Приложение 6. Д.Ф. Гейден. «Скоропадского я знал с малых лет...»¹

Глава 2. Одесса зимой 1918/1919 года и первая ее эвакуация

Три месяца пришлось пробыть в Одессе. Сюда, как и в Киев, бежала после падения гетмана русская интеллигенция, уцелевшая после большевиков. В Лондонской гостинице можно было видеть весь прежний Петербург, Москву и Киев. Здесь под председательством А.В. Кривошеина ежедневно почти собирались общественные деятели нового «Совета Государственного объединения России». Деньги на пропаганду и содержание канцелярии этого совета доставлял некий Маргулиес (польский еврей), который после падения Одессы переехал в армию Юденича и был там одним из деятельнейших членов правительства. Разговоров в этом совете было много, но толку собственно не вышло никакого. Послали несколько человек к Деникину в Екатеринодар для составления помощи ему по гражданской части в освобожденных обломках России: С.Н. Маслова, которому Деникин поручил ведомство торговли и промышленности, В.Г. Колокольцева, которому вверили ведомство земледелия, и Н.В. Савича, который был назначен членом «Особого Совещания» без портфеля.

На другом месте в Одессе в одном из банков собирались члены «Национального центра», в каковой главным образом входили кадеты и отчасти националистски-монархическая партия Шульгина (я был в том числе). Здесь главными ораторами был М.М. Федоров, Н.И. Астров, Бернацкий и кн. Долгоруков. Первые из этих трех отправились потом к Деникину и были назначены членами Особого Совещания, причем Бернацкий получил портфель министра финансов.

Интеллигенция, настроенная социалистически (с-ры, с-деки и народные социалисты), тоже образовали две группы «Союз Возрождения» и другой, название которого у меня выскочило из головы. По инициативе президиумов этих 4 союзов было несколько общих заседаний с 5 представителями каждой партии, чтобы сговориться в главных чертах относительно желательного будущего порядка вещей в государстве. Мне пришлось участвовать на этих заседаниях раза 2—3, так что я имел возможность познакомиться с именитыми лицами нашей интеллигенции, республикански настроенными, из каковых у меня остались в памяти Мякотин, Елпатьевский и Руднев. Никакого толка из наших собраний не вышло, ни до чего не договорились; наши две правые партии стояли на необходимости диктатуры, а левая на каком-то бесформенном коллективе, который должен был управлять государством. Так мы и разошлись, оставшись каждый при своем мнении, и дальнейших попыток к соединению уже не было.

Возобновил свои совещания и Киевский областной союз хлеборобов. Наученные опытом гетманской эпохи, все единогласно пришли к тому убеждению, что так сидеть сложа руки и ждать у моря погоды не стоит. Нужно вооружаться, чтобы отстоять свое право на землю. Меня вместе с кн. В.С. Кочубеем, А.А. Зноско-Боровским, Г.М. Сидоренко и Д.Ф. Андро уполномочили заявить о наших нуждах представителю Деникина генералу Санникову и главноначальствующему французских войск генералу Вертело, приехавшему из Румынии в Одессу выяснить положение. Генералу Деникину и французскому командованию через генерала Санникова была подана следующая, составленная мною, записка от имени Киевского областного союза с моею подписью:

«Аграрная реформа является едва ли не самым сложным и трудным вопросом современной социально-экономической жизни России, и ее разрешение, необходимость которого сознается всеми, не может последовать в самое ближайшее время. Между тем неопределенность в земельных отношениях, возникшая вслед за изданием Директорией Украины декрета об отмене частной земельной собственности и о социализации земли, требует немедленного же его упразднения. Этим декретом отменены права частных владельцев на их землю, которая должна быть распределена между крестьянами. Но такое распределение не только не произведено, но само население, не доверяя прочности новых распорядков, отказывается вступить в пользование названной землей. Земля эта, таким образом, остается в буквальном смысле без хозяина. Такое положение, когда миллионы десятин земли брошены без использования, было терпимо, пока длилась зима, но сейчас оно приобретает чрезвычайно грозный характер. Пустующие земли, которые как будто помещики не в праве возделывать, не будут возделаны и засеяны и крестьянами. Так как известно, что почти весь хлеб, который поступал на рынок и которым питались города, армия и транспорт, доставлялся именно помещичьими экономиями, то легко себе представить, какими последствиями угрожает полный недосев всей площади владельческих земель. Но мало того. Недосев охватит и значительную часть крестьянских земель. По опыту социализации земли при бывшей центральной Раде, крестьяне отчетливо сознают, что и социализация Директории неизбежно распространится на более значительные, превышающие установленную в декрете 5—6 десятинную норму, владения крестьян же. И вот собственники таких участков, а их в 10 губерниях, составлявших бывшую Украинскую державу, едва ли не 50%, т.е. весьма заметное число, и все это наиболее трудолюбивое и хозяйственное население, справедливо опасается приложить свой труд на земле, которая может оказаться у них изъятой, и предпочтут вовсе не засеивать своих полей, кроме незначительной части, обеспечивающей потребность только их самих и их семей.

Устранить это грозное явление можно только одним способом. Надо вернуть земле ее хозяина, который был бы в праве ей распоряжаться и мог объявиться ответственным на предстоящий весенний посев и необходимые полевые работы по подготовке земли к осеннему посеву. Это — единственный способ обеспечить в какой-нибудь мере урожай текущего года и спасти страну от угрожающего явного голода. При этом такое решение отнюдь не предрешало бы того или иного направления самой аграрной реформы. Напротив того восстановление прав собственности является необходимой предпосылкой такой реформы, так как ясность земельных отношений одна только и может дать основу для правильного суждения о том направлении, в котором они подлежат изменению.

Кроме того, в непосредственной связи с вопросом собственно о земле стоит вопрос о всем имуществе земельных собственников. Когда они были лишены своих прав и принуждены были покинуть свои имения, то в последних оказались брошенными на произвол судьбы не только весь живой и мертвый инвентарь (скот, орудия, мешки и семена), но и запасы хлеба, которые имеются в довольно значительном количестве во многих экономиях и которые по объяснимым причинам оказались без хозяина. И вот в то время, когда население городов и в частности Одессы испытывает острый недостаток в хлебе, запасы его бесполезно лежат в амбарах, и их никто не считает в праве использовать, и он становится легкой добычей грабежей. Восстановление прав собственности вернуло бы возможность владельцам обратить этот хлеб в продажу и сохранило бы за ними их инвентарь, столь необходимый для предстоящих сельскохозяйственных работ. Все эти соображения побуждают Киевский областной союз земельных собственников, представляющий собою союз 10 губернских и 102 уездных союзов, из коих каждый объединяет тысячи и десятки тысяч землевладельцев-собственников, начиная с самых мелких от 2 до 3 десятин, в лице съехавшихся в Одессе совета и правления представителей губерний, настоятельно ходатайствовать, чтобы во всех местностях, занятых армиями союзников или Добровольческой, немедленно властью было издано постановление, что все права земельных собственников как на их земли, так и на все их имущество в имениях находящееся, восстанавливается в полной мере и степени, и находится под охраной названных армий. Логическим последствием такого распоряжения должно явиться право владельцев на свободное распоряжение своими имуществом и землями, и в том числе на свободную продажу, залогу, сдачу в аренду и пр., о чем теперь также должно быть издано соответствующее постановление, обязательное для населения и учреждений (банков и пр.). Представляя вышеизложенное и видя в исполнении этих пожеланий административный способ обеспечить предстоящую сельскохозяйственную кампанию, Киевский областной союз земельных собственников считает своей обязанностью обратить внимание, что необходимые распоряжения должны быть сделаны немедленно. В Херсонской губернии весенние посевы начинаются в феврале месяце, а в более северных частях в начале марта. Итак, чтобы сделать все подготовительные к этим работам распоряжения, остаются буквально дни, а, если они будут упущены, и в деревне останется тот же хаос земельных отношений, что сейчас, то уже никакие последующие меры не спасут положения, и благодатный Юг России не только не даст хлеба на продажу или вывоз, но самое население его будет обречено на неминуемый голод. Прошлогодний опыт земельных комитетов, оставивших страну без яровых хлебов, служит достаточным для того подтверждением и предостережением».

Обращение к Деникину оказалось впустую, так как по требованию французских властей (Франше д'Эспере), действовавших под Константинополем, весь юг России, центром которого была Одесса, был изъят из ведения Добровольческой армии, а генерал Гришин-Алмазов, восстановивший порядок в Одессе в декабре 1918 г., и присланный Деникиным Санников, должны были оставить Одессу и передать всю власть французам (генералу д'Ансельму, сочувствовавшему социализации земель петлюровцами, и его начальнику штаба еврею полковнику Фрейденбергу, который и был злым гением всей происшедшей в марте месяце Одесской катастрофы). Сам же Деникин, занимая своими войсками область Дона, Кубани и Терека, не мог делать там своих распоряжений по гражданской части, так как этим делом ведали войсковые рады и издавали соответствующие законы о социализации земель. Миссия наша к генералу Вертело, начальнику генерала д'Ансельма и подчиненному генерала Франше д'Эспере, казалось, в начале имела успех, но в виду происков полковника Фрейденберга, нашедшего поддержку в главном командовании в Константинополе, ничего из этого не вышло, и сельскохозяйственная кампания была проиграна. Принял нас генерал Вертело очень милостиво (нас было человек 60 — большей частью крестьяне Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерний), я ему сказал по-французски приветственную речь, пояснил, кто мы такие, кого мы собою представляем, кто таков — Петлюра, в чем заключалось его грабительское движение, нисколько не лучшее, чем большевицкое, уничтожившее культуру края, и закончил тем, что мы ждем от наших союзников, ради которых русские пролили столько крови, поддержки и восстановления порядка, чтобы можно было мирно жить в будущем. Он ответил любезными фразами, что постарается нам помочь водворить порядок, и этим начал свой обход депутации, разговаривая с отдельными членами. Некоторым подавал руку, других обходил. Между прочим, стоявшего на правом фланге князя Виктора Сергеевича Кочубея, владетеля Диканьки и заправлявшего во время Царской России императорскими уделами, не удостоил своим разговором, а с крестьянином Сидоренко долго беседовал и сказал ему, что он сам сын крестьянина, а потому особенно сочувствует их горю, что они лишились своего имущества и подвергались всяким насилиям и истязаниям со стороны разбойников и грабителей.

Про меня потом выразился, что он удивляется, что ему представлял депутацию в таком невзрачном виде (поношенном пиджачке поверх шведской куртки вместо жилета), как будто я хотел нарочно его обидеть пренебрежением своей одежде. У меня уже буквально ничего не было, так как я в этом бежал из Киева и не имел возможности позволить купить себе новую сюртучную пару, а тем более фрак.

Единственно реальное, что мне удалось от него получить — это было обещание повлиять на петлюровцев, чтобы освободить из заключения митрополита Антония, министра Гербеля, Варун-Секрета и других, что и было в скорости исполнено.

При обсуждении вопроса о создании на Юге России армии землеробов в нашем всеукраинском союзе земельных собственников возникли сразу недоразумения. Д.Ф. Андро, который всей душой взялся за это дело, и вел переговоры по этому поводу с союзниками, но после своей неудачной поездки к Деникину, где последним не были одобрены основания создания самостоятельной армии на Юге России, во что бы то ни стало вбил себе в голову создавать эту армию наперекор Деникину, считаясь с одними только французами. Его вторая фамилия Ланжерон, которую он почему-то не носил раньше официально, много способствовала тому, что французы его сочли за своего и вполне ему доверились, уже не считаясь с Деникиным, и думая самостоятельно создать на Юге России новую русско-французскую армию из русских добровольцев под руководством французских офицеров. Часть собрания представителей союзов хлеборобов была на стороне Андро, часть — против. Я, к сожалению, в это время заболел испанкой и лежал дома в полной прострации, а потому не мог в это время председательствовать на собрании и постараться лично нагнуть чашку весов в пользу Деникина. То есть без меня с небольшим большинством голосов состоялось постановление союза об образовании особой армии землеробов, подчиненной непосредственно французам, а не Деникину. Я, узнав об этом, сейчас же протестовал своим особым мнением, которое и было доложено на следующем собрании. Доводы мои были те, что должна быть одна единая власть на всем русском фронте, раз имеется связь, и нужно вести одно общее русское дело под одним флагом, иначе будут постоянные споры и неурядицы. То же впоследствии понял и сделал сам Деникин, правда, под давлением союзников, когда после установления связи с Колчаком, 30 мая 1919 г. признал последнего за Верховного Правителя России и подчинился ему. Что было бы дальше — не знаю, но в это время после отъезда Вертело из Одессы назад в Румынию, ориентация французов по указанию Франше д'Эспере совершенно изменилась, они перестали считаться с Деникиным и решили вести дело единолично. Сплавив из Одессы Гришина-Алмазова и Санникова, они сами назначили ему преемника, как главноначальствующего русскими войсками и правителя края, генерала Шварца, героя Порт-Артура, который в этой истории не показал себя на высоте положения и не сумел доказать французам, что без разрешения Деникина этого делать нельзя. Помощником его по гражданской части был назначен Андро. Это было приблизительно за неделю до падения Одессы.

По вечерам я часто бывал в английском клубе, существовавшем в Одессе еще во времена Пушкина и наместника князя М.С. Воронцова. Там, в обстановке клуба, портрет и библиотека сохранились каким-то чудом после первого прихода большевиков. Здесь я встречался со всем Петербургом, нашедшим тут последнее пристанище.

В это время я часто бывал в штабе округа, где начальником штаба сперва у Санникова, а потом у Шварца, был мой бывший сослуживец, последний начальник штаба 8 армии генерал Мельгунов, а генерал-квартирмейстером у него был тоже мой сослуживец по 8 армии милейший полковник Неймирок. Дела наши в военном отношении шли хорошо: были две дивизии французские, две греческих и русские добровольцы, всего до 60 тысяч человек, что для охраны Одессы и ближайших путей к ней было достаточно. Неприятель был в 60 верстах от Одессы и в довольно немногочисленном количестве. Опасности никакой Одессе не угрожало и все мирно и спокойно себе жили.

Помню я еще накануне знаменитого дня 22 марта (4 апреля) сидел поздно вечером у Неймирока, он был в очень радушном настроении и не предполагал никакой опасности для Одессы. На другой день утром часов в 8 утра присылает мне записку генерал Мельгунов (я жил тогда на Пироговской улице, почти против штаба), в которой он просил меня немедленно придти к нему. Каково же было мое удивление, когда он мне показал предписание французского штаба, где говорилось, что по приказанию главнокомандующего в Константинополе генерала Франше д'Эспере все русские власти и добровольцы с семьями должны быть эвакуированы из Одессы в 48 часов времени. По слухам, полученным тогда, в Париже пало министерство Клемансо, сочувствовавшее Добровольческой армии и державшее связь с Деникиным. Мне об этом Мельгунов сообщил, так как с нами вместе проживала сестра жены моей С.М. Лукомская, муж которой был в это время помощником Деникина по военной части (по военной части был другой мой зять А.М. Драгомиров). Нужно было спасать ее и сестру мою, т.к. мы не были также безучастны к формированию Добровольческой армии и старший сын мой, раненый под Ставрополем, находился в составе Ахтырского полка в Ростове.

Предупредив семью свою, чтобы укладывались и везли свои вещи на пристань, я поехал раздобывать разрешение у Андро на выезд на одном из русских судов из Одессы в Новороссийск. В это время в Лондонской гостинице, где жил Андро, было столпотворение вавилонское: весь город, узнав, что город будет сдан через два дня большевикам, ринулся за разрешениями попасть на какой-нибудь пароход. Несмотря на мою дружбу с Андро, мне пришлось часа три дожидаться своей очереди, пока я не получил места на какой-то пароход, который должен был сейчас же и уходить. Пока я сидел в номере у его жены, дожидаясь его прихода к 12 ч. из своей канцелярии, куда попасть было положительно невозможно, его адъютанты привезли из банка миллиона два денег, из которых одна часть должна была быть роздана по рукам в Одессе, а другая по пути в Константинополь, куда все русские власти направлялись французами на их пароходе.

Получив билет, отправился на пристань, куда тоже попасть было довольно трудно, так как черные французские войска, почти не говорящие по-французски, стояли там в карауле и почти никого не пропускали. Хаос на пристани был полный и плакали дети, в истерию впадали дамы, шла общая руготня, порядка никакого не было, а некоторые французские солдаты кидали русских в воду, крича, что они тоже большевики, и что война давно кончена, и им пора домой.

За недостатком угля, которого на пароходах не было, многие из предназначенных для посадки публики судов, на которые были выданы билеты для проезда канцелярией Андро, не шли ни сегодня, ни завтра и волей-неволей оставались добычей большевиков. Конечно, и те билеты, которые я получил, тоже были недействительными, и пароход этот оставался в порту. Приходилось искать другого, куда примут. Пароход Р.О.П.Т., на который я имел билеты, купленные в конторе, тоже не шел, но не из-за недостатка угля, а вследствие забастовки команды, сочувствовавшей большевикам и прекратившей работу и не сдававшей этого судна другим. Наконец, проходя мимо одного из нагруженных пароходов, я увидел на палубе сестру жены моей, которая нахрапом получила места от адмирала, ведавшего посадкой и на котором он сам уходил. Она тотчас же послал одного из мальчиков на нашу квартиру за моей женой и вещами. Она силой заставила адмирала взять еще меня, и таким образом мы благополучно очутились на одном пароходе и должны были идти в Новороссийск. Это был пароход Даланд, не пассажирский, довольно старый и с поломанными машинами. Команда, отказавшаяся нас вести, была оставлена на берегу и была заменена офицерами какой-то инженерной части, которые приняли на себя заботу об исправлении котла и повели нас в море. К вечеру в виду того, что местные большевики уже принимали меры к невыпуску судов из порта и начали стрельбу в городе, пришлось с попорченной и еще неисправленной машиной выйти в рейс и там чиниться всю ночь и следующее утро, чтобы быть в состоянии дойти до цели нашего пути. Устроились мы, как и вся публика, кроме нескольких счастливцев, адмирала и его близких, на палубе, легли все рядом вповалку: жена моя, сестра ее, я, генерал Чертков и дети. Погода нам благоприятствовала. Хотя и шел дождь, но качало мало. Благополучно вышли мы из Одессы на другой день и, боясь, что из Севастополя или Ялты в случае, если они уже заняты большевиками, могут нас преследовать и потопить, пошли сперва по дороге в Варну, и затем круто свернули на востоке прямо на Новороссийск, минуя Крым.

Помню в ночь на Благовещенье ехавший на том же пароходе отряд Красного Креста служил Всенощную, причем свободное место для этого оставалось лишь в хлеву, где помещались их коровы. Напомнило это мне Рождество Христово в яслях при такой же бедной и убогой обстановке. Это была лучшая Всенощная, которую я когда-либо слышал.

Подъезжая на другой день к Новороссийску, первое, что мы увидели, это был лес мачт, торчащих из воды русских военных судов, потопленных большевиками. Выгрузившись в Новороссийске и оставив там семью свою временно до выяснения обстановки, я в тот же вечер поехал с С.М. Лукомской в Екатеринодар, куда мы прибыли на другое утро.

А.С. Лукомский, которому я рассказал в коротких словах всю Одесскую эпопею, о которой ходили только неясные слухи, но определенного ничего не знали, потащил меня сейчас же с собой к Деникину, у которого, как всегда, ежедневно по утрам собирались высшие военные чины, чтобы выслушать сведения с фронта, получаемые за ночь, и получить соответствующие указания.

Деникин очень обрадовался моему приходу, так как мы не виделись с ним с тех пор, как он ушел в 1916 году из VIII армии на Румынский фронт, и попросил меня изложить в присутствии всех собравшихся лиц историю всех Одесских событий. Никто не мог поверить этой внезапной перемене французской политики и удивлялись, что обо всем том, что произошло четыре дня перед тем в Одессе, никто даже не потрудился известить Деникина. Потом только оказалось, что все слухи о падении министерства Клемансо в Париже оказались ложными и были инициированы полковником Фрейденбергом по тайному соглашению его с будущим маршалом Франции Франше д'Эспере, имена которых войдут в историю гражданской войны в России, как изменников общему делу союзников наравне с Лениным и Троцким, заключивших с немцами Брестский мир.

Представитель Англии, бывший в то время при Ставке Деникина, на просьбу С.М. Лукомской вывезти ее детей из Севастополя в Новороссийск, смотрел на нее большими глазами и думал, что она сошла с ума, настолько неправдоподобным показалось ему все происшедшее в Одессе и, как следствие этого, последовавшая затем эвакуация Крыма. Через несколько дней англичане должны были убедиться в этой истине, когда получили официальное извещение от своих правительств, но в то время даже для них казалось непонятным все поведение французов. В первый раз подвели они нас, оставшихся верными союзу с ними, не отправив своевременно помощи гетману в Киев, и этим отдали петлюровцам, а от них большевикам, весь благодатный Юго-Западный край и Малороссию. Во второй раз они уже намеренно очистили Одессу и дали в руки большевиков весь плодородный Юг России и ее жемчужину — Крым.

Испытавшие весь ужас последовавших после падения гетмана событий в Киеве и на Украине и присутствовавшие при эвакуации Одессы евреем полковником Фрейденбергом и маршалом Франше д'Эспере, никогда не забудут этого и не простят союзникам их прегрешений перед Россией и перед верными сынами последней, не приспособившимися к большевицкому режиму и в лице Добровольческой армии гордо поднявшими голову для борьбы с насильниками, убийцами и грабителями.

Hoover institution archives. Stanford university. (HIA).
Heiden memoirs. Box 1. Folder 4. Civil war, 1917—1920. P. 73—96.
Предоставлено К.М. Александровым (Санкт-Петербург). Рукопись

Примечания

1. 1 глава воспоминаний графа Дмитрия Федоровича Гейдена опубликована автором этих строк в журнале «Исторический архив» в 2012 г.: Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет...» / Предисловие, подготовка текста и комментарии к. и. и. А.С. Пученкова // Исторический архив. 2012. № 2. С. 114—129; № 3. С. 144—160.