Заключение

Мы не знаем, чем это закончится. Точнее — знаем, чем процесс закончится, в конце концов — восстановлением территориальной целостности России.

Мы просто не знаем, когда именно это произойдет и какую цену за это придется заплатить.

Но процесс этот идет. И в России, и в других республиках разделенной страны есть множество сторонников ее восстановления. И немало политических сил и лидеров, говорящих о необходимости такого восстановления.

Дело же не только в том, что Крым — это действительно тысячелетняя история России и древнейший очаг ее государственности. И не в том, что люди, живущие в Крыму, имели полное право на национально-государственное самоопределение и на воссоединение со страной, которую они всегда считали своим домом, о возвращении в который они мечтали четверть века.

Дело было и в том, что на это нужно было решиться — и нужно было иметь смелость и ответственность это сделать.

Крым можно было оставить в составе РСФСР в декабре 1991 года — причем все говорит, что власть отделяющейся Украины не стал бы против этого протестовать — но власть тогдашней России не стала этим заниматься. Первая готова была отдать Крым России, чтобы откупиться от России. Вторая готова была отдать Крым Украине — чтобы откупиться от Украины.

Крым можно было вернуть России в начале осени 1993 года — вернуться в Россию решил Верховный Совет Крыма. Согласиться на его воссоединение решил Верховный Совет России, — два высших органа власти двух республик — и тогдашний Президент России решил сделать вид, что ничего не заметил.

По ряду свидетельств — лишь потому, что геополитические конкуренты посоветовали ему сделать вид, что этих решений не было.

Вернуть Крым можно было в 1996 году — когда заключался «Большой договор» между Россией и Украиной — и власть России не стала этим заниматься.

Это можно было сделать и еще не один раз.

И потому что были юридические основания. И потому, что это было справедливо. И потому, что все это время Украина всегда зависела от России.

Власть этого не делала. Не потому что всего этого не понимала.

Просто потому, что считала пересмотр границ, образовавшихся в 1991 году табу. Не в силу честности перед теми, вместе с кем разрушала Союз. В силу послушности перед теми, у кого получила на это согласие. И по правилам тех, чьи правила согласилась соблюдать. И от кого, в общем-то, получила мандат на власть — в обмен на послушность.

Обязательства не нарушать правила 1991 года, правила «Беловежского мира» — «лояльность в обмен на власть».

Признание правил 1991 года и границ 1991 года — означало более-менее бесконфликтное существование и властвование над вассальным государством. Признание факта, что в мире есть новый суверен — и мир его союзников. И тот, кто с этим не соглашается — будет уничтожен.

И каждый факт непослушания новому суверену показательно карался. Не потому, что своим непослушанием он наносил существенный урон интересам суверена, а потому, что проявлял непослушание.

Так уничтожили Милошевича. Так уничтожили Хусейна. Так уничтожили Каддафи. Можно их считать плохими или хорошими. Не это важно. Важно было найти тех, на чьем примере можно будет показательно карать.

Шло приучение к покорности.

Вопрос о Крыме сегодня для Запада — это не просто покорение суверенной страны и установление над ней колониального контроля.

Это попытка спасения мифа о непобедимости Западной коалиции — о том, что ее воле нельзя сопротивляться, — попытка не допустить утверждения мысли о том, что ей можно противостоять. И слома воли тех, кто имеет в себе силы и решимость адекватно отвечать на эту новую форму утверждения колониальной экспансии.

В марте 2014 года сталкивались два принципа: принцип соблюдения предписанных правил мировой политики — и принцип суверенности России.

Выбрать первое — означало гарантировать себе бесконфликтное существование в мировой элите.

Но это означало признать Россию вассалом Западной коалиции. «Младшим братом старших братьев».

И признать, что суверен в России не ее народ, — 90% граждан страны были за воссоединение Крыма, — а западная коалиция.

Выбрать второе — означало бросить вызов мироустройству. Вызвать ярость тех, кто провозгласил себя хозяевами мира. И их желание отомстить.

Если это не понять — не удастся понять Путина как человека и политика. Он как минимум абсолютно честен в своей вере в свое призвание. Он действительно чувствует себя «мобилизованным и призванным» — служить стране.

Нужно понять, что психологически — это именно так. И именно поэтому он готов бороться до конца. В отличие от как многих своих оппонентов — так и от своих предшественников последней четверти века. Горбачев не мог бороться ни за что — он мог лишь позировать. Ельцин был лидером более высокого ранга — он был готов драться за власть. Но за власть для себя — и за власть, цель которой — она сама.

Строго говоря, Путина всегда отличала способность вызовы принимать. Принимающий вызов — готов идти навстречу опасности, когда она есть — но это не значит что он готов создавать для себя опасность, когда ее нет — и ее можно избежать.

Бросающий вызов способен соглашаться на создание опасности для себя, когда ее нет и ее возникновения можно избежать.

Риск был принят — и вызов мироустройству брошен.

Наглость и бесцеремонность, которую частью американские, частью — европейские структуры проявляют к России и ее гражданам, начинает становиться очевидной. Вообще, Запад, США, Европу — не нужно демонизировать. Если они поступают так или иначе и игнорируют интересы России, одновременно задевая ее достоинство — это не потому, что они ее страшно не любят и мечтают избавить от нее человечество.

Они просто субъекты мировой политики, которые вполне адекватно представляют, что отношения в мире строятся не на основании Устава ООН и Всеобщей декларации прав человека — а на основании силы.

Они не всегда готовы сами идти в бой, чтобы умирать, защищая свои интересы. Но они, с одной стороны, не против нанести разрушительные удары по им неугодным, если можно обойтись без риска значимой численно гибели собственных граждан, с другой — всегда готовы нанять кого-нибудь, кто будет убивать их оппонентов ради их интересов, с третьей — пройдя свою историю от баронов-разбойников и ковбоев Дикого Запада — отдают себе отчет в том, что реальная политика творится именно их методами. И уважают тех, кто проявляет большую сноровку именно в этих способах действия.

Они уважают тех, кто может дать им сдачу, — и пренебрежительно безразличны к тем, кто под видом гуманизма и миролюбивости сам соглашается на собственные ущемления.

Они делают все это не потому, что они плохие, — они делают это потому, что они нормальные. И руководствуются правилами реальной жизни — показывая, что ими должна руководствоваться и Россия.

Установленные в системе правила нужно соблюдать. За их несоблюдение — наказывают. Россия пыталась вести себя не по правилам и нормам цивилизованного мира, а по выдуманным нормам диких и несуществующих в природе «общечеловеческих ценностей». За это ее наказывали, и будут наказывать.

Постепенно и шаг за шагом российское общество дозревает до понимания этих простых вещей.

Значит, отвечать нужно тем, что для них реально и ощутимо. И тем, чего они потенциально боятся. Хотя они за последние двадцать лет раскрепостились настолько, что не боятся в отношении России уже ничего.

Крымская легитимность — это, конечно, в первую очередь вопрос о том, легитимно либо не легитимно было решение жителей Крыма на референдуме о его желании осуществить воссоединение с Россией.

Но крымская легитимность — это и другое: приняв решение о воссоединении Крыма, — сегодня создана уже особая «крымская легитимность», дающая и подтверждающая право говорить от имени России о несовершенстве мироустройства — и от имени России бросать вызов мироустройству.

В вопросе о Крыме у России почти никогда не было союзников: как только вставал вопрос о его вхождении или возврате в состав России — чуть ли не все ведущие державы единым фронтов выступали против нее и пытались этому возврату помешать.

Так было всегда — и в XIII веке, когда готовившееся к отражению татаро-монгольского нашествия русское княжество в Крыму побверглось вторжению турок-сельджуков, и в XIV—XV, когда Едигей помешал русско-литовскому войску освободить Крым, и в XVI, когда вернуть Крым не удалось Ивану Грозному, и XVII, когда Петру помешали освободить Крым его же союзники по войне с Турцией, и в XVIII, когда освободивший Крым Миних вынужден был оставить его под давлением европейских держав, и в XIX, когда западные союзники, высутапвшие в коалиции с Россией в войне против Труции и поощрявшие эту войну, либо всем обязанные России — трижды затем выступали на стороне Турции против России. И в XX, когда в 1993 году США и НАТО вынудили Россию забыть об уже принятом и оформленном решении согласиться на просьбу Крыма о воссоединении с ней. Все повторилось и сегодня, в XXI веке.

Хотя на само деле, расселение славян в Тавриде началось еще во II веке нашей эры, русские дружины сражались в Тавриде и за Тавриду, русские князья крестились в ней уже в VIII веке, а на международном уровне протекторат первых Рюриковичей над Крымом был признан уже в 944 году. Именно русские дружины освободили территорию и народы античного Боспорского царства от хазарского завоевания и восстановили их государственность в качестве древнерусского Тьмутараканского княжества, ставшего одним из первых государственных образований будущей России.

Древняя русская Таврия была завоевана татаро-монголами в 1223 году и стала первой из русских земель, подвергшихся нашествию Орды. Дмитрий Донской разбил опиравшегося на Крымский улус Мамая — но ему не хватило сил вернуть полуостров России. Витовт освободил часть Крыма — но потерпел поражения в решающей схватке с Едигеем. Иван Грозный и Софья, Петр и Анна Иоанновна пытались освободить Крым от татарского порабощения — и только Екатерине удалось вернуть эту территорию стране: она подобно Изабелле Кастильской, вернувшей Испании последнюю удерживавшуюся арабами провинцию — Гренаду, вернула России ее последнее отторгнутое в результате ордынского порабощения древнерусское княжество.

Чтобы вернуть Гренаду Испании понадобилось восемьсот лет. Чтобы вернуть Таврию, России понадобилось шестьсот пятьдесят: Россия справилась быстрее.

Крым для России действительно сакрален. И дело не в самом по себе крещении в Херсонесе Владимира: были князья, крестившиеся и ранее. И в том же Крыму. Дело в том, что Таврия — исторически соединила историю и цивилизацию России с историей и цивилизацией Античности.

Таврида, древний Крым — одновременно является и одним из трех древнейших очагов европейской государственности — и одним из трех очагов государственности российской. В одном случае это цивилизационная триада Эллада, Таврия, Рим, в другом — Новгород, Киев, Крым.

Через Рим Элладе наследовала Западная Европа, через Тавриду — Восточная в лице России.

Они первый раз сошлись в своей борьбе за наследство эллинистического мира в первой половине I века до нашей эры, когда Рим еще только превращался из республики в мировую империю — а вокруг Боспора начало складываться сохранявшая верность эллинизму союзное государство. Боспор и Митридат могли тогда победить — если бы его не предала зависевшая от экспортных выгод и торговли с Римом торговая аристократия.

Каждый раз в истории тот, кто утверждал свою власть в Крыму — утверждал этим свою мировую значимость.

Каждый раз, потеряв Крым, тот, кто его терял — с этого начинал свое политическое падение.

Каждый раз, утвердившись в Крыму — Россия утверждалась в статусе великой державы.

Каждый раз, утратив Крым — она вступала в полосу катастроф: отсоединение Тмьутаракани от Киева начало эпоху феодальной раздробленности; завоевание княжества монголами положило начало татаро-монгольскому игу на Руси, утрата Крыма в 1991 году стала началом катастрофы 1990-х гг.

Сегодня вопрос о Крыме — это не вопрос лишь территории.

Это, с одной стороны, вопрос исторической справедливости.

С другой — вопрос возвращения себе того, что во многом положило начало государственности и культуре, самоидентификации России.

С третьей, самой актуальной — это вопрос о том, является ли сегодня России суверенным государством, имеющим право само решать свои территориальные вопросы — или она является негласным вассалом своих западных конкурентов, обязанной жить по определяемым ими правилам и молчаливо мириться с их агрессией и претензией на гегемонию.