§ 1. Установление Советской власти в Крыму и новороссийская трагедия Черноморского флота

Тем временем в Крыму события развивались ничуть не менее интересно и драматично, чем на Украине. Как и сейчас, принципиальным был вопрос о статусе Черноморского флота, во все времена игравшего определяющую роль в жизни полуострова. В самом Севастополе — главной базе флота — ситуация складывалась крайне непросто. Власть перешла к Севастопольскому военно-революционному комитету, призвавшему всех к «соблюдению спокойствия, выдержке и железной революционной дисциплине»¹. В городе сначала обосновались большевики, практически ежедневно заседал революционный трибунал, изображавший видимость революционной законности², но не слишком контролировавший матросскую стихию³, политические настроения которой были весьма разнообразны — от большевиков до анархистов⁴. Вместе с тем именно матросы, по признанию советских авторов, были главной политической силой в Севастополе, определявшей ход событий в городе⁵. Значительная часть матросов лозунгов большевиков просто не понимала⁶, или понимала в своем, уже привычном анархическом ключе. Во второй декаде января Советской властью было ликвидировано «татарское восстание» — попытка наступления местных националистов на Севастополь.

После прихода к власти большевиков усилился национализм крымских татар, решивших в тот момент сделать ставку на самоопределение Украины и поддержку власти Центральной Рады. В воззвании Севастопольского военно-революционного комитета утверждалось, что «Севастополь — в опасности!»; что не только Севастополю, но и всему Крыму «грозит военная диктатура татар»; что повсюду «шныряют тайные агенты Рады и татарского штаба»⁷. Немалую роль играли так называемые «эскадронцы», т.е. вернувшиеся с германского фронта кавалерийские части, набранные только из татар и устроившие в Евпатории и Феодосии настоящую охоту на большевиков и их агитаторов⁸. Севастопольский ВРК предлагал всем желающим записываться в Черноморский революционный отряд, «недавно смело разбивший реакционные банды Корнилова»⁹. Призывая бороться с военным восстанием татар, ВРК утверждал: «Враги народа рисуют события в Севастополе в таком виде, чтобы направить на нас татарский народ. Они изображают севастопольских матросов разбойниками, угрожающими жизни и спокойствию всего Крыма. Наэлектризованные злостной агитацией, темные татары-эскадронцы ведут себя в Симферополе, Ялте и других городах, как завоеватели. На улицах там нередко происходят избиения нагайками, как при царском режиме. Эскадронцы в Симферополе проезжают по тротуарам, тесня толпу лошадьми, как царские жандармы, подслушивают, оглядывают каждого прохожего. Худшими временами самодержавия грозит нам военная диктатура татар, вводимая с согласия центральной рады»¹⁰.

Под предлогом борьбы с татарским национализмом, большевики смогли осуществить и устранение из флота наиболее ненавистных офицеров. При попустительстве большевистских властей в конце февраля 1918 г. вооруженная толпа пьяных подчас до озверения матросов устроила «Еремеевскую ночь» для офицеров Черноморского флота¹¹. Другое название этой ночи — Варфоломеевская, как вспоминал Ю. Гавен, большевик и секретарь Севастопольского ВРК¹². Слухи о том, что матросы собираются устроить истребление «всех проживающих в Севастополе офицеров, купцов и вообще "господ"», прошли по городу еще в начале февраля, как вспоминал контр-адмирал Я.В. Шрамченко¹³, а 23 февраля 1918 стал одним из самых страшных дней в истории Севастополя¹⁴. Офицеров в массе своей расстреливали на Историческом бульваре Севастополя¹⁵. Напряжение среди матросов неуклонно нарастало, флот решительно выступил против А.М. Каледина, собирая добровольцев на борьбу с мятежным атаманом. Главный комиссар Черноморского флота В.В. Роменец, назначенный на этот пост Лениным 13 ноября 1917 г., запрашивал Ставку и Совнарком об их отношении к Каледину, и какую позицию следует занять флоту в данном случае¹⁶. Ситуация обострялась, видимо, кровопролития было не избежать. Повод нашелся. По словам В.В. Роменца, «виновники-организаторы татарского восстания и особенно украинская реакция [? — А.П.], которая обосновалась в Севастополе, получила свое в февральские дни 1918 г.»¹⁷. В.В. Роменец, одно имя которого, по свидетельству мемуариста А.С. Добровольского, «наводило трепет» на черноморскую буржуазию¹⁸, утверждал: «Крутые меры пришлось принять в силу того, что был раскрыт заговор Севастопольской Рады, и списки участников заговора в количестве 383, были доставлены мне М.М. Богдановым, который являлся секретарем этого секретного заседания, но был нашим человеком»¹⁹. Ужасы февральских расстрелов Роменец в своих воспоминаниях описал очень просто: «Мы дали залпы из винтовок по тем, кто этого заслужил»²⁰. Большинство убитых были похоронены в ту же «Варфоломеевскую ночь». По словам осведомленного начальника штаба Севастопольской крепости Ф.П. Рерберга, «в эту же ночь матросы мобилизовали все свои грузовики, которые ездили по городу и окрестностям, подбирали все трупы и свозили их на пристань, где тела убитых накладывались в баржи как дрова и увозились для потопления в море»²¹. Рерберг вспоминал: «Таким образом, в эту ужасную ночь матросы убивали людей на Историческом бульваре, прямо на улицах, даже на квартирах, много было убито на пристани, где были приготовлены баржи; убиты были и содержавшиеся в тюрьме. Точное число жертв мы не имели, но общее число жертв исчислялось от 250 до 300. Убивали только мужчин и главным образом — офицеров...»²². По утверждению Рерберга, в офицерской среде говорили, что февральская резня была кем-то «заказана», при этом называлось имя Роменца²³. В свою очередь, Ю. Гавен утверждал, что в ночь с 22 на 23 февраля 1918 г. в Севастополе было убито не менее 250 человек. Мемуарист с каким-то суконным спокойствием сообщал о том, что «удалось провести организацию сортировочного комитета, который отделял одних арестованных направо [т. е. на свободу. — А.П.], других налево [на расстрел. — А.П.]»²⁴. Советский историк (а кроме того и активный участник событий) В.К. Жуков называл в качестве «главнейших причин» «массового террора над севастопольской буржуазией и офицерством» две причины. Первая — невнесение в указанный в декрете Ревкома срок десятимиллионной контрибуции. «К этому ее можно побудить только оружием, тем более, что в декрете угроза такая имелась»²⁵. Вторая же причина, по Жукову, — резкое обострение «военного и политического положения, в котором находилась Республика Советов»²⁶. Правда, Жуков оговаривает то, что местные советские власти потом приняли «экстренные меры», восстанавливая «порядок и авторитет власти» и объясняя «всю нелепость ночной расправы»²⁷. Вместе с тем, кровь уже была пролита, а градус напряжения в городе становился все более высоким.

Впечатление от «еремеевской ночи» в Севастополе было такое сильное, что дошло даже и до Петрограда. Троцкий прислал на имя Центрофлота телеграмму, в которой говорилось о том, что «виновники кошмарного произвола и беззакония, учинившие самосуд и расправу в Севастопольском порту и крепости Революционным Комитетом будут расследованы и преданы суду»²⁸. В.В. Роменец был срочно вызван в Петроград для доклада. Ехать туда, по его собственным словам, он «очень трусил», и принял решение пойти прямо к Ленину, минуя Троцкого. Выслушав сообщение Роменца о «заговоре» и изучив список «заговорщиков», В.И. Ленин заявил, что как руководитель Роменец поступил правильно, прибавив, что «такие меры надо принимать только тогда, когда нет иного выхода»²⁹. Жестокость В.В. Роменца, конечно, не была забыта белогвардейцами, по словам А.С. Добровольского: «т. Роменец был на особом счету в Добровольческой армии и первым приказом Кутепова, по занятии Новороссийска, было объявлено о награде в 20.000 руб. золотом за указания пребывания т. Роменец»³⁰. В.В. Роменец пережил не только Гражданскую войну, но и сталинские репрессии, и даже решения XX съезда КПСС. Заслуженный «герой революции» скончался в 1957 г., старательно работая в последние годы жизни над своими воспоминаниями, ныне хранящимися в бывшем партийном архиве в Петербурге³¹.

Расстрелы и бессудные убийства «контрреволюционных элементов» в городе сопровождались грабежами. Убийствам предшествовали митинги, на которых звучали призывы к убийству офицеров, которые десятки лет «пили народную кровь»³². По данным севастопольского историка В.В. Крестьянникова, в дни февральских событий в Севастополе был убит 71 человек. Большинство из убитых — морские офицеры³³. Командный состав флота понес серьезные потери³⁴. В свою очередь, в новейшем исследовании Д. Соколова говорится о том, что «Всего по городу [Севастополю. — А.П.] за две ночи (23 и 24 февраля) было расстреляно 600 человек»³⁵. Безусловно, можно согласиться с историком Н.К. Юрковским, писавшим, что «антиофицерский террор стимулировал Белое движение, вносил дополнительное ожесточение в разворачивающуюся Гражданскую войну»³⁶. Ужас был в том, что, по справедливому определению крымских историков А.Г. и В.Г. Зарубиных, произошедшее в феврале 1918 г. было только репетицией последующего красного террора³⁷. Расправу с оставшимися в Крыму врангелевцами в конце 1920 г. затмят своей жестокостью многие кровавые эксцессы на территории полуострова, в том числе и «варфоломеевские ночи» в Севастополе...

Следы большевистского пребывания в городе выразились не только в бессудных расстрелах, но и в том, что улицы города были буквально засыпаны шелухой от семечек и ореховой скорлупой — так своеобразно «товарищи» поняли свободу. Товарищи и семечки переплелись с революцией неразрывными путами <...> Право загрязнять ими улицы явилось кажется единственным неоспоримым достижением «великой, бескровной», впоследствии пополнившимся еще достижением «великой Октябрьской» — правом безнаказанных убийств. «Семечки и убийства» — вот и все, для чего был разрушен трон и уничтожена Россия», — эмоционально записывал свои впечатления служивший в оперативной части Черноморского флота С.Н. Сомов³⁸. С другой стороны, сравнивая красный террор в Киеве и в Крыму, можно отметить, что на полуострове размах жестокости большевиков еще не достиг той беспредельности, которой достигнет позже, а в Крыму — после ухода врангелевцев в ноябре 1920 г. Даже отнюдь не симпатизировавший большевикам генерал Н.А. Епанчин писал, что «большевики, т.е. матросы, далеко еще не обладали той степенью наглости и жестокости, как это было впоследствии»³⁹.

В начале 1918 года была образована Социалистическая республика Таврида — первый опыт Советской власти в Крыму. Во многом этот первый опыт напоминал краткосрочное владычество Муравьева в Киеве — те же террористические замашки, кураж вседозволенности и упоение сознанием собственной силы. Современный крымский историк А.А. Бобков даже утверждает в этой связи, что ни о каком «строительстве Советской власти в Крыму... зимой-весной 1918 г. говорить нельзя. Это был абсолютно деструктивный процесс. Не анархия, а именно направленное разрушение русского государства и общества»⁴⁰. Аккуратнее выразились А.Г. и В.Г. Зарубины, авторы монографии «Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму», по утверждению которых, на рубеже 1917—1918 гг. «моряки возомнили себя вершителями судеб полуострова, устраивая одну за другой массовые расправы и терроризируя население»⁴¹.

Нужно сказать, что само население Крыма по сути своей никакого сопротивления террору не оказало. Антибольшевистское движение на полуострове в то время было пассивно. Общественные деятели себя никак не «проявляли, притихли и голоса их, хотя бы даже шепота, слышно не было совсем»⁴². Крупных деятелей, сродни Шульгину в Киеве, в Севастополе не было. Не было в городе и людей, способных возглавить антибольшевистское движение. Ключевой фигурой мог бы быть в таких условиях командующий Черноморским флотом М.П. Саблин. Однако, будучи несомненно порядочным человеком и хорошим офицером⁴³, он в силу особенностей своего характера не был готов к открытому бунту против новой власти, считая, что его долг как военного — приносить пользу России при любом политическом режиме⁴⁴. Советский писатель А. Малышкин в своей документальной повести «Севастополь» упоминал о Саблине, как о «боязливом и двоедушном» человеке, который ничего «путного» не говорил, «только разводил руками и плел несвязное»⁴⁵. Знаменитый полярник И.Д. Папанин, в то время один из участников установления Советской власти в Крыму, а в 1920 г. — кровавый комендант Крымской ЧК, в своих воспоминаниях, вообще охарактеризовал Саблина так: «Черносотенец, втайне помышлявший о восстановлении монархии...»⁴⁶. Конечно, это необъективная и предвзятая характеристика. Более точен, как представляется Д.Д. Троцкий. Троцкий относил таких офицеров, как Саблин, к категории «службистов», утверждая, что они выполняют свои «военно-канцелярские обязанности, руководствуясь мудрым изречением: что ни поп, то батька»⁴⁷. Саблин до поры до времени по отношению к Советской власти был «службистом», а затем стал одним из лучших адмиралов уже Белого флота. Свое дело он безусловно знал. Везде Михаил Павлович служил хорошо — иначе он просто не умел. Сомов, может быть, не совсем справедливо, называл Саблина «кабинетным адмиралом». Он же, вероятно, справедливо писал: «Будь на месте Саблина адмирал Колчак, было бы что-нибудь одно: или флот снес бы Севастополь, или большевики были бы выметены из него»⁴⁸. На практике же получилось иначе: Севастополь не оказал большевикам во время их владычества организованного сопротивления, и также безропотно покорился немцам, без особых затруднений осуществлявших в городе свою политику и в течение нескольких дней восстановивших в городе порядок, сохранявшийся в нем во все время их пребывания.

Немцы, пользуясь подписанным с Центральной Радой договором, приступили к фактической оккупации Украины, причем Крым оккупировался ими, что называется, «по умолчанию» — по праву сильного. Советская Россия считала полуостров своей территорией и пыталась дипломатическим путем помешать немцам, по выражению Ленина, «мимоходом слопать» Крым⁴⁹. Однако немцы не обращали никакого внимания на увещевания большевиков и упрямо гнули свою линию, действуя, по словам «известинца» Ю. Стеклова, по принципу «чего моя нога хочет»⁵⁰.

В апреле 1918 г. началось наступление немцев по всему побережью, не встречавшее практически никакого сопротивления, несмотря на уверения Военно-морским комиссариатом Республики Тавриды населения в том, что флот и «революционный Севастополь... решили до последнего вздоха стойко защищать благополучие Крыма от различных посягательств со стороны различных банд, руководимых предателями интересов трудящихся во главе с австро-германским генералом Макензеном и другими империалистами»⁵¹. Однако плохо вооруженные отряды матросов и рабочих (одним из крупнейших отрядов руководил знаменитый матрос Мокроусов), численность которых, по воспоминаниям рабочего Севастопольского порта Колосова, не превышала 200 человек⁵², не смогли сдержать наступления немцев. К 25 апреля 1918 г. все отряды оставили позиции и перешли на суда и береговые укрепления⁵³. Одновременно, стараясь опередить немцев, вела наступление Крымская группа украинских войск под командованием подполковника П. Болбочана. Болбочану ставилась задача, опережая немецкие войска на линии Харьков — Лозовая — Александрова — Перекоп — Севастополь, очистить Крымский полуостров от большевиков и занять Севастополь. Предполагалось, что флот будет включен в состав вооруженных сил Украинской Державы⁵⁴. Однако немедленно по занятии Крыма командующий немецкой группировкой в Крыму генерал Кош огласил Болбочану ультиматум: украинцам предлагалось, сдав оружие, немедленно покинуть территорию полуострова под сопровождением немецкого конвоя на правах интернированных из независимого государства⁵⁵. 1 мая оккупационные войска овладели Севастополем, сразу же начав проводить расправу с местными большевиками и сочувствующими. Активное участие в расправе принимали и гайдамаки, превосходившие немцев в жестокости⁵⁶.

Неприятелю достались значительные трофеи: 7 линкоров, 3 крейсера, 12 эсминцев, 15 подводных лодок, 5 плавучих баз, 3 румынских вспомогательных крейсера, несколько крупных торговых судов, учебных кораблей, минных заградителей, гидроаэропланов (1-й и 2-й бригад воздушного флота полностью), много мелких судов, большие запасы сырья и продовольствия, значительное число пушек, мин, бомбометов, радиотелеграфная станция и многое другое. Машины и пушки на кораблях обнаружены были в рабочем состоянии, разбитыми оказались только компасы и подзорные трубы. Потери для флота исчислялись колоссальной суммой. 3 мая после захвата Севастопольской морской базы украинские флаги были спущены и подняты германские⁵⁷. Расчет украинцев на передачу им Черноморского флота не оправдался.

Итак, к 1 мая 1918 года Советская власть в Крыму пала. «Красная опричнина» в Крыму, как назвал ее генерал Деникин, процарствовала недолго, но оставила после себя жуткую память. Социалистическую Советскую республику Тавриды большевиков сменили германские оккупационные силы под командованием генерала Коша (три пехотные дивизии и конная бригада). Обыватели с трудом привыкали к мысли о том, что «Крым стал немецким и, наверное, на очень долгое время»⁵⁸. В Крыму, как в свое время на Украине, оккупанты быстро установили порядок — т. е. режим наиболее выгодного для себя управления благодатным краем, в Крым из Советской России потянулись напуганные большевиками обыватели: «товарищи, — как вспоминал генерал В.Н. фон Дрейер, — топившие еще недавно офицеров в бухте и бросавшие их живьем в паровозные топки, притаились, ушли в подполье, и жизнь русской эмиграции, в собственном отечестве, била ключом»⁵⁹.

Германию привлекало уникальное геополитическое положение полуострова — своеобразного моста между Европой и Азией⁶⁰. По словам военного министра Центральной Рады А.Т. Жуковского, «немецкая политика давно повернула взгляд на Крымский полуостров и предвидела большие выгоды для интересов своей власти. Для них необходимо было занятие Севастополя и добыча в самое ближайшее время стратегического пути Берлин—Севастополь—Черное море и Центральная Азия»⁶¹. Германия, естественно, не желала видеть Крым по-настоящему независимым государством. Однако позиции кайзеровской империи в продолжавшейся до ноября 1918 г. Мировой войне, справедливо называвшейся современниками Великой и являвшейся главным фактором в международной политике тех лет, неуклонно слабели. И из Украины, и из Крыма Германия, находившаяся в глубочайшем экономическом кризисе, стремилась по максимуму вывезти и ценное имущество, и продовольствие. В повседневную жизнь края оккупанты особо не вмешивались; было уже не до этого: события на Западном фронте в ту пору были важнее, сил на полноценную диктатуру в Крыму у немцев уже не было — устроить «новый германский порядок» на полуострове в полной мере не удалось. Вместе с тем главный приоритет был соблюден: при поддержке германского руководства пост премьер-министра Крымского Краевого правительства получил генерал-лейтенант М.А. Сулькевич, приступивший 5—6 июня 1918 г. к формированию своего кабинета⁶².

В советской литературе для оценки личности Сулькевича не могли подобрать другой характеристики, кроме как «приказчик» у немцев⁶³. Понятное дело, что такая аттестация слишком однобока, но нельзя не признать и того, что Матвей Александрович казался немцам исключительно удобной фигурой: царский генерал, литовский татарин по происхождению (это придавало правительству национальный характер), мусульманин⁶⁴, убежденный противник всякого рода революций, человек, не имеющий, как выразился осведомленный В.Д. Набоков, «никакого политического прошлого и никакой политической программы»⁶⁵. Немцы были убеждены, что Сулькевич сохранит в Крыму спокойствие и порядок, и обеспечит для них режим наибольшего благоприятствования. Кандидатура Сулькевича показалась германскому командованию наиболее удобной, как следствие, именно он и получил «ярлык» из рук оккупационных властей. По словам советского автора Л. Полярного, «первый акт крымской оперетты кончился. Наступила черная реакция. Русский генерал Сулькевич бдительно охранял тыл немецких оккупантов, верой и правдой служа германскому кайзеру»⁶⁶.

Каким запомнили Сулькевича современники? Своими размашистыми манерами и непринужденной болтовней Сулькевич напоминал кадету В.А. Оболенскому «хлебосольного помещика доброго старого времени»⁶⁷. Видный сионист Д.С. Пасманик в своих воспоминаниях охарактеризовал Сулькевича как «полнейшее ничтожество»⁶⁸. Думается, что подобные оценки чересчур предвзяты, хотя также очевидно и то, что государственным гением Сулькевич не был и не мог им быть. Политические же взгляды Сулькевича — очевидны: генерал был убежденным монархистом и противником большевизма. Как следствие, кабинет Сулькевича проводил правую политику, не пытаясь, в отличие от Скоропадского, заигрывать с представителями самых разных партийных течений⁶⁹. Кроме того, нельзя не обратить внимание на то, что генерал Сулькевич относился к своей должности на редкость серьезно и стремился к отстаиванию интересов маленького полуострова на всех уровнях и во всех вопросах. И если в отношениях между Германией и Крымом правила игры диктовали немцы, то в отношениях с Украиной все было совсем иначе: Крым не считал себя продолжением Украины, и в этом вопросе занял абсолютно принципиальную позицию.

Особый интерес вызывают отношения Крыма и Украины. И Центральная Рада, и правительство гетмана Скоропадского стремились к включению Крыма в состав Украины. Германии же было бесспорно выгодно существование двух вассальных режимов на Юге бывшей Российской Империи — Скоропадского и Сулькевича. Как следствие, Берлин запугивал Сулькевича угрозой превращения Крыма в часть Украины — так было легче держать Крым в узде; Скоропадского же успокаивали в том духе, что скоро все территориальные притязания Украины будут удовлетворены. Примечательно, что Крым (в первую очередь об этом приятно было думать самому Сулькевичу, выпрашивавшему у кайзера Вильгельма II ханский титул), в ту пору считал себя независимым государством, хотя местные политики и осознавали, что судьба полуострова — будет ли он в составе «державы» Скоропадского или же будет самостоятельным — фактически решается в Берлине. Это было действительно так. В частности, Сулькевич направил в столицу Германии дипломатическую миссию В.С. Татищева. С подачи своего патрона Татищев ставил перед германским руководством вопрос о признании на межгосударственном уровне независимости Крыма. Понятное дело, что немцы более чем холодно встретили дипломатические инициативы нового государства, заявив о том, что «в связи с настоящим международным положением» не считает возможным объявить «о признании государственной независимости Крыма»⁷⁰. Миссия Татищева, таким образом, провалилась, а германский генерал Кош прямо заявил Сулькевичу о том, что «окончательная судьба Крыма должна определиться позднее»⁷¹. Когда, как и кто будет определять судьбу полуострова — об этом Кош Сулькевичу ничего не сказал.

Судьба же Черноморского флота оказалась трагичной: немцы предъявили Советской власти требование выдать им весь флот «для использования во время войны в мере, требуемой военной обстановкой»⁷². Предвидя это, еще 22 марта 1918 г. коллегия наркомата по морским делам составила доклад, адресованный в СНК. В докладе предлагалось принять меры к переводу флота из Севастополя в Новороссийск, а также к уничтожению того имущества, которое вывезено быть не может⁷³. В Севастополе тем временем опять начались митинги, резолюции. В частности, команды кораблей «Свободная Россия» и «Воля» решили вновь пригласить на пост командующего флотом контр-адмирала Саблина⁷⁴, которому, по словам его сослуживца В. Кукеля, «верили и которому флот несомненно готов был подчиниться»⁷⁵. Адмирал согласился принять этот тяжкий крест⁷⁶, но при условии, если ему будут беспрекословно повиноваться. 29 апреля, когда в окрестностях города появились уже немецкие разъезды, в Севастопольском Совете все еще дискутировался вопрос: «Сдаваться без боя или дать отпор врагу»⁷⁷. Перед этим возникла еще более животрепещущая проблема: о целесообразности затопления флота или передачи его немцам. Существовала надежда и на то, что флоту удастся «перекинуться» под «украинский державный прапор» — немало моряков были украинцами по национальности⁷⁸ — и войти в состав военно-морских сил Украинской Державы. Спор этот был и среди судовых команд: в частности, сторонники затопления считали, что необходимо увести флот в Новороссийск, где и затопить. Именно эта точка зрения в конечном итоге и возобладала: было решено флот немцам не сдавать, а эвакуировать его в Новороссийск. Началась экстренная подготовка к эвакуации; матросы, которые решили остаться в Севастополе, «помогали» эвакуации по-своему, унося все самое ценное с кораблей и сбывая затем это с рук⁷⁹.

Согласно решению не передавать корабли немцам, ночью 30 апреля, за несколько часов до занятия Севастополя войсками генерала Коша, часть флота была уведена в Новороссийск. Выходившие из Севастополя корабли с красными, андреевскими или украинскими флагами подвергались обстрелу со стороны немецкой артиллерии⁸⁰. «Радость, с какой мы, моряки, встречали каждый входящий корабль, можно сравнить только с радостью встречи с другом, которого считал погибшим», — описывал приход кораблей из Севастополя в Новороссийск комиссар эсминца «Капитан Сакен» большевик С.Г. Сапронов⁸¹. Кораблям удалось на время отсрочить свою неминуемую гибель. Ко 2 мая в Новороссийске сосредоточились 2 новых линкора, 15—16 эсминцев и миноносцев, 2 посыльных судна, 10 сторожевых катеров, 30 пароходов и транспортов. На кораблях находилось около 100 офицеров и 3500 матросов⁸². Тот же Сапронов писал: «О настроении приехавших распространяться не буду. Оно и так понятно. Новороссийск был последним портом, дальше флоту отступать было некуда. Крайне ограничены были и денежные средства флота, запасы провизии, топлива. Хотя последние вопросы официально ложились на командование флота, а морально — на большевиков — но они не могли быть тайной и для каждого рядового матроса. Настроение у всех было подавленное, безнадежное, как у родных смертельно больного человека. Особенно унывали украинцы. Большинство их покинуло Севастополь из боязни ответственности за участие в боях против буржуазной Рады и прочей контрреволюции, но они не переставали тяготеть к Украине. Команды снова стали редеть. Это настроение начало охватывать и флотских большевиков, тем более, что в тяжелой судьбе флота беспартийные матросы (наталкиваемые агитаторами контрреволюции) начали винить большевиков, советскую власть»⁸³. По словам командира эскадренного миноносца «Керчь» В. Кукеля, «всему личному составу Новороссийской эскадры была с самого начала ясна безвыходность положения флота: без угля, без нефти, без возможности пополнить боезапасы, в порту, зажатом железными щупальцами германских войск как с севера, так и с юга, в порту, абсолютно необорудованном для стояния флота, без элементарных ремонтных средств и т. д., наконец, при молниеносном наступлении немцев по всему Крыму, развивавшемся с явной целью захватить Новороссийск, вопреки всем ухищрениям доморощенной в то время украинской дипломатии. Гибель флота была предрешена, — она стала вопросом ближайшего времени. Тем не менее, общее настроение широких масс в начале не было подавленным или инертным — наоборот, замечалось охлаждение к пресловутым "комитетчикам" и "выборному началу", перед лицом неизбежной гибели, массы, наученные горьким опытом предыдущего периода, жаждали твердой власти и порядка. Не так благополучно обстояло дело в офицерской среде, и особенно в некоторой ее части: хотя внешне офицерство и старалось поддерживать бодрость духа на своих кораблях и не открывать "недр своей души", но в интимных беседах, к сожалению, проскальзывал глубокий пессимизм и полная растерянность: "что делать дальше?", "что будет дальше?", "германцы придут скоро", "команда не даст потопить суда — убьют", "как надо поступить?" — вот какими гаданиями и паническими предположениями был занят командный состав флота в те трудные исторические дни»⁸⁴.

Германия, через своего посла в Москве графа В. Мирбаха, а несколько ранее — через командующего немецкими войсками на Украине фельдмаршала Г. Эйхгорна, потребовала возвращения судов флота в Севастополь. Немцы к тому моменту считали команды судов в Новороссийске полностью разложившимися и не более чем «хорошо организованной бандой»⁸⁵. Советская сторона в ответной ноте указала на имевшие место нарушения немцами Брестского договора и предложила самостоятельно разоружить корабли в Новороссийске. Возникла почва для переговоров. В данной ситуации была возможна еще какая-то более благополучная участь для Черноморского флота, но авантюрный Ейский десант на кораблях Черноморской флотилии (под командованием И.Я. Гернштейна), осуществленный без ведома Москвы по приказу Главкома красных войск Северного Кавказа К.И. Калнина⁸⁶, резко изменил ход переговорного процесса. Руководители Кубано-Черноморской республики, во главе с председателем Центрального Исполнительного комитета А.И. Рубиным, хотели освободить Ростов, но десант был быстро уничтожен немцами. Рубин буквально на коленях умолял матросов сохранить флот для дела борьбы с империалистами и добровольцами⁸⁷, угрожал морякам расправой со стороны кубано-черноморских войск в случае затопления флота⁸⁸, но сила была не на стороне Кубано-Черноморской республики. Разгромив десант, немцы снова заговорили языком ультиматумов, угрожая Советской России возобновлением боевых действий и требуя возвращения флота в оккупированный Севастополь. Брестский мир оказался в подвешенном состоянии, и чтобы спасти положение, Ленин был готов пойти на уступки. В разговоре с А.А. Иоффе, советским посланником в Берлине, Ленин подчеркнул: «Мы принимаем с своей стороны решительно все меры, чтобы добиться как перевода судов в Севастополь, так и прекращения военных действий или подобия их с нашей стороны. Повторяю: все возможное делается»⁸⁹. Выигрывая время, Ленин готов был обещать немцам выполнение их требований по возвращению флота, но сам придерживался по этому вопросу своей позиции. Участь флота была решена. Он должен был либо отойти к немцам, либо быть затоплен. Советский лидер принадлежал к числу сторонников затопления, да и вообще, по словам В.Д. Бонч-Бруевича, Владимир Ильич «весьма пессимистически смотрел на будущее и ждал всяческих осложнений»⁹⁰. 24 мая 1918 г. Ленин начертал собственноручную резолюцию на докладной записке начальника морского Генерального штаба: «Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно»⁹¹. Для проведения этого решения в жизнь в Новороссийск были командированы член коллегии Наркомата по морским делам И.И. Вахрамеев и главкомиссар Черноморского флота Н.П. Авилов-Глебов, однако они натолкнулись на сильное сопротивление. Представители центральной советской власти, по словам осведомленного А.Г. Шляпникова, занимавшего в 1918 г. ответственный пост особого уполномоченного СНК по продовольствию на Северном Кавказе (с падением Тихорецкой Советская Россия оказалась отрезанной от южнорусских запасов хлеба, и СНК предпринимал отчаянные усилия, пытаясь накормить Центральную Россию, и в первую очередь пролетарский Петроград и красную Москву), «должны были подготовить моряков и, взорвав, потопить суда в Новороссийске. И сделать это так, чтобы инициатива потопления судов исходила бы от самой матросской массы, возмущенной германскими требованиями вернуть суда по месту их приписки, чтобы завладеть ими. При исполнении столь сложного поручения, — вспоминал Шляпников, — товарищи не встретили поддержки ни в партийной организации, ни в органах местной власти, не говоря уже о командном составе, значительная часть которого была явно нам враждебна. Адмирал Саблин играл двойственную роль, стремясь "спасти флот", то, путем наступления на немцев, то прикрываясь украинскими настроениями части моряков, готов был поднять флаг нового государственного образования, созданной немецким командованием "вольной" Украины»⁹².

По прибытию Вахрамеева и Авилова-Глебова, на квартире последнего было созвано совещание, на котором присутствовали: Вахрамеев, Авилов-Глебов, военный комиссар Черноморского округа Толмачев и председатель Новороссийского Совета М.М. Лучин. Последний оставил интереснейшие и крайне информативные воспоминания. На совещании Вахрамеев и Авилов-Глебов сообщили о принятом в Москве решении о затоплении флота и о том, что решение СНК необходимо сохранить в строжайшей тайне, «так как если оно станет известно немцам, то они постараются прибыть в Новороссийск и захватить все суда»⁹³. По итогам совещания было принято решение «начать немедленно подготовку к выполнению решения СНК, а также и принятия мер на случай выступления массы против такого решения СНК, и которое возможно было ожидать»⁹⁴. Лучин вспоминал, что в Новороссийске: «оставались команды, которые могли воспринять пропаганду уничтожения флота — как измену и предательство, на которые было обращено самое серьезное внимание. Одной из мер, чтобы ослабить противников и укрепить наше положение — было объявление в приказе, что все, кто желает, могут увольняться с выдачей жалованья за несколько месяцев вперед. Количество желающих превзошло наше ожидание, более половины — почти две трети — изъявили желание и они покинули суда, а также и Новороссийск на предоставленных им поездных составах. Избавившись от такого боевого элемента, было созвано делегатское собрание оставшихся команд флота, на котором был т. Глебовым сделан доклад о положении флота, в котором он очутился в Новороссийске. Делегатское собрание было очень бурным, почти все высказывались за то, чтобы дать немцам сражение, затем уничтожить флот. В конце концов не пришли ни к какому решению, так как образовалось три течения, но последующие собрания делегатов были более решительные и было принято предложение ввиду безвыходности положения флота — затопить его в бухте Новороссийска, не принимая никакого боя с немцами. По принятию такого решения мною было созвано Заседание всего Комиссариата и членов Центрального Исполнительно Комитета Северо-Кавказской Области, на которое были приглашены представители нашей партии и левые эсеры. По открытию заседания мною было сделано заявление о том, что постановило делегатское собрание о постановлении СНК о решении потопить флот, т. Глебов подтвердил мое заявление и указал, что от Комиссариата только требуется строгое выполнение его распоряжений и всякое неисполнение будет считаться не подчинением Высшей Советской власти. После того, когда стало известным всем решение СНК, поднялись страстные прения, на меня обвинения чуть ли не в преступлении, указывалось, что мы власть на местах и без нашего ведома не может быть решен этот вопрос и что СНК был не в курсе состояния флота. Был объявлен перерыв для фракционных совещаний. На нашем фракционном совещании было решено запросить Москву и указать, что такое решение есть ошибка и что флот необходимо сохранить. Споры были горячие и продолжительные. По возобновлении заседания были оглашены принятые решения фракций. Решения эти были в основе почти одинаковые: на этом вопросе тт. коммунисты и левые эсеры сошлись. Была вынесена резолюция, которая говорила, что флот должен остаться в Новороссийске и если нужно, то принять сражение, если немцы попытаются его взять. Просить делегатское собрание флота отменить принятое решение. Резолюция была принята почти единогласно за исключением меня, голосовавшего против, потому что я должен был, как Представитель Высшей Советской власти, выполнить приказание беспрекословно, имеющее общегосударственное значение. Принятую резолюцию поручено было огласить на делегатском собрании флота, которое шло на одном из судов, мне, как Председателю Совета. Но мною было сделано заявление, что я отказываюсь от такого поручения, так как это постановление противоречит решению СНК; опять полились прения, которые привели к тому, что были избраны оставшиеся в Президиуме два товарища Председателя — т. Кузьмин (коммунист) и т. Шерстнев (л. эсер), которые должны были отправиться на собрание делегатов флота. Я же и т. Глебов покинули заседание и отправились обследовать состояние судов и готовность команд флота принятое решение делегатского собрания исполнить. Та картина, которую мы видели, останется в памяти на всю жизнь. Трагедия, которая совершилась во флоте, впишется в историю Великой Российской Революции и ее руководителей, принявших такое решение, как не дать флот немцам. Подъезжая к пристаням, у которых стояли контр-миноносцы, мы увидели, что жизнь замерла на судах: нигде не было ни огней, ни шума, не было видно людей из команды, за исключением время от времени появлявшихся теней с узлами и ящиками, которые были наполнены всем, чем только могла наполнить эта уходящая с корабля тень. Молча мы переходили от судна к судну, обмениваясь между собой сомнениями о том, что флот может оказаться всеми брошенным, так что и открыть кингстоны будет некому и только одно судно, о котором с гордостью будет вспоминать вся Советская Россия, это контр-миноносец "Керчь", команда которого осталась на месте за исключением одного или двух, имея на судне даже своего Командира, тогда как остальные почти все собрались на дредноуте "Воля", который был захвачен этой сволочью, отдававшейся на милость немца — идти в Севастополь...»⁹⁵. Та же ситуация была и на дредноуте «Свободная Россия», в котором от всей команды осталось всего 55 человек. М.М. Лучин писал: «Наши опасения, что если бы немцы захотели захватить флот и пришли бы в Новороссийск, взяли бы без боя флот — оправдались. Тут уж, когда никакой опасности не угрожало еще — вся масса бежит, а тогда и подавно были бы брошены все суда. С болью в душе мы покинули "Свободную Россию", опасаясь, что она достанется врагу, так как вывести за мол нужны были люди. Но надежда была на "Керчь" и его команду»⁹⁶. Команды же кораблей буквально бурлили, придя в итоге длительных дебатов к практически единому мнению: «Флот не топить, пока ему не будет угрожать реальная, непосредственная опасность»⁹⁷.

Тем временем против Авилова-Глебова и Вахрамеева, живших в Новороссийске в поезде под усиленной охраной и практически не выходивших из своих вагонов (видимо, опасаясь покушения матросов кораблей)⁹⁸, поднялась сильная агитация, среди команд раздавались возгласы «Довольно комиссаров»⁹⁹. С.Г. Сапронов писал о том, что «Авилов, Саблин и прочие "Главки" продолжали "вариться в своем собственном соку", имея, как видно, уже точные распоряжения Совнаркома о потоплении флота, но не принимая никаких мер к проведению их в жизнь. Время свое они проводили в бесконечных, изолированных от большевиков и матросских масс, совещаниях — "видимостью дела" прикрывая свою бездеятельность. Как показал дальнейший ход событий, у одних "Главков" это был продуманный и преднамеренный саботаж (Саблин, Тихменев и им подобные), у других — страх за свою шкуру, так как лозунг "потопления" был не из популярных и за него весьма свободно можно было поплатиться жизнью»¹⁰⁰. Для Авилова-Глебова, Лучина и Вахрамеева возникла непосредственная опасность ареста, вопрос об этом был поставлен на заседании Новороссийского комиссариата¹⁰¹, с которого Авилов-Глебов и Вахрамеев попросту трусливо сбежали, если верить воспоминаниям С.Г. Сапронова¹⁰². После бегства «представителей власти» поднялся шум, наиболее горячие головы предлагали догнать и арестовать беглецов. Возбуждение против Авилова-Глебова и Вахрамеева достигло такой степени, что матросы были готовы даже пойти на штурм поезда, не опасаясь неизбежных больших жертв¹⁰³. Лишь взвешенная позиция фракции большевиков по этому вопросу способствовала тому, что собрание успокоилось. В поздней советской историографии утвердилась точка зрения о том, что Авилов-Глебов и Вахрамеев вынуждены были бежать от «псевдореволюционеров» и посланцам Совнаркома «едва удалось скрыться»¹⁰⁴.

Миссия Авилова-Глебова и Вахрамеева не удалась. По словам члена ЦИК Северокавказской республики Е.Д. Лехно, «матросы-клешники, а их было не мало, попытались сбросить в море Глебова-Авилова»¹⁰⁵. Так же едва не поступили и со сторонником затопления флота членом Исполкома Новороссийского Совета Кузьминым¹⁰⁶. Неудачу Авилова-Глебова и Вахрамеева, как кажется, предопределила целая совокупность факторов: личная неуверенность эмиссаров в правильности меры, которую они должны осуществить — т. е. затопить флот, поэтому, думается, что и тот, и другой выжидали время, опасаясь поплатиться за поспешное решение. Кроме того, свою роль сыграла и неспособность Авилова-Глебова и Вахрамеева войти в доверие к командам кораблей; посланцы Москвы вели жизнь «отшельников», причем не общаясь ни с эскадрой, ни с местными парторганизациями. Сапронов утверждал, что в Авилове-Глебове и Вахрамееве говорил «страх за свою шкуру, так как лозунг «потопления» был не из популярных и за него весьма свободно можно было поплатиться жизнью»¹⁰⁷. Однако, такая осторожная тактика в революционную эпоху, конечно, популярностью у матросов пользоваться не могла.

Как следствие, Авилов-Глебов, и Вахрамеев были вынуждены оставить Новороссийск и отправиться в Москву для доклада о создавшемся положении. Негодование Ленина, узнавшего о провале их миссии, если верить воспоминаниям управляющего делами СНК В.Д. Бонч-Бруевича, не поддавалось описанию¹⁰⁸. Для организации затопления флота из столицы большевистской России был послан новый уполномоченный — мичман Ф.Ф. Раскольников, приезд которого и сыграл определяющую роль¹⁰⁹.

Любопытно, что в исследованиях сталинской эпохи писалось о том, что Вахрамеев «оказался не на высоте положения и далеко не оправдал доверия Совнаркома»¹¹⁰, Авилов-Глебов был объявлен врагом народа, а его действия по организации затопления флота расценивались как «предательские»¹¹¹. Имя же невозвращенца Федора Раскольникова не упоминалось вовсе. Скажем, в воспоминаниях В.Д. Бонч-Бруевича вызов Раскольникова к Ленину преподносился так: «Владимир Ильич вызвал к себе находившегося в то время в Кронштадте лично известного ему мичмана военно-морского флота и подробно инструктировал его, что нужно сделать в Новороссийске, требовал от него быть непреклонным, все выполнить от имени правительства»¹¹². Между тем, именно Раскольников и стал ключевой фигурой последнего акта трагедии флота. В беседе с Ф.Ф. Раскольниковым Ленин объяснил свою позицию по флоту следующим образом: «Потопление Черноморского флота встречает неслыханное сопротивление со стороны части команд и всего белогвардейски настроенного офицерства. Имеется сильное течение за уход в Севастополь. Но увести флот в Севастополь — это значит отдать его в руки германского империализма. Этого никак нельзя допустить. Необходимо во что бы то ни стало потопить флот, иначе он достанется немцам»¹¹³. Ленин командировал Раскольникова в Новороссийск для организации затопления флота. По пути в Новороссийск Раскольников в Царицыне имел встречу с находившимся там наркомнацем И.В. Сталиным, который также заявил о себе как о стороннике затопления флота¹¹⁴. В Тоннельной Раскольников встретился и с оставившими Новороссийск Лучиным и Авиловым-Глебовым, подробно сообщившим Федору Федоровичу о положении дел в эскадре¹¹⁵.

В Новороссийске происходила ожесточенная борьба. Команды судов были деморализованы, никакого выхода из тупика не было видно. «Самоубийство» флота, осуществить было невыносимо тяжело, идти в Севастополь — унизительно. На проводившемся среди чинов команд «референдуме» 939 человек высказалось за поход в Севастополь, около 1000 воздержалось или голосовало «за борьбу до последнего снаряда». Было видно, что единодушного решения не существует. Команды были деморализованы и издерганны. Временный командующий флотом А.И. Тихме-нев¹¹⁶ был сторонником похода флота в Севастополь. По словам командира эсминца «Керчь» старшего лейтенант В. Кукеля, у командующего флота перед глазами, как призрак, «стояло декабрьское избиение офицеров в Севастополе, парализовавшее в них всякую волю, решимость и чувство чести, необходимое в столь тяжелый момент»¹¹⁷. Противники затопления, во главе с линейным кораблем «Воля» под вымпелом капитана I ранга А.И. Тихменева, вышли обратно в Севастополь — фактически на сдачу немцам¹¹⁸. По словам советского автора Н.И. Супруненко, Тихменев сумел «заручиться поддержкой отсталой части матросов», согласившихся подчиниться «предательскому приказу»¹¹⁹. Однако, очевидно другое: флот был расколот пополам, трагедия Гражданской войны в этой ситуации проявилась очень отчетливо. 17 июня, в половине 12-го часа ночи приготовившиеся к походу суда снялись с якоря и ушли в море «при нескрываемом озлоблении оставшихся в Новороссийске как команд, так и всего населения»¹²⁰. Когда эскадра, уходившая в Севастополь, выстроилась на внешнем рейде, то на передней мачте «Керчи» взвился сигнал: «Судам, идущим в Севастополь. Позор изменникам России!»¹²¹ Немцы поступили с эскадрой, пришедшей в Севастополь, достаточно предсказуемо: они сразу объявили корабельные команды военнопленными, выставили близ кораблей своих часовых и подняли на них кайзеровские военно-морские флаги¹²².

Командир «Керчи», старший лейтенант В.А. Кукель, стал главным организатором затопления кораблей, оставшихся в Новороссийске. 18 июня 1918 г., предварительно заложив в машинное отделение каждого корабля взрывные патроны¹²³, в Цемесской бухте команда «Керчи» с короткой дистанции расстреляла все суда Черноморского флота, которые остались в Новороссийске — всего 14 кораблей. Миноносцы уходили под воду, держа на мачтах сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь!»¹²⁴. По воспоминаниям очевидца, Новороссийск «в этот день не работал, и весь присутствовал на похоронах, все было усеяно народом; очень многие не выдерживали такой картины, со слезами на глазах ругали и Советскую власть, и тех, которые ушли в Севастополь»¹²⁵. По свидетельству члена ЦИК Северокавказской республики В. Черного, затопление флота «произвело необычайно удручающее впечатление на рабочих и солдат» города¹²⁶. Многие моряки, как вспоминал видный красный командир В.М. Примаков, покончили жизнь самоубийством, не в силах пережить трагедию флота¹²⁷. Член исполкома Новороссийского совета Кузьмин писал о том, что первые дни «после потопления флота, жители Новороссийска чувствовали себя так, будто каждый из них похоронил близкого, дорогого человека в одной братской могиле, к которой стекалось все население, — а этой могилой было "Черное море". Берег в районе Новороссийска от раннего утра и до позднего вечера был заполнен мужчинами и горько плачущими женщинами»¹²⁸.

Советский драматург А. Корнейчук в 1933 г. написал пьесу «Гибель эскадры», посвященную затоплению флоту в Цемесской бухте. В 1960 г. великий театральный режиссер Г.А. Товстоногов на сцене ленинградского Большого Драматического театра им. Горького поставил «Гибель эскадры». Артист Олег Басилашвили, игравший одну из ролей в этом спектакле, вспоминал, что во время сцены прощания матросов с тонущими кораблями «люди в зале плакали»¹²⁹. И дело тут не только в уровне товстоноговской постановки. Труппа, как вспоминал артист В.М. Татосов, относилась к драматургии Корнейчука профессионально, в чем-то безучастно, «мы просто делали свою работу, на уровне нашего театра, так, как и требовал этого Товстоногов»¹³⁰, но сами зрители реагировали на увиденное крайне эмоционально — даже десятилетия спустя этот эпизод советской истории производил огромное впечатление на людей. Зрители видели не только трагедию флота, не только один из эпизодов Великой Революции и Гражданской войны, но и реальную, зримую трагедию людей, на глазах у которых происходила гибель всего того, что для них и составляло огромную часть их жизни. Безучастным к этому быть нельзя.

На рассвете следующего дня, 19 июня 1918 г., после схода команды на берег, «Керчь» была затоплена у Кадошского маяка близ Туапсе¹³¹. Перед своей гибелью «Керчь» отправила радиограмму с извещением о том, что все оставшиеся в Новороссийске корабли уничтожены: «Всем, всем, всем. Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдаче Германии. Эскадренный миноносец "Керчь"». Адресована эта радиограмма была главным образом судам, ушедшим в Севастополь с Тихменевым, доказывая им возможность затопления и исполнения тем самым своего долга¹³². Радиограмма эта была напечатана во всех газетах юга России. Мичман Б.М. Повысоцкий в своих воспоминаниях писал: «О том, как, что мы честно выполнили свой долг перед Родиной, узнали и наши друзья, и наши враги»¹³³. По словам севастопольского историка Д.В. Соколова, как «боевая единица флот перестал существовать...»¹³⁴.

Флот был затоплен, но не оказался в руках врага. Показательно, что в белогвардейской среде за затопление флота большевиков не осуждали, а наоборот считали это решение смелым и оправданным¹³⁵. Впрочем, Главнокомандующий белогвардейскими Вооруженными Силами на Юге России генерал А.И. Деникин, верный себе, написал о затоплении флота как о символе «патриотизма» черноморцев, столь же фальшивого, сколь и бессмысленного»¹³⁶.

Как бы то ни было, но можно констатировать лишь то, что гибель элиты Черноморского флота была, конечно же, очередным ударом по национальной России. Большевики же использовали эпизод с затоплением флота в качестве одного из важнейших слагаемых своей, коммунистической, истории, а вернее легенды о Гражданской войне: советская историография, в частности, ростовский историк А.И. Козлов, трактовала новороссийскую трагедию как «героический акт в защиту завоеваний революции»¹³⁷, а затопление флота как единственно верную меру, позволившую «предотвратить войну с Германией и укрепить в стране позиции Советской власти»¹³⁸. Козлов отмечал: «Врагам удалось увести в Севастополь лишь часть эскадры. При этом они использовали ошибки местных органов Советской власти, допускавшиеся при решении вопроса о судьбе кораблей...»¹³⁹.

В первые годы после распада СССР трагедия Черноморского флота рассматривалась столь же политизирование, как и в советское время, правда, уже в соответствии с новой «генеральной линией», а именно — сквозь призму якобы неспособности большевиков к управлению Россией. Так, например, известный публицист Игорь Бунич в своем сочинении с говорящим названием «Черноморская Цусима» писал о том, что «Цусима» флота произошла в значительной степени из-за «преступной политики большевиков и русской междоусобицы»¹⁴⁰. Тогда же, сразу после затопления флота, советская пресса опубликовала лишь коротенькую заметку от имени наркоминдела Г.В. Чичерина, в которой сообщалось о том, что «часть бывших в Новороссийске судов Черноморского флота возвратилась в Севастополь, остальная же часть была командой взорвана»¹⁴¹. Раскольников, в свою очередь, 31 июля 1918 г., отправил с пометкой «В. секретно» на имя Ленина и Троцкого телеграмму следующего содержания: «Дело совершенное нами в Новороссийске должно во чтобы то не стало быть доведено до конца уничтожением судов находящихся в Севастополе. Преступление Саблина, Вахрамеева и Авилова, своевременно не выполнивших директив центральной власти и ввиду этого допустивших переход Черноморского флота в руки германских империалистов, измена Тихменева, все это должно быть заглажено»¹⁴². Близкий к Ленину В.Д. Бонч-Бруевич вспоминал: «Немцы негодовали, узнав о потоплении новороссийского нашего флота, на который они уже разинули свою прожорливую пасть, чтобы проглотить его. И вдруг такой афронт! Флот наш покоился на глубоком дне Черного моря! Немцы злились, не однажды высказывая это вслух. Владимир Ильич потирал руки и посмеивался. Пусть немцы знают, что мы не шутим, и что русский народ может пойти на любые жертвы, но все это до известного предела, который мы никогда не перейдем.

— Нашли дурачков, — говорил он, — отдай им флот! Жаль, что наши сплоховали и не открыли огонь по уходившим в Севастополь! Обязательно их надо было расстрелять и потопить... мерзавцев, изменников, предателей нельзя было отпускать!... Тут нечего было ни на флаги Украинской рады, ни на референдум обращать внимание, а просто расстрелять и дело с концом! Жаль, очень жаль, что так случилось, — печалился Владимир Ильич»¹⁴³.

Гибель части Черноморского флота 18 июня 1918 г. стала одной из самых трагических страниц в истории Гражданской войны.

Примечания

1. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Симферополь, 1957. Т. I. С. 134—135. № 133—134.

2. Революционный трибунал // Крымский вестник. Севастополь. 1918. 13 января; Заседание революционного трибунала в Севастополе // Революционная Евпатория. 1918. 11 января.

3. М. Волошин в своем стихотворении «Матрос» оставил интересную с психологической точки зрения, хотя и немного утрированную характеристику матросов Черноморского флота:

Широколиц. Скуласт. Угрюм.
Голос осипший. Тяжкодум.
В кармане браунинг и напилок.
Взгляд мутный, злой, как у дворняг,
Фуражка с надписью «Варяг»,
Надвинутая на затылок.
Татуированный дракон
Под синей форменной рубашкой.
Браслеты. В перстне кабошон,
И красный бант с алмазной пряжкой.
При Керенском, как прочий флот,
Он был правительству оплот,
И Баткин был его оратор,
Его герой Колчак. Когда ж
Весь Черноморский экипаж
Сорвал приезжий агитатор,
Он стал большевиком. И сам
На мушку брал да ставил к стенке,
Топил, устраивал застенки,
Ходил к кавказским берегам
С «Пронзительным» и с «Фидониси»,
Ругал царя, грозил Алисе;
Входя на миноносце в порт,
Кидал небрежно через борт:
«Ну как буржуи ваши? Живы?»
Устроить был всегда не прочь
Варфоломеевскую ночь.
Громил дома, ища наживы,
Награбленное грабил, пил,
Швыряя керенки без счета,
И перед немцами топил
Последние остатки флота.

      См.: (Матрос (1918) // Волошин М.А. Стихотворения и поэмы в 2-х тт. Т. I. Париж, 1982. С. 294—295).

Волошин, к слову сказать, был одним из самых информированных о событиях, происходивших в Крыму, людей. Поэту удалось пережить все крымские перевороты. Причина, по словам писателя В.В. Вересаева, заключалась в том, что Волошин обладал «изумительной способностью сходиться с людьми самых различных общественных положений и направлений. В советское время, например, он умел, нисколько не поступаясь своим достоинством, дружить и с чекистами, и с белогвардейцами, когда Крым то и дело переходил из одних рук в другие» (см.: Вересаев В.В. Воспоминания. Собр. соч. в 5 т. Т. V. М., 1961. С. 464). Как писал в автобиографии сам поэт: «Вернувшись весною 1917 года в Крым, я уже больше не покидаю его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую, и все волны гражданской войны и смены правительств проходят над моей головой. Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающемся...» (см.: Волошин М. Автобиография // Собр. соч. T. VII. Кн. 2. М., 2008. С. 252). В цикле стихотворений Волошина о революции могли найти свою правду и красные, и белые; Волошин больше всего гордился тем, что и та, и другая сторона братоубийственного конфликта начинала «свои первые прокламации к народу при занятии Одессы цитатами» из его стихов (см. Волошин М. Воспоминания // Собр. соч. Т. VII. Кн. 2. М., 2008. С. 408—409).

4. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2353. Воспоминания краскома Терентьева. Л. 1.

5. Урановский. Переворот в Севастополе // Революция в Крыму. Симферополь. 1923. № 2. С. 30.

6. Центр документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК). Ф. 2830 (Истпарт). Оп. 1. Д. 890. Воспоминания матроса-большевика П.З. Марченко «Воспоминания о Черноморском флоте в Севастополе в 1917—1918 гг.». Л. 17.

7. Революционная Евпатория. 1918. 13 января.

8. Елагин В. История большевистского переворота в Ялте // Революция в Крыму. 1922. № 1. С. 47; Грудачев П.А. Багряным путем Гражданской. Симферополь, 1971. С. 20—35.

9. Революционная Евпатория. 1918. 13 января.

10. Там же.

11. В марте 1918 для борьбы с пьянством Совнаркомом Республики Тавриды был даже назначен чрезвычайный комиссар по борьбе с пьянством — Коляденко (см.: Ялтинская коммуна. 1918. 2 апреля (20 мая)).

12. Гавен Ю. Первые шаги Соввласти в Крыму // Революция в Крыму. 1923. № 2. С. 52.

13. Шрамченко Я. «Жуткие дни...». Агония Черноморского флота // Морские записки. Нью-Йорк. 1960. Т. 19. № 1—2. С. 64.

14. Лидзарь В.А. Варфоломеевская ночь в Севастополе // Бизертинский морской сборник. 1921—1923: Избранные страницы. М., 2003. С. 123.

15. Hoover institution archives (HIA). Rerberg F.P. Записки и воспоминания начальника штаба Севастопольской крепости. P. 186. Предоставлено С. Машкевичем (Нью-Йорк).

16. РГАСПИ. Ф. 5 (Секретариат В.И. Ленина). Оп. 1. Д. 2443. Л. 4.

17. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1800. Воспоминания главного комиссара Черноморского флота В.В. Роменца. Л. 37.

18. Там же. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3893. Воспоминания А.С. Добровольского, Комиссара Народного банка в г. Новороссийске. Л. 1.

19. Там же. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1800. Л. 37.

20. Там же. Л. 38.

21. HIA. Rerberg F.P. Записки и воспоминания... P. 188.

22. Op. cit. P. 188.

23. Op. cit. P. 187.

24. Гавен Ю. Указ. соч. С. 53.

25. Жуков В.К. Черноморский флот в революции 1917—1918 г. М., 1932. С. 135.

26. Там же. С. 135.

27. Там же. С. 143.

28. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1800. Л. 37—38.

29. Там же. Л. 38—39.

30. ЦГАИПД СПБ. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3893. Л. 3.

31. Копия воспоминаний В.В. Роменца хранится в ЦДАГО Украины: Ф. 59 (Коллекция воспоминаний о революционном движении, Октябрьской революции, гражданской войне и социалистическом строительстве на Украине.). Оп. 1. Д. 1136.

32. Кришевский Н. В Крыму // Сопротивление большевизму. 1917—1918 гг. М., 2001. С. 337.

33. Крестьянников В.В. «Варфоломеевские» ночи в Севастополе в феврале 1918 г. // Севастополь: Взгляд в прошлое: Сборник научных статей сотрудников Государственного архива г. Севастополя. Севастополь, 2006. С. 201—206. В свою очередь, в книге-хронике «Севастополь в годы революций и гражданской войны, 1917—1920 гг., составленной также под редакцией В.В. Крестьянникова, говорится о 250 убитых (см.: Севастополь: Хроника революций и гражданской войны, 1917—1920 гг. Симферополь, 2005. С. 260). В списке вдов офицеров, погибших в декабре 1917 и в феврале 1918 в Севастополе, составленном распорядительным отделением штаба официального представителя Украинской Державы для связи с Германским главным командованием в Крыму перечисляется 23 фамилии (РГА ВМФ. Ф. Р-335. Оп. 1. Д. 5. Л. 238). Вероятно, этот список неполный.

34. «Ни один из противников России по еще продолжавшейся войне даже во сне не мог представить таких потерь в офицерском составе Черноморского флота. Без единой неприятельской торпеды, мины, бомбы или даже пули Черноморской флот перестал быть боеспособным, а вскоре вообще прекратил свое существование», — писали историки В. Лобыцын и В. Дядичев в одной из статей (см.: Лобыцын В., Дядичев В. Еремеевские ночи // Родина. 1997. № 11. С. 32). Думается, однако, что их утверждение чересчур категорично.

35. Соколов Д.В. Таврида, обагренная кровью. Большевизация Крыма и Черноморского флота в марте 1917 — мае 1918 г. М., 2013. С. 198.

36. Юрковский Н.К. О матросских массах в 1917—1918 гг.: опыт социально-психологической характеристики // Россия в XX веке. Сб. статей к 70-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН, профессора В.А. Шишкина. СПб., 2005. С. 18.

37. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей: Из истории Гражданской войны в Крыму. Симферополь, 2008. С. 227.

38. ГАРФ. Ф. Р-6378 (Сомов С.Н.). Оп. 1. Д. 1. Воспоминания С.Н. Сомова. Л. 295.

39. Епанчин Н.А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 485.

40. Бобков А.А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. Феодосия; Симферополь, 2008. С. 323.

41. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. Симферополь, 2008. С. 718.

42. ГАРФ. Ф. Р-6378. Оп. 1. Д. 1. Л. 440 об.

43. Пилкин В.К. В Белой борьбе на Северо-Западе: Дневник 1918—1920. М., 2005. С. 36.

44. РГА ВМФ. Ф. Р-315 (Материалы по истории советского военно-морского флота). Оп. 1. Д. 266. Л. 125—126. «Лицо его, мученическое и желтое, не удивлялось, не радовалось и не печалилось <...> Это был очень крупный духовно и честный человек, решившийся, по-видимому, на все компромиссы, лишь бы спасти честь флага. Таково было мое первое впечатление, таково оно оказалось и на самом деле», — таким запомнился Михаил Павлович Саблин капитану Военно-морского судебного ведомства Б.А. Лазаревскому {Лазаревский Б.А. Начало конца (воспоминания о событиях 1917 г. на Черноморском флоте) // Бизертинский морской сборник... С. 113).

45. Малышкин А. Севастополь. М., 1934. С. 237—238.

46. Папанин И.Д. Лед и пламень. М., 1978. С. 32.

47. Троцкий Л. Офицерский вопрос // Известия ВЦИК. 1918. 23 июля.

48. ГАРФ. Ф. Р-6378. Оп. 1. Д. 1. Л. 440 г.

49. Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1962. Т. 50. С. 50.

50. Стеклов Ю. Еще клочок бумаги? // Известия ВЦИК. 1918.9 мая.

51. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. С. 271. № 348.

52. Колосов. Севастополь с февраля до прихода немцев // Революция в Крыму. 1923. № 2. С. 96.

53. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Оп. 1. Д. 1460. Воспоминания большевика-подпольщика А.П. Цырнюка. Л. 22—23.

54. Сідак В., Осташко Т., Вронська Т. Полковник Петро Болбочан: трагедия українського державника. К., 2004. С. 22—23.

55. Там же. С. 26—27.

56. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Оп. 1. Д. 1460. Воспоминания большевика-подпольщика А.П. Цырнюка. Л. 23.

57. Королев В.И. Черноморская трагедия (Черноморский флот в политическом водовороте 1917—1918 гг.). Симферополь, 1994. С. 33.

58. Судейкина В.А. Дневник: 1917—1919 (Петроград — Крым — Тифлис). М., 2006. С. 126.

59. Дрейер В.Н., фон. На закате империи. Мадрид, 1965. С. 224.

60. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. С. 364.

61. ЦГАВО Украины. Ф. 3543. Оп. 1. Д. 1. Л. 84 об.

62. «Небольшого роста, коренастый, кривоногий русский татарин со скуластым лицом, с жиденькой рыжеватой бородкой и с такими же усами, с маленькими косыми глазами, Сулькевич был заурядным офицером Генерального штаба, горячим и суетливым, но добросовестным работником. У него не было, как у его предков, ни Золотой или какой-либо другой орды, ни талантов администратора, ни дипломатического чутья, ни даже склонности к интригам и коварству. Впрочем, для того, чтобы стать президентом Крымской республики, в этом не было надобности. Во время оккупации Крыма немцами им нужно было установить порядок и создать власть на месте. Немецкий генерал Кош весной 1918 года предложил Сулькевичу занять пост президента Крымской республики. Сулькевич был генералом, татарином и магометанином. Чего же больше? Это было даже прочнее, чем Скоропадский на Украине. Татары поддержали Сулькевича, и он взошел на ордынский престол и при желании мог поселиться в ханском Бахчисарайском дворце», — такую характеристику Сулькевичу дал хорошо его знавший белый генерал П.С. Махров (Махров П. С. В Белой армии генерала Деникина: Записки начальника штаба Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России. СПб., 1994. С. 18).

63. Бунегин М.Ф. Революция и гражданская война в Крыму (1917—1920 гг.). Симферополь, 1927. С. 192.

64. ГАРФ. Ф. Р-6400 (Бобровский П.С.). Оп. 1. Д. 7. Л. 6. «Глава правительства, генерал Сулькевич, был литовским татарином, генералом русской службы, настолько образованным, что не говорил ни на каком языке, кроме русского. Единственно, что его связывало с татарами, это — религия: он был мусульманином. К слову сказать, только его мусульманство и выдвинуло его вообще на ответственный пост главы правительства — никаких иных достоинств у этого рядового русского генерала, человека малообразованного, младенчески неопытного в политических вопросах, не было», — писал в своих воспоминаниях видный политический деятель того времени П.С. Бобровский (Там же. Л. 6).

65. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 525. Воспоминания В.Д. Набокова. Л. 4.

66. Полярный Л. Интервенты в Крыму // К десятилетию интервенции. Сб. статей. М.; Л., 1929. С. 128.

67. Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. Париж, 1988. С. 596—597.

68. Пасманик Д.С. Революционные годы в Крыму. Париж, 1926. С. 102.

69. ГАРФ. Ф. Р-6400. Оп. 1. Д. 7. Л. 6. «Столь пестрое по составу правительство генерала Сулькевича не имело определенной физиономии. Оно не было прямо сепаратистским, но тем не менее старательно изгоняло из терминологии своих постановлений и своей административной практики все то, что указывало на принадлежность Крыма к России. Государственными языками были объявлены русский, татарский и — в угоду немцам — немецкий. Фактически единственным государственным языком был русский, ибо все чиновники остались русские, да крымско-татарский язык по своей неразработанности и вообще не годится на роль государственного <...> Многое в деятельности первого крымского правительства носило почти юмористический характер: борьба со словом "губерния", напоминающем о принадлежности этой губернии к России, культивирование в противовес "губернии" слова "край" в применении к Крыму, усиленная возня Сулькевича с созданием крымской "внутренней стражи" (полу-войско, полу-полиция) и придумывание для нее "татарской формы" и т. и. С насмешкой к этой стороне его деятельности относились не только обыватели, но и сами чиновники. Вообще никаким авторитетом в населении оно не пользовалось. Если широкие круги населения были в общем довольны создавшимся положением, то только потому, что на смену дикого режима большевиков, убившего экономическую жизнь, пришли нормальные и привычные условия свободы хозяйственной инициативы. Но это благо население совершенно правильно относило не на счет правительства Сулькевича, а на счет германской армии» (Там же. Л. 6—7).

70. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 396.

71. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. С. 382.

72. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 395.

73. РГАСПИ. Ф. 5 (Секретариат В.И. Ленина). Оп. 1. Д. 2443. Л. 6.

74. Монастырев Н.А. Гибель царского флота. СПб., 1995. С. 94.

75. Кукель В. Правда о гибели Черноморского флота // Гражданская война в России: Черноморский флот. М., 2002. С. 31.

76. Кручинин А.С. Адмирал Колчак: жизнь, подвиг, память. М., 2010. С. 383.

77. Елизаров М.А. Матросские массы в 1917—1921 гг.: От левого экстремизма к демократизму. СПб., 2004. С. 143.

78. Удовиченко О.І. Україна у війні за державність. К., 1995. С. 38.

79. «Грабят — изумительно, артистически... расхищают все, что можно расхитить, продается все, что можно... Это очень "самобытно", и мы можем гордиться — ничего подобного не было даже в эпоху Великой Французской революции», — написал об этом «достижении» русской революции Максим Горький (см.: Горький М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре. М., 1990. С. 170).

80. РГА ВМФ. Ф. Р-1722. Оп. 1. Д. 19. Л. 8. Записка мичмана Г.Г. Филевского о событиях на Черноморском флоте в 1917—1918 гг.

81. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Оп. 1. Д. 1198. Л. 129.

82. Елизаров М.А. Указ. соч. С. 144.

83. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Оп. 1. Д. 1198. Л. 133.

84. Кукель В. Указ. соч. С. 58.

85. Граф Г.К. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. СПб., 1997. С. 403.

86. РГАСПИ. Ф. 70. Оп. 3. Д. 643. Губарев. «Воспоминания о борьбе против немецкой оккупации в Таганроге». Л. 4.

87. Подвысоцкий Б.М. Гибель черноморских кораблей в Новороссийске / Вступит, статья Ю.Б. Ляхова, комментарии С.Н. Харитонова // Кортик. Флот. История. Люди. СПб., 2009. Вып. 10. С. 79.

88. Козлов А.И. Борьба трудящихся Черноморья за власть Советов (1917—1920 гг.). Ростов-на-Дону, 1972. С. 62.

89. Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1962. Т. 50. С. 94—95.

90. Бонч-Бруевич В.Д. Владимир Ильич Ленин и Военно-морской флот // Военно-исторический журнал. 1964. № 4. С. 9.

91. Ленин В.И. Полн. собр. соч Т. 50. С. 81.

92. Шляпников А.Г. За хлебом и нефтью // Вопросы истории. 2002. № 8. С. 90. Даже в поздней советской историографии позиция Саблина в отношении затопления флота оценивалась как «двурушничество» (см.: Козлов А.И. Во имя революции (Потопление флота по приказу В.И. Ленина в 1918 г.). Ростов-на-Дону, 1985. С. 86).

93. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1844. Воспоминания М.М. Лучина. Л. 5.

94. Там же. Л. 5.

95. Там же. Л. 5.

96. Там же. Л. 6.

97. Кукель В. Правда о гибели Черноморского флота // Гражданская война в России: Черноморский флот. М., 2002. С. 62.

98. Сапронов так описывал поведение представителей московской власти: «[Приехал] большой человек — в специальном поезде, из которого не выходит. Поезд охраняют 100 человек матросов, вооруженных винтовками и пулеметами... Это был Вахрамеев. Тут же мы большевики и комиссары кораблей увидели в первый и последний раз и второго «затворника», комиссара флота Авилова-Глебова, тоже жившего в вагоне на станции, под вооруженной охраной. Авилов-Глебов приехал около месяца тому назад, но, как я уже говорил, чуждался парторганизаций большевиков флота и города. К нему тоже никого не допускала его спецохрана. На кораблях, кроме «Воли», он нигде не бывал. На митинге, нами организованном, не выступал и сам ни одного собрания не провел. Зато охрана его шныряла повсюду, и, как видно, вести, ею приносимые, о настроении и намерении моряков и заставляли его вести свою сугубо отшельническую жизнь. С приездом Вахрамеева он перецепил свой вагон к его поезду, который теперь всегда стоял на парах (см.: ЦДАГО Украины. Ф. 59. Он. 1. Д. 1198. Л. 142—143).

99. Гутан Н.Р. От Севастополя до Новороссийска // Гангут. 1993. Вып. 5. С. 86.

100. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Он. 1. Д. 1158. Л. 137.

101. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Он. 5. Д. 1844. Л. 6.

102. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Оп. 1. Д. 1198. Л. 145. В классической монографии Н.Т. Сирченко по данному вопросу написано о том, что «Вахрамеев и Авилов-Глебов отправились на вокзал, полагая, что их миссия почти выполнена» (Сирченко И.Т. Выполняя приказ В.И. Ленина... М., 1979. С. 233). В романе же участника Гражданской войны известного писателя Б. Лавренева «Синее и белое» представлены слишком героизированные образы Вахрамеева и Авилова, этаких революционеров без страха и упрека, буквально сгорающих на глазах от напряжения и непомерной нагрузки (см. Лавренев Б. Синее и белое. Калининград, 1991. С. 416—492).

103. Там же. Л. 145.

104. Козлов А.И. Во имя революции (Потопление Черноморского флота в 1918 г. по приказу В.И. Ленина). Ростов-на-Дону, 1985. С. 178.

105. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК). Ф. Р-1511 (Лехно Е.Д.). Оп. 1. Д. 2. Лехно Е.Д. «ЦИК Северокавказской республики в 1918 году». 1960 г. Л. 4.

106. Кузьмин И. Революционные дни в Новороссийске // Октябрь на Кубани и Черноморьи. Краснодар, 1924. С. 132.

107. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Он. 1. Д. 1198. Л. 137.

108. Бонч-Бруевич В.Д. Владимир Ильич Ленин и Военно-морской флот... С. 11.

109. Янчевский Н.Л. Гражданская борьба на Северном Кавказе. Ростов-на-Дону, 1927. Т. II. С. 11.

110. Разгон И. Орджоникидзе и Киров и борьба за власть Советов на Северном Кавказе. 1917—1920 гг. М., 1941. С. 164.

111. Там же. С. 166.

112. Бонч-Бруевич В.Д. Владимир Ильич Ленин и Военно-морской флот... С. 12.

113. Раскольников Ф.Ф. Гибель Черноморского флота // Федор Раскольников о времени и о себе: Воспоминания. Письма. Документы. Л., 1989. С. 349.

114. Там же. С. 356.

115. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1844. Л. 6.

116. Саблин 6 июня выехал в Москву, выслав оттуда 12 июня телеграмму на имя Тихменева: «Внести по международной обстановке изменения в принятые решения не представляется возможным», тем самым фактически дав согласие на затопление флота (Крестьянников В.В. Вице-адмирал М.П. Саблин // Севастополь: взгляд в прошлое. Севастополь, 2006. С. 316).

117. Кукель В. Указ. соч. С. 67, 101.

118. Через какое-то время «Воля» вошла в состав Черноморского флота белых.

119. Супруненко Н.И. Очерки истории Гражданской войны и иностранной военной интервенции на Украине. М., 1966. С. 40.

120. Лукин В. Уничтожение части судов Черноморского флота в Новороссийске в июне 1918 г. // Красный флот. 1923. № 3. С. 154.

121. Раскольников Ф.Ф. Указ. соч. С. 361.

122. Тинченко Я. Українські збройні сили березень 1917 р. — листопад 1918 р (організація, чиселньність, бойові діі): наукове видання. К., 2009. С. 374; Тинченко Я. Військово-морські сили України. 1917—1921. К., 2012. С. 38.

123. Козлов А.И., Хмелевский К.А. Интервенция Четверного Союза на Дону и Северном Кавказе в 1918 г. // Империалистическая интервенция на Дону и Северном Кавказе. М., 1988. С. 121.

124. Кукель В. Указ. соч. С. 73.

125. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 1844. Л. 6. «Невиданными похоронами» называет в своих воспоминаниях затопление флота и член исполкома Новороссийского совета Кузьмин (см.: Кузьмин И. Революционные дни в Новороссийске // Октябрь на Кубани и Черноморьи. Краснодар, 1924. С. 132).

126. ГАКК. Ф. Р-411 (Материалы по истории Кубани). Оп. 2. Д. 212. Л. 119.

127. Примаков В. Борьба за советскую власть на Украине // Сб. статей 1918—1923. М., 1923. С. 181.

128. Кузьмин И. Революционные дни в Новороссийске... С. 133.

129. Басилашвили О. «Осенний марафон уже не пробегу» // Московский комсомолец. 2009. 25 сентября. По словам игравшего в те годы в товстоноговской труппе В.Э. Рецептера, «Мастер [Г.А. Товстоногов. — А.П.] построил сцену так, что каждый из уходящих получил сольный выход из центрального трюма и чуть ли не минуту сценического времени лицом к залу, чтобы зритель видел одно за другим десять, а то и больше одинаково молчаливых и трагических, но по-человечески разных прощаний с родным домом, каким для каждого моряка является его корабль. Сцена шла без слов, под звуки торжественного марша "Прощание славянки" в исполнении живого оркестра духовых инструментов» (Рецептер В.Э. На Фонтанке водку пил. М., 2011. С. 187).

130. Из архива автора. Интервью с народным артистом РСФСР В.М. Татосовым. 12 апреля 2012 г.

131. Цветков И.Ф. Линкор «Октябрьская революция». Л., 1983. С. 187.

132. Жуков В.К. Черноморский флот в революции 1917—1918 г. М., 1932. С. 272.

133. Подвысоцкий Б.М. Указ. соч. С. 90.

134. Соколов Д.В. Таврида, обагренная кровью. Большевизация Крыма и Черноморского флота в марте 1917 — мае 1918 г. М., 2013. С. 232.

135. Гвоздев В.С. Трудное начало (Воспоминания) // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург. 2003. № 12. С. 109.

136. Деникин А.И. Очерки русской смуты. М., 2003. Т. 3. С. 396.

137. Козлов А.И. Черноморский флот и советско-германские отношения в 1918 году // Каменистыми тропами... Исторический очерк. Ростов-на-Дону, 2008. С. 109.

138. Козлов А.И. Во имя революции (Потопление Черноморского флота по приказу В.И. Ленина в 1918 г.). Ростов-на-Дону, 1985. С. 200.

139. Там же. С. 200.

140. Бунич И.Л. Черноморская Цусима. СПб., 1999. С. 6.

141. Известия ВЦИК. 1918. 22 июня; Правда. 1918. 23 июня.

142. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2443. Л. 10.

143. Бонч-Бруевич В.Д. Владимир Ильич Ленин и Военно-морской флот... С. 14.