Цзян Цземинь в музее Чехова

Слухи о приезде китайского лидера в Крым оправдались. После вояжа в Россию, Белоруссию, Молдову и Киев многочисленный китайский десант высадился в Симферополе и отправился на Южный берег. Были приняты строгие меры безопасности. По июльской жаре это походило на стихийное бедствие. Я в это время находится в отпуске, перемежая досуг в санатории «Мисхор» с набегами на дачу. Как на грех очередная субботняя поездка на дачу совпала с приездом Председателя. Дорогу перекрыли. Мгновенно выросли километровые пробки. За каждым столбом маялся милиционер в парадной форме. Нас загнали на объездную дорогу и продержали полтора часа.

В день визита, 22 июля 2001 года, я появился на работе часов в десять утра. Вокруг уже стояла милиция, охрана. Ими командовал китаец в чине «полковника». Наши сотрудники едва попали в музей — без удостоверения личности не пропускали. Проверялось все: дамские сумочки, кусты, канализация и подвалы. Я показал маршрут движения. Требовалось обговорить заранее все — где Председатель встанет, куда глянет, где сядет... Я предложил поставить столик, за которым Председатель сделает историческую запись в Книгу посетителей, на балконе второго этажа. Там не так душно.

Мы подготовили предложения по сотрудничеству с китайской стороной: обмен выставками, участие в научных конференциях и т. п. Срочно отыскиваем в фондах и библиотеке все, что связано с китайской темой. Это — покрытый патиной китайский божок, купленный Чеховым в Гонконге, фотография писателя Ба Дзиня с Марией Павловной, книги Го Можо, веер, которым пользовалась сестра Антона Павловича.

Начальник охраны заставляет расписаться в акте готовности объекта к посещению. В акте указано, что в Чеховском доме нет ни взрывчатки, ни отравляющих, ни горючих веществ, ни оружия, ни боеприпасов. Моего заместителя штрафуют: на рабочих местах обнаружены электрические самовары.

Приехала китайская охрана и пресса.

— Прессу в дом не пускать! — категорически говорит наш «особист», а китаец в ответ: — Это личный оператор Председателя, пусть снимает...

В четвертом часу все забегали. Едут! Я спешу на лестницу, жму руку невысокому, бледнолицему человеку с тонкими губами и короткими зубами. Волосы гладко зачесаны назад. Как следует вглядеться в гостя нет времени. Председатель неплохо говорит по-русски, в молодые годы он учился в СССР. Наши по-свойски называли его «Зимин»... Приглашаю гостя в сад. Кругом тьма журналистов, все снимают. Трогаю старенькую шелковицу, которую посадил сам Чехов. Можно поздороваться... Председатель, улыбнувшись, похлопал по коре, и камеры застрекотали...

Как мне его величать? Просто по имени — неудобно, тем более в голове спутались все знакомые китайские имена: Джоу Эньлай, Хун Сен... Решил: буду называть «товарищ Председатель» — уважительно и без фамильярности.

Я подумал — должна быть не просто экскурсия, надо чтобы гость был вовлечен в действо. Не просто смотреть и слушать, а участвовать. Показывая подлинные чеховские деревья, предлагаю самому вспомнить названия. И действительно, Председатель с удовольствием называет знакомые растения: магнолия, цедр (кедр)... Очень понравился «китайский бамбук».

У меня всего сорок минут: надо показать мемориальный дом, а потом еще заскочить в литературную экспозицию, посмотреть, как выразился китайский чиновник, «образцы почерка» Чехова...

— Что за образцы? — недоумеваю я. — Автографы, что ли?

— Да, да, автографы, — кивает китаец.

Стилистика письма у китайцев имеет какое-то особенное, чуть ли не мистическое значение. С детства их учат каллиграфии. Обычно говорят, что глаза — зеркало души. В глазах китайца прочесть ничего невозможно, зато почерк они читают, как открытую книгу. Судя по всему, об «автографах» доложил наверх китайский посол, который накануне посетил музей. Приезжал, так сказать, на разведку... Посещение литературного музея не планировалось, но что поделаешь! Не предполагалось, к примеру, посещение Юсуповского дворца, но Председатель настоял. Тут во время Ялтинской конференции была резиденция Сталина, а к товарищу Сталину у китайцев повышенный пиетет. Похоже, к Чехову — тоже...

— Имейте в виду, Чехов членом партии не был, — с улыбкой говорю китайскому чиновнику. Тот смеется, но предупреждает, чтобы Председателю об этом не говорили...

— Может, показать запись посла?

Китаец на секунду задумался. — Нет, не стоит.

Он прав: Председатель Цзян Цземинь должен чувствовать себя первым китайским гостем Белой дачи... А если не первым, то хотя бы наравне с именитыми гостями самого Чехова. Потому, знакомя посетителей с комнатой гостей, перечисляя имена Горького, Бунина, Куприна, я особенно выделяю вольтеровское кресло, принадлежавшее Шаляпину. Имя знаменитого русского певца Председателю, конечно, знакомо: он сам слывет большим любителем музыки и вокала. Я предлагаю гостю — немного нарушая музейные правила — посидеть в кресле Шаляпина. Председатель охотно садится и ласково улыбается. Камеры сходят с ума.

Вообще заметно, что Цзян Цземинь хорошо ориентируется в русской культуре, реагирует на имена Чайковского, Горького, Бунина. Правда, о его «русском тезаурусе» была противоречивая информация. Накануне китайский лидер посетил Алупкинский дворец. Когда директор повел его в китайский кабинет, Председатель на очень чистом русском языке спросил: «Я читал, будучи в Молдавии, что Анна Керн была дочерью Пушкина и жены Воронцова. Правда ли это?»

Директор опешил, не зная, можно ли спорить с посетителями такого ранга. Известно ведь каждому школьнику, что у Пушкина и Керн был роман, плодом которого явилось знаменитое стихотворение «Я помню чудное мгновенье». Директор ответил дипломатично: «Мне кажется, это большое преувеличение».

О Марии Павловне Чеховой ему известно, что она прожила долгую жизнь; уважительно кивает, узнав, что за ее плечами было 94 года.... Однако на упоминание Мерилин Монро, Грегори Пека как на учеников Михаила Чехова не отреагировал. У него прекрасная переводчица с приличным русским языком, которую я потом часто видел по телевизору. Мгновенно схватив суть, она сверкает глазами, говорит: «Ага!» и переходит на китайский. Отношение к Председателю — ласково-почтительное, как к старенькому отцу. И вообще заметно, что Председатель окружен людьми внимательными и предупредительными. Следят, чтобы не оступился, в саду приподнимают ветки — не дай бог оцарапает. Когда мы возвращались, я сам поддерживал его справа под локоть.

В чеховском кабинете, как и везде, стараюсь подчеркнуть все, что связано с восточной темой. Вот подарок Левитана — китайская ваза. Вот колокольчик с острова Сахалин. Подмывало рассказать, как в письме к Суворину Чехов предсказал, что со временем китайцы отнимут у России Дальний Восток. Бог удержал... Видя, что Председатель немного утомлен, предлагаю посидеть на низком широком подоконнике у раскрытого окна.

Насчет окна у охраны были большие дебаты. Наши говорят: нельзя открывать. Китайцы говорят: надо открыть. А когда сели, так у охраны — легкая паника: ну, как выпадет? Ну, как подстрелит снайпер?

Мы же сидим на подоконнике, как сиживали, бывало, Чехов с Буниным, и я показываю особо ценные реликвии. Вот китайский веер Марии Павловны. Председатель живо взял его в руку и привычно обмахнулся... Кстати, ему уже не раз подавали веер; видно, что в Китае веер не является чисто дамской принадлежностью. Вот книги Ба Цзыня с дарственными надписями. Имя «Ба Цзынь» вызывает некоторое недоумение: русская транскрипция явно непривычна. Председатель читает иероглифы, глядит на фотографию совсем, как я, приставив ее к глазам: «Па Тин тут молодой... Он еще жив, живет в Шанхае...» Го Можо вызывает общее оживление: видимо, этот китайский поэт, драматург и прозаик котируется выше Па Тина.

А вот и гвоздь программы — китайский божок. Это металлическая фигурка сидящего человека с большой лысиной и ушами высотой сантиметров восемь у нас вообще не атрибутирована. Чехов приобрел фигурку в Гонконге, не забыл привезти в Ялту, поставил на письменном столе. Значит, чем-то была важна, чем-то дорога. Что она символизирует? Пусть китайские товарищи нам помогут.

Председатель берет фигурку в руку, внимательно разглядывает, передает свите. Появляется некто с седой бородкой, следует оживленная дискуссия, похожая на щебетанье стаи птиц. Кажется, это не божок. Это фигурка древнего философа Лао Цзы. Да, это Лао Цзы.

Позднее я нашел в энциклопедии справку об этом мудреце шестого века до нашей эры. Лао Цзы означает — «учитель Лао». В свою очередь, «Лао» означает — «старец». Мать носила его в чреве 81 год и родила под сливой. Известно, что молодой Антон Чехов любил называть себя «Старцем», а еще — «Иовом под смоковницей».

Вот так мы атрибутировали ценный экспонат. Главный хранитель Марина Сосенкова бережно подхватывает фигурку Лао Цзы из рук Председателя и уносит в фондохранилище. Кстати, сообщение о том, что мы обладаем уникальным экспонатом, вызвало на Чеховской конференции в Сеуле в 2004 году небольшую сенсацию. Тема «Чехов и Восток» вообще слабо раскрыта. Откуда, к примеру, у писателя явный интерес ко всему японскому? Он очень жалел, что карантин помешал ему посетить страну восходящего солнца. Известный театральный деятель Набуюки Накамото доказывал, что даже перед смертью в Баденвейлере Чехов бредил именем японского матроса, погибшего в Манчжурии.

— А теперь я хочу показать вам образец того, как Чехов писал по-китайски. Запись сделана 1 июля 1890 года в одном из писем Антона Павловича...

Я выдерживаю паузу и вижу, как публика замерла. Подаю Председателю копию письма, на котором иероглифами начертана надпись, смысл которой согласно сноске состоит в следующем: «Встретимся в Николаевске. До свидания».

Я представляю себе состояние людей, которым в Чехове вдруг открылось нечто совершенно фантастическое, немыслимое. Великий Чехов — и китайские иероглифы! Гости благоговейно созерцают лист бумаги. Через некоторое время раздается голос переводчицы: «Перевод неправильный. Тут написано: "Встретимся в храме"».

Вот так из протокольного, казалось, визита иностранного государственного деятеля вырастают интересные научные проблемы.

Товарищ Председатель весьма доволен беседой в кабинете писателя. В гостиной — новый сюрприз. Предлагаю гостю поиграть на чеховском пианино. Известно, что на нем музицировал Сергей Васильевич Рахманинов. Сам Шаляпин пел в чеховской гостиной. Кстати, второй концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова звучит и сейчас — смотрительница специально включила запись. Председатель опускается на плетеный круглый стульчик, опускает руки на пожелтевшие от времени клавиши. Пианино настроено на октаву ниже, чем принято сейчас; гость, подняв голову вверх, набирает мелодию, которая звучит глуховато, но очень знакомо. В те годы, когда Советский Союз и братский Китай жили «не разлей вода», с этой мелодии начинались радиопередачи на русском языке из Пекина. «Мелодия неизвестного композитора», — комментирует Цзян Цземинь.

И, наконец, венец визита — запись в Книге почетных посетителей. Книга сама по себе — реликвия: самую первую запись в 1960 г. сделал Пабло Неруда, знаменитый чилийский поэт, лауреат Нобелевской премии. Мы садимся с Председателем на балконе, столик специально поставлен подальше от парапета. Раскрываю Книгу, ручка лежит справа. Гость подает знак, ему передают осьмушку бумаги с иероглифами в три колонки. Председатель берет в руку что-то вроде кисточки и выводит несколько крупных иероглифов, потом несколько иероглифов поменьше. Пишет старательно, приноравливаясь к формату страницы. Поднимает лицо ко мне:

— Это сложное дело — писать каллиграфически. Я тренировался с восьми лет...

— Если бы вы не были Председателем Китая, вы наверняка стали бы большим художником. Как Ци Бай Ши, — деликатно замечаю я.

Цзян Цземинь посмотрел на меня внимательным взглядом и сказал: — А вы хорошо знаете китайскую культуру.

Переводчица зачитывает запись по-русски: «Гиганту художественного слова... Председатель Цзян Цземинь... Ялта, 22 июля 2001 года».

Здесь же, на балконе, Председатель вручил музею свой подарок — красивое панно с цветущими красными пионами. Вспомнилась крылатая фраза Павла Егоровича Чехова: «пиона расцвелась»...

На крыльце сделали прощальные снимки, но не забыли зайти в литэкспозицию посмотреть на «образцы почерков». Гость действительно внимательно их рассмотрел и нашел, что Чехов, судя по почерку, был весьма аккуратным человеком. Тут он совершенно прав.

Покидая музей, председатель отечески улыбнулся прессе и пошел вперед. Было видно, как людская стена прогнулась перед этим невысоким человеком. Каждое слово его было на вес золота для полутора миллиардов людей в Поднебесной, да и для судеб всей планеты весьма весомо.

Мы поднялись по трапу наверх. Председатель повернулся ко мне, пожал руку и исчез в зашторенном нутре лимузина. Машина тронулась, охрана попрыгала в машины эскорта. На площадке перед музеем осталось человек шесть наших «особистов». Все расслабились. Завхоз побежал за вином. В каберне добавили ледяной воды из холодильника, и физически ощущалось, как шипит влага на раскаленной каменке души.

— Что ж, — подумалось мне, — теперь надо ждать и других высоких гостей.