Глазами путешественников

На протяжении столетий через Судак и Судакскую долину пролегал путь многих «деловых» людей — купцов и дипломатов, как восточных, так и европейских. С туристской целью в эпоху средневековья никто не путешествовал. В ряду западноевропейских путешественников, оставивших описание Судака, первым стоит имя главы дипломатической миссии в Монголию фламандца Виллема Рубрука (Рубруквиса). О «городе, именуемом Солдайя», его расположении на перекрестке тогдашнего мира он писал: «[...] туда (в Солдайю. — Ред.) пристают все купцы, как едущие из Турции и желающие направиться в северные страны, так и едущие обратно из Русии и северных стран и желающие переправиться в Турцию. Одни привозят горностаев, белок и другие драгоценные меха; другие привозят ткани из хлопчатой бумаги, бумазею, шелковые материи и душистые коренья». Рубрук посетил Солдайю в 1253 г. Три с лишним столетия спустя судьба забродила сюда другого дипломата—Мартина Броневского, посланника польского короля Стефана Батория к крымскому хану Мухаммед-Гирею II. В книге Броневского, написанной в 1578 г. и изданной в Кельне в 1595-м, — первое обстоятельное описание города.

Не было недостатка и в путешественниках-коммерсантах. Однако поверять свои впечатления бумаге они, как правило, не считали нужным.

Со второй половины XVIII в. на смену купцам и дипломатам приходят исследователи. В 1793—1794 гг. академик Паллас составляет первое научное описание Судака и Судакской долины.

Вскоре судья и литератор П.И. Сумароков открыл, сам того не ведая, новую, не менее знаменательную страничку местной истории: именно с него в Судаке и в целом в Крыму начинается эпоха туризма. Путешествие Сумарокова, выражаясь современным языком, — первое по-настоящему туристское, т. е. чисто досужее. Это отразилось и в названии книги: «Досуги крымского судьи, или Второе путешествие в Тавриду».

В XIX и начале XX столетия в Судаке побывали и писали о нем многие известные ученые, литераторы, художники. Особого упоминания заслуживают государственный деятель и переводчик древних авторов И.М. Муравьев-Апостол¹, академик П.И. Кеппен, историк и публицист М.П. Погодин и писатель Евгений Марков. Оставленные ими свидетельства — ценный материал в руках исследователя.

Предлагаем вниманию читателей выдержки из сочинений XVI—XIX вв., позволяющие зримо представить себе, какими были некогда крепость и поселение при ней, как постепенно, под неумолимым воздействием времени менялся их облик.

Мартин Броневский. Описание Крыма (Tartariae descriptio). Перевод с латинского И.Г. Шершеневича. Записки Одесского общества истории и древностей, т. VI, 1867, с. 346—347.

Сидагиос, три замка и город

Сидагиос, город с крепостью, так называемый греками; генуэзцами же называемый Судак, вовсе неизвестен татарам. Он построен греками, или генуэзцами, на высокой горе, утесистой и широкой, возвышающейся скалою недалеко от моря; имеет три крепости или замка: верхнюю, среднюю и нижнюю, окруженные стеною и башнями. В нем множество греческих церквей, несколько часовен, еще уцелевших, но по большей части лежащих обломками среди развалин. Гордые, несогласные и мятежные греки, побежденные генуэзцами, лишились этого города. Там видны следы владычества генуэзцев гораздо явственнее нежели греков. Что этот город был весьма значителен, как видно из развалин, об этом говорят сами греки, которых там осталось немного. Они утверждают, что греки дошли наконец до такой вражды междоусобной, что семейства, наиболее страдавшие от этих смут, не хотели даже присутствовать и участвовать в публичных богослужениях. Отсюда произошло такое множество церквей, что, по словам христиан, число их доходило до нескольких сот. В нижней крепости видны три большие католические церкви, дома, стены, ворота и красивые башни, украшенные узорами и гербами генуэзскими. От митрополита греческого, мужа почтенного и честного, который с греческих островов прибыл для осмотра церквей, я узнал, что когда турки осаждали этот город с моря многочисленным войском, генуэзцы храбро сражались и сильно защищали его; но когда уже не могли более переносить голода и выдерживать беспрерывную осаду столь сильного войска, тогда несколько сот, или, как он уверял, почти тысяча отборных воинов, затворившись в большой церкви, которая и до сих пор еще цела, и несколько дней храбро защищаясь в нижней крепости, в которую турки ворвались, одержали над ними славную победу; но, наконец, побежденные числом неприятеля, в храме том все погибли. Турки заложили камнем двери и окна церкви; а трупы убитых и теперь еще лежат без погребения. Какой-то турок из Кафы, по имени Сенияк, постоянно там живущий, запретил мне входить в эту церковь.

П.С. Паллас. Путешествие по Крыму в 1793 и 1794 годах. Перевод с немецкого М. С[лавич]. Записки Одесского общества истории и древностей, т. XII, 1881, с. 196—198.

Древняя генуэзская крепость Солдайя, которая получила свое название от названия долины, стоит на площадке продолговатой и голой скалы, которая отлого спускается к северу и возвышается со стороны моря, где отвесная крутизна ее более значительна. Края скалы окружены высокой, очень толстой стеной, с десятью башнями — круглою и четырехугольными; стена прекращается на краю отвесного утеса над морем; но и здесь, однако, находится стена, которая примыкает к сторожевой башне, ца самой вершине утеса, где лежат трубы для стока дождевой воды, проведенные отсюда в нижнюю часть крепости в большие и глубокие цистерны, построенные на сводах. Крепость имеет только один вход, с северо-западной стороны; он защищен высокими башнями и наружными укреплениями. Башни и стены, часть которых разрушена, были покрыты надписями, высеченными на камне красивыми готическими буквами; многие из них были отсюда вывезены, но некоторые сохранились, так же как и барельефы, между которыми находится барельеф с изображением святого Георгия. [...] Во время моего первого путешествия по Крыму существовало еще большое число зданий готического стиля и изящной архитектуры; но потом они были разрушены, с того целью, чтобы матерьял от них употребить на постройку казарм, которые и были сооружены внутри самой крепостной стены. Уцелели только, на восточной отлогости горы, большое куполообразное здание кафедрального собора, а также башни и стены крепости. У подошвы горы, на западной стороне, лежала прежде татарская деревня с мечетью, но многие из ее жителей выселились из нее при покорении Крыма; остальные же, после постройки казарм, должны были также перейти в другое место. В глубоком ущелье, на запад от Солдайи, представляется замечательного одна только отдельно стоящая скала, с иссеченной внизу ее пещерой, которая открыта на восток, и с построенною на ней греческою церковью, подле высокой башни.

Павел Сумароков. Досуги крымского судьи, или Второе путешествие в Тавриду, ч. II, СПб, 1805, с. 230—235. (В тексте сохранены некоторые особенности орфографии того времени.)

Развалины Судажской крепости

Воздымающаяся в версте отсюда высокая гора, с уродливыми на ней развалинами Судажской крепости, призывает мое любопытство, и мы туда отправляемся верьхами [...]. Ныне здесь, за исключением казарм, нет никакого строения, а кроме двух рот солдат, других обитателей, и Судак сохраняет еще именитые свои разрушения для единого только о себе воспоминания.

Опасное восхождение

Представшая нам острая громада открыла на себе три яруса торчащих частей от каменных укреплений, которые [...] суть произведения генуэзцев. Первой обходил при начале возвышения, второй тянулся по полугоре, третей еще выше был устроен, а над ними господствовала башня, воздвигнутая на самой остроконечности горы. Мы поглядывали на ето не равнодушно, поверяли свои силы; но как нельзя оставить того без внимания, то я с увечьем, равно извихленными от верховой езды ногами, и пустился преодолевать неприступность. У нижней стены находится уцелевшая от древности церковь, с изглаженными или попорченными при входе надписями, которая обращена в полковую. Оттуда началась крутизна, и пыл солнца осудил нас на мучение. Мы останавливались, отдыхали, обтирали платками лица и продолжали карабканье. У второй стены мы к удивлению приметили закладенные глиняные трубы, соединявшиеся с существовавшим неподалеку от них хранилищем дождевой воды. Ето, говорил я, одним древним только пристойно производить такие чудеса! Потом, что шаг вперед, то утесистее восхождение, и мы шли уже не прямо, а лепились сбоку подле стены, навислой к морю. Пройдя вторую стену, два мои товарища сколько от усталости, столько и страха далее продолжать шествия не согласились. Правда, что переход весьма опасен, обнаженной дикого камня холм кажет по стоячей высоте вместо стези одне пробитые от ходьбы ямины. — Грек впереди тащил меня за руку, татарин сзади поддерживал за другую, и стоило только разорваться соединению с вожаком, или кому оступиться, чтоб низвергнуться с великой высоты к морю. Наконец храбрость моя окончала осаду хребту, и мы там. О ужасное исполнение! Мысль дивится успеху и взор робеет от представляющихся предметов. Башня пребывает поврежденною; в ней два окна, и две арки из белого камня, которые, будучи укреплены при их пресечении одним пропущенным сквозь их камнем, составляют висящий и неимоверного искусства свод [...]. Я, пропусти в окно мою голову, взирал с трепетом на обтекающее море, на лепящуюся над оным башню, которая занимала все пространство остроконечности горы, на дерзновенные работы и на мое отделение от поверхности земной. Я не верил глазам и удивлялся моему вознесению. Что почувствовала бы мать, любовница, приметя сына или любовника, мелькающего под облаками? Читатель сам от единого воображения содрогнется. Сего-то рода были предприятия отдаленных веков, и сии-то избирались тогда средства к охранению себя, когда тайна огнестрельных орудий еще не удовлетворила злобе человеческой. Спускаясь к долу, удовольствие при сокращении хода возрастало, и я, торжествующий моим страданием, нашел товарищей спокойно расхаживающих на низу по крепости. Мы вышли потом из оной, где видели близ ея стен древнюю церковь, превращенную в кузницу, другую с приметными еще ликами святых, и разрушения на немалом пространстве доказывают прежнюю славу Судака.

И.М. Муравьев-Апостол. Путешествие по Тавриде в 1820 годе. СПб, 1823, с. 200—202. (Отрывок из «Письма XVIII»).

Я начал в Судаке осмотр мой с места, где было второе по Каффе поселение в Тавриде купцов республиканцев. Город Солдайя лежал на восточном боку гор, окружающих узкую Судацкую долину [...]. Ключ прекрасной воды, текущий в мраморный бассейн, показывает место, где был некогда въезд в город, а теперь на пустырь, по коему рассеяны кое-где хижины немецких поселенцев. На сем пространном раскате, на коем Паллас видел множество зданий приятной готической архитектуры, при нем уже употребляемых на построение казарм, я ничего не нашел кроме церкви; и в ту не мог попасть, потому что ключарь оной случился в отсутствии. Оставалося мне посмотреть на башню и стены крепости. Две трети горы, хотя трудно, но можно проехать верхом, далее нет возможности, и я принужден был кое-как вскарабкаться по высеченной в камне вдоль стены лестнице до угольной башни, на самом верху горы стоящей. У основания оной представляется величественное и вместе ужасное зрелище. Генуэзцы как будто искали производить в потомстве удивление к дерзости каменщиков своих: иначе я не постигаю, для чего бы на месте неприступном построить башню так, что наружная оной стена стоит по отвесу с стремниною скалы. Таковы балаклавская и солдайская башни; от сей последней вид на море удивительный; южный берег открывается верст на сто пространства и на конце синеет мыс Аю [...]. Это величественно; а что ужасно, так это край скалы, висящий над пропастью. Если взглянуть вниз, то в страшной глубине видно только море под ногами; нет предметов, на которых бы взор мог отдохнуть; и как глаз измеряет одну только бездну, то горе тому, у кого легко кружится голова!.. Кроме сей четвероугольной башни, осталися еще развалины десятка других круглых и четвероугольных со стенами между ими, служившими для защиты крепости от моря, с той стороны скалы, с коей полагали возможность приступа. На сих стенах и башнях находилося множество гербов и надписей [...]; я заметил только две надписи и о тех, по незнанию моему готических букв, ничего тебе не скажу. Остается мне только заметить глиняные трубы, лежащие в стене, под которою я шел на гору. Паллас полагает, что они служили для проводу воды из дождевых колодцев в крепости находившихся. Но для чего бы спускать воду дождевую вниз, где изобилие ключей и следственно хорошей воды. Я скорее думаю, что эти трубы принадлежали какой-нибудь идравлической махине (гидравлической машине. — Ред.), служившей для подъема воды в крепость.

Петр Кеппен. Крымский сборник. О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических. СПб, 1837, с. 200—202.

Сколь ни славен был некогда Судак², однако же нет сомнения, что Броневского известие о числе его церквей, которое якобы простиралось до нескольких сотень (aliquot centena), весьма преувеличено. Церкви эти, впрочем, судя по уцелевшим остаткам их, были весьма малы; но при них иногда находились жилища духовных лиц. Так, напр., Рубруквис, во время своего пребывания в Суда́ке, помещался в зданиях при епископском храме.

Ныне Суда́к не город, но, так же как и во времена Броневского, пространный сад, усеянный многочисленными домиками разных владельцев, которые проводят здесь осень.

Самая крепость, или лучше сказать развалины оной, со времени присоединения Крыма к России, не раз уже были срисованы и изданы, а иссеченные на камнях надписи изданы Одериком и Векселем. Из башень уцелела верхняя, которой татары дают название Кыз-Кулле́ (девичья башня) и другая, именуемая Катара́-Кулле́³. Название этой последней, кажется, скорее можно произвести от ново-греческого Kathará (чистый, опрятный), нежели от Katára⁴ (проклятие): ибо, невзирая на свойство татарского языка полагать ударение на последнем слоге слов, бо́льшая часть первобытно греческих и иноязычных названий мест, как уже замечено выше, осталось в Крыму при своих ударениях (напр., Алу́шта, Шу́ма, Ялта, Фо́рос, Ла́спи и пр.). Сверх того в крепости уцелел храм, из коего однакоже все имущество перенесено в новую, посреди долины построенную, большую греко-российскую церковь Покрова Пресвятыя богородицы⁵. Достопримечательно еще водохранилище, к которому вели глиняные трубы. Следы водопроводов (?) приметны и внутри стены, идущей к самой верхней башне.

Остается заметить, что в конце минувшего века Судацкая крепость называлась Кирилловскою, как явствует из бумаг обер-комендантской канцелярии той крепости 1795 и 1796 годов, которые я имел случай видеть в Суда́ке в 1827 году.

Дабы дать понятие о судацких надписях, иссеченных на камне, и доныне еще отчасти находящихся в стенах, я представляю здесь в уменьшенном виде список с одного такого памятника, долгом считая заметить, что на поле, где поставлена буква А (в правом нижнем углу надписи. — Ред.), иссечен лев, обращенный лицем влево. Нижняя же половина этой лицевой стороны камня представляет три герба, именно: посредине герб Генуэзской республики (красный крест в серебряном поле); с левой стороны герб дожа фамилии Адорно, а с правой герб консульский; сверх того по сторонам круги, внутри коих по два целующихся голубя. Камень с этою врезанною надписью находится в Суда́ке, при входе во внутренность крепости, на стене правой привратной башни.

М. Погодин. Феодосия и Судак. Записки Одесского общества истории и древностей, т. VIII, 1872, с. 302.

Крепость в Судаке, куда я также ездил для прогулки, находится в лучшем виде (нежели феодосийская. — Ред.), вероятно по причине отдаления ее от жилья, но все-таки имеет нужду в поддержке и обережении. Я был восхищен ею и думаю, что во всей Европе нет развалин живописнее этих: никакие рейнские замки не сравнятся с ними.

[...] Вид с высоты на море, горы, селения и долину — великолепный. Казенное управление собиралось когда-то продавать этот участок, «как бесплодную скалу», но по ходатайству одесского Общества [...] предоставлены развалины историческому Обществу; земство взимает с «бесплодной скалы до 15 десятин» 65 к. налогу! Сердце не нарадуется, как сохраняется у нас казенный государственный интерес, когда дело идет о копейках и денежках! Ах, если б миллионы береглись с такой же заботливостию!..

Евгений Марков. Очерки Крыма. Картины крымской жизни, истории и природы. Изд. 3-е, СПб — М., 1902, с. 248 — 255. (В изд. 1-м, 1872 г., приводимый ниже текст без изменений.)

Долина Судака — широкая, роскошная, усыпанная белыми домиками, тополями и виноградниками, осененная с разных сторон самыми живописными горами. Изобилие и тихая простота жизни глядят отовсюду. Красота Судака напоминает красоту Алушты, но она обозревается лучше, свободнее, сама панорама обширнее, а живописная скала с обширными своими развалинами делает вид оригинальным, несравнимым ни с чем другим.

Вечер уже начинал золотить вершины скал. Станционный смотритель вызвался быть нашим провожатым, и мы все, с детьми и дамами, отправились к морю. Теперь на месте старого Судака, бок-о-бок с крепостною стеною, немного в стороне от Судацкой долины и немного выше ее, находится немецкая колония. [...]

Подниматься в крепость нужно обходом и входить в нее как раз при начале колонии. Там стоят две входные башни, хорошо сохранившие не только каменную кладку, но даже наружную.

[...] Части стены, идущие в восточном и южном направлении, сохранились достаточно. Во многих местах еще заметны зубцы и остатки бревен, поддерживавших деревянные мостки, на которых стояли обыкновенно защитники стен. Везде заметны низко помещенные амбразуры, снаружи чрезвычайно узкие, снутри широкие, с отлично выведенными сводами. Стены кладены из чрезвычайно крепкого и разнородного камня на извести, перемешанной с битою черепицею, что сообщало им значительную крепость.

Из шести башен, помещенных в стене, шедшей на восток, от первой осталось только нижнее основание, другая треснула пополам с вершины до фундамента и грозит скорым падением. Остальные еще с зубцами и окнами. Стена западная наиболее пострадала, по соседству с колониею. При повороте стены на юг, на половине высоты скалы, вместо одинокой башни, стоит целый замок, в котором можно различить маленький внутренний двор, три угловые башни и сравнительно просторные помещения.

Чичероне⁶ наш уверял, что это был дворец греческой царицы Феодоры, легенды о которой живут доселе в памяти народа и которой принадлежали в XIV столетии Судак, Алустон, Кастель и весь берег между Судаком и Аюдагом. В мнимом дворце Феодоры достойно любопытства огромное подземное водохранилище со сводами, куда была проведена вода трубами, сквозь крепостные стены из вершины соседних лесных гор. Из комнаты дворца опускается в это водохранилище круглый колодезь. Во дворце видна еще печь с трубою, напоминающая татарские камины, углубление для помещения вещей, ниша как бы для образницы и другие следы домашнего быта. Из двух угловых башен заметны потайные выходы, один к морю, другой внутрь крепости. [...]

По мере приближения к вершине скалы и к юго-западу, стена представляет все больше развалин, наконец является совсем рассыпавшеюся, почти сровненною с почвой. Недалеко от замка, внутри крепости сохранились весьма хорошо развалины церкви, имеющей форму мечети. Это строение не очень большое, но изящной архитектуры, с совершенно круглым сводом. Портики этого здания исполнены особенного вкуса и окна украшены каменною резьбою. Кеппен, Паллас, Броневский считают это здание за христианскую церковь. [...]

Действительно, и архитектура, и каменная резьба, и изображение св. Георгия, замеченное мною в углу оконного украшения, — все заставляет думать, что первоначально это был христианский храм.

Но нельзя ни минуты сомневаться, что этот храм был обращен впоследствии в мечеть. Снаружи видно, как с южной стороны приделан к зданию характерный магометанский альков, заменяющий наш алтарь. Изнутри этот альков и помещением своим и отделкой до такой степени напоминает обычные альковы мечетей, что не остается никакого сомнения; наконец, при входе справа, совершенно почти цел узенький, круглый минарет со следами вьющейся лесенки для муэдзина.

[...] Кроме мечети, заметны внутри крепости: засыпанный колодезь, погреба, какая-то уединенная небольшая башня у подошвы верхней скалы и многое множество каменных куч, указывающих на место когда-то стоявших здесь строений. Развалины длинных и обширных домов с стоящими еще стенами не принадлежат древности. Это развалины казарм русских войск, стоявших в Судаке гарнизоном, по присоединении Крыма. [...]

На устройство казарм расхищены были все остатки древностей, а солдаты и потом жители разбирали и перекапывали все остальное, добиваясь кубышек и кладов. [...]

Подниматься вверх на пирамидальную вершину скалы над морским обрывом не всякому покажется приятным. Само посещение замка (Катара-Кулле) для неопытных представляет некоторые трудности и заставляет сердце биться сильнее обычного. Из нашей компании только двое полезли за проводником на эти скалы. Береговой ветер, неизбежно поднимающийся после заката солнца, дул довольно сильно на высоте и, казалось, срывал нас в море.

Оголенный скат утеса, при последнем повороте к верхней башне, может нервному человеку причинить головокружение, особенно когда он взглянет вниз направо и неожиданно увидит в глубине, прямо под собою колышащуюся бездну вод, которые до того места сопровождали его слева и несколько поодаль. От этого места приходится карабкаться вверх через высокие и неровные пороги торчащих камней. Пик скалы венчается другим замком, несколько меньшего размера. Татары называют его Кыз-Куле — «башня девы». [...]

Предание говорит, что этот верхний замок был любимым жилищем легендарной царицы инокини Феодоры, которой девственный и вместе мужественный образ вообще связан в народной легенде с недоступными вершинами Судака, Кастели, Аю-Дага. Проводник наш с уверенностью показывал нам даже тропу, по которой царица, не ведавшая страха, ходила сюда наверх и спускалась к морю. Он уверял, что она засела в верхнем замке, когда генуэзцы взяли крепость и нижний замок, и билась здесь до последней возможности! По его мнению, она даже и погибла здесь, и я бы охотно поверил этому поэтическому рассказу, если бы не прочел гораздо прежде легенды о царице Феодоре. Оттуда я узнал, что смелая царица спаслась из Судака в древний свой любимый замок Кастель, на скале еще более высокой, еще менее доступной, и погибла там от измены своего брата, после кровопролитной и долгой осады.

В Кыз-Кулле почти те же остатки, что и в Катара-Кулле, кроме остатков живописи, которые доказывают, что одна половина замка была прежде часовнею или молельнею. Проводник наш был положительно этого мнения. В другой половине сводистая цистерна в скале, следы печи и жилья, — ничего более. Ясно, что это был центральный склад крепости, цитадель в цитадели, последнее убежище осажденных.

[...] Из устава генуэзских колоний можно видеть, что в Судаке было две крепости или замка: св. Креста и св. Ильи; сверх того и сам город был окружен стеною. Вероятно, крепостью святого Креста назывался верхний замок, мнимый дворец Феодоры — крепостью св. Ильи, а нижнюю крепость составляла городская стена с башнями, обведенными рвом, следы которого еще очень заметны, и через который, против входных башен, был перекинут подъемный мост.

Еще недавно остатки древнего Сурожа были гораздо многочисленнее и интереснее. Паллас рассказывает, что в первое его путешествие (1793) он еще видел внутри крепости множество зданий готического стиля, изящной архитектуры [...]. Тот же автор говорит, что с западной стороны судацкой скалы, без сомнения, там, где теперь немецкая колония, было при нем татарское селение с мечетью [...].

Так быстро стирает история свои собственные следы.

Примечания

1. Отец трех декабристов — Сергея, Ипполита и Матвея Муравьевых-Апостолов.

2. Ударения в географических названиях везде проставлены автором.

3. Иначе — Консульская.

4. У автора оба слова даны греческими буквами, которые по техническим причинам переведены здесь в латиницу.

5. Церковь сохранилась доныне и является самым ранним русским памятником в Судаке.

6. Проводник (итал.).