«Друг друга мы любили»

Николай Николаевич Раевский-младший всегда оставался для Пушкина в литературных вопросах главным советником: с ним беседовал Александр Сергеевич, читая в рукописи «Братьев-разбойников», с ним же Пушкин делился мыслями и сомнениями при создании «Бориса Годунова». Раевский в письме выражал свое восхищение другом, безошибочно определив место Пушкина в развитии национального театра: «У тебя нет недостатка в блестящих замыслах, но не хватает терпения привести их в исполнение. Итак, тебе предстоит путь и к развитию национального театра». Далее Николай советовал работать над первоисточниками, которыми пользовался Н.М. Карамзин. Простота, естественность, тщательная разработка сюжета по первоисточникам, русская речь — вот основные советы Раевского другу, поэту, писателю. Высокообразованная и одаренная семья Раевского влияла на литературные и общественные взгляды Пушкина. Под руководством Раевских Пушкин изучал по первоисточникам английский язык, прочитал Байрона и Вальтера Скотта.

А.С. Пушкин на Ай-Петри. 1820 год. Картина И. Айвазовского

Вспоминая годы дружбы с Николаем Раевским, Пушкин писал в «Кавказском пленнике»:

Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шепот клеветы внимал со всех сторон,
Когда кинжал измены хладной,
Когда любви тяжелый сон
Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя еще спокойство находил,
Я сердцем отдыхал: друг друга мы любили.
И бури надо мной свирепость утомили —
Я в мирной пристани богов благословил...

Эти слова можно отнести ко всему семейству Раевских, с которым Пушкин путешествовал по Кавказу и Крыму в 1820 году. Больного ссыльного поэта Раевский-младший нашел в маленьком глинобитном домике на окраине Екатеринослава. Тогда Раевские решили взять его с собой в южное путешествие. Весь «поезд» Раевских в Крым состоял из коляски и двух четырехместных карет. В одной из них располагались младшая дочь — 15-летняя Мария и 12-летняя Софья, строгая гувернантка мисс Мяттен и юная черноглазая компаньонка Зара (Анна Ивановна). В другой — сам 48-летний генерал Николай Николаевич Раевский, «слава наших дней», военный врач Рудыковский, француз Фурнье, 19-летний сын генерала Николай и Александр Пушкин, 21 года от роду. 15 августа 1820 года все они вступили на крымскую землю между пятью и восемью часами вечера.

А.С. Пушкин на Кавказе. 1829 год. Автопортрет в бурке

О пребывании в Крыму Раевских и Пушкина в Республиканском архиве сохранился ценный документ 1820 года. 17 августа 1820 года Таврический губернатор А.Н. Баранов писал феодосийскому исправнику, «чтобы он явился к генералу Раевскому, и если тот изъявит желание отправиться на южный берег, распорядиться о безостановочном проезде и заготовлении лошадей, для чего командировать особого чиновника, а буде г. Раевский ранее отправится в Симферополь, оказать ему содействие».

Николай Николаевич Раевский-младший. 1821 год. Рисунок А.С. Пушкина в рукописи поэмы «Кавказский пленник»

Славному генералу русской армии везде оказывали почести, встречали хлебом-солью и обеспечивали беспрепятственный проезд и предоставляли лошадей, что в условиях Крыма было непросто. В это время на Южный берег приезжал камергер, д.с.с. граф М.С. Воронцов. Во время пребывания Раевских в Крыму осматривал войска в губернии главнокомандующий 2-й армией граф Витгенштейн с начальником штаба бароном Дибичем. Тогда же в Крыму находился Новороссийский генерал-губернатор граф Ланжерон. 27 сентября 1820 года для обозрения южной части губернии выехал и губернатор А.Н. Баранов. Несколько позже по Тавриде совершал путешествие камергер, титулярный советник И.М. Муравьев-Апостол. Статский советник, писатель, путешественник Г.В. Гераков (1775—1838) тем же летом путешествовал «по многим российским губерниям» и случайно выехал из Пятигорска в Крым одновременно с Раевскими. «В течение десяти дней он, как неотвязчивая тень, бежит перед ними, везде на несколько часов предупреждая приезд Пушкина», — отмечали современники. При первой встрече Пушкин показался Геракову сломленным, покорным. Но он просто был покорен доброжелательностью семьи Раевских, их радушием, образованностью и человечностью. Генерал Раевский и его семья видели в Александре Сергеевиче не бунтовщика, наводнившего Россию «возмутительными стихами», а одаренного юношу, которому еще в 15 лет (!) друг-лицеист Дельвиг предсказывал бессмертие:

Пушкин! Он в лесах не укроется.
Лира выдаст его громким пением,
П от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.

Три недели счастья в Крыму! Эта свободная, беспечная жизнь среди цветущей природы, в кругу милого семейства, с таким радушием приютившего изгнанника. В своей семье он не знал прелести теплых отношений, которые связывали членов семьи Раевских, они были внове для поэта.

Пушкин на берегу Черного моря. 1820 год. С картины И. Айвазовского

Старшие дочери генерала, Екатерина и Елена, были для Александра совершеннейшие красавицы, да и не отличавшаяся красотой младшая Мария не теряла своего очарования рядом с сестрами. Жизнь в Гурзуфе текла беспечно, дни проходили в блаженном безделье — вместе с Николаем купались в море, ели виноград. Оба молодые, задорные, на лошадях и пешком исходили каменистые и очень крутые тропы, проложенные по Аю-Дагу. Неутомимые ходоки, Николай Раевский и Александр Пушкин взбирались на вершину горы. Путь их проходил мимо развалин церкви, возле которой сохранились следы жилищ. Полагают, что здесь, на восточном выступе, стоял храм Константина и Елены. На полпути до вершины Медведь-горы тропа привела их к остаткам древней стены, проходила через прогалину, где, по сведениям археологов, были крепостные ворота и, наконец, следуя вдоль стены, тропа вывела их на выступ. Здесь над обрывом, обращенным к морю, был виден фундамент большого здания. Может, это были руины того знаменитого, так и не найденного храма Девы? От фундамента шел двойной ряд башен. А с вершины Аю-Дага перед ними открывались потрясающие картины: небольшая, будто игрушечная Кучук-Ламбатская бухта, образованная с севера мысом Плака, а с юга — Аю-Дагом; куполообразные скалы, море и глубокая Партенитская долина.

Пушкин в Крыму. 1820 год. Автопортрет

За тропой, ведущей на вершину Медведь-горы, навсегда закрепилось название — «тропа Раевского». А в Артеке в море выдается скала Ява, называемая Пушкинской. По преданию, отсюда Пушкин прощался с «волшебным краем», воспетым во многих его стихотворениях.

Пусть море говорит, а ты молчи,
Не изливай ни радости, ни горя.
Великий Данте замолкал в ночи,
Когда у ног его плескалось море...
* * *
И Пушкин, величайший златоуст,
Молчал всегда, покамест пело море.

Расул Гамзатов

В Карасанском парке одна из аллей носит название Пушкинской, сохранился и Пушкинский домик. Ведь Николай Раевский и Александр Пушкин были прекрасными наездниками и по тропе через Медведь-гору могли спускаться в Партенитскую долину, а оттуда рукой подать до Кучук-Ламбата, где подрастала будущая невеста Николая — Аннушка. В то время ей исполнился всего один годик.

Айвазовский И.К. 1846 год. Акварель С.А. Рымаренко

Летом 1820 года в Кучук-Ламбате отдыхали дочери Андрея Михайловича Бороздина — Мария и Екатерина, двоюродные сестры Николая Раевского. Вполне возможно, это они изображены на известном полотне Айвазовского вместе с Пушкиным.

Константин Карлович Данзас, друг А.С. Пушкина. Начало 1840-х годов. Акварель, предположительно, В.И. Гау

Художнику И. Айвазовскому (1817—1900) посчастливилось в 1836 году на выставке в Академии художеств познакомиться с Пушкиным. На всю жизнь он сохранил глубокий интерес к личности и творчеству великого поэта, особенно ко всему, что связано с Крымом. В 1896 году, уже стариком, Айвазовский описал встречу с поэтом: «Наш инспектор... представил меня Пушкину, как получившему тогда золотую медаль... Узнав, что я крымский уроженец, великий поэт спросил, с какого города, и если я так давно уже здесь, то не тоскую ли я по родине и не болею ли на севере...». Айвазовский был страстным почитателем Пушкина — известно около 20 произведений художника на пушкинские темы. Заказы исходили от Николая Раевского, который оплачивал полотна. Очень интересна картина «Пушкин с семейством Раевских на берегу Кучук-Ламбата».

Монахиня Досифея, предположительно — Августа Тараканова. Портрет неизвестного художника

Есть предположение, что стихотворение «Нереида» написано Пушкиным под впечатлением встречи с Марией Бороздиной. Не она ли черноморская Нереида?

Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть;
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую как лебедь, воздымала
И пену из власов струею выжимала.

К этому эротическому стихотворению Пушкина есть документальный комментарий: по утверждению друга поэта К. Данзаса, одна из дочерей Бороздиных «показала себя Пушкину в наготе, кажется, при купании». Это, конечно, поэтическое предположение.

Декабрист Александр Викторович Поджио. 1837 год. Акварель Н.А. Бестужева

1820 год подарил двоюродной сестре Николая Раевского — Марии Бороздиной — другую встречу, перевернувшую ее жизнь. Штабс-капитан гвардии, участник войны 1812 года, итальянец по происхождению, член Южного декабристского общества Иосиф Поджио (1792—1848) покорил Марию. Тогда ей было 16 лет.

Александр Викторович Поджио. 1849 год. Рисунок К.П. Мазера

Иосиф Поджио был сыном Витторио Амадео Поджио, пользовавшегося почетом и уважением у русского дворянства. Отец Иосифа Поджио по поручению Екатерины II участвовал вместе с Алексеем Орловым в похищении княжны Таракановой в Италии. Ими был разработан план действий, который удался — княжна на корабле была доставлена в Петербург и брошена либо в Шлиссельбургскую, либо в Петропавловскую крепость. Но сохранилась и другая версия. В 1785 году в московский женский Ивановский монастырь прислана была по секретному предписанию Екатерины II еще не старая женщина. Здесь она была пострижена в монахини под именем Досифеи (1746—1810) и содержалась в монастыре под строгим надзором. Жила она в нижнем этаже, в особом небольшом здании, занимала три комнаты (кельи) с окнами, обращенными во двор. Благодаря тихой и благочестивой жизни монахини, предание окружило таинственную личность Досифеи ореолом святости. Профессор И.М. Снегирев писал, что привезенная в Ивановский монастырь женщина была, «по-видимому, знатного происхождения». По словам игуменьи, Досифея «была уже пожилая, среднего роста, худощава телом и стройна станом». Несмотря на свои годы и долгое заключение, еще сохранила в лице некоторые черты прежней красоты. Ее приемы и обращение обнаруживали благородство ее происхождения и образованность. Со знатными особами, допущенными на короткое время к затворнице, она говорила по-французски. На ее содержание отпускалась из казначейства особая сумма. Стол она имела хороший, иногда получала откуда-то крупные суммы, раздавала их бедным и на содержание церкви. Занималась она рукоделием и чтением книг. Последние годы монахиня Досифея провела в безмолвии. В Новоспасском монастыре в Москве находился портрет Досифеи, на обороте ее рукой было написано, что Досифея — в миру принцесса Августа Тараканова.

Иосиф Викторович Поджио

Отсюда следовало заключение, что Досифея — дочь императрицы Елизаветы от тайного брака ее с графом А.Г. Разумовским. Она — наследница престола, о существовании которой не было упомянуто ни в одной официальной бумаге. По преданию, Досифея рассказывала, туманно и сбивчиво, своей подруге Головиной что-то о похищении ее в Италии, о привозе на корабле в Россию. Погребена Досифея в Новоспасском монастыре в Москве в 1810 году.

Штабс-капитан Иосиф Викторович Поджио

Об этом, конечно, не знал итальянец Витторио Амадео Поджио. Но за успешную операцию он был вознагражден императрицей Екатериной II по-царски. В России Витторио Поджио поступил на военную службу, делал успехи. Потом жил в Одессе и вместе герцогом Ришелье, Ланжероном и Де Рибасом стал одним из устроителей этого города. Поджио дружил с графом А.В. Суворовым, который, в знак глубокого уважения к иностранцу, общался с ним только по-итальянски.

Декабрист Иосиф Викторович Поджио

В.А. Поджио вырастил двух сыновей — Иосифа и Александра, определил их в гвардейский Преображенский полк. Образованные, хорошо воспитанные, красивые молодые люди пользовались успехом у знатных дам. Они были приняты в лучших домах Санкт-Петербурга и Москвы, были знакомы с самыми известными и богатыми людьми России. Братьев Поджио принимал и Андрей Михайлович Бороздин. Хозяин крымских имений славился сердечным гостеприимством и русским хлебосольством. В домах его в Саблах и Кучук-Ламбате подолгу живали иностранные и русские путешественники. Здесь он устраивал роскошные балы: думал о будущем дочерей и подыскивал им достойных мужей.

Подпоручик Владимир Николаевич Лихарев

Известно, что братья Поджио посещали Саблы. На них произвела впечатление суконная фабрика Бороздина; изготовляемое здесь сукно славилось далеко за пределами Крыма. Сам Дюк Ришелье носил костюм из саблынского сукна.

Ханский дворец в Бахчисарае. Литография первой половины XIX века

В Саблах Иосиф Поджио встретил голубоокую красавицу Марию. Она с первого взгляда влюбилась в героя Бородино, красавца Иосифа Поджио. После пяти лет переписки, встреч, по взаимной любви в 1825 году Иосиф и Мария поженились. Марии Андреевне был тогда 21 год, Иосифу Викторовичу — 33. Не о таком зяте — иноверце и вдовце с детьми — мечтал Андрей Михайлович Бороздин! Он категорически возражал против брака дочери, но Мария настояла.

Дом доктора Ф.К. Мильгаузена в Симферополе. Главный фасад

По свидетельству Н.А. Белоголового, общавшегося с братьями Поджио в Сибири, «до 1820 года братья считались в числе самых ревностных пропагандистов новых идей и самых ревностных посетителей тайных совещаний, но около этого времени революционный пыл среди их товарищей стал заметно остывать... старший Поджио женился, у него пошли дети, и он отдался семейной жизни... но он недолго прожил со своей первой женой, которая умерла, оставив двух малюток...» Молодой вдовец вскоре повстречал дочь «бывшего тогда влиятельного статс-секретаря... Бороздина. Парочка вышла прелестная... но прошло несколько месяцев после свадьбы и молодые еще не успели выйти из первого угара страсти, как началось дело декабристов, и Поджио был взят и посажен в Петропавловскую крепость за прежнее его весьма деятельное участие в заговоре, хотя в последнее время он уже никакой роли в нем не играл».

Федор Карлович Мильгаузен (1775—1853). Портрет неизвестного художника

После ареста Иосифа Поджио его тесть А.М. Бороздин решил любым путем заставить дочь забыть о муже-декабристе.

Мария Поджио готова была по примеру жен князей Трубецкого и Волконского следовать за мужем в Сибирь, но оказалось, что ее горячо любимого Иосифа нет среди высланных декабристов. Из переписки с А.Ф. Бенкендорфом Мария ничего не узнала о месте пребывания супруга. Она, конечно, не догадывалась о личном участии в этом деле дядюшки Николая Михайловича Бороздина, чиновника высокого ранга в Конституционном суде России. По просьбе брата этот влиятельный вельможа упрятал ее мужа в секретный каземат Шлиссельбургской крепости на 8 лет. Местонахождение Иосифа Викторовича тщательно скрывалось от жены и матери. Вся его корреспонденция перехватывалась. Отчаявшись хоть что-то узнать о судьбе сына, мать Иосифа Магдалина Иосифовна слегла и, не выдержав удара судьбы, умерла.

Симферополь. Улица Пушкинская. Открытка 1900-х годов

Иосифа Поджио арестовали в январе 1826 года, а в апреле у Марии Андреевны родился сын. Отец так никогда и не увидел его. Иосиф был осужден на 12 лет каторжных работ. Только после того, как, уступив требованиям отца, Мария Андреевна в 1834 году вторично вышла замуж за адъютанта М.С. Воронцова князя А.И. Гагарина (который, кстати, тоже проходил по делу декабристов, но был оправдан), Поджио отправили в Сибирь. Из каземата Иосиф Викторович вышел неузнаваемым. Своей внешностью он напоминал графа Монте-Кристо: это был глубокий старик с очень пышной запущенной (за 8 лет!) бородой. Ноги его едва передвигались, глаза едва видели. В таком состоянии он был привезен в деревню Усть-Куда, что в семи верстах от села Урик. Иосиф так ничего и не узнал о любимой жене и детях. Никто из друзей не посмел нанести ему страшный удар — рассказать о новом браке Марии Андреевны. Мария Николаевна Волконская (урожденная Раевская) в своих «Записках» поведала о последних днях Иосифа. Он приехал к Волконским за два дня до смерти — «больной, с воспалением мозга и почти без памяти». Скончался Иосиф Викторович 8 января 1848 года в доме Волконских, когда его сыну исполнилось 22 года.

Симферополь. Дом Раевских на Сенной площади. В 1858 году с помощью В.М. Княжевича дом был продан А.М. Раевской за 6 тысяч рублей серебром

Екатерина Андреевна Бороздина вышла замуж за декабриста подпоручика Владимира Лихарева (1803—1840). Но после ареста мужа она долго не горевала, а вышла замуж за Льва Шостака. В 1826 году у нее родился сын Николай, впоследствии мировой судья. Владимир Николаевич Лихарев тяжело переживал измену любимой и упросил отправить его в самую горячую точку — на Кавказ, где и погиб в неравной схватке с черкесами, изрубленный шашками...

Но вернемся в Крым, в год 1820. Подходила пора Пушкину проститься с дорогим семейством Раевских, с которым Пушкин был так счастлив. Из Юрзуфа они выехали втроем, верхом — Раевский-отец, Николай и Александр. На их пути еще лежал древний Бахчисарай — столица былых крымских владык. Старый ханский дворец, заброшенный, уже тронутый временем, был все равно интересен путникам. Александр долго стоял под стрельчатыми аркадами дворца, прислушивался к монотонному звуку падающей воды из «Фонтана слез». Он сорвал с куста две тяжелые предосенние розы и бережно опустил их на край фонтана. Тремя годами позже легенда о пленнице, которая умерла в неволе, о всесильном владыке, которому не подвластна была ее любовь, легла в основу поэмы «Бахчисарайский фонтан». Впереди у путешественников был город ученых, садоводов и врачей — Симферополь.

Памятник А.С. Пушкину в Симферополе. Скульптор А.А. Ковалева, архитектор Мелик-Парсаданов

Нужно отметить, что за пять месяцев до приезда Раевских и Пушкина в Симферополь здесь приступил к исполнению обязанностей молодой Таврический губернатор Александр Николаевич Баранов (1793—1821), знакомый Пушкина по Петербургу, столичный либерал из круга Николая Ивановича Тургенева. Именно А.Н. Баранов свидетельствовал о пребывании Пушкина с Раевскими в Симферополе, где они появились 8 сентября 1820 года. В своем письме в Петербург к братьям Тургеневым губернатор сообщал им о том, что «Пушкин-поэт был у него с Раевским», он «отправил его в лихорадке в Бессарабию». Вполне вероятно, по рекомендации своего родственника А.М. Бороздина, генерал Н.Н. Раевский с младшим сыном и его другом-поэтом остановились на правом берегу Салгира в усадьбе Дессера — в одном из лучших мест отдыха Симферополя, достопримечательностью которого были сады Дессера. Местопребывание генерала Н.Н. Раевского в Симферополе подтвердил и Г. Гераков. В своем дневнике он свидетельствовал: «8 сентября. После обеда пошел через Салгир прямо к химику Дессеру; нашел в нем человека доброго и просвещенного... Н.Н. Раевский, приставши в сем доме, своим умным разговором рассеял мои мысли...».

В Симферополе у Пушкина состоялась встреча со знаменитым петербургским медиком Ф.К. Мильгаузеном (1775—1853). По утверждению М.Г. Карского, их знакомство состоялось в доме Таврического вице-губернатора Куруты. Федор Карлович был глубоко уважаемым в городе доктором. Г. Гераков оставил свои впечатления о Мильгаузене в дневнике: «Мильгаузен навсегда здесь поселился, выстраивает дом, рассаживает сад, лечит без денег и успел в короткое время приобрести любовь и почтение всех». Пушкин, страдавший лихорадкой и в Симферополе, не избежал приема у столичного медика, тем более, что усадьба Мильгаузена на правом берегу Салгира соседствовала с усадьбой Дессера — местом пребывания Раевских и Пушкина.

Н.Н. Раевский-младший. Начало 40-х годов XIX века. Рисунок М. Залькевича

Старожилы города свидетельствовали, что в кабинете Мильгаузена, над его письменным столом, висел в застекленной раме лист бумаги с рукописью стихотворения Пушкина — мадригал, посвященный поэтом хозяину дома. Впоследствии, в 1924 году, эта семейная реликвия попала в Москву и дальнейшая судьба ее неизвестна. А дом доктора Мильгаузена навсегда вошел в историю города как «домик Пушкина».

В поэтическом наследии Пушкина не фигурирует губернский город Симферополь, но зато живет имя нашей крымской речки Салгир.

Приду ли вновь, поклонник муз и мира,
Забыв молву и жизни суеты,
На берегах веселого Салгира
Воспоминать души моей мечты?

(«Кто видел край...», 1821)

Поклонник муз, поклонник мира,
Забыв и славу, и любовь,
О, скоро вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира!

(«Бахчисарайский фонтан», 1823)

Известный крымовед Арсений Иванович Маркевич отмечал: «В сентябре 1820 года пробыл... в Симферополе, проездом с Южного берега к месту службы в Кишинев, А.С. Пушкин, останавливавшийся в доме де Серра, на берегу Салгира, «веселые брега» которого были последним приятным впечатлением, оставленным в душе поэта Тавридой». Симферополь мог остаться в памяти поэта таким, каким он запечатлен у путешественника Дюбуа де Монпере: «Симферополь, который я люблю, расположен в долине, ...в тени листвы великолепных старых садов, освежаемых водами Салгира... Кто смог бы позабыть гостеприимство, любезность семейств де Серр, Мильгаузен».

Память о Пушкине в Симферополе хранит усадебный дом доктора Мильгаузена, расположенный на правом берегу Салгира. А на левом берегу Салгира память о поэте сохранена в названии центральной улицы города: к 100-летию со дня рождения А.С. Пушкина бывшая Приютнинская улица была переименована в Пушкинскую. Принимая это решение, городская Дума учла то обстоятельством, что на этой улице есть место, реально связанное с памятью о поэте, — дом его друга Николая Раевского. От симферопольской усадьбы Раевских осталась древняя шелковица (во дворе дома № 20) и здание штаба Белостокского полка.

Н.Н. Пушкина. 1832 год. Акварель А.П. Брюллова

Улицу Пушкина украшают два изваяния поэта: у входа в Русский драматический театр — скульптура поэта во весь рост (автор А. Ковалева, 1967 год), а на фасаде театра — бюст поэта (скульптор О. Якобс, 1911 год). К сожалению, нет мемориальной доски на бывшем доме Раевских, улицы Раевского в Симферополе тоже нет.

24 сентября 1820 года в длинном письме брату из Кишинева Пушкин с увлечением передает свои впечатления от поездки: «Суди, был ли я счастлив: свободная, безпечная жизнь в кругу милаго семейства, жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался; счастливое полуденное небо; прелестной край; природа, удовлетворяющая воображение; горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда увидеть опять полуденный берег и семейство Раевских».

П.А. Вяземский, друг Пушкина. Рисунок А.С. Пушкина

С Николаем Раевским-младшим Пушкин делил и походную жизнь, шатры. В 1826—27 годах Нижегородский полк, которым командовал Николай Николаевич, принимал участие в русско-персидской войне. За боевые заслуги полковник Раевский награжден орденом св. Анны. Во время русско-турецкой войны 1828—1829 годах Н.Н. Раевский в составе армии Паскевича участвовал во взятии крепости Карс, Ахалкалык и Ахалцых. В это время в действующую армию приехал друг Н.Н. Раевского — Александр Пушкин. В 1829 году Пушкин сватался к Наталье Николаевне Гончаровой и получил полуотказ (ей не было семнадцати лет). Тогда он уехал на Кавказ, чтобы повидаться со своим любимым другом Николаем Раевским, с братом Львом и сосланными декабристами. На Северном Кавказе Пушкин много рисовал на полях черновиков. Вот возникшая из-под его пера женская головка: большие глаза с поволокой, вздернутый носик. Это Мария Николаевна Волконская. Воспоминания девятилетней давности о пребывании на Минеральных водах с семьей генерала Раевского. Но воспоминание связано с последним впечатлением от встречи с ней — в салоне Зинаиды Волконской в Петербурге, перед отъездом Марии Николаевны в Сибирь, к мужу: лицо серьезное, скорбное. И рядом портрет тоже незабываемой женщины, столь же глубоко любимой — Елизаветы Воронцовой. В дневнике Пушкин писал: «Я приехал вовремя. В тот же день (13 июня) войско получило повеление идти вперед. Обедая у Раевского, слушал я молодых генералов».

Главнокомандующий Паскевич любезно принял Пушкина и предложил ему палатку в своем штабе, но поэт решил не расставаться со своим старым другом: с ним он и делил палатку в лагере. Военные успехи продолжали сопутствовать полковнику Н.Н. Раевскому-младшему: за сражение при Ахалцыхе Николаю Николаевичу было присвоено звание генерал-майора.

Л.С. Пушкин, брат поэта. 1820 год. Рисунок О.А. Орловского

В полку Н.Н. Раевского служили ссыльные декабристы. Однажды флигель-адъютант Н.А. Бутурлин, адъютант графа А.И. Чернышева, приехавший из Петербурга, застал в палатке у генерал-майора Раевского обедавших декабристов Чернышева, Голицына и др. В доносе Бутурлина поступок Раевского был представлен Николаю I как преступление, как неслыханная дерзость. Главнокомандующий Паскевич, спасая свое положение, подтвердил, что «мятежный дух еще не угас в разжалованных декабристах». Паскевич поторопился написать в свое оправдание письмо на имя благоволившего к нему государя, где советовал удалить Н.Н. Раевского в числе многих других с Кавказа. Николай I ограничился обвинением Раевского в нарушении порядка службы: 10 декабря 1829 года он приказал сделать генералу Раевскому выговор, наказать домашним арестом на 8 дней и перевести на службу в Россию. В командование ему назначили кавалерийскую бригаду в 5-й уланской дивизии. Это вроде бы не было наказанием, но для боевого генерала перевод из полка, с которым он прошел всю персидско-турецкую кампанию, был сильнейшим моральным ударом.

Арест генерала, георгиевского кавалера, вызвал много толков в кавказских войсках. Но «что касается памяти, оставленной Н.Н. Раевским в полку... полк всегда будет высоко чтить имя и память своего знаменитого командира, под геройским предводительством которого нижегородцы... заслужили свои первые георгиевские штандарты... Имя Раевского... соединяется с понятиями о блестящей и безграничной храбрости, высокой рыцарской честности и неотразимой симпатичности», — так отзывались о нем сослуживцы.

Е.К. Воронцова. Три портрета. Рисунки Пушкина

Н.Н. Раевский принял тактику замедленного действия и выиграл. Об этом сообщал своей жене П.А. Вяземский 26 января 1830 года:

«Сейчас был у меня Раевский и просил меня сообщить Орловой, что он получает Анну через плечо, что он совершенно очищен во мнении государя назло Паскевичу и Чернышеву и что он пока остается здесь еще, чтобы, если можно, поправить дела брата. В этом деле помог ему Бенкендорф, которым он очень доволен».

Портреты членов семьи Раевских. 1821 год. Рисунки А.С. Пушкина

Драгунский свой полк Н.Н. Раевскому пришлось сдать. Невзгоды, постигшие друга Николая, обязали Александра Пушкина весной 1830 года обратиться к А.Х. Бенкендорфу с просьбой позволить ему повидаться с Раевским в Полтаве, в имении брата Александра. По линии жены Елизаветы Андреевны А.Х. Бенкендорф был в родстве с Раевскими и, казалось, можно было ожидать милости. Но последовала назидательная отповедь: «Его Величество соизволил ответить, что он запрещает Вам именно эту поездку, так как у него есть основания быть недовольным поведением г-на Раевского за последнее время». Несмотря на высокий чин и награды, Н.Н. Раевский-младший всегда был чужим в кругу николаевских генералов и своим среди оппозиционеров, декабристов. Михаил Бестужев в книге «Мои тюрьмы» отметил эту его особую черту: «Генерал Раевский, бывший член нашего общества и прощенный государем за чистосердечное раскаяние, проживал, как начальник отряда в Тифлисе, наполнил свой штаб большею частию из декабристов и ссыльных офицеров. Прочих, не бывших в его штабе, он ласково принимал в своем доме».

В 1830 году для Н.Н. Раевского наступила длительная семилетняя опала и вся дальнейшая его жизнь проходила под надзором.

Могила А.С. Пушкина у Святогорского монастыря. Литография Клюквина с рисунка Соколова

1837 год принес Н.Н. Раевскому и многим друзьям из светского общества страшную весть — «погиб поэт, невольник чести», друг жизни Александр Пушкин. Потеря невосполнимая, незаменимая.

В конце жизненного пути Пушкин назвал себя «многострадальным Одиссеем». Жизнь поэта была наполнена скитаниями, странствиями, путешествиями. Он исколесил по необъятным просторам России тридцать пять тысяч верст! Поэт признавался — «путешествие необходимо мне физически и нравственно». Но крымские версты поэта были незабываемы. Связь с Крымом он поддерживал в мыслях, стихотворениях, поэмах, письмах.

Холмы Тавриды! Край прелестный,
Я снова посещаю вас...
Пью томно воздух сладострастья,
Как будто слышу близкий глас
Давно затерянного счастья.

(«Таврида», 1822)

В ноябре 1836 года в своем последнем письме в Крым Пушкин писал хозяину Артека, князю Николаю Борисовичу Голицыну: «Как я завидую вашему прекрасному крымскому климату: Ваше письмо разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего «Онегина», и вы, конечно, узнали некоторых лиц». Это была его последняя связь с Крымом. Через два месяца Александра Пушкина не стало.