мяса их разводят. А какой шашлык, какой чебурек без баранины?

Взвился кнут чабана в воздухе, резким щелкающим звуком в ушах овец прозвучал.

Погнал чабан овец, покрикивая; «нечего стоять! Нечего!» Остановился, увидев на тропе змею ползущую, подумал: «Когда Кырдылез молодым был, не слезая с коня, копьем змею убил»

Поднял камень чабан, чтобы бросить в змею. Крикнул ему Кырдылез: «Не убивай змею, оставь живой! Лучше убей ложь в себе!»

Не услышал слов Кырдылеза чабан, не коснулись сердца слова Духа Долины, попал камнем в голову змее, убил. Радуется чабан: «Удачно получилось! Увидел бы Кырдылез, довольным был бы!»

Глубоко вздохнул «Дух долины», но и слова не сказал, к чему слово, когда действие произошло?… Дальше пошел, к группе деревьев, под которыми люди на шашлык барашка готовили.

Один из людей тех сказал, губами причмокивая: «Ай, какой шашлык вкусный будет — пальчики оближешь! Будет чем угостить, когда Кырдылез придет!»

Другой сказал, с сомнением в голосе: «Может Кырдылез прежде и ходил, а теперь больше не ходит?»

«Нет, придет Кырдылез, раз его наш певец Абибулла ожидает, надеется, что богатым сделает его!» — вставил третий.

Помнил Кырдылез Абибуллу… хорошо помнил. Помнил молодым, помнил, как возмужал тот, помнил, как седина у него стала пробиваться… Песней звонкою всегда встречал Абибулла приход Духа долины. Звенела песня в воздухе, эхом в горах отзываясь. Светлой, легкой души человеком был Абибулла. Ни одного праздника не было, на котором не звучал бы голос певца.

А сегодня сидит Абибулла на скале высокой, молчит. Не радует его ни солнце ласковое, ни пение птиц в садах.

— От чего молчишь, Абибулла? Прежде всегда хорошую песню пел. Что стало с тобой? Может, совсем старым стал?

И запел Абибулла, словно упрек услышал:

— Ждем тебя, Кырдылез, ждем; Прилети Кырдылез к нам сегодня на крыльях мечты нашей, принесись на светлых струях ветра легкого; заиграй музыка сердца, заиграй! Чал, чал, чал!…

Прислушался Кырдылез к словам Абибуллы, приятны, легки и светлы они, а сам подумал: «Вот ищет золота человек, но зачем оно ему? Разве каждое слово песни его — не золотое? Протянул свои руки Кырдылез к солнцу яркому, полилось золото на землю потоками, Пало на скалы дальние сверкнуло на месяце минарета.

А Абдулла продолжал петь: «Золотой день пришел к бедняку! Кырдылез не обижает людей! Чал, чал, чал!…»

Умолк певец, тень на лицо набежала, задумался: «Не любит меня Хатидже, хотя говорит при встречах, что любит! Нужен ей другой — молодой, богатый нужен! Ведь говорит часто Хатидже, так просто, глубокого смысла в слова свои не вкладывая: «Богатый — значит, умный. Был у меня первый муж богатый — хочу, чтоб новый муж еще богаче был! Все сделаю, чтобы он мною довольным был!»

Ищет глазами Абибулла Духа Долины, другие не видят Кырдылеза, никогда не видели… А он видел. Вот только сегодня его почему-то нет. Но верит, что придет тот. Обещает певец на старом камне ему свечу восковую поставить.

Понял из слов песни певца «Дух Долины», что нужно Абибулле, головой укоризненно покачивает, вздыхает:

— Тех, что шашлык сейчас едят, можно понять — счастливы они! Тех, кто по садам сидят, пьют, едят, можно понять — довольны они!

И, правда, пирующие сейчас больше о желудках своих думают, не помнят ни о голодном Абибулле, ни о Кырдылезе. Пьют, едят люди на лужайках и в садах, не замечая, что ночь уже спускается…

Зажег на старом камне свечу Абибулла, ждет прихода Кырдылеза. Долго, терпеливо ждет. Вот и луна золотая всплыла над деревьями, осмотрелась и поплыла вверх. Насторожился Абибулла, шорох в дальних кустах услышав. Сверкнуло огоньком там.

«Ты хотел меня, — сказал голос, легким шелестом листвы, — Вот и пришел я. Знаю я, что ты ждешь от меня! Молодым был — только песню любил. Старым стал — женщину захотел! Для нее золото ищешь…»

«Для нее», — вздохнул Абибулла.

«Слышишь, как шумит ручей, молодой, чистый, песнь любви распевает?» — продолжал говорить Кырдылез. — «Слышишь, как свежая трава колышется? Только ты старым стал, придет завтра — а ты не услышишь.

Слышишь, как сердце твое бьется, не поспеть ему за молодыми. Не успеть, тебе, Абибулла!

Сколько золота в тебе самом было, легкого, людям нужного. Но ты из-под земли золота захотел… Только не поднять тебе его…»

Не захотел Абибулла дальше слушать голос мягкий, печальный; бросился к кусту, где огонек светился, думая: «Только бы не опоздать!» Бежал старик, о карагач одежду разрывая. Слышал голос Кырдылеза, но не внимал ему. Увидел, как под одним кустом, под вторым, под третьим вспыхнули груды золота, огнем желто-красным горящим. Хватал голыми руками горячие куски золота, прятал на груди своей. Звал прекрасную Хатидже, плача от радости. Тяжело было нести, ноги от усталости подкашивались. Не помнил уже, как добрался до деревни. Не хватило сил даже в дверь дома Хадидже постучать. Упал у порога дома ее, шепча:

Кырдылез много мне золота дал. Все твое. Принес тебе его, моя чудная, моя прекрасная»

Не доходили слова его до Хатидже. Крепко спала Хатидже, обнимая другого. Не нужен был ей теперь Абибулла с золотом. И, протягивая руки к двери любимой, умер Абибулла. У самого порога ее дома остановилось сердце его. Может, и хорошо сделал, что умер, не получив того прекрасного, о котором так страстно мечтал? Может, если бы взял прекрасное, оно таковым и не стало бы? Кто знает?…

Не торопясь, шагал по земле Кырдылез, думал: «Ушел с земли Хабибулла-певец, ничего страшного не случится, придет на его место другой. Смертны люди. Пройдет лето, придет другое, сменит его следующее лето — никогда не умрет Кырдылез.»

Не умирает дух — легендою живет,
Хоть все давно переменилось.
Приходит лето, и народ наш ждет,
Чтоб божество незримое явилось.

И истина, и вымысел едины,
В том состоит легенды суть,
Есть дух добра, дух Солнечной долины,
И люди, что прихода его ждут.