Столица: Симферополь
Крупнейшие города: Севастополь, Симферополь, Керчь, Евпатория, Ялта
Территория: 26,2 тыс. км2
Население: 1 977 000 (2005)
Крымовед
Путеводитель по Крыму
История Крыма
Въезд и транспорт
Курортные регионы
Пляжи Крыма
Аквапарки
Достопримечательности
Крым среди чудес Украины
Крымская кухня
Виноделие Крыма
Крым запечатлённый...
Вебкамеры и панорамы Карты и схемы Библиотека Ссылки Статьи
Группа ВКонтакте:

Интересные факты о Крыме:

Самый солнечный город полуострова — не жемчужина Ялта, не Евпатория и не Севастополь. Больше всего солнечных часов в году приходится на Симферополь. Каждый год солнце сияет здесь по 2458 часов.

Главная страница » Библиотека » Н.Ф. Дубровин. «349-дневная защита Севастополя»

Глава XVII

Отступление войск с Южной стороны города на Северную. — Пожар города и взрывы батарей. — Приказ главнокомандующего. — Посещение Крыма Государем Императором. — Высочайший приказ по крымской армии. — Окончание военных действий. — Заключение мира

В четыре часа пополудни начальники войск и отделений получили распоряжение об очищении Южной стороны Севастополя и о переходе войск на Северную. Вместе с тем на бастионы доставлено было расписание, составленное начальником штаба гарнизона князем Васильчиковым, в каком порядке и когда отступать каждому полку или команде. Отступление это могло быть произведено только по единственному мосту, перекинутому через рейд, и при содействии небольшого числа судов, предназначенных для перевозки войск.

Каждый легко поймет, как затруднительно и опасно было это отступление в виду многочисленного врага. Совершенное в порядке, оно составило одну из блестящих страниц боевых подвигов наших войск, достойно закончивших славную оборону Севастополя, по своей продолжительности не имеющую равных себе в истории.

Движение через мост должно было начаться в половине седьмого часа вечера. Его открывали войска, ближайшие к мосту, стоявшие у Николаевских казарм; затем отходили более отдаленные от моста и, наконец, те, которые стояли на укреплениях оборонительной линии. При отступлении последних на батареях были оставлены охотники — человек по сто от каждого полка, которые поддерживали ружейный огонь с неприятелем и тем скрывали наше отступление. Охотники оставались на валах укреплений до тех пор, пока на смену их не явились саперы и команды матросов, назначенные для порчи орудий, станков и взрыва пороховых погребов.

Приготовления к отступлению начались еще с четырех часов пополудни. Все, что можно было отослать, торопились переправить на Северную, и прежде всего отправляли раненых и больных.

Для перевозки войск были назначены пароходы и другие суда. После контузии капитана 2 ранга Лихочева командир порта вице-адмирал Новосильский поручил заведывание перевозочными средствами капитану 2 ранга Воеводскому. Последний отправился к начальнику эскадры адмиралу Юхарину с приказанием затопить суда на том месте, где они стояли; затем указал каждому пароходу, какие войска и откуда перевозить, назначил суда для перевозки артиллерии и пр. Независимо от этого главнокомандующий командировал вице-адмирала Панфилова на Корабельную сторону, поручив ему принять на себя распоряжения по перевозке оттуда войск на Северную. Содействие этих двух лиц оказало армии огромную услугу при оставлении Севастополя.

В шестом часу стали отводить назад полки, предназначенные для занятия баррикад, ближайших к мосту.

В числе этих полков был и Тобольский, двинутый по направлению к городу. Предводимые своим командиром, полковником Зеленым, солдаты были убеждены, что их ведут выбивать французов из Малахова кургана. Перед тем только что прибыло несколько молодых солдат на укомплектование полка.

— Облегчите, ребята, свои ранцы, — говорили тобольцы своим молодым товарищам, — и смотрите, держитесь нас, стариков. Боже избави, если который из вас попятится назад — мы должны или выбить французов из Малахова кургана, или не возвращаться назад живыми.

Известие о том, что мы отступаем, как варом обварило солдат: шутки и прибаутки были брошены, и в полку воцарилась глубокая тишина.

Все вообще войска с грустью и болезненным чувством приняли известие об оставлении города; многие из них, уходя с бастионов и батарей, плакали. Как сильно не хотелось отступать нашим солдатам, это видно из того, что когда под вечер распространился между ними ложный слух, будто мост лопнул на самой середине, то это известие как бы обрадовало их.

— Ну, лопнул, так лопнул! — сказали многие голоса. — Черт с ним.

Последуем, однако же, за тобольцами.

Расположившись за баррикадами, полк получил приказание далее этого места не пропустить неприятеля или умереть на баррикадах. Тобольцы простояли всю ночь под ружьем и последними вышли из Севастополя.

Под прикрытием их, начиная с семи часов вечера стали стягиваться войска, расположенные на Городской стороне, к Николаевской батарее, а оттуда на мост; расположенные же на Корабельной разделены были на две части: одна садилась на пароходы, на баржи, буксируемые теми же пароходами, и на малые гребные суда; другая переправлялась по мосту, через Южную бухту на Городскую сторону, к Николаевским казармам и оттуда на мост, через главный рейд, на Северную. Пароходы и суда различного вида и величины так и сновали на бухте.

Начало смеркаться; батареи изредка постреливали, и в разных местах слышалась ружейная перестрелка. Солдаты, прижавшись к валам укреплений, шепотом разговаривали между собой. Тишина эта, после столь горячего, кровавого дела, наводила тоску и мрачность на все окружающее. Оно было действительно непривлекательно. Почти вся внутренность укреплений была перевернута вверх дном: траверсы разрушены, по всему пространству разбросаны снаряды, туры, камни и осколки; развороченные насыпи во многих местах не закрывали головы, стоявшие за ними орудия были подбиты, станки порублены и поломаны. На платформах и между траверсами лежали кучи тел, наших и неприятельских. Посреди их пробирались солдаты к уцелевшим орудиям и приводили их также в негодность; рубили станки, заклепывали орудия, уничтожали принадлежность и устраивали проводники для взрыва пороховых погребов, которые вскоре должны были взлететь на воздух.

Темная мрачная ночь с сильным порывистым ветром покрыла в этот день, как нарочно, развалины Севастополя. Войска, как тени, стекались со всех сторон к одному пункту — к Николаевской батарее. Соблюдая строжайшую очередь, полк за полком отходили с оборонительной линии, оставляя на ней одних охотников. Люди, в изорванной одежде, в крови, в грязи и закоптелые в дыму, брели понурив голову.

«Одни едва бредут, — пишет участник, — чуть не падая под тяжестью оружия — до того измучены они; другие несут десятки мертвых, третьи тащат изможденных страдальцев, облитых кровью, с оторванными членами; иные везут на руках тяжелые пушки; на узком мосту режут постромки у запряженных под орудие лошадей и молча, пасмурно, перекрестясь, сталкивают орудие в море, будто хоронят любимого товарища. Все пасмурны, всех гнетет свинцовое горе, и если из чьих уст вырвется слово-другое, это слово проклятия, командный крик начальника или страдальческий вопль умирающего!..»

В девятом часу вечера около моста собралась огромная куча войск; все проталкивались вперед, все хотели подвинуться ближе к мосту. Странное дело: как неохотно оставляли солдаты бастионы и батареи, так, наоборот, дойдя до моста, все торопились переправиться через него. С батарей надо было тащить силой их, тогда как у моста трудно было удержать. Из Николаевской казармы беспрестанно выносили на пристань оставшиеся тюки бумаг, госпитальные вещи и койки, на которых лежали закутанными страдальцы. Вся площадь у Графской пристани была уставлена войсками. Сильный ветер развел волнение в бухте, и протянутый через нее мост сильно колыхался. Нагруженный сплошь людьми, орудиями, повозками и по временам заливаемый волнами, он, казалось, погружался в воду.

Около полуночи на Малом бульваре взвились сначала две ракеты вместе, а потом две ракеты одна за другой. По этому сигналу охотники, оставленные на батареях оборонительной линии, и войска, поставленные за баррикадами, стали отходить к мосту. Покидая укрепления, саперы и матросы оставляли в каждом из пороховых погребов зажженные фитили различной длины, чтобы взрывы следовали не вдруг, а один за другим и по возможности с длинными промежутками. В иных местах насыпали от погреба дорожку пороха по земле и, отойдя на значительное расстояние, поджигали его. Огненные змейки эти забегали из конца в конец по всем окраинам Севастополя, и стали взлетать по направлению к укреплениям багровые столбы пламени и дыма. Один за другим летели на воздух пороховые погреба с запасами пороха и снарядов. Последние, подброшенные кверху, лопались в воздухе и огненными звездами падали на землю. Угрюмая тишина ночи нарушалась страшными взрывами, от которых стонала земля и рушились полуразбитые стены домов некогда веселого и оживленного города.

Все, что было горючего на бастионах, загорелось, и вскоре Севастополь, как бы прощаясь с героями-защитниками своими последними пламенными взглядами, опоясался огненным поясом.

При виде пожара грустные лица солдат на время прояснились: они видели, что врагу останется только груда камней и пепла. Чувство радости охватило всех, в войсках послышались говор, а порой и веселая шутка.

Переправа между тем продолжалась и шла успешно.

Всю ночь между войсками ходили начальник штаба гарнизона свиты Его Величества генерал-майор князь Васильчиков и генерального штаба полковник Меньков, направляя колонны к тесному выходу между Графской пристанью и Николаевской батареей.

Около 12 часов ночи подошел к ним состоявший при начальнике штаба капитан Воробьев.

— Приказание вашего сиятельства исполнено, — сказал он князю Васильчикову. — От последней линии баррикад до библиотеки и оттуда к Морской улице — пожар подготовлен, и ровно в 12 часов вся линия домов запылает.

— Есть ли костер под библиотекой? — спросил отрывисто князь Васильчиков.

— Зарево библиотеки будет сигналом для общего пожара — все готово! — отвечал капитан.

Разговаривавшие направились к стороне баррикад. Спустя несколько минут библиотека и вся линия домов на Екатерининской и Морской улицах были уже в пламени.

— Поторопились зажечь — еще нет двенадцати часов, — сказал равнодушно капитан Воробьев. — Вишь, как трещит — теперь и не уймешь его!

— Уже поздно. Не останавливайте пожара, — сказал князь Васильчиков. — Неприятель молчит. Бог даст, переправа совершится благополучно!

— Не забыли ли вы костра под святым собором? — спросил полковник Меньков капитана Воробьева.

— Будьте покойны, — отвечал тот, — церковная утварь по возможности спасена; церковь внутри уже горит, и, кроме обгорелых стен, враг ничего там не найдет!

В самом непродолжительном времени пожар охватил весь город. Темная ночь ярко освещалась заревом; сильный ветер раздувал огонь, переносил его с одних развалин на другие, выл и плескал волны о берег. Скоро все слилось в одну общую массу пламени и дыма, посреди которых слышались треск и гром взрывов, и свист ветра. И вдруг в пламени блеснет пламя еще ярче и, как молния, осветит окрестность; то летит на воздух пороховой погреб или погреб с ядрами, гранатами и бомбами.

Багровым огнем занялось все небо, и начались последние вздохи многострадального Севастополя.

Освещаемые заревом пожаров, войска продолжали переправляться на Северную. По обе стороны моста лежало мрачное волнующееся море. Направо мелькали еще темные громады наших кораблей, которые приказано было затопить.

По всей бухте скользили взад и вперед баркасы, шлюпки и пароходы, с пыхтеньем выкидывавшие огнистые снопы искр в клубах густого черного дыма.

Едва видный неопределенный образ парохода по мере приближения к Южной стороне постепенно светлел и, наконец, ярко освещенный пламенем пожара, он подходил к берегу. Нагрузившись войсками, пароход снова тонул во мраке, изредка являясь в более освещенном пространстве, и тогда каждая его веревка, мачта и рея, казалось, были раскалены, пылали огнем.

Плавучий мост, покрытый сплошь людьми, качался под тяжестью народа и обозов.

Перебравшись на Северную, каждый оборачивался назад, чтобы еще, и в последний раз, взглянуть на пылающий город. Картина всеобщего разрушения представлялась глазам обернувшихся. Видно было, как пылали библиотека и собор, как догорали Александровские казармы, как горели морские казармы, Артиллерийская слободка, часть Корабельной и, как огромный погребальный факел, горел ярче всех Кран, поставивший на своем веку много мачт на кораблях славного Черноморского флота.

К 8 часам утра переправа войск на Северную была окончена. В это время выехали из города начальник гарнизона граф Остен-Сакен и начальник штаба князь Васильчиков. С последними пароходами войск отплыли от берега с Корабельной стороны генерал-лейтенант Шепелев и вице-адмирал Панфилов; с Графской пристани, отправив последний пароход, поехал капитан 2 ранга Воеводский, а по мосту в хвосте Тобольского полка перешел генерал Хрущев с капитаном Воробьевым. В Севастополе не осталось никого, кроме нескольких человек смельчаков, прикрывавших отступление и поддерживавших пожары.

Наступило утро 28 августа; развели мосты, и порвались последние нити, связывавшие войска со славным городом, обратившимся в пепелище после трехсотсорокадевятидневного сопротивления.

Вся Северная сторона была покрыта войсками, перемешавшимися между собой во время перехода через мост. Сходя с моста, каждый шел куда пришлось, и располагался там, где казалось ему удобнее. Пехота, артиллерия, моряки — все перепуталось между собой. Крики и возгласы по временам раздавались в этой нестройной толпе. Собирали по кучкам остатки славных полков. Со всех сторон раздавались голоса: такой-то полк сюда! такой-то экипаж ступай туда! Солдаты толпами ходили взад и вперед, отыскивая полки. Все суетились, бегали, нагруженные повозки тянулись по бельбекской дороге. Бухта совершенно опустела. Корабли и множество других судов опустились на дно, и только концы мачт, торчавшие над поверхностью воды, напоминали о недавнем их существовании. Перевозившие всю ночь войска пароходы отошли к северному берегу, но на другой день и они также пошли ко дну.

Шум и говор, движение взад и вперед, перекличка фельдфебелей слышались повсюду. Но вот развели костры и заварили кашу, «кто в больших артельных котлах, а у которой команды таковой погиб, в котелках и разной другой посудине, но больше всего заметно было у костров манерок с отломанными крышками, наполненными толчеными сухарями, водой с приличным количеством соли: эта лакомство нашего солдата — тюря».

Заговоривши о котлах, нельзя не привести следующего случая. При отступлении 17-я рота Волынского полка не успела взять с собой ротного котла, который остался на Павловском мысу. На следующий день, бывши уже на Северной, ротный командир распорядился раздать нижним чинам десяточные котлы, бывшие при роте. Солдаты просили позволения выручить ротный котел из рук неприятеля. Командир роты указывал им на опасность подобного предприятия.

— После вчерашней потасовки, — говорили солдаты, — французу не до наших котлов, — и убедительно упрашивали дозволить им выручить ротный котел.

Согласился ротный — отправились охотники за котлом. Матросы перевезли их за рубль через залив на Павловский мысок, и доставленный через несколько часов ротный котел исполнял свое дело...

Мало-помалу разбросанные по Северной части войска стали собираться по полкам и потянулись на назначенные им места.

После полудня взлетели на воздух Александровская и Павловская батареи. Черное густое облако вознеслось на огромную высоту и со страшным треском и громом спустилось каменным дождем в бухту и на землю. На местах, где стояли красивые здания батарей, образовались пирамидальные кучи камней и мусора.

Два дня и две ночи горели развалины славного города, покрытые густыми облаками дыма. 30 августа пошел дождь, и пожар потух.

На следующий день войска слушали рассказ о своих подвигах, изложенный в задушевном приказе главнокомандующего.

«Храбрые товарищи! — писал он. — 12 сентября прошлого 1854 года сильная неприятельская армия подступила под Севастополь. Невзирая на численное свое превосходство, ни на то, что город этот был лишен искусственных преград, она не отважилась атаковать его открытой силой, а предприняла правильную осаду.

С тех пор при всех огромных средствах, коими располагали наши враги, беспрестанно подвозившие на многочисленных судах своих подкрепления, артиллерию и снаряды, все усилия их преодолеть ваше мужество и постоянство в продолжение одиннадцати с половиной месяцев оставались тщетными. Событие — беспримерное в военных летописях: чтобы город, наскоро укрепленный в виду неприятеля, мог держаться столь долгое время против врага, коего осадные средства превосходили все принимавшиеся доныне в соображение расчеты в подобных случаях.

И при таких-то огромных средствах, после 9-месячного разрушительного действия артиллерией громадных размеров, неприятель, неоднократно прибегавший к усиленному бомбардированию города, выпуская каждый раз против него по несколько сот тысяч снарядов, увидел безуспешность этой меры и решился наконец овладеть Севастополем с боя.

6 июня сего года он устремился на приступ с нескольких сторон, храбро ворвался в город, но был встречен вами с неустрашимостью и отбит на всех пунктах самым блистательным образом.

Неудача эта вынудила его обратиться по-прежнему к продолжению осадных работ, умножая свои батареи и усугубляя деятельность в ведении траншейных и минных работ.

Таким образом, со дня достославного отбития вами штурма 6 июня протекло еще более двух с половиной месяцев, в продолжение коих, одушевленные чувством долга и любви к престолу и отечеству, вы геройски оспаривали у неприятеля каждый аршин земли, заставляли его подвигаться вперед не иначе, как шаг за шагом, платить потоками крови и неимоверной тратой снарядов за одну саженей пройденного пространства. При такой упорной защите мужество ваше не только не ослабевало, но доходило до высшей степени самоотвержения.

При всем том, если неустрашимость и терпение ваши беспредельны, то есть вещественные пределы возможности сопротивления. По мере приближения неприятельских подступов батареи их также сближались одна к другой; огненный круг, опоясывавший Севастополь, с каждым днем стеснялся более и более, и все далее извергал в город смерть и разрушение, поражая храбрых защитников его.

Пользуясь таким превосходством огней на самом близком расстоянии, неприятель, после усиленного действия артиллерии в продолжение 20 дней, стоившего ежедневно нашему гарнизону потери от 500 до 1000 человек, 24 августа начал адское бомбардирование из огромного числа орудий небывалых калибров, следствием коего было ежедневно разрушение наших окопов, уже с большим трудом, с самыми чувствительными потерями возобновлявшихся по ночам под безостановочным огнем неприятеля. В особенности главнейший из сих верков, редут Корнилова на Малаховом кургане, составлявший ключ Севастополя, как пункт, господствующий над всем городом, претерпел значительные неисправимые повреждения.

В таких обстоятельствах продолжать оборону Южной стороны значило бы подвергать ежедневно бесполезному убийству войска наши, сохранение коих ныне более чем когда-либо нужно для Государя и России.

Поэтому с прискорбием в душе, но вместе с тем с полным убеждением, что исполняю священный долг, я решился очистить Севастополь и перевести войска на Северную сторону, частью по устроенному заранее мосту через бухту, частью на судах.

Между тем 27 августа в 10.30 утра, неприятель, видя перед собой полуразрушенные верки, а редут Корнилова с засыпанными рвами, предпринял отчаянный приступ одновременно на бастионы: 2-й, Корнилов и 3-й, около трех часов спустя — на 5-й бастион и редуты Белкина и Шварца.

Из этих 6 атак пять отбиты со славой: некоторые из атакуемых пунктов, как то 2-й бастион, на который неприятель уже взвез было орудия по накинутым мостам, переходили по нескольку раз из рук в руки и окончательно остались за нами; но редут Корнилова, более прочих укреплений разрушенный бомбардированием, был занят французами, направившими на него до 30 тысяч человек, и после огромных потерь, нами понесенных с начала боя, не мог быть исторгнут из их рук, ибо для этого нам надлежало бы взбираться по крутой покатости кургана, между развалинами разбросанных в беспорядке строений, а потом проходить по узкой плотине, через неповрежденный глубокий ров заднего фаса, занятого французами.

Таковое предприятие могло бы не привести нас к желаемому успеху и неминуемо стоило бы несметных потерь.

Сие было тем менее нужно, что, по вышеизложенным причинам, я решился во всяком случае оставить город. Затем, так как успех неприятеля ограничивался исключительно занятием редута Корнилова, я приказал, не предпринимая нападения на этот редут, оставаться перед ним для воспротивления неприятелю продолжать оттуда наступление в город, что и было исполнено в точности, несмотря на все усилия французов двинуться вперед из-за горжи редута.

С наступлением темноты я приказал войскам отступить по сделанной заранее диспозиции.

Опыты мужества, оказанные вами в сей день, поселили такое уважение к вам, храбрые товарищи, в самом неприятеле, что он, хотя должен был заметить ваше отступление по взрывам наших пороховых погребов, делаемых войсками нашими по мере оставления ими различных частей оборонительной линии, не только не преследовал их колоннами, но даже почти вовсе не действовал своей артиллерией по отступающим войскам, что мог бы сделать совершенно безнаказанно.

Храбрые товарищи! Грустно и тяжело оставить врагам нашим Севастополь, но вспомните, какую жертву мы принесли на алтарь отечества в 1812 году. Москва стоит Севастополя! Мы ее оставили после бессмертной битвы под Бородином. Трехсотсорокадевятидневная оборона Севастополя превосходит Бородино!

Но не Москва, а груда каменьев и пепла достались неприятелю в роковой 1812 год. Так точно и не Севастополь оставили мы нашим врагам, а одни пылающие развалины города, собственной нашей рукой зажженного, удержав за нами честь обороны, которую дети и внучата наши с гордостью передадут отдаленному потомству.

Севастополь приковывал нас к своим стенам. С падением его мы приобретаем подвижность, и начинается новая война, война полевая, свойственная духу русского солдата. Покажем Государю, покажем России, что дух этот все тот же, коим отличались предшественники наши в незабвенную Отечественную войну. Где бы неприятель ни показался, мы встретим его грудью и будем отстаивать родную землю, как мы защищали ее в 1812 году.

Храбрые воины сухопутных и морских сил! Именем Государя Императора благодарю вас за ваше беспримерное мужество, за вашу твердость и постоянство во время осады Севастополя.

Долгом почитаю принести в особенности мою благодарность доблестным вашим начальникам:

Гг. генерал-адъютанту графу Остен-Сакену, начальствовавшему гарнизоном в продолжение 9 месяцев; генерал-лейтенантам: Шепелеву, Хрулеву, Павлову, Семякину; вице-адмиралам: Новосильскому и Панфилову; генерал-майорам: Мартинау, Пихельштейну, Лысенко 1-му; генерал-адъютанту князю Урусову, Шульцу, Хрущеву, Голеву, Сабашинскому, Шейдеману; свиты Его Величества: князю Васильчикову и Тотлебену; полковникам: Козлянинову 2-му, Геннериху, Гарднеру; капитанам 1 ранга: Зорину, Микрюкову, Перелешину 1-му, Перелешину 2-му; подполковнику Циммерману; капитан-лейтенантам: Ильинскому и Чебышеву, и всем гг. штаб- и обер-офицерам, участвовавшим в осаде.

Объем приказа не дозволяет мне внести в него имена многих других генералов, штаб- и обер-офицеров, которым в большей или меньшей степени принадлежит честь содействия в великом подвиге обороны Севастополя; но каждый из них имеет право на признательность Монарха и Отечества.

Между этими сотрудниками я назову только главных деятелей из числа лиц, не находившихся в составе гарнизона: начальник и чины главного штаба вверенных мне войск: генерал-адъютант Коцебу, генерал-лейтенанты: Сержпутовский, Бухмейер, Ушаков, Бутурлин, генерал-майор Крыжановский. Из них инженер генерал-лейтенант Бухмейер оказал важную заслугу устройством превосходного плотового моста через бухту, обеспечившего отступление войск.

Воздавая заслуженную благодарность оставшимся в живых и достойным начальникам вашим, почтем, товарищи, память тех из них, кои пали с честью за веру и отечество на валах Севастополя. Вспомним в особенности незабвенные имена Нахимова, Корнилова, Истомина и вознесем мольбы наши ко Всевышнему, да ниспошлет Он мир и успокоение их праху и увековечит память о них, в пример грядущим поколениям россиян».

С отступлением наших войск на Северную и с занятием союзниками развалин города обе воющие стороны стали укрепляться на новых местах. Как мы, так и союзники строили новые укрепления и батареи и изредка поддерживали перестрелку друг с другом.

В это время славная армия была обрадована пролетевшим по рядам ее известием о скором прибытии в Крым Государя Императора.

В начале сентября Государь Император изволил прибыть в город Николаев, где и оставался в течение шести недель, лично следя за ходом оборонительных работ этого города.

Высокое внимание монарха к крымской армии выказывалось на каждом шагу и ежеминутно. Каждый день Государь посещал госпитали, благодетельствовал раненых и больных воинов и награждал отличавшихся. Желая видеть все войска славной армии, Он приказал некоторые полки и все морские экипажи, за исключением трех, двинуть в Николаев, и не было такой маленькой команды, к которой бы сам Царь не выехал навстречу при вступлении ее в город. В необыкновенно милостивых и задушевных словах он благодарил войска за их славную службу Престолу и Отечеству. Въезжая в средину рядов, Государь милостиво разговаривал с каждым солдатом или матросом.

В октябре месяце обожаемый монарх наш посетил свою крымскую армию.

В два часа пополудни 28 октября колокольный звон бахчисарайской церкви и радостные крики собравшейся толпы народа возвестили о прибытии Государя Императора и Великих Князей Николая и Михаила Николаевичей. У входа во храм Государь был встречен духовенством с крестом и святой водой. По окончании службы Его Величество изволил отправиться в приготовленную для него квартиру в частном доме, так как помещение в бахчисарайском дворце было занято под военные госпиталя.

Из Бахчисарая Государь изволил выехать для смотра полков 10-й пехотной дивизии. Оставшись совершенно доволен бодрым видом солдат, он вызвал вперед офицеров.

— Я горел нетерпением, — сказал им Император, — видеть храбрую крымскую армию.

«Ура, ура!» самое громкое было ответом на столь лестные и милостивые слова монарха.

Осмотрев войска, находившиеся в Бахчисарае и его окрестностях, Государь Император на следующий день изволил выехать в Севастополь в сопровождении Великих Князей и главнокомандующего. Он осматривал войска, расположенные на Северной стороне города, объехал вновь взводимые укрепления и, доехав верхом до Волоховой башни, «обозревал с нее окрестную местность, море и в достославной борьбе погибший город». За этим Его Величество изволил произвести смотр войскам, расположенным на Инкерманских высотах и Мекензиевой горе. Объехав 11-ю пехотную дивизию и остановись посредине ее, он благодарил войска.

— Благодарю, ребята, за службу, — воскликнул он, — именем покойного Государя, именем отца моего и вашего — благодарю вас.

— Ура! ура! — долго, долго гремевшее и заглушившее голос царя, было ему ответом.

— Я счастлив, — продолжал Государь, — что имею возможность лично благодарить вас за вашу геройскую службу; давно это было моим желанием.

Не пересказать, что было посреди войск после этих милостивых слов монарха.

Сойдя с лошади, Император вторично пешком обходил батальоны, расспрашивал георгиевских кавалеров, за что именно и когда даны им кресты, справлялся о раненых и удостаивал каждого своим милостивым вниманием. Подойдя к Камчатскому полку, Государь заметил, что в строю только один батальон. Командующий полком доложил, что второй батальон на аванпостах.

— Один батальон камчатцев, — заметил на это Государь, — четырех стоит.

«Тут же, — пишет очевидец, — Его Величество изволил заметить под знаменем двух унтер-офицеров, старика и молодого, похожих друг на друга как две капли воды, богатырей весьма большого роста, с георгиевскими крестами, с французскими саблями у пояса вместо тесаков и пистолетами за поясом».

То были Михайловы — отец и сын, волонтеры из новгородских военных поселений, добровольно пришедшие на службу в Севастополь. За отличную храбрость они произведены были в унтер-офицеры и пожалованы знаком отличия военного ордена.

— Отчего вы так вооружены? — спросил Император, заметив на них французские сабли.

— Нам пожалованы сабли, — отвечали Михайловы, — князем Васильчиковым, за храбрость нашу.

— Вы волонтеры? — изволил спросить Государь.

— Точно так, Ваше Императорское Величество, мы добровольно пришли в Севастополь, желая умереть за Ваше Величество и за Веру православную.

— Спасибо вам за хороший пример, — сказал Государь, — спасибо вам; не забуду вас, приходите ко мне в Петербург.

— Благодарим покорно, Ваше Императорское Величество, — отвечали молодцы.

После церемониального марша Император вызвал офицеров на середину дивизии.

— Благодарю вас, — сказал он им, — за то, что вы всегда впереди.

Восторженные крики были ответом на милостивые слова монарха.

— Не пощадим себя, Государь! — кричали офицеры со всех сторон.

Осмотрев войска, расположенные на реках Альме, Каче, Бельбеке, у перевала в Байдарскую долину, и уезжая из Крыма, Император осчастливил их следующим высокозамечательным приказом от 31 октября 1855 года.

«Храбрые воины крымской армии! Приказом Моим от 30 августа Я выразил вам чувства, преисполняющие душу Мою искренней признательности к заслугам вашим, увековечившим славу защиты Севастополя. Но сердцу Моему недостаточно было благодарить вас заочно, за те геройские подвиги мужества и самоотвержения, с которыми вы, удивляя даже врагов наших, перенесли тяжкое время почти годовой осады. Здесь, среди вас, желательно Мне было изъявить вам чувства Моего к вам благоволения и искренней привязанности. Свидание с вами доставило Мне невыразимое удовольствие, а блестящее состояние, в коем Я нашел войска крымской армии при произведенных ныне смотрах, превзошло Мои ожидания. Мне отрадно было видеть вас и любоваться вами. Благодарю вас от души за службу вашу, за подвиги, коими вы себя ознаменовали, за доблести ваши, твердо в вас укорененные; они Мне ручаются в сохранении славы русского оружия и в непрестанной готовности храбрости Моего войска жертвовать собой за Веру, Царя и Отечество.

В память знаменитой и славной обороны Севастополя Я установил собственно для войск, защищавших укрепления, серебряную медаль на георгиевской ленте для ношения в петлице.

Да будет знак этот свидетельствовать о заслугах каждого и вселять в будущих сослуживцах ваших то высокое понятие о долге и чести, которое составляет непоколебимую опору Престола и Отечества.

Совокупное же изображение на медали имен незабвенного Моего Родителя и Моего да будет залогом чувств Наших, одинаково к вам благосклонных, и да сохранит в вас навсегда нераздельную память об Императоре Николае Павловиче и о Мне. Я вами горжусь, как Он вами гордился: как Он, вверяюсь вашей испытанной преданности и рвению к исполнению своего долга. Именем Его и Своим благодарю еще храбрых защитников Севастополя, благодарю всю армию».

С переходом наших войск на Северную союзники не предпринимали ничего решительного. Обе стороны, изредка перестреливаясь, стояли друг против друга. В это время между враждующими правительствами открылись переговоры о мире, продолжавшиеся до марта 1856 года. Вскоре после открытия мирных переговоров, а именно 17 февраля, было заключено перемирие, по которому обе враждующие стороны прекратили военные действия. 18 марта 1856 года были подписаны мирные условия — и война прекратилась.

Шестнадцать лет прошло с тех пор, как лежащий в развалинах Севастополь своей исполинской грудью двинул Россию на новый путь, проложенный ей волей Царя-Освободителя. Крепчая с каждым днем, отечество наше ушло далеко вперед в этот краткий промежуток времени. В нем все изменилось, один только неизменен тот город на Северной стороне Севастополя, который населен доблестью смелых сынов России, город, известный под именем братских могил.

Там, над кучей погребальных холмов, стоит храм, а над ним превыше всего высится святой крест — залог мира и любви к ближнему. Основанием храму служат могилы доблестей, дорогие сердцу каждого русского. Под своды столь священного храма стекаются и будут стекаться люди всех сословий и, вспоминая дивные события, озарившие наше отечество новой жизнью, с благоговением преклонятся перед останками богатырей-воинов, сложивших свои головы за счастье и благо родины. Дальний потомок слезой уважения почтит память павших героев и, смотря на ряды славных могил, составляющих первую ступень к светлой будущности нашего отечества, повторит слова архиепископа Иннокентия:

«Пади ниц, место бо сие свято есть!»

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница


 
 
Яндекс.Метрика © 2024 «Крымовед — путеводитель по Крыму». Главная О проекте Карта сайта Обратная связь