Сосновая роща

Помимо чайного домика в Орлином залете, который Юсуповы подарили Ирине Романовой после ее обручения с Феликсом, Ирина Александровна от своего отца получила еще одну земельную собственность в Крыму, так называемую «Сосновую рощу», которая являлась частью Ай-Тодорского имения великого князя Александра Михайловича. Как Ирине, так и Феликсу подарок очень понравился: «Великий князь Александр Михайлович подарил дочери сосновый лесок на скале над морем. Место красивейшее. В 1915 г. мы построили в соснах домик, беленный известью, с черепичной внутри и снаружи зеленой крышею. Домик стоял на склоне, так что был кособок и асимметричен. У входа — цветочный газон. В дверях несколько ступенек вниз — и вы на галерее. С галереи, еще вниз — холл-прихожая. Холл выходил на террасу с уступами, с бассейном посреди. Вкруг бассейна — колоннада, вся, как и сам коттедж, в розах и глициниях. На той стороне — лесенка в воду. В доме неровность уровня мы обыграли причудливыми лесенками, площадками, балкончиками и т. д. Мебель — дубовая, напоминает английский деревенский дом. На креслах и стульях — кретоновые подушки, на полу циновки вместо ковров».

Но Зинаида Николаевна совсем не радовалась постройке этого дома. Осенью 1915 г. княгиня получила письмо от архитектора Краснова с фотографиями прекрасного дома, построенного на земле, подаренной к свадьбе Ирине Александровне. Но вопреки ожиданиям архитектора, княгиня не обрадовалась, а, напротив, расстроилась. «Письмо Краснова я не решилась показать Папа, т.к. для него будет то новым разочарованием, а у него их за последнее время, слава Богу, достаточно. Меня это письмо нисколько не удивило. Я знала заранее, что раз этот кусок земли отдан Ирине, то Вы на нем поселитесь и забросите совершенно Кореиз. Я это прекрасно понимала и продолжаю понимать. Все иначе и быть не могло. Оттого я так боялась этого подарка и так надеялась, что его отберут обратно! Все эти чайные домики — один только предлог и больше ничего. Я заранее предвидела то, что теперь осуществляется, и не верила нисколько твоим словам! Но для Папа вопрос совершенно другой, и для него будет такое горе сознавать, что его милый Кореиз, куда он вложил столько нужного и ненужного, но, во всяком случае, столько желания добра и красоты, будет забыт, что все это будет заброшено и жизнь там уже продолжаться не будет, что я не решаюсь ему сказать теперь, пусть это сделается понемногу, само собой, неумолимой силой судьбы, против которой идти нельзя! <...> Итак, скажи Краснову, что его письмо до Папа не дошло. Что касается новой сотни тысяч, которую он просит для пристройки, то сейчас немыслимо и думать об этом. В такое время, где происходит черт знает что в России, где все стоит в имениях, где у тебя, здесь в доме безумный ремонт, который требует столько денег, дороговизна довела наш лазарет до 15 тысяч в месяц, нет сил идти дальше в этом смысле, и, право, думать об этих фантазиях теперь прямо грешно!» (02.10.1915)

Феликс Юсупов впоследствии с грустью вспоминал: «Построить дом построили, а жить не жили: помешали известные бурные события. И только в начале лета 1918 г., в краткий миг всеобщей эйфории, мы устраивали здесь пикники. С продовольствием было туго, съестное приносил каждый с собой. Зато вино лилось рекой: виноградники в Крыму были у всех. И веселились напропалую. Были молоды и жаждали жить вопреки испытаниям прошлым и будущим.

Накануне одной из таких вот увеселительных прогулок разнесся слух, что царь и семья его убиты. Но столько тогда рассказывалось всяких небылиц, что мы перестали им верить. Не поверили и этому, и веселье наше не отменили. Несколько дней спустя слух и в самом деле опровергли. Напечатали даже письмо офицера, якобы спасшего государево семейство. Увы! Вскоре стала известна правда. Но и тут императрица Мария Федоровна верить отказывалась. До последних своих дней она надеялась увидеть сына».

С весны 1918 года жизнь в «Сосновой роще», наконец-то, оживляется. Сюда переселяется друг Феликса Юсупова скульптор Глеб Дерюжинский:

«Когда наступила весна, Феликс поселил меня на своей вилле «Сосновая роща», почти уже отделанной и стоявшей на самом берегу. Вилла граничила с одной стороны с Ай-Тодором, а с другой — с Дюльбером, находившимися близко к нижней дороге, ведущей в Ялту».

Вслед за Дерюжинским сюда приезжают погостить художники из Ялты, в том числе известный петербургский художник Сергей Судейкин. Возникает даже идея расписать виллу внутри.

Сохранились записи Судейкина, связанные с этим неосуществленным проектом:

«Дом в Сосновой Роще

«Простота неотделима от подлинной красоты» (Motto <девиз>).

Быстрый переезд и холодный день замедлил впечатление, и теперь, вспоминая виденное, хочется проверить мелькнувшие мысли.

Что может быть прелестнее, как постройка дома, связанного с пейзажем. Много примеров в истории архитектуры можно привести, как возникали загородные дома, виллы в Vicencae <Виченце>, построенные гениальным Палладием в содружестве с Паоло Веронезом, где вся работа архитектора и живописца сливалась в один стройный аккорд, характеризующий нравы и потребности патрициев, их вкусы, и оставившие неизгладимый след в истории мировой культуры. А раньше целые города возникали только для того, чтобы охарактеризовать Неаполитанский залив, отразиться великолепным силуэтом на лазурности моря, вызвать зависть в горах и потонуть в извержениях лавы. Конечно, этот пример эстетически связан с пейзажем, нераздельно, как существовавший на фоне лазурного залива, так и застывший в потоках лавы. Нам не дано так цельно мечтать, как мечтали древние художники. Бедность эстетической философии так очевидна в России. У нас не мог бы возникнуть даже Psayreut <Псоро>, а потому так беспощадно и характеризует нас эстетическая неразвитость нашего народа. Но, казалось бы, в Сосновой Роще можно почувствовать здоровый, иглистый запах простой деревенской эстетики. Может быть, несколько подчеркнуто англизированный сухостью, но уже приятный тем, что простой.

Все переходы в доме, напоминающие античное, так естественно вяжутся с пейзажем моря и берегов, говорящих о Тавриде, об античной. Вся британская эстетика есть только часть эллинской культуры, а потому так называемый английский модерн, когда он не изломан и может нравиться, всегда напоминает античную простоту форм.

1. Если Вы думаете еще больше связать внешность Вашего летнего дома с пейзажем, то с сосновой рощей вязалась бы лавровая аллея, насаженная вокруг пропилеи дома с одной стороны, что отбрасывало бы тень в водоемы.

2. При беглом осмотре комнат я вынес некоторое отсутствие колорита, подчеркнутая простота мне кажется весьма привлекательной, но сухость замысла в расцветке комнат и несколько одинаковой раскраски и облицовки на меня действуют утомительно и напоминают мне не простоту вкуса, а скорей обычность англизированной эстетики, стремящейся только к корректной простоте и бедности воображения. Мне очень нравится целое поле фиалок по склонам горы у дома. Господь Бог так колоритно будет освещать эту однообразную красоту и замысел человека сделается многоцветным и радостным. Иное дело внутри дома. Монотонность и повторение в цветах, столь свойственные мюнхенскому вкусу и английской эстетике, должны нарушиться естественной деревенской любовью к более сильной, живой окраске, которая составляет необходимость каждой комнаты, ибо цельность всегда будет нарушаться излишними мелочами и пестротой (хотя бы и однотонной) мебели, а потому каждая комната должна обладать своей колористической гаммой, будь то в однотонно раскрашенных стенах, в большом живописном сельском панно-гобелене, и это одно пятно даст всей комнате субъективную прелесть, а нескучную однотонность, корректность белых стен, хотя бы и в сельском доме.

Мне понравилась фаянсовая посуда на камине. Она хорошо характеризует сельскость дома, и как легко нарушить это неподходящими картинами или их отсутствием. Мне кажется, здесь должны были бы висеть какие-нибудь два или три натюрморта, изображающие упрощенные букеты полевых цветов, и натюрморты с фаянсовыми сельскими фигурками, сделанными в упрощенной крупной и колоритной манере. Тогда не нужна была бы перекраска <1 нрзб.> одноцветного больничного характера. Эти пейзажи свяжутся с зелеными ставнями дома и свяжутся со стоящими в вазах свежими букетами, которые наполнят как бы гобеленовым отображением реальных цветов (рефлексы от только что виденного в природе). Я их считаю очень удачными. Мне нравится коробочный стиль маленьких спален. Относительно библиотеки, этой «мансарды на quai Voltaire <набережной Вольтера>», то ее можно оставить или белой, или выкрасить в блеклый цвет выгоревшей слоновой кости или цвета моли.

Проект студии мной понимается так: это та комната, которая нарушает однообразную гигиену очаровательной сельской жизни, которая нарушает отдых, дошедший до пресыщения, в этой комнате небо в верхнем окне должно казаться синее, чем в природе (так как оранжевый цвет вызывает это), луна ярче, чем в натуре, так как она светит в длинное окно. И замысел о маскараде с античными масляными лампами, повешенными в пропилеях винограда и глициний, освещающими маскарадные фигуры Диониса в костюме Ватто, Аладина с венецианской кружевной маской, Нарцисса в треуголке и бауте, юного эфеба в фижмах и другие очаровательные маскарадные вымыслы, вся эта пестрота, выражающая какую-нибудь одну музыкальную пьесу или разыгранный балет со словами времен Vestris <Вестриса> и Камарго, весь милый вздор сельской пасторали, написанной нашим русским Verlaine'ом <Верленом> Кузминым, античный-восточный-крепостной быт, весь милый вздор веселья, может быть задуман только в комнате, в которую попадаешь через философию живой мудрости (да, эта комната рисуется мне очень ясно). Какие боги, какие пенаты вызовут к жизни сельских затворников. Рука скульптора и кисть живописца должны создать богов мансарды, которым суждено разбудить дремлющего Диониса для того, чтобы он надел одну из своих масок спящего в тишине сельских гор Силена. К музыке, к этому вызовут только домашние пенаты мансарды. Все должно быть приготовлено пробуждением веселых богов. Бра с масками, оранжевый цвет для неба, диваны для <не закон.>

Проект стены, где камин. Вся стена представляет написанный театральный занавес, написанный очень упрощенно над камином. Фигура Арлекина, слегка приоткрывшая занавес, в узкий просвет видно небо, по углам две маски — разные фигуры, майоликовые или живописные, характеризующие дружбу и ревность.

Относительно маленькой комнаты, жизнь в которой особенно поймется во время маскарада или оживленья на нижних террасах. Я предлагаю изобразить живописание Faublas'а <Фабласа>, или миф о Нарциссе, или 1001 ночь, избранные сказки Шехеразады, или легенды Боккачио — все это миниатюрные акварели или же такой фигурной, декоративной живописи, которая лезет на вас».

Но так же, как и для Красновских предложений, для этого проекта не было будущего. В 1918 году «думать об этих фантазиях» было еще более грешно, чем в 1915 году.