Дело третье: Мартынов Муарем

Дело это необычное среди дел крымских татар, можно даже сказать, уникальное.

Муарему Мартынову — шестьдесять пять лет, это больной, старый человек, и, если бы не его возраст и плохое состояние здоровья, он обязательно был бы участником процесса десяти, только что закончившегося в Ташкенте. Но карательные органы боялись, что он не выдержит напряжения процесса и умрет прямо на скамье подсудимых в зале суда. А этого никак нельзя было допустить. Крымские татары устроили бы такую грандиозную манифестацию, что она прогремела бы на весь мир. Вот Муарема Мартынова и запустили одного, выждав немного, пока улягутся страсти от процесса десяти.

Но дело Мартынова Муарема уникально не только потому, что судят старого и очень больного человека, но в основном потому, что по этому делу не допрошено НИ ОДНОГО СВИДЕТЕЛЯ, ПРЕСТУПЛЕНИЕ НЕ ТОЛЬКО НЕ ДОКАЗАНО, НО ОНО ВООБЩЕ НЕ УСТАНОВЛЕНО, В ДЕЛЕ НЕТ НИ ОДНОГО ЭКЗЕМПЛЯРА ИНФОРМАЦИИ С ПОДЛИННЫМИ ПОДПИСЯМИ МАРТЫНОВА. ФАМИЛИИ, ИМЕНА ЛИЦ, ПОДПИСАВШИХ ИНФОРМАЦИИ, НАПЕЧАТАНЫ НА МАШИНКЕ, А СУДИТЬ ЧЕЛОВЕКА НА ОСНОВАНИИ ФОТОКОПИИ И ВТОРЫХ экземпляров, ОТПЕЧАТАННЫХ НА МАШИНКЕ, — ВЕРХ БЕЗЗАКОНИЯ И ПРОИЗВОЛА.

О деле Мартынова Муарема я слышал еще в августе, во время процесса в Ташкенте, видел его не раз возле здания суда, сидящего на корточках среди крымских татар, встречался с ним у Мустафы Халиловича, когда нас, адвокатов, приглашали в гости. И вот в феврале пришла телеграмма в юридическую консультацию из Ташкента: «Дело Мартынова слушается в Ташкентском областном суде. Выезжайте».

Я выехал, а точнее, вылетел, так как договоренность о его защите у меня уже была. Настроение было неважнецкое. Только что исключили из коллегии адвокатов Монахова Николая Андреевича, выгнали с волчьим билетом, и я отлично понимал, что следующим по списку у органов, наверное, значусь я. И опять острое дело, по которому не отсидишься, не отмолчишься, а хочешь не хочешь придется ввязываться в драчку. В Москве стояла слякотная, мерзкая погода, Ташкент же встретил меня солнцем, теплом, но и это меня не ободрило...

С аэродрома сразу же поехал в областной суд: дорога до суда хорошо знакома. Беру в канцелярии дело Мартынова и составляю досье. После месячной работы по процессу десяти для меня нет никаких трудностей в деле Мартынова. Все ясно до мелочей. Обвинение стандартно: составлял информации, распространял их, но ни одного подлинника информации в деле нет, одни фотокопии, ни одного свидетеля не допрошено. Поразительная вещь! И это при том, что обвиняемый не признает свою вину. Но все по порядку.

Лист дела 308: обвинительное заключение. Такое уникальное, что несколько строчек из него стоит привести.

«ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По делу Мартынова Муарема, обвиняемого по ст. 191⁴ УК Узб. ССР.

Настоящее дело выделено из уголовного дела по обвинению Габая и других.

Мартынов Муарем Джелял-оглы, 1906. года рождения, уроженец Крымской области, б/п, образование среднеспециальное, пенсионер, проживает в г. Бекабаде, ранее не судим, обвиняется в том, что, проживая в г. Бекабаде в 1967—1969 годах, совместно с другими членами инициативных групп систематически составлял и распространял документы, в которых содержатся заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй. Так, им были изготовлены и распространены информации: № 79, 80, 76, 60, 44, 43, 41, 40, 39. Кроме того, им лично составлен стих, посвященный памяти Кастерина, в котором содержится клевета на советскую действительность. Этот стих издан за рубежом типографией «Посев» — преступление, предусмотренное ст. 191⁴ УК Узб. ССР».

Список лиц, подлежащих вызову в суд: Мартынов Муарем. И все! Больше в суд никто не вызывался.

Лист дела 107 — протокол обыска.

Лист дела 200 — сочинение школьницы Мартыновой Мэри: «Что я сказала бы Ленину, если бы встретила его». Ленин! От этого слова становится на душе светло, легко, тепло. Ленин в каждом сердце. Я бы рассказала ему, как строится наша страна, я повела бы с ним беседу, как с самым близким человеком... Рассказала бы о страданиях крымских татар, о страданиях своего отца... (Здесь в сочинении школьницы вырваны страницы: пропуск. — Н.С.). Я бы оживила Ленина, и он бы исправил ошибку».

Заканчивается сочинение стихотворными строками:

Верю в партию родную,
Она не может обмануть.
Я, дочь народа моего,
Вам говорю, что близко время,
И в Крым вернемся мы опять...

Да, это сочинение девочки-школьницы поразило меня не меньше чем грубые факты нарушения закона. Если уж дети включились в движение, то его не остановить.

«Нужно обязательно это использовать в речи», — думаю я, продолжая составлять досье. Лист дела 12, Стихотворение Мартынова Муарем а:

О демократ Кастерин. Ты ушел от вас навсегда.
На кого теперь опереться нам, изгнанникам, крымским татарам?
Ты не умер своей смертью. Тебя убили.

(Эти строчки подчеркнуты. Но не нужно забывать, что это художественное произведение, и автор имеет право на преувеличение.)

Измученный в тюрьмах, лагерях, где подвергали репрессиям,
Ты не закрывал глаза перед произволом,
Ты бил врагов в лицо,
Следуя заветам Ленина, ты сам пошел в атаку на врага.
Пусть наша партия будет справедлива.
И тогда не будет национализма, говорил вождь Ленин.
Спи спокойно, честнейший из сынов России,
Ты всегда будешь в сердцах татар.
Прощай, прощай, наш верный друг...

Составляю досье, а в голове уже созрел текст ходатайства о прекращении дела в отношении Мартынова Муарема. И заявить такое ходатайство нужно обязательно до начала судебного заседания.

«В судебную коллегию по уголовным делам областного суда города Ташкента

от адвоката Сафонова Н.С.
по делу
Мартынова Муарема
Ходатайство

Ознакомившись с материалами уголовного дела Мартынова, обвиняемого по ст. 191⁴ УК Узб. ССР, считаю, что данное дело подлежит направлению на доследование по следующим причинам:

1. Органы предварительного следствия грубо нарушили ст. 14 УПК Узб. ССР, которая гласит о необходимости всестороннего, полного и объективного исследования материалов дела. О какой полноте может идти речь, если по делу не допрошен ни один свидетель, подтверждающий виновность Мартынова?

2. По делу грубо нарушена ст. 48 УПК Узб. ССР, следуя которой должно быть доказано событие преступления.

В данном деле событие преступления не только не доказано, но оно вообще не установлено. В деле нет ни одного экземпляра информаций с подлинными подписями Мартынова. Судить человека на основании фотокопий и вторых экземпляров, отпечатанных на машинке, нельзя. Тем более что Мартынов не признает себя виновным. Никто из свидетелей, да они и не были допрошены, не подтвердил факт подписания инкриминируемых документов Мартыновым. Следовательно, не доказано само событие преступления, сами действия, признаваемые следствием преступными.

Нельзя не отметить, что в отношении других лиц, отрицавших подписание документов, уголовные дела не возбуждены.

3. В деле нет решительно никаких доказательств, что Мартынов распространял документы, под которыми он якобы поставил свою подпись. Материалами дела не установлено ни одного случая передачи кому-либо Мартыновым информаций. В обвинительном заключении о распространении речь идет в безличной форме. Обращения же с письмами, заявлениями, просьбами, информациями в правительственные и партийные органы, направление в эти органы делегаций и отдельных представителей, осуществляемые в рамках конституционных прав, не могут быть сами по себе признаны преступными.

4. Мартынову ошибочно вменен ряд документов, за которые осуждены другие лица. Так, в частности, из приобщенного к делу Мартынова приговора по делу Габая и других видно, что автором информаций № 76, 77, 79, 80 был признан Габай и о Мартынове в нем нет ни слова.

Автором информации № 60 был признан Байрамов, осужденный в августе 1969 года Верховным судом Узб. ССР. В приговоре по делу Байрамова и других на стр. 3 прямо указано: «В январе 1968 года им лично (Байрамовым. — Н.С.) была составлена информация № 60». Непонятно, как можно после этого вменять Мартынову авторство информации № 60.

5. О необъективности следствия говорит и то обстоятельство, что ряд информаций: № 39, 40, 41, 43, 44 — были составлены до октября 1967 года, то есть до выхода в свет Указа Президиума Верховного Совета СССР от 31 октября 1967 года «Об амнистии...». На основании ст. 2 и ст. 4 данного Указа органы следствия обязаны были прекратить дело Мартынова в этой части и исключить из обвинения Мартынова авторство информаций № 39, 40, 41, 43, 44.

Учитывая изложенное, прошу суд направить дело Мартынова Муарема на дополнительное предварительное следствие».

Закончил ходатайство и вместе с делом отдаю его в канцелярию по уголовным делам. У выхода из суда меня встречает подсудимый. Оказывается, он давно уже в суде и терпеливо ждал, когда я закончу изучение дела, чтобы поговорить со мной. По этому делу одно маленькое утешение: Муарем Мартынов находится на на свободе. Тем, кто затеял против него дело, оно не принесет никаких лавров. Ни один суд, далее самый необъективный, не возьмет на себя смелость упрятать в тюрьму шестидесятипятилетнего старика, да еще больного. Уж этого-то нам опасаться не нужно, и поэтому дело Муарема носит для меня и особенно для него чисто престижный характер: полное оправдание и никаких компромиссов.

Муарем внимательно прочитал мое ходатайство и остался доволен. В этом ходатайстве фактически была позиция защиты на суде, и Муарем полностью согласился со мной. Мне осталось только уточнить один момент обвинения: стихотворение, посвященное памяти Кастерина. В деле был подшит подстрочник, причем выполненный очень неквалифицированно, но Муарем мне в этом помочь не мог, он очень плохо владел русским языком. Он лишь заметил, что в оригинале стихотворение звучит намного сильнее, а перевести его сам на русский язык так и не смог. Придется оперировать тем, что есть.

На другой день мы с Мартыновым явились в суд к десяти часам утра, но, промариновав нас до обеда в зале, нам затем неожиданно сообщили, что дело слушаться не будет. Его отложили на неопределенный срок, и мне велено было улетать в Москву, а о дне слушания пообещали сообщить заблаговременно телеграммой. Отметив командировку и попрощавшись с Муаремом, я улетел домой. У меня даже мелькнула мысль, что мне не придется выступать в суде по делу Мартынова: суд, ознакомившись с моим ходатайством, направит дело на дополнительное расследование, а на следствии его тихо-мирно прекратят.

Но я ошибся. Дело Мартынова не прекратили, и в апреле я получил телеграмму о начале процесса. Я вылетел в Ташкент. В Москве весна только-только проклевывалась, а здесь уже вовсю бушевало лето. Я прилетел прямо в день суда и, не заезжая в гостиницу, сразу же с аэродрома отправился в областной суд. По моим расчетам, дело Мартынова должно было закончиться за несколько часов, ведь свидетелей нет, а показания одного Муарема много времени не займут: разглагольствовать по крымско-татарскому вопросу судья ему не даст. Так и вышло, суд заслушал дело Мартынова гораздо быстрее, чем я полагал. На весь процесс с приговором ушло не больше двух часов. Начали в девять, а уже к двенадцати часам все было готово.

Как только суд огласил анкетные данные подсудимого, я тут же заявил свое ходатайство о прекращении дела. Суд его отклонил как необоснованное и предоставил слово для показаний Мартынову Муарему. Он приготовился к обстоятельным показаниям, но, как и на процессе десяти, прокурор и суд не дали ему возможности пропагандировать свои взгляды и через каждые пять минут прерывали его репликой: ближе к делу.

Я, конечно, как мог, протестовал против этого, сделал несколько заявлений о необъективном ведении процесса и о нарушении права подсудимого на защиту. Суд выслушивал меня, заносил заявления в протокол и продолжал в таком же духе. Муарем как-то сник, смял свои показания, а в конце старик совсем расклеился, отказался даже от последнего слова.

Прокурор по бумажке зачитал свою речь, поддержал обвинение в полном объеме, но, сославшись на возраст и болезнь подсудимого, попросил суд не лишать его свободы, а определить Мартынову условное наказание в виде исключения.

После моего выступления суд удалился в совещательную комнату для вынесения приговора, а через полчаса приговор уже был оглашен. Суд определил Мартынову наказание в виде трех лет лишения свободы — условно, как И просил прокурор.

Я обжаловал этот приговор в Верховный суд Узб. ССР. За основу кассационной жалобы я взял мысли, изложенные в ходатайстве о прекращении дела, немного их дополнив.

«Мартынов признал, и защита этого не отрицает, что он в течение определенного времени участвовал в движении крымских татар за возвращение в Крым, которое носит массовый характер. Однако, как уже говорилось, обращения с письмами, заявлениями, просьбами в правительственные органы, направление в эти органы делегаций и отдельных представителей, осуществляемые в рамках конституционных прав, не могут быть сами по себе признаны преступными.

В соответствии с диспозицией, статьи 191⁴ УК Узб. ССР обязательным признаком состава преступления этой статьи является заведомая ложность измышлений, якобы содержащихся в информации. Иными словами, преступление совершает человек, который субъективно сознает заведомую ложность тех или иных сведений и умышленно эти сведения распространяет. Если человек даст ту или иную субъективную оценку каких-либо имевших место событий по внутреннему убеждению, то здесь отсутствует заведомая для данного субъекта ложность, так как внутреннее убеждение не может быть субъективно заведомо ложным даже в том случае, если объективно оно является неправильным.

Для признания Мартынова виновным необходимо установить его конкретную вину, доказать, что им совершены действия, прямо подпадающие под признаки вменяемой ему статьи Уголовного кодекса. Однако органы предварительного следствия и суд не только этого не сделали, но даже и не пытались делать. Можно смело сказать, что приговор по делу Мартынова Муарема является уникальным не только для Узбекистана, но и для всего Советского Союза.

По делу Мартынова не допрошено ни одного свидетеля ни на предварительном следствии, ни на суде. Ходатайство же осужденного и защиты о вызове и допросе ряда лиц суд необоснованно отклонил. И это при том положении, когда Мартынов не признает себя виновным. Создалось такое впечатление, что закон писан не для Ташкентского областного суда. Забыты были требования статьи 14 УПК Узб. ССР, которая говорит о необходимости всестороннего, полного и объективного исследования дела.

Приговор по делу Мартынова постановлен с грубым нарушением статьи 8 Основ уголовного судопроизводства СССР и статьи 8 УПК Узбекской ССР, а также с нарушением статьи 280 Уголовно-процессуального кодекса Узбекской ССР.

Статья 191⁴ УК Узбекской ССР устанавливает ответственность за систематическое распространение клеветнических измышлений в устной форме (такое распространение Мартынову не вменялось и по приговору не вменено), а также за изготовление или распространение в письменной, печатной или иной форме произведений того же содержания.

В деле нет решительно никаких доказательств того, что Мартынов распространял информации, под которыми он поставил свою подпись. И в обвинительном заключении, и в приговоре о распространении речь идет в безличной форме. Во всяком случае, приговором не установлено ни одного случая передачи кому-либо Мартыновым информаций, ни одного случая размножения того или иного документа.

Таким образом, из всего обвинения, которое вменено Мартынову, остается лишь стихотворение, которое Мартынов написал на крымско-татарском языке и прочитал на похоронах писателя Кастерина. Как утверждал на предварительном следствии и в суде Мартынов, в этом стихотворении нет никаких сведений, которые бы порочили советский государственный и общественный строй; оно явилось как бы данью уважения человеку, который принимал участие в судьбе крымских татар. Утверждение Мартынова в этой части в суде ничем и никем опровергнуто не было, так как в деле нет равноценного поэтического перевода стихотворения Мартынова человеком, который бы в совершенстве владел русским и крымско-татарским языком.

Мартынов фактически осужден по данному эпизоду не за свое стихотворение, а за подстрочник, который выполнен человеком, не владеющим поэтическим переводом. Мартынов в суде утверждал, что у него нет тех слов в стихотворении, которые имеются в подстрочнике. Судить же человека за неграмотно сделанный кем-то подстрочник нельзя.

Грубое пренебрежение законом в данном случае привело к осуждению человека, который не совершал никакого преступления. И это тем более несправедливо, что на скамье подсудимых оказался шестидесятипятилетний человек, который честно прожил всю свою сознательную жизнь. Ошибку суда необходимо исправить».

И о чудо! Верховный суд Узбекистана, который рассматривал мою жалобу по делу Мартынова, почти полностью согласился с доводами, изложенными в ней, и исключил из приговора все обвинения, кроме одного — стихотворение, как раз самое слабое и необоснованное обвинение в деле Мартынова. Но видно, оправдать совсем Мартынова Муарема Верховный суд не решился, а может, ему просто не позволили это сделать, ведь полное оправдание было бы сильной пощечиной карательным органам, и крымские татары не упустили бы случая, чтобы сделать из Муарема Мартынова национального героя.

Но и то, что удалось добиться в Верховном суде, произвело на крымских татар ошеломляющее впечатление, и в героя в их глазах уже превратился я. Их можно было понять. Ведь впервые по делу крымского татарина Верховный суд признал ошибку следственных органов и нижестоящего суда и исключил из приговора почти все обвинения. Мои акции в глазах крымских татар резко подскочили, и я сразу же получил приглашение участвовать еще в нескольких процессах. И немудрено, ведь из пяти человек, которых я защищал в суде, четверых освободили из-под стражи. Но я то отлично понимал, что большой моей заслуги в этом нет, просто на скамье подсудимых оказывались невиновные люди, но разубеждать крымских татар не стал, а согласился защищать обратившихся ко мне за помощью.