Глава XVI. Вторая Балтийская кампания 1855 г.

1

Что первая Балтийская кампания этой войны, кампания 1854 г., потерпела полное фиаско, это хорошо понимали в высших правительственных кругах и Англии и Франции. Тут, по существу дела, лорды адмиралтейства были почти так же мало довольны ходом дела, как и сам Наполеон III. Обе стороны, разумеется, сознавали, что «взятие» Аландского «замка» (т. е. дома с флигелем) и пленение рыбачьих финских и эстонских шхун представляют собой весьма скромные «успехи» и трофеи для очень могущественной эскадры, несколько месяцев прогуливавшейся по Балтийскому морю с его Ботническим и Финским заливами. Наполеон III не скрыл своего раздражения перед английским министром иностранных дел Кларендоном, которого вызвал для серьезного разговора в Париж ранней весной 1855 г., перед открытием навигационного сезона на Балтике. «Император очень озабочен тем, чтобы условились относительно плана кампании на Балтике. Менее важно это для него, так как он соединит свои суда с нашими во всем, что будет предпринято; но это имеет величайшую важность для нас (англичан. — Е.Т.), престиж которых, как владык морей, страшно подорван, по его мнению, ничтожеством наших действий на Балтике в прошлом году. Никто уже нас не боится, и это является несчастьем, о котором он искренно сожалеет»¹. Французский император, как и его собеседник, понимал, что публику можно кормить какими угодно хвастливыми небылицами о достославных морских подвигах, но что, собственно, на самой Балтике не достигнуто почти ровно ничего: Кронштадт — цел и неприступен, русский флот цел, ни один пункт ни на Финском, ни на южном берегу Балтийского моря не занят. Конечно, стратегический и дипломатический успех союзников заключался в том, что большие русские сухопутные силы были прикованы к северу и не могли быть отправлены на помощь Севастополю, но все-таки в Париже и в Лондоне разочарование первой кампанией на Балтийском море было очень велико. Но с тем большим пылом шовинистически настроенная обывательская масса в Англии и во Франции ждала новой экспедиции в Балтийское море. Презрительные слова Наполеона III о постыдной неудаче британского флота в 1854 г. заставили английский кабинет с особым старанием приняться за снаряжение экспедиции 1855 г.

Как уже сказано в конце предыдущей главы, неудачу кампании 1854 г. приписали Чарльзу Непиру. На этот раз, в 1855 г., во главе отправляемой в Балтийское море эскадры должен был стать вице-адмирал Ричард Саундерс Дондас, имевший очень лестную репутацию во флоте. В его распоряжение поступила эскадра, гораздо более могущественная, чем та, которую в предыдущем году возглавлял Чарльз Непир. Когда 16 (28) мая 1855 г. Ричард Дондас подошел к Толбухину маяку, у него было 20 больших военных судов и семь канонерских лодок. А 1 июня к нему присоединился и стал под его начальство французский адмирал Пэно, сначала лишь с тремя большими судами и одним корветом². К этим основным силам союзников присоединялись затем еще новые военно-морские единицы. Прибавлю, что кабинет Пальмерстона и британское адмиралтейство не очень спокойно себя чувствовали перед лицом союзника, который явно раздражен был обозначившейся трудностью, если не прямой невозможностью взять Кронштадт и угрожать Петербургу с моря. Наполеон требовал, чтобы на этот раз дело не окончилось бесполезной прогулкой по Финскому и Ботническому заливам. Английская пресса во главе с «Таймсом» всячески старалась подбодрить Дондаса и внушить ему, как необходимо действовать поэнергичнее.

И все эти усилия и старания окончились летом 1855 г. таким же провалом, как и в 1854 г. Кронштадт взят не был, никакой грозящей столице высадки не было и не могло быть произведено, бомбардировки Свеаборга и другие военные действия никаких стоящих результатов не дали. Русская морская твердыня и русский военный флот не только уцелели, но англичане даже оказались бессильны произвести на них сколько-нибудь серьезное нападение. Напомним наиболее существенное, что произошло на море в эту вторую Балтийскую кампанию.

Еще летом 1854 г., когда английский флот уже появился в Балтике, Николай созвал в Кронштадте, на корабле «Петр I», в адмиральской каюте большой военный совет с участием всех наличных адмиралов. И уже тогда, после доклада царю о неутешительном состоянии свеаборгских и гельсингфорсских укреплений и после категорического совета адмиралов не выходить в море, царь в гневе воскликнул: «Разве флот для того существовал и содержался, чтобы в минуту, когда он действительно будет нужен, мне сказали, что флот не готов для дела!» Так рассказывает флигель-адъютант Николай Андреевич Аркас.

Тем не менее всю осень, зиму и весну шли работы в Кронштадте и в Свеаборге с целью повышения их обороноспособности, — и результаты в общем были значительны. Так по крайней мере их оценил действовавший в 1855 г. в Балтийском море вместе с адмиралом Дондасом командир французской эскадры адмирал Пэно. Батареи Кронштадта в 1855 г. были в гораздо лучшем состоянии, чем за год до того. Флот Кронштадта тоже был усилен. Минная защита Кронштадта в 1855 г. была усилена. Более или менее удачные опыты с минами академика Якоби, о чем, кстати, сохранился интересный материал в архиве нашей Академии наук, могли бы заинтересовать, и несомненно заинтересовали в свое время, техников минного дела и историков военно-морской техники в России.

А что такое представляют собой на самом деле имевшиеся в распоряжении морского министерства мины, поставляемые заводом Нобеля, без всякого участия Якоби и погруженные в воду, в ожидании нападения союзного флота, близ Свеаборга и Выборга, — красноречивый ответ на этот вопрос дает нам следующая секретная бумага адмирала Литке военному министру князю В.А. Долгорукову от 21 ноября 1855 г., т. е. когда уже давно окончилась вторая (и последняя) Балтийская кампания: «Комитет, учрежденный в прошлом году по высочайшему повелению под председательством исправляющего должность кронштадтского военного генерал-губернатора для обсуждения вопросов, относящихся до обороны Кронштадта подводными минами, в котором я председательствовал только в отсутствие инженер-генерала Дена, закрыт в феврале текущего года. По сей причине я могу выразить только личное мое мнение по содержанию препровожденного ко мне при отношении вашего сиятельства от 16 ноября за № 843 рапорта подполковника Шернкрейца к господину командующему войсками, в Финляндии расположенными, относительно пиротехнических мин заводчика Нобеля. В Кронштадте, где несколько сот этих мин было погружено в разных местах, оказались они не лучшими, как и в Свеаборге. Большая часть оных вынута из воды в таком же неисправном состоянии. По моему мнению, причина тому заключается не в одной порче металла от гальванических токов, как полагает подполковник Шернкрейц, но в общем недостатке самой системы их устройства, который не устранился бы и тогда, если бы мины были сделаны и из одного металла, частью же и от небрежного их изготовления. В настоящем их виде мины Нобеля не заслуживают никакого доверия. Если бы предвиделась необходимость употребить их в будущем году опять, то необходимо прежде всего устранить все замеченные в них недостатки. От самого Нобеля нельзя ожидать усовершенствования его мины, ибо он не принимает ничьих советов. И сверх того, почитая эту мину как бы своею собственностью и своим секретом (без всякого, впрочем, основания) и делая из нее торговую спекуляцию, он по возможности устраняет всякий контроль со стороны правительства по этой операции, которую по сим причинам не следовало бы, кажется, на будущее время поручать господину Нобелю. Но в этом нет и надобности. Механик Яхтман, гальванической команды, состоящей под управлением академика Якоби, придумал уже пиротехническую мину, которая по производимым над нею прошедшей осенью опытам обещает удовлетворить всем условиям, от такой мины требующимся»³.

26 января 1855 г. последовал приказ управляющего морским министерством вел. князя Константина на имя Якоби, о чем он был извещен спустя три дня: «Высочайше разрешено академику Якоби приступить немедленно к устройству мин для обороны фортов»⁴. Предположено было изготовить и погрузить у Кронштадта 300 мин⁵.

Мины должны были быть расположены между кронштадтскими фортами «Павел» и «Александр» в 300 саженях от берега, в каждой из мин должен был находиться заряд в 35 фунтов пороха, а взрываться мины должны были током с гальванической батареи, помещенной на берегу близ батареи № 2⁶.

Мины у Кронштадта, как мы знаем, причинили вред крейсировавшим в этих водах судам противника. Адмирал Пэно донес французскому морскому министерству о том, что некоторые его корабли пострадали, наткнувшись на русские мины у Кронштадта.

Подводные мины, созданные Борисом Семеновичем Якоби совместно с его учениками-механиками, были изготовлены по его собственным чертежам; им же были установлены принципы заряжения, запала их и т. п.

Если на Черном море, как мы видели, их не успели построить и погрузить, то на Балтике это удалось сделать. Они были погружены у Кронштадта, у Толбухина маяка, около Свеаборга, и неприятелю пришлось с ними считаться. «Наша первая забота вечером 6 августа заключалась в том, чтобы принять меры предосторожности против взрывных машин (explosive machines), которые были недавно введены неприятелем», — писал в первом же своем докладе лордам адмиралтейства о нападении на Свеаборг адмирал Дондас, и он принужден был послать ночью лодки с командой для вылавливания русских мин. Но выловили лишь немногие. Много и не могли выловить, потому что сколько-нибудь приблизиться к берегу англичане под Свеаборгом не отваживались⁷.

Английский биограф Ричарда Дондаса даже считает одним из двух главных дел, которыми занимался его герой на Балтике в 1855 г., «вылавливанье малых мин, погруженных в большом количестве в северном проходе к Кронштадту». Вторым делом была тесная блокада Финского залива⁸.

В ожидании нападения на балтийское побережье русскому командованию пришлось сосредоточить огромную армию в 272 батальона пехоты, 145 эскадронов кавалерии, 42 казачьих сотни и 436 орудий, в общей сложности 302 785 человек. Из них, в частности, 69 410 человек в Финляндии (отдельно подсчитан Выборг 2400 чел.), 20 640 — в Эстляндии, 40 820 — в Курляндии (отдельно в Риге 7600 чел.), 7000 — в Динабурге, 12 380 — в Петербурге и, кроме того, 89 000 человек в качестве так называемого «подвижного корпуса» должны были передвигаться по мере надобности к угрожаемому пункту, а 20 000 человек составляли запасную дивизию 2-го пехотного корпуса и тоже входили в указанную армию, предназначенную охранять балтийские берега и Финский залив⁹. Мы видим, как ничтожно было сравнительно с этой огромной, по тем временам, армией то войско, которое было выделено для обороны Севастополя и защиты Крыма.

У нас есть и другой документ, дающий несколько меньшую, но все же огромную цифру для обозначения требуемого количества сухопутных войск в интересах защиты побережья.

2

В Англии много говорили о том, что предстоящая кампания 1855 г. в Балтийском море должна загладить воспоминание о неудачной кампании Чарльза Непира в 1854 г. Но на самом деле кампания назначенного командиром Балтийской эскадры адмирала Ричарда Дондаса¹¹ была, в смысле впечатления, которое она произвела в России и в Европе, еще менее удачной, чем действия Непира в 1854 г. Сил у Дондаса было несравненно больше, чем у Непира, даже если не считать французской союзной эскадры, состоявшей под командой адмирала Пэно. В общем у союзников было около 70 вымпелов, не считая мелких парусников. Если и на этот раз ничего существенного для союзников из этой второй Балтийской кампании не получилось, то виновата здесь прежде всего неопределенность поставленной британским правительством цели. Делать высадку на русских берегах не предполагалось: Наполеон III на этот раз решительно не пожелал давать на Балтику сухопутные войска, а сами англичане даже и в мыслях никогда не имели высаживать собственную армию. Серьезно бомбардировать и разрушить Кронштадт тоже не имелось в виду. Если в 1854 г. это оказалось делом трудным, то в 1855 г., когда русское командование серьезно подготовилось к встрече врагов, Кронштадт стал неприступен. Адмирал Пэно прямо доложил в Париж, что кронштадтская эскадра располагает многочисленными канонерками, которых еще не было в 1854 г., и что вообще союзному флоту нужно думать о собственной своей безопасности в Финском заливе. Таким образом, дело свелось сначала (5 июля) к бомбардировке неукрепленного города Ловизы небольшой эскадрильей капитана Эльвертона, потом к бомбардировке Транзунда (13 июля), причем русские на этот раз очень метко отстреливались. Через неделю Эльвертон бомбардировал батареи Фридрихсгаля, но русская артиллерия отогнала его суда.

После этого решено было напасть на Свеаборг и снести все его укрепления с лица земли. Но для этого Дондас отвел свой флот к Наргену, чтобы там подождать прихода французских сил и повести атаку на Свеаборг сообща.

6 августа 1855 г. Дондас подошел к Свеаборгу с 23 большими линейными судами, 16 канонерскими лодками и 16 же мортирными судами («бомбардами»). Вечером того же дня к нему подошла и французская эскадра, приведенная адмиралом Пэно, в составе четырех линейных судов, пяти мортирных судов и пяти канонерских лодок¹². Другими словами, почти все морские силы союзников, вошедшие в Балтийское море, были собраны для нападения на крепость.

Но из всей этой эскадры, как явствует из донесения русского командования, непосредственное участие в военных действиях приняли не все поименованные тут неприятельские суда, зато оказались, по-видимому, и какие-то не поименованные.

28 июля (9 августа) 1855 г. неприятельский флот, подошедший к Свеаборгу, действовал в составе 10 линейных кораблей, семи парусных фрегатов, семи паровых фрегатов, двух корветов, одного брига, четырех судов «особой конструкции» (как они названы в донесении), 16 бомбард, 25 канонерских лодок, двух яхт и трех транспортов.

При организации нападения на Свеаборг, писал Дондас, «наша первая забота заключалась в том, чтобы принять меры предосторожности против взрывных машин, недавно введенных врагом».

В своем докладе адмиралтейству о бомбардировании Свеаборга адмирал Дондас признает, что русские «в последние месяцы активно укрепляли оборону крепости» и усилили защиту и от нападений с моря, «возведя батареи на всех подходящих для этого местах», так что батареи препятствовали какому бы то ни было приближению к гавани¹³. Но, впрочем, при первой же большой разведке у Свеаборга, организованной Дондасом, вице-адмиралом Сеймуром и капитаном Салливаном еще в середине мая, англичане уже убедились, что русские произвели «много важных добавлений» к укреплениям Свеаборга, выдвинули батареи, «которых раньше не было», создали земляные и каменные сооружения и протянули цепь укреплений к востоку и югу¹⁴.

Громадная эскадра, подошедшая 6 августа 1855 г. к Свеаборгу, была превосходно снабжена артиллерией. Даже канонерки получили специальное добавление: орудия «тяжелых калибров». 9 августа началась интенсивная бомбардировка. Русские отстреливались. В городе и на о. Саргон начались пожары и взрывы, в английской эскадре вышли из строя несколько канонерок. Артиллерийская дуэль продолжалась до захода солнца, после чего Дондас не решился продолжать бой и отвел несколько от крепости свои суда назад. На другой день, 10 августа, перестрелка возобновилась. Русская артиллерия («с сожалением» доносит об этом Дондас лордам адмиралтейства) взорвала мортирное судно, — и адмиралтейству донесли, что мортирные суда сильно страдают от русского огня, — и еще до наступления темноты были взорваны еще два мортирных судна. Линейный корабль «Мерлен» нарвался на подводный камень при отходе от крепости. Были и еще повреждения и несчастья, о которых Дондас говорит крайне глухо, как бы скороговоркой, так что лорды адмиралтейства, может быть, не вполне уразумели, что, например, понимать под повторяющейся фразой: «Состояние мортир снова было доведено в течение ночи до моего сведения». Или почему Дондас прекратил бой вечером 10 августа, так как возымел, что «нельзя было получить соответственную выгоду, продолжая на следующий день огонь с меньшим количеством мортир и имея меньшие цели при более широком пространстве (обстрела. — Е.Т.)»¹⁵. Ясно, что русские подбили не три мортиры, а гораздо больше и что, конечно, далеко отступив от места боя, англичанам и нельзя было надеяться стрелять с большим успехом, чем было возможно с более близкого расстояния… Пожары и разрушения, вызванные в Свеаборге английским обстрелом, — вот было все, чем могла в конце концов похвалиться могущественная эскадра, посланная брать Свеаборг и удалившаяся после двухдневного артиллерийского боя, не взяв крепости и отступив от нее явственно в несколько потрепанном виде. Таков отчет британского главнокомандующего о свеаборгском деле 9-10 августа 1855 г.

Обратимся теперь к русским показаниям, говорящим о том, о чем Дондас скромно умалчивает.

Боевая линия неприятельской флотилии оказалась в расстоянии от 3 до 4 верст от внешней линии свеаборгских укреплений. Более мелкие суда расположились несколько ближе, а крупные линейные корабли — «вне всякой досягаемости для самых дальних выстрелов»¹⁶. Неприятель открыл огонь в 7 утра. Огонь был направлен на батареи крепости, на форты Вестер-Сворт и Лонгерн и на остров Друмсэ в бухте. Стрельба шла непрерывными залпами. Неприятель с утра начал производить попытки высадки десанта на этом острове, но русские отгоняли его метким ружейным огнем; у гарнизона острова были штуцера. В 2 часа дня союзники прекратили стрельбу и отошли. Пожары в крепости начались не сразу, а лишь с 10 часов утра. Неприятельское командование, как правильно разгадал командующий русскими войсками, убедилось, что укрепления крепости не поддаются артиллерийскому огню, и решило прибегнуть к иной тактике: разгромить и сжечь самый город, т. е. те большие дома (трехэтажные в тогдашнем Свеаборге не были редкостью), которые являлись такой удобной мишенью для дальнего прицела. Русским батареям приказано было не тратить понапрасну снарядов, стреляя в линейные корабли, до которых эти снаряды не долетали, а открывать огонь только при соответствующем приближении неприятельских судов. «Приказание это было исполнено с тем достохвальным хладнокровием, которое отличает всякую хорошую артиллерию, и с таким успехом, что стоило только какому-нибудь из неприятельских судов выдвинуться вперед из занимаемой ими боевой линии, чтобы быть принужденным меткими выстрелами с наших укреплений с поспешностью отходить назад… множество обломков, плавающих в различных местах, свидетельствует о том, что каждое приближение к крепости обходилось неприятелю не без потерь и повреждении для его судов». Пожары в городе все усиливались. Главные пороховые погреба отстоять удалось, но четыре запаса чиненых бомб на Густав-Сверде взлетели на воздух, так как хранились в легко пробиваемых бомбами старинных помещениях еще шведских времен. После некоторого перерыва суда неприятеля снова приблизились. Кроме бомб, они стали осыпать город зажигательными ракетами. Но русские батареи очень деятельно и успешно противились приближению неприятеля к островам Скансланде, Кунгсгоммен, а также к укреплению Лонгерн и к очень активно действовавшему русскому линейному кораблю «Иезекииль». В худшем положении оказался другой русский линейный корабль «Россия», на который было возложено труднейшее поручение: продольно обстреливать Густав-Свердский пролив, не подпуская с этой стороны к крепости неприятельские суда. Корабль по необходимости должен был стоять так, что мог действовать лишь половиной общего числа своих орудий, а сам в то же время неминуемо должен был стать целью для неприятельской артиллерии. Навесным огнем неприятеля корабль был временно выведен из строя, получив много пробоин: «бомбы разрывались внутри корабля, и одна из них дошла почти до крюйткамеры, а потому… ночью корабль был отведен из-под выстрелов»¹⁷. Корабль был спасен исключительно распорядительностью помощника командира Поклонского и бесстрашием команды, с риском для жизни погасившей огонь, который уже подбирался к пороховому складу после разрыва бомбы.

В ночь с 28 на 29 июля (с 9 на 10 августа) бомбардировка не смолкала, и к тем орудиям, которыми действовали корабли, прибавилась еще мортирная батарея, устроенная неприятелем на скалистом островке Лонгерн. Эта батарея и огонь с судов стали с раннего утра 29 июля упорно бить по укреплению Стураостерсвард, и там вспыхнули пожары, охватившие портовые здания со всеми постройками и складами. Одновременно страшная опасность нависла над Густав-Сверде. Предоставим слово донесению очевидца. «В 10 часу утра загорелась крыша на капонире в Густав-Сверде, где хранились бомбы и заряды. Видя близкую опасность для Цистернской батареи и всего Густав-Свердского укрепления, генерал-лейтенант Сорокин вызвал охотников. Все офицеры, находившиеся в это время у Цистернской батареи, первые подали пример готовности, а за ними последовали нижние чины, и, несмотря на огонь неприятеля, направленный в это время преимущественно на капонир, пожар был быстро потушен. Первым вскочившим на крышу для тушения огня был фейерверкер артиллерийского гарнизона Михеев». Весь день 29-го, ночь с 29-го на 30-е гремела канонада. Она утихла лишь к 5 часам утра 30 июля. 30-го огонь ослабел. 31 июля неприятель явно начал делать приготовления к отплытию, и русские заметили, что после полудня 31-го союзники срыли свою импровизированную мортирную батарею на островке. Ночь прошла спокойно, а 1 (13) августа неприятельская эскадра отошла от крепости и скрылась в южном направлении.

Подводя итоги всему этому бомбардированию, русские военные власти находили, что с чисто военной точки зрения вред, нанесенный неприятелем Свеаборгской крепости, был ничтожен. Произошло это потому, что неприятельские суда очень далеко держались, избегая повреждений, а канонерские лодки постоянно меняли положение. А между тем снарядов по Свеаборгу и прилегающим к Свеаборгу береговым батареям Гельсингфорса было выпущено за эти дни до 17 000, по Сандхамну — свыше 3000, по острову Друмсэ — около тысячи, и это «по приблизительному и самому умеренному расчету». Людские потери у русских оказались крайне незначительными для нескольких дней такой бомбардировки: убитыми гарнизон потерял нижних чинов 44, ранеными 110, штаб-офицеров два, обер-офицеров три, контуженными — штаб-офицеров четыре, обер-офицеров 12, нижних чинов 18¹⁸. О бомбардировании крепости Свеаборга было донесено следующее: «Шефу жандармов, командующему главною его императорского величества квартирою, господину генерал-адъютанту и кавалеру графу Орлову. Неприятельский флот 28-го сего июля в 7 часов утра, посредством находящихся при оном бомбард и канонерских лодок, в числе 37-и судов, начал бомбардировать крепость Свеаборг и прибрежные батареи Гельсингфорса на расстоянии приблизительно четырех и более верст. Бомбардирование это продолжалось двое суток и в особенности днем было чрезвычайно усиленно; большая часть крепостного строения, как казенного, так и частного, оным истреблена; сего же числа утром пальба прекратилась, но, судя по деятельности на неприятельском флоте, полагают, что она будет возобновлена, ожидание этого навело чрезвычайный страх на жителей Гельсингфорса, которые, запирая свои дома и оставляя город, поселяются по возможности в окрестных селениях»¹⁹.

О причине, почему 30 июля (11 августа) на рассвете адмирал Дондас и контр-адмирал Пэно вдруг прекратили бомбардировку, существуют две версии. Официально английское и французское адмиралтейства дали знать, что их задача выполнена: в Свеаборге разрушено все, что нужно было разрушить. Но по очень доказательной версии нейтральных, а также русских авторов, писавших об этой кампании, после более чем 45-часовой стрельбы английские и французские мортиры и бомбарды уже вышли из строя почти все. Они сделали по Свеаборгу до 20 000 выстрелов, но количество разрушений в городе, значительное само по себе, совсем не соответствовало такой колоссальной затрате артиллерийских снарядов. После редкой, случайной, несистематической стрельбы днем 30 и 31 июля (11 и 12 августа) по островам Друмсэ, Кутсгольмен и Скопланд неприятель снялся с якоря и ушел к Норгену.

После нескольких недель крейсировки, уже более не приступая к сколько-нибудь серьезным операциям, неприятельский флот покинул Балтийское море. В эти несколько недель (после Свеаборга) отдельные суда англо-французского флота подходили порой к тому или иному пункту побережья и после кратковременного обстрела прибрежных домов отходили. Покидая Балтийское море, союзники не могли похвалиться сколько-нибудь стоящими результатами.

Следует заметить, что в Петербурге на этот раз присутствие союзного флота в Балтийском море не произвело такого впечатления, как в 1854 г., а разрушение нескольких зданий в Свеаборге в 1855 г. не могло идти в этом смысле ни в какое сравнение со взятием Бомарзунда в 1854 г.

То, чего не сказал до конца Дондас в своем донесении от 13 августа, не желая, очевидно, без нужды смущать лордов адмиралтейства, он договорил своими дальнейшими действиями. «Состояние мортир таково, что не делает необходимым дальнейшее пребывание судов в этих водах в поздний период времени года»²⁰, так доносил Дондас уже через 10 дней после боя у Свеаборга, а уже 27 августа он отдал приказ об отправлении мортирных судов в Англию. Он просит также адмиралтейство не посылать ему больше мортир, так как «наступает время дурной погоды…»²¹. Итак, дело вторичной Балтийской экспедиции было признано и на этот раз проигранным. Возвращая в октябре и ноябре постепенно в Англию свою громадную эскадру, Дондас, лично прибывший в Англию 10 декабря 1855 г., вероятно, вспомнил крайне внушительные напутствия, которыми благословляли его на ратные подвиги Пальмерстон и газета «Таймс» в номере от 3 апреля, когда он только собирался отплыть в Балтийское море: «Новый командир адмирал Дондас… каковы бы ни были его инструкции, знает, что он должен сделать больше, чем адмирал Непир. Если же он не сделает больше, то в ноябре он получит приказ спустить свой флаг, имея мало надежды когда-либо снова его поднять. Такова миссия, которую дает королева сегодня флоту, посылая его в его роковое странствие (on its fatal errand). Нужно больше пытаться сделать, больше подвергаться риску, идти дальше и теснее сближаться (с неприятелем. — Е.Т.), меньше думать о потере кораблей и людей и гораздо больше о нанесении ущерба и поражений врагу».

Другими словами: возьми Кронштадт, чего бы это ни стоило!

И вот наступил «ноябрь», и Дондас возвращается, так же точно ничего не сделав из главной своей «миссии», как и его предшественник Непир.

Оставалось утешаться мыслью, что в будущем, 1856 г. удастся послать третью экспедицию и попытаться взять Кронштадт.

Но Пальмерстон в кабинете, а Дондас в своей каюте, уже начавший на досуге вырабатывать планы новой экспедиции, рассчитали без хозяина. Наполеон III, после занятия Севастополя, не считал для себя полезным продолжать войну и этим усиливать Англию, проливая французскую кровь. Несмотря на все сопротивление Пальмерстона, французский император решительно повел намеченную им линию.

Моряки русского Балтийского флота с полным спокойствием и уверенностью ждали нового появления врага у стен своей несокрушимой твердыни. Но английскому флоту уже не пришлось тогда появиться снова под Кронштадтом и у Толбухина маяка. А когда он опять подошел с враждебными намерениями к Кронштадту, к революционному уже Кронштадту после Великой Октябрьской социалистической революции, то получил жестокий отпор и снова со стыдом отплыл восвояси.

Дипломатически эта вторая Балтийская кампания оказалась для союзников так же мало эффективной, как и первая: король Оскар по-прежнему не пожелал примкнуть к союзникам и объявить России войну. Да иначе и быть не могло: ведь на этот раз союзники вовсе и не прислали никаких сухопутных сил, а только присылка армии, и армии в несколько корпусов, могла бы поколебать короля Оскара и сдвинуть его с позиции благожелательного нейтралитета по отношению к союзникам. Наполеон III послал осенью генерала Канробера в Стокгольм. Дело происходило уже после занятия союзниками южной стороны Севастополя, поэтому Канробера принимали очень ласково. И все-таки Швеция так до конца и не выступила, ограничившись подписанием трактата, совсем никакого реального значения не имеющего, так как речь шла лишь о случае нападения России на шведские владения, т. е. о том, чего никак не могло случиться ни в 1855, ни в 1856 гг. Но уже прошли сроки, миновал момент. Какие серьезные шансы могли бы побудить Оскара и шведский риксдаг к войне против России, если в те самые недели, когда Канробер гостил в Стокгольме, его повелитель уже успел через третьих лиц дать понять Александру II, что он не прочь прекратить войну?

Вторая Балтийская кампания кончалась как раз тогда, когда наступали решающие дни в Крыму; меньше чем через неделю после бомбардирования Свеаборга разразилось сражение на Черной речке.

Примечания

1. Correspondence between the Admiralty and rear-admiral R.S. Dundas. Russian War. 1865. Blow sea. Official correspondence. London, 1945, стр. 5. (Publications of the Navy Record Society, vol. 84).

2. Там же, стр. 51, № 123. Дондас — секретарю адмиралтейства, 28 мая 1855 г.; № 131. Дондас — секретарю адмиралтейства, 3 июня 1855 г.

3. ЦГАДА, ф. 30, разр. XXX, д. 165, л. 2—3. Секретно. Кронштадт, ноября 21 дня, 1855 г. Его сиятельству князю В.А. Долгорукову.

4. Архив ЛОИИ, ф. 187, оп. 1, № 87, л. 350. 29 января 1855 г.

5. Там же, л. 359. 3 февраля 1855 г. Литке — Якоби.

6. Там же.

7. Correspondence between the Admiralty and rear-admiral R.S. Dundas. Дондас — секретарю адмиралтейства. На борту «Герцог Веллингтон», перед Свеаборгом, 13 августа 1855 г. Russian War. 1855. № 367, стр. 185. (Publications of the Navy Record Society, vol. 84).

8. Dictionary of national biography, vol. 16. London, 1888, стр. 193.

9. ЦГИАМ, ф 728, oп. 1, д. 2450, л. 7. Общая ведомость войск при Балтийском море.

10. Там же, ф. 722, д. 203, л. 32—32 об. Материалы… относящиеся к разработке мероприятий по укреплению Балтийских берегов. Секретно. Соображения относительно обороны берегов Балтийского моря. 29 сентября 1854 г.

11. Сэр Ричард Саундерс Дондас, вице-адмирал. Не смешивать его с его родственником адмиралом сэром Джемсом Уитли Динсом Дондасом, главнокомандующим британским флотом на Черном море в 1854 г.

12. Correspondence between the Admiralty and rear-admiral R.S. Dundas. Дондас — секретарю адмиралтейства. На борту «Герцог Веллингтон», перед Свеаборгом, 13 августа 1855 г. — Russian War. 1855, цит. изд., стр. 184.

13. Дондас — секретарю адмиралтейства. На борту «Герцог Веллингтон», перед Свеаборгом, 13 августа 1855 г. Там же, стр. 184—185, № 367.

14. Там же. На борту «Герцог Веллингтон». Нарген, 13 мая 1855 г., стр. 45, № 85.

15. Дондас — секретарю адмиралтейства. На борту «Герцог Веллингтон», перед Свеаборгом, 13 августа 1855 г. — Там же, № 367, стр. 188.

16. ЦГИАМ, ф. 722, д. 213, л. 234 об. Копия с отношения командующего войсками в Финляндии к военному министру от 4/16 августа 1855 г., № 1342.

17. Там же, л. 237 об.

18. Там же, л. 240 об.

19. ЦГИАМ, III О., 1 эксп. № 397, ч. 5, 1854, л. 2—2 об.

20. Correspondence between the Admiralty and rear-admiral R.S. Dundas. № 403. «Герцог Веллингтон», Нарген, 21 августа. Russian War. 1866, стр. 215.

21. Дондас — секретарю адмиралтейства. «Герцог Веллингтон», Нарген, 27 августа 1855 г. Там же, стр. 243, № 421.