На вершинахъ Яйлы

Ужь не тяжелая масса каменныхъ стѣнъ циклоповъ тяготѣла надъ нами, а разстилалось ясное, чистое небо. Тонкій ароматъ горнаго воздуха ласкалъ наши чувства; внизу же, далеко-далеко мелькали силуэты южнобережскихъ поселеній, да чернѣлась темная, какъ грифель, поверхность Чернаго моря.

Площадка, на которой мы отдыхали, служила началомъ двухъ тропинокъ: одна вела въ дер. Байдары, другая же, правѣе — въ дер. Скели, куда именно мы теперь и стремились. Отдохнувши малую толику, поѣхали мы дальше этою тропинкой. Она, склоняясь вправо, вилась змѣйкой сначала въ чащѣ разнообразныхъ древесныхъ породъ: вяза, ясени, дуба, тополя и т. п., а затѣмъ, мало-по-малу, разнообразіе породъ уступало мѣсто уже однообразной картинѣ цѣлаго лѣса — роскошной зелени однихъ только буковыхъ деревьевъ. Лучи клонившагося къ западу солнца проникали сквозь ярко зеленую листву во всѣ уголки лѣса, освѣщая своимъ блескомъ и зеленую массу верхушекъ деревьевъ, и скудную травку, и рѣдкій, малолистный, почти голый кустарникъ, разстилавшійся снизу около корней деревьевъ. Весь лѣсъ казался озареннымъ лучезарною, веселою улыбкою.

— Лѣсъ Шишкина! проговорилъ генералъ въ задумчивости.

Я на это замѣчаніе ничего не отвѣтилъ. Мнѣ хотѣлось молчать, быть одному; я съ полузакрытыми глазами, склонивъ въ задумчивости голову, ѣхалъ впереди всей компаніи вслѣдъ за Курбэдиномъ. Это было состояніе словно какого-то очарованія...

Вдругъ я получаю страшный ударъ въ переносицу... вскидываю вверхъ руки... передъ глазами мелькаетъ какая-то жердь... я за нее хватаюсь... жердь ломается... меня вышибаетъ изъ сѣдла, и я всѣмъ корпусомъ лечу плашмя спиною на землю...

На секунду я потерялъ сознаніе. Кругомъ меня произошло смятеніе. Генералъ и Курбэдинъ подбѣжали ко мнѣ и помогли встать. Я былъ точно въ столбнякѣ; инстинктивно ощупалъ свой носъ, боясь, не раздроблены-ли кости переносья; къ счастью, все оказалось на мѣстѣ, хоть и несовсѣмъ въ цѣлости: на носу была порядочная царапина и кровь изъ оцарапаннаго переносья шла ручьемъ. Курбэдинъ быстро вынулъ изъ своего табачнаго кисета папиросную бумажку, смочилъ ее своимъ языкомъ, и я не успѣлъ опомниться, какъ бумажка уже заклеила мнѣ кровоизліяніе. Меня невольно покоробило отъ этого доморощеннаго слюняваго способа остановки кровотеченія, но у меня была такая общая слабость и дыханіе было такъ стѣснено, что я нѣсколько секундъ не могъ вымолвить ни одного слова, чтобы протестовать.

Однако, минуты черезъ двѣ я совсѣмъ оправился, тогда поскорѣе перемѣнилъ на носу бумажку, смочивъ чистую бумажку уже своею собственною слюной, потому что воды подъ рукой не было, и наконецъ, ко всеобщему удовольствію, возсѣлъ опять на сѣдло, и такимъ образомъ, всѣ успокоенные, мы тронулись въ путь.

Этотъ случай моего паденія съ лошади вывелъ всѣхъ изъ мечтательной задумчивости и вернулъ къ дѣйствительности, которая требовала къ себѣ побольше вниманія. Дикая, узкая лѣсная тропинка пролегала кое-гдѣ промежъ деревьевъ такимъ узкимъ зигзагомъ, что изъ сучьевъ деревьевъ составлялись цѣлыя воздушныя загороди на пути. Еще счастье мое, что угодившій мнѣ по носу древесный сукъ былъ засохшій, а потому онъ отъ перваго напора рукъ переломился. Тоже счастье, что я свалился не на камень, которыми была усѣяна тропа, а упалъ прямо на мягкую землю, иначе я или размозжилъ бы себѣ объ сукъ носъ, или переломилъ на камнѣ спину.

Случай опаснаго перелома спины при такихъ же точно условіяхъ и на этой же самой тропинкѣ былъ въ прошломъ году съ одною амазонкой, какъ потомъ разсказалъ намъ Курбэдинъ. Онъ же и былъ тогда проводникомъ этой несчастной кавалькады. Расшибленную молодую женщину должны были спутники ея съ ужасными усиліями нести на рукахъ и еле-еле могли доставить ее въ Ялту. Легко себѣ вообразить, чего имъ стоилъ обратный спускъ съ такою ношею по лѣстницѣ Мердвенъ.

— Чего же ты насъ раньше-то не предупредилъ! заворчали мы на Курбэдина.

— Всыгда надо быть самъ осторожну! отвѣчалъ равнодушнымъ тономъ, глубокомысленно пожимая плечами, татаринъ.

Постепенно лѣсъ началъ рѣдѣть, а тропинка стала виться по окраинѣ узкаго обрывистаго ущелья, на днѣ котораго въ густой зелени журчала маловодная, горная рѣчка. Глушь, дичь кругомъ, но все же картины неописанной прелести!

Но вотъ миновали мы и ущелье и выѣхали, наконецъ, на гладкія поля и обширные луга деревни Скели.