§ 3. Французская интервенция в Одессе и причины ее неудачи

2 апреля 1919 г. по новому стилю началась поспешная эвакуация Одессы французскими войсками, всего за полгода до этого торжествовавшими победу над центральными державами в Первой мировой войне. Так — неожиданно для всех — закончилась краткосрочная история французской интервенции в Одессе, интервенции, на которую белые силы Юга России возлагали огромные надежды, рассчитывая на действенную помощь Антанты в борьбе с большевиками. Однако этой драматичной развязке предшествовала сама интервенция, оставившая после себя у всех очевидцев и участников событий гораздо больше вопросов, чем ответов.

Установление в Одессе в декабре 1918 г. режима военной диктатуры генерала Алексея Николаевича Гришина-Алмазова стало для Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России А.И. Деникина сюрпризом сомнительного свойства. Присоединение Одессы, хотя и соответствовало идее объединения Южной России, но, по признанию Деникина, «осложняло еще более тяжелое в то время положение Добровольческой армии, возлагая на нее нравственную ответственность за судьбу большого города, обложенного неприятелем, требующего снабжения и продовольствия, а главное — города с крайне напряженной политической атмосферой»¹. Вместе с тем трехцветный национальный флаг был поднят над Одессой, и Деникиным было утверждено назначение Гришина-Алмазова в качестве военного губернатора Одессы. Это назначение было воспринято в Екатеринодаре неоднозначно. «Правил Одессой молодой сероглазый губернатор Гришин-Алмазов, о котором тоже никто в точности ничего не знал. Как случилось, что он оказался губернатором, кажется, он и сам не понимал», — писала известная писательница Тэффи (Н.А. Лохвицкая), очевидица тех незабываемых дней². Личность военного губернатора Одессы, генерал-майора А.Н. Гришина-Алмазова, действительно, была совершенно никому не известна, о его прошлом слагались самые противоречивые слухи: говорили, что он «мальчишка и самозванец и произведен в генералы какой-то татарской бандой»³, «домовым комитетом»⁴, некоторые добровольцы называли его «загадочной личностью революционного толка»⁵, зловещие истории рассказывали и об экзотическом конвое Гришина-Алмазова, носившем официальное наименование «Особый Татарский отряд» под командованием ротмистра Бекарбека Масловского. Конвою приписывали, в частности, бессудные расстрелы большевиков, наделавшие в те дни много шума в Одессе⁶. Современники обращали внимание на склонность Гришина-Алмазова к позерству, эффектным жестам, карьеризму. «Он выдвинулся с помощью революционной демагогии и поэтому оказался не у места в контрреволюционном стане — сперва в Сибири, а потом и на Юге России», — писал служивший под началом Гришина-Алмазова полковник Е.Э. Месснер⁷. Безусловно, что аналогичным образом — т.е. как «революционного демагога» — рассматривал Гришина-Алмазова, во всяком случае, поначалу, и Деникин. Несомненно, что Деникина смущал как «революционный» способ назначения одесского диктатора (фактически Деникин лишь утвердил Гришина-Алмазова, уже занявшего до этого свой пост без санкции Антона Ивановича), так и скороспелое производство Алексея Николаевича в генералы. Особенно Антон Иванович опасался одесского сепаратизма, проявлявшегося в том, что местные общественные группы стремились образовать особое Южнорусское правительство, противоречившего, по Деникину, идее Единой, Неделимой России⁸.

Действительно, сообщение Одессы с Новороссийском и Екатеринодаром было крайне затруднительно. Исходя из этого, с согласия представителя генерала Деникина в Одессе члена Особого Совещания В.В. Шульгина при Гришине-Алмазове был сформирован аппарат гражданского управления, а сам новоиспеченный одесский диктатор пообещал Шульгину, что «местный диктатор» будет беспрекословно повиноваться «главному диктатору, т. е. генералу Деникину»⁹. Получив от Гришина-Алмазова такое обещание, Шульгин приступил к составлению «правительства», которое вскоре и было сформировано. Состав его был воспринят местными политическими деятелями с недоумением, однако факт наличия правительства был налицо, и оно начало работать¹⁰. Мнение осевших в Одессе политических деятелей о Гришине-Алмазове ярко выражено в дневнике М.С. Маргулиеса: «От Гришина можно ждать сюрпризов: авантюрист, осекшийся в Сибири, полусамозванец, решительно навязавший себя Одессе. Что-то дальше?»¹¹ Вскоре В.Я. Демченко от имени Совета Государственного Объединения России (СГОР) была выдвинута идея образования особого Южнорусского правительства¹². Кроме того, «одесский сепаратизм» усугублялся в глазах чиновников из Екатеринодара еще и тем обстоятельством, что в городе был налажен выпуск бумажных карбованцев, из оставшихся от петлюровцев клише для печатания ассигнаций¹³. В Екатеринодаре эмиссия денежных знаков одобрения не получила, там не понимали, что «жизнь дорожала», — вспоминал В.В. Шульгин. «Приходилось платить... повышать все время жалованье. Это вынуждало нас к таким действиям, которые беспокоили Екатеринодар»¹⁴. В других своих воспоминаниях Шульгин утверждал: «Екатеринодар был недоволен тем, что мы с Гришиным-Алмазовым управляем Одессой так, как находим нужным. В частности, особенно были недовольны, что тут создалось при Гришине-Алмазове Особое Совещание, весьма похожее на екатеринодарское...»¹⁵. В написанном спустя 6 лет после описываемых событий цикле заметок-воспоминаний «Диктатор», посвященных Ери-шину-Алмазову, Шульгин следующим образом охарактеризовал созданное при Алексее Николаевиче правительство: «Эта власть была местным правительством при местном диктаторе...»¹⁶.

Слухи об организации в Одессе правительства достигли Главнокомандующего. В отправленной Деникиным на имя Гришина-Алмазова телеграмме Антон Иванович прямо указывал, что усматривает «неправильное направление деятельности как вы называете правительственного аппарата, вами назначенного». «Ваш орган управления — писал Деникин, — должен быть только подчиненным органом обслуживающим местные нужды одесского градоначальства с правами не выше органов губернского управления...». В телеграмме Деникина особо подчеркивалось: «только состоящему при мне Особому Совещанию могут быть присвоены правительственные функции»¹⁷. Деникин был возмущен высокими окладами жалования, которые были установлены для чиновников в Одессе. «В Одессе творятся безобразия», — так Деникин прокомментировал сложившуюся ситуацию в письме Драгомирову¹⁸. Естественно, что он требовал пресечения этих безобразий и обращения Одессы в «екатеринодарскую веру». Для прояснения обстановки помощник Главнокомандующего генерал А.С. Лукомский был командирован в Одессу, в которую прибыл из Екатеринодара 3 января 1919 г. По словам Лукомского, в Одессе он «нашел обстановку крайне сложной»¹⁹. По сути, ставился вопрос о доверии Гришину-Алмазову. Е[ри поддержке Шульгина вопрос этот был решен в положительную для Гришина-Алмазова сторону. Лукомский пообещал Алексею Николаевичу свое полное содействие и «реабилитацию» в Екатеринодаре²⁰. В свою очередь, «диктатор» Одессы А.Н. Гришин-Алмазов заверял генерала Драгомирова, что «Совет Государственного объединения, Национальный центр и Союз Возрождения пришли к мысли о необходимости сформирования здесь в Одессе Южнорусского правительства. Идея эта возникла не только без участия, но и без ведома моего и моих ближайших сотрудников. Мною заявлено, что без разрешения Главнокомандующего... [я. — А. П.] не допущу никаких перемен и не разделяю их взглядов по этому поводу. Указанные группировки предполагают осуществить свою мысль не иначе как с разрешения Елавнокомандующего»²¹. Гришин-Алмазов утверждал: «генерал Лукомский тщательно ознакомился с положением, одобрил в общем наши действия и конструкцию власти. Никакого правительственного аппарата у нас нет... Я подчинен генералу Деникину на основании воинской дисциплины»²². Шульгин в разговоре по прямому проводу с А.М. Драгомировым обещал, что не допустит возникновения «никакого южнорусского правительства пока я здесь»²³. В упомянутом письме Драгомирову 24 декабря 1918 г. Шульгин дал детальную характеристику одесского диктатора: «Гришин-Алмазов умен, решителен и энергичен, — в этом сошлось общее мнение. Насчет "верности" — это нельзя установить в столь короткий срок. Все, что я до сих пор видел, говорит за полную его лояльность. Внутреннее убеждение у меня составилось следующее: он вспыльчивый и самолюбивый, может резко оборвать дело, если ему оказать несправедливость, но вполне понимает дух дисциплины и пока будет на посту из повиновения ген. Деникину не выйдет. Что касается "верности" лично моей, то в этом в Екатеринодаре, надеюсь, нет сомнений. Я сказал однажды Гришину-Алмазову в шутку: "Если Вы станете «самостийником», я вас убью; надеюсь, что и Вы меня расстреляете, если со мною случится нечто подобное". Пока я здесь, я отвечаю за одно: сепаратизм здесь найдет отпор»²⁴.

В результате поездки А.С. Лукомского в Одессу местная модель гражданского управления получила одобрение Деникина, а существовавшее при А.Н. Гришине-Алмазове совещание было разрешено сохранить при нем в качестве «совещательного органа без правительственных функций»²⁵. Так или иначе, но «одесский сепаратизм» очень беспокоил Екатеринодар, где полагали, что все территории, признавшие власть Деникина, должны исходить исключительно из строжайшего подчинения его распоряжениям, игнорируя особенности местной политической обстановки²⁶.

На фоне одесского безвластия Гришин-Алмазов сумел проявить несомненные лидерские качества и, найдя поддержку члена Государственной Думы В.В. Шульгина, был утвержден в должности сначала французским командованием²⁷, а затем и Деникиным. Шульгин, по его собственному определению, исполнял роль связующего звена между правительством Деникина и Гришиным-Алмазовым²⁸. По словам бывшего члена Государственного Совета, а затем члена Совета Государственного Объединения России П.П. Менделеева, Гришин-Алмазов не был в фаворе у Деникина. «Екатеринодар не очень-то к нему [А.Н. Гришину-Алмазову. — А.П.] благоволил; относился к нему подозрительно, с опаской. Но его поддерживал всесильный тогда член Совещания при Деникине, В. Шульгин, один из тогдашних распорядителей судьбами несчастного приморского города...»²⁹.

Шульгин рассматривался в Одессе, как вспоминал осведомленный начальник Отдела пропаганды (Освага) при Деникине полковник Б.А. Энгельгардт, в качестве главноуполномоченного Деникина и играл видную роль в политической жизни города³⁰. Сам Василий Витальевич, вспоминая про этот эпизод своей биографии, подчеркивал, что Гришин-Алмазов «был "диктатор", а он был только "вдохновитель"»³¹. «Официально я не занимал никакого места при Гришине-Алмазове. Я, так сказать, был на положении нунция или легата генерала Деникина»³², — писал Шульгин в своей до сих пор не опубликованной, «увесистой»³³, по его словам, книге «1919 год. Интервенция». В то же время Гришин-Алмазов афишировал персону Шульгина как доказательство того, что он не самозванец и действует именем генерала Деникина³⁴. Можно говорить, что первое время во главе Одессы стоял своеобразный триумвират — французский вице-консул Э. Энно, А.Н. Гришин-Алмазов, В.В. Шульгин³⁵. Последний занимал два смежных номера в гостинице «Лондонской», в одном из которых был политический «салон» Шульгина, а во втором размещалась «Азбука», тайная контрразведывательная организация, поставленная Василием Витальевичем на службу Добровольческой армии³⁶.

Положение Э. Энно, французского вице-консула в Киеве, ставшего главным инициатором интервенции, было весьма непрочно. Энно исключительно благожелательно относился и лично к Шульгину, взгляды которого он полностью разделял, и к Добровольческой армии, в лице которой «он признавал единственное здоровое начало на Юге России»³⁷. Жена Э. Энно, киевлянка Елена Марковна Погребакская, была, по словам В.В. Шульгина, женщиной «удивительной энергии и твердо усвоенных взглядов»³⁸. Именно ее взгляды во многом обусловили формирование русской политики Э. Энно³⁹. Кроме того, Энно был превосходно осведомлен о происходивших на Украине событиях и был убежден в искусственном происхождении украинского вопроса, самостийников всех мастей он считал элементом вредным для создания Единой России, на которую французы в значительной степени делали свою ставку в то время⁴⁰. Сотрудничество Энно, Гришина-Алмазова и Шульгина было очень плодотворным для укрепления белого режима. Так или иначе, но первое время отношения русской администрации в Одессе с французским командованием были таковы, что лучшего нельзя было и желать. Французы в лице Энно и представителя французского военного командования в Одессе генерала Бориуса не вмешивались во внутреннюю жизнь Одесского района и в гражданское управление города⁴¹.

Сам Гришин-Алмазов, будучи исключительно амбициозным человеком, все же относился к Деникину вполне лояльно. Показателен в этом смысле его разговор со старшим адъютантом подпоручиком Б.Д. Зерновым от 11 января 1919 г., который последний приводит в своем дневнике: «Меня многие здесь толкают на Наполеона, но я не пойду на авантюру. В письме я обязался быть верным генералу Деникину и это обещание я не нарушу... кроме, конечно, случая, когда Деникин будет поставлен в такие условия, что он не сможет больше работать на благо России, благо России для меня выше всего»⁴². В телеграмме Деникину от 27 декабря 1918 г. Гришин-Алмазов заверял белого Главнокомандующего: «Нигде и ни при каких обстоятельствах я не буду проводить политики иной, кроме указанной в директивах Ваших, а также лежащих в основе идей Добровольческой армии. Никогда и ни при каких обстоятельствах я не изменю Добровольческой армии и Вам — генерал-лейтенанту Деникину, законному вождю этой армии»⁴³.

Вместе с тем в приватных разговорах с Шульгиным молодой диктатор жаловался, что в Екатеринодаре ему «не верят» и не столько ценят, что они «"прилучили" Одессу под трехцветное знамя Единой России, сколько боятся "одесского самостийничества"»⁴⁴. Сложившуюся ситуацию комментировал помощник по морской части военного губернатора Одессы А.Н. Гришина-Алмазова вице-адмирал Д.В. Ненюков: «С включением Одессы в орбиту управления генерала Деникина возникли крупные трения с администрацией Юга России. Сидевшие там господа решили, что все должно идти по старому шаблону и установили строгую централизацию, когда ни почта, ни телеграф почти не действовали, а если и действовали, то через пень в колоду. При таких способах сношений можно было управлять только директивами и немало труда и времени было потрачено, чтобы убедить молодых и ретивых деникинских министров и их помощников до столоначальника включительно, чтобы они прекратили посылать свои запреты и предписания»⁴⁵. Несмотря на подчеркнутую лояльность к Деникину Гришина-Алмазова, Главнокомандующий, видимо, все-таки побаивался самоуправства одесского диктатора. Вероятно, именно с целью усилить свое реальное влияние в Одессе Деникин в середине января 1919 г. назначил генерал-лейтенанта А.С. Санникова главноначальствующим и командующим войсками Юго-Западного края⁴⁶. Гришин-Алмазов сохранил свой пост, но, по утверждению ярославского историка В.П. Федюка, «был вынужден отойти на второе место»⁴⁷. Формально так оно и было. Гришин-Алмазов, конечно, как вспоминал Шульгин, «был разъярен приездом Санникова. Однако наличие в нем настоящей офицерской дисциплины помогло ему укротить свой нрав. Он подчинился Санникову. Но понял, что если Гришин-Алмазов не мог справиться с затруднениями, возникшими в Одессе, то Санников, старый и безвольный, доконает дело...»⁴⁸. Действительно, Санников не сумел себя проявить в полной мере. По словам осведомленного мемуариста, добровольца Е.Э. Месснера, служившего в штабе Санникова, последний «был знающ и умен, но, как и все старые генералы, не приспособлен к гражданской войне с ее "неправильностями"»⁴⁹. Кроме того, Санников и сам, если верить его воспоминаниям, не очень-то был и рад своему назначению, откровенно заявив Деникину, что «по всему вероятию» не сойдется во взглядах с французским командованием. «Предчувствие меня не обмануло», — констатировал Санников в своих записках⁵⁰. Однако, помимо сложностей в «высшем эшелоне власти» положение в Одессе усугублялось еще и деятельностью политических партий.

На рубеже 1918—1919 гг. в Одессе действовали представители всех тогдашних российских политических партий и группировок: от монархистов до большевиков⁵¹. Именно Одесса после падения Киева стала центром политической жизни Юга России⁵². В городе буквально бурлила политическая жизнь. Политическим центром событий была гостиница «Лондонская».

«В "Лондонской" гостинице можно было видеть весь прежний Петербург, Москву и Киев», — писал граф Д.Ф. Гейден, влиятельный политик и один из крупнейших помещиков Юга России⁵³. «[Гостиница — А.П.] была слабо освещена, но тесно в залах было невероятно. Мелькали в толпе фигуры разных знаменитостей Москвы и Петрограда из мира политики, промышленности, финансов», — вспоминал известный писатель того времени Иван Наживин⁵⁴. В свою очередь, в записках добровольца В.А. Маевского говорилось о том, что «в "Лондонской" ежечасно ловились все новости и слухи, прилетавшие с фронта и из других местностей оставленного севера; здесь же создавались всевозможные проекты спасения и умиротворения России; высказывались негодования, произносились проклятия и... обретались надежды»⁵⁵. В Одессу после падения Киева, попавшего под власть Петлюры, бежали представители не только политической общественности, но и финансового мира, русского офицерства и интеллигенции. В сатирической поэме Лери (В.В. Клопотовского) «Онегин наших дней» по этому поводу есть примечательные строчки:

Зима... Одесса, торжествуя,
К себе гостей французских ждет,
И для российского буржуя
Она — единственный оплот...
От всяких ужасов кровавых
Он в ней, при танках и зуавах,
Душой и телом отдыхал...
Забыв че-ка и трибунал,
Дельцы, актеры, спекулянты
Творили всякие дела,
И жизнь веселая текла
Под теплым крылышком Антанты.
И знали все, что сей приют
Большевикам не отдадут!⁵⁶

На перроне Одесского вокзала знакомые люди встречали друг друга объятиями и поцелуями, радуясь благополучному прибытию под защиту французских и добровольческих штыков⁵⁷. Наибольшее впечатление на новоявленных одесситов своим экзотическим видом производили сенегальцы. В то же время присутствие людей с другим цветом кожи, воюющих против большевиков, прекрасно использовалось последними в качестве очередного повода для пропаганды и подчеркивания антинационального характера Интервенции и Белого движения. Так, Демьян Бедный в те дни писал:

Возле «черного импорта»
Собралась вся гниль и шваль.
Стало ясно все до черта!
Гады сбросили вуаль.
Больше нас хулой напрасной
Уж никто не огорчит:
Черной армии от Красной
Кто теперь не отличит?
Пусть же воют живоглоты, —
Им былого не вернуть.
Если козырь — готтентоты,
Значит нечем козырнуть!⁵⁸

Большинство из прибывших в Одессу оказывались в «жемчужине у моря» без всяких средств, оставленных при поспешном бегстве из Киева. Настроение таких людей ярко выразил известный сочинитель политических памфлетов того времени В.П. Мятлев:

Я гуляю без подштанников,
И мне право все равно
Кто Одессой правит: Санников
Или госпожа Энно!⁵⁹

Наиболее влиятельны в Одессе были позиции Совета Государственного Объединения России (СГОР), Союза Возрождения России, Совета земств и городов Юга России, Национального центра и Южнорусского Национального центра. Эти организации непрерывно враждовали между собой, что вызывало крайнее удивление у французов.

Наиболее интенсивную работу вел СГОР, сумев придать себе вес в глазах представителей французского командования⁶⁰. СГОР, составленный по большей части из лиц, занимавших влиятельное положение в царской России, претендовал на преимущественную роль в качестве советчика союзников. Для того чтобы у союзников не было повода упрекнуть СГОР в слишком реакционном направлении, был избран комитет для связи с союзным командованием, «который как комитет избранников должен был почитаться «демократическим» и удовлетворить союзников», — как вспоминал видный политик Б.А. Энгельгардт⁶¹. Однако «демократическая» сущность СГОР не могла вызывать ни у кого никаких иллюзий: председателем комитета был барон В.В. Меллер-Закомельский, в комитете состояли князья Голицын, Щербатов и Куракин. Для наведения «демократического глянца» в состав комитета был введен присяжный поверенный М.С. Маргулиес. Роль последнего была особой: достаточно сказать, что именно им предоставлялись деньги на «пропаганду и содержание концепции этого совета», как писал Гейден⁶². Эти люди, представлявшие собой, за исключением «революционера» Маргулиеса, по сути, старую феодальную аристократию, не сумели оказать белой власти в Одессе никакой поддержки. СГОР проводил почти ежедневные заседания, на которых председательствовал А.В. Кривошеин. По словам Деникина, «Совет не углублял и не раскрывал свою идеологию, а ставил исключительно вопрос о власти», игнорируя попытки Екатеринодара подчинить его своему влиянию⁶³. Советом Государственного объединения России при осуществлении его политики руководили исключительно классовые мотивы, делая его членов неспособными ни к какому «творческому синтезу, ни к какой жертвенности своими классовыми интересами во имя интересов целого, интересов государства», как справедливо указывал М.В. Брайкевич, также активный участник событий в Одессе. «В миниатюре и в карикатуре, — писал он, — С.Г.О.Р. мыслил и действовал в год интервенции так, как мыслило и действовало правящее сословие в 1905 г. и накануне 1917 г. ...С кем угодно, лишь бы защитить "свою феодально-помещичью буржуазность" и свое привилегированное положение»⁶⁴. Для деятелей из СГОР, как вспоминал профессор М.А. Циммерман, «был важен лишь отрицательный результат: сломать и уничтожить господство большевиков, но какими средствами — это было безразлично. Они хотели вернуть себе свои дома, имения, капиталы, но если за это надо было заплатить расчленением России, передачей части Юга под политический протекторат Франции или Англии, то это было бы платой, перед которой они, конечно, не остановились»⁶⁵. В целом, хотя СГОР скорее навредил белым, но по своему составу он был ближе к белому диктатору Одессы генералу А.Н. Гришину-Алмазову и Деникину, чем другие организации⁶⁶.

Союз Возрождения России во главе с народным социалистом В.А. Мякотиным держал себя нейтрально и готов был поддерживать линию Добровольческой армии «при известных условиях в смысле уничтожения всякого намека на военную диктатуру и привлечения в состав управления представителей общественных групп»⁶⁷. Боясь военно-полицейской диктатуры, члены Союза Возрождения признавали оптимальным создание коллегиального органа управления, в который должен был войти генерал А.Н. Гришин-Алмазов, одесский городской голова М. В. Брайкевич и председатель местной земской управы Бутенок⁶⁸. Однако самого Гришина-Алмазова предложение Союза Возрождения не устроило. Гришин-Алмазов заявил делегации Союза Возрождения, что «он вообще противник всяких комитетов и коллегий и считает единственно подходящей для переживаемого критического момента единоличную власть, которая одна только может быть действительно твердой властью, не знающей колебаний и способной создать порядок». Отказ одесского диктатора, впрочем, не удивил делегацию, понимавшую, что «это не только его [А.Н. Гришина-Алмазова. — А.П.] собственное мнение, но что оно внушается ему также и со стороны, главным образом В.В. Шульгиным, игравшим в эти дни роль ближайшего советника Гришина и направлявшего чуть ли не все его действия»⁶⁹.

Совет земств и городов Юга России являлся по сути филиалом Союза Возрождения и отличался от него лишь в подходе к вопросу о соглашении с Украинской Директорией: если первая организация в целом была готова прийти к заключению соглашения с самостийниками, то Союз Возрождения относился к Директории совершенно отрицательно⁷⁰.

Национальный центр в Одессе вел себя достаточно вяло. Связано это было с тем, что главные деятели центра до Одессы не добрались. Из тех же, кто все-таки работал в дни французской интервенции, следует назвать имена Ф.И. Родичева, Б.А. Энгельгардта и П.И. Новгородцева. 5 января 1919, после приезда кадета М.М. Федорова, Национальный центр сделал попытку возобновить свою деятельность. В составе указанных выше лиц образовался «одесский отдел» центра, поставивший себе задачей установить связь «со всеми группами общественных деятелей в Одессе и партиями несоциалистического направления, а также направлять общественную работу руководителей Добровольческой армии, удерживая их от принятия мер, противных духу времени»⁷¹. Значительное место в работе одесского отдела отводилось пропаганде Добровольческой армии, что находило одобрение у Деникина.

Параллельно с одесским отделом Национального Центра в городе также возобновила свою деятельность и группа В.В. Шульгина, ранее называвшаяся «Внепартийный блок русских избирателей в Киеве» и работавшая в последнее время в качестве Киевского отдела Национального Центра. В конце января группа сорганизовалась под названием Южнорусского национального центра, который занял по отношению к Национальному центру независимую позицию. В значительной степени Южно-русский национальный центр был проводником идей самого Шульгина.

Шульгин в переписке с Добрармией требовал для Гришина-Алмазова большей свободы действий, осуждал централистскую позицию Екатеринодара, но эти внутренние трения не выносились им наружу, на суд общественности. В своей публичной политике группа Шульгина и он лично всячески подчеркивали свою лояльность Добровольческой армии и Главнокомандующему генералу А.И. Деникину⁷². Пропаганда идей Добровольческой армии и самого Шульгина шла и через курируемую Василием Витальевичем газету «Россия», выходившую в январе-феврале 1919 г. в Одессе, идея издания которой была подсказана Шульгину и его соратнику профессору Новороссийского университета И.А. Линниченко Эмилем Энно еще в ноябре 1918 г. «Газета задумывалась как "большая", — писал Линниченко в своем дневнике 27 ноября/10 декабря 1918, — формата "Одесских новостей" и "Одесского листка"». С самого начала газета мыслилась как продолжение «Киевлянина», заранее было оговорено и то, что Шульгин будет главным редактором «России»⁷³. Шульгин был автором наиболее важных и программных статей газеты, в которых стремился отстаивать национальное достоинство России. Правда, по словам Линниченко, «тои Шульгина теперь немного курьезен», поскольку Василий Витальевич, зачастую обращавший свои статьи к французам, разговаривал с ними, как ему казалось, высокомерно. «Не переборщил ли Шульгин?» — вопрошал Линниченко 19 января 1919 г. — «За ним пока ничего, а тои авторитарен, точно за ним миллион штыков...»⁷⁴ Уже в первом номере «России», выпуск которого произвел большой резонанс, было помещено открытое письмо Шульгина лидеру украинских националистов Петлюре. Однако, последующие статьи, по утверждению И.А. Линниченко, были более слабыми. В своем дневнике он отметил, что «Россия» начала его «разочаровывать». «Какая сила за Шульгиным?» — писал он. По словам Линниченко, тои газеты был «очень аррогантный [надменный, самонадеянный. — А.П.]». Иван Андреевич опасался, что газетой будет «оказана медвежья услуга» всему движению. «Ведь Шульгин надеется, — писал он, — что его статьи становятся известными за границей — чуть ли не в качестве голоса Русского народа...»⁷⁵. Вместе с тем, Шульгин последовательно и непреклонно высказывал свои взгляды на страницах «России», защищая идею национальной независимости России и отстаивая тезис об изменническом характере «украинства», не разделявшийся французским командованием. Французы считали, что их задача в России сводится к восстановлению порядка и не видели смысла в борьбе с «украинцами», едва ли не главным поборником которой выступал В.В. Шульгин⁷⁶. Шульгин союз с украинцами считал противоестественным и невозможным, рассматривая их как врагов «Единой, Неделимой». Не верил он и в долговечность порядка, наведенного при помощи интервентов: «Иностранцы, — рассуждал В.В. Шульгин, — хотя бы они были самыми искренними, преданными друзьями, никогда не смогут восстановить длительный порядок в России при помощи только своих войск. Этот порядок... или иначе — нормальную жизнь может гарантировать только русская национальная армия... которая не покинет России, как это должна будет сделать всякая союзная армия. А это значит... что главная задача для всех, кто хотел бы помочь России — это восстановить русскую армию»⁷⁷. Французы тем временем вынашивали идею создания смешанных франко-русских войсковых единиц. При обсуждении подобной идеи с начальником штаба командующего союзными оккупационными войсками на Юге России генерала Ф. Д'Ансельма полковником Фрейденбергом В.В. Шульгин ответил категорическим отказом. Такое же отношение к созданию частей «микст» было и у Деникина⁷⁸. Ранее союзники начали политику открытого вмешательства во внутренние дела России, выражавшуюся, по мнению В.В. Шульгина, в их рекомендациях Колчаку и Деникину относительно будущего государственного устройства России. В своих статьях Шульгин остро критиковал союзников⁷⁹. Основная мысль его статей звучала так: «Колониальная политика у нас не пройдет. Россия будет иметь монархию или республику соответственно тому, что ей нужно. Но ни монархии из Берлина, ни республики из Парижа — мы, дорогие друзья, у себя не потерпим»⁸⁰. Возмутила В.В. Шульгина и идея Антанты провести конференцию на Принцевых островах. Сама идея переговоров с «украинцами и большевиками» казалась ему абсурдной и неприемлемой⁸¹. «Нечего сказать — приятная перспектива заседать в обществе бывших и будущих висельников», — писал Василий Витальевич⁸². По распоряжению французского командования газета была закрыта сроком на 8 дней. Приказ был подписан каким-то командиром эскадрона, что вызвало скандал в Одессе и порицание французов даже политическими противниками Шульгина. Эпизод с Шульгиным был важен не столько из-за политического веса редактора «России» и его близости к командованию Добровольческой армии: он показывал, как справедливо писал политический оппонент Шульгина народный социалист В.А. Мякотин, что французы воспринимают Одессу как оккупированный ими город, а свое пребывание там — как защиту собственных интересов, а вовсе не союзную помощь союзной им Добровольческой армии, представляющей союзную им Россию. «Закрытие "России", — по словам Мякотина, — была прямая попытка распоряжаться в Одессе, как в оккупированном городе, и такая попытка больно задела и многих из тех, кто вовсе не был единомышленником Шульгина»⁸³. Один из сотрудников «России», В.М. Левитский, вспоминал: «Даже теперь, после всех пережитых за границей унижений, перечитывая номера "России" не можешь понять, как за эти строки можно было закрыть русскую газету, в русском городе, только что освобожденном доблестью и кровью русской армии!»⁸⁴. В выпущенном по случаю закрытию «России» листке Шульгин писал: «Мы возобновим газету «Россия» тогда, когда наша совесть снова позволит нам считать французов такими же искренними друзьями нашими, какими мы считали их год тому назад, когда мы закрывали 54 года служивший своему родному краю газету «Киевлянин»⁸⁵. Статья эта была опубликована вкупе с перепечатанной на русском и французском языках «Последней статьей "Киевлянина"» от 10 марта 1918 г. Французы, как вспоминал Шульгин, были растроганы статьей и были «в полном отчаянии... что действительно лишились верного друга в моем лице»⁸⁶. Извинения французов Шульгина не удовлетворили⁸⁷, он начал готовиться к отъезду, считая, что оставаться в Одессе ему как представителю генерала А.И. Деникина становится унизительно⁸⁸. В письме видному кадету В.А. Маклакову Шульгин охарактеризовал отношение французов к Добровольческой армии так: «У французов семь пятниц на неделе»⁸⁹. 31 марта 1919 г. Шульгин уехал из Одессы. Еще за месяц до эвакуации французов из Одессы он предупреждал своего ближайшего сотрудника о том, что интервенты скоро оставят город⁹⁰.

Также стоит упомянуть организацию хлеборобов, возобновившую после падения режима гетмана П.П. Скоропадского свою деятельность в Одессе. Хлеборобы объединяли зажиточных крестьян под руководством крупных помещиков Юга России — В.С. Кочубея, Д.Ф. Андро и А.А. Зноско-Боровского. Хлеборобы в лице Андро вели активную работу, стремясь убедить союзников в необходимости создать власть, независимую от Екатеринодара и находящуюся под попечительством союзников⁹¹.

Разделить организации Одессы того времени можно было, по классификации Е.Н. Трубецкого, на «демократические» и «государственно мыслящие». И те, и другие, как казалось Трубецкому, производили впечатление безнадежно больных людей⁹². Помимо «демократических» и «государственно мыслящих» политиков работал в Одессе и В.М. Пуришкевич, читавший в городе лекции, в которых он призывал к объединению всех «русских армий» вокруг Великого князя Николая Николаевича⁹³. Последний же предпочитал дождаться приглашения его вкупе с «возможно более авторитетным указанием на то, что это отвечает благу народа и желаниям широких общественных кругов»⁹⁴.

Наконец, надо особо оговорить то, что все политические организации в Одессе, за исключением Южнорусского Национального Центра, подвергали добровольческую администрацию города ожесточенной критике⁹⁵.

Тем временем политические организации Одессы собирались на бесконечные совещания, вели, как вспоминал Б.А. Энгельгардт, «нескончаемые споры все на ту же тему об организации верхов власти, о диктатуре, о Директории, об установлении предела власти главнокомандующего при назначении начальников ведомств и проч. и выносили свои постановления, которые отправляли Деникину»⁹⁶. По инициативе президиумов работавших в Одессе политических объединений с целью выработки единой линии прошло 10 совместных совещаний, на которых участвовало по пять представителей от четырех организаций — СГОР, Национального центра, Союза Возрождения и Совета земств и городов России. Южнорусский Национальный центр в переговорах не участвовал⁹⁷. Посещавший эти совещания граф Д.Ф. Гейден вспоминал: «Никакого толка из наших собраний не вышло, ни до чего не договорились: наши две правые партии стояли на необходимости диктатуры, а левые на каком-то бесформенном коллективе, который должен был управлять государством. Так мы и разошлись, оставшись каждый при своем мнении, и дальнейших попыток к соединению уже не было»⁹⁸.

В ходе 10 совместных совещаний русских политических организаций в Одессе выяснилось отсутствие у них единой позиции по всем принципиальным вопросам, из которых главным был вопрос о форме государственного устройства на Юге России: Директория или единоличная диктатура генерала Деникина. Совещание, по словам М.С. Маргулиеса, «выдохлось»⁹⁹. Однако понятно и то, что даже в случае, если бы правые политические группы пошли бы на поводу у левых и договорились бы о создании на Юге России Директории, в которую, помимо Деникина, должны были войти кадет Н.И. Астров и эсер И.И. Бунаков-Фундаминский, то Добровольческая армия такой компромисс бы не приняла, о чем ясно пишет и сам белый главнокомандующий¹⁰⁰.

Так или иначе, но политические партии в Одессе вели между собой отчаянную борьбу за власть. Вражда русских политических организаций была французам невыгодна и непонятна. В Одессе они надеялись найти власть, опираясь на которую, можно было бы создать большую смешанную франко-русскую армию, которая сокрушила бы большевизм в России¹⁰¹. Однако французы, как вспоминал начальник Одесского центра Добровольческой армии вице-адмирал Д.В. Ненюков, «в Одессе не нашли никакого центра, с которым они могли бы столковаться и на который могли бы опереться. Гетман уже сошел со сцены. Русские шли все врозь, а петлюровцы очень немного разнились от большевиков, отличаясь от них только крайним украинским шовинизмом»¹⁰². Все же именно на петлюровцев французы находили возможность опереться при осуществлении своей политики на Украине. Почему? Важную роль играло то обстоятельство, что петлюровцы всячески подчеркивали, что у них нет никаких причин для разногласий с французами. Украинцы при любой возможности оказывали французскому командованию мелкие услуги, доказывая, что, вопреки их убеждению, петлюровцы — конструктивная сила, обладающая реальным авторитетом среди населения Украины, с которой можно и должно договориться. Эта первая стадия «молчаливого изучения» французов украинцами и «примирительная политика» последних способствовали тому, что угроза боевых действий против Директории со стороны интервентов практически исчезла. Огромную роль в этом, по его собственным словам, сыграл бывший генерал русской императорской армии А.П. Греков, занимавший в то время должность Главнокомандующего полевыми армиями Директории¹⁰³.

Тем временем, между Энно и французским военным командованием в лице генерала Д'Ансельма возник конфликт, в результате которого Э. Энно был отстранен от власти. Отстранение от власти Энно привело к тому, что русская политика французского командования кардинально изменилась. Д'Ансельм, уже немолодой человек, находился под сильнейшим влиянием своего начальника штаба полковника Фрейденберга¹⁰⁴. По, вероятно, справедливому наблюдению одесского историка И.Н. Шкляева, именно Фрейденберг «вел всю политическую работу», из-за чего личность Д'Ансельма «стушевалась совершенно»¹⁰⁵. И Фрейденберг, и его патрон слыли во Франции ярыми русофобами¹⁰⁶. Вряд ли подобная оценка была ошибочной. На страницах прекрасной (и достаточно точно передающей незабываемую атмосферу тех дней) пьесы драматурга Л. Славина «Интервенция», посвященной одесской интервенции, читатель сталкивается и с Д'Ансельмом (в пьесе — просто Генерал, «помесь солдата и дипломата,... взирающий на Россию как на разновидность Африки») и Фрейденбергом («полковник Фредамбе... старый, видавший виды колониальный служака»)¹⁰⁷. Д'Ансельм и Фрейденберг изображаются Славиным как абсолютные политические циники, глубоко презирающие и Россию, и ее народ. В уста Фрейденберга Славин вкладывает показательную реплику: «Россия — это гигантский Сенегал», а русских «полковник Фредамбе» в запальчивости называет «грязными»¹⁰⁸. Понятное дело, что это — художественная литература, а драматург имеет право на домысел, и то, что Фрейденберг, вероятнее всего, вел себя осторожнее, не позволяя себе совсем уж хамских высказываний, но тем не менее и в доброжелательности по отношению к России его трудно заподозрить. После печального финала французской эпопеи в Одессе для характеристики политики интервентов пессимисты даже стали употреблять такой эпитет, как фрейденберговщина, вкладывая в него, понятное дело, сугубо негативное содержание¹⁰⁹. Именно Фрейденберг стал восприниматься в общественном сознании в качестве «злого гения» Добровольческой армии. Справедливо это или нет — вопрос дискуссионный. Но факт остается фактом: именно во Фрейденберге добровольцы и их сторонники видели источник многих своих несчастий, с одной стороны, и главного виновника неудачи французской интервенции в Одессе — с другой.

Основное внимание Фрейденберг уделял именно политической работе, войдя в контакт с представителями всех существовавших в то время в Одессе политических группировок, за исключением большевиков¹¹⁰. Если Энно стремился к тому, чтобы внушить Парижу, что Добровольческая армия — единственная выгодная для защиты интересов Франции политическая сила на Юге России, то Париж рассматривал деникинцев лишь как одну из антибольшевистских сил, полагая возможным иметь дело со всеми теми антибольшевистски настроенными силами, которые обладают фактической властью и влиянием, в независимости от их политического направления и отношения к базовому лозунгу Деникина «Великая, Единая и Неделимая Россия»¹¹¹. К тому же Фрейденберг откровенно недоброжелательно относился к Добровольческой армии. Полковник сумел убедить Д'Ансельма в том, что Добровольческая Армия — это реакционная организация, русская Вандея, не пользующаяся никакой поддержкой населения¹¹². Так в то время думало и французское правительство, и рядовые французы¹¹³.

Именно поэтому Д'Ансельм в беседе с В.В. Шульгиным утверждал, что добровольцы, подобно эмигрантам во Франции, «ничего не забыли и ничему не научились». «Вот почему, — говорил он, — ваша армия не может иметь успеха»¹¹⁴. Это же утверждение звучало у него и в беседах с другими российскими политиками¹¹⁵. Как вспоминал издатель «Южной мысли» Жан Ксидиас, Д'Ансельм полагал, что никто не сделал столько для разобщения антибольшевистских сил, как Деникин¹¹⁶. Так же думал и непосредственный подчиненный Д'Ансельма полковник Фрейденберг.

Вокруг полковника Фрейденберга в Одессе сложилось масса слухов и мифов. Упоминая его еврейское происхождение, белые говорили о масонстве Фрейденберга¹¹⁷, об огромной взятке в 5 миллионов, полученной им от петлюровской Директории за соглашение французов с украинцами как представителями отдельного государства, что, по-видимому, было правдой¹¹⁸, о спекуляциях, которыми, якобы, занимался полковник в Одессе и т. д¹¹⁹. Фрейденберг выступал принципиальным сторонником соглашения с петлюровцами, которые, как он считал, способны поставить под ружье чуть ли не полу-миллионную противобольшевистскую армию¹²⁰. Основная идея Фрейденберга была весьма проста: для борьбы с большевиками необходимо объединить все антибольшевистские силы, невзирая на их партийную принадлежность¹²¹. Вокруг Фрейденберга группировались не только украинские, но и некоторые русские политические круги демократического характера. Конкретно можно говорить о пребывавших в Одессе представителях российского политического еврейства и самостийниках, сразу решивших иметь дело только с Фрейденбергом, в обход генерала Д'Ансельма¹²². Фрейденберг вел сложную игру, заигрывая со всеми политическими силами. Так, например, можно вспомнить о его беседе с Шульгиным 24 февраля 1919 г., в ходе которой начальник французского штаба, в частности, заявил: «Франция непоколебимо верна принципу Единой России... мы независимости Украины никогда не признаем». Далее Фрейденберг пытался уверить Шульгина в том, что необходимо «использовать для борьбы с большевиками все антибольшевистские силы, в том числе и силы украинцев»¹²³. Шульгин же был убежден, что никакое соглашение с украинцами невозможно, так как украинцы, как и большевики — это вспомогательные отряды германизма¹²⁴. Уже постфактум Шульгин писал, характеризуя политику французов, что «система кокетничанья французов с украинско-еврейской Одессой кончилась небывалым крахом», упрекая интервентов в том, что они «искали русскую демократию там, где ее и следа нет», подчеркивая, что добровольческое командование не могло не затаить на французов обиду за «одесский инцидент»¹²⁵. Так или иначе, но в вопросе о взаимоотношениях с петлюровцами согласия между деникинцами и французами так и не было достигнуто. Стремление французов договориться с самостийниками до крайности раздражало белых, убежденных в том, что петлюровцы — такие же враги Единой, Неделимой России, как и большевики.

Французское командование в Одессе в лице генерала Д'Ансельма и полковника Фрейденберга вело с представителями Украинской Директории переговоры. Неприятие Директории деникинцами, отсутствие у них какой-то гибкой политической линии привело к тому, что французы разочаровались в белых как в государственной власти. Раздражала их также и неспособность русских политических групп договориться, их клевета друг на друга, раздражало то, что им приходилось действовать, по словам бывшего члена Еосударственного Совета П.П. Менделеева, «среди полного административного и военного хаоса»¹²⁶. Кроме того, особой симпатии не вызывали у французов и представители добровольческой администрации — генералы А.Н. Гришин-Алмазов и А.С. Санников. Оба генерала, как думали французы, не соответствуют занимаемым ими должностям. Для французов очевидной казалась мысль о том, что прежде чем освобождать Юг России от большевиков и формировать антибольшевистскую армию надо создать какую-то власть, с которой можно было бы работать¹²⁷. Все их попытки создать такую власть наталкивались на одергивания из Екатеринодара. В результате никакого движения вперед не происходило, а тем временем большевики в одесских трактирах (включая знаменитый купринский «Гамбринус»), чайных и столовых вели почти беспрепятственную агитацию среди войск интервентов¹²⁸. По ночам в городе расклеивались большевистские листовки, призывавшие солдат к открытому бунту против офицеров¹²⁹. В заброшенной каменоломне работала подпольная типография, выпускавшая газету «Коммунист» на русском и французском языках. Нередко в «Коммунисте» печатались письма французских солдат и матросов, жаловавшихся на свою нелегкую долю¹³⁰. Активно вела свою пропаганду знаменитая Иностранная коллегия¹³¹, расправиться с главарями которой французам удалось только с помощью русской контрразведки¹³². Успешнее всего большевикам удавалось проводить свои идеи среди матросов французской эскадры, солдаты же в большинстве своем оставались верны присяге¹³³.

Шульгин вспоминал: «Трудно себе представить, какую бешеную энергию, развели большевики, которых было сколько угодно в Одессе... чтобы разложить французские батальоны. Они жужжали им в уши, солдатам и офицерам, всегда одно и то же: что революция в России есть истинно народное, демократическое движение; что Добровольческая армия есть комплот реакционеров, и что помощь им со стороны демократической Франции вопиет к небу! Эта пропаганда имела тем больший успех, что французам ужасно хотелось верить, т. к. отказ от этого предприятия, т. е. интервенции, значило бы — ехать домой»¹³⁴.

Распропагандированные французы, подвыпив, нападали на добровольцев, а в дни, предшествующие эвакуации, начали настоящую охоту на деникинских офицеров. Помогало им в этом население города¹³⁵, в котором и без того буквально бушевал бандитизм. Днем Одесса напропалую веселилась, спекулировала и вела разгульный образ жизни, но ночью она представляла собой вид «сказочного, вымершего города без жителей и прохожих»¹³⁶. Зловещая тишина «нарушалась только частными ружейными выстрелами»¹³⁷. Власть была неспособна справиться с преступностью. Разгул преступности и неспособность городских властей справиться с ней французы связывали с якобы начавшимся разложением добровольческих частей, предлагая их в наказание немедленно направить на фронт¹³⁸. Таким образом, на белых, позиционирующих себя, кстати, как государственная власть, в Одессе сваливали все беды, делая их «козлами отпущения». Поэтому прав Шульгин, писавший, что «разложение пришедшей в Одессу французской армии было сделано в значительной мере антибелым жужжанием Одессы-мамы»¹³⁹.

Такое несправедливое отношение к Добровольческой армии в Одессе болезненно переживали сами находившиеся в городе деникинцы. Доброволец-моряк А. Любомиров писал из Одессы сослуживцу о своем желании «отдохнуть от паршивой Одессы, где кроме жидов и интриганов-политиков нет никого. Да есть еще сволочь французы, но о них лучше не говорить»¹⁴⁰.

В.В. Шульгин вспоминал: «Мы, деникинцы, в Одессе, напоминали окруженный врагами треугольник. На одну сторону вели атаку большевики. С другой стороны были украинцы всех мастей, с третьей — евреи, часто называвшие себя "русской общественностью" и "русской демократией". Большевики действовали оружием и пропагандой; украинцы — сначала оружием, а когда Петлюру выгнали из Киева большевики, — пропагандой; поскольку "прогрессивное" еврейство действовало наушничеством, печатным и непечатным. При таком положении газета "Россия" пришла бороться на три стороны и в двух плоскостях. Боролись мы против пропаганды среди "великих держав". Конечно, эти печатные разговоры с великими державами в тоне par inter pares были наивны. Теперь это ясно. Но тогда мы еще этого не понимали. Мы еще слишком чувствовали великодержавность нашего прошлого и слишком верили в мощь ближайшего будущего, — будущего, создаваемого нашими собственными руками. При таком настроении еще несломленной гордости, "Россия" отстаивала достоинство, честь и самостоятельность России. Задача была чуть-чуть не по плечу, но кто же это знал тогда. Боролись мы и против местной пропаганды — украинцев, склонявших французов к игнорированию Деникина и образованию "Украины" под французским протекторатом. Эта борьба была более легкая. Правда она закончилась закрытием французами "России", но к расчленению России французы приступить не решились»¹⁴¹.

Переговоры французов с Директорией развивались достаточно сложно. Генерал Греков, выступавший в роли военного представителя Директории, не получив никаких полномочий, должен был выведать максимум сведений о французских войсках, их плане действий, новейших технических средствах, имевшихся в распоряжении французов. Не доверяя французам, Директория находила, что «все же может и возможно было бы использовать их для борьбы против большевиков»¹⁴². С французской стороны переговоры с Директорией вел Фрейденберг. Камнем преткновения изначально являлась фигура В.К. Винниченко, которого представитель французского командования рассматривал как скрытого большевика и предлагал выгнать из состава Директории, «как собаку» отмечая, что после этого можно будет «говорить о признании ее [Директории. — А.П.] кем бы то ни было»¹⁴³. Вскоре Винниченко вышел из состава Директории и уехал за границу.

Военное положение Директории в связи с наступлением Красной армии стремительно ухудшалось. Поэтому петлюровцы любой ценой хотели добиться заключения соглашения с французами, от которых, в обмен на огромные уступки, требовалась военная помощь. На переговорах с представителями Директории, проходивших в Одессе в феврале 1919 г., французское командование требовало изменения всего состава Директории как необходимого предварительного условия каких-либо переговоров. Французы говорили с дипломатическими миссиями Петлюры лишь языком требований, а последний, конечно, не имел ни малейшего желания уходить, сделавшись после отставки Винниченко полновластным хозяином Директории, сохранявшим в своих руках высшую военную власть. Вскоре Фрейденберг заявил, что «с петлюровской, также как и с винниченковской Директорией никаких серьезных коопераций у французов не может быть»¹⁴⁴. Уже наметившееся разложение французской армии, ясно показывало, что никакие переговоры не приведут к необходимой для удержания Директории у власти военной помощи. Кроме того, для французов стала очевидна недолговечность режима Директории. Продолжавшиеся после отъезда из Одессы военного представителя Петлюры генерала Грекова переговоры, были, по словам последнего, «бесконечными и безнадежными» и ни к какому соглашению не привели¹⁴⁵.

С Добровольческой Армией у французов после отставки Энно установились неприязненные отношения. Французы с трудом ориентировались в политической ситуации в России. Русские же, как справедливо замечал А.Н. Гришин-Алмазов, «вместо того, чтобы сговориться и единством плана действий облегчить задачу французов — своими разрозненными выступлениями только вредили делу»¹⁴⁶. Французы не признавали авторитета генерала Деникина и считали, что Главнокомандующий ВСЮР не имеет права производить назначения в занятой ими Одесской зоне¹⁴⁷. Между тем Деникин продолжал рассматривать Одессу как составную часть Единой и Неделимой России. Исходя из этого, и делались распоряжения белого военачальника. Переписка его с французами шла в таком стиле, что казалось, по образному выражению Г.Н. Трубецкого, что «обе стороны думают только о том, как вызвать окончательный разрыв между собою»¹⁴⁸. Сам же Деникин считал, что именно в таких выражениях должна проходить переписка «между солдатами»¹⁴⁹. Кроме того, А.И. Деникина раздражала колониальная политика Антанты и ее стремление получить от интервенции максимальную выгоду¹⁵⁰. Подобной, нарочито грубоватой, манерой Антон Иванович пытался отучить французов и англичан от их обращения с русскими властями — «обращения, вынесенного из практики общения с колониальными бутафорскими туземными властителями». «Этому с места был положен конец. С Вооруженными Силами Юга весьма считались и у нас совершенно не возможной была бы та роль, которую играли на Дону Кофенгаузен (нем. предст.), или Фуке, на Северо-Западном фронте — Гоф и Марч (англ. предст.) или ф. дер. Гольц (нем.)... [имеется в виду командно-приказной тои общения представителей оккупационных или союзных войск с представителями белых сил. — А.П.]», — писал белый военачальник¹⁵¹. Главнокомандующий справедливо опасался французской оккупации Одессы, противодействуя всем попыткам французов добиться политического преобладания в Одесском районе. Деникин выступил категорически против формирования так называемых «бригад микст», т. е. смешанных частей, которые должны были состоять из наемных русских и украинских солдат под командованием французских офицеров¹⁵². Возникновение таких частей привело бы к политическому преобладанию французов на белом Юге, что для Деникина было недопустимо. Антон Иванович даже пригрозил военно-полевым судом тем русским офицерам, которые поступят на службу в бригады «микст». Понятно, что такая непримиримая позиция Деникина вызывала сильнейшее раздражение у французов, которым казалось, что Деникин не даёт им работать, а «только втыкает палки в колеса»¹⁵³. Также французским ставленником бывшим депутатом I Государственной Думы Андро де Ланжероном выдвигалась идея о формировании на Юге России особой власти, которая должна была находиться в полном подчинении союзникам и должна была быть фактически независимой от Екатеринодара¹⁵⁴. Эти идеи не могли получить одобрения у Деникина¹⁵⁵.

На фоне продолжавшегося разложения французской армии и все сжимавшегося кольца блокады вокруг Одессы судорожные попытки создать, наконец, в городе власть выглядели неубедительными, но усиливали конфликт между Екатеринодаром и французским военным командованием¹⁵⁶. Кульминацией конфликта, как кажется, стала высылка 9(22) марта 1919 г. французским командованием из Одессы Санникова и Гришина-Алмазова и назначение главнокомандующим союзными силами на Востоке генералом Франше д'Эспере генерала А.В. Шварца командующим русскими войсками зоны союзнического контроля. По сути, французы сделали попытку показать Деникину, кто в Одессе хозяин. К слову, Шварц, как вспоминал близкий к нему военно-морской врач Я. Кефели, согласился на свое назначение не сразу, «не желая быть в конфликте с генералом Деникиным»¹⁵⁷. В ответной телеграмме русским военным властям в Одессу Деникин подтвердил полномочия своих назначенцев, потребовав не признавать назначения, сделанные французами, и приказав, чтобы «все сношения с Одессой делались не с самозванцами, а с начальниками, назначенными ранее командованием [т. е. Деникиным. — А.П.]»¹⁵⁸. Санников и Гришин-Алмазов, получив приказ о назначении Шварца, оставили Одессу, выехав для личного доклада Деникину¹⁵⁹.

Возникшую тупиковую ситуацию добровольческое командование попыталось разрешить. В частности, в телеграмме д'Эспере Деникин писал: «Устранение назначенных мною властей повергло меня в полное недоумение» и предлагал договориться о личной встрече, на которой можно было бы разъяснить все существующие недоразумения¹⁶⁰. Однако, д'Эспере и Деникин так и не встретились. Причина была достаточно тривиальной: Деникин не считал возможным приехать в Главную квартиру д'Эспере, утверждая, что обстановка на фронте не позволяет ему отлучаться из своей Ставки, и наоборот — французский генерал утверждал, что не имеет возможности приехать ни в Екатеринодар, ни в Севастополь, куда предлагал приехать Деникин¹⁶¹. По сути, речь шла о нежелании каждого из генералов поступиться своим престижем. К тому же для д'Эспере, видимо, встреча с Деникиным не казалась делом первоочередной важности. К моменту эвакуации французами Одессы разногласия между деникинцами и союзным военным командованием достигли такой степени, что могли, по утверждению саратовского историка Г.М. Ипполитова, дойти в недалеком будущем до вооруженного противоборства¹⁶². Что же касается Гришина-Алмазова, то генерал был обласкан Деникиным в Екатеринодаре и отправлен в Сибирь, для передачи адмиралу Колчаку важных бумаг. Однако встреча бывшего одесского диктатора и Верховного правителя так и не состоялась. Пароходик «Лейла», на котором следовал Алексей Николаевич, был настигнут красными в водах Каспийского моря, а сам Гришин-Алмазов застрелился, не желая попасть в руки большевиков. Так закончилась жизнь этого «незаурядного русского офицера, которому пришлось жить и бороться в смутное и страшное время кровавого междоусобья», как охарактеризовал Алексея Николаевича его биограф Максим Ивлев¹⁶³. Документы, которые застрелившийся генерал вез Колчаку, вскоре были опубликованы большевиками в газете «Правда»¹⁶⁴. Проанализировав содержание «трофейных» документов, Георгий Чичерин написал о том, что отношения деникинцев и союзников — это вовсе не «якобы ничем не омраченная тесная дружба», как это может показаться «внешнему миру», а, напротив — «сплошное недоверие» и даже ненависть, проявляемая к Антанте, со стороны «старых генералов»¹⁶⁵. Понятное дело, что подобный характер взаимоотношений противников Советской власти не мог не играть на руку большевикам, которых, по словам их оппонента Ивана Бунина, «очень ждал» простой народ — «наши идут»¹⁶⁶. Думается, что в одном этом эпитете — «наши» — таится объяснение причины поражения белых в Гражданской войне: «нашими» в глазах народа они так и не смогли стать.

Политика А.И. Деникина и его сотрудников в Одессе была «не реакционною, а просто неумелою. Они обнаружили с одной стороны полное незнание и непонимание запутанных местных отношений, а с другой стороны неспособность отрешиться от старинных способов управления, совершенно неприспособленных к местным условиям жизни», — писал всего несколько месяцев спустя после развернувшихся событий Е.Н. Трубецкой, один из видных общественных деятелей того времени¹⁶⁷. Сложно не согласиться и с генералом А.С. Лукомским, утверждавшим: «В тех событиях, которые предшествовали эвакуации Одессы, виновны прежде всего — мы русские и сваливать всю вину на французское командование, которое не разобралось в обстановке, неправильно и несправедливо»¹⁶⁸. Советский историк А.И. Гуковский еще в 1920-е гг. справедливо, думается, писал о том, что противоречия в интересах «разных белых групп местного и пришлого происхождения частично предрешали исход всей эпопеи. Они являлись одной из причин краха интервенции»¹⁶⁹.

Нам же кажется, что нельзя назвать одну причину неудачи французской интервенции на Юге России, уместнее говорить о целом комплексе причин, среди которых особо следует отметить половинчатость французской политики, наиболее выпукло проявлявшуюся в их отношении к идее Единой России, ставшей ключевой для Белого движения¹⁷⁰. Политика союзников, как справедливо заметил Деникин, отличалась своекорыстием. В ней наблюдались колонизаторские тенденции. Этим во многом объясняются конфликты, возникавшие между Деникиным и французами.

С другой стороны, русские общественные круги во время «одесского сидения» проявили все свои худшие качества, скорее навредив белому командованию и не вызвав никаких симпатий у французов. Все эти разногласия ускорили оставление французами Одессы и в конечном счете сыграли на руку большевикам, лидер которых справедливо видел в неудаче интервенции залог будущей победы красных в Гражданской войне¹⁷¹.

Удивительным образом, но в оценке значения неудачи французской интервенции в Одессе совпали оценки Ленина и одного из идеологов Белого движения Н.Н. Львова. Последний, в частности, утверждал: «Одесская катастрофа — вот где кроется главнейшая причина неудачи белого движения на Юге России»¹⁷². Львов, быть может, и погорячился, но сам факт столь пристального внимания к одесской эпопее абсолютно разных по политическим взглядам людей показателен. Здесь, в Одессе, на рубеже 1918—1919 гг. Франция пыталась выбрать оптимальное для себя решение — на какую силу ей нужно поставить, чтобы максимально выиграть после окончания Гражданской войны в России — как политически, так и экономически. Ни одна из ставок, которые сделали в своей «игре» французы, не сыграла. Антибольшевистские силы между собой договориться не смогли, а тем временем интервенты сами подпали под влияние большевистской пропаганды. Численность интервентов на Юге никогда не достигла обещанных когда-то 200 тысяч человек¹⁷³, скорее уместно говорить о том, как выразился Шульгин, что «это была гомеопатическая интервенция»¹⁷⁴. В итоге французская интервенция закончилась бесславно в первую очередь для самих французов, спешно оставивших приморский город. Однако, «бесславие» французов сказалось и на белых, сделавших когда-то ошибочную ставку на активную вооруженную помощь Антанты. Думается, что можно согласиться с современным московским историком В.Ж. Цветковым, что после ухода французов из Одессы «непосредственное боевое участие Антанты в гражданской войне на Юге России, по существу, закончилось»¹⁷⁵. По сути, так оно и было. Отныне при планировании боевых операций на Юге деникинцам надо было рассчитывать лишь на собственные силы. Естественно, что это резко уменьшало их шансы на итоговую победу в Гражданской войне с большевиками.

Примечания

1. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. V. М., 2003. С. 362.

2. Тэффи. Воспоминания. Л., 1991. С. 352.

3. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 38. Воспоминания секретаря В.В. Шульгина Н.С. фон Раабен. Л. 2.

4. Отдел Рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 1052. Ед. хр. 37. Записки полковника Б.А. Энгельгардта. Л. 38.

5. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 520. Воспоминания добровольца П.С. Московского «Одесский позор». Л. 5.

6. Кручинин А. С. Крымско-татарские формирования в Добровольческой армии. М., 1999. С. 26—28.

7. BAR. Messner memoirs. P. VI. P. 614. Предоставлена С. Машкевичем (Нью-Йорк).

8. Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 372.

9. Шульгин В. Диктатор // Русская газета. Париж. 1924. 24 октября.

10. Маргулиес М. С. Год интервенции. Кн. 1. Берлин, 1923. С. 108—110.

11. Там же. С. 116. Запись от 23 декабря 1918 г.

12. Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 371.

13. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 535. Воспоминания вице-адмирала Д.В. Ненюкова. Л. 131; Марголин А. Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина. Берлин, 1921. С. 111.

14. Шульгин В.В. Французская интервенция на Юге России в 1918—1919 годах // Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С. 478.

15. Шульгин В.В. 1917—1919/ Предисловие и публикация Р.Г. Красюкова, комментарии Б.И. Колоницкого // Лица: Биографический альманах. М.; СПб., 1994. Вып. 5. С. 248.

16. Шульгин В. Диктатор // Русская газета. Париж. 1924. 10 декабря.

17. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 40236. Оп. 1. Д. 11. Л. 3.

18. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 44. Л. 9.

19. Лукомский А.С. Указ. соч. С. 622.

20. РГВА. Ф. 40236. Оп. 1. Д. 13. Дневниковая запись старшего адъютанта Гришина-Алмазова подпоручика Б.Д. Зернова. Запись от 5 января 1919 г. Л. 15.

21. РГВА. Ф. 40236. Оп. 1. Д. 11. Л. 7—9.

22. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 14. Л. 22.

23. Там же. Оп. 2. Д. 20. Л. 13.

24. Там же. Оп. 2. Д. 71. Л. 2.

25. РГВА. Ф. 40236. Оп. 1. Д. 11. Л. 11.

26. Показательно в этой связи мнение начальника Отдела пропаганды при Деникине профессора К.Н. Соколова: «Это приобретение [Одесса. — А.П.] оказалось сомнительного качества. Город, вообще трудно управляемый, благодаря своим специфическим особенностям пестрого населения, Одесса стала совсем невозможна, с тех пор как в ней появились киевские эмигранты и французские войска. Мы так и не справились с этим кипящим котлом всевозможных «сепаратизмов» и интриг, инородческих, иностранных и административных... Связь, вообще слабо работавшая на территории Главного Командования, с Одессой почти вовсе не поддерживалась, и нам только казалось, что мы управляли этим городом, который мы не смогли снабдить даже топливом и продовольствием. Мы делали из Екатеринодара бессильные жесты, а Одесса жила сама по себе или, вернее, билась в судорогах нездорового политиканства и спекулятивного ажиотажа» (см.: Соколов К.П. Правление генерала Деникина. Из воспоминаний. София, 1921. С. 88—89).

27. К слову сказать, генерал М. Жанен, глава французской военной миссии в Сибири, хорошо знавший Гришина-Алмазова, называл его так: «каналья, готовый на все, что угодно» (см.: Жанен М. Отрывки из моего сибирского дневника // Сибирские огни. 1927. № 4. С. 150).

28. Тюремная одиссея Василия Шульгина... С. 166.

29. ГАРФ. Ф. Р-5771. Оп. 1. Д. 112. Л. 93.

30. ОР РНБ. Ф. 1052. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 38.

31. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 17. Рукопись В.В. Шульгина «1919 год. Интервенция». Л. 6.

32. Там же. Л. 3.

33. Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 459 (Суворин). Оп. 3. Ед. хр. 263. Письмо Шульгина издателю белградского «Нового времени» М.А. Суворину. 28 августа 1925. Л. 2.

34. Шульгин В. Диктатор // Русская газета. Париж. 1924. 10 декабря.

35. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 2. Д. 11 б. Записки первой жены В.В. Шульгина, Екатерины Григорьевны Шульгиной. Л. 8.

36. Там же. Л. 4.

37. Очерк взаимоотношений Вооруженных Сил Юга России и представителей Французского Командования // Архив русской революции. М., 1993. Т. 16. С. 245.

38. Шульгин В. Консул Энно // Русская газета. Париж. 1924. 15 октября.

39. В письме С.Д. Сазонову А.Н. Гришин-Алмазов охарактеризовал чету Энно следующим образом: «Он [Э. Энно. — А.П.] истинный друг России, прекрасно знающий наши дела и великолепно в них разбирается. Его супруга — русская киевлянка, в высшей степени умная и честная женщина, посвященная во все дела...» (РГВА. Ф. 40236. Оп. 1. Д. 4. Л. 97)

40. Санников А.С. Одесские записи // Вопросы истории. 2001. № 6. С. 88.

41. Очерк взаимоотношений Вооруженных Сил Юга России и представителей Французского Командования... С. 245.

42. РГВА. Ф. 40236. Оп. 1. Д. 13. Л. 17.

43. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 291.

44. Там же. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 17. Л. 26.

45. Там же. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 535. Л. 145.

46. Ср. с мнением польского историка К. Лазарского, утверждающего, что Деникин был не уверен в лояльности по отношению к нему Гришина-Алмазова, и что «следовательно, процесс ограничения власти нового губернатора начался немедленно после его утверждения в должности» (см.: Lazarski C. The lost opportunity. Attempts at unification of the Anti-bolsheviks, 1917—1919. Moscow, Kiev, Jassy, Odessa. Lanham, 2008. P. 128).

47. Федюк В.П. Белые. Антибольшевистское движение на Юге России. 1917—1918 гг. М., 1996. С. 131.

48. Шульгин В.В. 1917—1919... С. 248. «Санников был стар и бездеятелен», — писал Шульгин в другой редакции своих воспоминаний, посвященных французской интервенции на Юге России (см. Шульгин В.В. Французская интервенция на юге России в 1918—1919 годах // Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С. 478).

49. BAR. Messner memoirs. Part IV. P. 111. Сообщено С. Машкевичем (Нью-Йорк). Действительно, неспособность белых генералов избавиться от психологии Великой войны и «переключиться» на еще более безжалостную войну Гражданскую была одной из причин, погубивших Белое дело и обусловивших победу большевиков.

50. Санников А.С. Указ. соч. С. 87.

51. См. приложение 6.

52. Дом Русского Зарубежья А. Солженицына. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 6. Доклад полковника Новикова. «Борьба с большевиками в Новороссийском крае». Л. 39.

53. HIA. Heiden memoirs. Box 1. Folder 4. Civil war, 1917—1920. Сообщено К.М. Александровым (Санкт-Петербург). P. 73.

54. Наживин И. Записки о революции. Вена, 1921. С. 187—188.

55. Маевский В. Осень 1918 года на Украине //1918 год на Украине. М., 2001. С. 371.

56. Лери. Онегин наших дней. Сатирическая поэма. New York, 1988. С. 20.

57. Голицын А.Д. Воспоминания. М., 2008. С. 494. «Любопытно было пройти по главным улицам Одессы после того, как туда перебрался Киев. Кого только не встретишь! Политические деятели, артисты, коммерсанты, офицеры, петербургское чиновничество, буржуи всяких званий и калибров, отставные гетманские генералы и бюрократы не у дел, все это мешалось в пестром калейдоскопе, переслаиваясь со спекулянтами, дельцами и аферистами... Всюду виднелись "доблестные союзники", матросы с французской эскадры с красными помпонами на фуражках, проходили и проезжали чистые и вылощенные французские офицеры», — вспоминал доброволец П. Московский (ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 520. Л. 7).

58. Бедный Д. Полное собрание сочинений. М.; Л., 1926. Т. IV. С. 14.

59. Мятлев В.П. После мятежа. Политические памфлеты и стихотворения. 1917—1922 гг. Мюнхен, [б. г.]. С. 28.

60. Деникин А.И. Очерки русской смуты. М., 2003. Т. V. С. 375.

61. ОР РНБ. Ф. 1052. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 40.

62. HIA. Heiden memoirs. P. 73.

63. Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 375.

64. Брайкевич М.В. «Из революции нам что-нибудь» // Французы в Одессе. Л., 1928. С. 231.

65. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 722. Записки профессора М.А. Циммермана. Л. 10.

66. ОР РНБ. Ф. 1052. Ед. хр. 37. Л. 41. Записки полковника Б.А. Энгельгардта. Была, например, и действенная помощь. Так из состава СГОР было делегировано «несколько человек к Деникину для помощи ему по гражданской части в освобожденных областях России» (HIA. Heiden memoirs. Л. 73)

67. Санников А.С. Указ. соч. С. 96.

68. Мякотин В. Из недалекого прошлого // На чужой стороне. Прага, 1924. Т. 6. С. 75.

69. Там же. С. 76.

70. Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 378—379.

71. Там же. С. 376.

72. Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 377.

73. ГА ОО. Ф. 153. Оп. 1. Д. 8. Л. 17.

74. Там же. Л. 32.

75. Там же. Л. 29. Запись в дневнике И.А. Линниченко от 12/25 января 1919.

76. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 17. Шульгин В.В. «1919 год. «Интервенция». Л. 45.

77. Там же. Л. 49.

78. Шульгин В.В. 1917—1919... С. 259—260.

79. Шульгин В. Примерка // Россия. Одесса. 1919.10 января; Он же. Зачем // Россия. 1919. 11 января; Он же. Заявление // Россия. 1919. 12 января.

80. Шульгин В. Заявление // Россия. 1919. 12 января. Ср. с куплетом В.П. Мятлева, написанным по поводу союзников:

Бес нас водит и морочит.
Кто они? Друзья? Враги?
Чем они руководимы?
Что они болтают зря?
Нет России неделимой
И единой — без Царя!
Но французским демократам
Очевидно, не понять,
Что ее другим домкратом
Не спасти и не поднять.
Если так, — плывите в море!
День придет, настанет час,
И в домашнем нашем споре
Мы столкуемся, — без вас!!

      (См.: Мятлев В.П. Указ. соч. С. 27—28.)

81. Шульгин В. Вермишель // Россия. 1919. 13 января.

82. Шульгин В. Наследники Мясоедова // Россия. 1919. 17 января.

83. Мякотин В.А. Из недалекого прошлого // На чужой стороне. Прага, 1924. Т. 6. С. 75.

84. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Записки В.М. Левитского. Л. 34.

85. [Шульгин В]. От редакции газеты «Россия» // Россия. Одесса. 1919. 28 января.

86. Шульгин В.В. Французская интервенция на Юге России в 1918—1919 годах // Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С. 479.

87. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 20. Л. 146; Всероссийский Национальный Центр. М., 2001. С. 93.

88. Тюремная одиссея Василия Шульгина... С. 167.

89. Спор о России: В.А. Маклаков и В.В. Шульгин. Переписка 1919—1939 гг. / Публикация, вступительная статья и примечания О.В. Будницкого. М., 2012. С. 43.

90. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Л. 35.

91. Санников А.С. Указ. соч. С. 96—97.

92. Трубецкой Е.Н. Из путевых заметок беженца // Архив русской революции Т. 18. М., 1993. С. 169.

93. Наживин И. Указ. соч. С. 186.

94. Трубецкой Г.Н. Годы смут и надежд. 1917—1919. Монреаль, 1981. С. 152.

95. Гуковский А.И. Французская интервенция на Юге России. 1918—1919 гг. М.; Л., 1928. С. 55, 57—58.

96. ОР РНБ. Ф. 1052. Ед. хр. 37. Л. 40.

97. Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 384.

98. HIA. Heiden memoirs. P. 75. Ср. с воспоминаниями Ф.И. Родичева о работе партий в Одессе: «В Одессе занимались пустопорожними разговорами об организации, о союзе разных партий... и мерзли. Был снег» (см.: Родичев Ф.И. Воспоминания и очерки о русском либерализме. Newtonville, 1983. С. 150).

99. Маргулиес М. С. Год интервенции. Кн. 1. Берлин, 1923. С. 299.

100. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. V. С. 384.

101. Милюков П.Н. Россия на переломе Т. 2. Большевистский период русской революции. Париж, 1927. С. 93.

102. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 535. Л. 142.

103. ДРЗ. Ф. 1. Оп. 1. Е-179. Записки А.П. Грекова. Л. 19—20.

104. Санников А.С. Указ. соч. С. 90.

105. Шкляев И.Н. Одесса в смутное время. Одесса, 2004. С. 113.

106. РГВА. Ф. 39540. Оп. 1. Д. 19. Доклад полковника барона А.Л. Нолькена. 1919 г. Л. 4.

107. Славин Л. Интервенция. М., 1933. С. 75.

108. Там же. С. 84, 122.

109. Немирович-Данченко Г.В. В Крыму при Врангеле. Берлин, 1922. С. 95.

110. Глобачев К.И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения // Вопросы истории. 2002. № 10. С. 65.

111. Kenez P. Civil war in South Russia, 1919—1920. The defeat of the Whites. Berkeley, 1977. P. 184.

112. Подобная оценка Добровольческой армии содержится и в рапорте Фрейденберга, составленном им уже после эвакуации французов из Одессы (см.: Munholland J. Op. cit. P. 48).

113. РГА ВМФ. Ф. Р-332. Оп. 1. Д. 13. Л. 20.

114. Шульгин В. Истинная русская демократия // Киевлянин. 1919. 27 сентября. Это же убеждение высказывал и командующий французской эскадрой адмирал Амет, считавший Добровольческую армию не преемницей русской армии и России, а «политической партией, притом определенно монархической и реакционной». «Никакие доводы его не переубеждают», — сообщал из Константинополя капитан 2-го ранга Щербачев (РГА ВМФ. Ф. Р-332 (Морское управление при Главнокомандующем Вооруженными Силами на Юге России). Оп. 1. Д. 13. Л. 19) Так же в массе своей считали и французские солдаты, матросы и офицеры.

115. Трубецкой Е.Н. Указ. соч. С. 149.

116. Xydias J. L'Intervention Française en Russie, 1918—1919. Souvenirs d'un témoin. Paris, 1927. P. 185.

117. Трубецкой Г.Н. Указ. соч. С. 170.

118. Трубецкой Г.Н. Указ. соч. С. 165; Трубецкой Е.Н. Указ. соч. С. 173; Канторович В. Французы в Одессе. Пт., 1922. С. 15; ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 38. Л. 9. Об этом откровенно заявляет в своих воспоминаниях и петлюровский генерал А.П. Греков (ДРЗ. Ф. 1. Оп. 1. Е-179. Л. 32).

119. Майбородов В. С французами // Архив русской революции. М., 1993. Т. XVI. С. 125.

120. Всероссийский Национальный Центр... С. 93.

121. Brinkley G. The Volunteer Army and Allied Intervention in South Russia, 1917—1921. Notre Dame, 1966. P. 123.

122. Марголин А. Указ. соч. С. 121.

123. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 20. Л. 171—172.

124. Шульгин В. Вермишель // Россия. Одесса. 1919. 13 января.

125. Шульгин В. «Истинная русская демократия» // Киевлянин. 1919. 27 сентября.

126. ГАРФ. Ф. Р-5771. Оп. 1. Д. 112. Л. 89.

127. Так, например, французский генерал Вертело в беседе с В.В. Шульгиным высказывал мысль о необходимости создать «для Южной России такую местную власть и местную армию, которая удовлетворяла бы все благонамеренные слои населения» (ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 20. Л. 146—147)

128. Елин В. Как мы работали в оккупационных войсках // Черная книга. Сборник статей и материалов об интервенции Антанты на Украине в 1918—1919 гг. Харьков, 1925. С. 406; Соколовская Е. Одесская эпопея конца 1918 г. и начала 1919 г. // Октябрь на Одещине. Одесса, 1927. С. 355.

129. Катаев В.П. Записки о гражданской войне // Собрание сочинений в девяти томах Т. 8. М., 1971. С. 9—10.

130. Коновалов В. Иностранная коллегия. М., 1958. С. 62—65.

131. История гражданской войны в СССР. Т. 3. М., 1957. С. 347.

132. Орлов В.Г. Двойной агент: Записки русского контрразведчика. М., 1998. С. 94—97.

133. Марти А. Красный флаг над французским флотом (Черноморское восстание). М.; Л., 1928. С. 73—74. Член Особого Совещания при Деникине В.А. Степанов с горечью замечал: «Всякая активная помощь Франции живой силой разбивается о то состояние французских войск, которое есть или кажется большевизмом и которое, во всяком случае кажется разложением или деморализацией» (Красная книга ВЧК. М., 1990. Т. 2. С. 257).

134. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 13. Статья В.В. Шульгина «Союзники и Россия». Л. 27—28.

135. Катаев В.П. Указ соч. С. 10; ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 722. Л. 31.

136. Туманов Я.К. Одесса в 1918—19 гг. // Морские записки Т. 22. № 1(59). Нью-Йорк, 1965. С. 70.

137. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 445. Записки добровольца А. Лангового. Л. 4.

138. РГА ВМФ. Ф. Р-338. Оп. 1. Д. 63. Л. 81; РГВА. Ф. 40236. Оп. 1. Д. 2. Л. 365.

139. Шульгин В.В. «Что НАМ в НИХ не нравится...»: Об антисемитизме в России. СПб., 1992. С. 66.

140. РГА ВМФ. Ф. Р-87 (Штаб речных сил Юга России). Оп. 1. Д. 31. Письмо от 14(27) марта 1919 г. Л. 13.

141. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 13. Л. 71.

142. ДРЗ. Ф. 1. Оп. 1. Е-179. Л. 26—27.

143. Там же. Л. 31.

144. Там же. Л. 35.

145. Там же. Л. 34—35.

146. Всероссийский Национальный Центр... С. 149.

147. Трубецкой Г.Н. Указ. соч. С. 155—156.

148. Там же. С. 165—166.

149. Там же. С. 169.

150. Ипполитов Г.М. Кто Вы, генерал А.И. Деникин? Монографическое исследование политической военной и общественной деятельности А.И. Деникина в 1890—1947 гг. Самара, 1999. С. 57.

151. BAR. Anton & Kseniia Denikin collection. Box 12. Рукопись Деникина «Заметки, дополнения и размышления к «Очеркам русской смуты». Folder 1. Предоставлена С. Машкевичем (Нью-Йорк). P. 34.

152. Милюков П.Н. Указ. соч. С. 94; Всероссийский Национальный Центр... С. 94.

153. Трубецкой Е.Н. Указ. соч. С. 195.

154. Санников А.С. Указ. соч. С. 96—97. Впрочем, Андро в открытом письме редактору «Одесских новостей» кадету С.Ф. Штерну утверждал, что подобные проекты приписываются ему напрасно и по определению не могут принадлежать ему как «старому русскому офицеру и русскому общественному деятелю» (ГА 00. Ф. 156. Оп. 1. Д. 113. Л. 1).

155. Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 407—408.

156. Гурко В.И. Из Петрограда через Москву, Париж и Лондон в Одессу // Архив русской революции. М., 1993. Т. 15. С. 77.

157. Кефели Я. С генералом А.В. Шварцем в Одессе (осень 1918-го — весна 1919 года) // 1918 год на Украине / Составление, научная редакция, предисловие и комментарии д. и. н. С.В. Волкова. М., 2001. С. 362.

158. РГА ВМФ. Ф. Р-332. Оп. 1. Д. 72. Телеграмма Лукомского от имени Деникина. 18 марта 1919 г. Л. 53.

159. Санников А.С. Указ. соч. С. 100.

160. ГАРФ. Ф. Р-446. Он. 2. Д. 64 а. Л. 122.

161. Там же. Л. 135.

162. Ипполитов Г.М. Указ. соч. С. 89.

163. Ивлев М.Н. Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала. М., 2013. С. 185.

164. Сосновский Л. Юг и Восток (по собственным признаниям деникинцев) // Правда. 1919. 13 июля; Чичерин Г. Гришин-Алмазов и союзники // Правда. Москва. 1919. 31 июля; Чичерин Г. Гришин-Алмазов и мелкобуржуазные партии // Правда. 1919. 7 августа; Чичерин Г. Гришин-Алмазов и мелкобуржуазные партии // Правда. 1919. 10 августа.

165. Чичерин Г. Гришин-Алмазов и союзники // Правда. 1919. 31 июля.

166. Бунин И.А. Окаянные дни // Окаянные дни: Неизвестный Бунин. М., 1991. С. 74.

167. Трубецкой Е.Н. Указ. соч. С. 192.

168. Лукомский А.С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. М., 2012. С. 631.

169. Гуковский А.И. Французская интервенция на Юге России. 1918—1919 г. Л., 1928. С. 157.

170. Соколов К.Н. Ориентация // Русские сборники. София, 1921. Кн. 2. С. 11.

171. Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1962. Т. 38. С. 324. По словам управляющего делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевича, «южный одесский фронт» и поведение французских матросов, грозивших восстанием, вызвали у Владимира Ильича «особенную радость и восторг» (см.: Бонч-Бруевич В.Д. На боевых постах Февральской и Октябрьской революций. М., 1930. С. 280).

172. Львов Н.Н. Белое движение. Доклад. Белград, 1924. С. 8.

173. К моменту эвакуации Одессы численность союзного контингента войск (две французских, две греческих и часть румынской дивизии) доходила до 30—35 тысяч штыков и шашек (см.: Очерк взаимоотношений вооруженных сил Юга России и представителей французского командования... С. 249).

174. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 13. Рукопись статьи В.В. Шульгина «Союзники и Россия». Л. 21.

175. Цветков В.Ж. Белое дело в России. 1919 г. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). М., 2009. С. 161.