Старый храм

У подножия горы, носящей имя понтийского царя Митридата, стоял во времена давние храм Аполлона, покровителя города Пантикапея. Шесть белоснежных колонн венчала крыша храма. В стороне от него стоял не менее богатый храм Афродиты-обманщицы, которую чтили на Боспоре не меньше, чем Аполлона. И значительно позднее напротив этих двух языческих храмов построили скромную церковь, носящую название церкви Иоанна Предтечи. Время шло, время галопом мчалось, время медленно тащилось, теряя по пути то, что люди памятью называют. Исчезли гордые, богатые языческие храмы, жители города даже не знают тех мест, где они когда-то красовались. А вот скромная церковь сохранилась.

От тяжести времени человек горбится, на палочку опираться начинает. Храм христианский переживший более десятка столетий, здорово постарел, в землю погрузился, налетом времен покрылся, роспись стен его скрыла известь. Но стоит еще крепко на ногах он, один из древнейших христианских храмов.

Город Керчь, прежний Пантикапей, прежний Боспор, и много еще имен поменявший, вверх этажами зданий поднялся, вытянулся вдоль пролива змеей, переваривающей пищу, и храм древний решил тряхнуть стариной. Мелодичным звоном своих колоколов, как и в древние времена, призывает он мирян к молитве, как бы возвещая миру о том, что жив он еще и будет долго еще жить, пока будет жива христианская вера. Раскрывают объятия двери храма, приглашают поклониться иконе, которая пришла к нам от тех времен, когда здесь пантикапейский епископ служил.

Все бы ничего, да забыли люди о тех, кто тот храм своими руками возводил. Легенда возрождает те далекие времена.

Первое богослужение в храме происходило в ночь под великий праздник, и стояли у амвона двенадцать братьев, по числу учеников Иисуса Христа; статные красавцы, сильные, ловкие, ликом смуглые, с белокурыми кудрями, душами светлыми и чистыми. Только не было с ними сестры младшей, которую мать просила беречь. Не выполнили они этого обещания — не уберегли.

Второе обещание — построить церковь в честь Иоанна Крестителя, они выполнили.

Все, приходящие в храм, знали, что руками этих братьев воздвигнуты стены церкви, когда они обещали в день кончины матери церковь Иоанна Предтечи построить.

И епископ, ведя служение в храме, не забыл помянуть имя матери братьев, говоря:

— Помяни, Господи, душу её в царстве света твоем.

Не забыл старый священнослужитель и прочитать трижды святую молитву о той, чей жалобный стон доносился от окна алтарной обсиды.

Зимние месяцы в Керчи добротой погоды своей не славятся. Стоны мятущейся грешной души за окном сливались с визгливым голосом ветра и грохотом волн, которые шторм обрушивал на берег. Поеживались в смятении душевном прихожане в такие минуты, слыша изливающую в тоске великой жалобы душу грешницы.

Хмурились лица братьев, горькие складки появлялись у уголков рта, ибо они видели в порывах ветра студеного, врывающегося в храм божий, в виде легкого тумана, образ сестры, протягивающей к ним свои руки. У порога храма стояло видение, не смея шагнуть вглубь его. Дымок курящегося ладана изгонял ее. Колебалось видение, меняя форму. Но проходило время, и вновь образ сестры появлялся, и снова протягивал руки.

Братья склонялись в глубоких поклонах, осеняя себя широким крестом, чтобы отогнать видение грешницы и облегчить сердце свое.

Облегчить временно душу можно, но вот изгнать из памяти прошлое не удавалось. Да и как это можно было сделать, если о нем постоянно напоминал поднятый над Пантикапеем крест. Поклялись они, что пока не воздвигнут храм, забыть про радости жизни.

Годы ушли на то, чтобы воздвигнуть стены храма. Жилище Бога без веры не построить. Камень к камню надо приложить, чтобы щелочки не было. Строится храм не на годы, а на века! С именем Христа, братья приближались к поставленной цели. Но забыли, что и дьявол не дремлет. И, если братья сами были неуязвимы для него, то этого нельзя было сказать о сестре. Пока она была девочкой, мысли ее были заняты братьями. Следовало постирать и заштопать одежду, приготовить пищу и отнести ее работающим на строительстве храма братьям. Она же омывала и перевязывала им раны, полученные случайно. Но время подростковое ушло, и, наверное братья упустили за работой тот момент, когда их сестра превратилась в красивую девушку. А раз это случилось, то найдется и тот, кто попытается соблазнить ее.

На Митридатовой горе жил старый жрец, служивший Аполлону, а у него был сын, служивший начальником Горной части. Жрец люто ненавидел христиан, считая их виновниками оскудения храмовой казны. Сын не разделял чувств отца, он просто презирал веру, которая так резко ограничивала телесные чувственные блага во имя «спасения» невидимой души.

Он был очень красив, точно сам Аполлон вдохнул в него большую часть своей красоты, смелый взор его проникал в сердце женщин.

Возможно, что братья, реально оценивая чары сына жреца, надеялись на защиту Бога, которого они так почитали.

Чем более приближалась работа к завершению, тем радостнее становилось на душе у братьев. Вот только печалила их тень скорби на лице сестры, считали, что вызвана она грустью по матери ведь им самим постоянно не хватало материнской заботы.

Так далеки были их предположения от истины.

А все произошло в одну из августовских ночей, когда вода пролива вспыхивает мириадами точечных огней, только пошевели ее. Девушка сидела на камушке у берега моря, запрокинув голову, искала на темном покрывале ночи любимую звезду матери.

— Где ты сейчас мама, видишь ли ты меня? — сказала она с глубоким вздохом.

И отшатнулась в испуге, когда на ее плечо опустилась чья-то рука.

Она не заметила, когда неслышно подкравшись, за ее спиной оказался начальник горной стражи.

Ночь была недостаточно светлой, чтобы разглядеть незнакомца, но она видела очертания его длинных кудрей, кольцами падавшими на его плечи, и слышала прерывистое дыхание его.

— Кто ты, и зачем ты здесь? — спросила она.

Незнакомец не ответил на ее вопрос, но его руки пытались обнять ее.

— Уйди, я чужая тебе. — девушка резко вырвалась из его объятий и торопливо ушла. Незнакомец не стал преследовать ее. Он только сказал:

— Чтобы ты не делала, все равно ты будешь моя!

Эти властно сказанные слова весь путь до самого дома преследовали ее, Она кипела от негодования, вспоминая их.

Братьям она ничего не сказала о происшедшем, но перестала ходить на берег моря, где прежде проводила летние вечера.

Время шло, а эта случайная встреча из памяти ее уходить никак не хотела.

Ей казалось, что это происходит потому, что ее так задели властно сказанные слова: — Ты будешь моя!

Но с этими словами никак не вязались ни его прикосновение, ни его поведение. Что могло ему помешать овладеть ею насильно?

Она ловила себя на мысли о том, что появляется и с каждым днем становится сильнее желание еще раз увидеть его.

«Но это невозможно, — думала она, — после того, как сама оттолкнула его. И опять же, она не вещь, чтобы кому-то так просто принадлежать!

От таких мыслей ей становилось слишком грустно.

Братья, не знавшие истинной причины печали сестры, говорили:

— Оставь свою печаль, скоро поднимем крест над храмом божьим, и возрадуется светлый дух матери на небесах.

От этих слов ещё тяжелей становилось на душе девушки. Не было с ней той, кому бы она все поведала, кто мог бы утешить ее и дать совет. Братья любят ее, но они мужчины. Душу женщины им не понять.

Оставаясь в своей светелке одна она предавалась мечтам, а в них всегда находилось место незнакомцу. Во сне чернокудрый юноша опять обнимал её, и душа ее замирала в истоме, поцелуи его жгли ее губы. Он становился частью ее самой, и она понимала, что жизнь без него будет в тягость.

Теперь она не спешила к братьям, позабыла для них слово ласки. И раз случилось так, что она совсем не пришла.

Братья долго ждали, правда, не оставляя работу. Приближался вечер, удивление перешло в озабоченность:

— Что могло помешать ей?

Спустились сумерки, братья поспешили домой. Первые звездочки появились на небе, когда они подходили к дому.

— Отчего не пришла накормить нас? — спросил старший брат, увидев сестру на пороге. Молчала девушка, на лице маска страдания.

— Отчего не пришла? — повторил вопрос старший брат.

Хотела ответить, но все слова почему-то застряли в горле, губы беззвучно шевелились…

В глубине сада что-то звякнуло. Все взгляды потянулись туда. Стройный юноша с кольцами чёрных волос метнулся за ствол платана. Но его успели заметить. Из всех глоток одновременно выплеснулось:

— Сын жреца!

Старший брат накинулся на девушку:

— Говори, это он? На него променяла ты веру?

Сестра пыталась сказать ему, что она не знает этого юношу. Слабость охватила все члены ее, и она упала у ног брата.

Взмахом ноги тот откинул её далеко за порог.

Через несколько дней на площади перед церковью собралась толпа христиан. Над храмом подняли крест. Торжественно зазвучала молитва «Отче наш». Напротив, у храма Аполлона стояли язычники, но не было среди них сына жреца. Он навсегда ушёл из города.

А вечером от залива потянулся густой белый туман, в глубине его были слышны вскрики, такие, какие может издавать женщина, горюя. Но никто не связал их с душою ушедшей в иной мир сестры двенадцати братьев. И братья словом о сестре не обмолвились. Только старший сказал:

— Слышите, в море чайка кричит!

Между тем внезапно налетевший ветер туман развеялся.

А может быть, то не был туман, а душа умершей прилетала?

И когда, под великий праздник, в храме служил впервые епископ, душа, завернутая, как в саван, клочьями тумана, носилась вокруг церкви пытаясь проникнуть в нее. Видели некоторые, как из тумана тянулись девичьи руки, она носилась в вихре урагана вокруг храма.

Прошло немного времени после того, и на город напал отряд варваров.

Пантикапейцы храбро защищали свой город, и немало юношей погибло у его стен. Погибли и двенадцать братьев — строителей.

Их похоронили в общей могиле у храма и на память векам прикрыли могилу плитой.

— Мир им! — возгласил священник.

Но мир не сошёл на могилу. В ночь под великий праздник всякий раз прилетает туда тень сестры, белым колеблющимся светом приникает к изголовью могилы, которая уже не видна людям, и тогда плачет кто-то в церковной ограде голосом безысходной тоски.