Великий князь Константин Николаевич

Владелец нескольких прекрасных имений, Великий князь Константин Николаевич выбрал название имения Ореанда для фамилии, под которой он инкогнито путешествовал по Европе: фон Ореандский, помещик из Крыма, Россия, представлялся он.

Брат Императора Александра II Великий князь Константин Николаевич был его единомышленником и другом. Хорошо воспитанный, образованный, владеющий европейскими языками, с прекрасными манерами, живущий в мире книг и музыки, Великий князь Константин Николаевич отлично чувствовал себя на Западе. Во время своих регулярных плаваний за границу он неофициально выполнял дипломатические поручения брата.

Люди, хорошо знавшие Великого князя Константина Николаевича, отмечали, что он был прост в обращении, но, несмотря на невысокий рост, в его взгляде, в осанке ощущалась значительность и властность.

Женат был Великий князь на дочери герцога Саксен-Альтенбургского Александре Иосифовне. По словам А.Ф. Тютчевой, она была очень красива и напоминала портреты Марии Стюарт. Великая княгиня знала это и для усиления сходства носила туалеты, напоминающие костюмы королевы. По воспоминаниям фрейлины Императрицы Марии Александровны, — Анны Федоровны Тютчевой, старшей дочери поэта Ф.И. Тютчева, «Великая княгиня не умна, еще менее образованна и воспитанна, но в ее манерах и в ее тоне есть веселое, молодое изящество и добродушная распущенность, составляющие ее прелесть и заставляющие снисходительно относиться к недостатку в ней более глубоких качеств. Ее муж в нее очень влюблен, а государь к ней весьма расположен».

С детства предназначенный для морской службы Великий князь Константин Николаевич стал генерал-адмиралом и возглавил управление флотом и Морским ведомством страны. При нем прошла замена парусных судов паровыми, было упрощено делопроизводство, и отменены телесные наказания. Более 20 лет Великий князь управлял морским ведомством, проявляя при этом широту взглядов, государственный, а не ведомственный подход к решению задач правительственной политики.

Великая княгиня Александра Иосифовна с детьми

По воспоминаниям современников, он один из всей царской семьи был относительно невысокого роста. Черты его лица были красивыми — «романовскими», а в профиль он немного напоминал Наполеона в молодости. Великий князь отличался живостью, общительностью, с большой легкостью и изяществом он выражался на нескольких языках. Был образован, любознателен, очень деятелен.

А.Ф. Тютчева, в течение тринадцати лет жившая при дворе и хорошо знавшая повседневную жизнь ее членов, писала в своем дневнике об одном прекрасном поступке Великого князя.

Когда правительство, ссылаясь на недостаток денег, не отпускало нужную сумму для постройки канонерских лодок, Великий князь Константин Николаевич дал на это свои 200 тыс. рублей, сказав при этом, что все, что он имеет, по праву принадлежит России. Этот благородный поступок он хранил в тайне.

Великий князь Константин Николаевич

Однажды Великий князь поехал в Кронштадт на испытания новой американской лодки, которая была плоскодонной и имела небольшое водоизмещение. Он поместился в ней с несколькими из своих адъютантов. Как только лодка вышла в открытое море, она начала тонуть и очень быстро скрылась под водой. Константин Николаевич, хороший пловец, без малейшей паники пустился вплавь и, не торопясь, действуя по всем правилам, без труда достиг спасательного судна, которое следовало за потонувшей лодкой на некотором расстоянии. Он единственный выпутался из беды без посторонней помощи, остальные лица, сопровождавшие его, спаслись с помощью матросов. Поведение Великого князя во время этого происшествия стало образцом мужества, хладнокровия и присутствия могучего духа.

По воспоминаниям генерала Плеца, управляющего имением «Ореанда» в последние годы жизни Великого князя Константина Николаевича, он «был глубоко образованный человек и существо бесконечно доброе. Что же касается образования, то это была ходячая энциклопедия. Великий князь, бывало, не возьмет в руки ни одной вещи без того, чтобы не добиться, как она устроена. Он в мельчайших деталях знал часовой механизм. Раз он мне прочел целую лекцию об ордене Подвязки, со слов, как он говорил, короля Альберта, супруга английской королевы Виктории».

Человек высокообразованный, убежденный реформатор, Великий князь проявил свои взгляды и в делах общественной политики, далеко выходящей за рамки Морского ведомства.

В 1860 году Великий князь Константин Николаевич стал председателем комитета, через который проходили проекты законодательства об отмене крепостного права. В знаменательный для России день 19 февраля 1861 года он записал в своем дневнике: «Собрались к обедне в Зимний, после чего был молебен с чудными молитвами по случаю дня восшествия на престол. После завтрака все разошлись, а я остался, чтоб посмотреть как Саша подпишет Манифест, и попросил его, чтоб он к этому позвал и Никсу (старший сын Императора Александра II, наследник-цесаревич, умерший в 1865 году. — Примечание авторов.) (Тут была еще Мария, Императрица, супруга Александра II. — Примечание авторов.)

Сперва он его громко прочел и, перекрестившись, подписал, а я засыпал песком. Потом в течение дня он подписал и все «Положения», стало быть, начинается новая история, новая эпоха России. Дай Бог, чтобы это было к вящему ее величию».

Большая занятость государственными делами не давала Великому князю возможности часто приезжать в Ореанду.

В августе 1861 года Великий князь Константин Николаевич, путешествуя по стране, приехал в Крым с целью уже хозяйским глазом оценить свое имение в Ореанде.

В своем дневнике он пишет: «Около 9 ч. стал открываться берег. Все время был наверху и смотрел и узнавал знакомые места. Около 12 вошли в Севастополь. Страшно грустное впечатление... (то есть через 5 лет после Крымской войны. — Примечание ред.). Прямо на могилу адмиралов, где отслужил панихиду... Город — совершенная Помпея. Верхом объехали линию укреплений... Ужасно грустно, но и ужасно интересно, совершенная эпопея, которая еще ждет своего Гомера».

На следующий день Великий князь слушал обедню в новом Херсонесском монастыре. Отец Евгений показывал ему вероятное место крещения Владимира, где предполагалось строить Собор.

7 августа всем семейством тронулись в путь. Через Георгиевский монастырь, мимо Балаклавы, через Байдарскую долину поднялись к Байдарским воротам, откуда открылось перед ними «чудное зрелище моря. Там завтракали. Далее по Южному берегу по прелестной почтовой дороге... доехали до чудной Ореанды. Вошли от ворот пешком, мимо ротонды. Чудо, прелесть. Осмотревши дом, купался в море».

На следующий день князь записал в дневнике: «В полдень — через наш прелестный парк в Ливадию завтракать. Мило, но сравниться не может с Ореандой. Оттуда в колясках через Ялту, Массандру, Магарач, Айданиль в Юрзуф. В доме отдыхали и пили чудесное вино. Оттуда нижними дорогами верхом назад. Немного останавливались в Никитском саду. В Массандре сели в экипаже и домой уже при лунном свете. Прелесть».

Во время отдыха в Ореанде Великий князь осматривал дворец со всеми его хозяйственными устройствами. «Таскались по саду, лазили на скалу, где крест, и осматривали все экономические условия и устройства. Можно из этого устроить прекрасное доходное имение».

10 августа 1861 г. «День рождения нашего милого Костюхи^*, ему 3 года», — записал в дневнике Великий князь, — в 3 часа отправились по почтовой дороге до станции Мисхор. Там сели верхом и через имение Мисхор по берегу моря в Алупку. Осматривали дворец и купались. Алупка хороша, но в подметки не годится Ореанде».

О следующем дне Великий князь Константин Николаевич пишет: «С Глазенапом и Ешлиманом рассматривали денежную сторону Ореанды. Уже теперь возможны экономии, а со временем, когда разовьем виноделие, и подавно. В 3 часа объездили верхом всю Ореанду, и парк, и часть Ливадии, и Ореанду Дибича, и горную часть, где отыскали прелестнейшие равнины. После этого визита я еще больше полюбил эту чудесную Ореанду.

Пришло время возвращаться. С грустью простились с Ореандой и отправились в возвратный путь. В Севастополе пересели на «Тигр».

Обо всех делах и событиях, которые происходили в имении, владельцы узнавали из докладов обер-гофмаршала графа Шувалова, а тот в свою очередь получал своевременную информацию и отчеты от смотрителей имения.

Так, например, 25 августа 1853 года Главный смотритель имения титулярный советник Козьмин писал в рапорте в Петербург, в Собственную Его Императорского Величества контору: «По Южному берегу Крыма появилась на виноградных плодах с первых чисел сего месяца болезнь, которая открылась с 15 числа и в Ореандском Государыни Императрицы имении, исключая арендуемой дачи графа Дибича, по сделанному по настоящее число исчислению, болезнь уничтожила плоды следующие: Мускат до 700 кустов, Петроксеменес 50 кустов, Александрийский Мускат 40 кустов, Зеленый Кларнет 30 кустов, Венгерский Мускат 80 кустов.

О чем Собственной Его Императорского Величества конторе имею честь донести, докладывая притом, что болезнь винограда время от времени усиливается не только во вверенном мне имении, но и в окрестностях оного, гораздо еще сильнее».

В следующем рапорте смотритель имения Козьмин докладывал, что заболело вновь 26 кустов винограда Чауш, а с 1 сентября болезнь на винограднике более не замечалась. О болезни, появившейся на виноградных плодах в Ореанде, рукою его сиятельства написано: «Докладываю 21 сентября 1853 г. в Царском Селе: что с 15 числа минувшего августа открылась на виноградных плодах болезнь и уничтожила оные на 900 кустах разных сортов, и что болезнь эта время от времени еще более усиливается не только в Ореандском имении, но и в окрестностях оного. Подписал: Обер-гофмаршал Граф А. Шувалов».

Перелистывая старые, пожелтевшие от времени страницы архивных документов, которые скрупулезно зафиксировали не только важные моменты, но и малозначительные, на первый взгляд, детали, представляешь жизнь не только отдельного имения, но и всего Крыма, в то сравнительно недалекое, но навсегда безвозвратно ушедшее время.

В этих документах собрано многое, если не все, о жизни имения. В сохранившейся переписке можно прочитать о движении денежных средств в связи с постройкой дворца и содержанием сада. Можно здесь найти сведения и о приходе-расходе вин и т.п.

Даже об отпуске денег на истребление саранчи и о предстоящей общей охоте на волков в 1845 г. сохранился соответствующий рапорт. В последнем отмечается, «...что с появлением в Таврической губернии весной настоящего года саранчи, хотя были приняты повсеместно надлежащие меры к ее истреблению, имевшие достаточный успех, ...саранча не могла быть совершенно уничтожена. Полагая настоящее время самое удобное время для истребления саранчи ибо осенью она, готовясь класть семена бывает так слаба и тяжела, что с места никуда не трогается...»

В делах имения — переписка учреждений и лиц с дирекцией Никитского сада о мерах пресечения холеры и наставления о ее предупреждении, инструкции об управлении имением и форменной одежде смотрителей, дело о постройке караулки с железными воротами при въезде с большой дороги в зверинец имения.

Есть документы о назначении садовых учеников и помощника винодела из числа смотрителей казенного Никитского сада, о состоянии садов, оранжерей, виноградников, продаже вин и фруктов в Петербурге. Из документов становится известно, что растения для ореандского парка выписывались из-за границы, семена — из Вены, Галиции и других мест.

Деловые бумаги фиксировали все, включая перечень родившихся детей у чинов и служителей имения, разрешения на брак, сведения об употреблении остаточного провианта в имении, который направлялся на улучшение жизни служащих. Сохранились дела и о запрещении «делать» татарам беспорядки в имении Ореанда: пасти скот и вывозить дрова из леса, принадлежавшего имению.

Интересен и такой факт. В XIX в. охрана имения состояла из унтер-офицера и десяти рядовых солдат, а в начале XX в. начинается проверка дворцовой полицией благонадежности служащих в имении. Тогда же на территории имения начинают строить казармы для конного полка.

Одновременно решался вопрос и о расширении дороги от Ореанды до Ливадии и Ялты, так как разъезд двух экипажей на старой дороге был затруднителен, а местами невозможен.

В 1903 году началось даже проектирование железнодорожной линии с электрической тягой. Начальник проекта изыскания железной дороги на Южном берегу Крыма инженер Михайловский и производитель работ инженер Альбрехт представили план проектируемого направления в Главное управление Уделов. Но Великий князь Александр Михайлович и Великая княгиня Ксения Александровна, владельцы Ай-Тодора, наложили на проект своеобразное вето, поскольку сожалели, что дорога эта будет проходить через Ореанду и Ливадию, пересечет Ай-Никольскую поляну в Ореанде и ферму в Ливадии.

В связи с этим инженер Альбрехт приступил к изысканию нового направления железной дороги. По новому проекту она должна была пройти выше на 15—20 саженей, не пересекая ни Ай-Никольской поляны, ни фермы в Ливадии. Станция в Ялте могла быть не на холме Дарсан, как планировалось ранее, а в Заречной части города. Обо всем этом докладывал управляющий имением в Ореанде генерал-майор В.А. Плец. Кстати, служили тогда в имении 27 человек. Самым большим был оклад управляющего имением — 1800 руб. в год, полицейский урядник получал 400 руб. в год, меньше всех получали сторожа — 216 руб. в год.

Незадолго до 1917 г. велась активная переписка о постройке водохранилища и осуществлялись расчеты необходимых средств на изыскание места. Но этим планам не суждено было сбыться...

Великий князь Константин Николаевич, владевший этим чудным имением в Крыму с 1860 по 1892 год, с воцарением Императора Александра III вскоре оставил государственную службу и оказался не у дел. Теперь у него появилась возможность дольше жить в любимой Ореанде, на Южном берегу. Лето и осень он обычно проводил в Ореанде, зимой уезжал за границу, а также в Петербург и Павловск.

Великий князь Константин Николаевич был очень доступен и прост в обхождении. Дочь К.И. Эшлимана Каролина Карловна вспоминала: «При нем вход в Ореанду не был возбранен публике и великолепный парк сделался любимым местом прогулок ялтинцев и экскурсантов. Иногда благодушие Великого князя простиралось настолько далеко, что он дарил гуляющим дамам букеты цветов. По этому поводу много шуток вызывал тот способ, каким Великий князь передавал иногда цветы дамам. Приготовленный букет он поручал своему вахмистру; тот должен был подать его той даме, которую найдет самою красивою. В какой мере вкус нового Париса отвечал действительному представлению о красоте и отвечал вкусам самого Великого князя, можно догадываться».

Ореанда (литография XIX в.)

Вся царская семья относилась с большим вниманием к своим служащим. Государыня Мария Александровна и Великие князья посещали их и в Ливадии, и в Ореанде.

В 60—70 годы садовым мастером в Ореанде был старик Классен, все его называли дядя Классен, и только немногие знали его полное имя — Егор Андреевич. В Россию он прибыл из Германии в молодые годы, с родными не переписывался. Когда через многие годы он решил навестить их и поехал на родину, то очень скоро там заскучал по России и вернулся в Крым. Одинокий старик так никогда и не женился, он много читал, причем особенно охотно Юнг-Шиллинга.

Как садовник Егор Андреевич в некоторой степени освоился с метеорологическими явлениями и по разным признакам мог предугадать погоду, хотя, конечно, не всегда верно. Зная об этом, Императрица Мария Александровна и Великие князья иногда, смеясь, спрашивали его: «Классен, какая погода завтра будет?» После нескольких неудачных предсказаний, его стали называть «лжепророком». Отношения между хозяевами и служащими были очень доброжелательными.

К сожалению, 1881 год принес Великому князю Константину Николаевичу тяжелые потери. В марте не стало его брата и друга Императора Александра II, а в августе, в ночь с 7-го на 8-ое, сгорел и его чудесный дворец в Ореанде.

По поводу этого пожара ходило тогда много разговоров. По газетным сообщениям, он произошел от лопнувшей дымовой трубы. А между тем действительной причиной пожара, по воспоминаниям дочери бывшего управляющего имением К.К. Эшлиман, «было неосторожное обращение с папиросами мальчиков — детей дворцовых служащих. Они забрались на чердак и там курили. От неловко брошенного окурка загорелась сложенная там морская трава; от чердака занялся потом весь верх дворца. Великого князя и управляющего в это время в Ореанде не было.

Когда Константин Николаевич вернулся из Ялты, он обратил внимание на сильный запах гари. Стали искать причину тому и открыли дверь на чердак. Ток воздуха мгновенно раздул пламя до громадных размеров, и тогда запылал весь дворец. Прибывшая из Ливадии пожарная команда, с одною небольшою трубою, не смогла справиться с могучим пламенем. Слабая струя воды, выбрасываемая трубою, вызывала только хохот среди зрителей. Великий князь, убедившись в бесполезности трубы, да и усилий команды в целом, распорядился направить пожарных на защиту других построек.

«Пусть горит дворец! — сказал он, — спасайте другие постройки!» Тогда струю трубы направили на крыши соседних флигелей.

Дворец горел жарко, но медленно, и это дало возможность вынести из покоев всю движимость, спасти окна, рамы и двери, успели даже выломать и вынести камины».

Пожар, собравший вокруг великолепного Ореандского дворца огромную толпу зевак, продолжался почти сутки. Он почти полностью сгорел, уцелели только строения и службы имения.

Вспоминают, что в эту ночь люди платили извозчикам бешеные деньги, чтобы из Ялты приехать в Ореанду и посмотреть на невиданный пожар. Присутствовавший на пожаре Великий князь Константин Николаевич, слышал, что люди говорили о том, что он сам поджег свой дворец, чтобы уничтожить какие-то компрометирующие его бумаги. Тогда он не придал этому значение, а между тем эта злая сплетня пустила корни, и каких только разговоров о причине пожара потом не было!

После пожара во дворце сохранился обширный вестибюль, комнаты без потолков, намеки на фрески на стенах, колоннада, терраса и широкая лестница из крымского мраморовидного известняка.

Развалины дворца в Ореанде (с открытки начала XX в.)

Поэтические развалины сгоревшего дворца были увиты плющом, глицинией, сетью ползущих роз. Ореанда была доступна всем, и гости Ялты и ее окрестностей с удовольствием посещали величественные развалины дворца.

Следы пожара были тщательно убраны, уничтожены были следы копоти и дыма, на стенах заделаны трещины, все было подбелено и подкрашено. Нигде не было видно мусора, так что гуляющей публике мало верилось, что вокруг — остатки выгоревшего дворца.

По территории красивого парка разгуливали стройные газели, которые доверчиво протягивали прохожим свои умные мордочки. Под террасой и домом находились комнаты, в которых жили служащие, а Константин Николаевич со своей свитой разместился недалеко в небольших домиках.

Над одной террасой с полом из мраморных плит была устроена крыша — это была летняя столовая Великого князя Константина Николаевича. Мачтовая скала и генерал-адмиральский штандарт свидетельствовали о том, что он находится в Ореанде.

Ущерб, нанесенный пожаром, был огромен. Спасти удалось лишь часть мебели, предметы домашнего хозяйства. Уцелело американское фортепиано из палисандрового дерева, в спальне Великой княгини Александры Иосифовны чудом сохранилась одна из картин — «Мадонна» Рафаэля. Предметы, спасенные от огня, найденные после пожарища, выкопанные из развалин, были проданы владельцам соседних имений и дач. Среди покупателей были граф Клейнмихель, доктор Дмитриев и другие. Часть сборной мебели была продана в Ялтинский детский приют.

Несколько лет Великий князь сохранял живописные руины обгоревшего дворца. Но со временем по развалинам стало опасно ходить: со стен часто падали большие камни, остатки дворца все больше ветшали и разрушались. Когда Великому князю Константину Николаевичу предлагали построить новый дворец, он отвечал: «Я самый бедный из братьев, и у меня нет денег на это».

Константин Николаевич давно мечтал иметь в Ореанде собственную церковь, но денежные средства не позволяли ему исполнить это желание. Чтобы сохранить превосходный материал для строительства, Великого князя уговорили разрешить разборку сгоревшего Дворца.

Великий князь сказал тогда: «От покойной матушки я получил прелестный дворец. Его более нет, и восстановить его я никогда не буду в состоянии. Пусть же из остатков его созидается храм Божий. Мне, кажется, эта мысль очень прилична и достойна памяти Матушки».

В первую очередь встал вопрос: где строить храм? Наверху, на скале, около домика управляющего, он был бы виден отовсюду. Но там находились винные погреба, соседство с которыми было исключено для храма. К тому же каждодневный высокий подъем к нему был бы весьма затруднительным для прихожан и гостей Ореанды. Место для строительства своего храма Великий князь выбрал почти рядом со своим адмиральским домиком, на возвышенной площадке, с которой открывается прекрасный вид на Ялту и море.

Церковь виделась Великому князю в кавказско-византийском обличье. Воплотить свой замысел в проект он доверил строителю Владимирского собора в Севастополе, автору храма Святого Николая на Братском кладбище русских солдат и офицеров, погибших в Крымскую кампанию, архитектору А.А. Авдееву, который вместе с архитектором Д.И. Гриммом считался лучшим специалистом в этой области.

Сначала Константин Николаевич хотел назвать церковь Троицкою: в этот праздник церковь украшают цветами, а цветов в Крыму весной много. Но потом он вспомнил, что редко бывает в Крыму весной, чаще летом и осенью. Осенний церковный праздник Покрова Пресвятой Богородицы всегда был ему симпатичен.

И выбор был сделан. В сентябре 1884 года вместе с соседом, графом Д.А. Милютиным, они прикидывали на месте, на выбранной площадке, как расположить церковь, чтобы не трогать старые дубы, росшие рядом.

1 октября^**, в день Покрова, Его Высочество начал работы. Он пригласил на это торжество соседа по Ливадии генерала Трепова, управляющего Ливадией полковника Плеца и Ялтинского городского голову барона Врангеля с женой, внучкой знаменитого атамана Платова. На радостном событии присутствовали все жители Ореанды. «Погода была чудесная, ясная, совершенно летняя, даже жаркая, и весь этот праздник имел чрезвычайно торжественный и трогательный вид, и все казались довольными и счастливыми, а я более всех. Господь Бог меня сподобил начать святое дело. Молю Его благословить наше начинание и сподобить нас видеть его благополучное окончание», — писал об этом событии Великий князь.

Зиму 1884—85 года Великий князь провел в Петербурге, ожидая приезда архитектора Авдеева с рисунками и планами. Но случилось так, что, приехав в Петербург, академик скоропостижно скончался.

Константин Николаевич обратился за помощью к бывшему вице-президенту Императорской Академии художеств князю Григорию Григорьевичу Гагарину. Князь, известный знаток византийской архитектуры и церковной иконописи, не только с готовностью откликнулся на просьбу Константина Николаевича завершить проект церкви, но и сам вызвался написать иконы и сделать рисунки для утвари.

В качестве главного руководителя постройки церкви Великий князь выбрал полковника, инженера морской строительной части Чикалева, который в то время строил севастопольские доки.

14 апреля 1885 года был уложен первый ряд цоколя всей алтарной части, 17 апреля — в день рождения покойного Императора — приступили к закладке церкви. По этому торжественному случаю Его Высочество снова пригласил графа Д.А. Милютина, барона Врангеля с женой, управляющего Эшлимана и садовника Классена, служившего в Ореанде еще при Императрице Александре Федоровне.

2 мая по распоряжению Великого князя была сделана первая фотография строения, и затем снимки делали каждый месяц.

В дни строительства церкви Константин Николаевич писал: «Весело смотреть все эти дни, как кипела работа, как день за днем стены подымались все выше и выше! Просто сердце радовалось! Скоро наступит время самой серьезной работы — кладки арок и сводов... Но у меня теперь другая забота — достанет ли материала для постройки?» Инженер Чикалев предложил сделать арки и своды не из камня, а из местного бетона, и Великий князь одобрил это решение.

Волнений, переживаний, беспокойств в дни строительства у Константина Николаевича было много. «Работа иконостаса продвигается, и он выходит как произведение артистическое. И в Петербурге не умели бы выделить более щегольски и законченно всю замысловатую резьбу, как это исполняет наш столяр Кубышко. К сожалению, мозаики из Венеции к сроку не поспеют. Сальвиати требует для работы 4 месяца. Опасаюсь еще, поспеют ли мраморные оконные рамы, придется может быть поставить временные, простые деревянные».

Крест, с таким нетерпением ожидаемый Великим князем, ему не понравился, он не соответствовал прочности и капитальности всей постройки. Поэтому Константин Николаевич, чтобы не оставлять церковь без креста, заказал столяру Ку-бышко деревянный крест по рисункам князя Гагарина и этот деревянный крест был водружен на храме 6 августа 1885 года. Позже, по изготовлении нового металлического креста, деревянный перенесли в алтарь и поставили за престол.

В августе по пути в Ореанду Великий князь уже в Магараче увидел свою церковь и убедился, что она стала украшением Южного берега Крыма.

Тогда же он писал: «Я должен сознаться, что церковь вполне меня восхищает изяществом и пропорциями всех своих форм, всего своего ансамбля.... Я совершенно ею восхищен и все, кто до сих пор видели ее разделяют мое мнение. Колокола пришли уже, и дуб для них уже приготовлен...» Раскидистый красавец дуб был приспособлен для звонницы церкви.

Церковь в Ореанде

Наступил долгожданный день освящения церкви. Вот как описывает Великий князь это событие своему другу, члену Государственного Совета статс-секретарю А.В. Головнину: «Наконец наступило 1 октября, год, что мы освятили местность под постройку церкви, когда поставили деревянный крест, который теперь перенесен под колокольный дуб. Раннее утро 1 октября было серое, но с десятого часа вполне прояснилось, вышло солнце и день выдался совершенно теплый, летний...

До утреннего кофе, я, по обыкновению, отправился еще к церкви и застал там подготовительный водосвятный молебен... Я желал, чтобы наше торжество 1 октября сохранило совершенно домашний характер и потому сказано было, что публику и любопытных из Ялты пускать не будут. Созвал я только рабочих... Их собралось человек 80. Лично я пригласил только Милютина, Трепова и Ялтинского голову барона Врангеля. Но, кроме того, собрались из Ливадии и окрестностей много простого народу с женщинами и детьми и, разумеется, весь наш ореандский персонал. Всего составилась толпа по крайней мере человек 299, если не больше. В самой церкви поместилось наверное от 100 до 150 человек.

Не знаю, случалось ли тебе когда-нибудь присутствовать при освящении церкви. Это одна из самых торжественных и великих церемоний, какая существует».

Со дня освящения церкви и по день выезда Великого князя Константина Николаевича из Ореанды 7 ноября первую неделю ежедневно, а потом по средам и пятницам в церкви совершалось богослужение и продолжались работы. 4 ноября весь день устанавливали мозаичные изображения, прибывшие из Венеции, исполненные знаменитым итальянским мастером Антонио Сальвиати, а также писанные князем Гагариным иконы Спасителя и Покрова Богородицы, предназначенные для наружного украшения стен храма.

Прекрасные мозаики понравились Великому князю, и, увидев в них совершенство мозаичного дела, он решил пригласить Сальвиати в Ореанду для обсуждения дополнительных заказов.

Весной 1886 года старый мастер прибыл из Венеции в Россию. Ему в то время был 71 год, но выглядел он достаточно бодро. Константин Николаевич заказал ему внутреннее украшение церкви по рисункам академика М.В. Васильева и архитектора Д.И. Гримма.

Весной 1887 года мозаики были установлены присланными из Венеции мастерами. К сожалению, нам не довелось восхищаться главной картиной храма — образом Покрова Богородицы, так как большая часть ее уничтожена, как и у значительной части икон в этой церкви. Представление о высоком искусстве мастеров школы Сальвиати дают чудом сохранившиеся в куполах и парусах церкви изображения Святителя. Одно из них, с прекрасным византийским орнаментом, — поистине редчайшее, поскольку Спаситель здесь без привычных атрибутов. Лицо его без бороды. Иисуса не окружают четыре евангелиста и по восемь положенных апостолов и ангелов.

Приехав в Ореанду, Антонио Сальвиати получил заказ на изготовление мозаики для храма Святого Николая в Севастополе, контракт на воспроизведение в мозаике большой главной иконы дворцовой церкви в Ливадии — «Воздвижение Честного Креста». Этот шедевр мозаичного искусства сохранился до наших дней.

К слову сказать, имя замечательного мастера, основавшего производство оригинальной мозаики по собственным разработкам, не забыто. На фасаде одного из дворцов Большого канала, своего рода художественного салона Венеции, сохранилось большое красочное мозаичное панно, под которым стоит подпись: Сальвиати.

Наше знакомство с прекрасным искусством венецианских мастеров состоялось благодаря Великому князю Константину Николаевичу. Тонкий ценитель и знаток искусства, он, при всей своей занятости государственными делами, находил время и для литературы, музыки, науки. Письма и дневники приоткрывают мир этого разностороннего человека. Моцарт, Бетховен, Верди, Глинка, Штраус, дирижировавший исполнением собственной музыки на гастролях в Петербурге... Рубинштейн, потрясавший любителей музыки своими фортепьянными концертами... Гете, Гоголь, Тургенев... Все лучшее из мировой культуры вобрал в себя богатейший внутренний мир Великого князя Константина Николаевича.

В мире искусства, в мире прекрасного жил и его сын — Великий князь Константин Константинович.

Примечания

*. Великий князь Константин Константинович. Будущий поэт К.Р. (Примечание ред.).

**. По старому стилю.