Императорские резиденции в Крыму¹

Ялта и Ливадия

Ялта. 18 октября. В бухте. — Непрекращающаяся трель свистка, усиленная эхом гор, внезапно будит меня. Постепенно винт корабля замедляет свое вращение. Он едва вспарывает водную бездну ленивыми, конвульсивными, как бы агонизирующими толчками.

Пока я одеваюсь, корабельные склянки бьют 7 часов. Я оказываюсь на палубе, вблизи Ялты, посередине бухты, спокойные голубые воды которой сонно плещутся под тенью окружающих ее горных хребтов. По правде говоря, вид с моря Ялты—Ливадии, по-моему, вполне соответствует ее названию «русская Ницца» и объясняет причину такой репутации с позиции естественно неизгладимого впечатления, производимого этим очаровательным пейзажем на жителя Севера.

Ялта. На рейде. Гравюра с фотографии автора

Маленький городок, грациозно расположившийся на берегу моря, занимает часть низких холмов, служащих основанием широкому амфитеатру гор, крайние вершины которых взмывают в небо на высоту 1500 метров. Над длинной набережной, тянущейся вдоль моря, высится похожая на восточный дворец большая гостиница с ее многочисленными окнами ста тридцати номеров, с ее длинными открытыми галереями, колоннадой перистиля, с ее зеленым поясом деревьев и кустарников. Кругом на капризно холмистых склонах среди деревьев и цветов как бы случайно разбросаны более или менее претенциозные виллы; террасы с балюстрадами; плоские и покатые крыши, крыши с пологом; башенки, донжоны, голубятни; корзинчатые трубы, трубы с флюгером, с колпаком. Все это вместе: красное, зеленое, белое, розовое, голубое живописно просматривается сквозь густую листву, напоминающую Багдадские сады, так часто воспеваемые татарскими поэтами.

Яйла (крымские Альпы), нависшая над городом, ощетинившись крутыми скатами, ревниво держит в оправе своих когтей эту жемчужину Юга.

Справа горы плавно и гармонично спускаются кругами к мысу Никита, проходя через Массандру, известный царский виноградник; слева, они спускаются по направлению к маяку Ай-Тодор, проходя через Ливадию, посетить которую я и собираюсь. С тяжелым сердцем, в душевном волнении думаю я о страшном горе², угрожающем отнять у России героически преданного ей отца, одного из самых верных друзей Франции.

Девушка из деревни Дерекой

Прекрасное октябрьское солнце пока еще не поднялось очень высоко; оно освещает бледное небо, и его теплые лучи омывают своими хрустальными потоками все, что стоит на их пути: горизонт со стороны Азии, огромные серые скалы в вышине, городок в его осеннем убранстве.

Летом вода в бухте еще более голубая, более чистая, более прозрачная. Лодки, стоящие в бухте, настолько четко отражаются в воде своими контурами и цветовой гаммой, что кажутся навсегда спаянными килем со своими зеркально опрокинутыми сестрами близнецами.

Мы осторожно причаливаем к маленькой пристани. Почти все путешественники уже на ногах. На другом конце корабля у основания бушприта в ожидании столпились пассажиры третьего класса. Среди них есть анатолийские турки с наполовину свернутой косынкой, повязанной на феске, с плечами Геркулеса, с длинными свисающими усами и с затаенной под мохнатыми бровями дикостью баши-бузуков; несколько татар торговцев, неприметных в своих странно европеизированных костюмах; двое или трое монахов-пилигримов, ни мужчин, ни женщин, судя по длинным космам, выглядывающим из-под конических головных уборов, судя по их неряшливому покачиванию бедер, по их большим голубым затуманенным глазам и широким ленивым бархатистым ладоням; несколько черкесов, красивых, как демон Тамары, гибких, как баядеры; затем евреи, много евреев, грустных, оборванных, жалко смотрящихся в своих широких плащах, лоснящихся от жира. Для этих несчастных странников путь в Ялту закрыт. Они следуют в Одессу, в Польшу, в Америку, все дальше и дальше!

Ялта. Общий вид

Наконец мы пришвартовались. Спущен трап. Сразу же к трапу устремляются жаждущие сойти на берег. Некоторое время мы наблюдаем пеструю толпу, где смешиваются в оглушительном шуме самые резкие диалекты Востока. Мальчик-татарин предлагает мне за несколько копеек огромный букет с прекрасной магнолией посередине. Я не отказываюсь. И вот ваш покорный слуга вступает в Ялту с букетом цветов.

По дороге я замечаю специальный императорский причал, расположенный посередине мола: элегантный павильон с двухглавым орлом на крыше.

Есть только один способ провести день в Ялте и не соскучиться. Способ несколько дорогой, но, увы, единственный: в среднем за сотню тысяч рублей совершить покупку комфортабельной виллы с видом на море, с садом из роз, хорошо укрытую в тени тополей и смоковниц. Иначе уже на закате этого первого дня иностранцу, вынужденному довольствоваться относительным комфортом гостиничного номера и строгими городскими развлечениями, захочется пропеть песню изгнанника и поискать что-то новое.

Ялта. Причал

В 1861 году Ялта была лишь рыбацкой деревушкой, и, когда императорская семья построила в четырех верстах отсюда одну из своих летних резиденций, рыбацкая деревушка превратилась в некий гибрид: еще не город, но уже и не деревня. Проходя по улицам этого претенциозного места, прекрасно смотрящегося с моря, ощущаешь некую разочарованность, как будто во время антракта на спектакле, блуждая по лабиринту странно скроенных кулис, ты тщетно пытаешься обнаружить прекрасную иллюзию зала. И действительно самая приличная улица городка, Набережная, выглядит очень посредственно. Она тянется вдоль Ялты, нависая над пляжами, и на всем ее протяжении встречаются лишь однотипно вульгарные магазинчики; иногда промелькнут ворота виллы или городского сада.

Летом, часам к четырем дня эта улица оживляется. На шоссе появляются многочисленные экипажи напрокат; группы всадников отправляются в окрестности города. Хочется отметить, что чаще всего на очень красивых лошадях восседают в общем-то неопытные всадники.

Впрочем, иногда в сопровождении расшитого золотом татарина проплывает умело стилизованная амазонка. Здесь закручивается какой-то роман...

А вдоль тротуаров, в тени низкорослых акаций, снуют несчастные больные, которые, непонятно почему, приходят сюда подышать воздухом, пропитанным уличной пылью, и купаются рядом на пляже, острые камни которого больно впиваются в тело.

По углам улиц у деревьев расположились продавцы цветов и фруктов; итальянцы, предлагающие ракушки и кораллы за цену, от которой последние краснеют на глазах; перекупщики лошадей красавцы-татары с изящными навощенными усами, с удлиненными ласкающими глазами, с каракулевой шапкой, лихо сидящей на густой черной шевелюре.

Татарские скупщики лошадей

Эти элегантные перекупщики лошадей пользуются у некоторых дам надлежащим образом приобретенной репутацией неотразимых обольстителей. Факт заключается в том, что эти люди хорошо потрошат Тартарена с Севера. Впрочем, по правде говоря, я должен признать, что они более привлекательны, чем их коллеги из Парижа.

Этим октябрьским светлым вечером Набережная кажется мне все-таки более сносной, чем обычно. Сейчас здесь встречается меньше разочарованных больных, меньше неизлечимых бездельников. Почти все эти озабоченные, суетливые, грустные прохожие находятся в Ялте из-за присутствия императорского Двора, из-за болезни императора. И даже в этой осенней улыбке природы ощущается некий траур, более связанный с болезненным опасением, гнетущем сердца, чем с желтыми листьями, скапливающимися у стен домов, с деревьями, теряющими листву, с бледностью неба.

Чтобы выйти из города, я углубляюсь в поперечную улицу и после четверти часа ходьбы по склонам почти опустевших холмов, откуда открывается вид на Ялту и ее извечно прекрасную бухту, оказываюсь над татарской деревенькой Дерекой.

Милая деревенька с глинобитными или покрытыми розовой черепицей крышами, низкими галереями и открытыми лестницами домов, беспорядочно расположенных в зелени деревьев, на случайных улочках и тропинках.

На востоке, в другой стороне долины, созданной потоком Гувы, сквозь сады, виноградники и плантации табака карабкается ввысь почтовая дорога, огибающая все крымское побережье от Севастополя до Феодосии на самом близком расстоянии от моря.

Чтобы вернуться в свою гостиницу «Центральная», расположенную на другом конце города, я вновь прохожу по неминуемой Набережной! Некоторые витрины магазинов уже освещены. На витрине книжного магазина читаю на обложке большими буквами: Zola «Lourdes». Вот частичка Франции, совсем маленькая частичка, но как она приятна сердцу вдали от этой страны!

Вечером, ведя свои записи, я прихожу к выводу о том, что мои многочисленные визиты в Ялту лишь подтверждают мнение, составленное мной с самого начала: в этом городе приемлемо все то лучшее, что в нем есть.

Вид с дороги, ведущей в Ливадию

Ливадия, ее история. — До сегодняшнего дня существует предположение о том, что название Ливадия происходит от греческого «ливадион» — влажный луг. Считается, что название этому месту из-за его влажности было дано греками, первыми обитателями этой местности.

Я не считаю это мнение достаточно обоснованным, тем более, что путешественники начинают упоминать это название лишь где-то с 1820 года. Я более поверю в то, что имя Ливадия было дано генералом крымских арнеут³ Ревелиотти, основавшим данное поместье. Как истинный грек-патриот он захотел увековечить память о другой Ливадии, городе древней Эллады, возле которого находилась пещера Трофониуса и река, несущая воды Забвения и Памяти: Лету и Мнемозину.

Как бы то ни было, вот что писал в 1834 году один из тех путешественников, кто впервые упоминает о Ливадии: «Поднявшись в гору где-то на две версты, мы оказываемся у деревенского домика, окруженного примыкающим к дороге цветником... Если господин Ревелиотти реализует свои планы, то через несколько лет эта усадьба, с которой открываются прекрасные виды, станет одним из самых прекрасных и доходных мест побережья...»⁴

Предсказание полностью сбылось, и Ливадия сегодня — это, безусловно, одна из красивейших жемчужин Ялты, ее каменной диадемы, несравненным сокровищем которой, впрочем, навсегда останется Алупка.⁵ Поместье было куплено у генерала Ревелиотти графом Потоцким, наследники которого перепродали его императорскому удельному ведомству, и, некоторое время спустя, Александр II своим указом подарил имение Марии Александровне.

Ливадия: дворец Александра II

Ливадия расположена в четырех верстах от Ялты. Пересекаемое почтовой дорогой, идущей вдоль побережья до Севастополя, это имение простирается от первых склонов Яйлы до самого моря. Его площадь составляет 316 гектар, не считая лесных территорий. Сегодня эта площадь делится на три части: собственно изначальная Ливадия с парком и резиденциями, Жакмар или Бийюк-Чаир, включающий в себя ферму и птичий двор, Маравели, полностью лесная часть. Пройдя ворота, я быстро пересекаю обширные, почти пустынные территории, посреди которых то тут, то там высятся массивные безликие постройки: казарма, дровяной склад, пожарные помпы, две или три будки с поперечными черными полосами; уж очень мрачные будки, уж очень мрачны эти часовые, прогуливающиеся ленивым шагом с небрежно покачивающейся в руках винтовкой. Далее — конюшни, стены которых украшены круглыми каменными медальонами с рельефными изображениями лошадиных голов, немного зелени. Еще дальше — листва парка и леса: там в вышине — вершины Яйлы, кажущиеся стальными на солнце, а внизу — море, также отливающее металлом.

Я останавливаюсь у фонтана из грубоватого камня недалеко от канцелярии управляющего имением. После некоторых строгих формальностей я проникаю в парк в сопровождении, как здесь принято, жандарма, следующего за мной вплоть до самого выхода. Прежде всего надо отметить, что это очень красивый, умело разбитый и тщательно ухоженный парк. В нем нет ничего пышного или неожиданного, но, проходя по этому парку, быстро попадаешь под очарование этих так живописно очерченных гор, этого моря, навсегда развесившего между деревьев и в глубине аллей длинные сверкающие занавески из муаровой ткани. Этот широкий каменный полог, расстилающийся к северу большими мятыми складками, прочерченными ветрами и зимними потоками, это гигантское голубое зеркало, ограниченное лишь таким же гигантским горизонтом, — вот, что придает этому парку то, чего никогда не будет ни у Версаля, ни у Рамбуйе: преимущество особо освещенной очаровательной картины.

Турецкая беседка

Кажется, этот парк был разбит неким Ташером, родственником Жозефины де Богарнэ, поступившим на службу к графу Потоцкому после окончания своей учебы на садовода в Швейцарии. Как бы то ни было, мне уже несколько раз выпадала возможность пройтись по этим тщательно посыпанным песком аллеям, пересекающимися в тени самых разнообразных видов деревьев: восточных платанов, олив, кедров, молодых вязов, кипарисов, смоковниц, пробковых дубов и тысяч других.

Эти прогулки случались летом, когда все листья были зелеными, все клумбы цветущими, все лужайки были покрыты двойным шелковистым покровом, все растительные мозаики словно расцвечены кистью художника; но сегодня, хоть и с опозданием, осень уже обесцветила блеск листвы, розы очень сильно поредели, на лужайках появились медные пятна, а на мозаиках выступила бледность старых фресок.

Часовня Александра II

Меня охватывает бесконечная тоска, состоящая из сожалений и смутных опасений, сердечной привязанности и болезненного чувства беспомощности при мысли о том, что могущественный аристократ, сражающийся с беспощадным недугом, находится здесь рядом, под этой крышей, виднеющейся отсюда. Отец славян, «добрый великан», наш прославленный друг, вероятно, не один раз проходил по этим дорожкам из гравия, обдумывая мирные проекты, в которых его постоянные симпатии к Франции занимали, безусловно, не последнее место.

В это время я прохожу мимо прекрасного цветника из хризантем. Они мне кажутся мрачными, эти красивые, поздно распускающиеся цветы. Для чего предназначены они? Украсят ли праздничный стол или лягут в гроб?..

Сейчас я вышел на дорогу, ведущую к морю. На мгновение я попадаю в тень беседки, увенчанной кокетливой ротондой в мавританском стиле.

Малый дворец

Недалеко отсюда расположен пляж: я слышу шум волн и замечаю сквозь деревья две белые чайки, сразу же исчезнувшие по направлению к морю. И действительно, вскоре открывается горизонт, и я уже стою на гальке близ татарского домика у бассейна и купальни. С тоской замечаю, как погода меняется: море начинает злиться: оно хмурится маленькими, уродливыми, нерегулярными волнами, которые катятся к горизонту, как лебединый пух. Позади меня медленно поднимается грязный холодный туман, разрывающийся у хребтов Яйлы.

Я вновь возвращаюсь к дворцу, с удовольствием задерживаясь у очаровательной арки из вьющихся роз. Затем я замечаю несколько красивых фонтанов, в частности, фонтанов в мавританском стиле: фонтан Марии, фонтан Ксимфы, фонтан Венеры. Вода в последнем вытекает из урны, которую держит в своих руках статуя, изображающая Гименея, лежащего в саркофаге, на котором виден барельеф, украшенный арабесками.

По дороге я захожу в часовню, построенную из инкерманского камня. Это чудное украшение в чисто византийском стиле. Фрески часовни выписаны очень тщательно, ослепительно колоритны, и, несмотря на одеревенелость поз и блаженную кротость выражений, в них чувствуется вдохновение художника, ограниченного незыблемыми рамками традиций православной иконографии.

Малая резиденция Ай-Тодор

Резиденции. — Недалеко от часовни высится дворец покойной императрицы Марии Александровны, где обычно проживал Александр Второй. В этом дворце, посещенном мною два месяца назад, сегодня проживает императорская семья, собравшаяся у постели августейшего больного. Простая и вместе с тем аристократически элегантная, двухэтажная, очаровательная летняя резиденция, окаймленная слева широкой галереей. Внутри также ничего сногсшибательного, кроме особой атмосферы, насыщенной величественными воспоминаниями: белый с позолотой салон, заставленный красивыми китайскими и японскими вазами; комната покойной императрицы, небольшая, но кокетливая, стены которой украшены акварелями лучших мастеров живописи и картинами с пейзажами Крыма кисти известного русского мариниста Айвазовского; строгий, уединенный, удобно обустроенный кабинет императора

Александра Второго. Как богомольца у алтаря, тебя охватывает религиозный трепет при виде большого кресла, в котором часто сидел освободитель русского раба за этим столом, где он, вероятно, подписывал святой указ об освобождении и работал над проектом конституции, уничтоженной бомбой террориста-убийцы.

И кто бы сказал, что достойный сын этой жертвы в двух шагах отсюда изнемогает под тяжелым грузом ответственности, отягченной угрызениями совести истинного христианина, преданного отца и благородного человека! Не Шамфор ли сказал когда-то: «Существуют две вещи, к которым следует привыкнуть под страхом сделать свою жизнь невыносимой: это разрушительное воздействие времени и людская несправедливость»?

Дворец Александра III

Верхний этаж был предназначен для детей. Все здесь обставлено с буржуазной простотой. Большие полотняные рамы закрывают кровати. На стенах — красивые гравюры на сюжеты добродеятельной морали, программа праздника, написанная по-французски: воспоминание о счастливых днях... Возвращаясь через большой балкон к главному входу, я замечаю географическую карту Крыма и план Ливадии с птичьего полета, выполненные Айвазовским.

Резиденция Александра Третьего, в которой он проживал, будучи еще великим наследным князем, была построена по соседству с Большим дворцом, описанным мною выше, но совсем в другом стиле. Архитектор, составивший план дворца, мебелировавший его, явно находился под влиянием очарования Бахчисарайского ханского дворца. На первый взгляд, снаружи — это довольно беспорядочное соединение балконов со столбиками; галерей, украшенных карнизами с выдающимися консолями, сложные изгибы которых выглядят очень живописно; фронтонов с тимпанами, изрезанными кружевами тонких и стройных, как ствол минарета, щипцов крыши. Но когда ближе рассматриваешь этот дворец, сразу замечаешь, что все это тонкое расписное деревянное покрытие чудесно сочетается с потоками зелени, со всех сторон обволакивающей здание. Особенно кокетливо выглядит сводчатый, покрытый кустарником центральный вход с балконом тонкой работы. Внутри убранство и, особенно, камины императорского кабинета скопированы с оригиналов Бахчисарайского дворца.

Все здесь выполнено в мавританском стиле, вплоть до мебелировки, в разумных пределах требований европейского комфорта.

Ливадийский парк

Следуя далее, я замечаю дворец-пристройку; еще дальше на высоте 360 метров над уровнем моря расположен небольшой дворец Эриклик, построенный по совету медиков императрицы Марии Александровны, и еще дальше — нескончаемые виноградники, простирающиеся от леса до самого моря.

Я возвращаюсь в Ялту в экипаже. Поднялся пронизывающий ледяной северный ветер. Безобразные облака загрязняют небо, в котором пролетают большие ялтинские орлы. «Царь умирает! Царь умирает!» — Слухи циркулируют по городу. На всех лицах читаются глубокая печаль и болезненная тревога.

21 октября/1 ноября. — Мертвенно-бледное солнце светит в трагическом небе. Иду узнать новости. Вымытые ливнем улицы почти пустынны; мрачные гудящие волны накатываются на Набережную, словно траурный салют. Колокольный звон похож на отпевание. «Царь умирает», — повторяют вокруг. Всех охватывает общая ежесекундная страшная тревога, длящаяся вплоть до того послеполуденного рокового часа, когда объявили: «Царь умер!..»

Примечания

1. Путешествие совершено в 1894 году.

2. Тяжелая болезнь императора Александра III.

3. Арнеуты — греческая милиция на службе у Екатерины II в 1779 году во время покорения Крыма.

4. Путеводитель для путешествующего по Крыму. Монтандон Г. стр. 152

5. Единственный истинный дворец Крыма, расположенный в 7 км. от Ливадии. Эта идеальная резиденция принадлежит потомкам князя Воронцова.