Хаджи-Мурат и М.С. Воронцов

Среди сподвижников Шамиля было немало ярких, незаурядных личностей.

В 1851 г. после двенадцати лет непрерывных подвигов на сторону русских перешел один из лучших наибов Имама Шамиля — Хаджи-Мурат. Хаджи-Мурат получил приказ Шамиля отправиться в Каитах и Табасарань с группой лучших мюридов (примерно 600 человек) для насаждения среди местных жителей учения мюридизма и организации отрядов для нападения на окрестности Дербента, а также с целью нарушить сообщение с Темир-Хан-Шурой.

По замыслу Шамиля успех этой экспедиции мог поднять восстания против русских в Кюринском ханстве, Акуше, Казикумыхе.

Хаджи-Мурат стремительно вторгся в Каитах и Табасарань, возмутил местных жителей против нашего отряда. Но закрепить свой успех Хаджи-Мурату не удалось — население, отвыкшее от военных действий, не довело сопротивления до крайних пределов. Разбитый в двух сражениях с русскими Хаджи-Мурат бежал в горы, потерял в пути немало людей и лошадей.

Сакля Шамиля в Гунибе. И.Н. Банковский

Шамиль обвинил Хаджи-Мурата в робости и отрешил от должности Аварского наиба. После нескольких месяцев опалы Хаджи-Мурат решил бежать к русским.

В 20-х числах ноября он дал знать в крепость Воздвиженскую, что желает сдаться, если ему обещают сохранить жизнь. Командир расположенного в Воздвиженской егерского полка флигель-адъютант полковник князь С.М. Воронцов (сын наместника) вышел с несколькими ротами из крепости к просеке Гойтинского леса и, приняв знаменитого героя Кавказской войны, отправил его в крепость Грозную, а оттуда в Тифлис.

Хаджи-Мурат прибыл в Тифлис 8 декабря 1851 г. На другой день он познакомился с М.С. Воронцовым, и в течение примерно девяти дней они беседовали о будущей жизни Хаджи-Мурата и судьбе его семейства, оставшегося в руках Шамиля. Неизвестность о дорогих ему людях лишила Хаджи-Мурата сна, он почти ничего не ел, постоянно молился и только просил разрешения покататься верхом с несколькими казаками.

Знак отличия Шамиля

Каждый день он приходил к Воронцову, чтобы узнать, не имеет ли тот сведений о его семье, и с просьбами обменять всех пленных, которые находятся у русских, на членов его семьи (включая определенную денежную сумму). Хаджи-Мурат повторял наместнику:

«Спасите мое семейство и потом дайте мне возможность услужить вам (лучше всего на лезгинской линии, по его мнению) и, если по истечении месяца я не окажу вам большой услуги, накажите меня, как сочтете нужным».

Воронцов считал, что семья Хаджи-Мурата должна находиться у русских, и решил сделать все возможное для сбора на наших границах пленных, так как не имел права дать ему денег для выкупа.

На Воронцове лежала большая ответственность. С одной стороны, он не мог полностью доверять Хаджи-Мурату, в то же время его арест вызвал бы негативную реакцию сочувствующего русским местного населения.

«В службе и в таких запутанных делах трудно — чтобы не сказать невозможно, — идти по одной прямой дороге, не рискуя ошибиться и не принимая на себя ответственности. Но раз что дорога кажется прямою, надо идти по ней, будь что будь», —

писал Воронцов в одном из писем к А.И. Чернышеву (20 декабря 1851 г.).

Михаил Семенович Воронцов делал все от него зависящее, чтобы освободить семью Хаджи-Мурата. Он считал его лучшим воином Шамиля, человеком, не знающим страха, обладающим в то же время природной хитростью, в совершенстве знающим Дагестан.

Посещение Шамилем Императорской Публичной библиотеки

Хаджи-Мурат жил у Воронцова и получал от него примерно пять полуимпериалов в день. За четыре месяца Хаджи-Мурат скопил порядочную сумму денег, которыми, вероятно, хотел умилостивить Имама по возвращении в горы.

Один из современников, хорошо знавший Хаджи-Мурата, свидетельствовал о нем:

«Сказать, что это был храбрец и удалец из самых храбрейших и удалых горцев, — значит еще ничего не сказать для его характеристики: бесстрашие Хаджи-Мурата было поразительно даже на Кавказе. Но его отличие было не в этом только свойстве: он был вполне необыкновенный вождь кавалерии, находчивый, предусмотрительный, решительный в атаке, неуловимый в отступлении».

Современники считали, что Хаджи-Мурат мог достигнуть высоких званий в армии любой европейской страны.

В 1852 г. Хаджи-Мурат с несколькими товарищами бежал от русских. Через несколько часов он был окружен карабахскою, нухинскою милицией и отрядом лезгин. «Хаджи-Мурат умер отчаянным храбрецом, каковым и жил, оставив своих лошадей, он спрятался в какую-то яму, которую укреплял с товарищами, копая землю руками, он отвечал ругательствами на предложение сдаться, на его глазах умерли двое его товарищей, и он сам, раненный четырьмя пулями, слабый и истекающий кровью, в отчаянии бросился на атакующих, и тут-то его покончили», — сообщал в одном из писем в Петербург М.С. Воронцов (25 апреля 1852 г.).

История Хаджи-Мурата получила мировую известность благодаря одноименной повести Л.Н. Толстого. Финальный этап жизни Хаджи-Мурата проходил где-то недалеко от места службы молодого писателя на Кавказе. В одном из вариантов повести Толстой писал:

«Людям, не бывшим на Кавказе во время нашей войны с Шамилем, трудно себе представить то значение, которое имел в это время Хаджи-Мурат в глазах всех кавказцев».

Для Толстого личность Хаджи-Мурата — духовный символ отважных горских народов.

Многое изменилось в крае после Воронцова. Граф В.А. Соллогуб, будучи на Кавказе во время наместничества Великого Князя Михаила Николаевича, отметил, что в эти годы уже не было здесь «<...> той задушевности, того простодушия, того яркого восточного колорита, что было при Воронцове <...>».

В 1871 г. граф Соллогуб занимался подготовкой в Кутаисе праздника по случаю приезда на Кавказ Наследника Цесаревича и Великого Князя Александра Александровича. В качестве образца В.А. Соллогуб решил взять торжество, которое он видел в Каире в 1869 г. по случаю открытия Суэцкого канала в честь Императрицы Евгении и Императора Франца-Иосифа. При этом Соллогуб решил придать празднику местный колорит, включив в него джигитовку, русские хороводы и т. д.

Бальный церемониал на подобном торжестве имел особый политический смысл. В одной из примыкавших к танцевальной зале гостиных Соллогуб читал будущему Императору и его приближенным стихи собственного сочинения:

С времен, давным-давно отжитых,
Преданьям Иверской земли,
От наших предков знаменитых,
Одно мы слово сберегли;
В нем нашей удали начало,
Преданье счастья и беды,
Оно всегда у нас звучало:
Алаверды!
Алаверды — «Господь с тобою»,
Вот слову смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ;
Ходили все мы к схваткам новым,
Ее дождавшись череды,
Хвала умершим... а здоровым
Алаверды!
...
Но если гость — отец державный, —
Земному солнцу кто не рад! —
Подымутся на пир заздравный
Эльбрус, Казбек и Арарат,
И грохнет дружно всем Кавказом
На все наречья, все лады,
Одной душой, единым разом —
Алаверды...

В 1871 г. за несколько дней до отъезда графа Соллогуба из Тифлиса друзья Воронцова последний раз собрались вместе.

Как ни парадоксальным это может показаться, но с окончанием военных действий Кавказ потерял некий ореол романтичности, притягательность для творческих личностей, которые он имел при Воронцове. Соллогуб написал по этому поводу:

Не смею выразить я вслух,
Но мир войны не заменяет;
Здесь прежде был свободы дух.
Теперь... чиновником воняет!..

Князя А.И. Барятинского по праву можно назвать одним из учеников Воронцова. В 1845 году главнокомандующий высоко оценил заслуги Александра Ивановича, отличившегося в кровавой Андийской экспедиции: «Из главных виновников в столь блестящем успехе оружия нашего, полковника кн. Барятинского я считаю в полной мере достойным ордена Святого Георгия 4-й степени: он шел впереди храбрейших и подавал собою пример мужества и неустрашимости в деле, которое в летописях Кавказа всегда будет славным».

На Кавказ князь А.И. Барятинский попал после случая, вошедшего в сборник анекдотов девятнадцатого столетия. Во время праздничного гулянья высшего петербургского света на Черной речке во флотилию украшенных лодок врезался черный челн с гробом. Вдруг под крики возмущенного общества челн резко наклонился и гроб соскользнул в воду. Началась паника. За сорванный праздник авторы «шутки» получили серьезное наказание: князь С.В. Трубецкой отправлен на Кавказ рядовым; князь А.И. Барятинский несколько месяцев отсидел под арестом, а затем тоже угодил поближе к горцам.

А.И. Барятинский. Литография В. Тимма

В 1856 году князь А.И. Барятинский становится главнокомандующим Отдельным кавказским корпусом. Учитывая специфику Востока, князь Барятинский превратил свою резиденцию в Тифлисе в подобие жилища восточного сатрапа. Наиболее близкие люди, своеобразное товарищество без служебных и национальных различий, допускались в самые сокровенные комнаты в особняке, так называемые личные. По городу князь никогда не ходил пешком: даже для выхода в театр, до которого было 40 метров, вызывался конный конвой.

Двадцать второго августа 1859 года князь А.И. Барятинский донес Императору: «От моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги Кавказ покорен Державе Вашей. Сорок восемь пушек, все крепости и укрепления неприятельские в руках Ваших».

Посещение Шамилем 1-го Кадетского корпуса

Двадцать седьмого августа полковник Трамповский повез в Петербург Имама Чечни и Дагестана.

Всю дорогу Шамиль предполагал, что следует в Сибирь, и наблюдал по компасу направление своего пути.

Утром пятнадцатого числа Шамиль предстал перед Государем.

«Я очень рад, — сказал Император, — что ты, наконец в России; жалею, что это случилось не ранее! Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем жить друзьями!».

При этом Государь обнял и поцеловал Шамиля.

Шамиль у профессора Мирзы Казем-Бека

После приема Шамиль был на смотру. Ему особенно понравилась джигитовка драгун, улан и гусар.

Шестнадцатого числа Император приехал в Харьков; за ним последовал и Шамиль. Он катался на лошадях, восхищался городом; его удивляли ристалища в цирке; он думал, что цирковое представление — это волшебство.

Шамиль с сыном и мюридами в театре

Вечером были иллюминация и бал в Дворянском собрании. «Когда его повезли на бал и он увидел блестящие костюмы дам, то отскочил на несколько шагов и начал молиться. <...> Он был также поражен освещением и убранством залы.

Толпа двигалась за кавказским львом».

Когда Государь уехал, Шамиль сказал предводителю дворянства: «Все, что я здесь увидел, меня очень заняло, но в особенности то, как любит сословие дворян своего Государя!».

Будучи в Москве, Шамиль встретился с А.П. Ермоловым, осмотрел Кремлевский дворец и другие достопримечательности Первопрестольной; был в театре, где давали балет «Наяда».

Прогулка Шамиля по улицам Санкт-Петербурга

Двадцать шестого сентября Шамиль приехал в Санкт-Петербург. На третий день его пребывания ему показали Исаакиевский собор, удаляясь из которого с протоиереем, он наклонил голову и приложил руку к сердцу.

Шамиль осматривал Публичную библиотеку и «Кунсткамеру». В военно-топографическом депо ему показали рельефную модель Кавказа. Возили Шамиля и в Итальянскую оперу, на балеты «Катарина» и «Пери». Он посетил также фотографию Александровского, где с него сняли портреты.

Шамиль не был таким фанатиком, как многие его представляют; доказательством чему служит его религиозная терпимость. Он разрешил раскольникам, бежавшим в горы, строить новые часовни, поддерживать древние храмы, свободно отправлять в них богослужение, не требуя за эти права ни податей, ни повинностей.

«Он был проникнут убеждением, что та религия непогрешима, которая способна заставить человека отдаться ей искренно, всем своим существом»¹.

В России Шамиль поразил всех общительностью, необыкновенным тактом, с которым он отнесся к своему положению. Грозный владыка Дагестана удивлял утонченной светскостью и любезностью.

Во время путешествия Шамиля из Гуниба до Петербурга внимание публики было приковано к этой замечательной личности, и он везде смог внушить к себе расположение.

Предводитель горцев Северного Кавказа относится к тем историческим фигурам, которые не могут оставить равнодушными художников, поэтов, писателей, композиторов. До нас дошли изображения Шамиля, выполненные такими знаменитыми мастерами кисти, как Ф. Рубо, Т. Горшельт, Е. Лансере, Г. Гагарин, В. Верещагин, Н. Сверчков, В. Тимм и другие.

История Шамиля волновала и художников-иностранцев, которые создавали портреты Имама, руководствуясь лишь воображением²; о нем и о делах, происходящих на Кавказе, писали в зарубежных газетах и журналах. В 1854 году в парижском «Всеобщем иллюстрированном журнале» была опубликована статья Э. Тексье «Шамиль», а вскоре Тексье издал книгу «Шамиль», вышедшую в серии «Люди Восточной войны».

Шамиль. С литографии В. Тимма

Двадцать шестого июля 1854 года в парижском театре «Сен-Мартин» состоялась премьера постановки из пяти действий французского драматурга Поля Мериса «Шамиль». Музыку к спектаклю сочинил композитор М. Гондю, а главную роль сыграл М. Мелингэ. Время действия в пьесе апрель — октябрь 1834 года, то есть год избрания Шамиля Имамом.

Основным местом пребывания Шамиля в России была назначена Калуга. Десятого октября Шамиль приехал в город, с нетерпением стал ожидать свидания с семьей. Имам отдал визиты всем, кто его посетил, и объездил калужских начальников. Но со временем Шамиль большинство вечеров стал проводить дома. С каждым днем он все более тосковал по своей семье.

Наконец настал день встречи Имама с родными. Его семья по приезде в Калугу состояла из двадцати двух душ, считая прислугу.

В октябре 1869 года Шамиль переехал с семьей в Киев, а в начале 1870 года ему было разрешено поехать в Мекку.

Желание кавказского героя сбылось: он посетил гробницу Магомета и кончил жизнь в священном городе 4 февраля 1871 года. Шамиль похоронен в Медине на кладбище Дшаннат-Эм-баки.

Примечания

1. Чичагова М.И. Шамиль на Кавказе и в России. М., 1999. С. 46.

2. Доногоно-Коркмас М. Портреты Шамиля в Европе. Махачкала, 1990.