Глава IV. Республика Тавриды

Обстановка в Крыму в феврале—марте 1918 года отличалась исключительной напряженностью и неустойчивостью. Заключив 27 января договор с Центральной Радой, Германия приступила к фактической оккупации Украины, стремительно продвигая свои войска на юг. Над Крымом нависла угроза изоляции от центральных районов страны и захвата — вопреки Брестским договоренностям — частями германской армии.

По соглашению 29 марта с союзной Австро-Венгрией Германия включила Крым в зону своих интересов и как самоценную территорию, и как плацдарм для возможной экспансии на Восток. Развивались планы отрыва Крыма от России при использовании местного сепаратистского движения. Свои планы в отношении Крыма имела и Турция. И.К. Фирдевс вспоминал о переговорах «курултаевцев» с турецкой стороной, которая «хотела сохранить Крым и спасти от нашествия Германии, сохранить для себя под флагом татарской самостоятельности»¹. Сил для этого у Турции, однако, не было. Не забываем и о позиции Украины. Крым, таким образом, продолжал оставаться объектом геополитических игр, усугублявших внутренние противоречия.

А ситуация на полуострове напоминала бурлящий котел. Центральная, большевистско-левоэсеровская, власть была до чрезвычайности условной. Многие районы Крыма имели о ней самое смутное представление. Живший в Биюк-Ламбате В.А. Оболенский пишет о «полной оторванности от всего остального мира». «Пойти или поехать в Ялту или Симферополь мы не могли, т. к. для этого нужны были пропуски, которые давались с трудом; газеты мы не получали, а если случайно попал в руки номер местных большевистских газет, то в нем мы находили лишь бесконечное количество «приказов», безграмотно-напыщенные статьи да сведения, которым не верили. (...) Питались мы исключительно слухами от редких прохожих или из Биюк-Ламбатских кофеен. Слухи эти касались преимущественно разных кровавых событий»².

Белое офицерство и местная буржуазия; эмиссары Центральной Рады и татарские сепаратисты; сохранившие значительное влияние в среде рабочих и служащих, в частности — профсоюзах — меньшевики и пользовавшиеся поддержкой крестьянства правые эсеры; опиравшиеся на матросов анархисты и банды дезертиров, хозяйничавшие в крымских лесах, — все они имели свои, особые интересы и все, исключая разве что меньшевиков, признавали только власть силы. Активизация анархистов, угрожавшая остаткам общественного порядка, вынудила Симферопольский совет принять решение «изъять из регистрации партию анархистов (сами анархисты себя партией не считали. — Авт.)... не признающую Советской власти»³. Правда, в ряде других советов они добились своего представительства. Однако в конце марта в Феодосии, по воспоминаниям М.А. Волошина, безобразия в городе анархистов, число которых увеличилось за счет прибывших морем после падения 14 марта Одессы, завершились тем, что «сотня анархистов-практиков была вывезена под Джанкой и там расстреляна»⁴.

Севастополь, сыгравший решающую роль в установлении на полуострове власти крайне левых сил, сохранял первоначально в своих руках руководство краем. Губернский ревком в Симферополе не смог сразу охватить своим влиянием всю губернию, тем более что в Севастополе были сосредоточены главные военные силы. С целью ликвидации сложившегося «двоецентрия» 28 января (10 февраля) была созвана конференция военно-революционных комитетов, собравшая 44 делегата (из них 27 большевиков) с мест и объявившая себя Чрезвычайным съездом Советов рабочих и солдатских депутатов с участием представителей крестьянских депутатов и военно-революционных комитетов Таврической губернии. Большевик С.П. Новосельский заявил на съезде: «...Только тогда завоевания революции будут прочны, если одновременно, наряду с борьбой с контрреволюцией, мы начнем органическую творческую работу, претворяя обещания в жизнь, т. е. будем уплачивать выданные революцией векселя проведением в жизнь широких социальных реформ»⁵. Он же предложил образовать 14 комиссариатов.

По вопросу о власти съезд подтвердил роспуск Совета народных представителей и Курултая, упразднил городские думы и земства, заменив их советской системой, создал губернский исполнительный орган власти в лице Таврического центрального исполнительного комитета (ЦИК). В него вошли 10 большевиков и 4 левых эсера. Местопребыванием ЦИК и административным центром губернии после длительных дебатов 23 голосами против 20 (предпочитавших Севастополь; особенно рьяно на этом настаивал Ю.П. Гавен) был определен, по географическим и экономическим соображениям, Симферополь. Военный комиссариат оставался в Севастополе, но был обязан согласовывать свои действия с ЦИК. На деле же подобное решение привело к разного рода недоразумениям.

После обсуждения земельного вопроса на местах было предложено руководствоваться земельными законами и инструкциями, утвержденными III Всероссийским съездом Советов, применяя таковые к конкретным условиям.

Обсуждение острейшего продовольственного вопроса свелось к методам сбора в Крыму хлеба и отправки его на север в промышленные районы и для армии. Съезд одобрил принятие решительных мер при хлебозаготовках, допуская реквизиции и использование вооруженной силы. 30 января (12 февраля) съезд завершил свою работу.

Избранный на съезде Таврический ЦИК под председательством Ж.А. Миллера создал комиссариаты по управлению и руководству отдельными отраслями хозяйственной и социально-культурной сферы. Таковыми стали комиссариаты земледелия, финансов, путей сообщения, юстиции, почты и телеграфа, труда, народного просвещения, социального обеспечения. Многонациональность края потребовала создание и комиссариата по национальным делам.

Став правящей партией, крымские большевики остро нуждались в укреплении и расширении своих рядов, разработке программы действий. Крупнейшая Севастопольская партийная организация насчитывала всего 400 человек, Симферопольская и Евпаторийская — по 200 с лишним, Керченская, Феодосийская и Ялтинская — в два раза меньше. В сельской местности большевики были совсем малочисленны. А в некоторых волостях они вообще отсутствовали. Партийные организации были слабо связаны между собой и часто действовали обособленно. Только с 24 января (6 февраля) в Севастополе в конфискованной типографии газеты «Крымский Вестник» стал выходить большевистский партийный орган «Таврическая Правда».

На III губернской конференции РСДРП(б) в Симферополе (2—5 марта) присутствовали 20 делегатов от 2300 членов партии. Были обсуждены отчетный доклад губернского комитета (Я.Ю. Тарвацкий), информационные доклады с мест, доклад редакции «Таврической Правды», вопросы взаимоотношений партийных организаций и советов, местных организаций и губкома, о Красной армии, отчеты членов партии, входящих в Таврический ЦИК и его комиссаров, намечены пути увеличения численности членов партии, улучшения партийного руководства советами и укрепления советского аппарата, решено перевести редакцию «Таврической Правды» в Симферополь (выполнено 6 марта). На конференции также развернулась борьба по вопросу об отношении к Брестскому миру, который предстояло решить VII экстренному съезду РКП(б). Часть делегатов (представители Евпаторийской парторганизации во главе с В.А. Елагиным, ответственный редактор «Таврической Правды» В.А. Кобылянский) выступила против заключения Брестского мира, но поддержки большинства не получила. В состав губернского комитета были избраны Я.Ю. Тарвацкий (председатель), В.А. Шаталов (казначей), А.И. Коляденко, Ж.А. Миллер, Ю.П. Гавен, С.П. Новосельский, Н.И. Пахомов и др.

Чтобы доминировать в политической жизни Крыма большевикам и их союзникам приходилось прилагать немалые усилия. 5—6 марта в Симферополе проходил 3-й губернский съезд профсоюзов и фабзавкомов. Большевики и левые эсеры, получившие только 53 голоса из более чем 200, создали отдельную фракцию, решив «потребовать обсуждения вопроса о признании Соввласти и в случае отклонения заявленного требования фракции немедленно покинуть съезд». Меньшевики, чьи делегаты решительно преобладали, настаивали на снятии всех политических вопросов. Тогда левые оставили съезд и принялись за формирование Временного губернского совета профсоюзов на платформе советской власти. Съезд был распущен вооруженным отрядом. Повторялась история с Учредительным собранием. Меньшевики создают свое профсоюзное руководство — Центральное бюро. Общегородское собрание рабочих и служащих Севастопольского порта резко осудило насилие, «которое было учинено 6 марта сего года в Симферополе над пролетарским съездом», подчеркнув, что «основной задачей съезда являются вопросы профессионального строительства, охрана труда...»⁶. Подобные акции, естественно, не прибавляли большевикам популярности в рабочих кругах.

6 марта в Симферополе открылось совещание делегатов Таврического губернского съезда Советов рабочих, солдатских, крестьянских, поселянских-мусульманских и батрацких депутатов, земельных и военно-революционных комитетов. Назначенный вначале на 3 марта, съезд был перенесен на 10 марта. Однако многие делегаты явились к ранее объявленному сроку. Большевики стремились открыть съезд позже, желая успеть обновить состав местных советов, потеснив при этом левых эсеров. Разумеется, последние на совещании делегатов выступили резко против, обвиняя Миллера и других большевиков — членов ЦИК в преступной небрежности по созыву съезда, высказывая сомнения в его законности. После бурных обсуждений было решено признать съезд законным, а обвинение в преступной небрежности снять.

7 марта левые эсеры, зная, что большинство прибывших делегатов принадлежит к числу большевиков, попытались сорвать открытие съезда, но большинство высказалось за его открытие в составе до 300 делегатов, среди них было 183 большевика, 90 левых эсеров, 29 беспартийных. Работой съезда руководил президиум в составе трех большевиков и двух левых эсеров. Впоследствии число делегатов все увеличивалось, и на завершающем этапе съезда их было до 700 человек, включая представителей Мелитопольского, Днепровского и Бердянского уездов⁷.

После двухдневной дискуссии съезд одобрил заключение Брестского мира, полагаясь на его надежность, поддержал советскую власть на Украине. Он воздержался от проведения в жизнь социализации земли и ее передела до получения полных статистических данных, однако передавал земли в распоряжение местных советов. То, что крестьяне уже успели поделить, объявлялось временными наделами. Такая осторожность, с одной стороны, предохраняла некоторые культурные имения от разорения, с другой — не могла устроить значительную часть крестьян. При рассмотрении тяжелейшего финансового вопроса съезд узаконил обложение буржуазии контрибуцией.

Съезд избрал ЦИК (12 большевиков и 8 левых эсеров) под председательством Ж.А. Миллера.

Национальный вопрос съездом не обсуждался, несмотря на создание комиссариата по делам национальностей. Во-первых, новое руководство было к этому совершенно не готово, а во-вторых, перед ним, как и перед большевистско-левоэсеровской коалиций в целом, стоял мираж скорой мировой революции, сметающий национальные границы.

В работе съезда участвовало до 120 татар, предложивших ввести одного-двух своих представителей в состав ЦИК⁸. Однако председатель съезда Н.И. Пахомов, если верить историку М.Л. Атласу, даже заявил: «национальным вопросам места быть не может»⁹. Правда, при этом избранный секретарем ЦИК Фирдевс сумел убедить татарскую группу поддержать большевистские резолюции¹⁰.

Съезд также принял резолюцию о подчинении штабов Красной армии и Красной гвардии советам и 10 марта завершил свою работу.

Несмотря на острые разногласия по вопросу о Брестском мире, левые эсеры вошли в руководящие и местные органы Крыма и работали рука об руку с большевиками.

19 марта на созванном в Севастополе по инициативе прибывшего из Москвы левого эсера В.Б. Спиро экстренном заседании Таврического ЦИК советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов от имени I губернского съезда советов, поименованного Учредительным, принимается декрет, которым провозглашается — в составе Симферопольского, Феодосийского, Ялтинского, Евпаторийского, Мелитопольского, Бердянского, Перекопского и Днепровского уездов — Таврическая Республика советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. ЦИК также сформировал Совет Народных Комиссаров, который возглавил прибывший в Крым в марте по направлению ЦК РКП(б) партработник А.И. Слуцкий¹¹. Во властные органы входили большевики Н.И. Пахомов (председатель исполкома Мелитопольского совета, стал членом ЦИК), Я.Ю. Тарвацкий (также член ЦИК), С.П. Новосельский, Ю.П. Гавен (член ЦИК), И.К. Фирдевс, левые эсеры И.Н. Семенов (заместитель председателя ЦИК, будущий большевик), С.С. Акимочкин, В. Гоголашвили и др.

Когда из Москвы вернулись А.И. Коляденко и С.П. Новосельский, ездившие в Совнарком Советской России за кредитами и получившие там соответствующие указания, в ночь с 21 на 22 марта Таврический ЦИК, подтвердив создание республики — теперь она была названа Социалистической Советской Республикой Тавриды (ССРТ), — ограничил ее территорию (с целью избежать осложнений с Германией и Украинской Народной Республикой) Крымским полуостровом. В дальнейшем, однако, руководители ССРТ подчеркивали принадлежность трех северных уездов республике.

О придании хотя бы вида законности при провозглашении Республики Тавриды, видимо, вообще не думали. Ее создавали с явными отступлениями от положений Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа.

Ни Таврический ЦИК, ни Совнарком даже не ставили вопроса о флаге, гимне и гербе новоиспеченного образования. Не шла речь и о Конституции Республики Тавриды.

В литературе утвердилось одностороннее мнение о том, что решение о создании в Крыму республики было принято исключительно по инициативе центра. Действительно, ЦК РКП(б) рассматривал образование республики в Крыму как одно из звеньев в формировании единого фронта обороны Юга от кайзеровских агрессоров (об этом — решения ЦК большевиков и ЦИК Украинской Советской Республики, письмо В.И. Ленина Г.К. Орджоникидзе 14 марта и др.¹²). Однако, по мнению И.К. Фирдевса, идея создания республики на полуострове витала в воздухе. «Мы установили сепаратистский момент, — пишет он, — говорили, что Крым нужно сохранить как отдельную республику»¹³. Причем соображения в пользу республики на месте заметно расходились с замыслами центра. Если В.И. Ленин рассчитывал измотать германские части на Юге, то крымчане склонялись не столько к надеждам на оборону, сколько к поискам компромисса с противником, нейтралитета. А.И. Слуцкий говорил на делегатском собрании представителей береговых и судовых частей, мастерских Севастополя 17 апреля: «Мы определенно заявляем о том, что республика полуострова Крым не входит в территорию Украины... Броситься в войну мы не можем, так как Красная армия (в Крыму. — Авт.) превратилась в банду мародеров»¹⁴. Его поддержал Н.А. Пожаров. Мнение о никуда не годном состоянии красноармейских частей вполне разделяли и противники большевиков.

Среди крымских руководителей также существовало опасение, что полуостров может быть поглощен Украиной. Создание республики виделось как защита от данных поползновений. Как писал в связи с этим орган левых эсеров: «Это единственно правильный и единственно возможный выход из создавшегося положения вещей. (...)...Разноплеменный, богатый различными историческими метаморфозами Крым должен жить и развиваться своей самобытной жизнью»¹⁵.

В начале апреля 1918 года Слуцкий послал телеграмму в СНК РСФСР с просьбой срочно подтвердить, что «Крым к Украине не отходит»¹⁶. В ответ нарком по делам национальностей И.В. Сталин телеграфировал председателю Севастопольского совета, что слухи об отходе Крыма к Украине ложны, что, «по имеющемуся у нас документу германского правительства, ни немцы, ни Киев на Крым не претендуют, берут только материковую часть Таврической губернии»¹⁷. Понятно, что немцы просто вводили правительство Советской России в заблуждение, а Украина, имея такого сильного конкурента, как Германия, не в состоянии была аннексировать Крым, хотя готова была помочь Германии в его захвате.

Точку в решении вопроса о республике поставили, по всей видимости, телеграфные переговоры А.И. Слуцкого и Ж.А. Миллера с наркомнацем Советской России И.В. Сталиным, о которых вспоминают И.К. Фирдевс и Ю.П. Гавен.

Фирдевс (1926): в ходе переговоров была дана санкция на создание крымской республики. «Больше ничего, никаких директив не было, и на основании этой директивы они (Слуцкий и Миллер. — Авт.) образовали республику... В этот момент политическая инициатива мест не стеснялась...»¹⁸ (выделено нами. — Авт.). Он же (1935): «...Была ли санкция ЦК партии на политику правительства республики Тавриды?.. Тт. Миллер и Слуцкий вызывали т. Сталина к прямому проводу и получили от него предварительную санкцию в виде точной формулы: «Действуйте, как находите целесообразным, Вам на местах видней»¹⁹. Гавен (1934): «Эту ленту мне Слуцкий потом показывал. Это был краткий, категорический, гибкий ответ, и на этом мы базировались, как на официальном разрешении центра». Мемуарист резюмирует: «По местным условиям создание республики было необходимо»²⁰. Пожалуй, только левый эсер В.Б. Спиро, ставший комиссаром Черноморского флота, всерьез верил в возможность защиты Крыма от германских войск, но, отозванный в апреле в Москву, назад в Крым он уже не вернулся.

По мнению Ю.В. Дубко, идея создания Республики Тавриды возникла в Москве сразу же после заключения Брестского мира и принадлежала лично В.И. Ленину. Она обсуждалась в узком кругу членов ЦК РКП(б) и представителей Донецко-Криворожской республики²¹ (Артем (Ф.А. Сергеев), И.И. Межлаук), с ней был знаком А.И. Слуцкий, но ее не довели до сведения крымских большевиков до приезда в Крым В.Б. Спиро, А.И. Коляденко и С.П. Новосельского²². Причем, «реализация права на самоопределение Крымом не была связана ни с национальным составом населения, ни с экономическими, культурными и др. особенностями региона, а явилась следствием военно-политических амбициозных замыслов Центра и лично В.И. Ленина использовать новую республику и Черноморский флот в интересах создания «единого фронта вооруженной борьбы на Юге». При этом «провозглашению республики была дана лишь внешняя легитимность. Преследовались тактические цели борьбы с вооруженными силами стран Четверного союза и Центральной Рады...»

В своей обстоятельной работе исследователь подчеркивает, что планы Ленина в отношении Крыма не полностью разделялись всеми, кому они были известны и которые на конференции в Екатеринославе (16 марта) представителей Советской Украины, Крыма (А.И. Слуцкий и член Таврического ЦИК С.В. Хацко) и, вероятно, Донецко-Криворожской республики, добились принятия решения о формальном сохранении нейтралитета Крыма при одновременном оказании скрытой помощи в сопротивлении германским войскам, формально не нарушая Брестского мира, что не могло понравиться Ленину. Правда, в третьей декаде марта, когда Ленин убедился, что Германия не остановится перед оккупацией полуострова, сам же дав ей повод для этого, используя матросские отряды в Северном Причерноморье, он более всего был озабочен сохранением Брестского мира, а также Черноморского флота для Советской России. Поэтому, как считает Ю.В. Дубко, «на первом плане реализации ленинского плана Республика Тавриды выступает de jure как самостоятельное государственное образование, являясь de fakto автономией в составе Советской России, выполняющей все указания центра. На втором этапе, ввиду изменения первоначального замысла Ленина, ССРТ и Черноморскому флоту обеспечивается дипломатическая защита со стороны Москвы».

По мнению автора, «если в целом «ленинский план создания единого фронта борьбы с германским вторжением» с тем, чтобы выиграть время, втянуть германские войска в бои и дать им «увязнуть на Украине», строился на реальных расчетах, то в отношении Республики Тавриды он являлся авантюрой»²³.

Первоначально органы свежеиспеченной республики действовали в значительной степени стихийно, вразнобой, утопая во множестве мелких дел. Не было четкой структуры власти, налаженных информационных каналов. Судя по всему, Совет Народных Комиссаров Республики Тавриды не имел своего собственного рабочего аппарата — его полностью заменял народный комиссариат внутренних дел, ведавший всей организационной работой по руководству как комиссариатами, так и местными советами. Заседания Совнаркома проходили без соответствующей подготовки. Не на должном уровне была дисциплина самих наркомов и исполнительская дисциплина на местах. Правда, служащие прежних институтов власти, устрашенные как перспективой остаться без средств к существованию, так и вероятностью репрессий, за немногим исключением не стали на путь саботажа.

Советы функционировали в апреле во всех уездах Тавриды, однако их влияние распространялось в основном на русскоязычное население. В большинстве своем тем же крымским татарам или немцам новая власть была чужда и непонятна.

Ревкомы, как параллельная власть, были официально упразднены. Однако продолжал свою деятельность военно-революционный комитет в Севастополе, нет данных о ликвидации ревкомов и создании советов в ряде населенных пунктов Крыма, в Евпатории в апреле функционировал Революционный совет десяти.

Нарком внутренних дел С.П. Новосельский пытался внести порядок в системе нормотворчества местных советов, но те зачастую игнорировали его указания. При этом левые эсеры крайне болезненно воспринимали какое-либо вмешательство в деятельность органов власти на местах, поскольку их программа предусматривала автономию областей, общин и т. п.

29 марта Совнарком Республики Тавриды направил всем советам разъяснение по поводу разделения полномочий между Таврическим ЦИК и СНК: «Центральный Исполнительный Комитет является верховным контролирующим органом Советской власти, перед которым ответственен и которому подотчетен Совет Народных Комиссаров. Центральный Исполнительный Комитет является политическим руководителем всех Советов и организованных в них масс.

Совет Народных Комиссаров ведет всю работу по проведению в жизнь начал и задач социалистического строительства и представляет их себя рабоче-крестьянское Советское правительство Советской Социалистической Республики Тавриды».

При этом некоторые члены СНК одновременно являлись членами Таврического ЦИК. Таким образом, получалось, что они сами себе были подконтрольны и подотчетны.

Развернулась национализация типографий и всей системы распространения прессы. Газеты партий, признанных контрреволюционными, и независимые закрывались. (Некоторые органы небольшевистского направления — меньшевистский «Прибой», эсеровский «Вольный Юг» — продолжали выходить, хотя и с перерывами). 27 марта было создано бюро печати Республики Тавриды, входящее в структуру Совнаркома²⁴. Появился орган, руководивший печатью, отбором информационных материалов, а практически ведавший цензурой.

Однако большевики так и не смогли максимально зажать идеологические скрепы. В советах витийствовали, находя понимание среди населения, меньшевики, эсеры; у самих большевиков не было полного единства: левые боролись с «правыми», сторонниками Брестского мира; рабочие все чаще проявляли недовольство, так как власть оказалась не в состоянии выполнить щедро раздававшиеся обещания, а профсоюзы отстаивали самостоятельность. Стремление к монополизации власти наталкивалось на упорное противодействие крымчан.

По свидетельству Ю.П. Гавена, Таврический ЦИК опирался, прежде всего, на рабочих завода А.А. Анатра — первого в Крыму национализированного (еще 27 декабря (ст. стиля) 1917 года) предприятия. «Рабочие мелких предприятий и верхушки профсоюзов были под доминирующим влиянием меньшевиков...»²⁵. Не мог служить надежной опорой большевикам и Черноморский флот, численность матросов которого после демобилизации резко уменьшилась.

Деятельность учреждений Республики Тавриды была подчинена коренной задаче, провозглашенной в первых декретах советской власти, — преобразованиям в духе казарменного военного коммунизма. Основным экономическим рычагом перехода к коммунизму мыслилась тотальная национализация. В течение февраля—апреля 1918 года в собственность республики перешли: железнодорожный транспорт, торговый флот, многие предприятия, банки, связь, внешняя торговля, леса, крупные имения, имущество церковных и религиозных общин(!), гостиницы, постоялые дворы, меблированные комнаты, театры, кинематографы, музыкальные предприятия, аптеки (вскоре денационализированы), отчасти — типографии. 12 апреля декретом Совнаркома все недра земли и моря: руды, соль, воды, нефтяные источники — объявляются достоянием всего народа и Республики Тавриды.

Неумение управлять, безделье и хищения приводили к развалу налаженного производства, привычного населению быта. Рука об руку с конфискацией шли контрибуции, в том числе и изъятие вкладов населения. В Феодосии в результате такой политики разорились знаменитые табачные предприниматели братья Стамболи, вследствие чего, пишет историк, одного из них парализовало, а второй заболел нервным расстройством. Подобное происходило по всему Крыму.

Радикализм некоторых местных руководителей не знал пределов. Так, Балаклавский совет — Балаклавская коммуна (председатель И.А. Назукин), — получив 24 марта телеграмму СНК Республики Тавриды о передаче в его распоряжение контрибуции с буржуазии, отбил следующий ответ: «Балаклавский Совет, в отличие от всех остальных Советов Тавриды, проводит в жизнь основной принцип социализма — уничтожение классовой структуры современного общества. Балаклава больше не знает эксплуататоров и эксплуатируемых. Местная буржуазия, благодаря целому ряду декретов Совета, как класс перестала существовать. Все частные хозяйские предприятия перешли и переходят в руки Совета. Балаклава с каждым днем все более и более принимает вид и характер социалистической коммуны». Балаклавский совет национализировал дома стоимостью свыше 20 тысяч рублей, рыбные заводы, объявил переход в свою собственность всего урожая 1918 года, объединил профсоюзы, артели и приступил к «коммунизации населения» уезда²⁶.

Подлинным бичом Крыма была в 1918 году безработица. Нарком труда, рабочий-печатник Ф. Шиханович, со всей энергией взялся за ее искоренение. Он понимал, что помощь безработным и вовлечение их в сельскохозяйственный труд проблемы не решат. «...Не в общественных работах вижу я спасение от безработицы, а в поднятии промышленности и производительных сил вообще»²⁷, — разумно рассуждал он. Другое дело, что политика «кавалерийской атаки на капитал» не поднимала, а разрушала производительные силы, поэтому безработица продолжала расти, усиливая социальную напряженность.

28 марта специальным декретом, инициированным Шихановичем, упразднялись фабричные инспекции. В этот же день Совнарком принимает декрет об организации центрального и местного комитетов по борьбе с безработицей. 2 апреля нарком труда издает приказ о порядке найма и увольнения рабочих и служащих, который теперь осуществлялся исключительно через фабрично-заводские комитеты и профсоюзы. Профсоюзы обязаны тщательно следить за исполнением закона о 8-часовом рабочем дне, о воспрещении аккордных, сверхурочных и праздничных работ, выделив для этого особые контрольные комиссии. За неисполнение данного приказа, распространяемого на все частные и государственные предприятия, виновные должны нести ответственность перед Военно-революционным судом²⁸. 16 апреля декретом СНК вводится рабочий контроль на мельницах.

Не бездействовал и народный комиссариат просвещения, хотя далеко не каждая его инициатива реализовывалась на практике. Своим распоряжением он потребовал во всех городах и селах организовать бесплатные вечерние классы и при них школы грамоты для популяризации научных знаний²⁹. В Ялте был открыт «солдатский университет». 15 апреля наркомпрос издал декрет о введении новой орфографии и правописания во всех учреждениях и типографиях Республики Тавриды³⁰. Предпринимались меры по охране на местах памятников археологии, культуры и искусства, сохранению музеев и библиотек, в том числе частных лиц. К этой деятельности привлекались не только органы просвещения. Так, 17 апреля наркомат внутренних дел отдает распоряжение Ялтинскому уездному совету организовать охрану библиотеки и коллекции известного ученого, краеведа, инженера А.Л. Бертье-Делагарда³¹. Кстати, еще 5 марта М.А. Волошин в уездном совете рабочих, военных и крестьянских депутатов получает «Охранительное свидетельство» о неприкосновенности своего дома, а 8 марта — в уездной земельной управе мандат, удостоверяющий, что «усадебное место с садом, огородом и домом» в деревне Коктебель «остаются в пользовании» «поэта-художника»³².

С 1916 года в число наиострейших для населения вопросов стал выдвигаться продовольственный. Весной 1918-го Крым еще мог себя обеспечивать (карточная система действовала только в Севастополе). Тем более важной считалась задача поставок сельхозпродукции в центральные районы, на чем самым активным образом настаивала Москва, засыпая Симферополь телеграммами.

Сколько же хлеба было вывезено из Крыма? Ю.П. Гавен дает цифру 3,5 миллиона пудов (с середины января до середины апреля 1918 года)³³. Современный исследователь — 5 миллионов пудов³⁴. Реквизиции, сопровождавшие выполнение поставленной центром задачи, донельзя раздражали крестьянство. Справедливости ради отметим, что центр пытался вести натуральный продуктообмен с Тавридой. Но об его эквивалентности говорить не приходится. На съезде советов Таврической губернии сообщалось: на полуостров прибыло 14 вагонов мануфактуры и обуви. Как видим, цифровые показатели явно несопоставимы.

Выкачка продовольствия из Крыма неминуемо вела к серьезнейшему кризису. Наркомат земледелия пытался улучшить ситуацию. Чтобы снабдить крестьян семенным материалом для посева началось его изъятие у «кулаков». Однако их обложение дало приблизительно 600 пудов семян, чего явно было недостаточно. Для сохранения племенного скота Феодосийский совет запретил убой телят, не достигших двухлетнего возраста.

Попытка наркома по продовольствию левого эсера А.В. Столяра приостановить отгрузку хлеба для отправки на север для создания шестимесячного запаса в Тавриде привели к окрику наркома продовольствия РСФСР А.Д. Цюрупы с обвинением в «узком сепаратизме Крымской республики» и снятию Столяра с должности³⁵, на которую 8 апреля был назначен большевик И.Ф. Федосеев, столяр по профессии.

Кризис коснулся и всей экономики края в целом. Были остановлены практически все крупные предприятия, в том числе Севастопольский морской завод и завод А.А. Анатра. Чтобы не допустить полного развала железнодорожного транспорта нарком путей сообщения левый эсер С. Коробцов 1 апреля внес на рассмотрение Совнаркома Республики Тавриды вопрос о диктатуре на железных дорогах. Для его решения традиционно создана комиссия, в которую, помимо самого Коробцова, вошли председатель СНК А.И. Слуцкий и нарком внутренних дел С.П. Новосельский, но до падения Республики Тавриды эту диктатуру так и не смогли ввести³⁶.

Из сказанного ясно, что реализация поставленных руководством республики целей сама по себе требовала укрепления репрессивного аппарата. К этому подталкивали террористические акты (в марте был убит начальник Симферопольского революционного штаба С.В. Хацко, в апреле — комиссар продовольствия Симферопольского совета П.Р. Глазьев). Нарком юстиции левый эсер В. Гоголашвили заявляет о ликвидации института мировых судей, на смену которым должны прийти избираемые — а на практике зачастую назначаемые, народные судьи. Советы получают право выдвигать комиссаров по судебным делам при местных судах. В их компетенцию входили: надзор за судебными учреждениями и местами заключения, право ареста, санкция на арест, надзор за следственными комиссиями при ревтрибуналах. Согласно декрету СНК и наркомюста, обвинение по делам о контрреволюции, саботаже, мародерстве и спекуляции должно было быть подготовлено не более чем за двое суток. Следствию, таким образом, предполагалось придать предельно упрощенный характер, что способствовало бы его все большему соскальзыванию на простор «революционной целесообразности», мало чем отличимой от террора.

Правда, Ю.В. Дубко справедливо отмечает, что соответствующий декрет наркома юстиции был проведен через Совнарком на вечернем заседании в ночь с 30 на 31 марта. Требовалось время на доведение его до сведения заинтересованных учреждений и местных властей. Между тем, в связи с вторжением на полуостров германских и украинских войск 20 апреля органы государственной власти и управления в Симферополе уже прекратили свою деятельность. Окружной суд в своем прежнем составе и институт мировых судей продолжали функционировать и после принятия декрета. Сам же В. Гоголашвили 29 марта вносит на рассмотрение Совнаркома вопрос об утверждении сметы в сумме 22 тыс. рублей для служащих Окружного суда, видимо, предполагая его дальнейшую деятельность. Не прекратили своей работы и мировые судьи. Только в середине апреля большевики предложили свой список кандидатов на должности мировых судей в Симферополе. Все судейские должности должны были занять большевики и лишь одну — левый эсер³⁷.

Еще в феврале был создан комиссариат тюрем. На мартовском губернском съезде приветствовалось, что комиссариат «сумел поставить дело так, что тюрьма представляет из себя не место наказания, а место признания своей виновности»³⁸. Что бы ни имели в виду авторы подобных заявлений, но ими, фактически, следователю давался карт-бланш на выколачивание «признания» любыми способами.

ЧК в Республике Тавриды не создавали. Вместо нее действовала следственная комиссия из пяти человек под председательством некого Компанийца. Как вспоминал И.К. Фирдевс, тот впоследствии оказался провокатором и как будто был расстрелян в Ейске. Сам Фирдевс входил в состав данной комиссии до организации Трибунала во главе с Шаталовым, уходя, он поставил вопрос о снятии Компанийца с должности «по подозрению его в том, что он бывший жандармский офицер, что и оправдалось потом»³⁹.

Судебные меры наказания, даже за малозначительные проступки, все чаще уступают место чрезвычайным. Все активнее выступает ревтрибунал, например, при наказаниях за продажу спиртного. Виноторговля приравнивается к контрреволюционной преступной деятельности, а ее клиенты — к пособникам классовых врагов (распоряжения наркома финансов А.И. Коляденко). И это в крае развитого виноделия, где торговля вином зачастую являлась основным доходом его производителя!

Сильный удар по престижу Таврического ЦИК нанесла политика, навязанная его председателем Ж.А. Миллером, который, как пишет Ю.П. Гавен, «разрешил отрядам производить самостоятельно (по усмотрению штабов) и помимо судебных органов обыски, массовые изъятия ценностей, что влекло за собой разложение этих слабо дисциплинированных отрядов и озлобление среди населения»⁴⁰.

Основным направлением деятельности Совнаркома Республики Тавриды было решение разного рода финансовых вопросов, прежде всего распределение кредитов. Отсутствие необходимых знаний и опыта у наркома финансов бывшего матроса А.И. Коляденко, правда, успевшего побывать губернским комиссаром финансов, да и у других наркомов, неумение найти выход из создавшегося положения приводили к тому, что эти вопросы занимали безумное количество времени и препятствовали разрешению других проблем. Следует иметь в виду, что Таврический ЦИК получил из Центра помощь в размере 49 млн рублей⁴¹.

Чтобы компенсировать работникам реальные потери в заработной плате, СНК Республики Тавриды, наркомат труда стали пересматривать должностные оклады, делали всякого рода надбавки, выдавали авансы, отпускали пособия. Это не могло не спровоцировать новых витков инфляции. С целью ее обуздания вводились фиксированные цены на товары, что способствовало созданию их дефицита.

Хотя в составе Совнаркома имелось два крымских татарина — И.К. Фирдевс (нарком иностранных дел и по делам национальностей) и И.С. Идрисов, его помощник, практически не уделялось места решению национальных проблем, в том числе и обострившегося крымско-татарского вопроса. Правда, наркомат включал комиссариат по крымско-мусульманским делам, но он лишь приступил к созданию подобных комиссариатов в городах, уездах и волостях, оказывал финансовую поддержку крымско-татарским учебным заведениям, пытался начать формирование интернациональных отрядов Красной армии. Наркомат предлагал переводить на татарский язык важнейшие декреты и приказы. Организовывались комиссариаты по армянским и польским делам. Последний возглавил «весьма солидный старый коммунист т. Бурхарт». В отношении других национальностей, проживающих на полуострове, каких-либо мер вообще не принималось. Фирдевс констатировал: «Работа среди национальных меньшинств почти отсутствовала. Большевиков из национальных меньшинств было крайне мало: чуть ли во всем Крыму было всего в организации один татарин...», т. е. сам Фирдевс⁴².

22 марта от имени Совнаркома и Таврического ЦИК правительства Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии были уведомлены о том, что «Таврическая Советская Республика принимает условия мирного договора, заключенного между правительствами центральных империй и Советом Народных Комиссаров Российской Федеративной Республики»⁴³. Державы Четверного союза, понимая бутафорский характер созданной республики, не вступали с ее руководством в переговоры, несмотря на наличие на территории полуострова австрийских военнопленных, порученных заботам наркомата иностранных дел и по делам национальностей, выдававшим германским, австро-венгерским и турецким подданным охранные удостоверения.

Как сообщала «Феодосийская Советская Газета», 10 марта⁴⁴, еще до официального провозглашения Республики Тавриды, в Феодосию прибыла турецкая делегация.

М.А. Волошин с сарказмом описывает этот визит «турецкого посольства». Турки объявились на двух миноносцах с умирающими от голода русскими военнопленными. Местный совет устроил обед, «но не голодающим, а турецкому посольству». «Турки были корректны, в мундирах и орденах. Был произнесен ряд речей.

— ...Передайте вашей турецкой молодежи и всему турецкому пролетариату, что у нас социалистическая республика... (...).

Таких речей было произнесено 6—7. После каждой турецкое посольство вставало и отвечало одной и той же речью:

«Мы видим, слышим, воспринимаем. И с отменным удовольствием передадим обо всем, что мы видели и слышали, его Императорскому Величеству — Султану»⁴⁵.

Страны Антанты сохранили консульства в Крыму, продолжавшие осуществлять свою деятельность. В феврале на полуостров прибыла, возможно, с разведывательными целями, английская миссия во главе с полковником Бейлем. Но крымские власти не вступали в переговоры с представителями Антанты⁴⁶.

Украинская Народная Республика официально претендовала на северные уезды Таврической губернии без Крымского полуострова, но была крайне заинтересована в Черноморском флоте, активно проводя его украинизацию. Существование Республики Тавриды УНР игнорировалось. Телеграммы и письма, посылаемые ее властными структурами в Крым на украинском языке, адресовались «Губерніяльному комісару на Таврії» (без указания фамилии), либо конкретным учреждениям. Зачастую эти послания носили достаточно странный характер. Так, отдел государственного коннозаводства Департамента сельского хозяйства Министерства земельных дел УНР 3 апреля требует от управляющего Государственной Таврической конюшней «негайно змінити усі надписи, котрі торкаються інституції, з руської на українську мову, а також рівночасно усе діловодство дорученої Вамінституції впровадити на української мові». 16 апреля отдел православной церкви Департамента исповеданий Министерства внутренних дел УНР просит «Губерніяльного комісара на Таврії», «не втручаючись во внутрішнє життя православної церкви, пильно доглядати, аби духовенство виконувало розпорядження про поминання на службі Божій по церквамДержави та Влади української (а не Російської) (в документе подчеркнуто красным. — Авт.). Про випадки, де в церквах не буде виконуватись це розпорядження, Департамент прохає негайно сповістити його»⁴⁷. Разумеется, внимания на подобные указания не обращалось, и они не исполнялись.

Правда, в середине апреля 1918 года в Симферополь был откомандирован чиновник для создания филиала Информационного бюро Министерства внутренних дел УНР, в функции которого входило ознакомление с политикой украинского правительства населения Крыма и проведение иных мероприятий, направленных на его сближение с властями Украины⁴⁸.

Не получили развития и отношения между Республикой Тавриды и Советской Украиной. В первых числах апреля 1918 года, когда Народный секретариат (правительство) Украины вынужден был переехать в Таганрог, у председателя ЦИК Советов Украины В.П. Затонского возникла идея создания «Южной Советской Федерации», в состав которой предполагалось включить Советскую Украину, Донскую, Кубанскую республики и Республику Тавриды. Это предложение не встретило поддержки ни И.В. Сталина, ни председателя СНК Советской Украины Н.А. Скрыпника. Позиция руководства Республики Тавриды по данному поводу не известна.

Интересно отметить, что в Республике Тавриды существовал институт гражданства. Наркомат иностранных дел и по делам национальностей установил порядок принятия этого гражданства иностранноподаными и выдавал соответствующие удостоверения⁴⁹.

Уже на первом же заседании СНК Республики Тавриды был рассмотрен вопрос об организации военно-морского комиссариата. Этот коллегиальный орган, созданный декретом Совнаркома 26 марта, являлся продуктом компромисса между руководством республики и Центрофлотом. В него входили Ю.П. Гавен, Н.А. Пожаров, матрос А.П. Шерстобитов, левые эсеры В.Б. Спиро и Ермилов. Также в состав комиссариата был включен представитель Севастопольского порта, рабочие которого зачастую по ряду вопросов имели особое мнение, отличное от позиции Центрофлота. Фактически вооруженными силами Республики Тавриды одновременно руководили находившиеся в Севастополе военно-морской комиссариат, Центрофлот и военно-революционный штаб (преобразованный из Южного комитета защиты социалистической революции), возглавляемый М.М. Богдановым. Важнейшие решения принимались на совместных заседаниях.

26 марта СНК Республики Тавриды принимает решение о том, чтобы местные советы срочно провели революционный призыв саперов и артиллеристов, объясняя его необходимостью обороны и сохранения нейтралитета, сделали разверстку 1000 лошадей и мобилизовали на оборонные работы 2% буржуазии. На следующий день от имени СНК и Таврического ЦИК разослана соответствующая телеграмма местным советам, в которой подчеркивалось, что возраст представителей призываемой буржуазии должен быть от 18 до 30 лет, и направлять ее надобно в Чонгар. Инженерные части и лошадей необходимо доставлять в Севастополь. Съезд советов Балаклавы и окрестностей уже 28 марта одобрил эти меры, указав на необходимость привлечения буржуазии к рытью окопов без ограничений по возрасту и не двух процентов, а всех способных к земляным работам, а Ялтинский совет 29 марта, всецело поддерживая решения СНК, предложил мобилизовать в первую очередь буржуазию с 18 до 45 лет, но взять на учет всех, высылая мобилизованных по мере требований Совнаркома⁵⁰. Подобные инициативы с мест открывали путь к поголовной мобилизации. Для многих больных и старых это означало верную смерть. К счастью, до такого безумия дело не дошло.

В Феодосии объявленная советом мобилизации на фронт буржуев (без различия возраста, включая учителей и гимназистов) привела к тому, что 18 апреля с акциями протеста выступили профсоюзы металлистов, фабричных и портовых рабочих, сапожников, инвалидов и др. Пришлось ее отменить⁵¹.

В целом руководство Республики Тавриды уделяло вопросам обороны полуострова недостаточное внимание. В этом вопросе не было единой точки зрения в областном комитете РКП(б) и СНК. По воспоминаниям И.К. Фирдевса: «Тов. Новосельский, Слуцкий и некоторые другие товарищи говорили: «немцы подавятся и тем, что захватили, не могут добраться до Крыма». Многие думали, «что немцы или сами остановятся, или их остановят, или, наконец, их армия разложится, пока она докатится до Крыма». Отсюда делались выводы о перенесении центра тяжести работы на организационные укрепление Сов-власти». Сам Фирдевс, Ж.А. Миллер и Я.Ю. Тарвацкий «легко допускали возможность занятия Крыма немцами и отсюда делали соответствующие выводы», но касались они не укрепления обороноспособности, а «правильно-организованной и своевременно подготовленной эвакуации»⁵². Даже когда германские войска находились у Перекопа прибывшие в Севастополь на совещание военно-морского комиссариата А.И. Слуцкий, С.П. Новосельский и И.К. Фирдевс питали надежды на выполнение Германий условий Брестского мира и доказывали бесполезность сопротивления с имеющимися ресурсами.

Однако военно-морской комиссариат, военно-революционный штаб и Центрофлот понимали опасность вторжения и, по мере сил, стремились принимать соответствующие меры. Позиция левых эсеров заключалась в лозунге — воевать до последней капли крови! Было бы чем.

Несмотря на демобилизацию флота, личный состав кораблей «первой линии» достигал всего 7—8 тысяч человек. Численность сухопутных сил доходила до 3,5—4 тыс. человек. Добавим к этому вооруженные силы, сформированные местными советами. По данным Ю.В. Дубко, всего в республике с учетом личного состава Черноморского флота в марте—апреле 1918 года были созданы отряды и части общей численностью до 30 тыс. человек⁵³. Однако нам эта цифра кажется сильно завышенной. Сами крымские работники могли рассчитывать, по их мнению, на 2,5 тысячи боеспособных, на основании чего делали вывод о невозможности сопротивления оккупантам⁵⁴, к тому же, судя по дальнейшим событиям, использовались воинские части нерационально, да и боеспособность их в целом была не на самом высоком уровне.

В результате названных разногласий и общей неразберихи не подготовились, как следует, ни к обороне, ни к эвакуации.

Положение правительства Тавриды также крайне осложнялось неконтролируемостью ситуации в ряде районов полуострова. Германское наступление активизировало противников советской власти. В начале апреля, в ходе перевыборов, эсеры и меньшевики, пользуясь поддержкой недовольных рабочих, сумели завоевать большинство в Севастопольском совете. В ответ большевики, левые эсеры и польские социалисты сформировали чрезвычайный временный революционный совет. Результатом стало двоевластие. 12 апреля Центрофлот, возглавляемый эсером С.С. Кнорусом, сторонником украинизации, объявил город и флот на военном положении и взял власть в свои руки, дабы предотвратить военные столкновения. Повторные выборы большевики снова проиграли.

Меньшевики подчиняют себе и Евпаторийский совет. Здесь, а также в Симферополе возобновляют работу городские управы, отменяющие декреты Республики Тавриды. Большевики, стремительно терявшие авторитет и не имеющие массовой поддержки, уже ничего не могут с этим поделать.

Хотя и не в массовом количестве, как ранее, но продолжались бессудные расправы. Зачастую они сопровождались ограблением жертв. Так, в Ялте без какого-либо разбирательства были схвачены два торговца из крымских татар — Осман и Мустафа Велиевы. Их увезли на автомобилях в Ливадию и там, на шоссе, обобрали и убили. «Ограбленные были брошены в виноградники. У Османа Велиева оказалось несколько штыковых ран и была вырезана грудь, а у брата его Мустафы голова была раздроблена ударами приклада. Один из убийц, красноармеец Меркулов, на вопрос сестры убитых, где увезенные братья, ответил: «Мы их убили, как собак»⁵⁵.

Понятно, что подобные акты не могли улучшить отношения крымско-татарского населения к большевикам. Конфликт между ними обострялся. Не было забыто январское кровопролитие. Вызывали отторжение огульная национализация, трансформация имений в совхозы, коммуны, артели, несмотря на желание крестьян разделить эту землю поровну, продовольственная диктатура, насильственные мобилизации и пр.

М. Хайретдинов после падения Республики Тавриды показывал следственной комиссии Курултая: «Большевики также хорошо знали, что их декреты не имели для татар особенного значения и не проводятся в жизнь. Кроме того, несмотря на упорные требования военных комиссаров, ни один татарин не записался в Красную армию и при мобилизации специалистов ни один татарин не пошел служить. Все эти обстоятельства давали большевикам чувствовать, что татары относятся к ним не только не сочувственно, но даже враждебно»⁵⁶.

Ему вторит П.Н. Врангель: «Хотя в ближайшей татарской деревушке Кореизе был также введен советский строй и имелся свой совдеп, но татарское население, глубоко враждебное коммунизму, приняв внешние формы новой власти, по существу осталось прежним»⁵⁷.

Межнациональные отношения на полуострове оставались сложными. Стычки продолжали сотрясать различные уголки Крыма. Вновь прокатились греческие и татарские погромы.

18—19 апреля началось германское вторжение в Крым. Никакого серьезного сопротивления на Перекопе встречено не было. Параллельно, стараясь опередить немцев, вела наступление Крымская группа войск УНР под общим командованием подполковника Петра Болбочана.

Стоило германским и украинским частям подойти к Перекопу, а советской власти — перейти к защите, как на побережье от Судака до Ялты и в горном Крыму, где подавляющую часть населения составляли крымские татары, стычки стали перерастать в вооруженные выступления. В двадцатых числах апреля разгорается крымско-татарское восстание, которое сами участники назвали «народной войной»⁵⁸.

Немцы, что бесспорно, были прекрасно осведомлены о деталях происходящего. Свою версию выдвигает В.А. Оболенский. «Ведь если немцы действительно в Симферополе, — рассуждал он, — то завтра или послезавтра они будут на Южном берегу и займут вообще весь Крым без сопротивления. Зачем же при таких условиях татарам было устраивать восстание, которое до прихода немцев могло стоить немалой крови?

Впоследствии, познакомившись с политикой немцев в Крыму, я понял, что это восстание было делом рук немецкого штаба. Немцам, стремившимся создать из Крыма самостоятельное мусульманское государство (так ли? — Авт.), которое находилось бы в сфере их влияния, нужно было, чтобы татарское население проявило активность и якобы само освободило себя от «русского», т. е. большевистского ига. Из победоносного восстания, естественно, возникло бы татарское национальное правительство, и немцы делали бы вид, что лишь поддерживают власть, выдвинутую самим народом»⁵⁹.

Восстание набирало силу. Центром его являлась Алушта, «где организовавшийся в ночь на 22 апреля мусульманский комитет фактически взял всю власть в свои руки»⁶⁰. Председателем этого комитета избран М. Хайретдинов. Здесь же был организован штаб повстанцев во главе С.М. Муфти-заде. Восставшие утвердились в деревнях Кучук-Узень (ныне Малореченское), Шуме (Верхняя и Нижняя Кутузовка), Демерджи (Лучистое), Корбеке (Изобильное), Биюк-Ламбате (Малый Маяк) — все нынешнего Алуштинского горсовета. Вместе с проникшими на побережье украинскими военными они двинулись в сторону Ялты, занимая расположенные здесь населенные пункты (вплоть до Никиты и Массандры).

Показателен эпизод, имевший место в деревне Кизилташ (ныне Краснокаменка Ялтинского горсовета). Он расследовался после падения власти большевиков исполняющим обязанности судебного следователя И.А. Буниным. Числа 21—22 апреля в деревню прибыло «два автомобиля с вооруженными офицерами, украинцами и татарами. Они, обратившись к собравшимся, объявили им о занятии Симферополя германцами и убеждали их организовать отряды и наступать на Гурзуф и Ялту с целью свержения власти большевиков»⁶¹. На следующий день к Гурзуфу через Кизилташ проследовал украинско-татарский отряд численностью до 140 человек.

Повстанцы также контролировали деревни Коуш (Шелковичное, ныне не существует), Улу-Салу (Синапное), Шуру (Кудрино) нынешнего Бахчисарайского района. Антибольшевистские выступления произошли в Феодосии, Судаке, Старом Крыму и Карасубазаре. В трех последних городах повстанцам удалось захватить власть. Председатель Судакского ревкома Суворов был арестован и зверски замучен⁶². Движение охватило значительную территорию горного Крыма и южного побережья⁶³.

Татары обрушили гнев не только на большевиков, но и на христианское население, с которым они отождествляли советскую власть.

Повстанцы как будто были неплохо организованы. По свидетельству Дж. Сейдамета, «вступив в Крым, немцы застали здесь не только татарские военные силы, которые почти всюду шли в авангарде немецкой армии против большевиков, но и татарские организации даже в маленьких деревушках, где их приветствовали национальными флагами»⁶⁴.

После прорыва германскими и украинскими частями перекопских позиций руководство Республики Тавриды думало только о выезде из Крыма. 20 апреля началась суматошная эвакуация Симферополя. Часть руководства бежала на восток. Ей удалось спастись. Часть же направилась на юг с надеждой перебраться в Новороссийск. Оказавшись в Ялте, эта группа созвонилась с Алуштой, откуда сообщили, что в городе якобы «тихо и спокойно». Направившиеся на автомобилях в сторону Феодосии члены руководства республики А.И. Слуцкий, Я.Ю. Тарвацкий, С.П. Новосельский, А.И. Коляденко, И. Финогенов, И.Н. Семенов, С.С. Акимочкин и два члена Севастопольского совета А.А. Бейм и Баранов были схвачены 21 апреля у Биюк-Ламбата повстанцами и отправлены в Алушту. 22 и 23 апреля во время допросов арестованные подверглись пыткам и издевательствам, после чего 24 апреля расстреляны в балке близ Алушты. В живых остались тяжелораненые Акимочкин и Семенов⁶⁵.

Полностью сожжена греческая деревня «Актузой» (так в источнике), ее население, включая детей, вырезано. Это стало сигналом, «по которому началась резня греков, русских, армян и в других деревнях на территории восстания»⁶⁶. «В деревнях Кучук-Узень, Алушта, Корбек, Б.-Ламбат, Коуш, Улу-Сала и многих других расстреливают и истязают десятки трудящихся русских, греков и т. д. В эти дни в алуштинской больнице была собрана целая коллекция отрезанных ушей, грудей, пальцев и пр.»⁶⁷. Заместитель председателя Таврического ЦИК И.Н. Семенов, чудом избежавший смерти во время расстрела, позже писал: «Ночью с 23 на 24 апреля русские, жившие в окрестностях Алушты, подверглись нападению со стороны татар; было вырезано несколько семейств, всего около 70 человек. Русские жители, пережившие ужасную ночь, к следующей ночи стали собираться группами и вооружаться, чтобы защититься в случае повторного нападения»⁶⁸.

Однако севастопольские матросы еще пытаются сопротивляться. Вокруг города создается кольцо обороны. Наступающих повстанцев остановили пулеметы у Массандры. Свою роль в провале наступления также сыграл и тот факт, что украинские офицеры, разгромившие в районе Алушты винный подвал, основательно нагрузились краденым вином. После чего они пытались участвовать в налете на Ялту, завершившимся захватом денег в имении Массандра, часть из которых увезли в Симферополь⁶⁹.

В Ялту из Севастополя прибыл миноносец «Гаджибей» с десантным отрядом, который, включив в свой состав местных красногвардейцев, двинулся на Алушту. Как и в январе 1918 года, его поддержали греки. 23 апреля в 12 километрах от Ялты татарские повстанцы были разбиты. По словам М. Хайретдинова, «наш отряд, нигде не оказавший сопротивления, отступал до самой Алушты, оставляя на произвол большевиков все татарские деревни между этими городами»⁷⁰.

Свидетельница Лидия Ломакина рассказывала упоминавшемуся следователю И.А. Бунину о событиях в Кизилташе: «...Подступив к деревне, красногвардейцы и греки поставили в разных пунктах на шоссе пулеметы и начали обстреливать деревню; одновременно с тем ими произведены были поджоги... в тот же день началась ловля татар красногвардейцами и греками и стрельба по ним; через два-три дня после того деревня была подожжена в центре... пожар распространился на всю так называемую Старо-Мечетную часть Кизильташа, в коей выгорело до 20 домов; пожаром уничтожено и все находившееся в них имущество». Население в страхе разбегалось. Свидетель констатировал, что «небольшая шайка красногвардейцев из греков г. Гурзуфа... терроризировала жителей деревни, производя убийства и расстрелы татар, поджоги их домов, разграбление имущества и прочие насилия...» В селении расстреляли 13 жителей. Их трупы были обнаружены в могилах и общих ямах обезображенными, «у некоторых... обрезаны уши и носы, разбиты прикладами головы...»; заметно было, что их избивали камнями⁷¹.

«В Гурзуфе было убито более 60 стариков-татар, трупы брошены незарытыми на дорогах, улицах, в виноградниках. Родственникам, решившимся разыскивать своих убитых близких, нередко приходилось прекращать поиски из-за угроз красноармейцев. Совершение погребений было опасным, не было пощады даже духовным лицам: в Гурзуфе и Никите были убиты во время погребального богослужения два муллы»⁷².

Подошедший к Алуште «Гаджибей» обрушил на город артиллерийский огонь (на обратном пути его обстрелу подверглись прибрежные селения). Повстанцы окончательно потеряли боевой дух и стали разбредаться. Их штаб распался, Муфти-заде спешно покинул город. Попытки Хайретдинова организовать оборону завершились провалом. 24 апреля красногвардейцы вошли в Алушту. Этот день, — пишет современник, — «является одним из печальнейших дней в истории уродливой большевистско-татарской борьбы. После обстрела Алушты артиллерийским огнем с миноносца разъяренные гибелью комиссаров (Республики Тавриды. — Авт.) матросы, сломав сопротивление восставших, ворвались в городок. Рассыпавшись в погоне за отступавшими по его узеньким улицам, они рубили без разбора всех попадавшихся им навстречу татар»⁷³. Разгулялись дикие инстинкты. По словам очевидца, «когда здесь увидели те зверства, которые были проделаны националистами-татарами в ночь с 23 на 24 апреля, — все взялись за оружие, даже в санатории не осталось ни сестер, ни сиделок»⁷⁴.

«Татарское население Алушты и окрестных деревень, побросав свои очаги, бежало в горы и скрывалось там вплоть до того момента, когда матросские отряды, прошедшие с боем почти до Симферополя, были оттянуты в Ялту, а Алушту 27 апреля занял эскадрон немецких улан», — продолжает В.А. Елагин⁷⁵.

Теперь — свидетельства алуштинских татар. Группа красногвардейцев ворвалась в дом Бекира Мемедова, где пряталось несколько жителей, и потребовала выдачи якобы скрывавшихся в доме эскадронцев. «Им заявили, что никаких эскадронцев нет, после чего они сделали обыск. Один из красногвардейцев — грек, ругаясь, стоя у лестницы, сказал, что вы еще будете воевать 100 раз, но за каждого убитого грека убьем 100 татар — весь Гурзуф мы перебили и вас всех сейчас перережем». Семеро мужчин были уведены в неизвестном направлении, и больше их никто не видел⁷⁶.

Согласно показаниям Хафиза Шамрата следственной комиссии Курултая, «всем раненым лазаретов в количестве 600 человек было роздано оружие и, кроме того, были вооружены все рабочие города и окрестностей. Они кричали: «давай татар!» (...) Греки вооруженными ходили по домам и уводили татар»⁷⁷.

По словам И.К. Фирдевса, «началась форменная война между татарами и уходящей Соввластью. Наши десантные части тогда дошли до самого Мамут-Султана (с. Доброе Симферопольского района) в 12 верстах от Симферополя»⁷⁸.

Антитатарские погромы зафиксированы также в Никите, Дерекое (ныне часть г. Ялты), Ялте, Алупке и более мелких поселках.

В Феодосии части красногвардейцев и матросов с помощью миноносцев «Фидониси», «Звонкий» и «Пронзительный» легко подавили татарское выступление. Отсюда два красногвардейских отряда были направлены в Судак. П. Новикову, командиру одного из них, удалось убедить восставших сложить оружие (пожалуй, единственный случай мирного разрешения ситуации во время этих кровавых событий). Однако виновные в убийстве Суворова были наказаны⁷⁹. Большевики вновь завладели Старым Крымом и Карасубазаром. Из Бахчисарая на подавление повстанцев в окрестных селах 29 апреля также брошены красные части. В отдельных районах полуострова восстание продолжалось до 30 апреля, до окончательного падения Республики Тавриды.

Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков, обобщив факты, собранные следственной комиссией Курултая (расследование в 1918 году проводило еще и Крымское краевое правительство М.А. Сулькевича), летом 1919 года в Екатеринодаре сделала заключение: «За два-три дня апреля месяца убито мирных жителей более 200, уничтожено имущества, точно зарегистрированного, на 2 928 000 рублей. Общий же ущерб, причиненный большевиками татарскому населению Алушты, Кизильташа, Дерекоя, Алупки, более мелких поселков, по приблизительному подсчету, превышает 8 000 000 рублей. Тысячи жителей оказались нищими»⁸⁰. Однако отметим, что все эти расследования носили односторонний характер, не выявив целостной картины трагедии.

Этноконфессиональный конфликт же пока не завершился. С падением Республики Тавриды и оккупацией всего полуострова германскими войсками (украинские части по настоянию германского командования были выведены из Крыма) на малочисленных христиан селений Южного берега (в основном греков) обрушился настоящий террор.

В.А. Оболенский вспоминал: «Вечером мы смотрели на зарева вспыхнувших по всему южному берегу пожаров. Татары мстили греческому населению за кровь убитых братьев. Немало греков было убито в тот вечер, а все их усадьбы разграблены и сожжены. Когда через два дня я уехал в Ялту, то насчитал вдоль шоссе около десятка курящихся еще пожарищ. А по дорогам целой вереницей двигались фуры со всяким скарбом, с заплаканными женщинами и черноглазыми детьми. Коровы, привязанные сзади за рога, упирались и мычали, овцы пылили и испуганно, прижавшись друг к другу, жалобно блеяли...»⁸¹.

Весной—летом 1918 года татаро-греческий конфликт охватил весь Южный берег. В марте следующего года, после ходатайств властям от пострадавших греков, требовавших возмещения убытков, журналисты «Крымского Вестника» предприняли попытку разобраться в происшедшем. Столетиями татары и греки жили бок о бок, хотя и не без трений. Но «до сих пор Крым не знал национальной ненависти... И вдруг, словно по мановению волшебного жезла, все это моментально изменилось и на смену мирного сожительства явилась какая-то смертельная ненависть, не находящая ни примеров, ни причин»⁸².

Дело дошло до «священных» призывов к истреблению греков. «...Было уничтожено и захвачено татарами много греческих имуществ, и погибло несколько десятков греков, в том числе дряхлые старики и малые дети. (...) На всем побережье между Ялтой и Алуштой не осталось сейчас ни одного греческого семейства... (курсив наш. — Авт.)»⁸³. «...Не уцелело ни одной табачной плантации греков, ни одного их дома — все подверглось разрушению»⁸⁴.

Греки фактически изгонялись с Южного берега и части горного Крыма, их имущество грабилось. Семена вражды были посеяны надолго, и когда в Крыму высадились греческие войска (конец 1918-го — начало 1919 года) татары, не без оснований опасались репрессий, которые, впрочем, не последовали. В марте 1919 года поднимался вопрос о создании беспристрастной комиссии по выявлению всех обстоятельств происходящего, определению ущерба, нанесенного грекам, и его возмещению, но Крымское краевое правительство С.С. Крыма (подробно о нем будет рассказано ниже) уклонилось от ее создания. Последствия этого этноконфессионального конфликта ощущались еще в начале 1920-х годов.

В период вторжения германских и украинских войск в степном Крыму на красные части нападают вооруженные отряды немцев-колонистов, снабжая наступающих сведениями разведывательного характера⁸⁵. В Симферополе «стала сильно проявлять себя антисемитская агитация»⁸⁶.

Тем временем красные части предприняли известный контрудар в направлении Бахчисарай — Симферополь, несколько задержавший наступление противника. Но это уже не могло изменить ситуацию. Если Ю.П. Гавен и военно-морской комиссариат были сторонниками активного сопротивления, то в Севастопольском совете доминировали умеренные, считавшие оборону бессмысленной. 25 апреля Центрофлот телеграфировал Центральной Раде: «1) Немедленно заключить перемирие, для чего мы, получив ваше на то согласие, приложим все старания остановить все войска в тех пунктах, где они находятся; 2) Выслать делегатов, которые, сговорившись о продлении перемирия, немедленно начнут выяснение всех спорных вопросов и предотвращение дальнейшего братоубийства. Мы просим дать ответ как можно скорее, ибо каждая минута уносит человеческие жертвы из-за того, что может быть покончено мирно»⁸⁷.

В тот же день делегация севастопольцев отправилась в Симферополь, где заявила, что город сдается. Три дня продолжалась эвакуация, и два дня отступавшие по прибрежному шоссе и морю продвигались к Феодосии и Керчи и далее — на Кавказ. По пути они нещадно обстреливали татарские селения.

30 апреля — 1 мая, не встречая никакого сопротивления, оккупанты вошли в Севастополь.

История Республики Тавриды завершилась. Парадокс, но масса крымского населения ни сном ни духом не ведала, что живет в этой республике. Многие населенные пункты полуострова оказались практически оторванными от городских центров. Все знали только одно — в Севастополе и Симферополе большевики.

Судьба Черноморского флота до последнего момента оставалась неясной. Военный совет Советской Республики 25 марта 1918 года приказал эвакуировать его в Новороссийск. На флоте между тем шли беспрерывные дебаты и развертывались коллизии, вдаваться в суть которых не входит в наши намерения.

В ночь с 29-го на 30 апреля ряд судов покинул Севастополь, направляясь в Новороссийск. 30 апреля под обстрелом противника ушло еще несколько кораблей. Суда, оставшиеся в Севастополе подняли украинские флаги. Попытки передать флот Центральной Раде при условии сохранения его боеспособности и демократических порядков, к чему готовы были и командующий контр-адмирал М.П. Саблин, и председатель Центрофлота С.С. Кнорус, были пресечены германским командованием. Над кораблями взвились военно-морские флаги Германии.

11 мая 1918 года Германия потребовала немедленного возвращения в Севастополь кораблей Черноморского флота, угрожая продолжить наступление. Протест В.И. Ленина успеха не возымел. Тогда 28 мая Ленин секретной директивой приказал М.П. Саблину эти суда затопить, но тот отказался и по вызову советского правительства отбыл в Москву. Советское руководство 12 июня дало открытым текстом радиотелеграмму в Новороссийск, предписывающую вернуть суда в Севастополь и сдать германскому командованию. 13 июня шифровкой за подписями В.И. Ленина и Я.М. Свердлова исполняющему обязанности начальника Морских сил Черного моря капитана 1-го ранга А.И. Тихменеву, командиру «Воли», приказывалось открытую радиотелеграмму не выполнять, корабли уничтожить, что и начали исполнять. Правда, часть судов под командованием Тихменева отправилась обратно.

Весна 1918 года стала очередным этапом гражданской войны в Крыму. Противоборствующие лагеря, имевшие в декабре 1917-го — январе 1918 года еще весьма расплывчатые очертания, теперь вырисовываются, обретая контуры, втягивая в себя тех, кто никогда не помышлял о войне либо политике.

Одно действующее лицо — флот — как политическая единица сходит со сцены. Его место вскоре займут (уже начинают занимать) другие.

А гражданская война будет теперь буйствовать в Крыму долгие месяцы, унося новые тысячи жизней.

Примечания

1. ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 776. — Л. 8.

2. Оболенский В.А. Указ. соч. — С. 72—73.

3. Атлас М.Л. Борьба за Советы: очерки по истории Советов в Крыму. 1917—1918 гг. — Симферополь, 1933. — С. 95.

4. Волошин М.А. Молитва о городе: (Феодосия весной 1918 года при большевиках) // Волошин М.А. Путник по вселенным / сост., вступ. ст., коммент. В.П. Купченко и З.Д. Давыдова. — М., 1990. — С. 150.

5. ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 44. — Л. 41 об.

6. Штейнбах Е.М. Профессиональное движение в Крыму: 1917—1927 гг. — Симферополь, 1927. — С. 30, 32.

7. Фирдевс И. Первый период советской власти в Крыму // Революция в Крыму. — Симферополь, 1923. — № 2. — С. 60.

8. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 140.

9. Цит. по: Атлас М.Л. Указ. соч. — С. 143.

10. Фирдевс И. Указ. соч. — С. 61.

11. О составе СНК Республики Тавриды см.: [Зарубин В.Г., Зарубин А.Г.] Состав правительств Крыма периода гражданской войны // Известия Крым. респ. краевед. музея. — 1995. — № 11. — С. 12.

12. Известия ЦК КПСС (Москва). — 1989. — № 3. — С. 102; ГААРК. — Ф. Р-2238. — Оп. 1. — Д. 8. — Л. 19; Ленин В.И. Г.К. Орджоникидзе // Полн. собр. соч. — М., 1975. — Т. 50. — С. 49—50.

13. ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 776 — Л. 8.

14. Цит. по: Советов В., Атлас А. (сост.) Указ. соч. — С. 37. (В.И. Ленин в упоминавшемся письме указывал на «упрощенную линию» Слуцкого (Указ. соч. — Т. 50. — С. 50).

15. Таврическая Республика // Путь Борьбы. — 1918. — 22 (9) марта.

16. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — Ф. Р-130. — Оп. 2. — Д. 669. — Л. 27.

17. Там же. — Д. 581. — Л. 95.

18. Там же. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 551. — Л. 15.

19. Там же. — Д. 114. — Л. 22—23.

20. Там же. — Д. 312. — Л. 175.

21. См. о ней: Корнилов В.В. Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта. — Харьков, 2011.

22. Дубко Ю.В. Указ. соч. — С. 50—51.

23. Там же. — С. 61, 63, 79—80.

24. Борьба за Советскую власть в Крыму: док. и материалы. — Т. I. — С. 234, 238.

25. Гавен Ю. Конструирование временного ЦИКа. — С. 13.

26. ГААРК. — Ф. П-150. — Ф. 1. — Д. 45. — Л. 75.

27. Там же. — Ф. Р-2238 — Оп. 1. — Д. 2. — Л. 11.

28. Борьба за Советскую власть в Крыму: док. и материалы. — Т. I. — С. 237—238, 246—247.

29. ГААРК. — Ф. Р-2242. — Оп. 1. — Д. 10. — Л. 11.

30. Хазанов Г.И. Советская Социалистическая Республика Тавриды // Борьба большевиков за власть Советов в Крыму: сб. статей. — Симферополь, 1957. — С. 157.

31. Непомнящий А.А. «Пока оберегаем и спасаем...»: неизвест. материалы по истории крымоведения в переписке А.И. Маркевича и акад. С.Ф. Платонова // Историческое наследие Крыма. — 2006. — № 16. — С. 143.

32. Купченко В.П. Труды и дни Максимилиана Волошина. — С. 44.

33. Гавен Ю. Конструирование временного ЦИКа. — С. 14.

34. Гарчева Л.П. Создание Советской Социалистической республики Таврида и деятельность ее ЦИК и Совнаркома. — Днепропетровск, 1981. — С. 20.

35. Хазанов Г.И. Указ. соч. — С. 155.

36. Дубко Ю.В. Указ. соч. — С. 56.

37. Там же. — С. 107.

38. ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 48. — Л. 9.

39. Фирдевс И. Указ. соч. — С. 62.

40. Гавен Ю. Конструирование временного ЦИКа. — С. 13.

41. Очерки истории Крымской областной партийной организации / Ред. колл.: Н.В. Багров (председатель), М.Р. Акулов, В.Д. Арбузов, Л.И. Волошинов и др. — Симферополь, 1981. — С. 54.

42. Фирдевс И. Указ. соч. — С. 58, 63.

43. Борьба за Советскую власть в Крыму: док. и материалы. — Ч. I. — С. 228—229.

44. Купченко В.П. Труды и дни Максимилиана Волошина. — С. 44.

45. Волошин М.А. Молитва о городе: (Феодосия весной 1918 года при большевиках) // Волошин М.А. Путник по вселенным / сост., вступ. ст., коммент. В.П. Купченко и З.Д. Давыдова. — М., 1990. — С. 149—150. [Данный факт также отражен в стихотворении Волошина «Феодосия» (1918)].

46. Дубко Ю.В. Указ. соч. — С. 168—169.

47. ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 96. — Л. 7, 8.

48. Горбань Т. Крим в революційних процесах 1917—1920 рр. // Крим в етнополітичному вимірі. — Київ, 2005. — С. 156.

49. Дубко Ю.В. Указ. соч. — С. 172—173.

50. Борьба за Советскую власть в Крыму: док. и материалы. — Ч. I. — С. 233—236, 239—240.

51. Купченко В.П. Труды и дни Максимилиана Волошина. — С. 46.

52. Фирдевс И. Указ. соч. — С. 63.

53. Дубко Ю.В. Указ. соч. — С. 146—148.

54. ГААРК — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 776. — Л. 19, 20—21.

55. Сведения о злодеяниях большевиков на Южном побережье Крыма (Ялта и ее окрестности) // Красный террор в годы Гражданской войны: по материалам Особой след. комиссии по расследованию злодеяний большевиков / под ред. Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского. — М., 2004. — С. 211.

56. Советов В., Атлас М. (сост.). Указ. соч. — С. 91.

57. Врангель П.Н. Указ. соч. — Ч. I — С. 93.

58. ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1219. — Л. 2.

59. Оболенский В.А. Указ. соч. — С. 74.

60. Елагин В. Националистические иллюзии крымских татар в революционные годы. — С. 106.

61. ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1219. — Л. 119.

62. Гарчев П.І., Кононенко Л.П., Максименко М.М. Республіка Тавріда. — Київ, 1990. — С. 96.

63. Зарубин В.Г. К вопросу об этническом конфликте в Крыму (1918 г.) // Русская литература и российское зарубежье: параллели и пересечения. V Крым. междунар. Шмелевские чтения: тезисы докл. науч. конф. 20—25 сент. 1996 г. — Алушта, 1996. — С. 113—115; Зарубин В.Г. Годы революции и гражданской войны // Греки в истории Крыма: кратк. биогр. справ. / науч. ред., сост. В.В. Харабуга. — Симферополь, 2000. — С. 56—57; Зарубин В.Г. Об этноконфессиональном конфликте в Крыму (1918 г.) // Бахчисарайский историко-археологический сборник. — Симферополь, 2001. — Вып. 2. — С. 401—402; Зарубин В. Этноконфессиональный конфликт в Крыму (1918 г.) // Гуржіївські історичні читання: зб. наук. праць. — Черкаси, 2007. — С. 287—291.

64. Sejdamet Dz. Krym // Zycie Musulmanskie (The Islamic Life) (Warszawa). — 1990. — № 213. — S. 78.

65. Семенов И. Расстрел Совнаркома и Центрального исполнительного комитета Республики Тавриды в 1918 году: воспоминания расстрелянного // Советов В., Атлас М. (сост.) Указ. соч. — С. 43—56.

66. Там же. — С. 72, примечание.

67. Тархан И. Татары и борьба за советский Крым // Там же. — С. 16.

68. Семенов И. Расстрел Совнаркома и Центрального Исполнительного Комитета Республики Тавриды в 1918 году. (Воспоминания расстрелянного) // Революция в Крыму. — Симферополь, 1923. — № 2. — С. 122. [Эта редакция воспоминаний И.Н. Семенова отличается от опубликованной В. Советовым и М. Атласом в 1933 году].

69. Зарубин В.Г., Зарубин А.Г. Прелюдия усобицы (Феодосия, окт. 1917 г.) // И.С. Шмелев в контексте славянской культуры. VIII Крым. междунар. Шмелевские чтения: сб. материалов междунар. научн. конф. — Алушта, 1999. — С. 196.

70. Советов В., Атлас М. (сост.) Указ. соч. — С. 102.

71. ГААРК — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1219. — Л. 119—125.

72. Сведения о злодеяниях большевиков на Южном побережье Крыма (Ялта и ее окрестности). — С. 212.

73. Елагин В. Националистические иллюзии крымских татар в революционные годы. — С. 106.

74. Семенов И. Указ. соч. // Революция в Крыму. — Симферополь, 1923. — № 2. — С. 124.

75. Елагин В. Указ. соч. — С. 106.

76. ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1224. — Л. 4—6.

77. Советов В., Атлас М. (сост.). Указ. соч. — С. 74.

78. Фирдевс И. Указ. соч. — С. 68.

79. Грудачев П.А. Багряным путем гражданской. — Симферополь, 1971. — С. 57.

80. Красный террор в годы Гражданской войны: по материалам Особой след. комиссии по расследованию злодеяний большевиков. — С. 213.

81. Оболенский В.А. Указ. соч. — С. 76.

82. А.А. Татары и греки // Крымский Вестник. — 1919. — 26 (13) марта.

83. Т. Греки и татары // Там же. — 1919. — 4 марта (19 февр.).

84. А.А. Указ. соч.

85. Вольфсон Б. Изгнание германских оккупантов из Крыма. — Симферополь, 1939. — С. 13.

86. Фирдевс И. Указ. соч. — С. 64.

87. Бюллетень «Феодосийской Жизни». — 1918. — 9 мая.