Столица: Симферополь
Крупнейшие города: Севастополь, Симферополь, Керчь, Евпатория, Ялта
Территория: 26,2 тыс. км2
Население: 1 977 000 (2005)
Крымовед
Путеводитель по Крыму
История Крыма
Въезд и транспорт
Курортные регионы
Пляжи Крыма
Аквапарки
Достопримечательности
Крым среди чудес Украины
Крымская кухня
Виноделие Крыма
Крым запечатлённый...
Вебкамеры и панорамы Карты и схемы Библиотека Ссылки Статьи
Интересные факты о Крыме:

Кацивели раньше был исключительно научным центром: там находится отделение Морского гидрофизического института АН им. Шулейкина, лаборатории Гелиотехнической базы, отдел радиоастрономии Крымской астрофизической обсерватории и др. История оставила заметный след на пейзажах поселка.

Главная страница » Библиотека » А. Трубецкой. «Крымская война»

Глава 2. Николай и Виктория

Николай был восьмым из десяти детей. Его самый старший брат, российский император Александр I, главенствовал в семье — как, впрочем, и во всей Европе, если мы говорим о периоде в несколько лет после катастрофического отступления Наполеона от Москвы в 1812 году. За образованием Александра следила его выдающаяся бабка императрица Екатерина Великая, которая пожелала, чтобы будущий царь воспитывался в духе идеалов Просвещения, унаследованных от французских философов. Наставником юного принца стал швейцарский республиканец Фредерик Лагарп. Николай был моложе Александра на девятнадцать лет, своей бабки он не знал. Сколько-нибудь значительного внимания его образованию в семье не уделяли, его воспитание было поручено генералу Ламсдорфу, человеку грубому и полагавшему, что лучшим стимулом к обучению является розга. «Учение для меня было сплошным принуждением, и ни малейшей любви к занятиям я не питал. На меня сыпались упреки за леность и невнимательность, часто несправедливые, к тому же во время урока я частенько получал от Ламсдорфа весьма болезненный удар тростью».

Безусловное повиновение и строгая субординация — вот что внушали мальчику с самого нежного возраста. В шестнадцать лет Николай наблюдал войну с Наполеоном со стороны — для непосредственного участия в кампании он был слишком молод. По сути, его военный опыт исчерпывался парадами. Облаченный в блестящий мундир, который он редко снимал и в последующие годы, великий князь с огромным удовольствием проводил бесчисленные военные смотры. От войск он требовал строевой подготовки высочайшего уровня и безупречной выправки. Для огромной коллекции военных миниатюр, собранных Николаем, во дворце было отведено специальное помещение. Уже взойдя на трон, Николай время от времени улучал минуту, чтобы уединиться в этой комнате с фигурками деревянных солдатиков. Есть предположения, что, будучи императором, он так муштровал войска, что ни о боевом духе, ни об огневой подготовке речь уже не шла.

Восшествие Николая на престол произошло при весьма необычных обстоятельствах, которые оставили неизгладимый след на личности нового государя и окрасили весь тридцатилетний период его царствования.

В ноябре 1825 года император Александр I неожиданно скончался в небольшом городе Таганроге на берегу Черного моря. Ему было всего сорок восемь лет. Тремя годами ранее великий князь Константин, наместник императора в Польше и законный наследник престола, отказался от своих прав на трон. Однако Николаю, который был следующим в цепи наследников, об этом решении Константина не сообщили. Когда весть о смерти Александра достигла Петербурга, Николай тут же провозгласил царем Константина. Почти одновременно с этим в Варшаве Константин провозгласил новым императором Николая. В течение трех долгих недель между Санкт-Петербургом и Варшавой скакали курьеры: Николай тщетно пытался уговорить брата вернуться в столицу для формального отречения. Все это время Россия оставалась без государя.

За несколько месяцев до смерти Александра тайная организация, получившая название Северное общество, готовила заговор с целью свержения принятого в стране порядка. Члены общества хотели установить в России конституционную монархию с выборным Учредительным собранием и федеральной формой правления. Внезапная весть о кончине Александра и смятение, охватившее власти России в декабре 1825 года, обозначили удобное время для выступления мятежников, и те стали действовать безотлагательно. Руководители общества тут же приняли решение воспрепятствовать Сенату провозгласить восхождение на престол нового государя и принудить сенаторов издать революционный манифест. В качестве своего лидера заговорщики выбрали князя Сергея Трубецкого, назначив его «временным диктатором» в новой структуре власти. Трубецкой принадлежал к старейшему и знатнейшему роду, представители которого на протяжении столетий играли важную роль в истории России. Николай был поражен, когда, после поражения восстания, узнал среди арестованных мятежников князя Сергея. «Что творилось в этой голове, когда вы — с вашим-то именем — позволили вовлечь себя в подобное дело? — в ярости спросил князя император. И, постучав указательным пальцем по лбу молодого офицера, добавил: — Полковник гвардии князь Трубецкой! У вас вовсе не осталось стыда, если вы связались с таким отребьем!»

Восстание началось ранним утром четырнадцатого декабря, и к одиннадцати часов Московский полк выстроился на Сенатской площади. С этого момента все, что могло обернуться неудачей для заговорщиков, обернулось именно так. Гвардейцы, которым по плану следовало захватить Зимний дворец, не смогли этого сделать. К Московскому полку не присоединились другие части. Что еще хуже — Трубецкой отказался участвовать в мятеже и не явился на Сенатскую площадь, чтобы стать во главе восставших войск. Темп был потерян, и Николай сумел перехватить инициативу. К четырем часам по периметру площади были установлены тридцать две пушки. Семь артиллерийских залпов по мятежникам заставили их рассеяться. Восстание было подавлено.

В последовавшие за этим месяцы по всей России прошли аресты. Множество декабристов, в том числе и Трубецкой, были приговорены к каторжным работам и сосланы в Сибирь; других разжаловали в рядовые и отправили на Кавказ. Тринадцатого июля 1826 года состоялась казнь пятерых руководителей декабрьского восстания. Так закончилась «первая русская революция». Третьего сентября состоялась коронация Николая, нового российского императора. Молодой царь торжественно поклялся, что отныне сделает невозможным мятежные действия тайных обществ, подобных организациям декабристов. Это обещание он сдержал.

Император Николай отличался от других европейских монархов. В то время как многим тронам угрожало пламя мятежей, население России в подавляющем большинстве относилось к своему царю с благоговением. Его власть не имела границ, над ним стоял лишь Бог. Парламента, который мог бы сдерживать государя, в России не было. Священнослужители признавали императора духовным главой Церкви. Власть царя, по сути, представляла собой сплав деспотизма былых времен, византийской теократии и военной диктатуры. Внушительная фигура императора, его гордая осанка как бы воплощали идею государственной власти. Немногочисленные интеллектуалы и либералы, которые осмеливались возражать Николаю (а кое-кто даже решался на попытку дворцового переворота), неизбежно оказывались в одном из отдаленных азиатских уголков его необъятной империи, где раскаивались в своем безрассудстве. Царь не был связан ничем и всегда поступал по своей воле.

Вместе с тем Николай был довольно простодушен, и королева Виктория быстро поняла, что перед ней человек честный, твердый и решительный. Не лишенный благородства, император мог заставить окружающих «почувствовать престиж его титула». Обычно сдержанный и недоверчивый, Николай мог проявить и дружелюбие и тогда «очаровывал всех своей искренностью». К участникам Польского восстания 1830 года он не проявил ни малейшего снисхождения, и его жестокость вызвала к нему ненависть миллионов. В то же время эта суровость усиливала впечатление от его облика и даже увеличивала удовольствие от общения с царем, когда тот находился в добром расположении духа. Николай был человеком слова, и большинство государственных деятелей Европы не имели оснований усомниться в его личной честности. Эти качества делали Николая истинным джентльменом — в том смысле, который вкладывают в это понятие англичане: ведь дипломатические договоренности с ними нередко скреплялись простым рукопожатием и parole de gentleman1.

Николай обладал безграничной энергией и развитым чувством долга. Он принял на себя значительную долю реальных дел по управлению страной. В отличие от своих предшественников, он назначал русских на главные административные должности и окружил себя весьма способными и одаренными советниками. Министром юстиции был назначен Дмитрий Дашков — человек «неподкупный, несмотря на искушения, и сочетающий в себе редкую эрудицию и истинную страсть к делу». Графу Е.Ф. Канкрину государь поручил осуществление грандиозной работы по кодификации законов империи; результатом этого труда явился свод законов в сорока пяти томах. Граф Александр Бенкендорф получил в свое ведение печально известное Третье отделение канцелярии его величества, которое было призвано, говоря словами самого Бенкендорфа, «покровительствовать утесненным и наблюдать за злоумышлениями и людьми, к ним склонным». Столь продуманной системы управления Россия еще не знала. Восхищение императора точностью и порядком, царящими в прусской армии, чувствовалось в постановке дела во всех государственных департаментах. Доклады, комиссии, бумаги, бумаги, бумаги… Вскоре возникла необходимость учредить государственную комиссию «по изысканию путей уменьшения необязательной корреспонденции».

Не прошло и пяти лет правления Николая, как события в Западной Европе открыли новую страницу в российской истории. В 1830 году был свергнут Карл X, а Луи-Филипп стал не королем Франции, а королем французов. Отец Луи, Филипп Эгалите2, ранее голосовал за казнь Людовика XVI, состоявшего с ним в родстве. Новый режим принял форму конституционной монархии с либеральным буржуазным правительством. До появления на политической сцене Филиппа правление европейскими странами осуществлялось сильными монархическими режимами, при которых власть монархов была почти абсолютной. Теперь во Франции установился конституционный порядок, в значительной степени ограничивший полномочия короля, а вскоре стремление масс к аналогичным реформам стало ощущаться в Италии, Бельгии и, наконец, в Польше.

Двадцать восьмого ноября 1830 года польские националисты ворвались во дворец Бельведер в Варшаве и убили русского генерала, которого приняли за великого князя Константина. На следующий день горстке поляков удалось получить контроль над варшавским гарнизоном. Впрочем, в течение недели восстание было подавлено и порядок восстановлен. События декабрьского мятежа 1825 года оставили неизгладимый след в памяти императора, и теперь волнения в Варшаве подтвердили худшие подозрения Николая, утвердив его во мнении, что либерализм и конституционные эксперименты таят угрозу и являются совершенно нетерпимыми. Одновременно с жестокими репрессиями в Польше развернулась программа интенсивной русификации.

Пока в Европе после 1830 года набирали силу революционные движения, русский император все в большей степени становился олицетворением автократии и консерватизма. «Его система правления подчинялась жесткой логике, его убеждения были непоколебимы, — писал о Николае барон Жомини3, швейцарец на русской службе, советник царя. — Государь получил свои полномочия не в результате выборов, а от Бога. Порядок или революция — вот две крайности, компромисса между которыми он не допускал». Моральную и материальную опору в критические моменты видела в русском царе Австрия. Канцлер Меттерних и Николай нередко выказывали взаимное восхищение.

Внутри страны Николай продолжал реформы, в результате которых крестьяне, составлявшие огромное большинство населения, получили определенные выгоды, чего нельзя сказать о меньшинстве — интеллектуалах и нарождающемся среднем классе, поскольку царь издал немало законов, успешно подавляющих творческую мысль. Был введен запрет на поездки за границу, цензура внедрялась все шире и становилась строже. Из учебников по греческой истории изымалось слово «демос», об убийстве Юлия Цезаря упоминать не следовало — он якобы просто умер. Усердный цензор вычеркнул из научного труда выражение «силы природы». Газеты сообщали тщательно отобранные новости практически без собственных комментариев. Из текстов по анатомии исключалось все, что могло «оскорбить чувство приличия». Писателям буквально зажали рот, и многие из них оказались в Сибири, включая таких знаменитостей, как, например, Достоевский. «Русскую литературу можно было сравнить с растением, которое пытается пустить побеги, находясь на краю вулканического кратера», — писал один историк. Индивидуальная мысль была задушена, инициатива пресекалась. В то время как в Европе во всю силу разгорался революционный огонь, до России доходил разве легкий запах дыма.

Что же представляла собой Россия, управляемая императором Николаем? Как и сейчас, это была крупнейшая в мире страна, территория которой составляла в то время одну седьмую часть обитаемой суши. В течение четырех с лишним веков она росла со средней скоростью почти 180 квадратных километров в день. В 1852 году население России равнялось примерно 67 миллионам человек и было представлено 160 национальностями и народностями, говорящими на 110 языках и наречиях и исповедующими 35 религий. Самую крупную этническую группу составляли славяне, доля которых достигала трех четвертей общего населения. Большинство представителей именно этой группы были преданы идее абсолютной власти. «Царь яко Бог, — писал историк XVIII века Иван Посошков, — еже восхощет во области своей может всё сотворить». Император был альфой и омегой благополучия нации.

Примерно за тридцать лет до визита Николая в Англию красные мундиры гвардейцев-казаков, выступавших в строю по пятнадцать всадников в ряд, появились у Пантенских ворот Парижа. За ними на черной арабской кобыле (по иронии судьбы — даре Наполеона4) ехал царь Александр I. По правую руку царя держался представитель австрийского императора князь Шварценберг, по левую — прусский король Фридрих-Вильгельм III. Великая армия Наполеона была окончательно разгромлена союзниками под Лейпцигом, а сам французский император бежал. Ясным солнечным утром 31 марта 1814 года войска победителей прошли по Елисейским полям, и радостные парижане имели возможность полюбоваться мощью и величием России. Это грандиозное зрелище на Западе не забыли. В самом деле, что могло помешать России когда-нибудь в будущем «освободить» Европу еще раз? В 1820 году Наполеон предостерегал из своей ссылки на острове Святой Елены: «Северные варвары уже сейчас слишком сильны, и со временем, может статься, они захватят всю Европу». Русский царь, встреченный с таким энтузиазмом в Лондоне в 1844 году, был правителем страны с безграничной территорией и устрашающей мощью. «Император Николай — хозяин Европы» — такой фразой излил свои чувства принц Альберт.

Во вторник в Виндзорском парке состоялся грандиозный смотр войскам. Император, саксонский король, принц Альберт и почти все мужчины были верхом. Николай облачился в великолепную форму Преображенского полка — темно-зеленый мундир, белые брюки и черный шлем с белым плюмажем. Бриллиантовая звезда ордена Подвязки сверкала на солнце. Герцог Аргайл писал:

Ни до, ни после этого дня мне не приходилось испытывать столь сильное ощущение от присутствия рядом с истинно царским величием. Весь его облик поражал мужской красотой, доведенной до совершенства: высота почти два метра, плечи откинуты назад, безупречная военная осанка, гордая посадка головы, мужественное и властное лицо. Его черты близки античному греческому идеалу: лоб и нос образуют непрерывную линию… Воля, энергия, мощь — все это читалось на лице императора. И удивительные глаза — настороженные, бдительные, но при этом без тени тревоги.

На принце Альберте был мундир фельдмаршала с русским орденом Святого Андрея Первозванного, на короле Саксонии — синий с золотом мундир и ордена Подвязки и Золотого руна. Королева Виктория и дамы прибыли в открытых экипажах.

В смотре участвовали войска, представляющие девять кавалерийских и артиллерийских полков, командовал ими виконт Кобермир. При появлении высоких особ оркестр грянул российский гимн. Император ехал впереди и со всем вниманием оценивал выправку стоящих в строю. Закончился смотр торжественным парадом. Очевидец церемонии отмечал радостные возгласы, встретившие старого герцога Веллингтона, когда тот поравнялся с экипажем королевы, и красивый жест принца Альберта, который ехал перед своими гвардейцами и отсалютовал шпагой ее величеству, сопроводив это воинское приветствие неподражаемой улыбкой. «Столько изъявлений дружеских чувств за одну минуту я никогда не видел», — добавил он. После парада Виктория удалилась, провожаемая громкими аплодисментами и восклицаниями: «Боже, храни королеву!» Затем в течение часа войска демонстрировали строевую подготовку, упражнения с оружием и замысловатые перестроения. Вернувшись в замок, император выразил королеве свое восхищение выучкой ее армии. Особенно высоко оценил Николай скорость и точность работы артиллеристов.

Не пройдет и восьми лет, как именно эта армия, которой так восхищался Николай, вторгнется в южные пределы его империи. И когда это вторжение начнется, выйдут наружу и станут явными последствия сорокалетней военной пассивности Британии: ведь солдаты ее величества не нюхали пороха со времен битвы при Ватерлоо. Военные смотры, строевая подготовка, бесконечная муштра ни в коей мере не могли обеспечить боеспособность армии. В разгар военных действий Алексис де Токвиль5 писал: «Героизм и мужество британских солдат прославляли повсеместно, громко и открыто, но вместе с тем многие пребывали в убеждении (не всегда оправданном), будто Британия отчаянно бедна военными талантами, что сказывается как на организации войск, так и на ведении боевых действий, и не способна даже в критической ситуации собрать крупную боеспособную армию».

Великолепная атака легкой кавалерии — самый прославленный эпизод войны — вообще не имела стратегического значения. Она лишь стала символом мужества отдельного британского солдата. В самых крупных сражениях Крымской войны победы одерживали эти грубые, необразованные, обычные парни, которые вместе с тем оказались самыми стойкими, выносливыми и сообразительными солдатами. Именно им принадлежит честь этих побед, а не высшему командованию армии, не гражданским руководителям вспомогательных служб и уж точно не кабинету министров и парламенту. Это мужество и глубоко укоренившееся чувство долга позволили британской армии противостоять превосходящим силам противника и, как правило, побеждать.

В 1815 году Наполеона упрятали на остров Святой Елены и между великими державами, объединившимися в Европейский союз, установился мир, который длился четыре десятилетия. К середине века в Англии отношение к вооруженным силам стало нестерпимо пренебрежительным. Парламент предпочитал тратить деньги на другие нужды. Вот какой пример приводит Джон Фортескью6:

Недальновидность и низость палаты общин превосходят воображение. Она поскупилась на деньги для чеканки медалей за хорошее поведение, из-за чего не каждый заслуживший награду смог ее получить. Она предложила награждаемым платить по три шиллинга за такую медаль. Получалось, что чем лучше служил солдат; тем большим штрафом его наказывали. Более того, когда рядового повышали до сержанта, у него отбирали деньги, выплаченные за хорошую службу.

Только в 1856 году парламенту стало известно, что годовое содержание заключенного в тюрьме обходится дороже, чем содержание солдата британской армии. В камерах на каждого заключенного выделялось 28 кубических метров, в то время как в большинстве казарм на солдата приходилось всего 11 кубических метров, а во многих гарнизонах и госпиталях эта цифра не превышала 8,5 кубических метров. Смертность среди гражданского населения сопоставимого с солдатами возраста составляла 8 человек на 1000, а в пехотных частях эта цифра в мирное время равнялась 20,4 человек. Особенную угрозу представлял туберкулез, смертность от которого в армии в пять раз превышала этот показатель для гражданских лиц. Палата общин упрямо отказывалась строить новые казармы взамен старых скверно вентилируемых нездоровых помещений.

Принятые в армии мундиры были довольно живописны, но тесны — летом в них было жарко, а зимой они плохо грели. При весьма низких температурах, например, в Канаде солдатам выдавали только обычные мундиры и больше ничего — ни шинелей, ни шерстяных шарфов. За свои деньги они могли купить перчатки. Ежедневный рацион состоял из фунта хлеба и трех четвертей фунта говядины. Овощи, свинина и другие продукты солдаты приобретали сами, причем не всегда законным путем. Вот что пишет профессор Вудворд7:

Единственной посудой для приготовления пищи были два медных котла — один для мяса, другой для картофеля. Мясом неизменно была вареная говядина. Кормили солдат дважды в день — завтрак в семь тридцать и обед в двенадцать тридцать. Третью еду ввели только за несколько лет до начала Крымской кампании, но за нее солдаты должны были платить отдельно. Жалованье рядового строевой части обычно равнялось семи шиллингам в неделю, причем половину этой суммы вычитали за питание и шиллинг десять пенсов — за общие расходы на содержание, включая мыло и прочее… Никаких развлечений не предусматривалось, а государство получало около 50 тысяч фунтов годового дохода от солдатских столовых, где поставщики умудрялись продавать скверный алкоголь по завышенным ценам. Здоровье солдат оставляло желать лучшего, тяжелые условия службы и быта становились причиной частых ссор и потасовок, пьянства и венерических заболеваний. Дисциплина при этом поддерживалась жестокими наказаниями.

О наказаниях могу добавить следующее. В 1812 году военный суд общей юрисдикции мог приговорить солдата к неограниченному числу ударов плетьми, суд полка — к тремстам ударов. К 1850 году максимальное число ударов было снижено до пятидесяти, а в 1867 году телесные наказания в мирное время были запрещены.

Шестьдесят процентов личного состава пехоты были неграмотны, причем господствовало мнение, что менять это положение не следует. В то время как в стране осуществлялись энергичные реформы образования, внутри армии все, что имело отношение к образованию, оставалось прерогативой капелланов. В правительстве опасались, что образовательные реформы приведут к распространению революционных идей. «Если в армии когда-нибудь вспыхнет мятеж, — говорил герцог Веллингтон, — а судя по всему, мы с ним непременно столкнемся, то можете быть уверены: подстрекателями окажутся эти новомодные учителя».

В таком положении находился обычный солдат британской армии, который в ряду себе подобных теплым июньским днем проходил торжественным маршем по Виндзорскому парку, приветствовал российского императора и радостно кричал: «Боже, храни королеву!» А как обстояло дело с офицерами и военными чиновниками, которым этот солдат подчинялся?

В британской армии того времени было две категории офицеров — пехотные и кавалерийские, — считавшиеся джентльменами, и офицеры артиллерии и инженерных войск, которые джентльменами не считались. Джентльмены, как правило, покупали свое звание, другие — нет. Система покупки офицерских званий была святой традицией военной элиты Британии и поддерживалась такими ее представителями, как Веллингтон и Пальмерстон8. Вудем-Смит9 писала о Пальмерстоне: «Он считал весьма желательной прочную связь высшего сословия страны с армией… Распад этой связи привел бы к ситуации, при которой армия становится опасной для государственного строя. Подобное оказывалось возможным, когда армия была оторвана от тех, чья собственность питает их заинтересованность в стране, и управлялась беспринципными военными авантюристами, что ставило под страшную угрозу свободу нации».

Система покупки чинов постепенно настолько усложнилась, что военное министерство было вынуждено разработать официальный прейскурант, где указывались точные суммы, которые надлежало уплатить за определенное звание и должность. Цены были весьма высоки. В 1836 году старый граф Кардиган купил чин подполковника Одиннадцатого драгунского полка для сына, который впоследствии прославил свой род, возглавив знаменитую кавалерийскую атаку под Балаклавой. Заплатил граф 40 000 фунтов стерлингов, то есть сумму годового дохода от своих конюшен (600 000 фунтов в современных ценах), превысив прейскурантную цену на 5176 фунтов. Излишне говорить, что такая практика не только исключала возможность получить офицерский чин способному кандидату с невысоким доходом, но и сдерживала продвижение по службе для многих офицеров.

Над огромной чисто военной организационной машиной распростерла крылья невероятно сложная и громоздкая иерархия гражданской бюрократии. До 1854 года ответственность за армию лежала на министре, возглавлявшем военное ведомство и ведомство по делам колоний — предполагалось, что у них были общие интересы. Этому министру подчинялся секретарь по военным делам, который передавал правительственные распоряжения и пожелания главнокомандующему. Последний, господин в чине генерала, имел резиденцию в здании Королевской конной гвардии, и главной его обязанностью было наблюдение за дисциплиной, продвижением по службе и назначениями на новые должности во всех частях. Существовала отдельная должность главного генерала по артиллерийско-техническому и вещевому снабжению, в ведении которого находились артиллерийские и инженерные войска, а также производство военного оборудования. Министерство внутренних дел занималось ополченцами и добровольцами. В составе министерства финансов имелось интендантство, заведовавшее транспортом и снабжением войск, расположенных за границей. Те же обязанности, касающиеся войск внутри страны, исполнял уже упоминавшийся главный генерал по артиллерийско-техническому снабжению. Среди прочих гражданских организаций следует упомянуть: армейскую медицинскую комиссию, ревизорскую службу, департамент главного казначея и коллегию по общим вопросам (последняя наблюдала за снабжением армии обмундированием). Каждая из этих организаций ревностно оберегала свою независимость и сферу влияния, пускаясь, если надо, на козни и интриги, поскольку столкновение интересов было обычным делом.

Таковым было устройство британской армии накануне Крымской войны — ситуация, вполне достойная стать сюжетом водевиля.

После смотра, вечером того же дня, Николай почтил своим присутствием еще один великолепный прием в галерее Ватерлоо, не уступавший своим блеском тому, что состоялся ранее в тех же роскошных декорациях. По завершении трапезы царь и лорд Абердин уединились в одном из кабинетов и продолжили начатую беседу. Пригласив министра иностранных дел расположиться в удобном кресле, Николай заговорил со всей откровенностью и искренностью, ему присущими: «Присядем и забудем, что я — император, а вы — английский министр. Пусть я буду просто Николаем, а вы — Абердином». Далее царь открыто выразил свое неприязненное отношение к Франции и особенно к ее королю: «Я готов признать, что Луи-Филипп желает блага Европе. В то же время сам я никогда не смогу стать его другом… Ведь для укрепления своего положения он попытался подорвать мое положение как императора России и чуть ли не свергнуть меня. Такого я никогда ему не прощу».

Затем Николай коснулся опасности, связанной с присутствием Франции в Восточном Средиземноморье, в особенности в Турции, и подчеркнул, что этим угрозам Россия и Англия могут противостоять вместе. «Турция нежизнеспособна, — сказал император. — Мы можем предпринять определенные усилия, чтобы поддержать ее, но в конечном счете она обречена. Она должна умереть, и она умрет. Момент ее смерти станет переломным. Я предвижу, что мне придется привести в действие армию, и Австрия поступит точно так же. При этом мои опасения вызывает только Франция».

Когда Турция падет, продолжал Николай, проблема преемственности власти встанет в полный рост. «Что потребует себе Франция? — спросил он. — Увы, немало. И в Африке, и на Средиземном море, и собственно на Востоке». Сильная центральная власть в Египте, направляемая Францией, с легкостью перекроет Британии торговые пути на Восток. «Разве при таком повороте событий Англия не должна будет обеспечить присутствие там своего военного флота?»

Существующие расхождения во взглядах и интересах России и Англии, по мнению Николая, сравнительно невелики и несущественны. Да, Россия отказалась признать вновь образованное королевство Бельгию, и это вызывает раздражение Британии. В Персии нарастает конфликт торговых интересов России и Англии. Время от времени на границе с Афганистаном между войсками двух стран возникают небольшие стычки. Все эти проблемы царь согласен решить вместе с британской стороной. Но главным сейчас является совместная англо-российская позиция по Турции, ибо именно там находится наиболее вероятный очаг будущего конфликта. «На суше Россия занимает господствующее положение по отношению к Турции, аналогичное положение на море занимает Англия. Разрозненные действия этих держав чреваты опасными последствиями, в то время как, объединившись, они могут принести большую пользу». Николай очень не хотел бы допустить, «чтобы в отсутствие согласованной позиции двух стран какие-либо события могли подвигнуть его на действия, которые показались бы враждебными британскому правительству».

«Я знаю, меня считают актером, — сказал в заключение император, — но это не так. Я человек прямой, говорю то, что думаю, и верен своим обещаниям». В течение четырехдневного визита в Виндзор Николай использовал все возможности, чтобы убедить членов британского правительства в необходимости соглашения по турецкой проблеме.

После бесед с лордом Абердином император встретился с премьер-министром. «Несколько лет назад, — сказал он, — в Петербург прибыл лорд Дарем, настроенный весьма предвзято по отношению ко мне. Но стоило нам встретиться и лучше узнать друг друга, как его предубеждения испарились. Я очень надеюсь, что мой приезд сюда рассеет сомнения в моей искренности у вас лично и вообще в Англии. Я верю, что личное общение положит конец еще оставшимся предубеждениям». Затем царь перешел к сути. «Турция распадается, — сказал он. — Вопреки Нессельроде я убежден в неотвратимости этого процесса. Султан отнюдь не гений, но он, по крайней мере, мужчина. Его постигло несчастье. Что же произойдет потом? Я не претендую ни на пядь турецкой территории, но вместе с тем и не позволю получить эту пядь никому другому».

Император говорил так громко и возбужденно, что сэр Роберт предложил его величеству отойти от открытого окна, чтобы его речь не могли услышать случайные люди. Николай сделал несколько шагов к центру комнаты и продолжал уже спокойнее.

«Мне не нужен Константинополь, — сказал он, — но если оттоманский трон падет по собственной вине, оказавшись просто-напросто нежизнеспособным, иначе говоря, если Оттоманская империя распадется, я никогда не допущу, чтобы Константинополь оказался в руках Британии или Франции… Если англичане, французы или кто-либо еще захватят Константинополь, я изгоню их оттуда, и успех этого предприятия не вызывает у меня сомнений, поскольку я буду там до прибытия подкреплений из этих стран. А оказавшись в Константинополе, я уже не уйду оттуда».

Пиль возразил императору, высказав предположение, что принимать решение относительно последствий распада Оттоманской империи преждевременно, ибо Турция еще жива. Николай согласился: «Разумеется, в настоящий момент мы не можем детально обсуждать, как следует поступить с Турцией, когда она прекратить существование. Такие действия с нашей стороны только ускорят ее распад. Поэтому я со своей стороны предприму все усилия, чтобы поддержать статус-кво. Но одновременно нам следует помнить о возможном конце этой империи в недалеком будущем и не закрывать глаза на последствия. Мы должны занять честную и открытую позицию по этому вопросу. Нам необходимо найти справедливые принципы, которые можно положить в основу честного соглашения — вроде того, что уже существует между Россией и Австрией».

В пятницу к полудню королева, ее высокий гость и весь двор вернулись в Лондон. Вечером в Букингемском дворце ее величество дала торжественный ужин, на котором присутствовало 260 гостей. После ужина состоялась церемония представления императору членов дипломатического корпуса. Дам представляла Николаю сама королева, а господ — принц Альберт. В ходе вечера возникла протокольная проблема: как поступить с посланниками стран, которые Россия не признала или с которыми император разорвал дипломатические отношения? К таким, в частности, относились Бельгия, Португалия и Испания. Николай вышел из щекотливой ситуации, согласившись принять этих дипломатов, и с каждым из них весьма дружески обменялся несколькими словами. Впрочем, в беседе с французским послом царь намеренно избегал всякого упоминания Луи-Филиппа.

На следующее утро император посетил «Юнайтед сервис клаб»10 и обошел новые здания парламента в Вестминстере. Осмотр помещений был подробным, Николай проявил к ним явный интерес, однако никаких замечаний по поводу нового дома «прародительницы парламентов»11 не высказал. Двигаясь по лондонским улицам, императорская карета пересекла Трафальгарскую площадь, где его величество осмотрел еще не завершенный памятник Нельсону12. Услышав, что средства, предусмотренные на возведение памятника, исчерпаны, император распорядился, чтобы российское казначейство немедленно пожертвовало на колонну Нельсона пятьсот фунтов. Такую же сумму Николай выделил для будущего памятника герцогу Веллингтону. Британская пресса была в бешенстве. «Памятники в честь британской доблести должны возводиться щедростью самих британцев, — вопиял "Иллюстрейтед Лондон ньюс". — Император швыряет подачку впавшей в нищету стране, как бы говоря: "Ну что ж, закончите за мой счет то, что не смогли построить сами!.." Правительство проявляет полное равнодушие, что ему свойственно, когда речь не идет о возможности пополнить казну, такая же пассивность охватила людей, но ни правительство, ни народ не настолько бедны, чтобы покорно принимать подобные подарки».

После часа Николай покинул Букингемский дворец в открытом экипаже, чтобы присутствовать на приеме у герцога Девонширского в его имении в Чизике13. Царя сопровождали принц Альберт, король Саксонии, пять карет со свитой и слугами и почетный эскорт кавалеристов.

«Погода была великолепной, — пишет герцог Аргайл. — Подъездные дорожки, обсаженные сиренью и золотистым ракитником, вели к чудесному саду. Величественные кедры, затеняющие крыльцо и восточный фасад палладианской14 виллы, сплетали ветви в тонкий неповторимый рисунок на фоне ярко-синего неба с редкими пушистыми облаками». Экипажи медленно двигались по главной аллее, чтобы дать возможность семистам приглашенным полюбоваться на императорский кортеж. Герцог встречал гостей у парадного входа, и, когда они вышли из карет, объединенный оркестр Колдстримского гвардейского полка и Королевских конногвардейцев грянул российский гимн, а над герцогским дворцом взвился императорский штандарт.

В одном из залов, увешанном полотнами Тициана, Рафаэля, Андреа дель Сарто15 и других мастеров, Николай принимал наиболее именитых из приглашенных гостей. Затем в музыкальном салоне оркестр герцога выступил с короткой концертной программой, после чего всех пригласили к столу. Императора и сопровождающих его лиц проводили в уютную «летнюю гостиную», весьма изобретательно преобразованную по такому случаю в средневековый походный шатер. Одну стену украшали гербы императора и королевы на фоне цветов российского флага — белого, синего и красного. Шелковый купол шатра был расшит увенчанными коронами щитами с чередующимися буквами «N» и «V». Столы были накрыты на шестнадцать персон, и, «поскольку трапеза представляла собой déjeuner16», вместо золотых тарелок подали серебряные. В центре столов стояли чаши с цветами и яркими экзотическими плодами.

После застолья император и сопровождавшие его персоны вышли на свежий воздух, где к ним присоединились прочие гости. Там, под сенью великолепного кедра, подали кофе и Николай продолжил знакомиться с присутствующими. Затем гости разбились на группы и разбрелись: кто-то отправился танцевать польку в «музыкальный салон», другие пересекли широкую лужайку, чтобы послушать оркестр, третьи воспользовались возможностью осмотреть оранжерею герцога. Саксонский король, сопровождаемый небольшой свитой, решил покататься по тихому озерку и занял место в лодке с гребцами в желтых ливреях. На противоположном берегу король осмотрел жирафов, привезенных специально для этого приема. Что касается императора, то он, посадив в парке дерево в память о своем посещении герцога, сел в карету и вернулся в Лондон.

С начала государственного визита российского императора минуло восемь дней, и визит проходил в теплой и сердечной обстановке. Николай и Виктория увидели друг в друге много привлекательных черт, британские министры и император отлично ладили, британская пресса и общество отзывались о русском царе весьма благоприятно. Все наслаждались атмосферой взаимного уважения и открыто проявляемой приязни. В англичан вселило уверенность присутствие в Лондоне этого gendarme de l'Europe17, гаранта европейского единения, сильного союзника, способного помочь обуздать Францию и не дать ей снова нарушить хрупкое равновесие сил в мире. В эти теплые благоуханные дни июня 1844 года такая вещь, как Крымская война, могла бы показаться совершенно абсурдной и немыслимой. И тем не менее не пройдет и восьми лет, как русские пушки будут обстреливать англо-французский флот у берегов Севастополя, а огромная армия под британским и французским флагами высадится на берегах России.

Примечания

1. Словом джентльмена (фр.).

2. Луи-Филипп-Жозеф, герцог Орлеанский (1747—1793), во время Великой французской революции отказался от своего титула, принял фамилию Эгалите (равенство), примкнул к революционерам и в Конвенте голосовал за казнь своего родственника короля Людовика XVI. Однако в том же году был казнен сам, поскольку его сын оказался замешанным в заговоре и бежал из Франции. Перед гильотиной Филипп потребовал две бутылки шампанского и взошел на эшафот с совершенным бесстрашием. Ненавидевшие его роялисты отметили: «Жил как собака, а умер, как подобает потомку Генриха IV».

3. Жомини, Генрих — барон (1779—1869) — французский и русский военный писатель родом из Швейцарии. Оставил мемуары по истории наполеоновских войн.

4. На самом деле Александр I ехал на светло-сером коне по кличке Эклипс, подаренном ему французским послом Коленкуром.

5. Токвиль, Алексис де (1805—1859) — французский историк и политик, министр иностранных дел Франции в 1849 году.

6. Фортескью, Джон (1859—1938) — английский историк, автор 20-томной истории британской армии.

7. Вудворд, Льюэллин (1890—1971) — английский историк.

8. Пальмерстон, Генри Джон Темпл, лорд (1784—1865) — знаменитый английский государственный деятель, долгие годы руководил обороной, затем внешней политикой государства, а в 1855—1865 годах (с небольшим перерывом) был премьер-министром.

9. Вудем-Смит, Сесил Бланш (1896—1977) — английский историк. Ее перу принадлежит, в частности, получившая широкую известность биография Флоренс Найтингейл.

10. «Юнайтед сервис клаб» — лондонский клуб для старших офицеров армии и флота, основан в 1815 году.

11. «Прародительница (или родоначальница) парламентов» — утвердившаяся в политической журналистике и литературе характеристика британского парламента.

12. Памятник адмиралу Нельсону представляет собой сорокачетырехметровую колонну, увенчанную пятиметровой фигурой адмирала; у основания колонны располагаются четыре льва, отлитые из трофейных французских пушек.

13. Чизик (Чизуик, Чизвик) — историческое лондонское предместье, ныне входит в состав Большого Лондона.

14. Палладианство — архитектурный стиль, получивший свое название от выдающегося итальянского архитектора позднего Возрождения Андреа Палладио (1508—1580).

15. Дель Сарто, Андреа (1486—1531) — итальянский художник флорентийской школы.

16. Здесь — поздний завтрак (фр.).

17. Жандарма Европы (фр.).

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница


 
 
Яндекс.Метрика © 2024 «Крымовед — путеводитель по Крыму». Главная О проекте Карта сайта Обратная связь