Дело пятое. Билялов Сеит Ягья

Еще в Ташкенте, когда дело десяти подходило к концу, Мустафа Халилович сказал мне, что в ближайшее время готовятся два очень важных процесса, в Андижане и в Фергане, и народ (крымские татары) хотел бы, чтобы защиту на этих процессах вел адвокат Сафонов. Я дал предварительное согласие. И вот по телеграмме из Андижана я снова собираюсь в дорогу.

Делаю это, как всегда, быстро и за три дня до слушания дела Билялова приезжаю в Андижан. На аэродроме меня встречает Сейдамет, «министр внутренних дел» несуществующей Крымской автономной республики, как я его окрестил про себя, и везет меня в гостиницу. По дороге рассказывает об обстановке в городе и что сделано инициативной группой, чтобы привлечь внимание общественности к процессу. Дело Билялова — не совсем обычное. Подсудимый — врач по профессии, и его хорошо знают в городе. С первых дней борьбы крымских татар он активно включился в движение, и в Андижане он признанный лидер. Неоднократно выезжал в Москву, был на приемах в различных организациях, чем привлек внимание органов.

Но Билялов Сеит Ягья — умный и очень осмотрительный человек, и органам КГБ все никак не удавалось «пришить» ему дело по статье, обычной для крымских татар: распространение клеветнических сведений, порочащих советский государственный и общественный строй. Тогда власти пошли на провокацию и привлекли его по уголовной статье, связанной с сопротивлением представителю власти. Все это, как сказал Сейдамет, сработано грубо, даже топорно, но, чтобы убедиться в правильности его слов, мне нужно было познакомиться с делом и побеседовать в тюрьме с подзащитными.

И вот читаю дело. Да, действительно Билялов обвиняется по уголовным статьям: сопротивление представителям власти при исполнении служебных обязанностей и оскорбление их нецензурными словами.

В отношении крымских татар сохранилась старая тенденция: если есть хоть какая-то возможность, то судить активных участников движения не по политической статье, а по уголовной, хотя подоплека оставалась все та же — борьба крымских татар за равные с остальными гражданами страны права. Причем сделать уголовниками старались наиболее «опасных» из числа крымских татар. В Андижане таким человеком был Билялов Сеит Ягья, 1933 года рождения, инвалид второй группы, состоящий на учете в Институте онкологии им. П.А. Герцена в Москве.

Листаю дело и не верю своим глазам:: обвинение сработано так топорно и грубо, что становится не по себе.

7 апреля 1970 года Билялов, имея на руках больничный лист, попросил соседа Исмаилова довезти его вместе с женой и двумя детьми до аэродрома, чтобы улететь на лечение в Москву, откуда он получил вызов. По дороге в аэропорт машину остановили сотрудники милиции под предлогом проверки документов и потребовали, чтобы Билялов проследовал с ними в отделение милиции. Билялов, естественно, выполнить их незаконное требование отказался, и, показав свой билет на самолет, попросил, чтобы его скорее отпустили, так как он может опоздать на самолет. Отпускать его, конечно, никто не собирался, и, когда Билялов добровольно отказался следовать с сотрудниками милиции, его насильно затолкали в машину и увезли в отделение, откуда спокойненько препроводили в тюрьму.

В «операции» принимали участие человек десять. Возглавлял ее лично начальник отдела милиции Андижана полковник Мамасадыков.

Так появилось новое уголовное дело. Листаю его и не могу не поражаться наглости, с которой поступили с Биляловым. Человек ехал лечиться в Москву, по дороге в аэропорт его насильно вытаскивают из машины, везут в милицию, и все это происходит на глазах жены, детей, посторонних граждан, да еще обвиняют в совершении уголовного преступления. Но эмоции эмоциями, а досье все равно нужно составлять.

Лист дела 77. Обвинительное заключение. Его можно было бы и не приводить здесь, но оно по-своему интересно как образчик беззаконного и беспринципного документа: «Билялов обвиняется в том, что 7 апреля 1970 года во время проверки сотрудниками ГАИ безопасности автомашин на автомагистрали Андижан — Ленинск на требование сотрудников милиции документы не давал, оскорблял их словами «идиоты», «паразиты», на предложение следовать с ними в отделение милиции отказался и принудил их во время исполнения служебного долга к выполнению явно незаконных действий, т. е. в совершении преступлений, предусмотренных статьями 192¹, ч. 2 и 193¹ УК Узб. ССР».

Лист дела 74. Выписка из истории болезни Билялова. «Взят на учет 5 декабря 1968 года на основании выписки из истории болезни Московского онкологического института им. П.А. Герцена, где он находился на стационарном лечении с 9 сентября 1968 года по 6 ноября 1968 года. Диагноз: рак носоглотки. С 1968 года — инвалид второй группы».

Этот факт надо использовать в защитительной речи. Больной человек, инвалид второй группы — и заключили под стражу! Кощунство!

Лист дела 73. Характеристика. Положительная.

Лист дела 22. Вызов из Института им. Герцена на обследование больного Билялова. Это мне тоже пригодится. Значит, он ехал в Москву не по собственной прихоти, а по вызову лечащего врача.

Лист дела 23. Справка из Института Герцена. Рекомендовано являться на обследование три-четыре раза в год.

Лист дела 18. Больничный лист: с 6 по 8 апреля. Это тоже кое о чем говорит. На руках у человека имелся больничный лист, и его все же взяли под стражу! Грубое нарушение закона!

Лист дела 71. Акт судебно-медицинского освидетельствования Билялова. «Жалуется на наличие боли в области четвертого пальца левой кисти. Объективно: на тыловой поверхности четвертого пальца имеется линейная поверхностная рана. Относится к легким телесным повреждениям». Ага! Так вот почему они вменили ему сопротивление представителям власти! При задержании помяли-таки ему косточки. Испугались, что Билялов потребует привлечения виновных к уголовной ответственности. Только этим можно объяснить и то, что тут же был направлен на экспертизу один из сотрудников — милиционер Дададжанов.

Лист дела 70. Акт судебно-медицинского освидетельствования Дададжанова. «Объективно: на наружной поверхности средней трети правой голени — ссадина. Относится к легким телесным повреждениям».

Лист дела № 6. Вот наконец и показания Билялова.

«Виновным себя не признаю. 7 апреля 1970 года в 17 часов я попросил соседа Исмаилова отвезти меня в аэропорт. Он согласился. Машину остановили сотрудники милиции, человек десять. Были среди них и в штатском, рядом стоял сотрудник КГБ, который до этого не раз вызывал меня на беседу, чтобы я прекратил активную деятельность по крымско-татарскому вопросу. Спросили мою фамилию, я ответил: «Билялов», и тогда меня попросили выйти из машины. Попросили предъявить паспорт, и тут я понял, что они задерживают мой вылет.

Я спросил причину проверки документов. После узнал, что разговаривал с Арсламбековым. Я предъявил свой паспорт. Арсламбеков потребовал паспорт себе, заявив, что он, возможно, поддельный. Я показывал паспорт из своих рук, говоря, что опаздываю на самолет.

Тогда Арсламбеков крикнул другому сотруднику: «Товарищ начальник, этот гражданин не подчиняется». Это был начальник горотдела милиции Мамасадыков. Он сказал, что раз не подчиняется, давайте силой в машину.

Меня взяли за руки и потащили к машине, насильно посадили в газик. Я не ругался и сопротивления не оказывал. Я просил лишь объяснить, почему меня задержали».

Лист дела 32. Постановление об избрании меры пресечения. Совершенно не указано основание для взятия под стражу. Единственно, что имеется, так это: «Не признает себя виновным».

Лист дела 25. Справка об инвалидности.

Лист дела 16. Протокол обыска. Тоже любопытный документ. При обыске обнаружено: «...3. Паспорт... 5. Листок нетрудоспособности». Значит, они не могут говорить, что не знали о болезни Билялова, когда брали его под стражу.

Лист дела 5. Акт о задержании от 7 апреля 1970 года. «Билялов отказался предъявить документы, после чего в принудительном порядке был водворен в машину и доставлен в отделение милиции».

Лист дела 8. Объяснение Линник (сотрудник милиции). Нет ни слова о физическом сопротивлении сотрудникам милиции или о нанесении кому-либо ударов.

Лист дела 13. Рапорт Ашурова (сотрудник милиции). То же самое.

Лист дела 15. Рапорт Дададжанова. Единственный, кто говорит о нанесении побоев. Сопоставить его показания с другими свидетельскими показаниями и уличить во лжи.

Лист дела 41. Показания начальника городского отдела милиции Мамасадыкова. «Дададжанову нанес побои в области правой руки и правой ноги». Несомненно, Мамасадыков является автором версии о сопротивлении Билялова сотрудникам милиции. Допросить его в суде с пристрастием.

Лист дела 63. Очная ставка Арсламбекова с Биляловым. Арсламбеков ни слова не говорит о побоях.

Лист дела 58. Очная ставка Дададжанова и Билялова. «Мы толкнули его в машину, его ноги сильно задели мои...». Значит, не бил, а нечаянно попал ногой во время насильственного и неправомерного задержания! Вот где он наконец-то сказал правду! На эту очную ставку обратить особое внимание в суде.

Вот так дельце! Любой адвокат согласился бы выступить по такому делу в суде. Не так уж часто нам приходится защищать совершенно невиновных людей, и, не будь по этому делу отягчающих обстоятельств — крымско-татарского вопроса, не затронуть который никак нельзя, можно было бы закатить грандиозную речь в суде и почти наверняка уехать в Москву с победой. А под взглядами сотрудников органов не больно-то разбежишься.

В тюрьму к своему подзащитному я попал в тот же день. Сеит Ягья произвел на меня хорошее впечатление, работать в суде с таким человеком — одно удовольствие. Он умен и понимает адвоката буквально с полуслова, и, хотя камера тюрьмы не место для откровенных бесед, все же мы с ним поговорили по душам. Несмотря на плохое самочувствие, в тюрьме у него дважды обострялась болезнь, он настроен решительно. Сеит Ягья отлично отдает себе отчет в том, что дело против него сфабриковано и не так-то просто будет бороться: судья всеми правдами и неправдами постарается поддержать обвинение. Мы с подзащитным договорились, что я займусь чисто юридической стороной дела: допросом свидетелей-милиционеров, анализом противоречий в их показаниях, анализом доказательств по делу и вообще буду говорить об отсутствии состава преступления в его действиях. Он же сосредоточит свое внимание на подоплеке дела — крымско-татарском вопросе, и в частности расскажет суду, как за каждым его шагом с 1965 года велась слежка со стороны органов КГБ, и попытается показать, что данное дело — результат грубой провокации со стороны органов, чтобы вывести его из национального движения. При таком разделении обязанностей нам будет намного легче добиваться правды.

За себя я был спокоен. Позиция защиты четко сложилась еще при знакомстве с делом. Я был убежден на все сто процентов, что как бы суд необъективно и предвзято ни подошел к делу, но статью 192¹ ч. 2, то есть сопротивление представителям власти с применением физического насилия либо с применением угрозы такого насилия, я отобью. И не потому только, что показания сотрудников в этой части очень противоречивы и фактически никто из них на следствии не показал, что Билялов умышленно нанес удар ногой сотруднику милиции во время насильственного задержания. Нет, совсем по другой причине я был уверен, что эта опасная статья отпадет. Я подловлю прокурора в судебном заседании на подлоге. Да, да, ни больше ни меньше как на подлоге. Следственные органы, вменяя Билялову эту статью, совершили умышленно маленький пропуск, полагая, что никто этого не заметит. Дело в том, что статья 192¹ ч. 2 квалифицирующий признак насилия определяет так: «А равно принуждение этих лиц путем насилия или угрозы применения насилия к выполнению явно незаконных действий».

О чем здесь идет речь? Представители милиции, задержавшие Билялова незаконно, в один голос под чью-то диктовку повторяют на предварительном следствии, что они задержали Билялова потому, что он-де принудил их сделать это. Повторять-то повторяют, а фактов не приводят. Из их показаний бесспорно видно, что Билялов никакого насилия к ним не применял, равно как и угроз. Самое большее, в чем его можно «обвинить», — это в том, что добровольно не шел в машину и его потащили силой, выходит, при таком поведении Билялова у сотрудников не было никаких законных оснований применять к нему силу, а значит, и квалифицировать его действия по статье 192¹ ч. 2. Так вот, следователь, предъявляя Билялову обвинение, а прокурор, утверждая его, пропустили как раз этот маленький момент, момент, который в корне меняет положение дела.

И таким образом, при самой строгой натяжке у Билялова может остаться лишь статья 193 — словесное оскорбление сотрудников милиции, с наказанием до шести месяцев лишения свободы, — а он уже отсидел на следствии больше трех месяцев, и выходит, суд может освободить его из-под стражи прямо в зале суда. И хотя со стороны Билялова не было никакого и словесного оскорбления, все же надо приготовиться к худшему, потому как суд вряд ли пойдет на полное оправдание.

В суде все именно так и произошло. Как ни старался прокурор поддержать обвинение в полном объеме, ему это сделать не удалось. Сотрудники милиции путались в своих показаниях, противоречили один другому, а когда пришел черед допрашивать незаинтересованных свидетелей — шофера машины, который вез Билялова на аэродром, еще одного постороннего человека, находившегося в машине, жены Билялова, — то картина и совсем прояснилась. Никто из этих свидетелей ни на предварительном следствии, ни в суде не показал, что Билялов оказал хоть какое-то сопротивление представителям власти, напротив, вырисовывалась довольно неприглядная картина поведения сотрудников милиции, которые грубо нарушили закон, задержав невиновного человека.

Объяснить вразумительно простой факт, почему именно сотрудники милиции задержали Билялова, никто в суде из допрошенных свидетелей так и не смог, ни рядовой милиционер Дададжанов, ни начальник горотдела милиции полковник Мамасадыков. Они лепетали что-то невразумительное, а сказать правду так и не решились. И суду не оставалось ничего другого, как исключить из обвинения Билялова статью 192¹ ч. 2 УК и оставить лишь обвинение по статье 193, хотя и оно не нашло своего подтверждения в судебном заседании.

Конечно, пришлось посражаться за это, но все-таки чертовски приятно видеть, как на твоих глазах освобождают из-под стражи человека. Суд вынес Билялову приговор по статье 193 и определил наказание в виде трех месяцев лишения свободы, ровно столько, сколько Билялов отсидел под стражей во время предварительного следствия. Я просил в своей защитительной речи о полном оправдании Билялова и о вынесении частного определения в адрес сотрудников милиции во главе с Мамасадыковым на предмет привлечения их к уголовной ответственности за незаконные действия по отношению к Билялову. Вполне понятно, суд не согласился со мной и не вынес оправдательного приговора, а значит, и частного определения. Но даже и то, что он вынужден был сделать, освободив Билялова из-под стражи, всеми крымскими татарами было расценено как огромная победа.

И все же, посоветовавшись с Биляловым, мы решили обжаловать приговор и добиваться в вышестоящей инстанции полного его оправдания. Хотя я понимал, что ни один суд не пойдет на это, жалобу все же написал. Ее текст я решил привести здесь, чтобы было видно, какую позицию я занимал на суде.

«В действиях Билялова нет состава преступления, предусмотренного статьями 193 и 192¹ ч. 2 УК Узб. ССР.

Народный суд исключил из обвинения Билялова статью 192¹ ч. 2 и указал в своем приговоре, что никакого насилия со стороны осужденного в адрес сотрудников милиции применено не было. Однако материалами дела бесспорно установлено, что в действиях Билялова нет состава преступления вообще и определение ему наказания в виде трех месяцев лишения свободы лишний раз подтверждает это. Речь, скорее всего, может идти о незаконных действиях со стороны работников милиции по отношению к Билялову, которые грубо нарушили социалистическую законность и арестовали безо всякого на то основания больного человека, инвалида второй группы, который ехал на лечение в Москву, к тому же на руках у Билялова в день задержания был больничный лист (л. д. 18).

В силу требований статьи 78 Уголовно-процессуального кодекса Узб. ССР необходимо было обосновать такую позицию, как взятие под стражу. Однако в постановлении об избрании меры пресечения об этом нет ни слова. Непонятно, чем руководствовался прокурор г. Андижана, когда санкционировал арест Билялова. В характеристике (л. д. 73) говорится: «Билялов специалист высокой квалификации, грамотный хирург, владеет всеми методами лечения рака. В настоящее время единственный специалист по детской онкологии в Андижанской области. Опытный врач передает свои знания молодым специалистам. Снискал уважение и авторитет в коллективе». Но следователь, впрочем, как и судья, не хотел ничего этого видеть и в оправдание незаконных действий сотрудников милиции и содержания Билялова под стражей пошел даже на то, чтобы расширить требования статьи 39 УК и указал на новое отягчающее обстоятельство: Билялов не признал свою вину, хотя бесспорно известно, что непризнание подсудимым своей вины не является отягчающим обстоятельством.

По делу установлено, что до тех пор, пока начальник горотдела милиции Мамасадыков не дал незаконного приказания о задержании Билялова и насильственном водворении его в милицейскую машину, со стороны Билялова не было оказано никакого сопротивления работникам милиции и не было допущено никакого оскорбления представителей власти. Билялов только требовал объяснить, на каком основании его задержали и не позволяют улететь в Москву на лечение. Это его требование не является преступным и не содержит в себе признаков состава преступления. На предварительном следствии и в суде в этой части показания Билялова нашли полное подтверждение в показаниях свидетелей. Таким образом, до применения к Билялову физического насилия со стороны работников милиции ок никаких противозаконных действий в отношении представителей власти не совершал. Но даже и после того, как начальник горотдела милиции Мамасадыков дал явно незаконное указание о насильственном задержания Билялова, то он лишь добровольно не шел в машину, но это его поведение не является преступным.

Что же касается показаний свидетелей, на которые сослался суд как на доказательство виновности Билялова, то к этим свидетельским показаниям нужно относиться критически, ибо они даны лицами, которые сами применяли незаконные действия и являются заинтересованными в исходе дела. К тому же в их показаниях столько противоречий, что нельзя серьезно говорить об их правдивости и объективности. Показания работников милиции исключают одно другое, и если поверить Ареламбекову, то неправду говорит Мамасадыков, если же поверить Касымову, то как быть с показаниями Ашурова и Линник.

Осужденный же Билялов все время говорил одно и то же, а именно что не совершил никакого преступления. И эти его показания подтверждаются объективными доказательствами, показаниями незаинтересованных свидетелей: Рахматова, Упунова, Урумбаева, Исмаилова, Биляловой. При таких обстоятельствах ошибку, которую допустил народный суд, осудив невинного человека, необходимо срочно исправить».

Но, как я и предполагал, областной суд Андижана приговор по делу Билялова оставил в силе, а мою кассационную жалобу и жалобу Билялова отклонил. Да и трудно было ожидать иного результата. Оправдать Билялова — значило признать незаконность действий работников милиции и, как следующий шаг, привлечь их к уголовной ответственности, а пойти на это никакой суд в Андижане конечно же не мог...

И поэтому я уезжал из Андижана с двойственным ощущением: с одной стороны, естественно, приятно, что человека, которого ты защищал, освободили из-под стражи, тем более такого больного, как Билялов, а с другой — суд в Андижане лишний раз показал, что бороться с властями по крымско-татарским делам почти безнадежно. Они все на контроле в высших партийных органах и в органах КГБ, их результат почти всегда предрешен, и поэтому успех может быть только тогда, когда органы предварительного следствия срабатывают очень грубо и неумно, как это случилось в деле Билялова, а месяцем раньше — Мартынова.

Крымские же татары остались результатом очень довольны и провожали меня до самого аэродрома...