Военные действия в Архипелаге

Рассмотрев в предыдущей главе военные действия Азовской флотилии на Азовском и Черном морях и затронув проблемы взаимодействия с другими военно-морскими соединениями русского флота (Балтийским флотом в Архипелаге и Дунайской флотилии на Дунае) в войне 1768—1774 гг., теперь попытаемся проанализировать их подробнее. Это тем более важно, что такого анализа до сих пор не проводилось, в то время как все три соединения впервые в истории русского флота пытались взаимодействовать, и хотя координация часто заставляла желать большего, но подобный подход оказал значительное влияние на исход войны. Наконец, не менее важно сравнить организационные и военные аспекты указанных процессов с историей создания и деятельности Азовской флотилии.

Вначале проанализируем военно-морское искусство русского флота в Архипелагской экспедиции. 4 ноября 1768 г. в присутствии Екатерины II на заседании Совета было рассмотрено предложение Г.Г. Орлова. Оно заключалось в предложении, «не можно ли послать под видом вояжа в Средиземное море несколько судов и оттуда учинить диверсию неприятелю, но чтоб сие сделано было с согласия английского Двора».¹ Уже через два дня, на следующем заседании Совета (6 ноября), императрица «благоволила объявить свое соизволение об учреждении экспедиции, которая должна с сего числа план в действо производить».² Совместными действиями флота и сухопутных сил предполагалось отвоевать у Турции острова Греческого архипелага и оттянуть туда значительную часть турецкой армии с основных театров военных действий.

Таким образом, целью Архипелагской экспедиции стало отвлечение части турецких сил с главного театра войны, нанесение удара по противнику с тыла, используя национально-освободительное движение народов Балканского полуострова и выступления греческих повстанцев против Турции. Предполагалось, что с приходом сил флота на Средиземное море десантные отряды совместно с греческими повстанцами овладеют полуостровом Морея (Пелопоннес), который должен был служить базой для средиземноморских сил.

Энтузиазм Г.Г. Орлова и Екатерины II в отношении Архипелагской экспедиции поддержал А.Г. Орлов, совершавший осенью 1768 г. поездку в Италию. Случайна была эта поездка или нет, сейчас определить практически невозможно. Но А.Г. Орлов быстро включился в игру. Вскоре он писал Г.Г. Орлову: «Я здесь нашел много людей единоверных, которые желают быть под командою нашей и служить в теперешнем случае против турков». Одновременно он написал и Екатерине II, спрашивая, не соблаговолит ли она «употребить его к службе Отечеству вместе с православными греческими и славянскими народами».³ В ответ 29 января 1769 г. последовал рескрипт Екатерины: «Мы сами уже, по предложению брата вашего генерал-фельдцейхмейстера, помышляли об учинении неприятелю чувствительной диверсии со стороны Греции как на твердой ея земле, так и на островах Архипелага, а теперь, получая от вас ближайшее известие, и паче еще утверждаемся в сем мнении. А потому, будучи совершенно надежны в вашей к нам верности, в способности вашей и в горячем искании быть Отечеству полезным сыном и гражданином, охотно соизволяем, по собственному вашему желанию, поручить и вверить вам приготовления, распоряжения и руководство всего сего подвига».⁴ Вскоре А.Г. Орлов получил 500 000 руб. на нужды дела, а 3 июня Екатерина пожаловала его генерал-аншефом.⁵ Верховное же командование над морскими силами А.Г. Орлову было поручено рескриптом от 11 августа 1769 г.⁶

66-пушечный линейный корабль «Св. Евстафий Плакида». Типовой 66-пушечный русский линейный корабль периода 1731—1772 гг., отличившийся в Хиосском сражении. Показана бизань трапециевидного типа

Между прочим, отвечая на рескрипт Екатерины от 29 января 1769 г., А.Г. Орлов также поддержал идею о посылке эскадры. Он, в частности, писал: «Эскадра наша, от восьми до десяти линейных кораблей, и на которых войск наших посажено будет, великий страх причинит туркам, если достигнет до наших мест; чем скорее — тем лучше. Слыша о неисправности морской турецкой силы, о слабости их с сей стороны, надежно донести могу, что оная не только великие помехи причинит им в военных приготовлениях, поделает великое разорение, но нанесет ужас всем магометанам, кураж и ободрение православным и более страшна им быть может, нежели все сухопутное войско».⁷

Тем временем, на Балтике весной 1769 г. началась подготовка эскадры, получившей затем название «обшивной». Такое название вызвано тем, что корпуса всех ее судов были обшиты снаружи дополнительным рядом досок с прокладкой из овечьей шерсти, чтобы подводную часть не источил морской червь, как это произошло с «Надеждой Благополучия». Вот что писал по этому поводу один из крупнейших военно-морских историков дореволюционной России В.Ф. Головачев: «Нам уже известно было, что в океанском плавании водяные черви очень скоро истачивали подводную часть судов и приводили в негодность многие бортовые доски, а потому и положено было, сверх обыкновенной корабельной обшивки, состоявшей из толстых досок, на всю подводную часть наших экспедиционных судов наложить вторую обшивку. Эта вторая обшивка должна была состоять из дюймовых досок, положенных на первую обшивку по просмоленному войлоку».⁸

Однако еще до В.Ф. Головачева А.С. Кротков указывал: «Многие офицеры, участвовавшие в Архипелагской экспедиции, находили случай замечать различные улучшения на иностранных судах и доносили Коллегии о своих замечаниях... что корабли следует обшивать двойною обшивкою на просмоленной бумаге и обжигая наружную сторону второй обшивки. Вторая обшивка употреблялась уже в русском флоте, и корабли, отправленные в 1769 г., имели двойную обшивку».⁹ Более того, А.С. Кротков даже попытался разъяснить, как она действовала: «Способ предохранения подводной части кораблей заключался в том, что между первой и второй обшивкою были положены шерсть и толченое стекло; черви, проточив вторую обшивку, доходили до стекла и шерсти и первую обшивку не трогали. Но это было только в том случае, если вторая обшивка, источенная червями, не отваливалась, а раз она отваливалась, то отваливалась и шерсть и толченое стекло, и черви имели доступ точить первую обшивку».¹⁰ Очевидно, что вторая обшивка могла защищать корабли сравнительно недолго, требуя в то же время немалых трудов и средств.¹¹ Тем не менее, для нас важен именно сам факт установки второй обшивки на подготавливаемой к походу в Средиземное море эскадре, поскольку он, свидетельствуя об использовании опыта плавания фрегата «Надежда Благополучия», дает основания считать, что подготовка действий в Средиземном море началось еще до того, как Г.Г. Орлов официально предложил их в ноябре 1768 г., что отмечалось нами в первой главе.

Между тем, 5 марта 1769 г. был определен состав эскадры, а 20 марта она была вверена Г.А. Спиридову. В эскадру под его командованием вошли линейные корабли «Святослав», «Трех Иерархов», «Иануарий», «Европа», «Трех Святителей», «Северный Орел», «Св. Евстафий Плакида», фрегат «Надежда Благополучия», бомбардирский корабль «Гром» и 6 вспомогательных судов. Несмотря на напряженную деятельность, полностью эскадру подготовить не удалось (так, 80-пушечный «Святослав» был спущен в Петербурге только в мае 1769 г., и доделать его планировалось в плавании).¹² Тем не менее, 19 июля 1769 г. она вышла из Кронштадта.¹³ В общей сложности вместе с десантными войсками (8 рот Кексгольмского пехотного полка и 2 ротами артиллерии) личный состав эскадры насчитывал 5582 человека, следствием чего стала страшная теснота на судах.

«Показывающая суда, число орудий и команды на них, а также командиров судов эскадры адмирала Спиридова»¹⁴

Здесь нужно отметить, что Г.А. Спиридов (ко времени назначения ему исполнилось 56 лет) крайне неохотно согласился принять командование эскадрой, ссылаясь на немощность и болезни. Зная о реальном состоянии флота, адмирал не верил в успех экспедиции. Тем не менее, Екатерина II настояла на своем, и Г.А. Спиридов возглавил экспедицию. 4 июня Екатерина II присвоила ему чин полного адмирала и официально поручила эскадру. В данном Г.А. Спиридову рескрипте говорилось: «...Провести сухопутные войска с парком артиллерии и другими военными снарядами для содействия графу Орлову, образовать целый корпус из христиан к учинению Турции диверсии в чувствительнейшем месте; содействовать восставшим против Турции грекам и славянам, а также способствовать пресечению провоза в Турцию морем контрабанды».¹⁵ Последняя задача, правда, превращалась во вспомогательную, ибо императрица уведомляла Спиридова, что «скоро по выступлении вашем с эскадрою, отправится отсюда другая в трех линейных кораблях и двух фрегатах под командою контр-адмирала Эльфинстона. Он будет иметь повеление идти наискорее к Дарданеллам и занять там в канале выгодную позицию для пресечения всего водного в Царьград из Египта и других мест подвоза... таким образом цель экспедиции его будет совсем другая от порученного вам предмета и общих ваших с графом Орловым операций на твердой земле и в Архипелаге...».¹⁶

Заметим, что о возможном противодействии турецкого флота не прозвучало ни слова, что являлось опасным промахом, поскольку сама логика военно-морского искусства требует обязательного обеспечения любых действий флота от сопротивления военно-морских сил противника.

Извлечение из высочайшего рескрипта Екатерины II Г.А. Спиридову от 15 июля 1769 г.¹⁷

По причине настоящей у нас с Портою оттоманской войны, которая с ея стороны толь вероломно начата, рассудили Мы за нужно, для учинения ей диверсии в чувствительнейшем месте, воспользоваться склонностью греческих и словенских народов отчасти ей подвластных, а отчасти еще за вольность свою до ныне мужественно поборающих; и стараться составить из них при нашем подкреплении и под нашим руководством целый корпус не только к упражнению турецких сил в собственной своей земле удобный, но если поможет великому нашему подвигу десница Всевышнего, и к потрясению в Европе самого основания оных вкупе с столицей злочестия магометанского.
Производство и главное управление сего важного и славного намерения и всех его многообразных частей вверили мы нашему генерал-поручику графу Алексею Орлову, который в бытность свою теперь в Италии неподалеку от центра будущих ваших операций соединяет в себе все главному руководителю нужные и свойственные способности и дарования.
Мы ведаем из доношений его, что он начал уже заранее приготовлять и распоряжать потребные и конечно на первый случай достаточные пружины, но как при всем том одни его подвиги и обороты не могут навсегда довольны быть, ниже он теперь без собственных наших войск и морского содействия, что либо знаменитое предпринять, то в рассуждении сего и решились мы отправить в Средиземное море и далее в греческие и архипелагские воды эскадру кораблей ваших с деташементом сухопутного войска, с парком артиллерии и другими военными снарядами.
По удостоверению нашему о вашей к нам верности и усердию, к отечеству любви и отличном искусстве к службе знания вашего, посхотели мы поручить вам главную команду над сею в Кронштадте собранной эскадрой, которой сила и все в ней впредь для высажения на берег назначенное вам и без того уже известно...
Прежде всего имеет вам главным и непременным правилом служить, чтоб во все плавание вашего отнюдь не остановлять и не осматривать никаких христианским державам принадлежащих торговых судов, но паче по колику то от вас зависеть может, показывать им всякую помощь и приязнь, а особливо датским, прусским и английским, ибо намерение наше весьма удалено от самого малейшего утеснения чьей либо коммерции...
Скоро по выступлении вашем с эскадрою, отправится отсюда другая в грех линейных кораблях и двух фрегатах под командою контр-адмирала Эльфинстона. Он будет иметь повеление идти как наискорее к Дарданеллам и занять там в канале выгодную позицию для пресечения всего водяного в Царьград из Египта и других мест подвоза. Хотя, таким образом, цель экспедиции его будет совсем другая от порученного вам предмета и общих ваших с графом Орловым операций на твердой земле и в Архипелаге, однако тем не менее, держась каждый из вас своего особливого вида и не смешивая все вместе, взаимные ваши действия могут по близости быть друг другу не малой помочью и облегчением, чего ради и не оставите вы по востребованию обстоятельств содержать и производить между собой частое и полезное для дел наших сношение...
Употребление арматоров или каперов противу мореплавания неприятеля, хотя есть дело по существу принадлежащее к вашим морским операциям, но как польза и вред того происходящие относиться должны к христианским народам тамошних мест и потому более касаются до тех мер и распоряжений, которые от нас поручены нашему генерал-поручику графу Орлову, то и остается сей способ поиска над неприятелем в зависимости от общих наших с ним соглашений, по коим здесь вам ничего определенного предписать не возможно...

Итак, задача Г.А. Спиридову была поставлена. А 18 июля императрица и великий князь Павел Петрович (генерал-адмирал) посетили эскадру на Кронштадтском рейде. Здесь Г.А. Спиридов был пожалован орденом Св. Александра Невского, а С.К. Грейг и И.Я. Барш произведены в капитаны бригадирского ранга. Матросам было выдано месячное жалование «не в зачет».

Надо сказать, что не только Г.А. Спиридов сомневался в успехе экспедиции. Не верили в нее ни в Париже, ни в Лондоне. Во Франции были просто убеждены, что этот поход обречен на неудачу. Так, 27 июня 1769 г. Россионьоль направил герцогу Э.-Ф. Шуазелю следующее письмо: «Русская эскадра, предназначенная для оказания помощи монтенегрцам (восставшим черногорцам. — Авт.), готова и должна отправиться со дня на день. Она состоит из пяти военных кораблей, имеющих на борту русского генерала, только что произведенного в графы Империи (видимо, речь идет об А.Г. Орлове, но в действительности он находился тогда в Италии. — Авт.), пятьдесят офицеров различных званий и примерно полторы тысячи войск. Погрузили, как уверяют, большое количество оружия, военного снаряжения и провианта на семь месяцев. В целом же здесь весьма плохое мнение об этой операции. Это предубеждение основано на неопытности русских моряков и на низком качестве кораблей, непригодных для столь долгого плавания...».¹⁸

Более того, во Франции были уверены, что дальше Балтийского моря русская эскадра все равно не пойдет, почему довольно долго спокойно относились к намерениям русских. Так, посланник в Париже Н.К. Хотинский писал Н.И. Панину в сентябре 1769 г.: «Признаюсь, что такое скромное поведение и отзывы дюка Шуазеля меня удивили, да и во всем нашел я в нем нового человека, вид его был тихий, ласковый, смирный и больше обыкновенного учтивый. Он показался мне как будто устрашенным, и чаятельно реченная новость (о праве воспользоваться в случае надобности французскими гаванями) так его поразила, что он еще не опомнился, когда со мной о ней говорил. Здешнее министерство постоянно думало, что снаряжение наших эскадр останется столь же бесплодным, как и датских кораблей: погулявши по Балтийскому морю и давши этим сильную острастку шведам, возвратятся домой».¹⁹

Англия, заинтересованная в сближении с Россией против Франции и решившая поддержать этот переход, также не очень верила в его исход. «Стремление довести до значительных размеров морские силы России, — высказывал свои соображения английский посол в Петербурге, — может быть выполнено лишь с помощью и содействием Англии, а никак не иначе. Но невозможно, чтобы Россия сделалась соперницей, способной внушить нам зависть, ни как торговая, ни как военная морская держава. По этой причине я всегда рассматривал подобные виды России весьма для нас счастливыми, ибо до тех пор, пока это будет выполнено, она должна зависеть от нас и держаться за нас. В случае ее успеха, успех этот лишь увеличить нашу силу, а в случае неуспеха — мы утратим лишь то, чего не могли иметь». Тем не менее, когда И.Г. Чернышев в конце августа 1769 г. сообщил Рошфору (руководившему тогда внешней политикой Англии. — Авт.) о походе эскадры Спиридова, тот воскликнул: «Какое смелое предприятие! Как бы я желал, чтобы мы были теперь в войне с Франциею: два соединенных флота наделали бы прекрасных вещей!».²⁰

Следует также отметить, что в целом подготовка экспедиции была осуществлена достаточно скрытно и известия о выходе русской эскадры в Средиземное море были полной неожиданностью для французского правительства (в частности, подготовка к переходу кораблей в Средиземное море проводилась под видом приготовлений к обычному практическому плаванию в Балтийском море).

66-пушечный линейный корабль «Трех Иерархов». Типовой 66-пушечный русский линейный корабль периода 1731—1772 гг., отличившийся в Хиосском сражении (был флагманским кораблем А.Г. Орлова) и активно служивший в Архипелаге до конца войны. Показана четырехугольная полная рю-бизань

Так или иначе, но первый дальний поход русского флота за пределы Балтийского моря начался. Правда, дата 19 июля является во многом формальной, поскольку эскадра Спиридова перешла в этот день лишь к Красной Горке. Только через неделю, 26 июля, эскадра действительно направилась в море. Ей предстоял путь длиной в 4500 миль (8300 км) ! Иными словами, эскадре нужно было пройти Балтийское и Северное моря, пролив Ла-Манш, бурный Бискайский залив, обогнуть побережье Пиренейского полуострова, миновать Гибралтарский пролив и, наконец, пересечь всю западную часть Средиземного моря. Для флота, которому даже путь вокруг Скандинавии представлялся дальним, это действительно было огромное испытание. Чтобы представить состояние моряков, достаточно вспомнить, какой ужас зачастую одолевал мореплавателей, впервые оказывавшихся в новых морях. Вот, что пишет об этом П.В. Ланге: «...Совершенно ясно, что .страдания, болезни и мятежи судовых команд для капитанов, отправлявшихся на поиски таинственных земель Южного моря, вовсе не были единственной и к тому же весомой причиной столь поспешного пересечения Тихого океана. Скорее, постоянное чувство неизвестности, незнания своего местонахождения побуждало некоторых из них прерывать начатое плавание и направлять корабли к знакомым берегам...».²¹

Каким же тяжелым оказался этот поход эскадры Г.А. Спиридова! Всплыли все проблемы русского флота: старость и ненадежность многих кораблей, низкое качество рангоута, такелажа и парусов, распространение болезней среди личного состава (только за первых два сравнительно теплых месяца Г.А. Спиридов потерял около 100 человек умершими и 500 больными!) и т. п. Вот что писал по этому поводу Е.И. Аренс: «Корпуса и рангоут судов были непрочны... расходились стыки наружной обшивки, а в результате появлялась сильная и опасная течь, как хроническая болезнь флота того времени... Слабый такелаж, плохо сшитые паруса, неумело выкованные якоря и ненадежные канаты — все это делало и якорные стоянки далеко не безопасными».²² Как следствие, уже в августе линейные корабли «Св. Евстафий Плакида» и «Святослав» из-за неисправностей вынуждены были вернуться в Ревель для ремонта: на первом сломалась фок-мачта, на втором открылась сильная течь. В шканечном журнале «Святослава» записано: «Тем штормом (9 августа. — Авт.) и большим волнением, по его (корабля. — Авт.) валкости и вышине, к тому ж и по конструкции построенного юта, повалило на бок, так, что в порты верхнего дека весьма поддавало, а в палубе некоторые кницы треснули и от которого приключения вдруг показалось воды свыше ординарной 4 фута».²³ А 16 сентября у берегов Швеции разбился пинк «Лапоминк».

Между тем, стоит отметить, что «Святослав» был спущен лишь 29 мая 1769 г., а вышел из строя по причине течи.²⁴ Иными словами, и качество постройки, и подготовка к экспедиции оказались скверными. Тем не менее, Адмиралтейств-коллегия и даже Екатерина II едва не свалили всю вину на одного только И.Я. Барша. Екатерина даже писала в письме А.Г. Орлову: «Я чуть было не повесила капитана Барша, который на корабле Святослав; подобного труса я еще не видела».²⁵ Однако объективная оценка состояния судна специалистами заставила императрицу оперативно изменить свою мнение (что делает ей честь) и издать специальный указ: «По причине валкости корабля Святослав, Мы повелеваем Адмиралтейств-коллегии снять ют и борты во все шканцы, мачту убавить фута на 4, или как коллегия рассудит и сие поправление производить наискорейшим образом».²⁶ В итоге «Святослав» после ремонта и внесения поправок в конструкцию было решено включить в состав 2-й эскадры Д. Эльфинстона (забегая вперед, отметим, что и в состав эскадры Эльфинстона он войдет практически без конструктивных изменений, которые придется проводить уже в Англии).

Тем не менее, в Копенгагене все же удалось в целом сохранить силу эскадры Г.А. Спиридова: «Св. Евстафий Плакида» сумел нагнать ее, а линейный корабль «Святослав» заменили 66-пушечным «Ростиславом», прибывшим из Архангельска. В таком составе эскадра продолжила свое плавание. Однако на переходе Северным морем проблемы вновь дали о себе знать. Из-за значительного числа больных на борту эскадра Г.А. Спиридова 23 сентября была вынуждена зайти в Гулль, где простояла до октября: кроме лечения моряков пришлось заниматься и ремонтом, в частности, линейных кораблей «Трех Святителей», «Иануарий» и «Европа». Отделившийся в Северном море линейный корабль «Ростислав» ремонтировался в Портсмуте. В итоге из английских портов русские корабли вышли уже не в составе эскадры, а по мере готовности к плаванию, причем линейным кораблям «Европа» и «Северный Орел» пришлось снова вернуться в Портсмут для ремонта (кстати, на них, по данным Г.А. Гребенщиковой, опять было достаточно много больных — 280 человек).²⁷ Более того, по данным той же исследовательницы, линейный корабль «Европа» в ходе капитального ремонта был чуть ли не полностью разобран и заново собран английскими судостроителями. В частности, была произведена замена обшивочных досок, сменено гнилое дерево внутреннего набора на сухое и здоровое, заменена сгнившая пенька и проконопачены пазы.²⁸ Наконец, «именно тогда, находясь в Портсмуте, русские офицеры смогли оценить преимущества английских судовых камбузов, которые англичане обшивали железными листами, а также устройство крюйт-камер, где хранились боеприпасы и бочки с порохом».²⁹ Все это иллюстрирует реальное состояние русских кораблей и подтверждает оценки Ф.Ф. Веселаго и Е.И. Аренса.

Однако, как ни странно, сама же Г.А. Гребенщикова, несмотря на представленные ею красноречивые факты, критикует приведенную выше оценку Е.И. Аренса. Она указывает: «В некоторых научно-популярных статьях абсолютно безосновательно говорится о том, что корабли первой архипелагской эскадры были настолько гнилы, что дошли до Копенгагена совершенно развалившимися. Не избежал подобных высказываний и известный историк флота Е.И. Аренс...»³⁰ и далее: «"Обшивная" эскадра была достаточно хорошо подготовлена к длительному переходу, и из всех дошедших до Портсмута кораблей только один был признан неблагонадежным для дальнейшего плавания»³¹. На наш взгляд, здесь возникает, как минимум, три вопроса: во-первых, судить о готовности можно лишь по конечному результату, а не по результатам перехода в Портсмут; во-вторых, из 8 кораблей эскадры в Англию пришли 7, причем 3 требовали ремонта, а 2 затем вновь вернулись, чтобы повторить его; в-третьих, Г.А. Гребенщикова не указывает, кто же именно говорит, будто к Копенгагену корабли пришли «развалившимися». Между тем, Е.И. Аренс лишь констатирует низкое качество постройки русских кораблей, что подтверждает фактами и сама Г.А. Гребенщикова.³² Таким образом, остается абсолютно непонятным, почему в книге Г.А. Гребенщиковой «Балтийский флот в период правления Екатерины II», весьма богатой фактическим материалом, выводы расходятся с фактами.

Г.А. Спиридов. Выдающийся русский адмирал и флотоводец. Неизвестный художник

Между тем, еще плачевнее, чем состояние материальной части, было моральное состояние личного состава эскадры Г.А. Спиридова. В частности, еще русский посланник в Копенгагене М.М. Философов, сообщая в Петербург о состоянии русских моряков эскадры Г.А. Спиридова, указывал следующее; слабость самого адмирала, пьянство многих офицеров, полное расстройство управления. В частности, М.М. Философов писал: «Неустройство всего в его флоте до крайностей простирается, и что даже все его подчиненные, до самых нижних чинов, сие ощущают». В этом же донесении посланник упомянул о «вечно пьяном» капитане Плещееве, а также о том, что «хоть адмирал совет с капитанами кораблей ежедневно почти держит, но они никакой другой пользы не производят, как разстройство и отлучку начальников от их постов, ибо обыкновенно кончаются чаркой водки».³³ И это уже в Копенгагене! Не случайно 7 октября Екатерина II направила Спиридову весьма жесткий рескрипт, согласно которому адмиралу ставились в упрек чрезмерное число больных на эскадре, слишком долгая задержка в датской столице и существенное число беглых матросов.³⁴

Правда, А.С. Кротков в своем исследовании посвященном бомбардирскому кораблю «Гром» в целом оправдывает Г.А. Спиридова, указывая на просчеты Адмиралтейств-коллегии, но вместе с тем даже он признает несколько весьма странных фактов. Во-первых, пишет Кротков: «Спиридов... совсем не говорит в своем оправдании о числе больных на своей эскадре, а мы теперь знаем, что несомненно на его эскадре были больные и притом в значительном числе уже в Копенгагене. Какая цель была у Спиридова замолчать такой факт на своей эскадре? — Указать не можем?».³⁵ Во-вторых, по его же данным, «Спиридов два раза хотел сниматься с якоря, но за неготовностью некоторых судов не мог этого сделать»,³⁶ причем суда опять-таки не указываются.

Что можно сказать в итоге? Признавая просчеты российского правительства в целом и Адмиралтейств-коллегии в частности, нельзя снять вину и с командования самой эскадры. Уже сам факт того, что в 1758 г. гораздо большая эскадра З.Д. Мишукова совершила переход по маршруту Кронштадт — Копенгаген за 7 дней (со 2 по 9 июля),³⁷ а эскадра Г.А. Спиридова тот же переход в 1769 г. — более чем за месяц (с 26 июля по 29 августа), да еще с такими потерями, не может не говорить о качестве ее подготовки. А за это в любом случае несет ответственность командующий. Да и что уж такого неправдоподобного сообщил в Петербург М.М. Философов? Последовавшие затем отзывы И.Г. Чернышева и А.Г. Орлова вполне подтверждают общую картину.³⁸

После же перехода в Англию, Г.А. Спиридов вообще упал духом: абсолютная неготовность русского флота к дальней экспедиции стала совершенно очевидной. Приехавший из Лондона в Гулль русский посол граф И.Г. Чернышев после осмотра эскадры так писал Екатерине о ее состоянии: «Не так худо нашел я все сделанные адмиралом распорядки, как слышал, но опять и не так, чтоб оные лучше быть не могли... Более всего неприятно мне было его видеть самого несколько в унылости, отчего и подчиненные были также невеселы, что я ободрением его и хвалою всего того, что уже сделал, ибо поправить было не можно, разговором с матросами и солдатами, объездом на все корабли, сколько можно, поправить старался. Унылость его произошла от встретившихся препон в плавании, которые то ускорить не дозволяли, чему главная причина — великое множество больных, ибо число оных простирается до 700 человек, с слабыми же и более 800, однако умирает благостию Божиею мало, ибо со времени отправления на всей эскадре, состоящей более 5000, умерло с 40 человек. Все по большей части больны поносами и флюсфиберами, чему и удивляться не должно, ибо 1) половина экипажа состоит из рекрут, которые жительство близ Москвы имели, в числе коих, конечно, половина таких, которые несколько месяцев, как только соху покинули и не токмо к морю и к качке судна, но и к пище нимало привычки не сделали; 2) изнурены были при вооружении флота великими работами и употреблением малой предосторожности в мешании вышедших больных из госпиталя с здоровыми рекрутами, отчего последние все почти по очереди перехворали; 3) от излишнего экипажа великая теснота на кораблях».³⁹

Не случайно Екатерина II чуть ли не с мольбами требовала продолжения похода, взывая к чувству собственной гордости моряков. Она писала Г.А. Спиридову: «Когда вы в пути съедите всю провизию, тогда вся ваша экспедиция обратится в стыд и бесславие ваше и мое... Прошу вас для самого бога, соберите силы душевные и не допускайте посрамления пред целым светом. Вся Европа на вас и вашу экспедицию смотрит».

Переход эскадр кораблей с Балтики в Средиземное море. Художник И. Родионов

И русские моряки не посрамили себя: в результате напряженных усилий к концу декабря 1769 г. в Порт-Магоне на о. Менорка собрались 4 линейных корабля («Св. Евстафий Плакида», «Трех Иерархов», «Трех Святителей», «Иануарий»), фрегат («Надежда Благополучия») и 4 мелких судна (остальные корабли из эскадры Спиридова придут в Средиземное море уже в 1770 г.). Правда, на них насчитывалось 332 умерших и 313 больных!⁴⁰

Да и состояние командного состава оставляло пока желать лучшего. Вот что написал Екатерине II А.Г. Орлов, встретив первые русские корабли в Ливорно: «Признаюсь чистосердечно, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, так: великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровью облилось. Командиры не устыдились укрывать свои недостатки и замазывать гнилое красками. Дошли до того, что ни провианту, ни денег у себя ничего не имеют. Признаться должно, что есть ли бы все службы были в таком порядке и незнании, как и эта морская, то беднейшее было [бы] наше отечество... Таковы-то наши суда, если б мы не с турками имели дело, всех бы легко передавили, не нужно б было много с ними драться, а только за ними гнаться, они бы из гавани не выходили по незнанию офицеров. Я расспрашивал офицеров о барбарейских, не имели ли они случая где ни на есть с ними свидеться? Со вздохом отвечали: благодарим Господа, что они в такую погоду не ходят! Я от сердца смеялся и, рассказав им допрямо обо всем, притом стыдя их — так низко мыслить не годится российским офицерам и воинам, говорил. Недостаток есть велик в лекарях и их помощниках, я старюсь их приискивать. Я намерен всеми способами домогаться, чтоб все морские убытки возвратить».⁴¹

В ответ Екатерина II написала: «Что же делать, впредь умнее будут. Ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как сей поход. Все закоснелое и гнилое наружу выходит, и он будет со временем круглехонько обточен».⁴²

Таким образом, переход эскадры Г.А. Спиридова в Средиземное море показал, что серьезные проблемы русского флота, проявлявшиеся на притяжении многих десятилетий, сохраняются, и подтвердил необходимость поддерживать высокую боевую готовность в мирное время, чего пока никак не удавалось достигнуть.

Показал поход эскадры Спиридова и то, какое громадное влияние оказывает военно-морской флот на международные отношения, ибо политическая обстановка вокруг него была не менее сложной, чем сам переход вокруг Европы. И здесь нужно отдать должное Англии. Она не только предоставила русской эскадре право заходить в свои порты, нанимать английских моряков, а английским подданным заниматься снабжением русских кораблей, но и не допустила вмешательства Франции, которая, осознав последствия появления русских кораблей в Средиземном море, была готова на многое, чтобы помешать этому. Но когда Э.-Ф. Шуазель предложил британскому кабинету не пропустить русский флот через Гибралтар, Георг III распорядился ответить на это, что «атаковать русский флот означало бы атаковать Англию». Решиться после такого ответа напасть на русский флот Людовик XV не смог, почему и отверг соответствующее предложение Э-Ф. Шуазеля. Более того, Париж даже разрешил русским воспользоваться своими портами, правда, одновременно в порт мог зайти только один русский корабль. Таким образом, единственное, что сделала Франция, это поспешила уведомить Турцию о появлении русского флота в Средиземном море, что, по замечанию историка А.Д. Новичева, вызвало шок в Константинополе.⁴³

Джон Эльфинстон. В 1769—1771 гг. контр-адмирал русского флота. Неизвестный английский художник, 1780-е гг.

Между тем, 9 октября 1769 г. в Средиземное море из Кронштадта направилась вторая эскадра, под командованием контр-адмирала Д. Эльфинстона, принятого на русскую службу из английского флота. Она состояла из 3 линейных кораблей («Не тронь меня», «Саратов» и «Тверь»), 2 фрегатов («Надежда» и «Африка») и 2 вспомогательных судов. Правда, всего Д. Эльфинстон должен был иметь 4 линейных корабля, однако «Святослав» присоединится к нему уже в пути. Поставленная Эльфинстону задача отличалась от задач эскадры Спиридова и была сформулирована так: «Главный предмет сей вашей экспедиции должен состоять в том, чтобы воспрепятствовать и пресекать торговлю хлебного пропитания в Царьград из Египта и других мест, как и всю собственную под турецким флагом производимую навигацию и морскую торговлю, на тех проходах, где находиться будете».⁴⁴ При этом Д. Эльфинстон получал независимость от Г.А. Спиридова, но при подчинении А.Г. Орлову, для которого он, прежде всего, должен был перебросить подкрепления в Морею. Таким образом, Петербург пошел на расширение задач Архипелагской экспедиции, намечавшееся еще при отправке Спиридова, выделив силы также и для действий против территории самой Турции, которые должны были нарушать и снабжение столицы Османской империи, и ее морскую торговлю в целом.

Шаг, безусловно, был правильный, но оставляющий вопросы: 1) почему Петербург так затянул с началом морской войны против Турции; 2) почему отказался пресечь турецкую торговлю блокадой Дарданелл, как собирался это сделать, заменив ее борьбой против турецкой торговли вообще; 3) почему Д. Эльфинстону выделили столь ограниченные силы, несмотря на обширный район предстоящих действий и такую большую цель, при том еще, что линейные корабли русской эскадры не совсем подходили для крейсерских действий; 4) почему вновь совершенно не была учтена возможность противодействия достаточно многочисленного, как свидетельствовал опыт, турецкого флота, на фоне которого силы, имевшиеся у Эльфинстона, казались и вовсе мизерными.

Кроме того, стоит отметить, что в отношении способа ведения крейсерской войны Д. Эльфинстону предписывалось поступать согласно принципам, уже сформулированным Екатериной II в рескрипте А.Г. Орлову от 11 августа 1769 г., а в них значился запрет на борьбу как с мореплаванием «турецких подданных христианского исповедания», так и, тем более, против европейских торговых судов.

Состав второй Архипелагской эскадры Д. Эльфинстона при отправлении с Балтийского моря

Выписка из высочайшего рескрипта к генерал-поручику графу А.Г. Орлову от 11 августа 1769 г.⁴⁵

По последнему вашему представлению повелели Мы приложить здесь 13 консульских патентов, за собственноручным нашим подписанием, да форму патента для арматоров с образца в Англии употребляемых. Определение консулей поручаем Мы собственному вашему усмотрению.
Что напротив того касается до формы патента для арматоров (по коей следует при сем 50 печатных экземпляров с итальянским переводом), почитаем мы за нужно сделать здесь к руководству вашему некоторые примечания.
Новость и важность предприятия нашего противу неприятеля, обратит конечно на себя особливое внимание всей Европы, тем более, что тут общая всех полуденных держав левантская коммерция много интересована будет. По сей причине, а с другой стороны, дабы и не разрушать еще собственного дела, которое вы ныне столь удачно начинаете, кажется быть необходимо нужно, чтоб действительное от нас употребление вольных арматоров сопряжено было с крайней осторожностью.
Такая осторожность долженствует по мнению нашему состоять в том, чтоб даваемая арматорам свобода сокращена была на одних магометан, а отнюдь не распространялась на кораблеплавание турецких подданных христианского исповедания, а еще менее европейских торгующих наций.
Правда в случае между ими самими войны, есть общепринятое обыкновение осматривать нейтральные суда и конфисковать их, если они везут к неприятелю войско и все то, что по общему признанию считается в военное время контрабандою и беспосредственно может служить ему к продолжению войны; но состояние их совсем инаково от нашего. Стремление сих наций, не обуздываясь с стороны никакими случайными уважениями, идут к тому только, чтоб в полной мере пользоваться всеми правами войны и разорять неприятельскую коммерцию; Мы же напротив того, имея главным предметом поднятие и ополчение противу неприятеля нашего собственных его христианских подданных, долженствует натурально держаться и следовать правилам совсем другого рода.
Собственная наша польза требует неотменно делать различие между турками и подвластными их народами, дабы первых последними дома упражнять, следовательно же и надобно будет всячески остерегаться, дабы они нигде и ни под каким видом озлоблены не были.
В рассуждении же европейских наций настоять не меньшие уважения. Эскадры наши будут в таких морях, где прежде флаг российский виден еще не был, да и не в такой силе, чтоб совсем в посторонних водах законы предписывать могли, что в существе и не есть цель и намерение посылки их, когда они от нас единственно назначиваются к подкреплению сухопутных операций ваших, кои непременно главный предмет всего вашего подвига составлять должны. В таковых обстоятельствах научает уже само собою благоразумие избегать всех тех случаев, кои бы сему главному предмету в помешательство и остановку обращаться могли. Не надобно нам пред собою скрывать, что мы во всех Средиземного моря державах имеем к себе большую часть скрытными неприятелями, да и кроме оных не мало и из прочих относительно свободного по оному плавания внутренними завистниками, и что из первых иногда некоторые и рады будут иметь с нашей стороны какой-либо повод к явному обнажению недображелательства своего противу нас, чрез посылку знатной своей эскадры в неприятельские воды под предлогом защищения коммерции своей, а в самом деле для препятствования успехам оружия нашего.
Правда, подвоз неприятелю военной амуниции и других снарядов имеет свои неудобства, но из двух зол надобно предпочитать меньшее, а по сему и полагаем Мы, что свободу каперов на одних магометан граничить должно, разве которая из христианских Порте подвластных наций сама сделается поведением своим недостойна общего всем исключения, что уже будет зависеть от вашего усмотрения.
Но чтоб привести под генеральные правила вышеписанное наше рассуждение и пользу представляющуюся от арматоров, мы за нужно находим следующее вам предписать: военные наши корабли, так как и арматоры, когда уже будут находиться в водах точно турецких областей, должны уже будут тогда осматривать, но однако ж с крайней осторожностью и уважением, нейтральные купеческие суда и что на них найдено будет везомой военной амуниции и другой контрабанды и в том надобно сделать такое снисхождение, чтоб шхиперам и приказываемо было, дабы они вместо продолжения пути к неприятелю шли в какое-либо нейтральное место или же покупать от них за настоящую цену те вещи, в которых вы иногда сами для дел ваших нужду иметь будете, объявляя оным шхиперам, что будучи российской империи неприятель во всех своих водах нашим флагом блокирован, они как нейтральные не могут и не должны ввозить к нему те вещи, кои беспосредственно ему служить могут к усилению и распространению беззаконной его войны.
Мы открываем вам здесь одни идеи, по которым вы на месте точные уже положения сделать можете, а какие они будут, о том не оставите вы в свое время сообщить адмиралам нашим Спиридову и Эльфинстону, дабы их меры и поступки с нашими одинаковы были.
Из самой формы патента усмотрите вы: 1-е, что в ней упоминается об инструкции арматорам, 2-е, о судах адмиралтейских...

Извлечение из высочайшего рескрипта контр-адмиралу Д. Эльфинстону от 25 сентября 1769 г.⁴⁶

По причине настоящей у нас с Портою Оттоманской войны, которая с ея стороны толь вероломно начата, рассудили Мы за нужно, для учинения ей диверсии в чувствительнейшем месте, воспользоваться склонностью греческих и словенских народов отчасти ей подвластных, а отчасти еще за вольность свою до ныне мужественно поборающих; сие же на сухом пути предприятие поручено там на месте от Нас нашему генерал-поручику графу Алексею Орлову, в подкрепление чего между архипелагскими островами со стороны морской, отправлена отсюда особливая эскадра под командованием нашего адмирала Спиридова.
В полной доверенности на приобретенное вами в военных морских операциях искусство, и на ту верность, коей вы обязались нам при вступлении вашем в службу нашу, восхотели мы поручить вам особливую в той же стороне экспедицию, как сим нашим рескриптом вам всемилостивейше и поручаем в главную команду приготовленную в Кронштадте под собственным вашим смотрением эскадру.
Главный предмет сей вашей экспедиции должен состоять в том, чтоб воспрепятствовать и пресекать весь подвоз хлебного пропитания в Царьград из Египта и других турецких мест, как и всю собственную турецкую и под турецким флагом производимую навигацию и морскую торговлю на тех проходах, где вы находиться будете.
Каким образом поступать вам в лучшем на месте исполнении сего нашего предмета, в том оставляя вам с беспредельную доверенностью свободные руки и полагаясь совершенно на собственное ваше благоразумие и знание, равномерно не хотим мы ничего предписывать здесь и к управлению в сей вашей навигации до неприятельских вод, но почитаем единственно за необходимое снабдить вас здесь нужными изъяснениями о политическом положении двора нашего с теми державами, в близости которых вам проходить надобно будет, дабы вы, на основании оных, верно и надежно поступки ваши размерять могли, в рассуждении их гаваней, если б в которую по необходимости зайти надлежало, и навигации как военной, так и коммерческой...
Независимо от главного предмета порученной вам экспедиции, который выше сего точно изображен, и имеет состоять в воспрепятствовании и пресечении всего в Царьград из Египта и других турецких мест подвоза хлебного пропитания, равно как и всей собственной турецкой и под турецким флагом производимой навигации и морской торговли на тех проходах, и которого предмета лучшее исполнение предали мы единственно и с полной доверенностью вашей к нам верности и вашему в мореплавании дознанному искусству, отправляются с вами сухопутные войска и разные военные снаряды в подкрепление сухопутных операций нашего генерал-поручика графа Орлова.
Прежде всего надобно вам будет стараться высадить те войска и снаряды на берег в назначенных к тому от оного генерал-поручика местах, а именно в Майне, что в Морее, особливо в порте, называемом на карте Песно, а по тамошнему Маротонизи, почему и имеете вы, по приближении вашем к Архипелагу, немедленно искать тех мест...
Выше уже сказано, что адмирал Спиридов с эскадрой его, назначен в подкрепление с морской стороны между Архипелагскими островами сухопутных операций генерал-поручика Орлова, и хотя таким образом, цель и намерение ваше в его и вашей экспедициях весьма разны и один от других нимало не зависимы, но тем не меньше обстоятельства дел, польза службы нашей, которая обоим вам всегда равный предмет и временная иногда деликатность взаимных ваших позиций, требуя непрестанного между вами сношения, могут также в случаях нужды требовать и согласного вашего на время к одному концу действия и взаимной друг другу помочи. Мы твердо надеемся, что вы во всем том, сами собою ничего упускать не будете, равномерно не можем иметь ни малейшего сомнения, чтоб и адмирал Спиридов не соответствовал вам, как ему о сем, по следующему здесь для известия и руководства вашего экстракту инструкции его, и точное повеление наше дано.
В самом начале сей инструкции видели уже вы, что главная всему нашему плану цель состоит в поднятии на турков подвластных им греческих и славянских народов, следовательно же и долженствуют уступать оной первое место все другие побочные предприятия, а как экспедиция ваша принадлежит натурально в число сих последних, первым же предметом есть и всегда долженствуют быть сухопутные операции нашего генерал-поручика графа Орлова, при подкреплении с моря эскадры адмирала Спиридова, которая единственно к тому назначена, то и можете вы из того далее заключить, что когда ему с своей стороны в произвождении главного предмета надобно будет по временам употреблять ласку, увещевания и другие скромные способы, вам напротив надобно будет ничего такого предпринимать, чтобы его мерам сколько ни есть опорствовать и препятствовать могло; Мы в сем случае особливо разумеем всякое от вас иногда где либо на твердой земле с берегу, или же на котором либо из Архипелагских островов, удобным и возможным усматриваемое скорое и сильное предприятие и покушения, но опасения дабы разным с двух сторон поведением там, где одинакому быть надобно, не умножать самим себе напрасных трудов и забот и не остановлять сухопутных операций, чего ради и рекомендуем вам единожды навсегда содержать с графом Орловым частое и точное сношение, дабы вы его мерам по возможности содействовать могли, а особливо по незнанию видов его и положения дел на сухом пути, не предприняли чего оным противного и предосудительного.
Употребление арматоров или каперов противу мореплавания неприятеля, относясь к пользе и вреде от оного происходящих к христианским народам тамошней стороны, потому самому и касается до тех мер и распоряжений, которые от нас поручены нашему генерал-поручику графу Орлову, а вследствие того по пункту действительного употребления оных и надобно вам будет поступать и следовать по его советам и требованиям.
На чрезвычайные расходы определили мы вам 200 000 руб., которые имеете вы принять здесь на месте в червонных от нашего генерал-прокурора князя Вяземского, считая каждый червонный по 2 рубля 65 копеек.

Переход эскадры Д. Эльфинстона также оказался очень сложным. В финских шхерах разбилось вспомогательное судно «Чичагов». Линейный корабль «Тверь», потеряв грот-мачту, вернулся в Ревель. На некоторых кораблях появилась течь. Так, на флагманском корабле Эльфинстона «Не тронь меня» уровень воды в трюме достиг 5 футов, а на «Саратове» — 9 футов! Более того, уже в Копенгагене Д. Эльфинстону пришлось заново переконопатить суда. В итоге только с 23 декабря 1769 г. корабли начали прибывать в Портсмут (последний пришел 19 января 1770 г.), где сразу же становились на серьезный ремонт. О всех масштабах проблем, с которыми столкнулась эскадра Эльфинстона, емко повествует в своих записках С.П. Хметевский. По его словам, «будучи в пути, претерпевали от великих штормов, стужи, морозов, снегу и дождя, и сыростей великие беспокойства и несносности... Корабль Саратов в великий шторм на английских банках имел на носу великую течь, которая была больше ста дюймов, выливали как в помпы, так кому только и чем удалось, ушатами, ведрами, чашками и мисками, одним словом сказать, были в отчаянии от своей жизни, но по счастью ветер стал тише».⁴⁷

Донесение командира корабля «Не тронь меня», капитана С.П. Хметевского контр-адмиралу Д. Эльфинстону от 18 октября 1769 г.⁴⁸

В. П. доношу: сего октября 14 дня при унтер-зейле WtZ ветре против острова от Эзеля по счислению мыс Гаривол NO 71°00′ в расстоянии с 10½ миль немецких, в начале 1-го часа как начал ветер усиливаться, то воду из корабля от 27 дюйм выливать начали и продолжалось оное не убавливаясь до 5-го часа, а как стал ветер унтер-зейль крепкий, то рапортовал унтер-офицер Кочетков, который к той воде определен, на шканцы, что оной прибыло до 40 дюймов, для чего к шпуль-помпам прибавлено выливать и кетенс-помпы и послан мичман Милюков, чтоб оную воду смерил, который рапортовал, что воды в льяле 50 дюймов, на что послан от меня был капитан-лейтенант Жемчужников, но и он об оной воде донес, что воды нашел 61 дюйм. И так оная вода присмотрена, что корабельными боками и в порты, где только железные боуты или гвозди, в тех местах проходила; да сыскана же не малая течь в носу за крюйт-камерой в 2-х местах под чиксами, да и палубами течет так, что от подаваемой воды с носу усмотрено в крюйт-камеру, в пазы палубные, течь сквозь подбитую парусину пробиралась. И так оная течь при всех стараниях не могла умалиться, как и В.П. словесно от меня донесено, что и сами изволили присмотреть; но как при повороте на NOtN безотхотно всеми помпами и из нижней палубы во многие ведра и кадки выливали, течь хотя и стала умаляться из корабля, только не более в вахту как 2 дюйма. Того 15 числа в 9 часу стали переправлять помпы, то примечено не более как ¼ часа 10 дюймов, а напоследок стал быть и ветер несколько против прежнего тише, но токмо 16 числа по полудни в ½ 3 часа по вылитии воды из корабля осталось 8½ дюйм, а в 4 часа стало 19 дюйм. И так полтора часа прибыло 10½ дюйм, от которых стали выливать, а в 6 часов опять явилось в корабле 20 дюйм и как ветер стал тише, то примечено в корабле воды прибавлялось в час по 4 дюйма, тако ж и при маловетрии по выливании воды прибывает по 3 дюйма в час. И так в рассуждении великой течи корабля, что во время великого волнения примечено расходятся пазы и позади обшивных досок проходит великая течь, в дальний вояж без осмотра и починки идти весьма опасно, и все оное присмотрено имеющимися на порученном мне корабле штаб- и обер-офицерами, и на все оное требую от В.П. резолюции.

* * *
Прибыль воды, на которую здесь жалуются, происходит, как он думает, от того, что порты нижних деков не были снаружи проконопачены, а рукава нижнего дека, чрез которые вода должна выходить из судна, а не попадать в него, сделаны не из кожи, как это следовало, а из парусины. Не было также таких кожаных рукавов- и снаружи дека, где установлены помпы. Он не сомневается, что такая течь в корабле происходит от дурной конопатки, так как все делалось второпях, а следовательно и дурно (курсив наш. — Авт.).
Мнение это подтверждается тем, что при положении якоря у острова Драко, в продолжении часа, воды прибыло всего три дюйма. И эта прибыль произошла, вероятно, от течи в подводной части корабля, потому что корабль тогда, по причине сильного ветра, находился в большем движении, чем в море.
Постоянные жалобы, произносимые публично на шканцах, по поводу валкости корабля и его неспособности к дальнейшему плаванию, имеют дурные последствия для службы Государыни и только лишают бодрости экипаж, что недостойно хороших офицеров и верных подданных.

Русский посланник в Копенгагене М.М. Философов, уже весьма критически охарактеризовавший состояние эскадры Спиридова, соединению Д. Эльфинстона дал еще более жесткую оценку; «По несчастию, наши мореплаватели в таком невежестве и в таком слабом порядке, что контр-адмирал весьма большие трудности в негодованиях, роптаниях и беспрестанных ссылках от офицеров на регламент находит, а больше всего с огорчением видит, что желание большей части офицеров к возврату, а не к продолжению экспедиции клонится, и что беспрестанно делаемые ему в том представления о неточности судов и тому подобном единственно из сего предмета происходят».⁴⁹ Не менее критические замечания сделал и сам Д. Эльфинстон.

Из материалов о состоянии эскадры Д. Эльфинстона

1. Перевод с письма контр-адмирала Д. Эльфинстона графу Н.И. Панину от 21 августа 1769 г.⁵⁰

Вчера, по прибытии моем в Кронштадт, я застал все суда далеко не готовыми, не только в отношении такелажа, но, что меня особенно поразило, они не были вовсе снабжены провизией, несмотря на приказание, отданное мною именно по этому предмету при отъезде моем из Кронштадта 7-го числа текущего месяца. Это вынудило меня отдать каждому капитану другой приказ, копию с которого и имею честь вам представить. Причина, почему представляю эту копию В.С. та, что все капитаны (кроме командира корабля Тверь, которого нет в Кронштадте) очень не довольны резкостью, с которой написан приказ, а следовательно и мною. Такой строгий приказ казался мне положительно необходимым, как для пользы службы Е. И. В., так и для выполнения моих обязательств и оправдания принесенной мною присяги служить нашей Всемилостивейшей Государыне по мере моей способности. Подобные приказы очень часты в английской морской службе, где не было примера, чтобы капитаны оспаривали приказания командующего офицера...

2. Перевод письма контр-адмирала Д. Эльфинстона графу Н.И. Панину из Копенгагена от 21 ноября 1769 г.⁵¹

Я лишен нахожусь удовольствия, которое я возымел бы донесть В.С. о прибытии сюда военных кораблей Святослава и Африки, если б нашел я первоупомянутый в состоянии к предприятию со мною похода, а по нынешнему оного оказательству и по рапортам капитана и не могу подумать, чтоб подвергнуть 700 человек Е. И. В. подданных и толь изрядный корабль опасности потопления; я того ж нахожусь мнения, о котором я представлял, когда я с начала помянутый корабль в Кронштадте видел, что на оном ни одного такого офицера нет, который бы земаном находился; да и корма с оного не сбавлена, так как о том соглашенность была при В.С. в Царском Селе, но ныне находится она столь же высока, как и прежде была, а снят только капитанский ют и оставлены 2 малые каюты в том месте, которое никакой перемены не делает в вышине корабля; в между многими другими жалобами капитан предъявляет, что адмирал Нагаев отнюдь не хотел принимать от него никакого представления, касающегося до неспособного ходу оного корабля и многих других вещей, но принудил его отправиться прежде, нежели он мог запастись водой, так, что когда он в море выступил, имел он на корабле более 100 пустых бочек; все на нем снасти весьма малы, подъемные гнезда для содержания топ-мачты не более суть тех, которые на 28 тонном английском фрегате находятся. Я ж, усмотря, что нижние на оном райны несли по крайней мере 6-ю футами ниже надлежащих мест, спрашивал о причине того, на что сказали мне, что паруса очень малы, хотя нижние мачты и 4-мя футами покорочены были в Ревеле; какие же имели быть на нем паруса прежде того? А хотя оный корабль мачтами весьма и не отягощен, но больше кажутся они быть новые, однако ж капитан сказывает, что при полных топ-парусах главные его в корабль входы в воде находятся, а дабы В.С. дальними еще жалобами не утрудить, то оные прекратя, доношу, что как скоро помянутый корабль до 23 футов воды привесть можно будет, то лоцманы оный на руки свои примут и проведут пониже Копенгагена. Я был на оном корабле и приказал свежую и соленую воду из бочек вылить, а пушки и ядра вперед перенесть, дабы килем корабль по воде ровно плыл, и если сие не поможет, то должно будет нанять суда для выгрузки запасов из заднего трюма, а сколь скоро оный корабль на Копенгагенский рейд приведен будет, то и паки на оный поеду и увижу можно ль будет с ним что-нибудь сделать; если только в состоянии будем его в Англию привесть, В. С. может уверены быть, что ничто с моей стороны оставлено не будет в том, что касается до соблюдения кредита российского флага, о чем я крайне усердствую и в великом по оному беспокойстве нахожусь.
Корабль Африка потерял 2 якоря и 2 каната, а капитан с него рапортует, что новые канаты гнилы, которое обстоятельство меня встревожило в рассуждении прочих кораблей, на что приказал я оному кораблю дать один канат и один якорь с корабля Надежда, потерю Чичагова не могу я чему либо приписать, как крайнему небрежению и оплошности в высматривании пути; нельзя было им не видеть того тракта, которого я избегал, а Гогланд они еще того ж вечера благополучно миновали, и если бы они непрестанно глубину свинцом измеряли, то б погода не могла их на мель навесть. Г. Философов доносит В.С. о полученных им из Швеции известиях, что один военный корабль о 64-х пушках у Гогланда в крайнем находится бедствии, и я опасаюсь, что не именуется ли Тверь, который с самого начала похода завсегда вне станции своей держался и никогда не слушался моих сигналов. Я принужден был одиножды по нем 2 пушечных выстрела учинить, но оные за дальним его расстоянием и по наступлению ночи в него не попали; а хотя командор Барш и объявил мне, что если я его с собой не возьму, то он протестует против того, чтоб ему одному ехать, однако ж я подумать не могу, чтоб мне способный потерять случай к продолжению моего пути с имеющимися при мне кораблями, или подвергнуть себя опасности задержанным быть льдом, а если усмотрю, что вышепомянутый корабль в состоянии за мною следовать, то откомандирую я на оный доброго лоцмана с таким приказанием, чтоб он к Портсмуту или Плимуту пристал, в таком случае, если услышит, что я в котором нибудь из английских портов нахожусь, а инако следовал бы он прямо к Гибралтару для получения дальнего приказа.

3. Выписка из письма контр-адмирала Д. Эльфинстона графу Н.И. Панину из Портсмута от 11 января 1770 г.⁵²

Со времени прибытия Святослава, Саратова и Надежды в Спитгед и Африки в Ширнес я узнал из подданных командирами рапортов, что суда очень пострадали от непогоды в Северном море.
[В предыдущем письме, без означения года и месяца, Эльфинстон описывает подробно переход свой от Копенгагена до Спитгеда, во время которого все суда его эскадры, пройдя Скаген, с ним разлучились, и только по временам ему удавалось видеть некоторые из них, большей частью терпящие бедствия. Причину разлучения с ним судов Эльфинстон приписывает тому, «что почти никогда не следят за моими сигналами; если бы следили за ними с самого нашего ухода, то без сомнения все были бы со мною. Мысль о плавании в неизвестных им морях страшит их, особенно в это время года; ни офицеры, ни матросы не могут выносить холода, потому что носят перчатки; а когда им приходится подниматься на мачты, то они теряют способность владеть руками. Я ничем не в состоянии лучше доказать свое усердие к службе Ея Величества, как продолжая плавать на Не тронь меня, после того, как он, по донесениям командира, 14 раз ударялся о грунт, что внушает офицерам и команде постоянные опасения на счет крепости корабля. Пользуясь тем, что мы находимся в порте, где можно осмотреть подводную часть корабля, мне кажется, следует это сделать. Прошу Е. И. В. быть уверенной в том, что я сделал все возможное в силах офицера, но против меня были и ветер и море, и я могу уверенностью сказать, что боролся с ним. Датчане, считающие себя лучшими моряками, чем русские, не осмеливаются делать военного перехода с такими большими судами даже в лучшее время года...».]⁵³

По рапортам здешних мастеров, все суда, суда кроме Святослава, необходимо ввести в док; г. Гордон, произведенный мною в лейтенанты и взявшийся, в качестве лоцмана, провести Святослав, доносит, что этот корабль не может продолжать плавания в настоящем его положении и что это почти чудо, как он дошел сюда. Найдя мою эскадру в таком дурном состоянии, я просил г-на Мусина-Пушкина приехать в Портсмут, чтобы заручиться его согласием на все, что я предполагал делать с эскадрой. Он сделал мне эту честь и я во всем обязан его содействию. Нет никакой цели отправлять Святослав в дальнейшее плавание в настоящем его положении; на нем нет морских провизий и едва ли найдется хотя бы один годный блок, почему я предполагаю переделать его, сохранив его три дека, заменив его железный балласт, как я это сделал на остальной эскадре, убавив... и поставив, для облегчения, его 18-фунтовые пушки со среднего дека на Не тронь меня, а пушки с Не тронь меня на Святослав, так как он не может выдержать сотрясения от единорогов. Когда эти перемены будут сделаны на Святославе, он будет по всей вероятности, единственным кораблем, на который я могу хотя несколько положиться; следовательно я посмотрю, что будет можно с ним сделать и подниму на нем свой флаг. Чтобы облегчить Саратов и Не тронь меня, при проходе через Атлантический океан, я помещу также на него возможно более припасов. В одном из моих писем из Копенгагена я писал, что не хотел бы переделывать Святослав без особого на то повеления Государыни. Тем не менее, я решился приступить к этому, как к единственному средству сделать его полезным. Я приказал осмотреть помпы на кораблях; они оказались в очень дурном состоянии; отверстия в них слишком узки, что и было причиной такой быстрой прибыли воды; я приказал потому поставить помпы новой конструкции, которые вводятся на английском флоте. Эти новые помпы, при 14. чел. рабочих, выкачивают в одну минуту по две бочки воды, и я надеюсь, что со временем, они принесут громадную пользу при выкачивании воды из каналов в Кронштадте и из камелей в Петербурге; исправляются они очень легко и скоро. Весь испорченный на Саратове порох, кроме нескольких бочонков, будет заменен порохом с Северного Орла. По словам английским мастеров, на Саратове надо сделать новые гасписы... Я боюсь, что Саратов и Не тронь меня, по крайней мере последний, потребуют, для своего усиления, топ-ридерсы под орлоп-дек и других подкреплений...
Св. Павел пришел в Плимут, имея 30 чел. больных, а вчера в Спитгед пришли суда Провидение и Нанси, не имея ни одного больного, что можно приписать особой заботливости офицеров о хорошем содержании и поддержании чистоты между людьми. По недостатку именно этой заботливости Святослав и Саратов потеряли так много людей. На Не тронь меня более тесное помещение и, несмотря на это, пропорции больных и умерших на нем, в сравнении с таковыми на Святославе и Саратове относятся как 1:12. Я приказал Св. Павлу присоединиться ко мне, чтобы иметь всех на виду. Опасаюсь, не пришлось бы мне идти в Ширнес из-за Африки, командир которой не может обойтись без посторонней помощи...

4. Письмо Д. Эльфинстона графу Н.И. Панину от 21 января 1770 г.⁵⁴

...А людей распределил по эскадре, где довольно места по случаю отосланных в госпиталь больных, число которых равняется теперь 360. Большинство из этих больных — выздоравливающие, и, вообще, они поправляются скорее, чем я того ожидал. Дурное состояние судов послужило им благоприятным обстоятельством, потому что, если бы мы продолжали плавание не останавливаясь вовсе, пришлось бы оставить несколько кораблей для укомплектования их людьми. Хотя я и назначил Северный Орел под госпитальное судно, но я считаю его наилучшим из наших фрегатов и рассчитываю употребить его при случае. Чтобы облегчить его, на нем убавили мачты и реи. Вся носовая обшивка у Саратова сгнила и удивительно, как он не пошел ко дну. Весь порох на нем испорчен, кроме 78 бочонков; в таком же состоянии четвертая часть пороха на Не тронь меня. Так как мелкие суда будут полезнее в Архипелаге больших судов, то я нанял с согласия г. Мусина-Пушкина, транспортное судно, предложенное в Гавре, которое выполнит те цели, о которых я упоминал в предыдущих письмах, нанося чувствительный вред неприятелю; я бы желал достать еще таких судов...

На случае же с линейным кораблем «Тверь» необходимо остановиться отдельно. Будучи совсем новым (спущен в 1765 г.), этот корабль 13 октября во время шторма на Балтике получил повреждения грот-мачты и, отделившись от эскадры, отправился обратно. На следующий день у него сломались и упали в море фок-мачта и грот-мачта и треснула бизань. «Тверь» едва дошла до Ревеля. Корабль отремонтировали, но вскоре выяснилось, что он не в состоянии плавать даже в прибрежных водах Балтики. В 1776 г. корабль был разобран в Кронштадте. Этот пример хорошо иллюстрирует качество кораблей, которые строились в начале царствования Екатерины. Кстати, все корабли постройки до 1761 г. вообще по ветхости не могли идти в Средиземное море. Кроме того, виноватым в поломке мачт оказался и командир «Твери», что отражало ситуацию и с личным составом русского флота. В итоге, капитан П.А. Игнатьев был предан военному суду и присужден к лишению чинов за дурное утверждение мачт, а равно и за то, что не употребил всех средств, чтобы идти под фальшивым вооружением в Копенгаген. Но Екатерина II смягчила его участь и только отставила от службы.

Между тем, в конце января 1770 г. первая эскадра уже открыла военные действия: в частности, адмирал Г.А. Спиридов подошел к берегам полуострова Морея и 17 февраля в бухте Виттуло высадил два десантных отряда (капитана Баркова и князя П. Долгорукова). С помощью восставших греков они овладели крепостями Мистрас и Аркадия. Восстание в Морее начало разрастаться.

Тем временем, в связи с очевидной необходимостью обладания надежной гаванью для флота, Г.А. Спиридов и генерал-майор Ф.Г. Орлов, представлявший А.Г. Орлова, предприняли попытку завладеть крепостью Корон. 1 марта у нее был высажен десант и началась осада. Однако внезапности уже не получилось, и турки успели перебросить туда подкрепления. У Г.А. Спиридова же катастрофически не хватало сил.

Тогда в рамках выполнения той же задачи Г.А. Спиридов и Ф.Г. Орлов решили попытаться стремительным броском захватить Наварин, что и удалось осуществить благодаря скоординированным действиям десантного отряда П. Долгорукова и отряда кораблей бригадира морской артиллерии И.А. Ганнибала. После краткосрочной осады 10 апреля 1770 г. комендант сдал крепость, опасаясь штурма. Это был важный успех, поскольку русский флот в Архипелаге получил удобную гавань.

Прибывший к эскадре А.Г. Орлов, видя бесперспективность осады Корона, свернул ее в середине апреля, но взамен бросил силы на взятие другой крепости — Модон, хотя в этот момент были уже очевидны как нехватка русских сил, так и ненадежность греков.

Фрагмент плана боя эскадры Д. Эльфинстона в заливе Наполи-ди-Романья

Тем временем, обеспокоенное действиями русского флота и десантных отрядов в Морее турецкое правительство поспешило снять часть своих войск с Дунайского театра и перебросить их в Средиземноморье. Одновременно к берегам Мореи подошел турецкий флот. В итоге турки постепенно справились с восстанием и, ограничив владение русских городом и портом Наваринским, собрали значительные сухопутные силы в Модоне. По прибытии же флота в Наполи-ди-Романью предполагали направить его вокруг Мореи для удара по Наварину, с одновременной атакой его и с суши.⁵⁵

Выяснив, что русская эскадра в Наварине имеет только 5 линейных кораблей, фрегат и несколько мелких судов, командующий турецким флотом немедленно оставил Наполи-ди-Романью, в полной надежде напасть на русскую эскадру врасплох, во время амбаркации больных и раненых, а также орудий и артиллерийских припасов, которые были свезены в Наварине на берег.⁵⁶ Таким образом, план турок был неплохо продуман.

Но выйдя из Наполи-ди-Романьи, Ибрагим-Хасан-паша встретил пришедшую, наконец, в начале мая в Архипелаг эскадру Д. Эльфинстона. И турецкий командующий, по всей видимости, растерялся. Он стал подозревать, что ему изменили лазутчики, дав ложные известия о русском флоте. Принимая фрегаты и транспорты Эльфинстона за линейные корабли, он был уверен, что шпионы обманули его также и насчет русской эскадры. В результате, С.К. Грейг писал, что это обстоятельство, а не проведенная Эльфинстоном 16 мая 1770 г. атака турецкой эскадры, вероятно, и было причиной внезапного отступления Ибрагим-Хасан-паши в Наполи-ди-Романию.⁵⁷

Что же касается самих событий 16 мая 1770 г., то они происходили так: Эльфинстон, обнаружив противника и будучи на ветре, без каких-либо перестроений, с ходу атаковал турецкую эскадру, которая, как было сказано выше, стала отходить под защиту крепости Наполи-ди-Романья. Русские последовали за ней, ведя непрерывный огонь. Но вскоре ветер стих, и турки с помощью гребных судов сумели оторваться от русских.

На рассвете 17 мая все турецкие корабли были уже под защитой береговых батарей Наполи-ди-Романьи и стояли на шпрингах бортами к эскадре Эльфинстона. Последняя же, построившись в линию баталии, направилась к туркам, но, когда противники уже открыли огонь, ветер вновь стих, и русские корабли стало течением прижимать к внутренней части залива. Заметив это, Эльфинстон приказал выйти из залива, но корабли уже потеряли ход. Пришлось стать на якоря и шпринги и, развернувшись к неприятелю бортами, продолжать сражение на дистанции предельного выстрела, что, кстати, во многом и спасло русскую эскадру. Увидев, что у Эльфинстона всего 3 линейных корабля, Ибрагим-Хасан-паша решил атаковать его, но наступивший штиль задержал атаку.

Тем не менее, как только снова установился ветер и русские корабли, обрубив якорные канаты, стали уходить из залива, турки последовали за ними, но при выходе обнаружили, что Эльфинстон серьезно усилился подошедшими кораблями Г.А. Спиридова. В итоге турки снова отошли.

Русская эскадра в боях при Наполи-ди-Романьи 16—17 мая 1770 г.

Появление же Г.А. Спиридова было вызвано следующими обстоятельствами. Уже в начале мая, сознавая неудачу своих действий в Морее (осада Модона провалилась, турки накапливались против Наварина, а восстание греков шло на убыль) и понимая, что без победы над турецким флотом ее не отрежешь от Турции, А.Г. Орлов сам было собрался искать флот турок, однако, узнав о приходе Эльфинстона и о высадке им привезенных войск в Рупине, откуда они не могли сами добраться до Наварина, поменял решение: теперь уже Г.А. Спиридов с линейными кораблями «Св. Евстафий Плакида», «Св. Иануарий», «Трех Святителей» и «Европа», а также фрегатом «Св. Николай» должен был забрать высаженные войска, после чего, соединившись с Д. Эльфинстном, найти турецкий флот и дать ему бой. Иными словами, наконец-таки было выбрано правильное направление дальнейших действий. Но опять, к сожалению, без концентрации всех сил.

Между тем, события 16—17 мая 1770 г. у Наполи-ди-Романьи показали два важных момента. Во-первых, что турки, мягко говоря, не слишком верят в себя, а во-вторых, что артиллерийский огонь их кораблей по-прежнему малоэффективен. Так, участник указанных событий, командир линейного корабля «Трех Святителей» капитан 1 ранга С.П. Хметевский отмечает, что турецкая артиллерия была «неисправна» и «с многими недостатками». Описал он и особенность турецкой стрельбы: «палят не часто и не горизонтально, и больше бьют по стеньгам, нежели в корпус корабля».⁵⁸ Правда, сбить ни одной стеньги в эскадре Эльфинстона они так и не смогли.

Подводя же общий итог, укажем, что, вступив в бой с превосходящими силами противника, Д. Эльфинстон поставил под угрозу судьбу всей экспедиции. И хотя он сумел своевременно выйти из залива, его соединение могло понести серьезные потери: турки имели 10 линейных кораблей и 5 фрегатов. Только своевременное прибытие Г.А. Спиридова спасло положение. Вышедший из залива Ибрагим-Хасан-паша, обнаружив, что Д. Эльфинстон заметно усилился, не решился продолжать атаку.

Эти события продемонстрировали, насколько важна координация в управлении. Авантюра Д. Эльфинстона едва не поставила точку на экспедиции. Однако нельзя не отметить и того, что действия английского контр-адмирала на русской службе развалили турецкий план и серьезно подорвали боевой пыл турок.

Между тем, турки стали уходить в Эгейское море. Объединенная русская эскадра предприняла преследование, которое 24 мая вылилось в районе острова Специя в погоню. Корабли контр-адмирала Д. Эльфинстона, вышедшие недавно из дока и еще не обросшие, на значительное расстояние опередили корабли адмирала Г.А. Спиридова. Сверх того, Григорий Андреевич около 2 ч пополудни, несмотря на то, что неприятель был еще далек, сделал своей эскадре сигнал построиться в линию баталии, отчего она существенно отстала от эскадры Д. Эльфинстона. И хотя Спиридов и продолжал спускаться, но, потеряв столько времени на построение линии и по причине стихавшего ветра, ни один из его кораблей не мог подойти к неприятельскому флоту. В то же время Д. Эльфинстон повторил своей эскадре сигнал общей погони, вследствие чего передовые его корабли «Саратов» и «Не тронь меня» около 6 ч вечера подошли к неприятелю и вступили в бой с пятью турецкими кораблями, хотя и на слишком дальней дистанции. Желая сблизиться с ними, они продолжали нести всевозможные паруса, однако ветер в это время начинал стихать, а спустя полчаса после начала боя почти и вовсе прекратился. Погоня закончилась. Турки же, воспользовавшись штилем, отбуксировали свои корабли галерами и гребными судами.

Из воспоминаний участника событий о погоне за турецким флотом у острова Специя⁵⁹

Около 10 часов утра... между островом Ydra (видимо, Гидра. — Авт.) и материком были усмотрены корабли противника, и адмирал Эльфинстон поднял сигнал общей погони; сигнал этот он затем повторял еще два раза, но, видя, что на первой эскадре на него не обращают никакого внимания, он послал к адмиралу Спиридову офицера и приказал доложить, что если он со своей эскадрой не начнет немедленно же спускаться на неприятеля, то до наступления темноты им не удастся принудить противника к бою. Вместе с тем он продолжал гнаться за турками, неся все возможные паруса, и около 4 часов пополудни наши головные корабли Саратов и Не тронь меня открыли огонь по неприятелю, в строю одной кильватерной колонны уходившему на север. Турки отвечали, но расстояние было еще слишком велико, и адмирал Эльфинстон послал приказание своему авангарду прекратить огонь, пока он не сблизится с противником до дистанции действительного выстрела. Около 6 часов вечера наши бомбы стали ложиться среди неприятельских кораблей, и в турецком флоте началось замешательство. Вскоре после этого флагманский корабль капитана-паши принужден был на буксире галер спуститься за линию; другой большой корабль и три меньших... поставив все паруса, какие можно было нести, стали быстро уходить на север; остальные суда эскадры также последовали их примеру.
Около 7 часов вечера заштилело. Эскадра Спиридова была далеко позади; если бы она не задерживала нас, то наш соединенный флот вероятно делил бы уже теперь между собою призы, так как турки (около 23 вымпелов) по-видимому не имели серьезного намерения драться...

В итоге турецкая эскадра сумела уйти. Отсутствие единоначалия, разное состояние корпуса русских кораблей, стремление Г.А. Спиридова действовать строго в рамках обозначенной в Морском Уставе⁶⁰ тактической доктрины привели к конечной неудаче погони за турками. Хотя стоит отметить, что в военно-морском искусстве европейских флотов уже имелся достаточно эффективный прием погони за отступающими эскадрами противника: английский флот, в частности, проводя погоню без соблюдения строя, в итоге догонял противника и, атакуя с двух сторон, заставлял того вступать в бой в невыгодной ситуации (оба сражения у мыса Финистерре в 1747 г. и сражение в Киберонской бухте в 1759 г.). По всей видимости, именно так и пытался действовать Д. Эльфинстон, но не был поддержан. Впрочем, справедливости ради, русский флот практически не имел еще опыта борьбы с флотами противников.⁶¹

Русская эскадра вернулась к Морее. У острова Специя командование принял А.Г. Орлов, который еще 23 мая взорвал наваринские укрепления и вышел на соединение к Г.А. Спиридову и Д. Эльфинстону. Так закончилась Морейская экспедиция. Несмотря на яркое начало, ее итоги оказались печальными, а все завоевания потерянными. А.Г. Орлов обвинил в этом исключительно греков, но причины неудачи были намного глубже. Их в целом вполне справедливо отметил М. Мазюкевич; «Главной причиной бесплодности этих действий надо искать в том, что восстание греков не было поддержано достаточными силами, а ополчившиеся греки не получили должной организации.

Схема второго боя у мыса Финистерре 14 октября 1747 г. Отказ от линии позволил тогда английской эскадре Э. Хоука не только догнать французскую, но и полностью разбить последнюю

Время же, потерянное вследствие долгого пребывания нашей эскадры в Порт-Магоне, дало туркам возможность усилиться на полуострове Морея...».⁶² Не менее важно и замечание Н.Д. Каллистова о том, что начинать действия на суше, не обеспечив их должным образом с моря, было главнейшей ошибкой А.Г. Орлова.

Наконец, была и еще одна причина неудачи: слишком уж распыленной оказалась деятельность русских в Морее. А ведь Екатерина II даже в письмах к А.Г. Орлову указывала на необходимость концентрации усилий, на необходимость сначала укрепиться на берегу и не подвергать опасности своих ничтожных сухопутных сил, пока не образуется масса местного ополчения.⁶³ В частности, она писала: «Моя мысль есть, чтоб вы старались получить порт на острове или на твердой земле и, поколику возможно, удержать оный. Сказав вам сие, признаюсь, что имею два вида: один тот, чтоб вас, пока ваша куча незнатно умножится, с малым числом не подвергать опасности, второй, что хотя б и ничего не сделали, то бы тем самым мы много для предусмотрели, если б доставили России в руки порт в тамошнем море...».

Граф А.Г. Орлов-Чесменский. Генерал-аншеф. С портрета Тоунлея

Однако все указанные ошибки все же зависели от просчета, изначально заложенного Петербургом в организацию всей экспедиции в целом: при явном недостатке выделенных сухопутных сил неправильно построили и действия флота. Петербург запланировал как широкие действия против берега, так и борьбу на торговых путях без обеспечения господства на море (то есть при условии сохранения у турок всего их многочисленного флота и возможности его свободного использования), хотя первые при этом были практически невозможны, а вторая — крайне затруднительна. При этом и без того немногочисленные силы русского флота еще и раздробили, а четкую координацию так и не создали. Как следствие, турецкий флот, на который не обращали должного внимания, смог сконцентрировать свои силы в серьезный кулак, создав прямую угрозу эскадре А.Г. Орлова и едва не покончив с эскадрой Д. Эльфинстона.

Однако, несмотря на свой бесславный конец, основную задачу Морейская экспедиция, пусть и на время, выполнила: турки вынуждены были перебросить в Грецию часть войск с других фронтов. Сосредоточился у берегов Греции и турецкий флот, чем оставил без надлежащего внимания происходящее на Азовском море.

Карта Хиосского сражения 24 июня 1770 г. Хорошо видно, что атака турецкого флота проведена русской эскадрой практически под прямым углом к ней. Из фондов РГАВМФ

Итак, 11 июня А.Г. Орлов принял командование объединенной русской эскадрой. Увиденное настолько поразило его, что он адресовал Екатерине II следующие строчки: «Командиры между собой в великой ссоре, а подкомандные в унынии и неудовольствии».⁶⁴ К тому же больных на обеих эскадрах было до 500 человек. В результате, как А.Г. Орлов писал императрице 20 июня 1770 г.: «Для пресечения многих недоразумений и великого числа в обеих эскадрах непорядков, для приведения к одной общей цели обеих эскадр, для сохранения дисциплины и для отвращения уныния и неудовольствия с общего согласия принужденным нашелся взять команду над обеими эскадрами, поднять кейзер-флаг и отдать приказ повелительный, чтобы все слушались того корабля, на котором я».

О дальнейших задачах русской эскадры на Средиземном море граф Орлов в своем донесении в Петербург писал следующее: «Ежели Богу угодно будет сокрушить флот неприятельский, тогда статься станем и употребим всю возможность опять союзно действовать с обитающими народами под державою турецкою в той стороне, где будет способнее... Если флот победит, тогда и денег не надобно будет, ибо будем господами всего архипелага и постараемся оголодить и Константинополь... В случае же несчастного сражения морского или пребывания турецкого флота в благополучном состоянии в тех морях надежды не имею остаться зимовать в островах архипелагских и думаю, что принужден буду возвратиться в Средиземное море».⁶⁵ Таким образом, как справедливо отмечает Н.Д. Каллистов, русскому флоту в Архипелаге предстояла задача, которая при посылке ему совершенно не ставилась, но «сама природа морской войны» заставила А.Г. Орлова искать боя с турецким флотом, от которого теперь зависела судьба всей Архипелагской экспедиции.⁶⁶

Линейный корабль турецкого флота. Европейский рисунок конца XVIII в.

После объединения первой и второй эскадр русский флот на Средиземном море представлял довольно серьезную силу: 9 линейных кораблей, 4 фрегата,⁶⁷ бомбардирский корабль и до 17 вспомогательных судов. 11 июня 1770 г. русские корабли направились к острову Парос в Эгейском море с задачей найти и уничтожить неприятельский флот.

23 июня турецкий флот был обнаружен у Чесмы и уничтожен в сражениях 24—26 июня 1770 г., что не только стало поворотным моментом для Архипелагской экспедиции русского флота, но и очень существенно сказалось на ходе всей Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. (хотя потенциал июньского разгрома турок был при этом далеко не полностью использован Россией). Более того, велико было значение двух сражений у Чесмы и для русского флота в целом.

Турецкий линейный корабль «Родос». Вид спереди. ЦВММ. Фото автора

Так, Хиосский бой 24 июня стал для него первым крупномасштабным боем корабельных сил, причем русская эскадра решилась в нем на атаку противника, занимавшего выгодную позицию да еще и значительно ее превосходившего. В частности, против 16 линейных кораблей, 6 фрегатов и 50 мелких судов,⁶⁸ бывших у турок под командованием Ибрагим Хасан-паши и Хасан-бея Джезаирли, А.Г. Орлов и Г.А. Спиридов имели только 9 линейных кораблей («Европа», «Св. Евстафий Плакида», «Трех Святителей», «Св. Иануарий», «Трех Иерархов», «Ростислав», «Не тронь меня», «Святослав» и «Саратов») и 3 фрегата («Надежда», «Африка», «Св. Николай»). Правда, по мнению ряда исследователей,⁶⁹ у русских имелась возможность атаковать противника сразу после обнаружения, когда он еще не занял позиции, что принесло бы им колоссальные выгоды. К оценке этого мнения мы возвратимся чуть ниже, а пока укажем только, что вид сконцентрированных на ограниченной акватории мощных сил противника (16 линейных кораблей турок против 9 своих) явно потряс русских моряков, абсолютно не искушенных еще в морских боях. А.Г. Орлов не зря писал Екатерине II: «Увидя оное сооружение, ужаснулся я и был в неведении, что мне предпринять должно». В результате нападение сходу не состоялось, а А.Г. Орлов собрал военный совет (как, кстати, и полагалось по Морскому Уставу⁷⁰) на котором уже пришедшими в себя участниками было принято решение об атаке турок и, благодаря Г.А. Спиридову, найден способ ее осуществления на уже успевавший подготовиться турецкий флот, причем сам способ являлся нестандартным для того времени. При его разработке явно были использованы знания о серьезных недостатках турецкой корабельной артиллерии.

Линейные силы русской эскадры в Хиосском сражении 24 июня 1770 г.

Линейные силы турецкой эскадры в Хиосском сражении 24 июня 1770 г.

Состав и построение турецкой эскадры перед Хиосским сражением по данным С.К. Грейга⁷¹

Состав турецкой эскадры по отчету английского капитана С. Гудолея⁷²

Описание, данное С.К. Грейгом русским и турецким кораблям в Чесменском сражении

Описание кораблей русской эскадры⁷³

1. «Европа» имеет носовую фигуру в виде льва, выкрашенную в желтый цвет. Корабль высокий, величественный. Его корма вверху закругленная и довольно высокая с одной, немного выступающей балконной галереей. Преобладающий цвет кормы — желтый, окраска квартер-дека выполнена так: основной цвет — белый, чередующийся с красным, фризы и регеля желтые, бархоуты черные. Много красивой резьбы. Флаг на флагштоке крюйс-брам-стеньги красного цвета. Топы фор и грот-брам-стеньг не выше двух или трех футов над такелажем, все с железными шпинделями. Брам-реи фор- и грот-мачт составляют около ¾ длины, применяемой в английском флоте. Брам-топенанты подняты двойные, с блоками на ноках рея и топах брам-стеньг. Во время сражения под тремя марселями внизу крепят специальную сетку, которая защищает команду от падающих частей рангоута и такелажа. Пушки чугунные.
2. «Евстафий» — не такой высокий, как «Европа». Такелаж сделан примерно таким же способом. Флагштоки такие же, как на «Европе». Имеет носовое украшение в виде мужской фигуры, выкрашенной в желтый цвет. Окраска квартер-дека: основной цвет — зеленый с чередованием желтых, красных и белых красок, бархоуты черные. Корабль имеет новые чугунные пушки.
3. «Трех Святителей» — очень величественный, большой и красивый корабль, с плавными обводами корпуса и крепким, мастерски выполненным такелажем. Брам-топенанты подняты одиночные, без блоков на брам-стень-говом топе. Флаг на флагштоке крюйс-брам-стеньги красного цвета. Носовая фигура в виде кентавра, человеческая часть имеет натуральный цвет, близкий к цвету дерева, часть лошади выкрашена в молочно-белый цвет с пышным коричневым хвостом. Фигура высокая и выдается вперед. Основной цвет квартер-дека — зеленый. В центральной кормовой части под кормовым фонарем идет частое чередование позолоченных резных фигурок купидонов. Кормовая галерея просторная и выступает довольно далеко. Каждый русский линейный корабль имеет три кормовых фонаря и большие символические фигуры на уровне верхней палубы в кормовой части. Корпуса ниже ватерлинии красили в основном в белый цвет, а бархоуты — в черный.
4. «Януарий» — корпус и такелаж выполнены точно так же, как на «Евстафий». Носовая фигура — лев желтого цвета, увенчанный красной короной. Фигура не выдается далеко и расположена довольно низко. Раскраска: основной цвет — зеленый, но в кормовой части с преобладающим желтым. Много фризов и регелей. Кормовая балконная галерея выступает немного.
5. «Ростислав» — высокий, величественный корабль. Носовое украшение — лев, выкрашенный в желтый цвет. Раскраска корабля: основной цвет — белый, на квартер-деке и на корме идет чередование фризов и регелей самых разнообразных цветов. На равномерно и красиво выступающей кормовой галерее много резьбы.
Крюйс-брам-стеньга и рей, а также все брам-реи и топы брам-стеньг довольно короткие. Корпус ниже ватерлинии белого цвета, бархоуты черные. Пушки чугунные.
6. «Не тронь меня» — довольно высокий. Имеет носовое украшение в виде мужской фигуры с копьем в руках и в одежде всадника, желтого цвета. Раскраска: основной цвет — черный, с крупными фризами и регелями натурального цвета, на корме же преобладает белый цвет. Балконная галерея внутри украшена фигурной литой железной решеткой, которая была вместо поручней, а снаружи по всей окружности — символическими фигурками. Особенности рангоута: вверху три брам-рея. Длинные топы брам-стеньг и брам-реи образуют квадраты, как в английском флоте. Имеет бронзовые пушки, корпус ниже ватерлинии коричневого цвета.
7. «Святослав» — 80-пушечный трехдечный большой корабль, но так же, как и двухдечные корабли, имеет одну кормовую балконную галерею. Носовое украшение — лев желтого цвета. Раскраска: преобладающий цвет — светло-красный, затем идет желтый, он же основной на корме. Много резьбы. Корпус ниже ватерлинии коричневого цвета. Мачтовые топы длинные, стеньги довольно короткие.
«Европа», «Святослав» и «Януарий» сверху крюйс-стеньг имели брам-стеньги без реев, а «Ростислав» не имел брамселей. Особенностью всех русских кораблей было то, что их корма украшалась насыщенной резьбой, в основном фигурками русалок, амуров, аллегорических птиц, мужских и женских фигур.
8. «Саратов» — по корпусу и такелажу точно такой же, как «Не тронь меня». Носовое украшение — фигура калмыка в одежде всадника желтого цвета. Раскраска корабля: преобладающий цвет — темно-красный. Кормовая резьба натурального цвета.
9. «Надежда Благополучия» — гораздо больше и неповоротливее, чем английские фрегаты. Пушки имеет только на нижней палубе. Такелаж самый обычный, можно сказать, посредственный. Носовая фигура — в виде мужской головы, белого цвета. «Африка» — имеет носовую фигуру свирепого дикаря, выкрашенную в желтый цвет. Раскраска: основной цвет черный, на кормовой галерее удачно сочетающийся с большими и часто расположенными фризами натурального цвета. Пушек 32: 22 на нижней палубе, 8 на верхней открытой палубе и 2 на баке.

Описание турецких кораблей⁷⁴

На первом в линии 86-пушечном корабле на топе брам-стеньги фок-мачты развевается красный флаг. На корабле 15 пушечных портов на нижнем деке, 16 на среднем, 9 на верхнем деке и три на форкастеле. Борты выкрашены яркими красками, преимущественно голубыми.
На другом корабле на топе брам-стеньги грот мачты виден вымпел красно-желтого цвета. Борт этого корабля также насыщенно-голубого цвета. Корабль капудан-паши, пятый в линии, выглядит ярким, блестящим. Все краски живые — красные, зеленые. На топе брам-стеньги грот мачты флаг зеленого и красного цвета, и красный вымпел. Его борт выкрашен в зеленый цвет. Борты других 86-пушечных кораблей зеленого и желтого цветов. И только борт одного корабля выкрашен в красный цвет. Борты кораблей второй линии имеют смешанные цвета: немного красного, немного голубого, зеленого и желтого. Кормовые флаги на всех турецких судах красные. Кормы у всех кораблей очень высокие; носовые фигуры имеют различные: на некоторых — мужские, на других — животных, и значительно больших размеров, чем, например, на английских военных судах. Ниже ватерлинии корпуса выкрашены белой краской. Крупные корабли имеют две кормовые галереи, которые украшены искусно выполненной резьбой.

Сначала напомним ход событий Хиосского боя 24 июня 1770 г. Утром этого дня русские корабли начали построение в линию баталии, занимая места согласно диспозиции, а когда это было сделано, в 11 ч с линейного корабля «Трех Иерархов» последовал сигнал «спуститься на неприятеля». В результате эскадра А.Г. Орлова направилась в Хиосский пролив, спускаясь на противника почти под прямым углом. Впереди шли три корабля авангарда под командованием Г.А. Спиридова, находившегося на «Св. Евстафии Плакиде», за ними следовали три корабля кордебаталии под флагом А.Г. Орлова, бывшего на «Трех Иерархах», наконец, замыкали кильватерную колонну три корабля арьергарда Д. Эльфинстона, державшего флаг на «Святославе».

Когда расстояние до неприятеля сократилось до трех кабельтовых, турецкая эскадра открыла огонь по русским кораблям. Однако последние, несмотря на массированный обстрел, продолжили сближение, не открывая ответного огня. Турецкий же огонь, хотя и был достаточно сильным, большого вреда не приносил: турки стреляли высоко, а подготовка их артиллеристов оставляла желать лучшего. Тем не менее, при сближении с турками русская эскадра все же не сумела удержать строй: когда до противника оставалось совсем немного, головной линейный корабль русской эскадры «Европа» внезапно выкатился из линии, сделав передовым мателотом следующий русский корабль «Св. Евстафий Плакида» со Спиридовым на борту. Последний, не понимая ситуации, крикнул в рупор Клокачеву: «Поздравляю вас матросом!», но приказал продолжить сближение. «Европа» же, как стало известно позднее, совершила этот маневр по настоянию лоцмана, опасавшегося наскочить на подводные скалы.

Между тем, русская эскадра подошла к туркам почти вплотную. На русских кораблях гремели боевые марши, поддерживая дух моряков. Г.А. Спиридов находился на шканцах своего корабля, воодушевляя своим примером к стойкости. Наконец, когда до противника осталось около 50 м,⁷⁵ «Евстафий», развернувшись бортом, обрушил свой огонь на второй флагманский корабль турок — 84-пушечный «Реал-Мустафу», бывший головным в турецкой эскадре. Следом турецкие корабли авангарда и близкой к нему части центра атаковали и другие корабли русской эскадры.

Вот как писал о последующих событиях С.К. Грейг в своем «Собственноручном журнале»: «...Святой Евстафий, производя быстрый и хорошо направленный огонь, в весьма близком расстоянии от неприятеля, также вышел вперед наветренного неприятельского корабля. Поэтому он хотел поворотить оверштаг, но, имея много перебитых снастей, не успел в том и, уваливаясь под ветер, навалил на передовой турецкий корабль Реал Мустафа под командою Гассан-паши. Пушечный и ружейный огонь несколько времени продолжался с большой живостью; турецкий корабль вскоре загорелся под шканцами, и пожар в несколько минут распространился по всему кораблю. Турки еще до того бросались с корабля один за другим в воду и спасались вплавь на берег; тут же они стали бросаться в воду сотнями и совершенно оставили свой корабль. Пламя распространялось по снастям и парусам, и вскоре весь корабль был в огне. Находясь на ветре, Евстафий не вдруг загорелся, и адмирал, и граф Федор Григорьевич Орлов, и несколько офицеров имели время спастись на гребных судах. По сцепившимся реям и такелажу огонь перебегал с одного корабля на другой; горящая грот-мачта турецкого корабля упала на корабль Святой Евстафий, и не более как через минуту после того Евстафий взлетел на воздух. Как скоро Святой Евстафий навалил на турецкий корабль, всем гребным судам флота был сделан сигнал идти к нему для подания помощи, но шлюпки успели спасти только капитана Круза, одного кирасира и артиллерийского офицера, коих сняли с обломков взорванного корабля. Граф Алексей Григорьевич был в это время в большой тревоге, полагая, что брат его Федор взлетел с кораблем на воздух. К счастью, оказалось, что он вместе с адмиралом благополучно достиг шлюпа Почтальон на адмиральском катере. Граф Алексей Григорьевич узнал об этом только по окончании сражения, а потому во все продолжение дела был чрезвычайно озабочен насчет своего брата.

Я.Ф. Хаккерт. Начало боя в Хиосском проливе 24 июня 1770 г.

Турецкий корабль, после взорвания Святого Евстафия, горел еще с четверть часа, пока огонь дошел до крюйт-камеры; тогда он тоже взлетел на воздух. Это доказывает, что его крюйт-камера была весьма хорошо защищена от огня.

Корабль Трех Святителей, следовавший за Святым Евстафием, подошел весьма близко и лег борт о борт с неприятелем. Он действовал решительно и храбро; но, увидя, что Евстафий не мог поворотить, и не имея со своим кораблем хода... капитан был в необходимости... спускаться прямо в средину неприятельских кораблей (фактически состоялось своеобразное прорезание неприятельской линии. — Авт.). К счастью, он не сошелся ни с одним из них и... действовал по ним с обоих бортов. Святой Януарий, следовавший за кораблем Трех Святителей, стрелял залпами по неприятелю по мере прохождения вдоль его линии. Не потеряв хода, когда корабль Трех Святителей был принужден спуститься в неприятельскую линию, он поворотил... на другой галс.

Корабль Трех Иерархов следовал в кильватере корабля Святой Януарий и стал на якорь со шпрингом вплоть у борта корабля Капитан-паши; он начал производить по нему беспрерывный огонь пушечный и ружейный, пока тот не обрубил канаты. Но, вероятно, в замешательстве и торопливости турки, отрубив канат, забыли перерубить шпринг, взятый в ретирадный порт, потому что корабль их поворотился кормою к Трем Иерархам и оставался в таком положении около четверти часа. Это дало последнему возможность продольными выстрелами нанести ему страшное разрушение без малейшего для себя вреда.

Ростислав следовал за кораблем главнокомандующего. Как скоро он подошел к неприятелю, то... действовал с большою решимостью.

Арьергард, между тем, атаковал неприятельские задние корабли, хотя и не на таком близком расстоянии, как авангард и кордебаталия.

Пока флоты находились в этом тесном и жестоком бою и Святой Евстафий, как было упомянуто, навалил на наветренный неприятельский корабль и загорелся, турецкие суда, будучи все под ветром... и страшась, чтобы его не нанесло прямо на них, начали рубить канаты и отдавать паруса и в совершенном беспорядке и ужасе обратились в бегство в Чесменскую бухту. Как скоро русские заметили, что неприятель намерен бежать, граф Орлов приказал обрубить канат на корабле Трех Иерархов и, сделав сигнал общей погони, преследовал неприятеля до того времени, пока он не вошел в Чесменскую бухту. Турецкие корабли бросились сюда в совершенном беспорядке, сталкиваясь между собою, отчего некоторые из них потеряли бушприты.

В русском флоте не было брандеров, которые можно было бы пустить на турецкие суда, пока они находились в этом беспорядке и паническом страхе, и граф Орлов, по необходимости, сделал своему флоту сигнал стать на якорь, что корабли и исполнили, став у самого входа в бухту на расстоянии пушечного выстрела от неприятеля. Он тотчас отрядил командора Грейга на бомбардирском корабле Гром с тем, чтобы тот, пока турецкие корабли находились в таком замешательстве, бросал на них бомбы и каркасы; а между тем приказал снарядить брандерами четыре самых больших греческих судна из числа тех, которые следовали за флотом.

Таким образом кончилось это замечательное сражение 24 июня, которое было как бы приступом к последовавшему затем делу. Самый ожесточенный бой, от начала атаки до того времени, как неприятель стал рубить канаты и отступать, продолжался только полтора часа, затем продолжалась погоня еще около получаса, и около двух часов пополудни неприятельский флот находился уже в Чесменской бухте...».⁷⁶ Принял участие в бою и линейный корабль «Европа». Выполнив маневр выхода из линии, он затем вернулся в линию баталии русской эскадры, правда, только позади «Ростислава».

И.К. Айвазовский. Бой в Хиосском проливе. 1848. На первом плане бой линейных кораблей «Св. Евстафий Плакида» и «Реал-Мустафа»

Таков вкратце ход Хиосского боя. Теперь проанализируем тактику сторон. Это сделать крайне необходимо, поскольку на сегодняшний день существует несколько трактовок хода и итогов Хиосского боя, причем все они даны в отрыве как от состояния русского флота на тот момент, так и от общего уровня развития военно-морского искусства ведущих европейских флотов той эпохи. Исходя из этого, мы попытаемся дать подробный и сравнительный анализ тактики русского флота в данном морском бою.

С турками в принципе все ясно: 24 июня их флот занимал очень сильную позицию (турецкие корабли стояли на якорях в двух линиях, имевших форму полумесяца, причем корабли второй линии могли участвовать в бою, поскольку стояли в интервалах кораблей первой линии) и при знании особенностей атак парусных эскадр того времени, происходивших спуском корабль на корабль, вполне обоснованно на нее рассчитывал. А что же русские моряки? Уже в данном бою (первом своем крупном морском сражении) они продемонстрировали ставку на решительные действия, атаковав двукратно превосходящую эскадру противника, расположившуюся на столь сильной позиции, с самой короткой дистанции. При этом они применили следующие тактические приемы: 1) атака противника кильватерной колонной, сближающейся с турецким флотом почти перпендикулярно; 2) сосредоточенный удар по авангарду и части кордебаталии флота противника; 3) сосредоточение внимания на флагманских кораблях противника для нарушения управления турецким флотом; 4) сближение с турками на самое короткое расстояние; 5) ведение боя со стоявшим на якорях противником на ходу под парусами.

Сражение английского и французского флотов у острова Мартиника 17 апреля 1780 г. Пример хорошо иллюстрирует начальную фазу регулярного морского боя, проводимую англичанами строго по шаблону линейной тактики, которая, кстати, вновь закончилась безрезультатно

Проанализируем их. Из указанных выше тактических приемов прием, обозначенный в пункте № 1, был использован в военно-морском искусстве впервые. Этот способ атаки строился на расчете быстроты и простоты сближения с противником, позволяя атакующему нанести решительный удар по части сил противника, а тому не дать возможности перестроиться (находившиеся под ветром корабли турок, оказавшиеся вне зоны атаки, неизбежно должны были потерять много времени, чтобы подойти на помощь атакованным, и то при оперативном руководстве). Правда, курсовой угол около 90° делал невозможным ведение атакующей эскадрой собственного огня при сближении, одновременно подвергая ее опасности получить сильные повреждения от артиллерийского огня противника, однако последнее было возможно только при хорошо подготовленных артиллеристах противника. А вот ими-то турки и не обладали, что и сыграло, как мы указали выше, значимую роль при выборе способа атаки (учет же возможного противодействия противника — это нормальная практика думающего флотоводца: тот же Г. Нельсон отлично пользовался слабостью артиллерийского огня своих противников в сражениях при Абукире и Трафальгаре). Турки потому и не остановили спускающуюся на них русскую эскадру, что это выходило за рамки их возможностей!

Важно отметить, что данный способ сближения с противником фактически рождал новые возможности в проведении регулярного боя: ведь даже англичане в первой половине XVIII столетия в регулярных морских сражениях действовали пока строго по шаблону, обозначенному в «Инструкциях по кораблевождению и ведению боя флотом Его Величества», где полагалось проводить атаку противника спускаясь на линию его кораблей только своей линией, лежащей на параллельном курсе, с обязательным условием, чтобы свой корабль находился против неприятельского. Последним ярким примером этого был бой у острова Менорка в 1756 г., когда англичане, имея на один линейный корабль больше, мало того что вывели его из боя, так еще и попытались спуститься на противника строго по указанной схеме, и в результате потерпели поражение.

Схема атаки английским флотом Г. Нельсона франко-испанской эскадры в Трафальгарском сражении

Между тем, существует точка зрения, что атака противника кильватерной колонной, несмотря на ее теоретические обоснования, была все же вынужденной мерой. О причинах такого построения капитан 1 ранга А. Бобраков, в частности, пишет так: «Конечно, лучше было спускаться по ветру на турецкую линию кораблей способом поворота "все вдруг" в строю пеленга, как это предусмотрено законами линейной тактики. Но это требует отличной сплаванности внутри эскадры. Русские корабли в Порт-Магон прибывали из Англии по одному, времени на отработку совместного плавания всей эскадрой не было. Кильватерная колонна — самый простой и надежный способ управления соединения кораблей, ибо главный ее принцип "Делай как я", поэтому русская эскадра и пошла в бой в этом строю. Жизнь всегда конкретна — по месту и времени».⁷⁷

Что здесь можно сказать? Безусловно соглашаясь с данным автором по поводу отсутствия опыта у русских моряков, а также с положением, что спуск в кильватерной колонне в этой ситуации имел явные преимущества, одновременно следует подвергнуть сомнению его утверждение о большей выгодности постепенного сближения с противником по всей линии. Дело в том, что такой способ сближения, как показали сражения европейских флотов (например, бой у острова Менорка в 1756 г.), приводил лишь к большим неприятностям для атакующего флота. А вот использование для атаки построения в виде кильватерной колонны, построенной под утлом, близким к 90°, впоследствии не раз приносило успех. В частности, именно этот прием оказался неминуемым спутником таких определяющих побед британского флота, как Доминикская (1782 г.), Сент-Винсентская (1797 г.), Кампердаунская (1797 г.), Трафальгарская (1805 г.).⁷⁸ Кстати, и в Афонском сражении 1807 г. тактические группы русских кораблей также спускались на противника почти перпендикулярно к его линии. Так что если и было выбранное русской эскадрой построение вынужденным, а не специально разработанным, то такую вынужденность можно .лишь приветствовать: ведь она позволила принять одно из лучших решений и тем самым породила новый тактический прием, сыгравший затем столь важную роль в военно-морском искусстве. К тому же указанная А. Бобраковым вынужденность в любом случае была лишь частью мотивировок русского командования при выработке способа атаки перед Хиосским сражением.

Кстати, проведенные ниже расчеты также показывают, что атака под большим углом была не столь уж катастрофична, как это иногда представляется. Взяв за основу средние параметры большинства морских сражений и, в частности, скорость хода кораблей за 2—3 узла, а также расстояние между кораблями в 1 кабельтов при условии того, что угол горизонтальной наводки пушек в то время оставался весьма ограниченным, а реальная прицельная дальность не превышала 300—350 м (2 кабельтовых), мы получим следующую ситуацию.

Сближающаяся под углом близким к 90° к противнику колонна испытывала огонь сразу нескольких кораблей только на больших и весьма неэффективных дистанциях.⁷⁹ По мере же попадания в дистанцию реального огня головной корабль мог получать выстрелы не более чем с одного (если атакуемая эскадра стояла на якорях) или двух (если атакуемая эскадра двигалась) кораблей противника, причем при взаимном движении сторон, что прилично сказывалось на точности. При этом время преодоления 350 метров при скорости 3 узла не превышало 5 минут, что позволяло противнику сделать не более одного-двух относительно прицельных залпов,⁸⁰ поскольку стопроцентная эффективность продольного огня имела место только при очень близких расстояниях. Поэтому даже в случае серьезного повреждения головного корабля остальные подходили практически неповрежденными, что, кстати, исключалось при последовательно-параллельном вступлении в бой (правда, ни в одном из сражений, где атакующая эскадра спускалась при больших углах, ни один из ее кораблей не был выведен из строя до начала основной схватки).

Схема, отражающая изменение числа кораблей, способных вести артиллерийский обстрел цели в зависимости от дальности ее нахождения

Находят подтверждение эти расчеты и у исследователей, и у военных. Так, авторы аналитического исследования «Войны и сражения эпохи Наполеона: 1792—1815» пишут: «Пушки кораблей в линейном строю не могли стрелять по атакующему судну противника после того, как оно подходило слишком близко к свободному пространству, неминуемо оставляемому кораблями в линии между собой. Чтобы в морском бою линия могла одолеть колонну, находящиеся рядом с "надломом" корабли должны были иметь возможность сполна применить пушки против приближавшихся к их строю британских судов. Вне глобальных конструктивных изменений материальной части, позволивших бы разворачивать больше стволов в направлении носа или кормы без изменения положения корпуса корабля... (атакуемым. — Авт.) кораблям пришлось бы нарушить строй...».⁸¹

А вот мнение С.О. Макарова. Разбирая Трафальгарское сражение, он указывает: «На Victory за то время, пока он, идя по 1½ узла, был под продольным огнем 200 орудий, выбыло из строя лишь 50 человек. Если признать 600 сажен за дальность хорошего прицельного выстрела из орудий того времени,⁸² то окажется, что Victory мог пройти это расстояние не менее как в 25 минут. В такой промежуток из каждого орудия Bucentaure могли сделать по Victory по крайней мере по 10 выстрелов. Если Victory сравнительно так мало пострадал, то причину этого нельзя искать в одном неискусстве французов; тут были еще весьма существенные затруднения вследствие качки, и эти затруднения Нельсон без сомнения предвидел...

Совершенно в иных условиях находятся английские суда, которые прорезывают французскую линию. Они не имеют боковой качки, и продольный залп с Victory сбивает на Bucentaure 20 орудий и наполняет батареи убитыми и ранеными (курсив наш. — Авт.).

"Royal Sovereign, проходя под кормой корабля Santa Anna, дает ему продольный залп, и каждое орудие, заряженное двойным и тройным снарядом, направлено в корму Santa Anna. 150 ядер пронизывают корабль от штевня до штевня и на пути своем кладут на месте 400 человек убитых и раненых".⁸³ Дать такой залп — значит покончить с кораблем с одного раза, между тем о потерях Royal Sovereign до этого залпа даже ничего не говорится.

Линия против колонны. Схема, отражающая ограниченные возможности кораблей, построенных в линию, вести артиллерийский огонь по приближающемуся противнику, находящемуся в строе колонны, в связи с ограниченностью секторов обстрела бортовых орудий парусных кораблей

Мы здесь упомянули лишь о потерях, понесенных головными кораблями обеих колонн; следующие корабли при приближении страдали еще менее, но, прорезывая линию неприятельских кораблей, они давали продольные залпы не менее губительные, чем залпы головных кораблей.

Всего вышесказанного достаточно для того, чтобы показать, что Нельсон поставил свои корабли в более выгодные условия, чем были корабли противника. Он не говорил, что он своим маневром ставит свои корабли в более выгодные условия, чем противника, но это не значит, что он не понимал, на что он идет. Не следует ли, напротив, признать, что при Трафальгаре проверен и блистательно подтвердился новый тактический прием (курсив наш. — Авт.)...».⁸⁴

Разделял мнение о выгодности атаки под большими углами и А.Т. Мэхэн, указывая на примере подведения итогов Трафальгарского сражения, на большие возможности, открывавшиеся благодаря ей: «Следует... заметить, что хотя колонна кораблей не обладает способностью сохранять движение в такой мере, как колонна людей, глубина и многочисленность которой способствуют ее прохождению через слабую сравнительно с ней линию фронта и разрыву последней, тем не менее результаты атаки названных колонн должны быть близкими друг другу. В обоих случаях передовая часть колонны приносится в жертву (как мы видели не всегда. — Авт.) — успех выигрывается ценой поражения, но продолжительный натиск на часть строя противника по существу является сосредоточением, и в исходе натиска если он достаточно продолжителен, не может быть сомнений. Прорыв через линию противника, разделение на две части и постановка в два огня одной из этих частей должны быть неизбежным результатом (курсив наш. — Авт.)».⁸⁵

Правда, стопроцентную гарантию успеха рассмотренный прием естественно обеспечить не мог, но это характерно и для любой тактики, применяемой бездумно. В частности, против хорошо подготовленного, да еще занимающего крепкую позицию противника формальное выполнение такой атаки к положительным результатам привести не могло, примером чему служат сражения у острова Сент-Киттс (1782 г.) и Ревельского порта (1790 г.). Но это были сражения в весьма специфических условиях. В открытом же море, в сражении у острова Лисса 1811 г., даже отлично стреляющим англичанам, несмотря на тяжелые повреждения флагманского французского фрегата, все-таки пришлось выдержать «общую свалку» с более многочисленным неприятелем, что полностью подтвердило мнение А.Т. Мэхэна об обычной «средней цене» для флота, атакующего под большим углом к вражеской линии.⁸⁶

Видимо, поэтому на использование этого приема так легко и решались столь известные флотоводцы, как Д. Родней, Р. Хау, Дж. Джервис, А. Дункан, Г. Нельсон и Д.Н. Сенявин, что, кстати, только лишний раз подтверждает его значимость, а заодно и роль Хиосского сражения 1770 г., в котором этот маневр появился.

И, видимо, поэтому этот принцип атаки пережил и парусный флот, показав свою жизнеспособность даже на заре истории паровых флотов в знаменитом Лисском сражении 1866 г.

Наконец, видимо, поэтому же современные английские исследователи не только не критикуют принцип атаки противника под большим углом к его линии, но и исходя из него даже называют целую тактическую доктрину «crossing the tee», «поперечное тэ». Вот что можно найти в указанной уже нами работе «Войны и сражения эпохи Наполеона: 1792—1815»: «Британцы развили тактику "crossing the tee", или "поперечное тэ" (то есть проведения поперечной черты в букве Т), состоявшую в выводе линии эскадры поперек вражеского строя против головного или замыкающего судна и в открытии затем массированного огня не в борт, а вдоль корпуса неприятельского корабля... Все британские корабли по очереди сосредотачивали огромную огневую мощь против одной уязвимой точки. Подход требовал от британских командиров крепких нервов и умения держать себя в руках... Самое действенное улучшение выразилось в разрубании строя. Одна или две колонны кораблей при таком приеме посылались прямо в середину неприятельской линии. Идущие дальше по ветру головные суда противника начинали пытаться прийти на помощь отставшим товарищам, тогда как британцы сосредотачивали массированный огонь сменявших друг друга кораблей всего в двух точках вражеской линии. Трафальгар (1805 г.) служит отличным примером действенности подобного рода уловки».⁸⁷

Определенную новизну имел и третий прием, хотя по замечанию В.Д. Овчинникова, французский адмирал А.-И. Турвиль в сражении у мыса Барфлер в 1692 г. и сконцентрировал внимание на флагманском корабле противника.⁸⁸ Дело в том, что в борьбе с турками выбивание флагманского корабля имело принципиальное значение, вследствие чего русская эскадра в Хиосском сражении сконцентрировала свои усилия сразу на обоих основных флагманах турок — 84-пушечном линейном корабле Гассан-паши «Реал-Мустафа» и 100-пушечном линейном корабле капитан-паши Ибрагим-Хасан-паши «Капитан-паша». Противником первого стал линейный корабль «Св. Евстафий Плакида», противником второго — линейный корабль «Трех Иерархов». В результате управление турецким флотом быстро оказалось полностью парализованным.

По остальным же тактическим приемам картина следующая. Сосредоточение сил против части неприятельского флота не было новинкой, но в регулярных морских сражениях XVIII в. не встречалось. Да и вообще прием этот в такого типа морских сражениях парусных флотов использовался не часто, но зато крайне эффективно (некоторые примеры: Солебейский бой 1672 г., сражение у о. Тендра 1790 г., Трафальгарское сражение 1805 г., Афонское сражение 1807 г.). Первым же это тактическое правило сформулировал и осуществил как раз в Солебейском сражении М. Рейтер.

Сближение с противником на короткую дистанцию также широко применялось на практике, но опять-таки, в регулярных сражениях давно не имело места. Более того, французы и испанцы уже долгое время вообще старались не доводить боя до такой дистанции. В целом, оба последних приема относились к числу используемых при желании достичь решительной победы над противником.

Что же касается ведения боя под парусами против противника, стоящего на якорях, то это был единственный непроизвольный прием, ставший следствием изменения первоначальной диспозиции, по которой русские корабли должны были, подойдя к противнику на пистолетный выстрел, встать на шпринги и уже с них вести огонь. Но кроме линейного корабля «Трех Иерархов», под командованием С.К. Грейга, выполнившего это, остальные корабли русской эскадры в силу как объективных, так и субъективных причин встать на шпринги не смогли, что, безусловно, уменьшило эффективность наносившегося удара. Однако и выполненного русскими моряками оказалось достаточно для достижения победы, что уже само по себе ценно. Более того, достигнутое русским флотом в первом же своем полноценном сражении требует всяческого уважения. Тем не менее, указанный момент позволяет достаточно ясно подтвердить все проблемы, имевшиеся у русского флота, и, таким образом, показать, что ждать большего в тот момент времени от него было затруднительно. Другое дело, что русское командование должно было попытаться с помощью тренировок улучшить готовность кораблей уже в Архипелаге, но многолетний застойно-кризисный период истории русского флота сказался и здесь.

Исходя из этого прокомментируем позицию В.Д. Доценко, который считает проведение русской стороной Хиосского боя тактически безграмотным. Оптимальным, по его мнению, было бы «обрушиться на неприятеля сразу тремя группами, как это сделал в 1807 г. вице-адмирал Д.Н. Сенявин».⁸⁹ Во-первых, уточним: не тремя, а пятью группами, каждая из двух линейных кораблей. Во-вторых, прием, осуществленный Д.Н. Сенявиным в Афонском сражении 1807 г., действительно был одним из самых ярких в истории военно-морского искусства (но при этом и одним из самых сложных). Но это был уже XIX в., за спиной русских моряков и самого Д.Н. Сенявина имелся огромный практический и теоретический опыт⁹⁰ (в том числе и знание манеры действий самих турок), а корабли эскадры обладали высокой натренированностью в совместных и индивидуальных действиях.⁹¹ Имелся и свежайший пример морского боя — 10 мая 1807 г. произошло Дарданелльское сражение с турками. Все это позволило Д.Н. Сенявину еще до встречи с противником разработать подробную инструкцию (вместе с соответствующими сигналами) по действиям своей эскадры из нескольких тактических групп и ознакомить с ней командиров.⁹² К тому же русская эскадра в 1807 г. была численно сопоставимой с турецкой (обе насчитывали по 10 линейных кораблей), а не уступала последней вдвое. Таким образом, в Афонском сражении на турок обрушилась эскадра, имевшая хорошую подготовку и сопоставимый с противником численный состав при заранее разработанном плане атаки, который строился на богатейшем опыте.

А теперь посмотрим положение эскадры А.Г. Орлова и Г.А. Спиридова в 1770 г. Ничего из вышесказанного у нее не было и в помине. Достаточно вернуться к ее действиям весной у берегов Греции, как мы сразу вспоминаем их несогласованность, неверие командиров в свои силы, распри. Кроме того, существовавшая на 1770 г. в русском флоте тактическая доктрина четко предписывала проведение совета перед принятием решения и построения линии баталии в начале боя, то есть строго ориентировала на ведение регулярного морского боя (см. соответствующие положения Морского Устава). А флот (как и армия) обычно всегда опирается на ту или иную как стратегическую, так и тактическую доктрину, особенно при полном отсутствии опыта (напомним, что русский флот к 1770 г. вообще не имел опыта полноценных морских сражений).⁹³ Подчеркнем: тем более в ситуации, когда противник обладал таким превосходством (кстати, человек, который начинает осваивать что-то новое, поначалу старается действовать по каким-либо пособиям или инструкциям. И это нормально! Разве можно от начинающего скалолаза требовать покорения Эвереста?!).

Между тем, даже англичане, как указывалось выше, в регулярных морских сражениях XVIII в. действовали пока также по шаблону, опирающемуся на инструкции. Победы же, одержанные ими за истекший период XVIII в. над флотами противников, имели место только после погони за ними, когда не выстраивалась линия баталии, причем здесь тоже не все было достигнуто сразу. Сначала мы видим «нечаянную» победу над испанцами у м. Пассаро (1718 г.), затем намеренные погони за французскими эскадрами, более слабыми и связанными конвоями (два сражения у мыса Финистерре в 1747 г.), и, наконец, в сражениях 1759 г. британцы атаковали с ходу, без соблюдения линии, уже самостоятельные французские эскадры, но вновь во время отступления последних. Но теперь у них имелись опыт, сплаванность и чувство своего превосходства над французами, укрепленное рядом побед. Однако и здесь действия англичан приобрели опору на инструкции. Развивался же этот прием следующим образом. В сражении у мыса Пассаро англичане просто напали без строя на испанцев, считая их намного слабее себя,⁹⁴ а результат превзошел все ожидания. В первом сражении у мыса Финистерре, произошедшем 3 мая 1747 г., Д. Ансон, почти догнав без строя уходившего противника, тем не менее, начал выстраивать линию, поскольку французы также легли в линию. И только потому, что они вновь попытались уйти, Д. Ансон одновременно подал два сигнала: «общая погоня» и «атаковать противника». В результате снова произошла «свалка» и снова была одержана победа. Только после этого Э. Хоук выпустил дополнительные инструкции, которые и были блестяще использованы английским флотом в дальнейшем. Вот так выглядел далеко не короткий путь прогресса, начало которому положил успех в борьбе с более слабым противником!

Таким образом, даже английский флот к концу Семилетней войны имел фактически всего два реальных варианта проведения боя: в линии баталии против линии баталии и общая свалка кораблей, достигаемая после преследования уходящего противника. Французы же имели и того меньше: оборонительный бой в линии баталии. И это при достаточно обширной практике столкновений на море.

Кстати, на столь небогатый тактический выбор ощутимо влияла слабо развитая на тот момент система сигнализации парусных флотов. А ведь именно от нее во многом зависели согласованные действия кораблей в бою. Что же это была за система? В XVIII столетии в море передача сигналов осуществлялась посредством флагов, выстрелов из пушки, зажжения фонарей и использования фальшфейеров. Причем, что очень важно, до тех пор, пока в начале XIX в. англичане не ввели так называемые телеграфные сигналы, передать что-либо на другие корабли можно было, только предварительно закодировав эту информацию в инструкциях, которые и без того получались очень объемными. Без такого предварительного согласования попытки действовать с ходу неизбежно обрекались на неуправляемость. Вот наиболее яркие примеры: французский командор П.-А. Сюффрен не смог уничтожить английскую эскадру в сражении у Порто-Прайо в 1781 г., поскольку был поддержан только одним из 5 кораблей его эскадры (П.-А. Сюффрен в целях экономии времени не дал своим командирам никаких указаний), а английский адмирал Х. Боскауэн не смог полностью контролировать действия своих кораблей в сражении у Лагоса в 1759 г., так как не дал им дополнительных инструкций (в результате передние английские корабли схватились с задним французским, вместо того чтобы, оставив его задним мателотам, продолжать погоню). В целом же проблемы сигнализации в морских сражениях XVIII в. очень часто прямо влияли на их исход. Не случайно во время преследования противника английские флагманы для руководства своими кораблями использовали в то время практически три основных сигнала: «построиться в линию», «общая погоня», «вступить в сражение». В Афонском же сражении 1807 г. показательны уже два первых примера: сигнал флагмана о сгруппировании пар кораблей, назначенных для атаки неприятельских флагманов, а также об атаке ими турецкой эскадры.

Так что бой с ходу, без полноценной подготовки, был весьма проблематичен, а иногда и просто опасен. Достаточно обратиться лишь к двум примерам: уже упомянутому сражению у Порто-Прайо и Ревельскому сражению 1790 г., которые закончились совсем не так, как хотели нападавшие. В первом случае П.-А. Сюффрен хотя и сумел двумя своими кораблями нанести англичанам повреждения, но и сам с трудом вышел из гавани. Победа была достигнута, но англичане сохранили свои корабли. В Ревельском же сражении шведы, решившиеся на атаку с ходу, без разведки построения русской эскадры и учета погодной обстановки, вообще потерпели поражение, потеряв 2 линейных корабля.

Каков же итог? Опередить время может только гений, да и то для этого нужна почва: достаточно вспомнить, что путь к Полтаве начался у Нарвы. Так что нельзя запросто переносить события из одной эпохи в другую (еще и вырывая из контекста), при этом не замечая, что выполненная в Хиосском сражении атака турецкого флота (на что мы уже указывали) и без того не только была результативна, но и основала весьма эффективный тактический прием, построенный на учете слабости артиллерийского огня противника. Турки, голландцы, испанцы и французы потому и не могли его отразить, что их огонь был малоэффективным.

Кстати, русские артиллеристы оправдали ставку на ближний бой, полностью превзойдя своих турецких «коллег» и заставив противника бежать с поля боя. Правда, и здесь у русского флота оставался простор для роста: на столь близкой дистанции английские корабли наносили противнику гораздо более значительные потери.

Итак, ожесточенный Хиосский бой длился около полутора часов и закончился беспорядочным отступлением турок в Чесменскую бухту. И хотя стороны потеряли по линейному кораблю (в русской эскадре погиб 66-пушечный линейный корабль «Св. Евстафий Плакида», а в турецкой — 84-пушечный линейный корабль «Реал-Мустафа»), но беспорядочное бегство турок и хаос в их построении на новой позиции явно отдавали победу русским морякам (противник был морально надломлен и оказался в худшем тактическом положении). При этом, что также имело особое значение, русская эскадра, если не считать потери «Св. Евстафия Плакиды», понесла минимальные потери и повреждения, что делало ее полностью готовой для продолжения борьбы с противником. Поэтому, несмотря на все указанные выше проблемы русской стороны, события боя вполне позволяли А.Г. Орлову написать Екатерине II: «Все корабли с великой храбростью атаковали неприятеля, все с великим тщанием исполняли свою должность, но корабль адмиральский Святой Евстафий превзошел все прочие. Англичане, французы, венецианцы и мальтийцы, живые свидетели всем действиям, признались, что они тогда не представляли себе, чтоб можно было атаковать неприятеля с таким терпением и неустрашимостью».

Восхитился действиями русской эскадры даже практически постоянно недовольный до этого дня Д. Эльфинстон, причем его отзывы получили весьма широкую известность. Вот что, в частности, значится в донесении английского посла в Петербурге лорда Каткарта лорду Рошфору от 14 сентября 1770 г.: «Адмирал Эльфинстон, вследствие занимаемого им положения, не принимал участия в этой экспедиции (речь идет о ночном бое 26 июня — Авт.). Правда, что он отнесся с величайшей похвалой об адмирале Спиридове, управлявшим авангардом накануне этого дня».⁹⁵

Потери русской эскадры в Хиосском сражении⁹⁶

Однако в результате Хиосского боя турецкий флот все же разбит не был. А без этого дальнейшие действия русского флота в Архипелаге становились невозможными. Между тем, турки укрылись в бухте, и время работало на них: придя в себя, они могли усилить свою позицию. Чтобы не дать туркам прийти в себя, был организован беспокоящий обстрел их флота несколькими русскими кораблями и, в частности, бомбардирским кораблем «Гром». Русское же командование тем временем готовило новый решительный удар по туркам. Так, 25 июня состоялись два совета флагманов и капитанов. Сразу же была сформулирована необходимость и значимость для русского флота победы в предстоящем сражении, о чем в приказе по флоту было сказано так: «Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь в Архипелаге не можем мы к дальнейшим победам иметь свободные руки, и для того по общему совету положено и определяется к наступающей ныне ночи приготовиться». Затем сложилось решение о комбинированной артиллерийско-брандерной атаке противника в ночное время, для достижения внезапности, для чего выделялся отряд капитана бригадирского ранга⁹⁷ С.К. Грейга в составе линейных кораблей «Европа», «Ростислав», «Не Тронь меня» и «Саратов», фрегатов «Надежда» и «Африка», бомбардирского корабля «Гром» и 4 брандеров. Причем речь идет именно о сочетании указанных компонентов в такой последовательности: сначала линейные корабли, входившие в отряд С.К. Грейга, должны были нанести по противнику внушительный артиллерийский удар (для этого, в частности, им предписывалось выйти на дистанцию, с которой можно было вести эффективный огонь не только из пушек гон-дека, но и из пушек опер-дека и шканцев, то есть 1½—2 кабельтовых), а затем, когда турки окажутся в состоянии некоторого расстройства, под прикрытием огня и дыма в атаку предполагалось направить брандеры.

И план этот, в отличие от плана Хиосского боя, выполнен был до мелочей, что продемонстрировало высокое мастерство русского командования и, в особенности, С.К. Грейга! Вначале в бой с турками вступили корабли его отряда. Линейные корабли «Европа», «Не тронь меня», «Ростислав», а также бомбардирский корабль «Гром» вели огонь по турецкому флоту, фрегат «Надежда» действовал по северной батарее, фрегат «Африка» оказался вне боя, сделав только 4 выстрела. Согласно журналу С.К. Грейга, огонь был весьма интенсивным и продолжался около часа с четвертью. Более того, судя по всему, он был и достаточно эффективным для русской стороны: турецкие суда несколько раз загорались, но турки успевали их потушить. Но далее происходит следующее: «каркас, брошенный с бомбардирского корабля, упал в рубашку грот-марселя одного из турецких кораблей; так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной парусины, то он мгновенно загорелся и распространил пожар по мачте и по такелажу; грот-стеньга скоро перегорела и упала на палубу, отчего весь корабль тотчас же был объят пламенем». Следом вспыхнули еще два корабля. Подветренная часть турецкого флота оказалась обреченной.

Сбор голландских офицеров на «Севен Провинсиен» для участия в военном совете. Художник В. Ван де Велде (старший). Этот крайне редкий натурный рисунок позволяет абсолютно точно представить картину сбора командиров времен парусного флота на Военный совет на флагманском корабле

В этот момент, воспользовавшись естественным ослаблением турецкого огня и произошедшим у турок замешательством, С.К. Грейг и приказал брандерам атаковать турецкий флот, причем наветренную его часть, корабли которой пока не пострадали. Русские же корабли свою стрельбу приостановили.

Момент зажжения турецкого корабля с «Грома» и приказа Грейга об атаке брандерами описан в шканечном журнале корабля «Ростислав»: «Как от нас, так и от кораблей Не тронь меня и Европы палили беспрерывным огнем, дабы чтоб не могли зажженного от нас корабля потушить. В тож время брошены от нас 3 ракеты, по которым значило, чтоб назначенные брандерные суда для зажигания неприятельского флота шли. Мало спустя времени от помянутого зажженного корабля близ его стоящие стали гореть».⁹⁸

Именно так рисуют события первой половины ночи на 26 июня 1770 г. практически единогласно все источники. В донесении Екатерине II А.Г. Орлов пишет, что Грейг «под жестокою пушечною стрельбою послал брандеры, но, не допустив еще оных, брандскугелями зажег неприятельский корабль». В записках князя Ю.В. Долгорукова, участвовавшего в Чесменском сражении, сказано: «С нескольких выстрелов брандскугелями Клокачев предал огню весь турецкий флот». Наконец, по данным А.С. Кроткова, построенным на донесении для изъяснения планов Чесменского сражения, хранившихся в Гидрографическим департаменте Морского министерства, значится следующее: «Неприятель, примечая идущих, начал производить преужасный огонь со всех своих кораблей и с берега. Наши не упустили ничего, чтобы равномерно им ответствовать. Начали оттоманские корабли загораться, но скоропостижно пожары сии ими утушаемы были, пока, наконец, загорелся на одном корабле марсель, что контр-адмирал Грейг, приметя, сам перестал производить стрельбу и велел идти брандерам».⁹⁹

С.К. Грейг. Адмирал русского флота. Копия с портрета Д.Г. Левицкого

Между тем, хотя первым двум брандерам подойти к туркам не удалось, третий брандер лейтенанта Д.С. Ильина все же смог сцепиться с 84-пушечным турецким линейным кораблем в наветренной части. Он теперь также оказался обреченным. Достиг цели и четвертый брандер В.А. Гагарина, но он сцепился с уже горевшим кораблем, что не повлияло на ситуацию.

Как только команды, бывшие на брандерах, вернулись с помощью шлюпок на корабли отряда, последние сразу же возобновили огонь, поскольку оставались еще незажженными два турецких корабля. Но к 3 ч ночи пожар турецкого флота сделался всеобщим, и турки прекратили всякое сопротивление. Как записано в шканечном журнале линейного корабля «Европа»: «В ¾ [3-го] часа стало разрывать один по одному неприятельские корабли пороховою казною...».¹⁰⁰ В ответ русские окончательно прекратили стрельбу. Бой фактически завершился. Но разворачивающаяся картина имела потрясающий вид. Как записал в своем журнале С.К. Грейг: «Легче вообразить, чем описать, ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех судах, которые еще не загорелись... Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта множеством... спасавшихся и топивших один другого... Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда... и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями».

Итак, в состоявшемся в ночь на 26 июня 1770 г. Чесменском сражении русские моряки применили эффективное сочетание артиллерийского и брандерного ударов по флоту противника, находящемуся в бухте, впервые в истории морских боев, применив ночной удар.¹⁰¹ Турки же поплатились как за многочисленные ошибки командования, так и за абсолютно никудышную стрельбу, которая в морских сражениях парусных флотов имела определяющее значение.

Гравюра «Вид Чесменской пристани в бухте у Анатолийского побережья с изображением истребления оттоманского флота эскадрою российскою под предводительством генерала графа А.Г. Орлова в ночь на 26 июня 1770 г.». Автор неизвестен

В истории войн на море Чесменское сражение 26 июня 1770 г. стало самым полным (100%) уничтожением флота противника. Кстати, до того нанести столь большое (но не полное) поражение укрепившемуся в бухте противнику удалось французам в Палермо в 1676 году! Попытка же шведов устроить «Чесму» русскому флоту в Ревеле в 1790 г. закончилась для них катастрофой.

Таким образом, Чесменское сражение по праву стало бенефисом русских моряков. Оно представляет собой один из наиболее ярких примеров уничтожения неприятельского флота в его собственной базе, причем до этого история морских сражений парусных флотов не знала столь полной победы. В результате Чесменского сражения турки, согласно наиболее распространенным данным, потеряли сожженными 14 линейных кораблей, 6 фрегатов и около 50 малых судов, а еще один линейный корабль и 5 галер попали в плен. Потери же моряков были просто ужасными — 11 тыс. человек. За все это русский флот заплатил 11 убитыми и 4 брандерами.

Повреждения и потери в русской эскадре в Чесменском сражении

Между тем, обнаруженный автором в РГАВМФ документ («Положение сколько за взятые и сожженные неприятельские корабли и фрегаты и прочие суда по силе Морского Устава следует быть к выдаче денег»¹⁰²) позволяет уточнить турецкие потери, в результате чего они оказываются еще более масштабными.

Состав турецкого флота и его вооружения, уничтоженные русским флотом в Хиосском и Чесменском сражениях, по данным указанного «Положения»

Таким образом, в сражениях при Чесме 24—26 июня 1770 г. турецкий флот был уничтожен. Русский флот получил право господствовать в Архипелаге, из чего напрямую проистекала возможность блокировать Дарданеллы и вести активные действия на морских сообщениях Турции. Кроме того, следствием Чесменского сражения стали восстания в Греции, Сирии и Египте.

Оценивая результаты Хиосского и Чесменского сражений, адмирал Г.А. Спиридов в своем донесении писал: «Честь Всероссийскому флоту! С 25 на 26 неприятельский военный флот... атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили, а сами стали быть во всем Архипелаге... господствующими». А.Г. Орлов же написал Екатерине II следующее: «Прискорбно мне, что я не могу и впредь надежды не имею поздравить В.В. с сухопутною, равною морской, победою; ежели бы был так счастлив, желания бы мои совершенно были удовольствованы...».¹⁰³

Кроме того, низкие результаты турецкого артиллерийского огня, продемонстрированные в Хиосском и Чесменском сражениях и отмеченные почти всеми русскими командирами, на наш взгляд, способствовали раскрепощению русских моряков в Архипелаге, позволяя впоследствии предпринимать самые отчаянные шаги. Опыт был действительно показательным: в ходе Хиосского сражения потери на русских кораблях без учета погибших при взрыве линейного корабля «Св. Евстафий Плакида» составили всего 16 человек убитыми. Потери в Чесменском бою были и того меньше — 11 убитых. Такие ничтожные потери русские командиры справедливо объясняли низкой эффективностью турецкого огня, при том что пушки на турецких кораблях «были наведены слишком высоко и стреляли только по рангоуту, повреждали мачты, реи, перебивали снасти». Так, на линейном корабле «Трех Иерархов», который находился в Хиосском бою совсем близко от турок («менее одного кабельтова»), был всего один раненый, зато рангоут, такелаж и паруса получили много повреждений.¹⁰⁴ Однако заметим, что при такой дистанции и исходя из того, что турки стреляли только по рангоуту, русский корабль должен был остаться вообще без такового, если бы неприятельский огонь был сколько-нибудь эффективным. Но обозначившееся преимущество использовано русскими все же не было.

Победа русского флота в Хиосском и, особенно, Чесменском сражениях ошеломила Европу. Во-первых, потому что русские до того вообще не имели опыта больших морских сражений, а состояние их флота было весьма далеким от оптимального. А во-вторых, поскольку фактически одним ударом был решен исход борьбы на море в пользу русского флота, то есть сделано то, что получалось далеко не у всех европейских адмиралов (во всяком случае, в XVIII в. такого еще не было). На это, кстати, в своем отчете уже в сентябре 1770 г. указало Британское адмиралтейство: «Одним ударом была уничтожена вся морская сила Оттоманской державы».¹⁰⁵

О том, какое значение имели появление русского флота в Средиземном море и Чесма, отлично сказано и в записке главы тайной дипломатии Людовика XV графа Брольи, составленной в 1773 г. В частности, он указал в ней на ту роковую ошибку, которую совершил герцог Шуазель, допустив русских в Средиземное море. Хотя здесь граф, безусловно, лукавил. Он не мог не знать, что именно Шуазель предлагал принять все возможные средства, чтобы не допустить русский флот в Средиземное море. Но король решил иначе. Таким образом, судя по содержанию памятной записки Брольи, речь идет о критике всех последних действий внешней политики французского руководства, приведшей к поражению Турции и ослаблению позиций Франции. Сам же Брольи указывал, что Шуазель должен был попытаться договориться с Англией об объявлении Средиземного моря нейтральным, а в случае отказа Британии без колебаний направить в Архипелаг французский флот и помочь туркам разгромить русских. Но этого сделано не было. Кстати, именно появление русского флота в Средиземном море в итоге и поставили в вину Шуазелю, когда отправляли его в отставку в конце 1770 г.

После Чесмы уже далеко не все и английские дипломаты добросовестно проводили русофильскую политику своего кабинета. Так, английский представитель в Константинополе Мюррей начал серьезно беспокоиться по поводу русских побед, опасаясь за английские позиции в морях Леванта. Более того, в 1772 г. он даже открыто поощрял турок к продолжению войны.

Все же позиция Лондона осталась благожелательной для России. Причина этого была банальна. Наибольший удар после Чесменского погрома получила Франция — пострадала ее обширная торговля в турецких владениях. «Торговля совершенно приостановилась на Леванте, французы очень пострадали, турки сильно разъярены против них за то, что французы втравили их в эту войну. Турки их грабят и крайне дурно с ними обходятся: на Мистре и в Морее у французов была очень выгодная торговля, но теперь она разорена, ни одного французского корабля не видно теперь на Леванте», — не без злорадства указывалось в английских документах.¹⁰⁶ Тем не менее, далее там отмечалось: «Турки также очень разъярены и против англичан, полагая, что не только французы являются причиной русского появления в турецких морях, но что большинство офицеров и солдат на борту русских судов — англичане. Эти сведения, как я слышал, усердно распространяются французами».¹⁰⁷

Таким образом, британский кабинет мог усмотреть в Чесменском событии две стороны: отрицательную и положительную. С его точки зрения, плохо было то, что Екатерине так блестяще удалось это головоломнейшее предприятие — перебросить из Балтийского моря в Архипелаг большой флот и уничтожить дотла весь прекрасно вооруженный и многочисленный флот Турецкой империи; нехорошо было и то, что появление Орлова сопровождалось смутами и восстаниями в Морее и других местах, населенных христианскими подданными Порты. Но зато очень хорошо было то, что русскому флоту в Чесменском сражении удалось одним ударом совершить в высшей степени важное для англичан дело: разорить французскую торговлю, создать почву уже не только для антигреческих, но и для антифранцузских погромов, прочно поссорить турок с французами и тем облегчить англичанам их дальнейшую неустанную политическую и экономическую борьбу с ненавистными французскими конкурентами на всем Леванте. Что турки на первых порах были раздражены и против англичан — полбеды. Англичане знали, что они несравненно менее скомпрометированы перед турками, чем французы, в столь несчастной для Порты войне, и что турецкий диван это хорошо знает. Такие последствия Чесменской победы ничуть не подрывались опасениями, что русские победители заменят собой французов: русские не были для Англии, переживавшей гигантский промышленный переворот, сколько-нибудь серьезными соперниками на торговом поприще. Особенно это относилось к Морее, Малой Азии, к морям, омывающим южные владения Турции, где и действовал Орлов со своей эскадрой. Если бы Орлов угрожал Константинополю, если бы речь шла о непосредственном уничтожении Турции как самостоятельного государства, тогда, конечно, положение изменилось бы. Но этого еще не было и в помине, таким образом, для Англии указанные положительные и отрицательные стороны Чесменской победы более или менее уравновешивались. И английский посол лорд Каткарт даже с некоторым сочувствием писал из Петербурга своему начальнику, статс-секретарю иностранных дел графу Рошфору, донося ему о настроениях при русском дворе в сентябре 1770 г.: «Храбрость, образ действий, решительность, обнаруженные русским адмиралом и его офицерами и моряками в таком новом для них случае, очень усиливают чувство удовольствия, которое императрица испытывает по поводу полного успеха всех частей этой операции». В этой несколько неуклюжей, но многозначительной английской фразе («the complete success of every part of the operation») лорд Каткарт хочет явно выразить мысль, что русская победа не только в том, что Ибрагима-пашу пустили ко дну со всем турецким флотом, но и в том, как русским удалось создать, вооружить, пустить в очень далекое, опасное плаванье большой военный флот, как удалось подготовить дееспособных командиров, моряков, артиллеристов, наконец, как удалось возжечь пожар восстания на юге Балканского полуострова.¹⁰⁸

Кстати, после Чесменской виктории Россия впервые услышала понятие «европейские интересы». 21 июля 1770 г. А.Г. Орлов получил письмо от находившихся в Смирне европейских консулов, в котором говорилось, что «8 июля народ и войско в Смирне, будучи приведены в бешенство и отчаяние вестию о Чесменском деле, бросились на греков и побили их великое множество; два европейца были также убиты. Возмущение это навело ужас на всех европейцев; большая часть франков искали убежища на кораблях, иные заперлись в своих домах; торговля прекратилась. По прошествии нескольких дней тишина, кажется, восстановилась, торговля начала опять приходить в движение; но страх приближения русского флота несказанно тревожит души европейцев, ибо этот ужасный час будет началом убийства и грабежа подданных европейских государей и конечно разрушения их торговли».¹⁰⁹ «Эта грозная крайность, — писали консулы, — побудила нас уполномочить и послать к В.С. депутатов с изъяснением такого опаснейшего нашего состояния и с просьбою не обращать победоносное оружие Е. И. В. на этот торговый город, на который должно смотреть не как на неприятельское место, а скорее как на колонию, основанную разными нейтральными государствами; разрушать их торговлю и приносить их подданных в жертву российская императрица, конечно, не пожелает...».¹¹⁰

На это А.Г. Орлов ответил следующее: «Последуя высочайшему благоволению, исполняю закон, мною никогда не нарушаемый, чтоб подавать во всякое время всевозможное вспоможение народам, не только с нами союзным, но и нейтральным. Сии суть и всегда будут непременные правила моего поведения. Как скоро я услышал о возмущении, приключившемся в Смирне, отложил намерение идти на оный город для сей одной причины, чтоб приближение нашего флота не распространило более распутства и беспорядков... Я также весьма рад был бы согласиться на все то, что вы от меня требуете, если б не препятствовали тому разные причины: могу ли я безо всякого с другой стороны договорного со мною согласия ответствовать за то, на что неизвестные обстоятельства впредь меня побудят? Что же вы хотите меня уверить против принятых всеми понятий, что город Смирну должно почитать больше селением, основанным разными европейскими народами, нежели местом неприятельским, сие мне кажется непонятно. Сему вашему правилу последуя, должно бы мне и самый Царьград почитать таковым же, а по нем и все прочие приморские города, под владением турецким находящиеся, в которых есть несколько жительств народов европейских. Что касается торговли, будьте совершенно уверены: доколе флаг Е. И. В. будет на сих морях владычествовать, вы должны совершенно надеяться на защищение ее, чему вы уже ясно видели доказательства, лишь бы только в торговле сей ничего противного не было законам войны...».¹¹¹ Екатерина II осталась очень довольна таким ответом А.Г. Орлова, написав ему: «Начертали вы здесь душу свою. Мы давно ее знали, но теперь весь свет не видит и ей справедливость отдает».¹¹²

Интересный эпизод. Воочию проявилась склонность европейцев к двойным стандартам: можно воевать между собой, не считаясь с нейтральным статусом других стран, и это объявляется правильным и законным. Но как только возникает угроза таких действий со стороны других — начинаются разговоры о нарушении неких международных законов. Ну а Россия, как всегда, провозгласила моральную концепцию ведения войны.

В завершение отметим, что огромное впечатление произвела Чесменская победа и в Петербурге. «Ничего знаменитее, кажется, в той стороне быть не может. Дивен Бог в чудесах своих! — писала Екатерина II Румянцеву. — Мало в свете слыхано подобного было. Мы 14-го числа сего месяца (сентября. — Авт.) Богу приносили благодарение, а на другой день была соборная панихида Петру Великому, основателю флота и первому виновнику сей новой для России славы. Мы плодом его трудов пользуемся; наш флот подобен Исааку, который, женясь 70 лет, оставил потомство, кое ведется и до сего дня; и наш флот после семидесяти лет его основания покрылся славою, коя, дай Боже, да продлится долее, нежели потомство Исааково».¹¹³ А.Г. Орлову же Екатерина II написала: «Лаврами покрыты вы, лаврами покрыта и вся при вас находящаяся эскадра».¹¹⁴

Не менее интересен и более подробный рескрипт императрицы Ф.Г. Орлову: «Скажу вам о нас мысли разных народов. Сначала никто не хотел верить, чтоб мы дошли до сего места, а еще менее, чтоб атаковали нашего неприятеля. Все думали: пошатавшися де по морю и ничего не сделав, назад возратятся. Узнали теперь свою ошибку. Открыли глаза, не знают, что думать и что делать, с удивления все окаменели... Только то знаю, что все кричат, робеют и удивляются проворству Кабинета полуночного».¹¹⁵

Чесма и русское общество

О впечатлении, какое Чесменская победа произвела в России, ярко рассказал будущий поэт и сенатор И.И. Дмитриев. Детство его прошло на Волге, в самой российской глубинке. «Отец мой, получая при газетах реляции, — вспоминал уже в зрелые годы Дмитриев, — всегда читал их вслух посреди семейства. Никогда не забуду того дня, когда слушали мы реляции о сожжении при Чесме турецкого флота. У отца моего от восторга прерывался голос, а у меня навертывались на глазах слезы».¹¹⁶

Разгром турецкого флота в сражениях при Чесме 24—26 июня 1770 гг. открывал для русского флота большие возможности. А.Г. Орлов справедливо решил развить успех. Свою следующую задачу он указал в письме Екатерине II уже 28 июня 1770 г.: «...Ныне же не остается мне другого, кроме как стараться запереть подвоз в Царьград и стараться еще, если можно, возвратить государству издержки, употребленные на сию экспедицию (курсив наш. — Авт.)... Чрез взятых пленников получено известие, что в Константинополе есть еще три большие корабля, два строятся в оном, два в Родосе, два в Митилине и пять из александрийских больших купеческих судов, велено вооружить поспешнее. Ежели б и все оные были готовы и соединились, не думаю, чтоб могли воспрепятствовать положению вновь сделанному. Не опасны уже мне морские турецкие силы (курсив наш. — Авт.)...».¹¹⁷ Как следствие, уже 28 июня от Чесмы к Дарданеллам вышла эскадра Д. Эльфинстона в составе 3 линейных кораблей и 2 фрегатов, — которая 15 июля установила блокаду Дарданелл. Более того, в этот день Д. Эльфинстон с эскадрой, преследуя турок, даже вошел в пролив, где, по словам Н.Д. Каллистова, стал на якорь посреди него и демонстративно под огнем батарей с обоих берегов приказал играть музыкантам и бить в литавры и барабаны. Сам же контр-адмирал сел с офицерами пить чай на палубе.¹¹⁸ При этом русские корабли не отвечали туркам ни единым выстрелом. Затем эскадра Эльфинстона еще несколько раз входила в устье Дарданелльского пролива, но каждый раз возвращалась обратно.

Дарданеллы. Рисунок русского военного топографа начала XIX в.

Тем временем остальные силы русского флота, которые Орлов также разделил на две части (под своим командованием и командованием Г.А. Спиридова), направились к Лемносу, который А.Г. Орлов хотел превратить в опорный пункт флота у Дарданелл.¹¹⁹ 19 июля оба этих отряда сосредоточились у Лемноса и вскоре приступили к осаде крепости Пелари, которая, однако, затянулась.

Между тем, Д. Эльфинстон продолжал блокировать вход в Дарданеллы, причем, судя по запискам С.П. Хметевского, русские корабли достаточно активно захватывали в это время и нейтральные, в частности, французские суда, направляющиеся в Константинополь. Скорее всего, именно в это время блокада Дарданелл за все время войны носила наиболее плотный характер.

Извлечения из шканечных журналов кораблей отряда контр-адмирала Д. Эльфинстона за 1770 г.¹²⁰

...11 июля. [Эскадра] пришла к южной стороне Тенедоса и, увидя между Тенедосом и Азиатским берегом два турецких корабля, стоявшие на якоре в проливе, пыталась подойти к неприятелю, но по причине течения и противного ветра не могла этого исполнить и легла, за ночным временем, на якорь.
12 июля. Эскадра повторила попытку войти в пролив, но, по тем же причинам, не могла. Оставя для наблюдения за неприятелем фрегаты Надежда и Африка, эскадра пошла вокруг Тенедоса.
13 июля. Обойдя остров, увидели, что неприятельские корабли, помощью верпов подошли ближе к Дарданеллам. Ветер и течение противные.
14 июля. Лавируя, эскадра сближалась с неприятелем, который успел отбуксироваться галерами к устью Дарданелл под защиту крепости.
15 июля. Придя выше северных Дарданелл, эскадра в боевом порядке стала спускаться на неприятеля под сильным огнем с Дарданелльской крепости и батарей, но по причине стремительного течения не могла атаковать неприятеля и оставила свое намерение.
16 июля. Пользуясь благоприятным ветром, эскадра повторила попытку проникнуть в Дарданеллы, чтобы догнать неприятельские корабли, но течение превозмогло силу парусов и корабль Саратов прижало к берегу под выстрелы батареи. Помощью буксира, подданного с кораблей Святослав и Не тронь меня, корабль Саратов выведен из под выстрелов, эскадра вышла из Дарданелльского устья и разделилась для крейсерства на три части: корабль Не тронь меня занял пост между островом Имбро и Румелийским берегом; корабль Саратов и фрегат Африка между Тенедосом и Азиатским берегом; корабль Святослав и фрегат Надежда между островами Имбро и Тенедосом...

Письмо контр-адмирала Д. Эльфинстона графу Н.И. Панину от острова Имброса от 13 сентября 1770 г.¹²¹

Имею честь вас уведомить, что оставляя остров Хио июля 5 дня, для следования в Тенедос с порученною мне эскадрой, увидел двух турецких от 64 до 70 пушечных военных кораблей, они повыше Тенедоса были и завозами потянулись выше под прикрытием своих крепостей. Когда увидел их уже поздно в вечеру было и так на якорь стали между Тенедосом и матерою землей. На другое утро пошли мы под парусами и старались пройти между Тенедосом и матерою землею, но тщетно по причине течений, противных ветров и опасности того прохода большим кораблям, так что около полудня пошли мы круг острова с Не тронь меня и Саратовом, дабы тем путем их достичь и оставили Надежду и Африку за движением их смотреть пока они у меня в виду стали; сие получилось еще до ночи. Неприятель между тем пользовался временем, чтоб завозами подтянуться под крепостями, к чему из Дарданелл всевозможную помочь им учинили.
Как от силы и непонятного пути течения, так и от противного ветра уже два дня прошли, прежде как могли мы добиться до ветреного берега на европейской стоне; здесь много лагерей было и одна фашинная батарея, близ которых принуждены мы были идти, получили их пальбу, но несколько пушек вышней палубы от наших проходимых кораблей скоро принудили оную перестать. Что корабль шел мимо крепости, то с оной и палили, но большая часть их ядер будучи чрезвычайной величины коснулись к воде и не долетели.
При том течение было от ней сей крепости, а мы шли к противостоящей крепости, между которой и кораблями их 7 галер стояли, а на Азиатском берегу много батарей поделали, чтоб прикрыть свои и вредить наши корабли.
Принудили мы неприятеля палить с кораблей и в дальности сие они весьма изобильно делают. С Не тронь меня и с Саратова также палили, но далеко очень были от неприятеля. По сие время течение снесло нас ниже и под ветер кораблей и близ лежащего рифа камней, так что принуждены были все паруса поставить, чтоб оной опасности избежать. Течение так хватило Святослава, что он руля не слушал, а в ту же ночь течение снесло все корабли так близко вместе, что мы было все запутались. В 16-е число хотя неприятельские корабли уже подтянулись почти в пушечном выстреле от Азиатской крепости, мы вторично покусились, но ветер нас оставил в то самое время как были мы вблиз фашинной батареи, которых число умножено было на европейской стороне, а тогда вдоль по всему берегу множество мушкатеров по нас палили, но сия их отважность им дорого стоила. Узнал я, что без провожающего ветра сего покусить более было нельзя, а неприятель уже ныне под крепостью подтянулся. И так перестал я и взял свою станцию к пресечению подвоза к Царьграду; с того ж до нынешнего времени оный город действительно в блокаде был, и слышал я, что малым нашим нападением Царьград приведен был в великом беспокойстве.
В Имбросе довольно пресной воды находил я и несколько свежего провианта, от чего больные скоро выздоровели и здоровы были на всех кораблях, особливо ж когда виноградное вино достал, которое мы всегда смешивали с водой.
Ныне же В.С. имею несчастие вам объявить о разбитии корабля Святослава в 5 число сего месяца на мелкостях острова Лемнос, к которому шел я, чтоб с графом Алексеем Григорьевичем Орловым советывать о будущих наших предприятиях и о снабжении эскадры сухарями. Описание сего несчастья, сколько оно мне сведомо стало, при сем прилагается...

А в начале сентября 1770 г. случились два непредвиденных события, круто повлиявших на дальнейшее развитие событий. Сначала на мель у острова Лемнос сел флагманский корабль Д. Эльфинстона «Святослав» (самый сильный в русской эскадре), а затем в связи с отходом к нему на помощь линейного корабля «Не тронь меня» и фрегата «Надежда» и ослабления тем самым блокады Дарданелл турки смогли перебросить на Лемнос подкрепления. Главной загадкой здесь остается вопрос, почему Эльфинстон оказался у Лемноса. В историографии есть три версии; 1) был зачем-то вызван А.Г. Орловым;

2) сам непонятно зачем отправился к Лемносу; 3) отправился к А.Г. Орлову с предложением попытаться нанести удар на Константинополь. Не меньше вопросов вызывает и организация блокады Дарданелл, которую так легко смогли прорвать турки. Однако в любом случае противник смог упрочить свои силы на Лемносе, и А.Г. Орлову пришлось снять осаду крепости Пелари.

Потерпев неудачу с организацией базы флота на острове Лемнос (70 верст от Дарданелл), русское командование решило использовать для этой цели остров Парос. И с 4 декабря 1770 г. порт Луза стал базой русского флота в Архипелаге. Отряд Г.А. Спиридова доставил сюда корабельный лес, заготовленный на острове Тасос. В Лузе были построены укрепления, адмиралтейство, магазины и лагерь для сухопутных войск.

25 декабря 1770 г. в Лузу пришла третья эскадра, под командованием контр-адмирала И.Н. Арфа, вышедшая из Ревеля 30 июня. В ее составе находились линейные корабли «Св. Георгий Победоносец», «Всеволод» (оба 66-пушечные), «Азия» (54-пушечный), купленный в Англии фрегат «Северный Орел» (40-пушечный) и 15 зафрахтованных английских транспортов.¹²² На судах эскадры в Архипелаг прибыло 2167 человек пехоты, в том числе 523 гвардейца, что позволило А.Г. Орлову увеличить свои десантные войска. Кроме того, пришедшая к Паросу эскадра И.Н. Арфа сняла обострившуюся до предела проблему снабжения русского флота в Архипелаге. Г.А. Спиридов писал А.Г. Орлову в начале февраля 1771 г.: «Ежели бы господин Арф не подошел, от которого я из оставшейся у него выданной на чрезвычайные расходы суммы пятнадцать тысяч голландских червонных к себе взял, то бы в сие время (в феврале) в самом горестном положении был, и уже перед тем на свое имя занял у одного грека тысячу червонных и дал вексель. Пшеницы же мало, боялись голоду...».¹²³ Приводя данные строчки, приходится констатировать, во-первых, изначально слабую подготовленность Архипелагской экспедиции для масштабных действий, и во-вторых, низкую результативность действий на коммуникациях противника, поскольку в противном случае полученная добыча позволила быть решить данную проблему без затруднений.

Состав 3-й Архипелагской эскадры контр-адмирала И.Н. Арфа при переходе из Балтийского моря в Средиземное

А вот насколько эскадра И.Н. Арфа представляла боевое усиление, можно судить по следующей выдержке из донесения Г.А. Спиридова от 2 февраля 1771 г.: «Контр-адмирал Арф на своем корабле Победоносец не только чтоб во всем нужном запасшись прийти, но в такелаже, в якорях и канатах и в прочих нужных вещах даже, что и гребные суда убавил, столь легошенько пришел, как корабли наши и в Балтийском море не ходят, а именно якорь и канат и очень много других по штату, как и на Балтийском море ходят, нужные вещи в Ревеле оставил и провиантов только на три месяца взял, довольствуясь в путеплавании отправленном сюда к нам на транспортных судах и покупая и забирая, где возможно было, чему последуя и корабль Всеволод также придет; да что всего хуже корабль Победоносец построен 66-пушечным, а пришел сюда 50-м, ибо ни на шканцах, ни на баке пушек всего 16-ти нет, а оставлены в Ревеле; я не знаю кого осуждать, мастера ли, который оный корабль строил и испортил, что сделал острым и тем нижние порты от воды близки и с постановлением шканцовых и баковых пушек валк, то есть в погоду валким, или недосмотрено в порядочном грузе интрюма, который как капитан того корабля Палибин объявляет укладывал при себе и под своими приказаниями же контр-адмирал Арф; но как бы то ни было, лучше убавить балласту такое число пудов сколько в оставленных якорях, канатах и в прочем самонужном и в пушках весу было...».¹²⁴

Таким образом, произошедшие в Архипелаге после Чесмы события показали, что русское командование снова допустило ряд серьезных просчетов. Сначала вялость действий и раздробленность сил не позволили быстро овладеть крепостью Пелари на острове Лемнос. Затем проблемы с организацией блокадных действий, равно как и с координацией действий эскадр, позволившие туркам перебросить помощь на Лемнос, перечеркнули надежду на успех и от длительной осады. Наконец, последовавший в середине октября 1770 г. отказ А.Г. Орлова от блокады Дарданелл ослаблял эффект всех предшествующих трудов.

Между тем, случаи зимних действий в то время уже не были редкостью: можно назвать и ледовый поход Балтийского флота к Выборгу в 1710 г., и переход тех же эскадр Спиридова и Эльфинстона из Балтийского моря в Средиземное осенью-зимой 1769/1770 г., и действия Азовской флотилии в эту войну, и крейсирование С.К. Грейга перед теми же Дарданеллами зимой 1772/1773 г. Про ведущие европейские флоты и говорить не приходится. Из более поздних же примеров наиболее показательны два. В первом случае в 1807 г. Д.Н. Сенявин не только установил в феврале полную блокаду Дарданелл, но и захватил остров Тенедос, контролирующий подступы к проливу. Во втором случае, уже во время Русско-турецкой войны 1828—1829 гг., отряд П.И. Рикорда, состоявший всего из 4 судов (двух линейных кораблей — «Фершампенуаз» и «Эммануил» и двух фрегатов — «Ольга» и «Мария»), смог организовать полную блокаду Дарданелл в течение всей зимы 1828/1829 г.!¹²⁵ Причем вообще без наличия сколько-нибудь близкого пункта базирования. И результаты не замедлили сказаться: прекращение допуска судов с продовольствием в Константинополь вызвало там голод и привело к волнениям в столице Османской империи. Кроме того, Турция лишилась возможности перевозить на Балканский театр подкрепления из Египта и Малой Азии. Все это ускорило окончание войны, которая и закончилась 2 сентября 1829 г. полным поражением Турции.¹²⁶ Так что снятие блокады Дарданелл стало еще одной ошибкой А.Г. Орлова в кампании 1770 г. Ссылка же его на исключительно плохое состояние кораблей в данном случае не актуальна. Архивные материалы показывают, что зимой 1770/1771 г. никакого ремонта судов в Аузе не проводилось, а корабль «Саратов» вообще находился на патрулировании ближних к Паросу вод.

Кстати, оставляют вопросы и действия А.Г. Орлова в 1770 г. в целом по устройству базы для флота. Почему, в частности, сначала был выбран Лемнос (70 верст от Дарданелл), а после неудачи у него — Парос. Последний выгодно располагался в центре Эгейского моря, но от него до Дарданелл было около 300 верст. А ведь А.Г. Орлов сам указывал, что главной задачей флота после Чесмы является именно блокада Дарданелл. Между тем, для ведения такой блокады изначально больше годился Тенедос, находившийся всего в 12 милях от пролива, с которого отлично просматривались Дарданеллы, при том что и крепость была намного слабее. Кроме того, здесь были и отличные источники для снабжения кораблей водой.¹²⁷ К тому же позицию в этом районе в июле—сентябре 1770 г. занимал Д. Эльфинстон. Во всяком случае его захват создал бы отличную базу именно для ведения блокады, а впоследствии она могла стать передовой. Но А.Г. Орлов ценности этого острова так и не разглядел.

А теперь хотелось бы остановиться на том, возможно ли было для русского флота осуществление прорыва к Константинополю и стал ли отказ от этого еще одной ошибкой А.Г. Орлова. После Чесмы турки пребывали в панике. Француз барон Ф. де Тотт писал о состоянии дел в Константинополе: «Падишах в живейшей тревоге, министры удручены, народ в отчаянии, столица в страхе перед голодом и нашествием. Таково настоящее положение империи, которая за один месяц перед этим считала себя столь грозной».¹²⁸ При этом он указал, что батареи, прикрывавшие Дарданеллы, находились в ужасном состоянии, и русский флот легко мог пройти пролив и подойти к Стамбулу.

О проблемах, возникших в Константинополе из-за действий русского флота, писал и Д. Эльфинстон. В письме Н.И. Панину от 13 сентября 1770 г. он, в частности, отмечал: «...И взял свою станцию к пресечению подвоза к Царьграду; с того ж до нынешнего времени оный город действительно в блокаде был, и слышал я, что малым нашим нападением Царьград приведен был в великом беспокойстве...».¹²⁹ Позже русские, а затем советские историки подвергли сомнению данные де Тотта. Как писал С.М. Соловьев, Ф. де Тотту «было поручено укрепить Дарданеллы и, следовательно, было выгодно представить прежние оборонительные средства в самом жалком виде». Однако, скорее всего, де Тотт оказался прав.

Прорыв английской эскадры Дакворта через Дарданеллы в 1807 г.

Пролив Дарданеллы у турок прикрывали четыре замка, построенных в 1453—1658 гг. В 1770 г. (после Чесмы) турки под руководством барона де Тотта приступили к постройке пятого замка; остальные четыре были усилены земляными батареями. Но лишь два старых замка, построенных в таком месте, где ширина пролива составляет 1195 м, обстреливали фарватер перекрестным огнем с малой дистанции. Выстрелы же новых замков, при ширине пролива до 4 км, не достигали фарватера.

Всего на вооружении этих пяти замков было около 200 орудий, большинство из которых имело калибр 20—150 фунтов. Самая большая пушка, калибром около 27 дюймов, стреляла мраморным ядром весом в 1000 фунтов при метательном заряде в 300 фунтов пороха. Такие пушки казались туркам очень грозным оружием. На самом же деле попасть из таких монстров можно было только в очень медленно Идущий корабль, да и то случайно. Заряжание пушки длилось не менее часа. Горизонтальное наведение было очень медленным или отсутствовало совсем. О меткости стрельбы и говорить не приходится. Вот как описывал отношение турок к этому орудию, а равно и их подготовку к его использованию, Ф. де Тотт: «В замок, контролирующий пролив, турки привезли гигантскую пушку, которая имела мраморное ядро весом одиннадцать сотен фунтов. Пушка, отлитая из бронзы во время правления Амрата, состояла из двух частей, соединенных между собой винтовым соединением. Я не мог использовать эту махину на внешних укреплениях, а туркам не нравилось мое неуважение к артиллерийскому орудию, равного которому, безусловно, нет во всей вселенной. И паша даже сделал мне по этому поводу замечание. Он согласился с тем, что сложности заряжения не позволят нам, в случае атаки, выстрелить более чем единожды, но был убежден, что этот единственный выстрел будет иметь такую разрушительную силу, что потопит весь флот противника (курсив наш. — Авт.). Мне было проще согласиться с ним, чем проявлять настойчивость, и я, не изменяя плана обороны, предусмотрел место для орудия, но выразил желание оценить его эффективность.

Толпа вокруг меня вздрогнула. Потом старейший из собравшихся объяснил, что это орудие еще ни разу не стреляло, поскольку верили, что при выстреле оно произведет такое сотрясение, что может разрушить и замок, и даже весь город (курсив наш. — Авт.). Действительно было возможно, что оно выбьет несколько камней из стены, но, разумеется, не более того, и я заверил присутствующих, что пушка не причинит им вреда. Полагаю, еще ни у одной пушки не было такой грозной репутации. Ее ярость угрожала всем — и врагам, и друзьям. Чтобы зарядить это произведение металлургов, требовалось не менее 330 фунтов пороха, и я послал за инженером, чтобы подготовиться к воспламенению. Все слышавшие, как я отдал этот приказ, немедленно исчезали, чтобы избежать предсказанной опасности. Сам паша уже был готов спасаться бегством, и мне с немалым трудом удалось его убедить, что из небольшой палатки, установленной в уголке, он сможет наблюдать за действом, не подвергая опасности свою драгоценную жизнь.

Преуспев в этом, мне ничего больше не оставалось, как ободрить своего инженера, который, хотя и остался на месте, не выказывал решительности, а наоборот, взывал к моему состраданию. В конце концов я, быть может, и не вдохновил его, но заставил замолчать, пообещав подвергнуться той же опасности, что и он. Я занял место на каменном возвышении за пушкой и почувствовал сильный толчок, как при землетрясении. Я увидел, как на расстоянии трехсот саженей ядро разделилось на три фрагмента, которые перелетели пролив и, срикошетив от воды, ударили в гору на противоположной стороне».¹³⁰

Полностью подтверждает низкие возможности артиллерии Дарданелльских замков и прорыв английской эскадры вице-адмирала Д. Дакворта 19 февраля 1807 г. При свежем попутном ветре 7 линейных кораблей, 2 фрегата и 2 бомбардирских корабля прошли Дарданеллы,¹³¹ понеся ничтожные потери. Более того, при выходе из пролива в Мраморное море англичане еще и разбили турецкую эскадру (потери турок составили: один линейный корабль, 4 фрегата, 3 корвета и один бриг уничтоженными и один корвет захваченным в плен¹³²). Цена же успеха составила всего 38 человек убитыми и 100 ранеными.¹³³

Но затем вместо решительной атаки Константинополя английский вице-адмирал вступил с турками в длительные переговоры. Тем временем турки под руководством французских специалистов укрепили оборону Константинополя, выставив на берег свыше 1000 пушек и 200 мортир. Дакворт не рискнул атаковать Константинополь и 1 марта двинулся обратно. На сей раз турки подготовились к обороне Дарданелл, и при обратном переходе через пролив англичане потеряли 197 человек убитыми и 412 ранеными.¹³⁴ Но и на этот раз туркам не удалось потопить ни одного английского корабля. А ведь как справедливо писал генерал Г. Жомини: «Если бы... турецкая артиллерия в Дарданеллах имела искусную и хорошо обученную орудийную прислугу, вся эскадра Дакворта погибла бы при обратном движении в Архипелаг».¹³⁵ Но именно таких артиллеристов у турок по-прежнему не было. И это после всех реформ Селима III!¹³⁶

Сравнительные данные по составу эскадр вице-адмирала Д. Дакворта в 1807 г. и генерал-аншефа А.Г. Орлова в 1770 г.¹³⁷

Очевидно, что в 1770 г. русская эскадра в Дарданеллах встретила бы менее сильный огонь, чем англичане в 1807 г., поскольку турки еще ни разу не сталкивались с угрозой прорыва к Константинополю через Дарданеллы. Таким образом, русская эскадра, по всей видимости, могла сравнительно легко прорваться к Константинополю. Другой вопрос, что у Орлова фактически не было сухопутных войск для захвата столицы Османской империи. Однако уже сама демонстрация силы у самого Константинополя, при и без того паническом состоянии турок после Чесмы, могла стать сильным аргументом для капитуляции Турции. К тому же история знает целый ряд примеров, когда после сильнейшего военно-психологического воздействия со стороны противника страна, испытавшая его на себе, прекращала войну. Приведем лишь несколько наиболее показательных примеров.

Во время второй Англо-голландской войны 1665—1667 гг. голландский флот в самом конце войны, в период с 19 по 23 июня 1667 г., провел блестящую атаку на английскую базу флота в устьях рек Мидуэй и Темза.¹³⁸ Особенно удачными были действия у Грейвсенда (верфь и база английского флота на реке Мидуэй), где все английские арсеналы и запасы были уничтожены, часть английских кораблей сожжена, а часть захвачена голландцами (при этом предварительно голландцы смогли взять защищавший Грейвсенд форт Ширнесс). Три самых крупных английских линейных корабля — «Ройял Оук», «Ройял Джеймс» и «Лойел Ландэн», которые сели на мель в районе Грейвсенда, голландцы зажгли брандерами прямо на глазах у англичан и под огнем береговых батарей, причем, когда голландцам показалось, что «Лойел Ландэн» и «Ройял Джеймс» горят недостаточно хорошо, они подвели к ним еще по брандеру.¹³⁹ Один из англичан, наблюдавший за этим с верфи, писал: «Уничтожение этих трех величественных и славных кораблей было наиболее печальным зрелищем, которое когда-либо видели мои глаза, и, несомненно, при виде такой картины сердце каждого истинного англичанина обливалось кровью».¹⁴⁰ Зарево пожара было видно даже в Лондоне, в котором началась паника. Флагман английского флота — линейный корабль «Ройял Чарльз» — голландцы демонстративно увели с собой. Далее последовала блокада Темзы, вследствие чего цены в Лондоне поднялись до небывалых размеров.¹⁴¹ А уже 21 июля 1667 г. страны заключили мир, условия которого существенно смягчили последствия предшествующих чувствительных поражений Голландии.¹⁴² Англия пошла на некоторые уступки в Навигационном акте, голландцы согласились выполнять английское требование о салютовании в прибрежных английских водах. Произошел обмен двумя островами: голландцы получили Суринам (уже захваченный ими), а англичане сохранили за собой Манхеттен.

Вот, что пишет английский историк Д. Ховарт по поводу указанной атаки голландского флота: «...Голландская эскадра проникла вверх по Темзе на целых 20 миль, гораздо дальше, чем любой враждебный флот со времен викингов. Это ввергло лондонцев в панику. "Испуг и оцепенение в городе были такими, словно голландцы не только завладели рекой, но и на самом деле высадили стотысячную армию, — записал королевский министр, граф Кларендон, — На следующий день паника распространилась на Мидуэй».¹⁴³ Подводя же общий итог июньским событиям 1667 г., он отмечает: «Англичане сильно пострадали в ходе голландского набега на Мидуэй. Флот потерял шесть самых крупных кораблей. Еще два корабля были захвачены и несколько небольших кораблей потоплены. Размеры ущерба оценивались примерно в 200 000 фунтов стерлингов. Значительный ущерб понесла торговля, поскольку голландцы прервали прибрежное судоходство и в течение некоторого времени блокировали как реку Мидуэй, так и Темзу».¹⁴⁴ Фактически одной этой атакой голландцы изменили ход уже проигранной ими войны. А ведь у Англии еще оставался флот, при том что над Голландией все сильнее нависала угроза войны с Францией!

Нельзя не привести в пример и блистательное замирение Дании, осуществленное Карлом XII в самом начале Северной войны. В начале 1700 г. датские войска развернули наступление в Голштинии. В ответ Карл XII выполнил с помощью флота стремительную переброску войск на остров Зеландия, где они были высажены недалеко от Копенгагена. В результате шведы быстро сломили сопротивление остававшихся в районе Копенгагена немногочисленных датских войск и двинулись прямо к датской столице. Одновременно с моря к Копенгагену направился англо-голландско-шведский флот. Карл XII угрожал разрушить город, если Дания не заключит мир на предложенных им условиях. Датчане приняли это требование, и уже 7 августа 1700 г. между Швецией и Данией был подписан мирный договор, по которому Дания вышла из Северного союза, признала независимость Голштинии и уплатила Швеции военные издержки.

Еще одним примером являются удары русского гребного флота, при поддержке парусного, по территории Швеции в завершение Северной войны 1700—1721 гг. В 1721 г., чтобы заставить, наконец, Швецию принять условия мира, предложенные Россией, Петр I решил повторить высадку войск на шведское побережье, только увеличив ее масштаб. В частности, отряд гребных судов генерал-поручика П.П. Ласси, вышедший в мае 1721 г. из Гельсингфорса, высадил на побережье Швеции от Евле до Питео более 17 десантных отрядов, которые нанесли тяжелые удары по предприятиям и запасам Швеции. В результате Стокгольм вынужден был согласиться на мир, который и был подписан 30 августа 1721 г. в Ништадте.

Кстати, Д.Н. Сенявин, настаивая в 1807 г. на новом, совместном с Даквортом, прорыве к Константинополю, тоже не собирался завоевывать город, вполне резонно полагая, что без сухопутных сил этого нельзя сделать. Вместо захвата он хотел поджечь столицу Османской империи и ее флот, увеличив тем смятение и беспорядок, и так уже царившие в Порте.¹⁴⁵

Таким образом, исторический опыт показывает, что нестандартные и стремительные действия часто способны изменить ход событий. При этом осуществление такого рода мероприятий, в отличие от достаточного регламентированного Морским Уставом боя с неприятельскими кораблями, ничем не ограничивалось. Нужен был риск (яркий пример тому — поведение де Витта в 1667 г.). Возможность же-нанести Османской империи решающий удар сразу после Чесмы в 1770 г., как мы видели, была достаточно хорошей.¹⁴⁶ И такие авторы, как М. Мазюкевич, Н.Д. Каллистов и М. Андерсон,¹⁴⁷ не случайно открыто упрекают А.Г. Орлова в том, что, отказавшись от атаки Константинополя, он не использовал победу при Чесме и тем самым упустил возможность победно закончить войну в 1770 г.¹⁴⁸ Кстати, Екатерина II также, хотя и косвенно, выразила свое отношение к событиям в Архипелаге осенью 1770 г., в частности, когда в Петербурге после известий о Чесме распространился слух о новых успехах русского флота, она написала Н.И. Панину: «Сказывают одни, что взяты Дарданеллы, а другие, что флот турецкий паки сожжен. Но если мне выбрать, то Дарданеллы лучше возьму, ибо сие нас приближает к месту ближайшего мирного конгресса».¹⁴⁹

Однако А.Г. Орлов решил не рисковать, а лишь ограничиться блокадой Дарданелл, причем решение это он сформулировал фактически уже 28 июня, хотя С.К. Грейг и отмечает, что в случае овладения Лемносом Орлов «твердо решился прорваться через Дарданеллы». И для такой осторожности у него в принципе были основания: слишком многое зависело от погоды, выверенности действий русского командования, степени уверенности в своих силах, то есть от того, с чем возникали проблемы. Но имелся и субъективный фактор: А.Г. Орлов, очевидно, не хотел брать на себя такую большую ответственность. Об этом, в частности, свидетельствует то, как он объяснил свой приезд в Петербург Екатерине II, о чем она сообщила Совету. Выглядело объяснение так: «Почитая... за нужное, чтоб нас уведомить о всех происшествиях и требовать дальнего повеления».¹⁵⁰ Более того, преимущественно по этой причине Орлов, скорее всего, и принял решение.

Кстати, в литературе существует точка зрения, что сторонником прорыва через Дарданеллы являлся Д. Эльфинстон, против которого выступил А.Г. Орлов, сначала отозвавший адмирала к себе, а затем, после гибели линейного корабля «Святослав», обвинивший в неосмотрительности и добившийся его отставки, чем фактически свалил на него свои ошибки. Что здесь можно сказать? Д. Эльфинстон, действительно, как мы видели, несколько раз входил в Дарданеллы, но трех линейных кораблей для прорыва было, безусловно, мало. О том же, почему Д. Эльфинстон оказался у Лемноса, точных данных до сих пор нет. Хотя то, что А.Г. Орлов практически с самого начала не сошелся с Эльфинстоном, сомнений не вызывает, как и его значительная роль в отставке последнего. Однако и Д. Эльфинстон своими действиями несколько раз вполне заслуженно вызывал негодование главнокомандующего в Архипелаге.

Каковы же были итоги действий русского флота в 1770 г. — первом году первой большой кампании после 1721 года? Несмотря на многочисленные проблемы и на ошибки русского командования, в целом нужный результат был достигнут: господство в Архипелаге завоевано, часть турецких сил скована, военно-экономический потенциал Турции серьезно ослаблен. Кроме того, действия русского флота в Архипелаге обеспечили спокойствие в 1770 г. на Азовском море, позволив А.Н. Сенявину закончить подготовку своей флотилии, которая была крайне важна для проведения операции по овладению Крымом. Таким образом, как абсолютно верно писала историк Е.И. Дружинина: «Русские морские силы, находившиеся в Средиземном море, отвлекали значительную часть турецкого флота и турки не имели возможности оказать значительную помощь Крыму. Такая обстановка создала предпосылки для сравнительно легкого овладения Крымским полуостровом, которое было главной целью предстоящей кампании 1771 г.».¹⁵¹ Если же учесть, что вопрос о Крыме был главным вопросом всей войны, а не только кампании 1771 г., роль экспедиции в Архипелаг и блокады проливов становится еще очевиднее.¹⁵²

К сожалению, говоря о деятельности русского флота в Архипелаге в 1770 г., нельзя скрыть и еще одну «ложку дегтя». Речь идет о целом ряде конфликтов между флагманами, а также о сохранявшихся «последствиях» предшествующего развития Балтийского флота — низкой дисциплине офицерского состава. В частности, во время боевых действий в районе острова Лемнос Г.А. Спиридову пришлось даже издать следующий указ: «Известился я, что ныне на кораблях господа офицеры играют в карты в заказанные на деньги игры, то сим подтверждаю, чтоб кроме утешений в препровождении времени, в запрещенные игры в карты и в кости не играть. И ежели кто кому что проиграл в долг, то не платить, и кто выиграл, не требовать. И ежели кто кому вексель дал, оный недействителен, а буде и деньгами кто что выиграл, оные возвратить, ибо мы обращаемся в военных действиях. Командирам в своих командах учинить крепкое запрещение, дабы офицеры от того удержаны были».¹⁵³ Все это, безусловно, негативным образом отражалось на боевых действиях русского флота.

Между тем, наступил 1771 г., и в Петербурге при участии вернувшегося из Средиземного моря А.Г. Орлова решали вопрос о дальнейшем использовании русского флота в Архипелаге. Поскольку осуществление выдвинутого Г.Г. Орловым в 1770 г. плана удара по Константинополю со стороны Балкан и Черного моря было намечено лишь на 1772 г., задачи провести операцию по прорыву к столице Османской империи силами флота из Архипелага поставлено не было. Однако, забегая вперед, отметим, что такая задача не ставилась ни в 1772, ни в 1773 гг. Только осенью 1773 г. Екатерина II вновь подняла вопрос об ударе по Дарданеллам, но получила отказ теперь уже самого А.Г. Орлова.

Таким образом, вариант нанесения Оттоманской Порте решающего удара с помощью прорыва к Константинополю так и остался нереализованной возможностью. В результате главной задачей русских моряков в Архипелаге становится блокада Дарданелл. Эти действия были направлены на пресечение подвоза продовольствия и сырья в Стамбул из Греции, Египта и Сирии и должны были принудить Турцию к прекращению войны. Такой вид действий русского флота, в частности, был закреплен в рескрипте Екатерины II А.Г. Орлову от 22 марта 1771 г., в котором говорилось: «1) Чтоб всем нашим эскадрам, соединенными ли силами или же частно, по лучшему вашему в свое время на месте усмотрению, держаться сколько возможно пред Дарданеллами и содержать тамошний канал в заперти, дабы сим образом Константинополь с морской стороны блокируя, пресекать ему подвоз пропитания и тем самым умножать в тамошнем народе разврат, волнение и огорчение противу правительства за продолжение ненавистной ему войны; а с другой стороны 2) чтоб все острова Архипелага держать таким образом позади себя, [почему бы и] столица оттоманская могла считать их для себя потерянными по последней мере на все время продолжаемой войны и лишилась между тем с оных обыкновенных податей и других ресурсов; а затем и будет уже долгом собственного вашего попечения, если того обстоятельства и надобности флота и самых его операций востребуют, изыскать и занять на котором или которых либо из сих островов удобные порты к прибежищу для кораблей к исправлению своему, к отдохновению людей и к снабжению себя нужными припасами чрез все то время доколе флот наш в тамошних водах, а особливо в позиции своей пред Дарданеллами оставаться будет, дабы оный сим способом все нужное в близости находить мог.

К проведению сего в действо имеете вы сухопутные войска, кои к тому и употребляемы быть долженствуют, в настоящем ли их количестве, если оное на всякий случай достаточно быть может, или же умножая его людьми из тамошних христиан, имеющих охоту к службе нашей, в чем всем собственная ваша прозорливость истинную меру определять имеет таким однако ж образом, чтоб упражнение в вещах и мерах главному делу содействующих не отвлекали на себя всей для оного нужной атенции, и чтоб потом блокирование Дарданелл независимо от прочего оставалось первым предметом стражи и бдении вашего. Сверх сего и вышеозначенных двух пунктов не хотим Мы вам ничего более предписывать, а еще менее связывать вам руки в учинении над неприятелем в самом ли канале или на том или другом берегу моря всех тех поисков, которые вы по обстоятельствам времени возможными или полезными находить будете...».¹⁵⁴

Отметим, что блокада Дарданелл действительно имела огромное значение: через них в Константинополь поступала не только значительная часть продовольствия (без южного подвоза столице грозил голод), но и припасов для флота, при том, что большая часть личного состава турецкого флота также набиралась в Архипелаге.¹⁵⁵ Кроме того, как отмечала Екатерина II еще в декабре 1770 г., пребывание русского флота вблизи Константинополя отрицательно влияло и на моральное состояние противника.¹⁵⁶ Таким образом, впервые русский флот в Архипелаге получил логичную и обоснованную задачу, причем без связывания рук для проявления инициативы.

Отдельно стоит отметить, что А.Г. Орлову одновременно с указанным рескриптом была дана и инструкция с перечнем условий мирного договора на случай, если Османская империя все же пойдет на переговоры. Причину выбора именно А.Г. Орлова вполне логично объясняет Е.И. Дружинина: «...Он как начальник всех морских сил и значительных десантных отрядов представлялся Турции весьма крупной фигурой. К тому же "по близости к Константинополю" он легко мог получить "удобность... к начатию с Портой мирных переговоров"».¹⁵⁷ Что касается условий, то фактически они стали основой всех последующих вариантов мирного договора. В частности, важнейшими принципами будущего договора должны были стать:

«1. Уменьшение Порте способностей к атакованию России.

2. Доставление нам справедливого удовлетворения за убытки войны.

3. Освобождение от порабощения торговли и беспрепятственной связи между подданными обеих империй».¹⁵⁸

Под первым пунктом подразумевалось, прежде всего, отделение Крымского ханства от Оттоманской империи, под третьим — право России на черноморское судоходство.¹⁵⁹ При этом А.Г. Орлову особо предписывалось добиваться права свободы не только торгового, но и военного мореплавания по Черному морю и через проливы. Более того, он должен был попытаться получить разрешение и на то, чтобы русские корабли, находившиеся в Архипелаге, могли возвратиться к берегам России через турецкие проливы.¹⁶⁰ Фактически перед нами уже практический шаг в сторону реализации проекта 1770 г. о заведении на Черном море линейного флота путем перевода линейных кораблей из Средиземного моря.¹⁶¹ Второй же пункт имел для России прежде всего моральное значение: согласившись уплатить военные убытки, Турция тем самым признала бы себя виновником войны.

И русский флот приступил к осуществлению задачи, поставленной рескриптом от 22 марта, правда, только в июне 1771 г., когда А.Г. Орлов вернулся из Петербурга в Архипелаг. До этого же русские моряки практически бездействовали, так как без Орлова Г.А. Спиридов не решился на какие-либо мероприятия. Однако действия, предпринятые с приездом А.Г. Орлова, стали самыми масштабными за весь период пребывания русских моряков в Архипелаге в 1770—1774 гг. Сначала последовал краткосрочный выход эскадры Спиридова к Дарданеллам, а затем в августе—ноябре 1771 г. А.Г. Орлов, задействовав практически все наличные силы, совершил поход по маршруту остров Эвбея (Негропонт) — остров Тасос — остров Имброс — пролив Дарданеллы — остров Митилини. Во время него были нанесены удары по путям сообщений противника, а также по приморским крепостям и местечкам; кратковременной блокаде подверглись и Дарданеллы.

Кроме того, одновременно отдельный отряд Ф.Г. Орлова совершил поход к Бодруму, Родосу и Ливиси, где, не сумев ничего сделать с крепостью Родос, тем не менее добился крупного успеха у Ливиси.

Таким образом, в кампанию 1771 г. военные действия охватили весь Архипелаг. Способствовало такому развитию событий то, что греческое население в целом поддерживало русских моряков. В январе 1771 г. жители более 25 островов Архипелага приняли подданство России. Эти острова превратились в опорные пункты русского флота. Более того, даже в Египте началось восстание под предводительством Али-бея, стремившегося освободиться от султанской власти.

На первый взгляд, все замечательно: расширение видов действий против турок добавлением крейсерской войны и ударов по береговым объектам являлось правильным ходом русского командования, к тому же не противоречащим мартовскому указу Екатерины II. Все это должно было только усилить воздействие на Османскую империю. Однако одновременно была сделана и фундаментальная ошибка. Непосредственная блокада Дарданелл как-то незаметно превратилась всего лишь в одну из целей русского флота в Архипелаге: как мы видели, Дарданеллы стали только одним из пунктов на пути действия эскадры А.Г. Орлова во второй половине 1771 г.

Иными словами, полной и постоянной блокады Дарданелл установлено не было: туда лишь периодически выходили отдельные отряды русского флота.¹⁶² То есть эти действия фактически стали частью войны против турецкого судоходства, что существенно снизило эффективность блокады, имевшей, как отмечалось в указе Екатерины II, основное значение. Однако и тотальная война против турецкого судоходства, которая могла компенсировать отсутствие полной блокады Дарданелл, также оказалась невозможной: с одной стороны, русскому флоту явно недоставало сил, особенно крейсерских, а с другой — сильно мешал полный запрет на ликвидацию нейтральной торговли, фактически установленный еще в 1769—1770 гг.

В частности, сначала А.Г. Орлов получил указ от 11 августа 1769 г. о запрете борьбы с торговлей как европейских стран, так и христианских подданных Турции, а затем 19 мая 1770 г. уже Г.А. Спиридов получил следующее повеление Екатерины II: «...По причине многих с разных сторон до Нас доходящих известий, что Франция и прочие бурбонские державы, явно нам злобствующие, желают только иметь казистый предлог к высылке в море своих эскадр для примечания, а может быть и для беспосредственного препятствования операциям вашим, восхотели Мы от избытка осторожности вновь вам чрез сие высочайше повелеть; дабы вы сами и все команды ваших кораблей в исполнение военного права в рассуждении торговли и навигации нейтральных держав всех вообще, без всякого между ними разбора, сокращали себя в самых строгих пределах умеренности, не делая там купеческим судам осмотров или остановки в плавании их, где в том никакой нужды и пользы быть не может, как например в открытом море, а довольствуясь напротив того осматривать их только в близости действительно блокированных мест и тут, а не инде где отбирать у них, но и то за настоящую плату, все под именем контрабанды именно оглавленые военные снаряды; в других же случаях везущим к неприятелю таковые товары приказывать ехать назад или в случае нужды покупать у них добровольною ценою и потом отпускать куда хотят (курсив наш. — Авт.)...».¹⁶³

На основании этого в течение января—февраля 1771 г. русское командование приказом по флоту приняло нормы, регламентирующие действия судов, находившихся в крейсерстве. Г.А. Гребенщикова считает, что инициатива разработки архипелагских нормативов также исходила от Екатерины II. В частности, по ним командирам судов предписывалось: «Чтоб всех христианских держав купеческие суда в навигации и коммерции в силу всенародных прав ничем обеспокоены и напрасно удержаны не были. Нежели б на какое христианское судно от варваров учинено было нападение, то российским кораблям напасть на варваров, и христиан от опасности и плену освободить». Если же в период блокады турецких городов и крепостей поблизости оказалось бы «коммерческое нейтральное христианское судно», то его следовало «догнать и привести ко флоту или к эскадре и порядочным образом, без грубости, но с пристойною для христиан ласковостью получить накладную роспись, и по оной осмотреть, нет ли в грузе военных снарядов, разумеваемых под именем контрабанды. А именно: пушки, мортиры, огненное оружие и пистолеты, бомбы, гранаты, ядра, пули, ружья, кремни, фитили, порох, селитра, сера горючая, копья, шпаги, — сверх количества, которое потребно быть для купеческого корабля».¹⁶⁴ Вот в таких условиях русский флот должен был подрывать военно-экономический потенциал Османской империи!

Более того, когда в 1772 г. А.Г. Орлов попытался было отказаться от запрета перекрывать нейтральную торговлю, его тут же одернули из Петербурга. Весьма показательные события развивались так. Когда весной 1772 г. начались переговоры об установлении перемирия между Россией и Турцией, А.Г. Орлов запретил нейтральным судам вход в Дарданеллы и предписал Г.А. Спиридову, чтобы тот и при постановлении условий перемирия настоял на этом запрещении. Но Высочайший Совет (в первую очередь в лице Н.И. Панина) выступил против, указав А.Г. Орлову, что «это может не только удержать турок от заключения перемирия, столь нужного для России, но и обратить против малочисленного русского войска все силы и притом ввесть нас в новую войну с ненавидящими нас французами».¹⁶⁵ Тогда А.Г. Орлов попытался уклониться от заключения перемирия с турками на таких условиях. Однако Петербург снабдил нужными полномочиями Г.А. Спиридова, и тот перемирие подписал. Согласно его условиям, турки не могли использовать Дарданеллы для прохода военных судов и перевозки военных грузов, но торговые суда нейтральных стран проходить через них могли.¹⁶⁶ А 20 августа 1772 г. уже сам А.Г. Орлов получил рескрипт императрицы, где содержалось строгое требование пропускать в турецкие порты нейтральные суда с провиантом.¹⁶⁷

Следствием этого стал такой эпизод: 29 ноября 1772 г. А.Г. Орлов писал графу Н.И. Панину, что задержал 6 французских судов, которые везли пшеницу в Константинополь, на борту их найдены турецкие письма и контракты, по которым шкиперы договорились с турками о перевозке султанского хлеба в столицу. Тем не менее, французов пришлось пропустить, ограничившись лишь устным предупреждением.

Из письма генерал-аншефа А.Г. Орлова графу Н.И. Панину от 29 ноября 1772 г.¹⁶⁸

Прилагая при сем дупликатные копии, как с полученных мною от турецких министров писем, так и с моих на оные ответов, имею честь ответствовать и на почтенное В.С. письмо от 17 числа сентября месяца, благодаря вам за повторение ваших в наставление мое советов, которым следуя в точности я совершенную свободу навигации нейтральных судов, хотя и к собственному нашему вреду и предосуждению в здешних местах военным действиям, ибо на задержанных во время разрыва 6 французских судах, нагруженных пшеницею, идущих из Воло в Константинополь, найдены турецкие письма и контракты, по которым шкиперы договорились с турками о перевозе султанского с румелийских берегов хлеба в столицу в султанские ж магазины, почему помянутый груз, яко не купленный никаким купцом нейтральной нации, но собственно султанский и следовало бы конфисковать по военным правам, однакож, по причине полученного мною от полномочного в Бухаресте министра Обрескова уведомления о новом четырехмесячном перемирии, отпущены французские суда свободно с грузом единственно только для избежания излишних затруднений, хотя обманы сами собою довольно изобличены.
Что же касается до повторяемых перемирий, то оные с турецкой стороны никогда не были прямодушны, но только наружны и коварны для произведения в действие вероломного против российского флота предприятия в самое время продолжавшегося перемирия.

Более того, А.Г. Орлов отметил, что в 1772 г. не только французы, но и англичане стали оказывать содействие Османской империи. В частности, занимаясь поставкой дроби и свинца в Турцию, англичане настаивали на том, что данные предметы нельзя квалифицировать как контрабандные. Однако сам А.Г. Орлов считал иначе: по его убеждению «свинец от пуль столько же разнится, как рожь от муки». Поэтому он поставил Н.И. Панина в известность, что направил ноту протеста английскому консулу в Ливорно.¹⁶⁹

Отметим также, что предписание никоим образом не мешать нейтральной торговле в Средиземном море получила при выходе из Ревеля в Архипелаг в апреле 1772 г. и четвертая эскадра, под командованием контр-адмирала В.Я. Чичагова. В инструкции Чичагову, в частности, предписывалось, «чтобы купеческие суда, какой бы христианской нации не принадлежали, не останавливать и не осматривать ни под каким видом, но напротив, подавать им всякую возможную помощь».¹⁷⁰

В целом, указанные действия Петербурга в 1772 г. резко снизили значение русского флота в Архипелаге. Это и сформулировал А.Г. Орлов, написав: «Ныне же, когда плавание в сих водах всем разрешилось, да и турки, пользуясь перемирием надолго запасти себя не упустят, то сим самым показанные причины для коих флот здесь находится — исчезают. И вдруг вижу себя, если позволено сказать, как будто на мели, не зная, куда и зачем с кораблями выйду...».¹⁷¹ К сожалению, при этом «расслабился» и сам А.Г. Орлов. Вот как он объяснял выход эскадры С.К. Грейга к Дарданеллам осенью 1772 г. Екатерине II: «Однако ж, Оттоманская Порта, видя, что все ее коварные предприятия и вероломные поступки открылись и к собственному вреду весьма неудачливо рушились апробованные планы, не сделала мне и по ныне ни малейшего о том отзыва, и только убегая изобличений довольствуется одною не присылкою особливого сюда министра для заключения на здешние места четырехмесячного перемирия, и чрез то принудила меня содержать при устье Дарданелльского канала особливую эскадру, состоящую из 4 линейных кораблей и нескольких фрегатов под командою контр-адмирала С.К. Грейга, единственно только из предосторожности (курсив наш. — Авт.)...».¹⁷² А ведь, как мы видели выше, по условиям июньского перемирия 1772 г. для турок сохранялись значительные ограничения по использованию Дарданелл.

Однако, несмотря на такие ограничения своих возможностей, русский флот в кампании 1772 г. все же распространил боевые действия, включая крейсерскую войну, уже на всю восточную часть Средиземного моря, начиная с Ионических островов и до побережья Египта и Сирии. Действуя на коммуникациях противника, русские моряки оказывали активную поддержку египетскому и сирийскому народам, боровшимся против турецких угнетателей.

Сохранился столь обширный район действий русского флота и в кампаниях 1773—1774 гг. Что же касается блокады Дарданелл, то в этот период она была окончательно заменена общей крейсерской войной против турецкой торговли. В частности, вплоть до июня 1774 г. прямой блокады Дарданелл не велось вовсе, хотя с окончанием весной 1773 г. перемирия для турок заканчивались все послабления.

Таким образом, в 1773—1774 гг. главными видами действий русского флота стали действия на коммуникациях и удары по приморским городам. Это и сформулировал в ордере А.В. Елманову от 23 мая 1773 г. Г.А. Спиридов: «По настоящему военному времени ныне флоту иного здесь делать нечего, как содержать анатолический и европейский в Архипелаге берега и острова во всегдашней тревоги, дабы тем турки удерживаны были от их шествий к главной армии, и удерживать турков при своих селениях и местах. Однако для большей тревоги где возможно зделать на берегах и островах десанты под прикрытием флота. Причиняя неприятелю вред и разорение, не подпасть нашим людям самим в гибель и большую трату. Также и корабли зберегать».¹⁷³ О важности блокады Дарданелл, как видим, ни слова! В результате блокада Дарданелл в 1773—1774 гг. настолько перестала пугать турок, что они полностью перевели весь свой флот на Черное море.

Что же получилось в итоге из борьбы с турецкой торговлей? Образ действий против Дарданелл прекрасно отражает приведенная ниже таблица.

Активность блокадных действий против Дарданелл главных русских сил в 1770—1774 гг.

Относительно же масштаба действий на турецких коммуникациях в целом существуют разные точки зрения. Вот что пишет А.Б. Широкорад: «Общее число пиратских или корсарских судов, действовавших в 1770—1774 гг., было не менее пятисот. Все их можно разделить на три категории.

В первую входили несколько судов, купленных Россией. Их владельцы, как правило, принимались на русскую службу, им присваивались офицерские чины, а вольнонаемная команда из греков, албанцев, славян и т. д. вроде бы тоже состояла на русской службе и получала жалованье. Эти суда поднимали Андреевский флаг и включались в списки судов Архипелагских эскадр. Современные историки о таких судах скромно говорят: "добровольно присоединившиеся к Архипелагской эскадре".

Во вторую категорию входили каперские (крейсерские) суда, которые считали себя российскими каперами и по мере необходимости поднимали Андреевский флаг. Периодически командование русской эскадры снабжало такие суда деньгами, оружием и продовольствием.

К третьей, самой многочисленной категории относились суда, не подчинявшиеся русским властям и не имевшие с ними зачастую никаких дел. Но, опять же, при необходимости они поднимали русский Андреевский флаг. Тут справедливости ради надо заметить, что русские военные суда в Архипелаге очень часть нападали на турецкие и иные суда, вообще не поднимая флага.

Понятно, что русское командование старалось не афишировать действия греческих корсаров, и в служебных документах они упоминались крайне редко. Поэтому в истории остались названия лишь самых больших корсарских кораблей».¹⁷⁴ И здесь А.Б. Широкорад допускает существенную ошибку: суда последней категории никак нельзя отнести к русским каперам, так как по существу они были лишь одной из разновидностей пиратов Средиземного моря. Более того, с такими судами русский флот еще и боролся. Таким образом, число судов, действовавших с ведома русского командования, все же было относительно невелико.

Первой причиной этого являлась острая нехватка собственных русских судов для таких действий. Их насчитывались единицы. В частности, в Архипелаг в пяти эскадрах было послано только 5 фрегатов («Надежда Благополучия», «Надежда», «Африка», «Наталия», «Павел») и ненамного большее число вспомогательных судов. «Надежда Благополучия» вышла из строя в 1773 г., а «Наталия» и «Павел» принять участия в военных действиях не успели. Малые же суда в основном обслуживали линейные силы.

Но таких судов не только мало направили, мало и добавили на месте за счет покупки или вербовки: за годы войны в состав русского флота вошли только два десятка фрегатов и около десятка более мелких судов, причем и здесь некоторые суда лишь числились. Вот как, например, выглядела ситуация с приобретенными фрегатами. В 1770—1772 гг. 10 фрегатов были куплены (5 из них в Англии — «Северный Орел», «Григорий», «Федор», «Запасный» и «Помощный», и 5 в Архипелаге — «Парос», «Победа», «Слава», «Св. Павел» и «Констанца»), 10 фрегатов («Архипелаг», «Делос», «Зея», «Мило», «Накция», «Тино», «Андро», «Миконо», «Минерва» и «Санторин») переоборудовали из судов, взятых в плен в Архипелаге, еще один фрегат («Св. Николай») добровольно присоединился к русскому флоту. Из указанного числа 2 фрегата («Федор» и «Санторин») погибли уже в 1771 г., а 4 («Зея», «Мило», «Андро» и «Миконо»), простояв без дела в Аузе до 1772 г., были там же разобраны на дрова. То есть фактически действующими из 21 указанного фрегата были только 15. Добавляем русские фрегаты и получаем, что русский флот в Архипелаге располагал в среднем 17 фрегатами, при еще меньшем числе поляк, шебек и фелук. И это примерно на 450 тыс. км² Эгейского моря и Восточного Средиземноморья!

Основные крейсерские силы русского флота в Архипелаге в 1771—1774 гг.

Таким образом, выходом могло быть широкое привлечение греческих каперов. Но здесь (и это являлось второй причиной) против была Екатерина II. Как писал Е.В. Тарле: «Она настойчиво уже наперед запрещает Орлову выдавать грамоты на корсарство ("арматорство"), если эти "арматоры" намерены будут нападать на торговые суда европейских держав или же народов христианских вероисповеданий, живущих под властью турок и числящихся турецкими подданными. Мотивы этого ограничения понятны. В XVIII в. вопрос о праве воюющих правительств выдавать частным лицам (капитанам, судовым дельцам "арматорам") лицензии для узаконения нападения на торговые суда противника был одним из самых острых и горячо дебатировавшихся вопросов международного права. Екатерина не желала, чтобы Алексей Орлов, слишком щедро рассылая корсарские суда, возбуждал против России не только Англию и Францию, но и торговые круги Греции и всего Леванта. Она, напротив, стремилась всячески выступать в качестве покровительницы утесняемых турками христиан, а из всех этих христиан именно богатые греческие и левантийские купцы могли стать непосредственно наиболее полезными союзниками».¹⁷⁵

Бесспорно, в этом был свой смысл. Положительный образ страны — вещь достаточно весомая. Но любая идея не должна доводиться до абсурда, превращаясь в идею ради идеи. А именно это фактически и произошло, когда при минимальном количестве своих крейсерских судов и слабом использовании местных корсаров им еще и связали руки указанными выше запретами. О какой эффективной крейсерской войне может идти речь, когда А.Г. Орлову не дали перехватывать суда, везущие продукты для султана, а В.Я. Чичагову в очередной раз запретили даже досмотр нейтральных судов?

Между тем, опыт прошедших войн показывал, что Англия, Франция и Испания как раз очень часто не считаются со статусом нейтральных судов. Занимались разбоем не только каперы этих держав, но и военные корабли их регулярных флотов, действовавшие с точки зрения целесообразности, что даже не особенно и скрывали. Так, в XVII в. британский адмирал Дрэк Нет официально заявил: «Нет мира вне европейских вод», что означало действие вне этих вод законов морской войны; причем «европейскими водами» Восточное Средиземноморье ни англичане, ни французы не считали.¹⁷⁶

Да и в европейских водах державы не очень то церемонились с нейтральными купеческими судами, не говоря уже о неприятельских. Последним примером тому была Семилетняя война. Однако история знает и еще более разительный пример — речь идет о борьбе Англии с Испанией в XVI столетии. Вот что тогда происходило. Боясь бросить открытый вызов испанскому флоту на протяжении почти всего XVI в., англичане, тем не менее, развернули небывалые доселе пиратские и каперские действия. Для испанцев люди, подобные Ф. Дрейку и Д. Хокинсу, однозначно являлись простыми пиратами, которых в случае поимки ждала петля. Формально в Англии XVI в. пиратство тоже не было легальным. Однако уникальная политическая ситуация того времени оправдывала в глазах британского общества все действия Дрейка. Дошло до того, что в конце XVI в. британские моряки не видели особой разницы между торговлей и грабежом. Поэтому все, начиная от простых контрабандистов и головорезов и заканчивая представителями знатных дворянских родов, участвовали и в легитимном каперстве, и в незаконном пиратстве. Морской грабеж британских пиратов и каперов полностью оправдывался патриотической и религиозной риторикой.

Разница между капером и пиратом заключалась лишь в том, что капер нападал на корабли вражеских государств, имея на то правительственное разрешение, тогда как пират такого разрешения не имел. Юридически грабеж испанских кораблей без формального на то разрешения считался пиратством, но поскольку это было «правильное пиратство», фактически на него смотрели как на каперство. На западе Англии пиратство частично поддерживалось мелкопоместным дворянством и властями. Мелкое пиратство процветало на протяжении всей елизаветинской эпохи, а государство практически не препятствовало ему, пока пираты грабили испанцев. Едва пираты переступали дозволенную черту, следовал решительный ответ государства. Например, когда в 1573 г. пираты напали на корабль британского посланника, везшего рождественский подарок французскому королю, британский флот немедленно прочесал юго-западное побережье. Были взяты в плен сотни пиратов, большинство которых, впрочем, в конечном счете отпустили.

Английское мелкопоместное дворянство с юго-запада страны первым наплевало на закон и предалось «разборчивому пиратству». Дух наживы, шовинизма и протестантизма смешивался во взрывоопасную смесь, ставшую топливом для британского пиратства. При этом местная знать занимала важные посты в органах управления. Например, мэр Саутгемптона постоянно освобождал взятых в плен пиратов, а мэр Дартмута был оправдан, когда вскрылись его связи с местными пиратами. Сам Френсис Дрейк происходил из мелкопоместного дворянства Девоншира и состоял в родстве с Хокинсом. Джон Хокинс же был сыном влиятельного джентльмена-торговца из Плимута. Мартин Фробишер происходил из Йоркшира, но вырос в Лондоне, в доме своего дяди, посвященного в рыцари и одновременно активного участника каперского движения. Уолтер Рейли происходил из девонширской знати, но также примкнул к пиратам. Словом, морской разбой считался вполне приемлемым занятием для английского джентльмена. Даже чиновники, в непосредственные обязанности которых входила борьба с пиратством, неоднократно были замечены как участники пиратских акций. К середине XVI в. мелкое пиратство, обычное для юго-западного побережья, превратилось в широкое каперское движение, которое к 1570-м гг. приобрело трансатлантический характер.

Операции «морских псов» финансировались или из казны, или частными инвесторами, даже компаниями и акционерными обществами. Пиратство приносило огромную прибыль, особенно если сочеталось с торговой деятельностью. Когда в 1560 г. Томас Уайт возвращался в Англию из Северной Африки, ему по пути попались два испанских судна, везших ртуть. Хотя рейс Уайта носил коммерческий характер, он не упустил случая захватить оба судна и доставить их в Лондон. Британские власти проигнорировали это открытое пиратство, зато инвесторы Уайта наградили его вместе с командой денежной премией. Словом, от пиратства выигрывали все стороны, исключая испанцев, но их в расчет, естественно, никто не брал.¹⁷⁷ Ну, а если следовал протест той же Испании, то англичане очень часто объясняли, что пираты им не подконтрольны (кстати, Средиземное море в XVIII в. просто кишело различными пиратами, что позволяло России в случае надобности переложить ответственность на них).

Таким образом, Россия могла полностью перекрыть наиболее важную для Турции французскую торговлю. Что же касается угрозы ответных мер со стороны Франции, то ведь она и так помогала Османской империи. Решиться же на открытую войну с Петербургом Париж все равно не смог бы. Во-первых, Франция уже испытывала серьезные проблемы с финансами (в 1774 г. государственный долг составлял 1,5 млрд ливров).¹⁷⁸ А во-вторых, в случае войны с Россией французам, скорее всего, пришлось бы воевать и против Англии, да еще в Средиземном море, через которое во Францию шли значительные торговые потоки. Таким образом, чрезмерное желание следовать законам человеколюбия и международного права, которое Россия постоянно демонстрировала в своей истории, очень дорого обходилось ей самой, зачастую лишая важных преимуществ. Так произошло и на этот раз.

Между тем, наряду с блокадой Дарданелл и нарушением морских сообщений противника в Средиземном море, русский флот совместно с экспедиционными сухопутными силами, переброшенными на кораблях в Архипелаг, вел активные действия против турецких приморских крепостей и портов на Эгейском побережье, дабы попытаться, во-первых, поддерживать в турках страх за все побережье и тем самым заставить разбросать по нему значительную часть войск; во-вторых, ослаблять турецкие морские силы и, в-третьих, уничтожать грузы еще на берегу. Как следствие, неоднократным атакам русских кораблей с моря подвергались Кавала, Пелари, Митилини, Чесма, Бодрум и ряд других крепостей и портов. Всего за время Архипелагской экспедиции русский флот произвел 18 артиллерийских обстрелов крепостей и портов и высадил более 60 десантов.¹⁷⁹ В результате этих действий было уничтожено значительное число строившихся военных кораблей и торговых судов противника, захвачены большие запасы продовольствия. Отметим наиболее успешные и крупные операции русского флота.

6 августа 1771 г. отряд графа Ф.Г. Орлова высадил десант из одной роты солдат и 400 албанцев в заливе Макри на анатолийском побережье и овладел местечком Левиса, где были сожжены склады, взято 7 шебек и захвачена 4-пушечная батарея.

9 сентября 1771 г, 16-пушечный фрегат «Св. Павел» под командой лейтенанта П. Алексиано, подойдя ночью к острову Станчио и свезя на берег десант, внезапным нападением захватил крепость Кеффало, вооруженную 17 пушками.

4 ноября 1771 г. русская эскадра под командованием А.Г. Орлова и Г.А. Спиридова захватила крепость Митилини. В результате на стапелях были сожжены 2 74-пушечных линейных корабля и одна галера и взято около 20 малых судов.

В начале марта 1772 г. 16-пушечный фрегат «Слава» под командованием лейтенанта М. Войновича в заливе Лагос уничтожил 6 и захватил 3 неприятельских судна, а также неприятельскую батарею.

8—16 июня 1772 г. отряд легких судов русского флота под командованием генеральс-адьютанта Ризо и лейтенанта Псаро бомбардировал Бейрут и сжег стоящие под крепостью 10 турецких судов. После чего, с помощью десанта, Бейрут был принужден к капитуляции и уплате контрибуции в размере годовой суммы, уплачиваемой городом турецкому султану.

5 июля 1772 г. фрегат «Св. Николай» майора И. Войновича с помощью десанта овладел крепостью Кастель-Россо.

24 октября 1772 г. отряд контр-адмирала С.К. Грейга с помощью десанта, поддержанного артиллерийским огнем кораблей, захватил крепость Чесму, где сжег ряд продовольственных складов, уничтожил несколько мелких судов и взял в плен 2 фелюги и 3 лодки.

29 сентября 1773 г. после двухмесячной блокады и осады крепость Бейрут сдалась отряду капитана 2 ранга М. Кожухова и майора И. Войновича, Были взяты 2 полугалеры, 24 крепостных орудия, большое количество боеприпасов и контрибуция в размере 300 тыс. пиастров. Падение Бейрута нанесло серьезный удар по турецкой торговле, так как после установления блокады Дарданелл русским флотом через Бейрут шел основной поток товаров в Турцию.

Однако омрачился 1773 г. и двумя чувствительными неудачами. Сначала эскадре А.В. Елманова не удалось овладеть Бодрумом, а затем она вновь потерпела неудачу у крепости Станчио. Основные причины крылись в нехватке десантных войск, бомбардирских кораблей, а также в уже отмечавшихся нами распылении сил и недостатке корсарских судов. В частности, как отмечает Г.А. Гребенщикова, в то время как в этих десантных операциях участвовала всего лишь одна дивизия контр-адмирала А.В. Елманова (которая в результате понесла тяжелые потери в личном составе и получила тяжелый моральный удар), две дивизии во главе с адмиралом Г.А. Спиридовым «по неизвестным причинам отстаивались на якорях в совершенно противоположном от Станчио направлении».

Кроме того, нужно заметить, что у Турции до конца войны остались такие важные острова, как Лемнос, Тенедос, Родос, Негропонт. Тем не менее, успехов у русского флота в Архипелаге было все-таки намного больше.

Таким образом, русский флот наносил удары по турецким коммуникациям на всю их глубину — от портов отправления до портов прибытия торговых судов. За время войны он уничтожил или захватил 365 неприятельских торговых судов и задержал около 300 судов нейтральных стран,¹⁸⁰ перевозивших контрабандные товары в Турцию. В результате активных действий в районе Архипелага русский флот серьезно нарушал подвоз продовольствия и сырья в Стамбул и тем самым способствовал подрыву военно-экономического потенциала Турции и истощению ее сил в войне. Но это только одна сторона медали. Другая заключалась в том, что отсутствие полной блокады Дарданелл и отказ от ликвидации нейтральной торговли привели к тому, что Константинополь не испытывал острой необходимости прекратить войну. Причина была прозаична: хотя периодическая блокада русским флотом Дарданелл и привела к существенному росту цен на рынках Константинополя, однако голода там все-таки не ощущалось из-за подвоза провианта как на иностранных судах из Архипелага, так и на турецких по Черному морю. Да и вообще масштаб пресечения русским флотом торговли в Архипелаге после 1771 г. все время сокращался, о чем и свидетельствуют приведенные ниже таблица и выдержки из архивных материалов.

Число захваченных или уничтоженных торговых судов в 1770—1774 гг.¹⁸¹

Из записок участника Архипелагской экспедиции С.П. Хметевского¹⁸²

В нынешнем году (1771 г. — Авт.) призовых судов взято противу прошлогоднего гораздо меньше...
Нынешний год (1772 г. — Авт.) почти было все перемирие, и так призов мало взято; всех других держав купецкие суда, узнав, что ежели в Константинополь, в Смирну, Салонику и другие места везут хлеб и прочее, кроме контрабандных вещей, на имя христианских в тех местах купцов, то российские крейсеры, хотя точно знав, что турецкий хлеб и везет к турку, не берут, а ежели кто возьмет, то отпущая, за простой деньги платят... Итак турок все может получать беспрепятственно.

Из оценки А.Г. Орловым в июне 1772 г. ситуации с торговлей в Архипелаге¹⁸³

...Мы не останавливаясь при сем, а желая дать всевозможные опыты истинного нашего доброхотства и споспешествования дозволенной нейтральным нациям торговли, поставили себе за начальные правила: лучше терять многое с своей стороны, нежели причинить промышляющим наималейший вид затруднения, принесли в жертву, мало другими чувствуемую, существенный наш интерес, не терпя ни одного у себя корсара, в чем данным от нас 1770 года 12 июня манифестом всех и предупредили; сверх того ни в каких обстоятельствах не упустили ни одного случая подавать нейтральным судам вспоможения всякого рода, снабдевая их не только съестными припасами и нужными к мореплаванию вещами; как то: якорями, канатами и прочим, но даже до свинцу и пороху. И так небезосновательно ласкались мы, что таковое наше поведение не привлечет нам с другой стороны столь худого за то прозвания, каковое многие из купцов разнообразными подлогами против общих прав и против совести делать нам после не устыдились, и к крайнему нашему удивлению и прискорбности открыли нам, что корыстолюбие некоторых из оных превозмогло не только уважения, коими они к нашему противу их поступку должны были, но и то, коим все народы к общему народному праву обязаны: ибо многие суда, злоупотребляя преимуществам нейтрального флага, съестные и военные припасы в блокированные нами неприятельские места провозить покушались, что перехвачением многих из оных ясно изобличено было; а как недостаток в оных у неприятеля, возвыся их цену, усилил корыстолюбие, а нежность нашего поведения усугубила дерзость провозчиков, то мы, наконец, увидели запрещенный всеми правами сей подвоз, день ото дня возрастающий и достигший почти того, что большая часть производимой в Леванте нейтральными судами торговли, превратилась в прокормление и в вооружение неприятеля нашего, беспрестанным доставлением оному съестных и военных припасов под разными подлогами...

То обстоятельство, что нарушение турецкой торговли через Архипелаг становится неэффективным, сознавалось даже в Петербурге. В частности, уже 2 сентября 1773 г. на заседании Высочайшего Совета генерал-прокурор А.А. Вяземский открыто поставил вопрос о предоставлении А.Г. Орлову полной свободы в борьбе с нейтральной торговлей на основе соглашения с Англией. Однако он, как и ранее сам А.Г. Орлов, получил жесткую отповедь Н.И. Панина, который указал, что попытка установить такое запрещение раньше (речь о захватах французских судов в 1770 г.) уже встретило протест не только Франции, но и всех воюющих держав, а поскольку мы все равно ничем не можем им ответить в Средиземном море, то и возобновлять запрещение бессмысленно.¹⁸⁴

Кстати, не случайно осознание этого факта пришлось именно на 1773 г. Недостаток кораблей и стратегические ошибки привели в кампании 1773 г. к проявлению общего кризиса Первой Архипелагской экспедиции. В частности, русский флот как будто продолжал добиваться успехов, но этим практически не влиял на турок: их флот действовал в Черном море, а Константинополю ничего не угрожало. Поэтому, когда осенью 1773 г. прибывший в Петербург А.Г. Орлов высказался за посылку в Архипелаг новой эскадры, Екатерина II выплеснула все накопившееся недовольство. 3 октября на заседании Совета императрица спросила его членов, с какой целью они хотят послать в Архипелаг новые корабли: находящийся там флот стоит много, но не наносит неприятелю вреда. «Если он, — сказала Екатерина, — может быть употреблен для какого-нибудь предприятия и надобны будут на него сухопутные войска, то я беру на свое попечение их доставить». Ей отвечали, что эскадра отправляется по требованию А.Г. Орлова для перемены обветшалых кораблей, и если флот не находит способа вредить неприятелю, то все же облегчает сухопутную армию, отвлекая от нее неприятеля.

Тогда Екатерина попыталась выяснить возможность овладения Галлиполи. Но А.Г. Орлов и И.Г. Чернышев отвергли такую возможность. Они указали, что с малыми силами у турецкой столицы не закрепиться — можно лишь серьезно потревожить турок и на время отвлечь туда часть их сил. Н.И. Панин же вообще выступил против посылки эскадры, которая лишь возбудит беспокойство турок и помешает возможным переговорам. На это он тут же получил жесткую отповедь императрицы: «Мое намерение состоит в том, чтобы, не полагаясь на заключение мира, приняты были сильные меры для достижения этого в будущей кампании. Долгая война приводит народ в уныние, и потому никто так мира не желает, как я. Надобны ли во флот сухопутные войска и сколько? Довольно ли 20 тысяч?». Далее Екатерина предложила использовать в качестве войска иностранцев, но Орлов отказался. Тогда, после всестороннего обсуждения вопроса, Екатерина повелела отправить пятую эскадру, хотя и без войск. Отношение же к ходу военных действий она выразила так: «Флот — не делает ничего, а армия едва действует, а неприятель этим пользуется, и все происходит собственно от нас (курсив наш. — Авт.)».¹⁸⁵

Справедливости ради, правда, нужно заметить, что доля вины в снижении активности флота в Архипелаге лежала и на самой Екатерине II: ведь именно Петербург в 1772 г. столь жестко ограничил возможности ведения крейсерской войны, чем окончательно размыл смысл пребывания русского флота в Средиземном море. Тем не менее, это не снимает ответственности и с командования русским флотом, действовавшего в 1773 г. столь пассивно, да еще и с ошибками. Таким образом, к концу 1773 г. фактически сложилась ситуация, когда расплывчатость указанных Петербургом целей дополнялась отсутствием инициативы у командования в Архипелаге.

В итоге же кардинальных задач перед русским флотом в Архипелаге вновь так и не поставили. Отправившуюся все-таки осенью 1773 г. из Кронштадта и Ревеля пятую эскадру С.К. Грейга, состоящую из 4 линейных кораблей (74-пушечный «Исидор», 66-пушечные «Дмитрий Донской», «Св. Александр Невский», «Девы Мироносицы»), 2 фрегатов (32-пушечные «Наталия», «Павел») и 6 английских зафрахтованных транспортов, назначили только для замены обветшавших кораблей. Правда, русскому флоту в 1773 г. действительно срочно требовалось подкрепление. До предела обострившаяся к концу 1773 г. нехватка сил вполне реально способствовала кризису экспедиции и служила еще одним объяснением низкой активности флота в прошедшей кампании. В частности, в это время в Архипелаге, по сообщенным А.Г. Орловым на заседании Высочайшего Совета данным, в октябре 1773 г. оставалось только 12 линейных кораблей, из которых пять совсем обветшали (то есть полностью боеспособными фактически были только 7 линейных кораблей).¹⁸⁶

Состояние русского линейного флота в Архипелаге в 1773 г.

Состав пятой Архипелагской эскадры контр-адмирала С.К. Грейга при переходе из Балтийского моря в Средиземное

О плачевном состоянии русских военно-морских сил в Архипелаге можно судить и из протокола заседания Высочайшего Совета от 1 мая 1774 г. Там, в частности, названы цифры оставшихся в Аузе сухопутных войск — 800 человек и 15 кораблей, «из которых некоторое число доходит до такой ветхости, что уже остаются безнадежными и к возвращению сюда». На основании протокола Совета можно заключить, что его членов серьезно волновала проблема сохранения военно-политического престижа России, заработанного ею в результате одержанных флотом побед в Чесменском и Патрасском сражениях. Важно было не допустить того, чтобы противник узнал о реальном положении российского флота и войск, и сохранить «политическую позитуру пред неприятелем».¹⁸⁷

Свидетельствовало об удручающем состоянии дел в Архипелаге и нежелание А.Г. Орлова в 1774 г. возвращаться туда из Петербурга. Прусский посланник в российской столице, граф Сольмс, писал Фридриху II в феврале 1774 г.: «Граф Алексей Орлов вернулся из Москвы, куда ездил единственно для развлечения, и скоро вновь отправится в Архипелаг, хотя на этот раз против своего желания, ибо сам признает, что там нельзя сделать ничего существенного».

Между тем, стоит отметить, что переход пятой Балтийской эскадры в Архипелаг вновь продемонстрировал старые проблемы российского флот: из-за открывавшихся на русских кораблях течей эскадре контр-адмирала С.К. Грейга пришлось подолгу останавливаться на Копенгагенском и Портсмутских рейдах для ремонта. Вот что писал по этому поводу в своем рапорте капитан 1 ранга А.В. Мусин-Пушкин: «В порученном мне корабле налевой стороне против фор люка и около форштевня немного ниже бархоута имеется течь, для которой будучи на Копенгагенском рейде корабль конопатною работою и был исправляем». Но по пути в Портсмут течь открылась вновь, и Мусин-Пушкин докладывал, что «оная течь продолжалась по прежнему, и ныне неминуемо должно корабль кренговать, и от бархоута обшивных дюймовых досок отнять, чтоб настоящие пазы осмотреть, и исправить конопатною работою...».¹⁸⁸ Приходится констатировать, что, несмотря на очевидные уроки переходов с Балтики на Средиземное море первой-третьей эскадр, выводов так и не было сделано, и техническое состояние русских кораблей по-прежнему оставляло желать лучшего.

Таким образом, в 1773—1774 гг. силы русского флота в Архипелаге оказались серьезно ослабленными, что вкупе с ошибками в его использовании привело к снижению активности действий и, как следствие, к возможности для Турции сосредоточить основные усилия в ходе этих кампаний на Черном море.

* * *

В заключение остановимся на аспектах непосредственного противостояния русского и турецкого флотов в Архипелаге в 1771—1774 гг. Кампанию 1771 г. ослабленный и деморализованный флот Османской империи провел преимущественно в бездействии. Но если в первую половину года турецкий флот ожидал попыток прорыва русских кораблей к Константинополю, то во вторую турки уже сами начали действовать на Черном море. По различным данным, в это время они имели до 50 вооруженных судов, «из которых семь каравелл, или больших кораблей, а прочие фрегаты, шебеки и галеры, в том числе трипольские и тунисские».¹⁸⁹ Причем командование русского флота в Архипелаге даже положительно оценивало тот факт, что турки перенесли усилия на Черное море. Так, например, известный историк русского флота А.П. Соколов указывает, касаясь похода в июне 1771 г. эскадры Г.А. Спиридова к Дарданеллам в ответ на известия о выходе турецкого флота, следующее: «Через неделю получили верное известие, что турецкий флот состоит из 5 линейных кораблей (от 70 до 90 пушек), 1 фрегата, 3 шебек, 5 полугалер, 2 брандеров и нескольких малых судов, да 2 корабля вооружаются в Константинополе; и что командующий этою эскадрою имеет повеление стоять в Дарданеллах до августа месяца, а потом идти в Черное море. По таком успокоительном известии, оставя у Дарданелл 4 фрегата, с остальными судами Спиридов пошел обратно, и 7-го июля прибыл к острову Паросу».¹⁹⁰ А ведь этим разрушалось столь важное раздвоение внимания турецкого флота между Черным и Средиземным морями. Более того, не исполнялся и рескрипт Екатерины II от 22 марта 1771 г., требовавший держать Дарданеллы в постоянной блокаде.

Не воспользовался русский флот полностью и своим господством в Архипелаге. Его внимание и силы постоянно дробились (при том что русской эскадре в Архипелаге пока объективно не хватало сил, почему и нужна была продуманная концентрация усилий), что вело к снижению результативности действий. В частности, не удалось ни сковать турок в Константинополе, ни полностью задушить военное кораблестроение на крупных островах Эгейского моря.¹⁹¹ Таким образом, «недорубленный лес» в лице турецкого флота постепенно подрастал. По данным А.П. Соколова, к началу 1774 г. турки уже имели до 10 линейных кораблей в Константинополе и еще 4 таких же корабля в разных местах Архипелага. Кроме того, уже после заключения мира станет известно о строительстве еще 8 линейных кораблей.¹⁹²

Тем не менее, уже то, что само пребывание русского флота в Архипелаге, вкупе с памятью об его успехах 1770 г., заставило и без того деморализованный турецкий флот всю первую половину кампании 1771 г. беспокоиться о Константинополе из-за опасения удара по нему через Дарданеллы, бесспорно, позволяет дать Архипелагской кампании 1771 г. положительную оценку. Ведь именно до середины лета 1771 г. решалась судьба Крыма в операции, проводимой русской армией В.М. Долгорукова и Азовской флотилией А.Н. Сенявина.

Между тем, в 1772 г. в Константинополе решили попытаться использовать свои военно-морские силы для удара по русским уже в Архипелаге (что прямо говорит о постепенном приходе турок в себя, в том числе из-за отсутствия давления на Дарданеллы). Появилось и удобное прикрытие для операции — установившееся перемирие. В итоге турки стали усердно собирать свои корабли в два кулака: 1) Дульциниотскую эскадру, состоявшую из 47 фрегатов и шебек с транспортами, с 8 тыс. солдат, причем эта эскадра, выйдя из албанского порта Дульциньо (сербское Ульчин) на Адриатике, должна была еще взять в морейских приморских крепостях до 4 тыс. албанцев; 2) Тунисскую («Барбарейскую») эскадру из 6 фрегатов и 6 шебек, с 3 тыс. солдат. Предполагалось, что эти силы внезапным ударом по Аузе сожгут русский флот.

Однако командование русского флота оказалось на должной высоте: оно сохраняло бдительность и вовремя разгадало планы турок. Было решено нанести упреждающие удары. К тому же в Средиземном море у А.Г. Орлова появилось серьезное подспорье — в июле 1772 г. в Порт-Магон пришла четвертая эскадра контр-адмирала В.Я. Чичагова в составе 3 линейных кораблей (80-пушечная «Чесма», 66-пушечные «Граф Орлов» и «Победа»).¹⁹³

Состав четвертой Архипелагской эскадры контр-адмирала В.Я. Чичагова при переходе из Балтийского моря в Средиземное

Она и направилась против Дульциниотской эскадры под командованием сменившего В.Я. Чичагова капитана 1 ранга М.Т. Коняева. Присоединив по пути отряд майора И. Войновича и имея всего 2 линейных корабля (80-пушечную «Чесму» и 66-пушечный «Граф Орлов»), 2 фрегата (26-пушечный «Св. Николай» и 16-пушечную «Славу») и 3 малых судна (поляки «Модон» и «Ауза», шебека «Забияка»), она атаковала эскадру капитан-паши Мустафа-паши, состоявшую из 9 30-пушечных фрегатов и 16 20—30-пушечных шебек, у Патраса и в сражении 26—29 октября 1772 г. нанесла ей полное поражение.

Эскадра капитана 1 ранга М.Т. Коняева в Патрасском сражении 1772 г.

С точки зрения военно-морского искусства Патрасское сражение вновь продемонстрировало стремление русского флота проводить решительный бой, сближаясь с противником на самую короткую дистанцию. Данная тенденция имела положительное значение, показывая, что русские командиры правильно понимают решающее значение победы в морском сражении. Непосредственные же действия эскадры М.Т. Коняева в событиях 26—29 октября были следующими.

26 октября в донесении капитана 1 ранга М.Т. Коняева¹⁹⁵

...26 числа с утра, увидев неприятельский флот на ветре, лавирующий против Патраса и западнее лежащих при устье Лепантского пролива двух крепостей, и по данному сигналу построилась эскадра: корабли и фрегаты в линию баталии, а шебеки и поляки под защитою нашей боевой линии велено держаться под ветром, ибо неприятельские суда с превосходной своей силой находились на ветре; сие было от них опасность в случае абордажа. Будучи в таком распоряжении весь день, лавировав, старался сколько можно прийти на ближнее расстояние к неприятелю, а после полудня отсечены [были] под ветер нашей эскадрой при Патрасе отдалившиеся неприятельские две шебеки и фрегат и посланные от меня фрегаты Николай, Слава, шебека Забияка и поляка Модон имели с ними сильный бой пушками и от жестокой наших судов стрельбы неприятельские фрегат и шебеки принуждены были себя спасать бегством, по ветру, и чиня за оными погоню с жестокою стрельбою, причем с петровской крепости в защищение своих фрегата и шебек хотя и производилась пушечная пальба по нашим судам, но они несмотря на то тем себя еще мужественно усиливали и загнали их на мель к Патрасскому берегу, а напоследок в вечеру приблизившись мы все были к неприятельскому флоту и по сигналу от меня имели со оным бой, но наступившая ночная темнота продолжать сражение не допустила, и затем оставя и во всю ночь лавировали...

Таким образом, в событиях этого первого дня Патрасского сражения опять прослеживается ставка на решение противостояния в сражении, но в рамках традиционной тактической парадигмы с непременным построением линии до начала действий. Правда, готовность пойти на разрушение линии для уничтожения части сил противника явно представляет новый момент в действиях русского флота.

27 октября в материалах РГАВМФ

1. Извлечения из шканечных журналов кораблей русского флота¹⁹⁶

«27 октября. По рассвете, эскадра снялась с дрейфа и увидела неприятельский флот в числе 8 фрегатов и 14 шебек, лежащий на якоре под выстрелами Патрасской крепости, параллельно к берегу. В 11 часов утра приблизились к неприятелю. В 1 часу дня с неприятельских судов и с крепости открыли по эскадре жестокий огонь, но ядра не долетали. Во 2 часу дня фрегат Св. Николай и шебека Забияка вступили с неприятелем в бой, а за ними и прочие суда эскадры, кроме поляки Аузы, упавшей далеко под ветер. Суда эскадры проходили параллельно неприятелю и громили его залпами. В 6 часов, за наступившей темнотой, бой прекратился и эскадра стала лавировать у пролива».

2. Из донесения капитана 1 ранга М.Т. Коняева

«...В 27 день с утра увидели неприятельский флот в восьми фрегатах и четырнадцати шебеках у Патрасского берега под защищением Лепантских двух крепостей, от оных расположились к Патрасу параллельно к берегу стоят на якоре. И тот день NO крепкий ветер скоро в сражение не допустил, а в вечеру с эскадрой приближаясь и подходя каждым лавированием к ближним к нам стоящим фрегатам и шебекам, имели бой из пушек при поворотах, а в ночи лавировались...».

Иными словами, 27 октября эскадра М.Т. Коняева попыталась уничтожить турецкие корабли, стоявшие в бухте под защитой Патрасской крепости, артиллерийским огнем, проходя мимо них галсами для уменьшения своих потерь. Однако прием оказался неэффективным.

28 октября в материалах РГАВМФ

1. Извлечения из шканечных журналов кораблей русского флота

28 октября. По рассвете оказалось, что неприятель занимает прежнюю позицию у острова. В 9 часу утра эскадра спустилась на неприятеля, открывшего по ней огонь, а также и с крепости палили. Придя на расстояние двух кабельтовых, эскадра расположилась на якорь и открыла сильный огонь по судам и по крепости ядрами, книппелями, картечью и брандскугелями. В исходе 1-го часа пополудни увидели, что неприятель бросался с судов в воду и спасался вплавь на берег, а адмиральский фрегат загорелся. В это время шел на эскадру неприятельский фрегат и, опасаясь, не был ли это брандер, эскадра вступила быстро под паруса. Между тем, замечено было, что в неприятельском флоте на многих судах спущены уже флаги; тогда с эскадры были посланы вооруженные гребные суда, под командованием лейтенанта Макензи с карказами для зажжения неприятельских судов и под защитою выстрелов с фрегата Слава и шебеки Забияка, 2 шебеки и 2 фрегата загорелись, а на третьем фрегате лейтенант Макензи успели поставить марсели и пошел к эскадре, но сев на мель, зажег и его. Неприятельский флагманский фрегат и 6 шебек стали буксироваться в Лепантский пролив, но фрегат, не успев скрыться в проливе, стал на мель и был зажжен и уничтожен фрегатом Слава.

2. Из донесения капитана 1 ранга М.Т. Коняева

...28 числа по общему со мною господ командующих консилиуму подошли к неприятельскому флоту на ближнее расстояние, и с их двух крепостей и с стоящего флота по нас началась жестокая пальба, но несмотря на все, купно и на превосходную против нас неприятельскую силу, надеясь на помощь Всевышнего Бога, мужественно в сражение вступить старались. А по данной от меня диспозиции определено подойти к неприятелю елико возможно ближе, а особливо кораблю Чесма, стать к крепости восточнее корабля Граф Орлов, который однако ж замешкавшись во управлении корабля и парусов, своего места не заступил и спустился под ветер, почему я, не предвидя успеха, принужден был с порученным мне кораблем стать на его место и в ½ двенадцатого часа пред полуднем положили якоря корабли Граф Орлов и Чесма и фрегат Николай, а прочие лавируясь под парусами и вступили в бой, и от меня с корабля стреляли книппелями, ядрами, картечами, також и с соседних.
В исходе 12 часа от нашей стрельбы стоящий близ нас неприятельский фрегат, на котором сшибли бизань-мачту и зажгли от меня с корабля брандскугелями, а с неприятельских фрегатов и шебек, стоящих по близости, от нашей стрельбы люди бросались в воду и старались выбраться на берег, по которым от нас еще и более производима была картечами пальба, а как оный загоревший фрегат находился от нас на ветре, к тому же увидев идущий от крепости под парусами к нам неприятельский фрегат же, и разумев об оном может брандер и от обоих судов опасность, как от идущего, так и загоревшего, ибо они на ветре, чтоб самим не придти в бедствие, принуждены отрубить якоря, распустя паруса пошли от оных прочь: то ж чинили корабль Чесма и фрегат Николай.

В первом часу командировано от меня на вооруженной шлюпке лейтенант Макензи с егерскою командой, сержантом Годенным и тремя егерями и гребцами, которому велено побежденные неприятельские суда ежели можно вывесть в эскадру, а если не можно, то сжечь, и он Макензи по прибытии туда и старался, не взирая от неприятеля чинимую по нем с берега стрельбу, один фрегат сымать с мели и вывесть в эскадру, и с малую своею командою из имеющихся на том фрегате пушек чинил по ходящим по берегу туркам пальбу, и они напротив того из своих ружей тож чинили, но несмотря на то отдавали на том фрегате паруса и буксировали шлюпкой, но видя в том, что оный движения никакого не имеет, и усмотрев что стоит кормою на мелях плотно, но чтоб не остался неприятеля в руках, оный зажечь, а потом и приехав к другому тоже увидя, что в эскадру не вывесть никак не можно, зажег же; а при том еще послан на вооруженной шлюпке констапель Сукин под защищением шебеки Забияка, коим и зажжено неприятельских два фрегата и одно шебека; с фрегата Николай зажжена одна шебека, на которой имелся на фор-стеньге флаг; с шебеки Забияка зажжен фрегат один, а прежде видимый фрегат, идущий от крепости под парусами, свалившись с шебекой загорелись, а остальные, увидя над собой бедствие, верпуючи, ушли восемь шебек за крепость с большим от нашей стрельбы повреждением. А при том случае фрегат, на котором имел флаг капитан-паша, тянувшись по завозам стал на мель по зюйдовую крепость и от нашей сильной пушечной стрельбы весьма был пробит и по достоверному известию от греков, что оный фрегат того ж числа затонул...

Таким образом, после консилиума командиров русская эскадра в этот день атаковала турецкие корабли в бухте, войдя в нее и обстреляв со шпрингов на дистанции картечного огня. Когда же турецкая эскадра пришла в расстройство и ее ответный огонь ослаб, для захвата турецких судов были направлены вооруженные шлюпки, которые не сумели вывести турецкие суда и стали зажигать их. Всего подожгли 8 фрегатов и 6 шебек. Прием атаки противника в бухте входом в нее и последующим ведением огня со шпрингов не был новым: в 1676 г. в сражении у Палермо французская эскадра нанесла таким способом тяжелое поражение испано-голландскому флоту. Однако не был этот прием и простым: попытка французского командора П.-А. Сюффрена в 1781 г. применить его для уничтожения английской эскадры в Порто-Прайо не удалась.

29 октября в донесении капитана 1 ранга М.Т. Коняева

...В 29 день по рассвете оставшиеся под крепостью две шебеки увидели горевшими, а прежде загнанные против Патраса на мель один фрегат и две шебеки посланным от меня на возвратном пути к Занту эскадры фрегатом Слава зажжены...

В этот день, как видим, особого анализа уже не требуется, поскольку эскадра М.Т. Коняева лишь уничтожила загнанные на берег еще 26 октября 1772 г. турецкий фрегат и 2 шебеки.

Какие же выводы относительно тактики М.Т. Коняева можно сделать? Здесь и приверженность тактической доктрине (действие в линейном построении 26 октября), и новые для русского флота приемы: разрушение линии ради уничтожения части сил противника, атака стоящего под защитой береговых батарей противника подходом на ближнюю дистанцию и ведением огня со шпрингов. Последний прием хоть и не был новым, но в российском флоте в такой форме использовался впервые.

Важным представляется и проявившийся большой потенциал русского флота, в котором даже капитан 1 ранга, до этого никогда не участвовавший в сражениях, смог достаточно грамотно его провести. Для сравнения: английский флот гордится своей победой над французским в бою у Ла-Хога в 1692 г., обстоятельства которой весьма схожи с событиями октября 1772 г. у Патраса. Между тем, победителем французов там стал адмирал Руссель, который, не уничтожив артиллерией ни одного неприятельского корабля, затем в Шербуре и бухте Ла-Хог также с помощью брандеров и вооруженных шлюпок истреблял отдельные группы французских кораблей (правда, при этом не встречая сопротивления). К сожалению, тогда как успех опытного английского адмирала, сохраняется и чтится в истории английского флота, победа Коняева не только забыта, но если и упоминается, то с принижением (мнение того же А.Б. Широкорада), поскольку, мол, противник не был серьезным.

Относительно того, что турки имели только фрегаты, а русские 2 линейных корабля, можно сказать следующее: в Синопском сражении, очень похожем на события 1772 г. у Патраса, П.С. Нахимов не решился напасть на турок, имевших 7 фрегатов, 3 корвета, 4 транспорта и 2 парохода, даже имея 3 84-пушечных корабля, а атаковал только при наличии 3 120-пушечных и 3 84-пушечных кораблей!

Карта Патрасского сражения 26—29 октября 1772 г. Из фондов РГАВМФ

Общий же итог Патрасского сражения, безусловно, не требует больших комментариев: это было новое, практически полное уничтожение противника в морском сражении (по главным силам, фрегатам — абсолютное). Из 9 фрегатов и 16 шебек после сражения у турок уцелели только 8 шебек. Потери же русской эскадры составили только 8 человек (один убитый и 7 раненых). Фактически это была новая Чесма.

Кстати, удивительно, но анализа этого сражения до сих пор в отечественной историографии проведено не было. Событийный ряд приводят только Е.В. Тарле и Г.А. Гребенщикова, причем последняя, отмечая, что «сведения о нем крайне скудны и поверхностны», ссылается исключительно на один архивный источник, в который раз уже пренебрегая опубликованными данными, в частности, работой Е.В. Тарле;¹⁹⁷ да и сведения из «Материалов»,¹⁹⁸ как мы видели, заслуживают явно большего внимания, чем одна ссылка. Наконец, указание Г.А. Гребенщиковой, что именно она обратила внимание на тот факт, что сражение продолжалось три дня, а точнее 27—29 октября,¹⁹⁹ в который уже раз, с одной стороны, не является новостью (то, что сражение продолжалось три дня, отмечали многие исследователи²⁰⁰), а с другой — не соответствует действительности. Как отмечено выше, сражение при Патрасе происходило с 26 по 29 октября 1772 г., на что и указывал Е.В. Тарле. Приведем выдержку из его труда: «Турецкий флот был в подавляюще превосходных силах, но с первого же дня боев у Патраса, то есть с 26 октября, обнаружилось, что небольшая русская эскадра и управляется несравненно искуснее и сражается гораздо храбрее. Русские "отсекли" от турецкого флота две шебеки и фрегат и жестоко обстреляли их своей артиллерией. На второй день (27 октября) пришлось ограничиться лавированием... Настал третий день — 28 октября 1772 г. ... Развязка боя, по существу уже решенного в пользу русских 26 октября, наступила 29-го...».²⁰¹ Здесь стоит только добавить, что ряд исследователей ограничивают события 26—28 числами, не включая в рамки боя добивание противника 29 октября, но сохраняя общую продолжительность в три дня. Остается сожалеть о недостаточном внимании, уделяемом Г.А. Гребенщиковой историографии по теме своих трудов.

Между тем, еще за несколько дней до Патрасского сражения направленный А.Г. Орловым против Дамиетты отряд лейтенанта П. Алексиано в составе фрегата «Св. Павел» и одной фелуки в боях 21—22 октября 1772 г. при Дамиетте нанес туркам еще одно поражение. Сначала он уничтожил под огнем крепости Дамиетта два турецких фрегата, а затем взял в плен турецкое судно с направлявшимся туда, чтобы принять командование турецкими войсками в Египте, пашой Селим-беем и несколькими высшими начальниками. Не столь масштабный, как события у Патраса, бой у Дамиетты, тем не менее, явился одной из наиболее ярких и успешных набеговых операций крейсерского отряда в истории русского флота (заметим, типичных для европейских флотов).

Таким образом, турецкий план разгрома русского флота в Архипелаге оглушительно провалился. Значение же побед русского флота при Патрасе и Дамиеттах оказалось очень велико. После этих новых поражений турки уже ни разу вплоть до конца войны не осмелились потревожить русский флот в Архипелаге прямым, сколько-нибудь значительным нападением. А ведь между Патрасским боем 1772 г. и заключением Кючук-Кайнарджийского мира 1774 г. прошел год и восемь месяцев, и у турок еще оставались существенные силы корабельного флота (которые они, кстати, перебросили на Черноморский театр). Таким образом, русский флот остался хозяином в Архипелаге. И тем грустнее, что это положение не было использовано полностью, а турки смогли сосредоточить свои усилия на Черном море.

Действия русского флота при Патрасе и Дамиетте вновь продемонстрировали готовность русского командования решать исход противостояния в морском сражении и вновь подтвердили всю выгодность такого способа и с военной, и с политической точки зрения. Однако они же поставили и вопрос о необходимости развития достигнутых успехов.

* * *

Военные поражения заставили Османскую империю 10 июля 1774 г. заключить Кючук-Кайнарджийский мирный договор с Россией. С окончанием войны правительство приняло решение о возвращении в Россию морских сил, находившихся в Архипелаге. Переход русского флота из Средиземного моря в Ревель и Кронштадт был совершен тремя эскадрами. Первая из них, под командованием контр-адмирала С.К. Грейга (линейные корабли «Исидор», «Всеволод», «Девы Мироносицы», «Александр Невский», «Дмитрий Донской», фрегат «Павел»), вышла из Средиземного моря в марте 1775 г. и прибыла в Кронштадт в мае; вторая, под командованием контр-адмирала К.М. Базбаля (линейные корабли «Ростислав», «Саратов», «Граф Орлов»), вышла в апреле и пришла в Кронштадт в августе; третья эскадра, под командованием вице-адмирала А.В. Елманова (линейные корабли «Чесма», «Трех Иерархов», «Европа», «Победа», «Св. Георгий Победоносец», фрегаты «Северный Орел» и «Африка»), вышла в августе и прибыла в Ревель в октябре. Всего в Балтийское море возвратилось 13 линейных кораблей, 7 фрегатов, 2 бомбардирских корабля и несколько малых судов.²⁰²

Линейные корабли, направленные в Архипелаг из Балтийского моря в 1769—1774 гг. и их судьба

Потери оказались заметными, особенно если учесть, что большинство вернувшихся кораблей не могло больше выходить в море, как следует из представленной таблицы. Немалыми были и финансовые затраты. По данным А.П. Соколова, ситуация выглядит следующим образом: «Всего, в течение пяти лет, было послано из наших портов в Архипелаг: 20 кораблей, 5 фрегатов, 1 бомбардирское судно и 8 мелких. Куплено: 11 фрегатов и 2 бомбардирских судна. Взято в приз, не считая поляк, шебек, галер и т. п., 1 корабль, 10 фрегатов. Из этих судов разломано за ветхостью: 4 корабля ("Северный Орел" в 1770 г., "Иануарий", "Трех Святителей" и "Не тронь меня" в 1775 г.), 6 фрегатов ("Надежда благополучия" 1773 г., "Зея", "Мило" и "Андро" в 1772 г., "Миконо" и "Делос" в 1773 г.), 1 бомбардирское судно ("Гром") и 2 мелких (пинки "Св. Павел" в 1772 г. и "Соломбала" в 1773 г.). Погибло: 4 корабля ("Евстафий" в 1770 г. погиб, "Святослав" в 1770 г. разбился, "Родос", пленный, в 1770 г. сожжен, "Азия" в 1773 г. без вести пропал), 2 фрегата ("Федор" и "Санторин" в 1771 г.) и 3 мелких судна (пинк "Лапоминк", судно "Чичагов", пакетбот "Летучий"). Затем возвратилось к своим портам: 13 кораблей, 16 фрегатов, 2 бомбардирских судна и 3 мелких. Всех команд в эти пять лет было отправлено (по счету коллегии) 12 200 человек; не возвратилось 4516. О суммах, употребленных на содержание флота, сведения наши не полны: снаряжение первых трех эскадр (1769—1771) обошлось в 1 576 749 рублей; содержание четырех эскадр в 1772—1773 гг. обходилось в 508 725 рублей, содержание пяти эскадр в 1775 г. стоило 565 142 рубля. Следовательно, во все шесть лет издержано на снаряжение и содержание эскадр 3 149 341 (видимо, опечатка: сумма вышеприводимых чисел 2 650 616. — Авт.) рублей; вновь, сверх штата, для настоящей войны собственно построенные суда стоили 1 285 598; всего 3 434 939 (и здесь, видимо, опечатка, так как сумма составляет 3 936 214. — Авт.) рублей. Но сюда не вошли суммы, ассигнованные непосредственно из Государственного казначейства. Графу Орлову, при самом начале кампании, на чрезвычайные расходы — 300 000 рублей, адмиралу Спиридову — 480 000, Эльфинстону и Арфу — по 200 000; суммы, посылавшиеся графу Орлову впоследствии».²⁰³ Относительно потерь сведения достаточно верны, но финансовые подсчеты требуют пересмотра, и отправлено было не 20 линейных кораблей, а 21.

Однако все это перекрывал достигнутый результат: Архипелагская экспедиция вполне себя окупила уничтожением турецкого флота при Чесме, а главное тем, что она фактически разделила Оттоманскую империю на две половины. Ведь до войны почти все транспортные артерии, связывавшие Стамбул с Грецией, Албанией, Сирией, Египтом, Алжиром и другими подчиненными странами, проходили по Средиземному морю. А в 1770—1775 гг. эти части империи фактически существовали сами по себе, почти не оказывая экономической и военной помощи Турции в ее войне с Россией.

К тому же экспедиция в Архипелаг наглядно показала, что воевать на чужой территории гораздо выгодней, чем на своей. В частности, она на 70—80% кормила сама себя за счет захватов русскими эскадрами торговых судов, за счет отчислений греческих корсаров, податей с многочисленных островов «губернии», контрибуций с турецких приморских городов, в том числе в Сирии, Ливане и Египте.

Примечания

1. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 5.

2. Там же. С. 7—8.

3. Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XIV. История России с древнейших времен. Т. 27—28. М., 1994. С. 290.

4. Там же. С. 291.

5. Кавалеры ордена Святого Георгия Победоносца / Сост. С. Григорьев, В. Захаров. СПб., 1994. С. 63.

6. Скрицкий Н.В. Георгиевские кавалеры под Андреевским флагом... С. 24.

7. МИРФ. Ч. 11. С. 365.

8. Головачев В.Ф. Чесменское сражение и русский флот в 1769 г. // Морской сборник. № 1. 1900. С. 69—70.

9. Кротков А.С. Русский флот в царствование императрицы Екатерины II с 1772 по 1783 гг. С. 16.

10. Там же. С. 18.

11. К сожалению, вновь приходится отмечать произвольное отношение Г.А. Гребенщиковой к историографии. Кажется странным, но в своих работах исследовательница не ссылается на труды даже именитых предшественников, словно пытаясь приписать себе введение в научный оборот того факта, что эскадра Г.А. Спиридова являлась «обшивной». Между тем, факт этот достаточно широко известен в исторической литературе. Так, сведения, касающиеся обшивки русских кораблей дополнительным рядом досок в подводной части можно найти в публикации «Собственноручного журнала капитан-командора (впоследствии адмирала) С.К. Грейга в Чесменский поход», где, в частности, сказано: «...Несколько тонких обшивных досок было оторвано...» (Грейг С.К. Собственноручный журнал капитан-командора С.К. Грейга в Чесменском походе // Морской сборник. 1849. Т. 2. № 10. С. 650). Освещали эту проблему упоминавшиеся выше крупнейшие дореволюционные историки русского флота В.Ф. Головачев и А.С. Кротков. Использовался этот факт и в позднейшей историографии. Так, в книге Е.С. Юнга говорится: «И даже само название первой эскадры, отправленной в Средиземное море — "обшивная" — носило в себе свидетельство опыта приобретенного в том походе (плавании фрегата "Надежда Благополучия". — Авт.)» (Юнга Е.С. Адмирал Спиридов. М., 1957. С. 48. Термин «обшивная эскадра» встречается и на с. 49). Известный компилятор А.Б. Широкорад в своей книге «Русско-турецкие войны 1676—1918 гг.» использует термин «обшивная эскадра». Ей посвящена целая глава «Поход "обшивной" эскадры» (Широкорад А.Б. Русско-турецкие войны 1676—1918 гг. М.; Минск, 2000. С. 197). Аналогичная глава есть и в следующей его книге. Там, в частности, сказано: «Эскадра получила название "обшивная", поскольку корпуса всех ее судов были обшиты снаружи дополнительным рядом дубовых досок с прокладкой из овечьей шерсти, чтобы подводную часть не источил морской червь, как это произошло с "Надеждой Благополучия". Естественно, что обшивка уменьшала скорость хода и увеличивала осадку судов» (Широкорад А.Б. Тысячелетняя битва за Царьград. М., 2005. С. 207).

12. Как же это напоминает подготовку 2-й Тихоокеанской эскадры к переходу на Дальний Восток в 1904 г.!

13. Соколов А.П. Архипелагские кампании 1769—1774 гг. // Записки Гидрографического Департамента Морского министерства. СПб., 1849. Ч. 7. С. 238.

14. Военные действия русского флота в Архипелаге во время войны с Турцией. Таблицы и списки. Кронштадт, 1887. С. 8.

15. Адмиралы Российского флота. Россия поднимает паруса / Сост. В.Д. Доценко. СПб., 1995. С. 170; Рукавишников Е.Н. Внешняя политика и пребывание российского военного флота в Средиземном море. 1770—1774 гг. // Вопросы истории. 2008. № 9. С. 125.

16. МИРФ. Ч. 11. С. 374.

17. Там же. С. 366—376.

18. Черкасов П.П. Двуглавый орел и королевские лилии. С. 361.

19. Там же. С. 362.

20. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 339.

21. Ланге Пауль Вернер. Горизонты Южного моря: История морских открытий в Океании: Пер. с нем. М., 1987. С. 154.

22. Аренс Е.И. История русского флота. Екатерининский период. С. 190.

23. Соколов А.П. Указ. соч. С. 239.

24. Кучирь А.Г. Корабел Екатерининской эпохи. СПб., 2007. С. 37.

25. Там же. С. 38.

26. Там же. С. 38—39.

27. «Европа» осталась в составе экспедиции, но для «Северного Орла» это оказалось невозможным: в 1770 г. он прямо в Англии был продан на слом.

28. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 230.

29. Там же.

30. Там же.

31. Там же. С. 212.

32. Хотя тот же Д. Эльфинстон, например, по результатам перехода 2-й эскадры действительно будет удивляться тому, как линейный корабль «Саратов» вообще смог дойти до Англии с почти сгнившей носовой частью.

33. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 218.

34. Кротков А.С. Бомбардирский корабль «Гром» // Морской сборник. 1905. № 10. С. 23—24.

35. Там же. С. 25.

36. Там же. С. 27.

37. МИРФ. Ч. 10. С. 448.

38. При этом не стоит путать флотоводческое искусство Спиридова с конкретным состоянием в сложившейся явно экстремальной ситуации.

39. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 289.

40. О том, насколько напряженным получился этот первый в истории переход русских кораблей в Средиземное море красноречиво свидетельствует цитата из письма Г.А. Спиридова Екатерине II, написанного сразу по приходе «Св. Евстафия Плакида» в Порт-Магон: «До сего числа еще ни один час не прошел, когда бы я без прискорбности пробыл».

41. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 357—358. Документ ценный еще и тем, что показывает преобладание в начале 1-й Архипелагской экспедиции проблемы качества командного состава над проблемой качества кораблей (при всех недостатках последних). Причем он вполне согласуется и с другими данными: во-первых, позицией Д. Эльфинстона, который, как мы увидим ниже в тексте, признавая недостатки русских кораблей, гораздо сильнее возмущался поведением своих офицеров, а во-вторых, тем, что как только уровень мастерства последних даже немного возрос, стали возможны и Чесма, и все последующие действия русского флота в Архипелаге в 1770—1774 гг.

42. Там же. С. 358.

43. Черкасов П.П. Двуглавый орел и королевские лилии. С. 362.

44. МИРФ. Ч. 11. С. 402. Заметим, что указание ряда авторов на то, что Д. Эльфинстон получил задачу на блокаду Дарданелл, не соответствует действительности. Первоначально Екатерина II, как мы видели, действительно, хотела дать такое поручение, но в указанном рескрипте его уже не было.

45. МИРФ. Ч. 11. С. 382—384.

46. Там же. С. 402—405.

47. Журнал Степана Петровича Хметевского о военных действиях русского флота в Архипелаге иу берегов Малой Азии в 1770—1774 гг. // Современник. 1855. Т. 49. Кн. 1. С. 48—49. Интересно, что Г.А. Гребенщикова в своей книге «Балтийский флот в период правления Екатерины II» (С. 226) опять почему-то ссылается не на опубликованный вариант этого источника, а на архивный (ОР РНБ. Ф. 568. Пекарский П.П. № 463. Л. 15—16).

48. МИРФ. Ч. 11. С. 410—411.

49. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 288.

50. МИРФ. Ч. 11. С. 388—389.

51. Там же. С. 419—421.

52. Там же. С. 531—533.

53. Вставка присутствует в самом документе, опубликованном в «Материалах для истории русского флота».

54. МИРФ. Ч. 11. С. 541.

55. Собственноручный журнал капитан-командора (впоследствии адмирала) С.К. Грейга // Морской сборник. 1849. Т. 2. С. 787, 796.

56. Там же. С. 796—797.

57. Там же. С. 797.

58. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 260—261.

59. Воспоминания участника Архипелажской экспедиции // Морской сборник. 1914. № 5. С. 14—15.

60. Подробно положения Морского Устава относительно тактики действий русского флота в морском бою нами рассматривались в статье «Военно-морское противостояние в Семилетней войне: итоги и уроки» (Гангут № 48), поэтому здесь мы отметим только 3 основные его статьи: Статья 24, книга 1, глава 1: «Когда наш флот, или некоторая часть онаго, придет с неприятелем в бой, тогда всем, как флагманам, так и капитанам... долженствует стать в своих местах добрым порядком, по данному им ордеру, как надлежит быть в бою без конфузии. И надлежит, как эскадрам, так и партикулярным кораблям, держать себя в умеренном расстоянии за другим не гораздо далеко, дабы неприятель не мог пробиться; ниже гораздо близко, дабы одному другова не повредить...»; Статья 78, книга 3, глава 1: «Во всяких случаях капитанам содержать себя в эскадре в которой они определены. А ежели кто от своего места без указу отступит и не может оправдаться... тот штрафован будет смертью...»; Статья 87, книга 3, глава 1: «...Каждому быть в своем определенном месте до окончания боя или как командир флота иным сигналом отменит, под лишением живота». Таким образом, мы четко видим положения ориентирующие на проведение регулярного морского боя (а других вариантов в Морском Уставе не было вообще).

61. Другое дело, почему в русском флоте не знали или не использовали британские инструкции для преследования отступающего противника, но и здесь, очевидно, сказывалось долгое пребывание русского флота в застойно-кризисном периоде.

62. Мазюкевич М. Прибрежная война. Десантные экспедиции и атака приморских укреплений. Военно-исторический обзор. СПб., 1874. С. 63.

63. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 361.

64. Там же. С. 362.

65. Там же. С. 363.

66. История русской армии и флота. Вып. VIII. С. 62.

67. С учетом поступившего на русскую службу фрегата «Св. Николай».

68. Таковы данные официально принятые в отечественной историографии. Однако по данным С.К. Грейга и материалам РГАВМФ турки имели гораздо больше сил, в частности 17 линейных кораблей, 6 фрегатов и 67 малых судов.

69. В частности, Н.А. Кладо, В.Д. Доценко.

70. В пункте 3 главы 1 книги 1 Морского Устава значилось: «Главные дела и воинские начинания никогда да не дерзает (командующий. — Авт.) чинить без консилии письменной, разве нечаянно атакован будет от неприятеля, и сие нападение не от его оплошки...».

71. Собственноручный журнал капитан-командора (впоследствии адмирала) С.К. Грейга // Морской сборник. 1849. Т. 2. С. 801.

72. Дипломатическая переписка английских послов и посланников при русском дворе // Сб. РИО. СПб., 1876. Т. XIX. С. 90.

73. Гребенщикова Г.А. Адмирал Грейг — путь к признанию. С. 12—13. Эти данные Г.А. Гребенщикова впервые ввела в научный оборот, что является весьма значимым успехом.

74. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 267—268. Эти данные также впервые были введены Г.А. Гребенщиковой.

75. В частности, по шканечному журналу линейного корабля «Трех Святителей» расстояние было не более 20 сажен. Кротков А.С. Повседневная запись знаменательных событий в русском флоте. СПб., 1893. С. 218.

76. Собственноручный журнал капитан-командора (впоследствии адмирала) С.К. Грейга // Морской сборник. 1849. Т. 2. С. 803—806.

77. Бобраков А. Предтеча Чесменской победы: анализ Хиосского сражения с точки зрения командира корабля // Морской журнал. 2005. № 2. С. 32.

78. С той только разницей, что при Кампердауне и Сент-Винсенте англичане при атаке строили свои эскадры не в одну, а в две колонны.

79. Дж. Клерк справедливо замечал, что «корабли, находясь в линии баталии, будут направлять выстрелы свои по одним только ближайшим и прямо противолежащим кораблям», а также, что «чем более приближается корабль, тем меньшее число может палить по нем» (Экинс К. Описание сражений английского флота 1690—1827. СПб., 1840. Ч. 2. С. X).

80. В частности, французы в эпоху Трафальгара делали 1 выстрел в 3 минуты.

81. Брюс Р. Войны и сражения эпохи Наполеона: 1792—1815 / Роберт Брюс и др.; [пер. с англ. А. Колина]. М., 2009. С. 255.

82. Здесь С.О. Макаров явно преувеличивает возможности морской артиллерии того времени: 600 сажен (более 1200 метров) — это дистанция начала огня, да и то очень далекая от оптимальной. Однако сама идея того, что за такое время французы не смогли ничего сделать с английскими кораблями, замечена точно.

83. Материал взят самим С.О. Макаровым из труда Ж. де-ла-Гравьера.

84. Макаров С.О. Рассуждения по вопросам морской тактики. М., 1943. С. 166—167.

85. Мэхэн А.Т. Влияние морской силы на Французскую революция и империю. Т. 2. С. 278.

86. В том же, что французы потом бой все-таки проиграли, виноваты были во многом они сами, наделав ряд ошибок, а главное, по-прежнему не будучи готовы к свалке с англичанами на близкой дистанции.

87. Брюс Р. Указ. соч. С. 231—232.

88. Овчинников В.Д. Существовала ли «маневренная тактика» адмирала Ушакова? // Флотомастер. 2004. № 2. С. 26. На деле это вылилось в атаку флагманским кораблем Турвиля флагманского корабля англичан.

89. Доценко В.Д. Мифы и легенды русской морской истории. СПб., 1997. С. 14—15. Речь идет об Афонском сражении 19 июня 1807 г. Кстати, подобные мысли высказывал и генерал-лейтенант Н.Л. Кладо, который писал, критикуя С.К. Грейга, что тот «не представлял себе, что можно свой флот разбить на отдельные отряды... и предоставить командирам этих отрядов свободу действий при сохранении взаимовыручки и координации действий в бою». Это в XVIII веке?! При том уровне сигнализации и управления!

90. Не говоря уже о том, что и морские сражения европейских флотов 1778—1805 гг. подкинули богатую пищу для размышлений, что в Европе появились новые теоретические труды по тактике парусного флота и новые способы передачи сигналов.

91. О том, что лежало в основе применения Д.Н. Сенявиным нового тактического приема, отлично сказал А.Л. Шапиро в книге: Адмирал Д.Н. Сенявин. С. 213, 233—234.

92. Шапиро А.Л. Адмирал Д.Н. Сенявин. С. 221—222, 230—234. В частности, инструкции для нового сражения были составлены Д.Н. Сенявиным 23 мая и 12 июня 1807 г. (само Афонское сражение произошло 19 июня 1807 г.), причем в них отразился опыт, вынесенный Д.Н. Сенявиным из Дарданелльского сражения, произошедшего 10 мая 1807 г. Так, он выговаривал командирам тех кораблей, которые «суетясь и в дыму палили на авось, или действовали артиллерию несоразмерно на весьма длинном расстоянии». Обращал внимание Сенявин и на то, что в Дарданелльском сражении русские корабли, вступив в бой с каким-либо из неприятельских кораблей, не доводили дела «до вершения победы» и часто переносили огонь на новые цели. Не одобрил командующий и действий линейного корабля «Уриил», который, сойдясь вплотную с турецким вице-адмиральским кораблем, не предпринял решительной атаки и не схватился с ним на абордаж. Так что Афонскому сражению предшествовал весьма серьезный «разбор полетов». Кстати, сама идея об атаке каждого флагманского корабля противника двумя своими кораблями впервые была высказана Сенявиным еще 16 апреля 1807 г., но оформил он ее только после Дарданелльского сражения. В 1770 г. такого опыта русские иметь просто не могли.

93. Что и продемонстрировал Г.А. Спиридов во время погони за турецким флотом у о. Специя в конце мая 1770 г., начав выстраивать линию баталии при малейшей вероятности боя, а не продолжая преследовать, как Д. Эльфинстон, без соблюдения строя. Но если в Европе хотя бы имелся опыт атаки не в рамках принципа «корабль против корабля» и то, что русские моряки этот опыт не использовали, можно назвать упущением, то события у Хиоса, где турки, имея большое превосходство в силах, сначала просто стояли под берегом на якорях, а затем и вовсе заняли крепкую позицию, каких-либо прецедентов просто не имели. Кстати, французский флот в сражении у Палермо в 1676 г. сначала провел разведку сил противника (1 июня), а затем атаковал его (2 июня).

94. Как справедливо пишет. Б. Танстолл, если бы Д. Бинг встретился у Пассаро с французским флотом, более-менее равным по силе, то, безусловно, действовал бы иначе. То есть по традиционной схеме.

95. Сб. РИО. Т. XIX. С. 107.

96. Составлено по: Соколов А.П. Архипелагские кампании 1769—1774 гг. // Записки Гидрографического департамента Морского министерства. СПб., 1849. Ч. 7. С. 295—296.

97. Указ о присвоении С.К Грейгу чина контр-адмирала был подписан Екатериной II 1 марта 1770 г., но до конца июня так и не дошел до Архипелага, поэтому Грейг участвовал в сражениях при Хиосе и Чесме в чине капитана бригадирского ранга.

98. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 279.

99. Кротков А.С. Подвиг лейтенанта Дмитрия Сергеевича Ильина и его товарищей // Под Андреевским флагом: Век XVIII. М., 1994. С. 340.

100. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 280.

101. При этом, если применение брандеров после многолетнего забвения в истории войн на море можно все же назвать лишь неожиданным для противника ходом, то использование для атаки ночного времени уже является подлинной новинкой. Так, последним к тому времени примером эффективного использования брандеров в морском бою является сражение французского флота с испано-голландским в бухте Палермо 2 июня 1676 г. Здесь в результате использования французами артиллерийского огня и брандеров союзный флот потерпел тяжелое поражение, потеряв 7 линейных кораблей, несколько мелких судов, 4 адмиралов и около 2 тыс. убитых и раненых. Однако этот бой проходил днем, а большинство испано-голландских линейных кораблей (а именно 20) все же были сохранены. Правда, имелся еще пример добивания англичанами, в том числе с помощью брандеров, отдельных французских отрядов кораблей после боя у Ла-Хог в 1692 г., но это уже не имело характера единого сражения. Кстати, Г.А. Гребенщикова указывает, что брандеры в Чесменском сражении русский флот вообще впервые применил в своей практике (хотя отметим, что и в Морском Уставе 1720 г. указано применение брандеров, и в русском флоте первой половины XVIII в. они присутствуют). О том, что брандеры очень давно серьезно не использовались и стали сюрпризом для турок, говорит и факт, приведенный Е.В. Тарле: «Когда русские брандеры стали приближаться к турецкому флоту, то, по признанию самого Гассан-паши (рассказавшего это барону Тотту), турки убеждены были сначала, что это русские перебежчики, идущие добровольно сдаваться. И турки "молились о благополучном прибытии [русских судов], в то же время твердо решив заковать в кандалы [русский] экипаж и уже предвкушая удовольствие повести их с триумфом в Константинополь"». Эта курьезная ошибка помогла брандерам Ильина и Гагарина сцепиться с турецкими кораблями. Что же касается истории ночных атак, то пример может быть лишь один, да и то, не подходящий для сравнения: во время борьбы с испанской Непобедимой Армадой летом 1588 г., когда испанцы укрылись в Кале, англичане в ночь с 7 на 8 августа послали против них несколько брандеров, но это не является примером морского боя. Брандеры были посланы без всякой поддержки и никакого вреда противнику не причинили.

102. РГАВМФ. Ф. 212. Канцелярия II отдел. Д. 92. Л. 74—74 об.

103. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 364—365. Отметим еще один момент: Хиосское и Чесменское сражения 1770 г. стали единственными сражениями русского флота, развитие событий в которых, как и тактические особенности, нашли отражение в изобразительном искусстве. Речь, в частности, идет о серии картин художника Я.Ф. Хаккерта, написанных по горячим следам в Италии уже к концу 1773 г. (Кислицына О. Чесменский зал // Сокровища России. Вып. 61. СПб., 2003; Образцов В.Н. Чесменское сражение 24—26 июня 1770 г. в эскизах «Чесменской серии» Я.Ф. Хаккерта // Чтения по военной истории. СПб., 2007).

104. Тарле Е.В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769—1774 гг.) // Избранные сочинения в IV томах. Т. IV. С. 48.

105. Там же. С. 76.

106. Там же.

107. Там же.

108. Там же. С. 77—78.

109. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 366.

110. Там же.

111. Там же. С. 367.

112. Там же.

113. Там же. С. 365.

114. Там же.

115. Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 137.

116. Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Екатерининские орлы. С. 176.

117. МИРФ. Ч. 11. С. 558—560.

118. История российского флота. М., 2007. С. 152.

119. Для блокады Дарданелл и вообще для длительных действий в Архипелаге русской эскадре действительно была необходима, по крайней мере, одна надежная база. Не обладая значительными сухопутными силами, учитывая ненадежность греческих повстанцев, нечего было и думать о создании базы на материковой части Греции. Поэтому было решено создать такую базу на острове вблизи Дарданелл. А.Г. Орлов решил занять порт Мудро на острове Лемносе в 70 км от входа в Дарданеллы.

120. МИРФ. Ч. 11. С. 594.

121. Там же. С. 569—570.

122. Задержка прихода эскадры И.Н. Арфа в Аузу (Арф прибыл в Порт-Магон в октябре, а в Аузу перешел только в декабре) была связана с конфликтом, разгоревшимся между Арфом и А.Г. Орловым. Арф, милостиво принятый Екатериной II и подробно ознакомленный ею с внешнеполитической обстановкой России, а также опиравшийся на весьма туманный рескрипт о самостоятельном командовании вверенной ему эскадрой, считал не обязательным подчинение А.Г. Орлову о чем и указал А.В. Елманову, приказавшему ему от имени Орлова как можно быстрее перейти в Эгейское море. Таким образом, начался новый конфликт (первые были между Г.А. Спиридовым и Д. Эльфинстоном и Д. Эльфинстоном и А.Г. Орловым). В его итоге Арфа отзовут домой, но время опять будет безвозвратно утеряно. Отметим также, что и после 1770 г. внутренние (между А.Г. Орловым и Г.А. Спиридовым) и внешние (позиция Н.И. Панина и П.А. Румянцева относительно удара по Константинополю) конфликты вокруг флота в Архипелаге серьезно скажутся на его активности и эффективности.

123. Соколов А.П. Архипелагские кампании 1769—1774 гг. // Записки гидрографического департамента морского министерства. СПб., 1849. Ч. 7. С. 326—327.

124. МИРФ. Ч. 11. С. 654.

125. О методах этой блокады В.Г. Андриенко так сказал в своем труде «До и после Наварина»: «По-видимому, Рикорд и не планировал атаки на турецкие острова (вблизи Дарданелл. — Авт.). Суда его отряда сразу расположились в проливе ("канале") между Тенедосом и материком, заняв эту единственную относительно надежную якорную стоянку в районе блокады в качестве "позиции"... Оставаясь здесь, в канале, русские моряки перекрыли торговым судам путь вдоль побережья. Ежедневно в отряде по очереди назначался дежурный корабль или фрегат, в обязанности которого входило наблюдение за всеми появляющимися судами, их опрос и осмотр... Кроме позиции у Тенедоса, перед самым входом в Дарданеллы учреждался пост — "посменно из одного корабля или фрегата, долженствующего быть до последней возможности под парусами... как для недопущения туда могущих без осмотру пройти судов, так и для наблюдения за турецким флотом, который то уходил к Константинополю, то... возвращался в пролив Гелеспонский, имея при себе совершенно готовых 10 брандеров..."». Между тем, сил у А.Г. Орлова и Г.А. Спиридова в 1770 г. было гораздо больше, турецкий флот на время практически полностью вышел из борьбы, а международное право тогда было во многом лишь формальностью.

126. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. Описания к картам. М., 1959. С. 472.

127. Шапиро А.Л. Указ. соч. С. 199. Д.Н. Сенявин вообще называл Тенедос «самым удобным пристанищем кораблям и прочим судам нашим».

128. Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). С. 56—57.

129. МИРФ. Ч. 11. С. 569—570.

130. Чиполла К. Указ. соч. С. 78—79.

131. Smith D. Navies of the Napoleonic Era. Atglen, 2004. P. 103. Правда, первоначальный состав эскадры Дакворта насчитывал 8 линейных кораблей, однако 74-пушечный линейный корабль «Ajax» сгорел буквально накануне прорыва. Заметим, что в отечественной историографии до сих пор приводились разные цифры состава английской эскадры, причем без каких-либо обоснований. Так, в переводном труде К. Экинса «Описание сражений английского флота с 1690 по 1827 с критическим разбором и чертежами» указаны 7 линейных кораблей, 2 фрегата и 2 бомбардирских корабля, в работе А.Л. Шапиро «Адмирал Сенявин» — 7 линейных кораблей, 3 фрегата и 2 бомбардирских корабля, в «Советской военной энциклопедии» (Т. 1. М., 1990) — 12 судов, в том числе 8 линейных кораблей.

132. Clowes W.I. Op. cit. London, 1900. Vol. 5. P. 567.

133. Мазюкевич М. Прибрежная война. Десантные экспедиции и атака приморских укреплений. Военно-исторический обзор. СПб., 1874. С. 390. Правда, по английским данным, эскадра Д. Дакворта потеряла еще меньше: всего 10 убитых и 77 раненых (Smith D. Op. cit. P. 103.).

134. Мазюкевич М. Указ. соч. С. 392. Английские источники вновь приводят меньшие потери: всего 46 убитых и 235 раненых (Smith D. Op. cit. P. 104.).

135. Мазюкевич М. Указ. соч. С. 392.

136. Что же тогда можно говорить о возможности турецких артиллеристов отразить прорыв русской эскадры через Дарданеллы в 1770 г., о боеспособности которых в XVII—XVIII вв. мы не раз писали выше, что великолепно подтвердили и события 1770 г.: Наполи-ди-Романья, Хиос и Чесма. Кстати, какое сопротивление могли встретить русские корабли в Дарданеллах, хорошо показали два примера — 1770 и 1771 гг. В первом случае речь идет об упомянутом нами в тексте маневрировании эскадры Эльфинстона в устье пролива под огнем турецких батарей без какого-либо ущерба (МИРФ. Ч. 11. С. 569—570). Во втором — об обстреле с близкого расстояния крепостью Тенедос осенью 1771 г. отряда русских кораблей, проводивших рекогносцировку у этого острова. Несмотря на близость дистанции, турки так ни разу и не смогли попасть в русские корабли. Командир линейного корабля «Трех Святителей» С.П. Хметевский писал по этому поводу, что «ядра вокруг корабля и через корабль летали, только в нас, так и. в прочие суда не попадали. Сняв планы с крепостей, с форштадта, где турки были по обе стороны города, числом до двух тысяч, со знаменами стояли, снялись с дрейфа» и пошли дальше вдоль Анатолийского берега (Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 373).

137. Данные по английской эскадре взяты из: Clowes W.L. Op. cit. Vol. 5. P. 220.

138. Английский историк Д. Ховарт пишет: «Подобный план мог прийти в голову только сухопутному человеку: моряк посчитал бы его безумным... Де Рейтеру эта идея совершенно не понравилась. Когда план довели до его капитанов, они были буквально ошеломлены, и один из них назвал его "явно нелепым и невозможным". Но братья де Витт не были людьми, с которыми допускались споры; на борту флагманского корабля де Рейтера Корнелиус де Витт обладал всей полнотой власти, предоставленной ему правительством Генеральных Штатов, главой которого являлся Йохан. Нападение должной произойти именно в том момент, когда будет проходить мирная конференция в Бреде. Если задуманное удастся, то это будет адекватным возмездием за Терсхеллинг и изменит условия мирного договора, который пока был более благоприятным для Англии». Фактически Ховард четко показал тот факт, что часто именно человек со стороны, непрофессионал, обладающий сильной волей и властью, способен предложить и осуществить нестандартный ход.

139. Ховарт Д. Боевые парусники / Пер. с англ. С. Синяевой. М., 1998. С. 157.

140. Там же.

141. Штенцель А. История войн на море. В 2 томах. Т. 2. С. 42.

142. В 1665 г. голландцы потерпели поражение в Лоустофтском морском сражении, а в 1666 г. получили еще два чувствительных удара: сначала было проиграно сражение у мыса Норт-Форленд (потери голландцев достигали 20 кораблей и 7 тыс. человек), а затем английский флот, проведя атаку островов Влиланд и Терсхеллинг, сжег большое количество торговых складов и до 160 торговых судов.

143. Ховарт Д. Указ. соч. С. 152.

144. Там же. С. 159.

145. Шапиро А.Л. Указ. соч. С. 195.

146. Указание Г.А. Гребенщиковой на возможную нехватку боеприпасов у русской эскадры как на сдерживающий фактор не выдерживает критики: как в таком случае военный человек вообще мог предпринять действия в районе, где возможны боевые столкновения с противником?

147. Anderson M.S. Great Britain and the Russo-Turkish war of 1768—1774 // English Historical Review. 1954. Vol. LXIX. P. 47.

148. С высказанным этими авторами утверждением о том, что А.Г. Орлов вовсе не использовал успех Чесмы, полностью согласиться все-таки нельзя, поскольку русский флот осуществил блокаду Дарданелл, хоть и непродолжительную, чем усугубил затруднения и страх у турок. А главное, в результате всех этих действий внимание турецкого флота вплоть до середины 1771 г. было приковано исключительно к Константинополю.

149. Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. XIV. Т. 27—28. С. 367. Да и не только к месту мирного конгресса. Достаточно вспомнить о планах создания Черноморского линейного флота путем перевода из Средиземного моря линейных кораблей.

150. Там же. С. 442.

151. Дружинина Е.И. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года (Его подготовка и заключение). С. 118.

152. Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). С. 54.

153. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 312—313.

154. МИРФ. Ч. 11. С. 659.

155. Санин Г.А. Проблема Черноморских проливов во внешней политике России XVIII в. // Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). С. 61; Шапиро А.Л. Указ. соч. С. 198.

156. Из рескрипта Екатерины II А.Г. Орлову от 18 декабря 1770 г. // Сборник РИО. Т. 10. С. 89.

157. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 128.

158. Там же. С. 129.

159. Там же.

160. Там же. С. 134—135.

161. Об оформлении этого плана в 1770 г. см. в главе II.

162. Авторы Морского Атласа утверждают, что причиной этого была удаленность Пароса, но с этим нельзя согласиться, исходя из примеров блокадных действий Д.Н. Сенявина в 1807 г. и П.И. Рикорда зимой 1828/1829 г., когда первый, имея основную базу в Корфу, сумел захватить о. Тенедос, а второй и вовсе опирался лишь на Мальту.

163. МИРФ. Ч. 11. С. 549—550.

164. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в годы правления Екатерины II. С. 347. Соблюдение международных норм в принципе вещь правильная, но только при всеобщем следовании этому. Такого же не существовало никогда. Более того, когда в 1856 г. была принята Декларация по морскому праву, официально запрещавшая в том числе и каперство, то США, Испания, Мексика, а позже и Япония ее подписать отказались. При этом правительство США заявило, что уничтожение каперства может быть выгодно лишь для державы, обладающей сильным флотом, и ни одна нация, сколько-нибудь уважающая себя, не может никому позволить ограничивать свои вооружения.

165. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1773—1774. Кн. XV. Т. 29. М., 2003. С 29.

166. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 158.

167. Исследователь А. Кротков справедливо пишет: «Это разрешение было совершенно достаточно, чтобы в Константинополе запаслись провиантом на продолжительное время». Напрашивается и вывод: блокада Дарданелл становилась в этой ситуации формальностью.

168. МИРФ. Ч. 12. С. 37.

169. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 347.

170. Кротков А. Русский флот в царствование императрицы Екатерины II с 1772 по 1783 гг. С. 30.

171. Рукавишников Е.Н. Внешняя политика и пребывание российского военного флота в Средиземном море. 1770—1774 гг. // Вопросы истории. 2008. № 9. С. 128.

172. МИРФ. Ч. 12. С. 46.

173. Гребенщикова Г.А. Российские военно-морские силы в Эгейском море в 1770—1774 гг. // Вопросы истории. 2007, № 2. С. 127.

174. Широкорад А.Б. Адмиралы и корсары Екатерины Великой. С. 91.

175. Тарле Е.В. Указ. соч. С. 24.

176. Дошло до того, что Англия не скрывала этого и в официальных дипломатических документах. Так, предлагая России в 1771 г. новый проект союзного договора, она, в частности, выговаривая себе русскую помощь в Америке и отказываясь помогать России против Турции, указывала на готовность оказывать помощь только в зоне европейских морей. Екатерина II написала на этот проект следующие замечания: «Что они разумеют под европейским морем? Они не хотят давать помощи против турок и татар, хотя гарантируют мир, который мы заключим. Это противоречие. Они хотят, чтоб мы посылали свои войска и корабли в Америку, хотя прямо и не обозначают; но они освобождают нас от Португалии и Испании. Средиземное море европейское или нет? Также архипелаг? Первое находится между Африкою и Европою, другое — между Азиею и Европою. Они оставляют Испанию и Португалию для себя — это удобно и близко, но заставляют нас защищать английские колонии. Кроме того, с кем бы они ни вели войну, требуют от нас полмиллиона; но, когда мы будем в войне с единственным государством, могущим быть для нас страшным, — с турками, они нам не дадут ничего. Потом, я должна давать 14 кораблей, а они будут давать только 12. Думаю, что мы должны избегать случая быть вовлеченными в какие бы то ни было войны, которые нас не касаются, ибо неприятно тащиться хвостом за кем бы то ни было, как мы уже имели печальный опыт относительно венского двора». Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XIV. История России с древнейших времен. Т. 27—28 / Отв. ред. И.Д. Ковальченко. М., 1994. С. 512—513.

177. Морские псы Елизаветы. Британские корсары против испанцев // Новый Солдат. 2002. № 163. С. 2—3.

178. Часть отечественных историков указывают на серьезность угрозы враждебных действий от Парижа в это время. Действительно, французские военный и морской министр считали, что Франция должна предложить Порте выгнать русский флот из Средиземного моря: тогда Порта, ободренная этой диверсией, будет продолжать войну и вознаградит свои потери, а венский двор, возбужденный таким отважным действием со стороны Франции, возвратится к союзу с ней, чтоб освободиться от соглашения с Россией и Пруссией, к которому, как полагали в Париже, он приступил по неволе. Однако реальность положения Франции делала такие действия практически нереальными. «Планы эти действительно были предложены, — писал Фридрих II, — но так у Франции совершенно недостает главных средств — системы, твердости и денег, то, наверное от них откажутся». Это полностью подтверждалось и реальностью: в 1770 г. Людовик XV выступил против военной поддержки Испании против Англии, а в 1772 г. Франция начала искать дипломатические пути прекращения войны России и Турции.

179. Золотарев В.А., Козлов И.А. Российский военный флот на Черном море и в Восточном Средиземноморье. С. 30.

180. Цифра в 300 нейтральных судов никак не подтверждена В.А. Золотаревым и И.А. Козловым.

181. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. Карты. Л. 16. Таблица Б. По данным же авторов книги: Дважды Краснознаменный Балтийский флот. М., 1978, ссылающихся на 42-й фонд РГАВМФ, за годы войны у турок было захвачено всего 194 торговых судна! Цифра еще более ничтожная.

182. Журнал Степана Петровича Хметевского... Т. 49. Кн. 1. С. 82. Кн. 2. С. 136.

183. Там же. Кн. 2. С. 116—117.

184. Соловьев. С.М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. XV. Т. 29. С. 23.

185. Указанные обсуждения относительно планов использования флота в Архипелаге приведены по книге: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1773—1774 гг. Кн. XV. Т. 29. С. 30—31. Удивительно, но в своей работе «Балтийский флот в период правления Екатерины II» Г.А. Гребенщикова привычно не замечает трудов даже столь именитого предшественника и вновь без всяких пояснений опирается исключительно на архив!

186. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1773—1774 гг. Кн. XV. Т. 29. С. 30. Причем данные Орлова полностью подтверждаются реальными фактами. Так, из 5 кораблей, указанных Орловым в качестве ветхих, «Не тронь меня» был небоеспособен еще с 1771 г., «Св. Иануарий» и «Ростислав» требовали срочного ремонта, а «Трех Святителей» вообще дослуживал на пределе возможностей.

187. Гребенщикова Г.А. Российские военно-морские силы в Эгейском море в 1770—1774 гг. // Вопросы истории. 2007. № 2. С. 128.

188. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 433.

189. Там же. С. 373—374.

190. Соколов А.П. Указ. соч. С. 328.

191. В 1771 г. слабосильный отряд Ф.Г. Орлова не смог ничего поделать со строящимися на Родосе турецкими судами, в 1773 г. эскадра А.В. Елманова потерпела неудачи у Бодрума и Станчио.

192. Соколов А.П. Указ. соч. С. 388—389.

193. Решение об ее отправке было принято Екатериной II еще весной 1771 г., но вышла 4-я эскадра в Архипелаг только 8 мая 1772 г. Фактически ей пришлось сыграть роль пожарной команды по срочному восполнению сил русского флота в Архипелаге. А.Г. Орлов так описывал ситуацию, сложившуюся в 1772 г.: «Истощение здесь сил наших продолжается, ибо казна в сих метах излишний расход терпит. Корабли ветшают, люди естественными случаями убавляться будут, и так мы ущерб во всем без всякого возмездия претерпевать должны». Отметим, что в начале 1772 г. русский флот в Архипелаге имел в строю лишь 6 линейных кораблей. Линейный корабль «Не тронь меня» уже в 1771 г. не годился для действий в море, а корабли «Европа», «Трех Иерархов» и «Саратов» в течение всей кампании проходили ремонт.

194. По рангу являлся 80-пушечным линейным кораблем.

195. Здесь и далее используется донесение М.Т. Коняева А.В. Елманову от 18 ноября 1772 г. МИРФ. Ч. 12. С. 28—31.

196. Здесь и далее используется: МИРФ. Ч. 12. С. 51—54.

197. Тарле Е.В. Указ. соч. С. 86—90. Показательно, что Г.А. Гребенщикова использует тот же самый журнал корабля «Граф Орлов», что и Е.В. Тарле, только не чистовой, а черновой его вариант.

198. В МИРФ. Ч. 12 есть не только приведенное нами выше донесение М.Т. Коняева, но и выписки из шканечных журналов.

199. Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 401. «В специальной литературе, например, до сих пор считалось, что Патрасское сражение произошло 28 октября 1772 г. Однако, как явствует из вахтенного журнала флагманского корабля капитана 1 ранга М.Т. Коняева "Граф Орлов", оно имело три фазы и продолжалось три дня — 27, 28 и 29 октября». Странно, что исследование Е.В. Тарле и Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. Описания к картам не учитываются Г.А. Гребенщиковой в качестве «специальной литературы» !

200. Возьмем хотя бы фундаментальный справочник Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. Описания к картам. С. 313 или общий справочник Амона Г.А. «Морские памятные даты». М., 1987. С. 75—76.

201. Тарле Е.В. Указ. соч. С. 86—88.

202. Боевая летопись русского флота. М., 1948. С. 105; МИРФ. Ч. 12. С. 305—310.

203. Соколов А.П. Указ. соч. С. 400—401.