Глава 5. Выдающийся ученый-тюрколог Бекир Чобан-Заде: жизнь и деятельность

Среди отечественных востоковедов-тюркологов 1920—1930-х годов одно из первых мест принадлежит крымскому уроженцу Бекиру Чобан-Заде. По тематической широте изучаемых проблем, научной глубине их проработки, по лингвистической эрудиции его с полным основанием можно поставить рядом с такими корифеями тюркологии, как академики А.Н. Самойлович и В.А. Гордлевский. С первым его связывала продолжительная дружба и одинаковая трагическая судьба.

Чобан-Заде — гордость крымскотатарского народа, первый ученый мирового уровня, отдавший много сил на изучение языка и литературы родного народа. Наконец, Чобан-Заде — выдающийся поэт, обогативший словесность новыми темами и идеями, новыми художественными приемами. В его творчестве органично слились мудрость Востока и динамизм Запада. В этом отношении деятельность Чобан-Заде представляет собой уникальное явление в культурной истории Крыма.

Правда о жизни ученого и поэта, объективная оценка его работы с трудом продираются сквозь наслоения лжи и клеветы тоталитарной эпохи, а также сквозь непрофессионализм публикаций конъюнктурного характера. Интересно проследить, как со времени менялись оценки Чобан-Заде, что знала научная общественность о его жизни и творчестве. На рубеже 20—30-х годов его имя довольно часто встречалось в крымской и азербайджанской печати, как правило, со всевозможными отрицательными эпитетами и политическими ярлыками. Критика, затем прямое третирование Чобан-Заде проникли на страницы энциклопедий.

Так, вышедший в 1934 г. 61-ый том «Большой советской энциклопедии» (БСЭ) посвятил ученому несколько строк, где рядом со словами «крупный деятель» в скобках соседствует уточнение «допускал ряд ошибок». Но уже в другом томе 1937 г. в разделе «Крымская литература» безапелляционно сказано, что его поэзия «далекая и чуждая татарскому народу»; произведения Чобан-заде, как и Челебиджихана, якобы «не представляют какой-либо ценности».¹

После гибели Чобан-заде его имя исчезает из энциклопедий почти на 40 лет. Только в 1975 г. «Краткая литературная энциклопедия», а в 1978 г. третье издание БСЭ дают о нем биографические заметки.

Складывается впечатление, что писал их один автор, так как фактические ошибки одинаковые. Неверно указаны время и место рождения, дата смерти, некоторые вехи жизненного пути. Говорится, что Чобан-заде — автор «нескольких книг стихов и поэм» (на самом деле у него вышел только один стихотворный сборник).² Между тем многих ошибок можно было избежать, если бы автор проявил больше ответственности за свои слова. К концу 70-х годов появился ряд серьезных публикаций, в которых объективно излагалась биография Чобан-заде. Еще в мае 1963 г. в крымскотатарской газете появилась статья известного тюрколога и историка науки Ф.Д. Ашнина, а затем его же солидная статья в ведущем востоковедном журнале. В ней даны точные даты жизни и смерти ученого, указано место рождения, основные вехи жизненного пути. Вместе с тем допущены и некоторые ошибки: неверно названа диссертация и время ее защиты, указано на пребывание Чобан-заде в должности наркома просвещения Крыма, чего на самом деле не было. Впервые к этой статье дается обширная библиография трудов ученого, она до сих пор остается непревзойденной. Благодаря Д.Ф. Ашнину появились сведения о Чобан-заде в «Биобиблиографическом словаре советских востоковедов» (1-е изд. 1977 г., 2-е изд. 1995 г.). Однако в них не исправлены прежние ошибки.

Бекир Чобан-Заде — выдающийся поэт и ученый-тюрколог (фотография из следственного дела 1937 г.)

Немалый вклад в изучение жизни и творчества крымского поэта и ученого внес писатель Сафтер Нагаев. Ему принадлежит ряд очерков, которые впоследствии под заглавием «Воин культурной революции» вошли в сборник «Следы прошлого» (Ташкент, 1991). Затем он опубликовал еще несколько материалов к 100-летию со дня рождения ученого. Самым ценным в этих публикациях являются сведения о пребывании Чобан-заде в Венгрии и о его учебе в Будапештском университете, восстановленные благодаря воспоминаниям его учителя Д. Немета. С. Нагаев приводит две важные даты, сомневаться в которых нет оснований: защиты диссертации 18 мая 1919 г. и окончательного отъезда из Будапешта 8 июля 1920 г. Вместе с тем ошибочно указан 1916 г. как начало учебы Чобан-заде в университете (это произошло на 2 года ранее), неверно указана дата смерти.

Вообще же говоря, труды С. Нагаева, если и уточняют некоторые вехи жизненного пути крымского поэта и ученого, в немалой степени послужили созданию легенды о нем, своеобразных мифов. Писатель некритически отнесся к устным рассказам о своем герое, с документами, тем более архивными, не работал. Если сам Чобан-Заде в своем заявлении о помиловании говорит о 150 научных трудах, то у Нагаева мы находим цифру в два раза большую. Он невнимательно читал статьи Ф.Д. Ашнина, иначе не приводил бы в качестве достоверной фальшивку, выданную Военной коллегией Верховного суда о смерти Чобан-заде в с. Хачмаз 12 июля 1939 г. (мы к этому вопросу вернемся).

Путаницу в точной датировке событий жизни и смерти Чобан-заде внесла и зарубежная литература. Так, А. Фишер пишет, что во время чистки в Крымском пединституте в 1936 г. среди арестованных был Чобан-заде, вскоре расстрелянный.³ Более информированный М. Улькусаль нашел в газете «Азат Крым» за 1942 г. рассказ некоего Абдуллы Исмаила о том, что в 1938 г. в сибирском концлагере он встретил человека, похожего на Чобан-Заде.⁴ Еще один иностранный автор, продолжая фантазировать, объединил две предыдущие версии и утверждает, что Чобан-заде вместе с преподавателями Крымского педина был выслан в Сибирь, где умер зимой 1938 г. на берегах северной реки Печоры, к «западу от Урала» (если к западу, то это уже не Сибирь). Кроме этой географической несуразицы, есть и вторая: автору известно, что Чобан-заде с 1924 г. жил и работал в Баку. Как же он мог очутиться среди репрессированных преподавателей Крымского педина?⁵

Грубые ошибки в датировке жизненного пути Чобан-заде продолжаются до последнего времени. Так, на обложке юбилейного номера журнала «Йылдыз» дата смерти под портретом Чобан-заде дана неверно (1938 г.). Особую досаду вызывает то, что фактические ошибки проникают в школьные учебники, где необходима максимальная точность. Возьмем, например, недавно вышедшие учебники крымскотатарской литературы для 7 и 9 классов. В первой книжке утверждается, что в Венгрию Чобан-заде попал в 1916 г., а во второй приведено стихотворение с точным указанием на место и время написания — Будапешт, 1915. Или вот еще противоречие: авторы первой книжки считают, что Чобан-заде погиб в 1939 г., а второй — в 1938 г. (обе даты, скажем сразу, неверны).⁶ Есть фактические неточности и в буклете И. Керимова «На стыке веков», изданном также для учителей и школьников.

Из краткого историографического обзора вытекает вывод о необходимости решительного устранения ошибок, неточностей, натяжек и домыслов при изучении жизни и деятельности выдающегося ученого и поэта Б. Чобан-Заде, уточнение спорных моментов, и, наконец, пора положить предел существующему безответственному отношению к истории культуры целого народа. Всевозможные мифы и легенды только унижают память ученого, наносят большой ущерб морально-этическим принципам. Чобан-Заде велик и при 150 (или меньше) научных работах, и нет никакой необходимости приписывать ему все 300.

Для достоверной и объективной биографии мы прежде всего должны обратиться к источникам, которые раньше — и это в какой-то мере оправдание царящему произволу — были недоступны исследователям. Это, главным образом, архивные материалы, в том числе судебно-следственные дела как самого Б. Чобан-Заде, так и других крымскотатарских деятелей культуры. Следственное дело Чобан-заде № ПР-26926 хранится в Баку в архиве МНБ Азербайджана. Мы имели возможность с ним ознакомиться благодаря любезности Ф.Д. Ашнина и В.М. Алпатова, приславших рукопись статьи с его описанием.⁷ Были также изучены материалы в государственном и партийном архиве Крыма, следственные дела А.С. Айвазова, О. Акчокраклы, У. Боданинского в архиве СБУ АРК, а также материалы крымской прессы, опубликованные в хрестоматии И. Керимова «Медений эснас» («Поступь культуры», Симферополь, 1997). Кроме того, критическому анализу подвергался весь корпус публикаций о жизни и деятельности Чобан-заде. Изучена его неопубликованная автобиография из Института языка и литературы Академия наук Азербайджана. Она не датирована; предположительно написана в 1935 (последнее событие, описанное в ней, состоялось 16.03.1935 г.). Хотя не все факты, нашедшие отражение в автобиографии, подтверждаются документами, она, тем не менее, является вполне достоверным источником. На все расхождения мы обратим внимание читателя и обсудим наиболее правдоподобные варианты.

Итак, послушаем профессора Б. Чобан-заде: «Я родился 1893 г. 15 мая в г. Карасубазаре бывш. Тавр. губ. Отец был пастухом-батраком»; Действительно, в анкете арестованного (их в следственном деле две) датой рождения указано 15 мая 1893 г. Верно указано место рождения и занятие отца; кстати, именно от отца-пастуха и происходит его фамилия Чобан-Заде (видимо, пастухами были и его предки). Об учебе в автобиографии сказано, что после окончания в 1908 г. новометодной прогимназии «Рушдие» он был на средства Мусульманского благотворительного общества отправлен в Стамбул для продолжения учебы. Это противоречит некоторым авторам, которые пишут, что на учебу Чобан-Заде уехал в 1909 г. В автобиографии далее читаем: «В 1914 г. окончил Константинопольский турецкий Лицей по словесному отделению.

Параллельно с этим окончил 3-годичные высшие курсы арабского и французского языков при Стамбульском университете и получил право преподавания этих языков в средней школе и в лицеях».

Можно представить себе трудолюбие и целеустремленность молодого крымчанина, который успешно вдали от родителей и, очевидно, на медные деньги овладевает науками сразу в двух учебных заведениях. А ведь была еще и общественная деятельность в кругу крымских татар, обучавшихся тогда в Турции (Одабаш, Челебиджихан, Мамут Недим, Джафер Сейдамет, Ильмий), и первые поэтические опыты. В 1911 г. был опубликован стихотворный сборник «Алтын Ярык» (Золотой блеск) с одноименной поэмой Одабаша (псевдоним Тимурджан). Спустя два года выходит новый сборник «Молодые татарские писатели», где печатаются стихи начинающего поэта Чобан-Заде.

В 1914 г. он вернулся на родину, но вскоре уехал в Одессу усовершенствовать русский язык. Здесь, на медицинском факультете Новороссийского университета, учились А. Озенбашлы и Х. Чапчакчи, были и другие молодые люди — Акчокраклы (здесь он женился на дочери одесского муфтия), Челебиджихан. Именно в Одессе, по всей видимости, и застала Чобан-заде первая мировая война. Он был мобилизован и отправлен на австро-венгерский фронт.

Об этих событиях в автобиографии нет ни слова. Сразу же за рассказом об учебе в Стамбуле следует такая фраза: «В конце 1914 г. поступил на историко-филологический факультет Будапештского университета и окончил его в 1918 г.» У читателя создается впечатление, что Чобан-заде сразу из Стамбула отправился в Будапешт. Очевидно, у него были основания скрывать свое пребывание в рядах русского воинства и то, что он, как можно предположить, покинул империалистическую, несправедливую войну ради продолжения учебы.

О своем пребывании в Будапеште Чобан-Заде сообщает также, что в 1920 г. сдал докторские экзамены и защитил диссертацию на тему «Кажущиеся сингармонические несоответствия в «Кодексе Куманикусе» и что после окончания университета и до отъезда на родину преподавал турецкий язык в Восточной академии в Будапеште.

Эта часть автобиографии вызывает несколько вопросов. Почему Чобан-заде помнит, что докторские экзамены и защита диссертации были в 1920 г., а С. Нагаев дает точную дату защиты диссертации 18 мая 1919 г.? Признаемся, более убедительным представляется последнее мнение, хотя следует отвергнуть как беспочвенные утверждения о том, что Чобан-заде стал сразу профессором Будапештского и Лозаннского университетов. Ни в автобиографии, ни в других известных нам документах ничего не говорится об участии Чобан-заде в революционных событиях марта-июля 1919 г., когда Венгрия была провозглашена советской республикой. Одни авторы утверждают, что он стал организатором иностранного полка в Венгерской красной армии (Ф.Д. Ашнин, В.М. Алпатов), другие — что издавал революционную газету «Шарк» (Н. Музафар в КЛЭ). Думается, что если бы это действительно было так, Чобан-заде обязательно отметил бы эти выигрышные моменты в своей автобиографии. Если же прав Нагаев и защита диссертации состоялась 18 мая 1919 г., то есть в самый разгар революционных событий, то на политическую деятельность у Чобан-заде просто не оставалось времени. Может быть, до указанных авторов дошли легенды, которых вокруг имени поэта было немало.

Из будапештского периода молодого поэта и тюрколога до нас дошло другое — чудом сохранившийся поэтический дневник под названием «Звуки свирели», помеченный 1919—1920 гг. Кроме собственных стихотворений Чобан-заде, в дневнике записаны конспекты книг по тюркологии, литературоведению и мировой культуре, отдельные отрывки и цитаты из книг на французском языке. Есть и выписки на немецком и венгерском языках. Здесь мы находим выписки из двух книг классика востоковедения Г. Вамбери «Культура тюрко-татарских народов» и «Исследование по староосманскому языку», из книги А. Мюллера «Ислам в восточных и западных странах», а также из сборника «Основы иранской филологии». Внимательно штудировал молодой ученый общетеоретические вопросы мировой культурологии — книги И. Тэна «Философия искусства», Э. Ренана, работы по истории французской и немецкой литературы. Широта интересов и эрудиция поразительны. Это действительно редкий талант, овладевший в равной степени культурой и Востока и Запада.

В Будапеште Чобан-Заде созрел как поэт яркого романтического стиля. Этим городом помечены такие стихотворения, как «Анам» («Моя мама» 1915 г.), «Сув анасы» («Русалка» — 1917 г.), «Яз акъшамы, уй алдында» («В летний вечер во дворе» 1917 г.), «Тувдым бир уйде» («Родился я в доме» 1917 г.), «Дунай таит» («Дунай разливается» 1919 г.). В это же время появляются его научные публикации. В автобиографии Чобан-Заде вспоминает, что его первые научные этюды на различные литературные и лингвистические темы начали печататься в 1915—1916 гг. в Будапеште. По-видимому, речь идет о журнале «Туран». Стихи публикуются в стамбульских изданиях «Кырым» и «Гёк Китап».

Как пишет С. Нагаев, Чобан-Заде окончательно покинул Будапешт 8 июля 1920 г., успев до этого побывать в Лозанне.⁸ Крым в это время находился под властью генерала Врангеля, и вернуться домой молодой доктор восточной филологии мог только через Стамбул. В автобиографии этот эпизод описывается так: «В 1920 г., получив приглашение Таврического университета в Симферополе, приехал в Крым и был назначен доцентом по кафедре языкознания. В том же году был назначен начальником татарского управления НКП (Народного комиссариата просвещение — Д.У.) Крыма». Здесь есть ряд неточностей и сомнений.

Во-первых, слова о «приглашении» нельзя понимать в буквальном смысле: думается, что никакого приглашения не было. В условиях наступления красных армий и приближения большевиков к Перекопу заботы руководства университета лежат совсем в другой плоскости. Во-вторых, Наркомпрос, как и первое советское правительство, был образован только после провозглашения Крымской автономии в ноябре 1921 г., а до этого существовал лишь отдел просвещения при Крымском ревкоме. В этом отделе Чобан-Заде действительно некоторое время (год-полтора) заведовал татарским управлением. Но он не был народным комиссаром просвещения, как об этом пишет Ф.Д. Ашнин.⁹

Однако в своей автобиографии Чобан-Заде не указал на одно обстоятельство, которое роковым образом повлияет спустя 20 лет на его судьбу: пребывая в Стамбуле летом 1920 г., он имел длительные встречи с лидером партии Милли Фирка Джафером Сейдаметом. Об этом на допросе 4.07.1937 г. рассказал А.С. Айвазов: «В 1920 г. Чобан-Заде прибыл в Крым из Будапешта через Стамбул. Вместе с ним вернулся с учебы в Германии Мамут Недим. В

Константинополе они провели две недели, имели переговоры с Джафером. Чобан-Заде получил письмо Джафера принять на себя руководство Милли Фирка».¹⁰

Насколько эти выбитые на допросе признания соответствуют действительности, трудно сказать, однако сохранился документ Милли Фирка, датированный 25 ноября 1920 г., с которым партия обратилась за признанием в ревком, только что принявший на себя всю власть в Крыму. Он подписан, среди других, членом ЦК Б. Чобан-Заде. Однако известно, что большевики не намерены были делить власть ни с кем, Милли Фирка была объявлена «политическим мертвецом»¹¹, подвергнута остракизму. Вскоре она самораспустилась и прекратила всякое видимое существование.

Итак, с приходом «красных» Чобан-Заде находится непродолжительное время на административной работе в Наркомпросе, затем полностью сосредотачивается на преподавательской и научной деятельности.

Вообще надо заметить, что период его пребывания в Крыму в 1920—1924 гг. очень мало отражен в источниках, поэтому информацию мы имеем отрывочную и не всегда достоверную. Ясно одно: Чобан-Заде снискал уважение коллег по работе — 3 марта 1922 г. он был избран профессором Крымского университета по сравнительной грамматике тюркских языков и истории Востока. Утвержден в этом звании Государственным ученым советом Наркомпроса РСФСР.¹² Это едва ли не первый профессор в области тюркологии на территории всех тюркских республик Совдепии. В архиве Наркомпроса РСФСР сохранилось письмо Чобан-Заде, поддержавшего ходатайство университета об избрании А.Н. Деревицкого профессором факультета востоковедения. Написанное красивым, энергичным почерком, оно подписано: «Начальник татуправления Наркомпроса и профессор Востфака»¹³ Власти к нему относятся бережно: он избирается делегатом съездов советов Крымской АССР, членом президиума ЦИК и Симферопольского горсовета.

С этим периодом связан эпизод, о котором Чобан-Заде в автобиографии пишет: «В 1924 г. был избран ректором университета Крыма». Это утверждение, однако, не подтверждается никакими документами. Как могла случиться подобная ошибка? Объяснить ее можно следующим обстоятельством: в конце 1923 г. в отставку подал ректор А.А. Байков и, по-видимому, коллективом были выдвинуты путем голосования несколько кандидатур на занятие этого поста. Среди предложенных был и Чобан-Заде. Вузовская комиссия обкома партии 3 ноября 1923 г. признала «...невозможным оставление Байкова ректором университета ввиду его отсутствия» (Согласитесь, странная формулировка. Куда исчез ректор? — Д.У.). Затем в решении говорится, что «создавшаяся в университете атмосфера требует немедленных перевыборов ректора». В ректоры выдвинут проф. Салазкин, «кандидатура которого встречает поддержку со стороны профессуры и студенчества»¹⁴. Так произошла смена ректора Крымского госуниверситета, и фамилия Чобан-Заде, как видим, в связи с выборами не упоминается.

К этому времени относится обнаруженный нами в Крыму архивный документ с именем Чобан-Заде. Это выписка из протокола заседания татарской секции обкома партии от 11 февраля 1924 г. На нем присутствовали все руководители КАССР: Вели Ибраимов, Мухитдинов, Балич, Тархан, Мусаниф и др. В пункте 5 постановления прелагалось «использовать т. Чобан-заде в университете как научного работника» и «привлечь его к работе по изданию журнала».¹⁵ Никакого заявления самого Чобан-Заде не сохранилось, поэтому приходится гадать, чем вызвано вышеприведенное решение. Любопытно отметить и такую деталь: «верные ленинцы» не забыли записать: «обеспечить его ставкой ответработника». При всех служебных передвижениях вопрос о привилегиях для «верных ленинцев» оставался самым важным. Неутверждение Чобан-Заде в должности ректора стремились компенсировать материальными благами.

Вскоре последовало приглашение молодого профессора на работу в Азербайджан, и летом 1924 г. он уехал в Баку. Инициатива исходила от председателя ЦИК С. Агамалы, бывшего тогда руководителем комитета НТА (Нового тюркского алфавита). Эта организация, созданная в 1922 г. в Баку и получившая поддержку центральных органов власти, имела целью перевод тюркских языков народов СССР на новый латинизированный алфавит. Комитет нуждался в квалифицированных кадрах филологов, а Чобан-Заде уже был известен как крупнейший ученый-тюрколог страны.

По приезде в Баку Чобан-Заде был избран профессором по кафедре тюркского (азербайджанского) языка и литературы, а в следующем году стал деканом восточного факультета Азербайджанского госуниверситета (до 1927 г.) Он активно включился в научную и общественную жизнь республики: был членом научного совета наркомпроса, председателем Азербайджанского терминологического комитета (в 1925—1933 гг.), одним из организаторов I Всесоюзного тюркологического съезда в Баку. Съезд состоялся в феврале-марте 1926 г. и принял решение о переходе тюркских языков на латинский алфавит. Чобан-Заде выступил на нем с двумя докладами: «Взаимоотношения тюрко-татарских языков» и «Принципы составления научной терминологии на тюрко-татарских языках». В реферативном изложении их опубликовал в авторитетном востоковедном журнале «Der Islam» профессор Кильского университета (Германия) Т. Менцель, участник съезда. Возвращаясь на родину через Одессу, он заявил журналистам: «Съезд оказался весьма интересным. В течение 9 дней было заслушано более 50 докладов. Следует отметить, что Баку превращается в культурный центр всех тюркских народов.»¹⁶ Изложение докладов Чобан-Заде опубликовал также ведущий востоковедный журнал Франции.¹⁷

В следующем году был создан Всесоюзный ЦК НТА, и Чобан-Заде стал председателем его научного совета. Кроме того, в конце 20-х — первой половине 30-х годов он перегружен преподавательской работой как в университете Баку, так и вузах Узбекистана. В 1930—1934 гг. он по совместительству заведует кафедрой узбекского языка в Ферганском пединституте, в 1935 г. читает основные лингвистические курсы в университете Ташкента и в Бухарском пединституте. Он выступает с докладами на пленумах Всесоюзного ЦК НТА в Баку (1927 г.), Ташкенте (1928 г.), Казани (1929 г.), Алма-Ате (1930 г.), в которых подводил научно-теоретические основания под латинизацию алфавита тюркских народов. В Баку уже в 1924 г. публикуется его солидная книга «Введение в тюрко-татарское языкознание».

Особо следует сказать о трудах ученого в области языкознания и литературоведения крымских татар. Уехав в Баку, Чобан-Заде не прерывает тесных связей с Крымом. Он регулярно выступает в местной печати, одна за другой в Симферополе выходят его монографии: «Крымскотатарская научная грамматика» (1925), «Религиозная реформа и культурный переворот» (1927), «Крымскотатарская литература новейшего периода» (1928). Много внимания родному языку уделено в книге «Тюрко-татарская диалектология» (Баку, 1927). Он принял активное участие в работе I Крымской языковой конференции (сентябрь 1927 г.), выступал на ней с двумя докладами. Был он приглашен и на II конференцию (август 1929), и хотя в автобиографии Чобан-Заде пишет о своем участии в ней, он ошибается. В Симферополь он не приехал, об этом свидетельствуют изданные материалы конференции.¹⁸ К этому у него были серьезные основания.

Дело в том, что после расстрела в мае 1928 г. председателя ЦИК Совета Крымской АССР Вели Ибраимова в стране развернулась шумная пропагандистская компания против буржуазного национализма и пантюркизма. Острие репрессий было направлено против национальной интеллигенции. «За спиной Вели Ибраимова стояли люди более культурные», — сказал Молотов на заседании оргбюро ЦК большевистской партии.¹⁹ В декабре того же года был арестован М.Х. Султан-Галиев и группа руководящих работников Татарской и Крымской автономных республик.²⁰ Репрессиями были охвачены все тюркские автономии СССР; не остался в стороне и Азербайджан.

Сейчас трудно сказать, как к этому пришел Чобан-Заде (по собственной инициативе в порядке самосохранения или по принуждению), но 13 сентября 1929 г. он опубликовал в газете «Бакинский рабочий» покаянное письмо, в котором отрекся от Милли Фирка и своих якобы националистических взглядов. В Симферополе в ноябре 1929 г. прошло многодневное партийное совещание по вопросу национальной политики в Крыму. На нем рядом с другими крымскотатарскими деятелями культуры подлинному избиению подвергался и Чобан-Заде. Особенно рьяно выслуживались перед партократией начинающие писатели Джемиль Сейдамет (1903—1974) и Абдулла Дерменджи (1905—1976). Оба резко критикуют идейную направленность поэтического творчества Чобан-заде, в частности, недавно вышедший сборник «Буран». Первый сказал: «Если мы возьмем стихи Чобан-заде, то они говорят об объединении татар-тюрков под знаменем Турана». Второй утверждал, что в этом сборнике отражена программа миллифирковцев и националистов.²¹

Чобан-заде не остается в стороне от этой, прямо сказать, малоцивилизованной дискуссии. Он выпускает брошюру в 33 стр. под названием «Национализм и курултайство в крымскотатарской литературе», но не против своих преследователей. Она наполнена грубой бранью и политическими обвинениями в адрес прежних коллег и товарищей, которые ныне находятся под огнем партийной критики, а некоторые уже брошены в концлагерь на Соловках. Он пишет большое письмо в газету «Ени дунья» (ее редактором был упомянутый выше Сейдамет), которое публикуется 28 декабря 1929 г. Здесь вновь подчеркивает свое пролетарское происхождение («Я — сын пастуха, и до 15 лет сам был пастухом»), кается в своих миллифирковских грехах («находился под влиянием татарской буржуазии и ее националистической интеллигенции»). Затем бывший секретарь ЦК Милли Фирка всячески оплевывает эту партию и клянется в верности большевистскому режиму.²²

Чобан-заде публично «разоружился», как тогда выражались, покаялся и подверг себя жестокой самокритике. Отныне страх поселился в его душе, хотя в тех условиях ему не угрожала прямая расправа.

Происшедший с ним психологический надлом в немалой степени объясняет его поведение на допросах в 1937 г. Еще раз подтвердилась старая истина: моральная гибель предшествует и готовит физическое уничтожение человека.

Самобичевание перед крымскими властями и читателями не остановило, однако, разнузданную кампанию клеветы, развернутую против Чобан-заде в местной печати. Статьи с его осуждением печатают газеты «Красный Крым», «Ени дунья», «Яш кувет», журнал «Илери» почти на протяжении всего 1930 г. Большую статью против бакинского профессора опубликовал плодовитый писатель Умер Ипчи, считавшийся рупором обкома партии (о нем говорили, что он ничего не печатал без предварительного одобрения агитпропа). В статье, правда, не столько разоблачается национализм Чобан-заде, сколько подчеркивается преданность режиму самого автора и восхваляются «великие достижения советской власти». В газетах появилось организованное свыше письмо трудящихся-татар Керченского металлургического завода с предложением лишить Чобан-заде звания профессора за «национализм» и «двурушничество». Трудов ученого они, разумеется, не читали; от имени рабочих выступали партийные невежды и бездари. В Баку журнал «Инкилаб ве медениет» публикует статью М. Рафили «Против буржуазной методологии профессора Чобан-заде» (1931, № 2). Затем кампания постепенно стихает.

Нужно заметить, что травля Чобан-заде не была чем-то уникальным; это было обычное явление для научной жизни тех лет. В 1929—1930 гг., когда в языкознании утверждался «культ личности» акад. Н.Я. Марра, все противники его бредовой яфетической теории становились врагами народа и подлежали уничтожению. После критики идей Марра был репрессирован один из выдающихся языковедов Е.Д. Поливанов. В декабре 1930 г. его и Чобан-заде исключили из состава членов научного совета Всесоюзного ЦК НТА.²³

Жизнь, между тем, продолжалась. Ученый сохранил высокий профессиональный авторитет среди руководителей Азербайджана. В частности, ему покровительствовал второй секретарь ЦК Р. Ахундов, возглавивший в 30-е годы местный филиал Академии наук. Научная и преподавательская деятельность Чобан-заде, как и прежде, идет успешно. Он ездит в Узбекистан для чтения лекций, в Ленинград для научной работы в библиотеках и в архиве Института востоковедения. В 1936 г. совершает продолжительную поездку по сельским районам Азербайджана для сбора фольклорного и диалектологического материала. Хотя тайная полиция ведет за ним неусыпную слежку, как и за другими крымскими татарами, обучавшимися в Баку, ничего предосудительного обнаружить не удается. В конце 1935 г. НКВД Азербайджана доносит в Москву, что Б. Чобан-заде с 1928 гг. «агентурно разрабатывался» (то есть за ним велась слежка, подслушивание, перлюстрация корреспонденции и т. п.), однако «никаких антисоветских проявлений со стороны Чобан-заде не установлено, связь с бывшими миллифирковцами не поддерживает».²⁴

Любопытное заявление сделал Чобан-заде на заседании оргкомитета Союза советских писателей Азербайджана 4 января 1933 г. В нем он убеждает присутствующих о своей «глубокой идейной перестройке»: «У меня в недавнем прошедшем были грубейшие ошибки, как пантюркизм, формализм, эклектизм и т. д... Я перестал заниматься поэзией и поэтому приветствую этот перелом и с удовольствием на каком угодно участке писательской работы готов участвовать»²⁵. Так и хочется перефразировать крылатые слова: погиб поэт, наступив на горло собственной песне.

Вскоре, однако, обстановка в Азербайджане, как и во всей стране, существенно изменилась. Начиналась эпоха «великого террора». Среди первых был арестован в декабре 1936 г. Р. Ахундов, обвиненный сначала во «вредительстве» в филиале Академии наук. Затем началась фабрикация дела о существовании всесоюзной контрреволюционной пантюркистской организации, которая якобы готовила антисоветское вооруженное восстание в национальных республиках СССР. Были арестованы сотни людей как в Азербайджане и на Северном Кавказе, так и в Москве. Одним из многих жертв сталинского террора стал профессор Б. Чобан-заде.

Он был арестован в ночь на 28 января 1937 г. в Кисловодске, где находился на лечении в санатории «Горняк». Материалы следственного дела Чобан-заде составляют 3 тома, более тысячи страниц. Всего ученый пережил 32 допроса, причем некоторые длились по двое суток. Как выяснилось во время переследствия в 1955—1956 годах, заключенных бакинской тюрьмы НКВД жестоко избивали и пытали (некоторые из следователей впоследствии были расстреляны). Были вскрыты вопиющие факты истязаний, перед которыми меркнут ужасы фашистских концлагерей. Чобан-заде в начале признавался лишь в «контрреволюционной деятельности» периода Милли Фирка, но вскоре «сломался»: вероятно, его стали избивать или обещали сохранить жизнь в обмен на чистосердечные признания. Всего на допросах, по подсчетам изучавшегося это дело Ф.Д. Ашнина, Чобан-Заде назвал 354 имени. Среди них — около трех десятков крымчан. Это в основном студенты бакинских вузов, искавшие у знаменитого земляка помощи и поддержки. Среди них наше внимание привлекает имя Асана Рефатова, студента Консерватории, ныне проживающего в Симферополе. В другом контексте упоминаются Абибулла Одабаш и Яхья Байбуртлы, а также Шевки Векторе, преподаватель в Буйнакске, связь с которым была с 1925 по 1930 г. позже утрачена «ввиду его ареста за к/p работу в Туркменистане», в 1937 г. в ссылке в Ташкенте. Назвал Чобан-Заде также Ибрагима Фехми Исмаилова, бывшего директора музея в Ташкенте, арестованного в 1931 г.²⁶ Последний, как нам представляется, работал одно время в Восточном музее в Ялте вместе с Якубом Кемалем.

Не выдержав моральных и физических пыток, Чобан-Заде оговорил ряд крымскотатарских деятелей культуры. Так, в судебно-следственном деле О. Акчокраклы имеется протокол допроса Чобан-Заде от 21.03.1937 г. Следователь задает наводящий вопрос: «На допросе от 20.03.1937 г. вы признали, что с 1933 г. снова включились в контрреволюционную работу среди крымских татар в Крыму, расскажите подробнее». Затем последовал фантастических рассказ о создании Чобан-Заде к 1934 г. трех подпольных групп. Группа Танабайлы, в которую входили поэты Э. Шемьи-заде и Д. Керменчикли, а также три школьных учителя, всего к работе привлекались 16 человек. Вторая группа во главе с Акчокраклы состояла из 9 человек, среди них названы композитор Асан Рефатов, преподаватель математики Решид Рефатов, а также Леманов, Боданинский, Лятиф-заде, Байбуртлы, Шумин, бывший ректор пединститута. Наконец, третью группу, в которую входили до 20 человек, возглавлял Айвазов. Следует заметить, что ко времени этого допроса многие из названных были еще на воле; в частности, Акчокраклы был арестован как раз в Баку 13 апреля 1937 г.²⁷

Суд над Б. Чобан-заде состоялся в Баку 12 октября 1937 г., он продолжался 20 минут и закончился приговором к высшей мере наказания (без права обжалования). В течение трех дней судили большую группу ученых, писателей, журналистов; их всех казнили в последний день — 13 октября 1937 г. Как же появилось свидетельство о смерти Чобан-заде 12 июля 1939 г. в селе Хачмаз Азербайджанской ССР, выданное Военной коллегией Верховного Суда СССР 18 апреля 1957 г., которое до сих пор вводит в заблуждение некоторых биографов? Нет никакого сомнения в том, что это фальшивка. Наследники Сталина таким способом пытались замести следы преступлений кровавого режима. Массовые убийства невинных граждан в 1937—1938 гг. они хотели растянуть на длительный период. На этот счет было совершено секретное указание КГБ от 24.08.1955 г.²⁸ Остается добавить, что на следующий день после расстрела Чобан-Заде его жена, актриса Абдулина Ругия Гиреевна, была арестована и в качестве ЧСИР (члена семьи изменника родины) осуждена на 8 лет концлагерей. Только в конце 1955 г., будучи учителем музыки в г. Хачмас, она получила реабилитацию.

В заключение остановимся на вопросе об актуальности научного и литературного творчества Б. Чобан-Заде в наше время. По его собственным подсчетам, он опубликовал 123 научных труда (так в автобиографии) или даже больше (150 указано в письме о помиловании). Признанием его выдающихся заслуг в области тюркологии было избрание 16 марта 1935 г. в члены Парижского лингвистического общества.

Он внес огромный вклад в общее языкознание тюркских народов, в литературоведение и лингвистику крымских татар, азербайджанцев, кумыков, балкарцев, узбеков, туркмен. Современные исследователи считают Чобан-Заде первопроходцем в изучении кумыкского языка. В работах 1926 г. он сделал попытку определить как происхождение этого народа, так и место его языка в тюркской языковой семье.²⁹ Об огромном вкладе ученого в развитии крымскотатарской филологии говорил проф. А. Меметов на международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Чобан-Заде.³⁰ Десятью годами ранее память ученого отметили в Баку на объединенной научной сессии института литературы и института языкознания Академии наук Азербайджана.³¹ Не забывается и вклад Чобан-Заде в изучение фольклора тюркских народов; речь идет, в частности, об обнаруженном им народном повествовании из «Китаби Коркут» и его сравнении с «Родословной туркмен» Абульгази. Рукопись этого сочинения ученый изучал в архиве Института востоковедения в Ленинграде во время командировки 1936 г.³²

Вместе с тем нельзя не признать, что современные лингвисты-тюркологи редко обращаются к научному наследию крымского ученого. Это происходит частично по незнанию его трудов и отсутствию в библиотеках, частично из-за того, что филологическая наука за последние 60—70 лет пережила огромные изменения. Иными словами, изменилась сама парадигма науки. Открытия Б. Чобан-Заде, Е. Поливанова и многих других передовых ученых сегодня воспринимаются как нечто хрестоматийное, общеизвестное, например, вопрос о генетическом родстве и близости тюркских языков, необходимости их сравнительно-исторического, системного изучения. Или вопрос о культурно-исторической общности тюркских народов СССР, их стремление к созданию суверенных независимых государств. В этом отношении история доказала правоту Султан-Галиева, Чобан-Заде и других пророков, уничтоженных тоталитаризмом за пропаганду «пантюркизма» и «буржуазного национализма».

Заключая рассказ о трагической судьбе одного из крупнейших деятелей крымской культуры XX века Б.В. Чобан-Заде, выражаем уверенность, что его поэтическое творчество в ряду классиков литературы крымских татар принадлежит вечности. Оно будет изучаться в школе, звучать со сцены и с экрана всегда, пока существует народ, породивший непревзойденный талант.

К большому сожалению, его научные труды остаются неизвестными даже большинству специалистов. Настало время издания полного академического собрания сочинений великого ученого-тюрколога, соединившего цивилизации Востока и Запада.

Примечания

1. БСЭ, 1-е изд. — М., 1934. — Т. 61, с. 683; М., 1937. — Т. 35, с. 319—320.

2. КЛЭ. — М., 1975. — Т. 8, с. 535; БСЭ, 3-е изд. — М., 1978. — Т. 29, с. 229. См. также: Türk dünyası el kitabı. Edebiyat. Cilt 3. — Ankara, 1992. — S. 698—699.

3. Fisher A. The Crimean Tatars. — Stanford, 1978. — S. 146.

4. Ülküsal M. Kırım Turk-Tatarlari. — İstanbul, 1980. — S. 269.

5. Tatars of the Crimea. Their Struggle for Survival. — Durham, 1988. — P. 259—260.

6. Велиулаева А., Алиева Л. Къырымтатар эдебияты. — Акъмесджит, 1993. — С. 40; Бекиров Д.Б. Муртазаева Г.Э. Эдебият тарихы. — Акъмесджит, 1994. — С. 1994. — С. 119. На сегодняшний день лучшей биографией Б. Чобан-Заде остается брошюра Н. Гахраманлы, вышедшая в Баку и перепечатанная в турецком журнале «Emel» (1995, № 210). В ней, однако, главное внимание уделено пребыванию ученого в Азербайджане (1924—1937 гг.).

7. Ашнин Ф.А., Алпатов В.М. Дело профессора Б.В. Чобан-Заде (рукопись). Статья опубликована в журнале «Иылдыз» (1998. — № 6.). Приношу авторам свою глубокую благодарность за возможность ознакомиться со статьей в рукописи.

8. Нагаев С. Иылнамелердеки излер. — Ташкент, 1991. — С. 100.

9. Биобиблиографический словарь советских востоковедов. — М., 1977. — С. 601. Первым народным комиссаром просвещения КАССР был К. Хамзин, казанский татарин.

10. Архив СБУ в АРК, арх. д. 19442 (без пагинации).

11. Красный Крым. — 1920. — 14 декабря.

12. ГАРФ, ф 298, оп. 1. д. 21, л. 37.

13. Там же, ф. 1565, оп. З, д. 192, л. 24—24 об.

14. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 60, д. 607, л. 18.

15. ГААРК, ф. П—1, оп. 1, д. 358, л. 7.

16. Известия Одесского окружкома КП(б)У. — 1926. — 25 марта. Т.Т. Менцель родился в немецкой колонии возле Одессы, прекрасно владел русским языком. Вел дружескую переписку с И.Ю. Крачковский и В.В. Бартольдом, информировал зарубежную востоковедную науку о работе советских ученых.

17. Revue du monde musulman. — 1926. — Т. 63. — P. 42. См. также: Eren H. Yazı reformları karşısında // Türk Dili. — 1993. — № 1. — S. 81—92.

18. Тезисы, доклады и принятые резолюции II Всекрымской научно-орфографической конференции. — Симферополь, 1929.

19. ГААРК, ф. П—1, оп. 1, д. 713, л. 7.

20. См. подробнее: Известия ЦК КПСС, 1990. — № 10. — С. 75—88.

21. ГААРК, ф. П—1, оп. 1, д. 870, л. 109—128.

22. См. подробнее: Керимов И. Медений эснас. — Симферополь, 1997. — С. 212—215, 217—219, 362—366.

23. Поливанов Е.Д. Труды по восточному и общему языкознанию. — М., 1991. — С. 616.

24. Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. Указ. соч., с. 8.

25. РГАЛИ, ф. 631, оп. 6, д. З, л. 22.

26. Письмо Ф.Д. Ашнина автору настоящей книги, 2.04.1997 г.

27. Архив СБУ в АРК, арх. д. 19393, л. 35—39.

28. Источник. — 1993. — № 1. — С. 17.

29. Аджиев А.М., Кадыраджиев К.С. Состояние и перспективы развития кумыкской филологии // Сов. тюркология. — 1986. — № 3. — С. 69.

30. Меметов А. Бекир Чобан-Заде ве кърымтатар тилыинаслыгъчы // Янъы дюнья. — 1993. — № 41.

31. Сов.тюркология. — 1983. — № 3. — С. 108—109.

32. Короглы Х. Огузский героический эпос. — М., 1976. — С. 37—38.