Дом-музей Н.З. Бирюкова в Ялте

Жизнь звала к боям, и я шел на линию огня.

Н. Бирюков.

Могучей волей, мужеством и верой в собственные силы строил свою трудную судьбу Николай Бирюков.

Сын потомственного рабочего, он стал известным писателем. Его книги популярны не только на нашей Родине. Они вышли далеко за ее пределы.

В сложнейших условиях, в схватках с недугами писал он строку за строкой, книгу за книгой, и они, распространившись по свету, ознаменовали собой блестящую победу человеческого духа.

«Быть или не быть?» Этот вопрос встал перед Николаем Бирюковым, когда ему исполнилось восемнадцать лет. Началась борьба за право жить полнокровной жизнью, быть среди людей, находиться в первых рядах строителей самого передового общества в мире.

Теперь его дом стал музеем, который посещают тысячи людей. Они знакомятся здесь с героической жизнью писателя, его большим литературным наследием, обстановкой, которая окружала писателя в последние годы жизни.

Этот дом построен в 1959 году на средства писателя и по разработанному им эскизу. Все здесь было продумано и предусмотрено для творческой работы и для необходимого писателю широкого общения с людьми.

Весь нижний этаж — шесть комнат и вестибюль — ныне занят под экспозицией музея.

Дом в Орехово-Зуеве, в котором родился Н.З. Бирюков.

Рассказ о жизни Николая Бирюкова начинается в первой комнате с фотографии дореволюционного города Орехово-Зуева. Над домами возвышаются дымящие трубы текстильных фабрик — это владения крупнейшего капиталиста конца XIX века мануфактур советника Российской империи Саввы Морозова.

В 1895 году в Орехово-Зуеве был Владимир Ильич Ленин и потом в письме Аксельроду писал: «...был в Орехово-Зуеве. Чрезвычайно оригинальны эти места... чисто фабричный городок, с десятками тысяч жителей, только и живущий фабрикой. Фабричная администрация — единственное начальство. «Управляет» городом фабричная контора Раскол народа на рабочих и буржуа — самый резкий. Рабочие настроены поэтому довольно оппозиционно...»¹.

По концентрации рабочего класса этот небольшой городок стоял тогда на третьем месте после Петрограда и Москвы.

В этом городе в семье рабочего-текстильщика Зота Ивановича и Евдокии Панфиловны Бирюковых в 1912 году шестым ребенком родился сын Коля.

Жизнь семьи Бирюковых ничем не отличалась от жизни многих семей текстильщиков. «Пожалуй, будет верным сказать, что весь смысл существования нашей семьи сводился к терпению: терпеливо изнуряли себя работой, терпеливо молились богу и терпеливо привыкали голодать». — вспоминал Николай Зотович.

Нередко в биографиях известных людей, родившихся в пролетарских семьях, мы встречаем с сожалением высказанные признания, что у них не было детства. Так и Николай Бирюков задает себе вопрос: «А было ли оно? Моему поколению жизнь рано раскрыла свое внутреннее «я». Она не вела нас за руку по ровным дорожкам, окаймленным цветочными клумбами, не дала нам в руки затейливых игрушек. Грубым пинком она толкнула нас в гущу кровавых событий под гром стрельбы, в дым пожарищ; она заставила нас проходить мимо трупов, слышать предсмертные хрипы близких... Не зная жизни, мы уже знали, что такое смерть, не имея никакого понятия о таблице умножения, мы знали, что такое революция, что такое классовая борьба».

Детство Коле Бирюкову и миллионам его сверстников вернула Великая Октябрьская социалистическая революция. Самым счастливым периодом своей жизни Николай Бирюков считал пионерские годы, овеянные борьбой и романтикой.

Семья Бирюковых: отец Зот Иванович, мать Евдокия Панфиловна, старший брат Федя и сестра Катя.

В 1922 году по инициативе Центрального Комитета комсомола и Надежды Константиновны Крупской начали создаваться пионерские отряды. Первый отряд в Советской России организовался в Москве на Красной Пресне, а второй в этот же день возник в Орехово-Зуеве, Среди первых орехово-зуевских пионеров был и Коля Бирюков. В своем очерке «Мы были первыми» он рассказал о первых пионерских отрядах. Не было формы, пионеры ходили кто в чем мог, галстуки шили сами из старых полотнищ, на которых оставались следы букв. Барабанов не было совсем, а вместо горна трубили в старые военные фанфары.

Да и состоять в пионерской организации было не так-то просто, даже опасно. На ребят в красных галстуках нападали хулиганы с финками и кастетами; подсылаемые врагами Советской власти; попы в своих проповедях называли пионеров «антихристовым семенем» и пугали родителей адом и геенной огненной, поэтому и дома ребята боялись сказать, что записались в отряд.

Это была настоящая борьба за право состоять в организации, борьба, в которой закалялось мужество рабочей детворы. Дети становились не по летам взрослыми. Без них не обходился ни один субботник и воскресник, они принимали участие в восстановлении фабрик и заводов, а в лагерях помогали крестьянской бедноте — чинили крыши, пилили дрова, жали пшеницу. Они собирали средства в помощь заграничным революционерам, участвовали в борьбе с беспризорностью.

В школе пионерам тоже приходилось нелегко. Многие старорежимные учителя недоверчиво относились к новым порядкам или просто были враждебно настроены к новому учебному процессу и поощряли хулиганские действия купеческих сынков и детей бывших морозовских служащих: так, мол, и должно быть при Советской власти. Вот почему в те годы возникло ученическое самоуправление, которое возглавляли пионерские форпосты.

Коля Бирюков в своей школе был выбран в пионерский форпост и в редколлегию стенной газеты.

В школе разгорелась открытая борьба: приказы форпоста бойкотировались враждебно настроенными учителями, хулиганы срывали стенные газеты, бросали учкомовцам анонимки с угрозами. Но девиз «Быть пионером везде и во всем!» стал твердым законом для каждого члена отряда и строго выполнялся. Форпост, поддерживаемый пионерами, оказался сильнее саботажников. И когда 1 Мая мимо трибуны проходили пионерские колонны, с трибуны громко раздалось: «Да здравствуют пионерские форпосты — верные помощники партии и комсомола в борьбе за коммунистическое переустройство школ!».

В 1923 году в Орехово-Зуеве насчитывалось уже несколько отрядов, и когда Коля перешел учиться в Зуевскую школу, поближе к дому, то оказался уже в 16 отряде.

Коля Бирюков — пионер. 1922 год.

Фотографию этого отряда посетители музея видят на стенде. Среди пионеров в последнем ряду четвертый справа стоит Коля Бирюков. Здесь же портрет Коли. Ему 11 лет, но он по-взрослому серьезен и строг. В это время он глубоко увлекся чтением книг, работой в кружке и делами пионерской организации.

Внизу под портретом — фотографии здания школы, в которой он учился, и детской библиотеки. Она была для Коли вторым домом. Заведовать ею назначили ткачиху Татьяну Аверьяновну Лушину. Муж ее, революционер-подпольщик, погиб в годы революции, и она всю силу своей материнской любви отдала детям рабочих. Учила их самостоятельно работать с книгой, организовывала коллективные читки, дискуссии, ходила с ребятами в походы, на экскурсии, организовывала кружки. Вспоминая о ней, Николай Бирюков говорил: «Ее светлый образ учителя, воспитателя, матери вечно будет жить в моей памяти и в моем сердце».

Коля Бирюков состоял в литературно-драматическом кружке, и когда ставилась пьеса «Голод в Германии», написанная Татьяной Аверьяновной, он играл в ней главную роль — немецкого коммуниста Карла. Участие в спектакле и сама пьеса произвели на мальчика глубокое впечатление. Он удивлялся тому, что пьесу написала сама Татьяна Аверьяновна. Вот тогда у одиннадцатилетнего Коли и появилось желание писать. Свои первые стихи он хранил в тайне, но когда его выбрали в редколлегию школьной газеты, начал писать статьи, рассказы и очерки, которые помешали в стенгазете. Летом 1923 года Колю послали делегатом на Всесоюзный слет рабселькоров как пионерского корреспондента (пикора).

Мальчик так много и быстро читал, что Татьяна Аверьяновна едва успевала подбирать для него книги, поэтому ей пришлось перевести его в абонемент юношеской литературы.

Коля любил рассказывать товарищам о прочитанном: о приключениях, о сильных и смелых героях — Томе Сойере, Геке Финне, Роб Рое, Нетти Бумпо. Рассказывая, он нередко придумывал свое. Тогда же он сочинил сказку о терпеливой ниточке, которая была очень мужественной. Ее мяли, трепали, крутили, пропускали через адскую машину. Ниточка стала тоненькой-тоненькой, была еле жива, но все-таки вытерпела все мучения и превратилась в чудесную нарядную рубашку.

Под влиянием ткачихи Лушиной развивалась любовь к литературе, росло творческое любопытство и желание писать.

Из всех прочитанных Колей книг больше всего волновали мальчика «Красные дьяволята», «Овод» и «Спартак». Он читал их не однажды. А вышедший в то время на экран немой фильм «Красные дьяволята» Коля со своим другом Витей Лушиным смотрели несколько раз подряд, знали наизусть каждый кадр, и все же эпизод, когда ребята сажают в мешок самого Махно, всегда вызывал восторг и «захватывал дух».

Социалистическая революция в нашей стране эхом пронеслась по всему миру. Начались революционные волнения в других странах. Русский пролетариат, первым завоевавший свободу, ждал всемирной революции и готов был помочь рабочим других стран свергнуть власть буржуазии.

Бывшая ткачиха, заведующая детской библиотекой в Орехово-Зуеве Т.А. Лушина. 1920 год

Пионеры знали об этом и, как умели, выражали свою солидарность с зарубежными революционерами. Свои отрядные сборы они заканчивали пением «Интернационала» и лозунгом: «Да здравствует мировая революция!».

Когда Коля с Витей узнали о восстании бельгийских металлургов, то задумали ехать в Льеж помогать рабочим делать революцию. Но прежде хотели найти клад в старом сарае бывшего коннозаводчика. Все найденное золото ребята решили отдать на вооружение бельгийских рабочих и клялись во имя победы коммунизма не отступать от поставленной цели.

Они пропилили потолок, затем по веревке спустились вниз и долго, терпеливо копали землю в том месте, где был подозрительный бугорок. Двое суток пробыли ребята в сарае. Двое суток — все-таки время продолжительное, ребятам очень захотелось есть. Чтобы побороть голод, мальчишки начали по-взрослому философствовать.

В очерке «Мы были первыми» их разговор передан так:

«— Что такое голод? В Гражданскую не то видели!

— Подумаешь, несколько часов поголодать, тем более, если еды под рукой нет! А вот революционеры пытки терпят, на смерть идут без страха... Нам к этому надо быть готовыми, если уж на такое отважились...

— Льеж! Как-то нас там встретят?

— Попросим поручить нам организацию детского подполья... Доверят: ведь не кто-нибудь свалился им на Толову, а советские пионеры! С золотом!».

И «подпольщики» восторженно шептали слова песни:

«Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем!»

Клада друзья не нашли и в Льеж не поехали. Но, решив, что главную роль в мировой революции будет играть Первая Конная, они пошли пешком в Москву к Буденному. Но вместо Буденного попали в Наркомпрос к Луначарскому. Анатолий Васильевич пригласил «путешественников» к себе в кабинет, поговорил с ними, угостил чаем с лимоном и печеньем и отправил в Орехово-Зуево.

Так вот трудно, но захватывающе интересно проходили пионерские годы Коли Бирюкова.

Но в 1924 году детство Коли Бирюкова и его сверстников оборвало непоправимое всенародное горе: умер Владимир Ильич Ленин. 21 января в четыре часа пятьдесят минут перестало биться сердце самого дорогого человека.

На всю жизнь Коле запомнилась та ночь.

Жуткая темнота. Гудели сирены электростанций, выли паровозные гудки. Выли до озноба страшно. Ветер раскачивал мигающие фонари... Люди выбегали из домов, на ходу застегивая ватники...

Об этой ночи и о стихийном митинге орехово-зуевских рабочих Коля позже написал стихи:

...Море голов у крыльца конторы.
Темь еще режет дворов углы...
Человек без шапки
    говорит...
Речь?
Нет!
Удары свинцовых глыб
    словами
      слетали
        с губ:
— В Г орках...
    в четыре часа...
      ...пятьдесят минут...
Скончался...
Траурный флаг.
Безмолвием скованы
    взрослые и дети.
И если бы месяц с неба упал,
Никто бы, наверное,
    не заметил...

23 января Центральный Комитет обратился ко всем трудящимся Советского Союза с призывом сплотить свои ряды вокруг Коммунистической партии, свято хранить и выполнять заветы вождя.

О том, как пионеры переживали эти трудные для всего народа дни, Бирюков написал в своем очерке «Пионерская клятва»:

«1924 год. Зал клуба имени рабочего-революционера Петра Моисеенко. Сегодня все пионерские отряды втиснулись в этот зал.

Мы сидим, тесно прижавшись друг к другу на скамейках, на подоконниках, на полу.

Над непокрытыми головами сникли знамена, обведенные черной каймой. Родное лицо смотрит на нас с портрета. Большой лоб, густые брови, и под ними — такие знакомые с лукавым прищуром глаза.

Перед сценой, непривычно сгорбившись, стоит частый гость нашего отряда — старый большевик, которого мы звали Ван Ваныч. Голос у него срывается.

Ленин умер... О каком бы подвиге мы ни мечтали, одну награду хотелось получить — увидеть Ленина, услышать его похвалу и сказать ему: «Всегда готовы!»

А теперь... Вот почему у Виктора, стоящего рядом со мной, вздрагивают побелевшие губы, вот почему не утирает он слез, медленно сползающих по его щекам. Вот отчего, зажав рот платком, Валя Семенова выбежала из клуба и разрыдалась, прильнув к двери.

Да, мы тогда знали, о чем думал каждый из нас, Мы думали о том, что Ленина нет, а мы, пионеры, должны быть ленинцами. И еще о том, что перед нами ясная дорога, которую указал нам Ильич, и что с той дороги мы не сойдем никогда!»

На следующий день Коля с Витей были в Москве, и в огромном зале Дома Союзов, стоя рядом с другом в скорбной тишине, Коля неслышно шевелил губами, обращаясь к Владимиру Ильичу:

«Я стану учиться, чтоб быть сильней.
Я встану на путь, тобою указанный.
И буду бороться, пока во мне
Сердце
  не изработается
    до отказа».

Это была пионерская клятва, определившая весь жизненный путь Николая Бирюкова.

В январе 1925 года в дни ленинского призыва он вступил в комсомол, перешел учиться в фабричное училище и поступил работать на 2-ю прядильную фабрику учеником мюльщика.

Перед юношей, полным сил и здоровья, открылась дорога труда и общественной деятельности. В 1926 году Колю выбирают в бюро цеховой комсомольской ячейки и редактором стенной газеты «Веретено», в которой помещались и его рассказы.

1928 год для всего советского народа был годом большого перелома. Коммунистической партией и Советским правительством разрабатывался первый перспективный план восстановления и развития народного хозяйства — план первой пятилетки. Важнейшей задачей было превращение страны из аграрной в индустриальную, освобождение от иностранной зависимости. Необходимы были свои, социалистические кадры высококвалифицированных рабочих и руководящих работников. Именно эти вопросы стояли на повестке дня VIII съезда комсомола, который проходил весной 1928 года. Николай Бирюков был участником этого съезда.

Николай Бирюков — студент строительного отделения техникума, член бюро Орехово — Зуевского уездного комитета комсомола. 1927 год

Огромной опорой во всех делах Коммунистической партии и советского народа была и есть молодежь, комсомол. «Всегда с Коммунистической партией!», «Каждый комсомолец — активный участник социалистического строительства!» — таковы были основные лозунги комсомольского съезда.

На примере жизни Николая Бирюкова можно видеть, как советская молодежь после VIII съезда комсомола выполняла поставленные задачи. Прежде всего нужно было научиться строить. Сорок тысяч юношей и девушек пошли в учебные заведения по комсомольским путевкам. Коля переходит на строительное отделение индустриального техникума и выполняет многочисленные комсомольские поручения: участвует в рейдах «легкой кавалерии», работает внештатным пропагандистом окружкома комсомола, принимает участие в организации школ по ликвидации неграмотности. В этом же году его избирают депутатом Орехово-Зуевского горсовета, и он работает там в административно-правовой секции, о чем свидетельствуют помещенные на стенде документы.

Наряду с такой напряженной работой юноша не перестает заниматься литературой — пишет рассказы, ведет дневник, в котором записывает свои впечатления о происходящих событиях, об энтузиазме людей на социалистических стройках.

Преподаватель политехникума А.А. Кайев впоследствии — друг Н.З. Бирюкова, исследователь его творчества

В экспозиции музея посетитель видит страницы из рассказов, написанных Бирюковым в 1927—1928 годах. Немалое влияние на развитие литературного дарования Николая Бирюкова оказал преподаватель литературы в техникуме Авраамий Алексеевич Кайев. Впоследствии заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы Орехово-Зуевского пединститута А.А. Кайев первым из филологов стал заниматься исследованием творчества своего бывшего ученика.

Вспоминая боевые годы легендарной первой пятилетки, Николай Зотович писал: «Именно в те дни нам стало ясно, для чего надо жить и как надо жить... Застучали отбойные молотки, зазвенели пилы... С изумившей весь мир быстротой менялось лицо нашей Родины, на глазах вырастали будущие гиганты социалистической индустрии. Вместе со всем народом наша молодежь строила новые заводы, осваивала рудники, бурила нефтяные скважины, строила новые города и железные дороги...»

На стендах музея посетители видят фотографии молодых строителей и строящихся гигантов тяжелой индустрии — Магнитки, Челябинского тракторного и новой Туркестано-Сибирской железной дороги.

Нелегко было строителям. Рваные сапоги, залатанные куртки и не очень уж сытный паек, но это не раздражало и не угнетало. Настроение было великолепное, работалось с задором, потому что знали, как говорил Маяковский:

В наши вагоны,
    на нашем пути
Наши
  грузим
    дрова.

И Николай Бирюков находился в рядах первых строителей социализма.

«Жизнь звала к боям, и я шел на линию огня», — писал он о днях своей юности.

В экспозиции фотография группы студентов индустриального техникума, среди которых внизу четвертый — Николай Бирюков.

Осенью 1930 года группа работала на строительстве нового цеха Дулевского фарфорового завода. Студенты вручную копали котлован. Работы уже подходили к концу, как вдруг в котлован хлынули подпочвенные воды. Нависла угроза затопления котлована, а значит, и гибели многих дней тяжелого ручного труда.

Не раздумывая, комсомолец Бирюков первым бросился в ледяную воду и начал забрасывать скважину. На помощь пришли другие ребята, аварию ликвидировали, на следующий день Коля на работу не вышел: с температурой сорок градусов его увезли в больницу.

В истории болезни Бирюкова было написано: «Костный туберкулез». Ноги его заковали в гипс. Это была роковая ошибка врачей: когда через полгода гипс сняли, парень почувствовал, что ноги его неподвижны. Консультировавший больного профессор определил совершенно другое заболевание — анкилозирующий полиартрит и сказал, что суставы уже скованы и медицина здесь бессильна что-нибудь сделать.

Это был приговор. Николаю стало ясно: никогда больше не вернуться туда, где жизнь «боевая и кипучая». Никогда!

«Ну, а зачем тогда жить?..»

Так подкралось отчаяние. Мысли закружились с быстротой вихря: «Никогда больше... зачем жить? Кому от этого польза?.. И что изменится, если меня не станет?.. Мир, вселенная — все будет таким же и, кроме матери, никто не заметит, что меня больше нет...»

Дрожащая рука восемнадцатилетнего Коли выводила в тетради прощальные строчки:

«Сердце?..
К чему его стук
    до бешенства лют?
Какой утопающий думает о песнях,
Которые волны вокруг поют!
Что ж из того, что не сто мне,
А всего лишь — двадцать...
Не ослабит щупальца болезнь...
Ну и что же дальше?
    просто ей поддаться?..
Ждать?
  и каменеть?
А не честней ли из матрацной
В настоящую могилу
    перелезть?».

А в душе шла борьба. Неизработавшееся еще сердце — молодое, порывистое — хотело жить! Жить! Нужна была огромная воля, чтобы в этой схватке надежды с отчаянием победила жизнь. Мужество Николая Бирюкова закалялось еще в пионерии, укреплялось в боевых комсомольских делах, и оно победило. Юноша поверил в свои силы, в возможность вернуться в строй.

Позднее Бирюков прочитал «Как закалялась сталь» Николая Островского и благодарил тезку за высказанную истину: «Шлепнуть себя каждый дурак сумеет... Это самый трусливый и легкий выход из положения... Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной». Запомнились и другие слова Островского: «Мужество рождается в борьбе. Мужество воспитывается изо дня в день в упорном сопротивлении трудностям...»

Подвиг Коли Бирюкова, начатый спасением котлована, продолжался.

Ему хотелось писать, и было о чем писать. Призвание определилось еще в детстве. Но ведь исписанные мелким почерком тетради в прошлом — это только для себя одного или для узкого круга друзей. Для того чтобы получить право делиться своими сокровенными мыслями с другими людьми, нужно очень много знать и уметь.

Началась настойчивая, упорная учеба. Стол, комод, тумбочка завалены книгами — Пушкин, Гоголь, Толстой, Некрасов, Горький, Чехов, Лесков, классики зарубежной литературы. Читал и перечитывал, стараясь раскрыть для себя тайны их покоряющею мастерства.

В 1935 году Бирюков переехал жить в подмосковный Дом инвалидов для того, чтобы освободить от непосильной нагрузки свою старенькую мать. Там его поселили в отдельной комнате, в этом заключались какие-то возможности для работы. И он решил поступить в институт. Приложив к заявлению написанные ранее рассказы и очерки, отправил в Литературный институт и послал также заявление в Институт иностранных языков. Волновался: примут или откажут?

Был принят в оба института, и в связи с этим появились новые трудности, большая ответственность перед двумя вузами: нужно было выполнять программу двух институтов, из того и другого приезжали преподаватели принимать зачеты. В литературный необходимо представлять курсовые творческие работы. И Бирюков начал писать о событиях, которые хранились в памяти с детских лет, о борьбе за Советскую власть на Сызранских хуторах, где семья Бирюковых жила в годы гражданской войны.

В начале 1937 года заочник в качестве курсовой работы отправил в институт несколько глав повести «На хуторах», отзыва ждал с замиранием сердца: получается ли книга?

Но вместо письма к нему прибыла целая группа писателей, среди которых были известный теперь критик Зоя Кедрина, Юрий Лунин, Исаак Бабель, Иван Меньшиков, Николай Огнев. Они прочитали главы из романа Бирюкова и приехали ободрить автора, посоветовать смелее распоряжаться своими материалами.

Вот она — творческая победа, которая развеяла сомнения и убедила в том, что цель его оправдана и путь к ней найден правильный. Этот путь вернул человека в жизнь.

В экспозиции музея посетитель видит портреты писателей и критиков, поддержавших Бирюкова в начале его творческого пути, и верстку романа «На хуторах».

Роман был закончен к началу 1938 года и вызвал большой интерес у многих искренне преданных литературе людей. Первой от журнала «Октябрь» опять приехала к Бирюкову З.С. Кедрина и вместе с ней — заведующий отделом прозы писатель В.П. Ильенков. Они, заручившись поддержкой ответственного редактора журнала Федора Панферова и секретаря правления Союза писателей Петра Павленко, настояли на том, чтобы Бирюков переселился из Дома инвалидов в Голицынский Дом творчества.

В 1939 году первый роман Николая Бирюкова «На хуторах» печатался с продолжением в восьми номерах журнала «Октябрь».

В Голицыне Бирюков познакомился со многими писателями. Частыми гостями у него были Юрий Лукин, Юрий Крымов, с которым Бирюков любил сражаться в игре «разгадай знаменитость». В те же трудные для Николая Бирюкова годы поиска места в жизни стали его близкими друзьями Островские — жена Николая Раиса Порфирьевна и брат Дмитрий Алексеевич. Сюда к Бирюкову приезжал и Федор Иванович Панферов.

Вот сколько интересных, очень чутких и добрых людей сразу вошло в жизнь человека, казалось, обреченного на одиночество. И с тех пор друзей становилось все больше и больше.

После публикации первой книги круг общения стал очень широким, началась переписка с читателями, среди которых оказалось немало хороших товарищей, с готовностью рассказывающих в письмах о своей жизни, об окружающих людях.

Разрастающийся круг общения вызвал у Бирюкова сознание большой ответственности перед всеми этими людьми. Хотелось видеть и знать еще и еще больше.

Заканчивая роман «На хуторах», писатель думал уже о другой теме. У него складывался новый замысел и делались первые черновые наброски произведения, в котором предстояло рассказать о больших государственных делах и задачах. Материалов было много, в основном это события и факты, очевидцем и участником которых в начале первой пятилетки был сам Николай Бирюков, Он знал, что до начала индустриализации большое место в экономике нашей страны занимала текстильная промышленность. Знал и то, что работала она, главным образом, на египетском хлопке, хозяевами которого были английские плантаторы, и платить им за хлопок приходилось золотом.

Вот почему одной из важных задач Коммунистической партии и Советского правительства было развитие своей хлопковой базы в Средней Азии.

Бирюков хорошо помнил горячие встречи текстильщиков Орехово-Зуева, Москвы, Иваново-Вознесенска, Ленинграда с хлопкоробами Средней Азии. В семьях текстильщиков гостили узбеки, таджики, туркмены. По инициативе председателя ВСНХ Валериана Владимировича Куйбышева налаживались тесные контакты и дружба рабочих с дехканами. Бригады рабочих ехали в Среднюю Азию, помогали разрабатывать землю под хлопок, ремонтировали сельхозинвентарь. В текстильных городах собирали средства на тракторы хлопкоробам. Скоро мощные машины вытеснили с дехканских полей примитивный омач (соху).

И уже в 1929 году из республик Средней Азии в текстильные города России шли эшелоны с «белым золотом», как называли особенно драгоценный тогда хлопок.

Так была одержана еще одна победа молодого Советского государства. Советские люди, сплоченные вокруг ленинской партии, уверенно строили социализм.

Эти события легендарной первой пятилетки, подвиги советского народа-созидателя Бирюкову страстно хотелось показать в своем новом произведении «Земля смеется».

Главными героями произведения намечались орехово-зуевские рабочие — самые близкие и дорогие автору люди.

Для осуществления замысла этой книги требовалось знание жизни народов Средней Азии. Поэтому необходимо было поехать туда. Началась серьезная подготовка, а вернее сказать, учеба — упорная и глубокая. Писатель загрузил себя до предела чтением литературы по истории народов Востока, этнографических справочников, справочников по обработке хлопчатника, географических книг, периодической литературы за несколько лет и литературы художественной — узбекской, таджикской, казахской. И стал изучать узбекский язык.

Бирюкова покорил замечательный узбекский писатель, поэт, драматург и общественный деятель Хамза Хаким-заде (Ниязи). Николай Зотович прочитал все его произведения, переведенные на русский язык, а будучи в Узбекистане, прочел и на узбекском языке его пьесы «Бай и батрак», «Тайна паранджи» и «Проделки Майсары». Поэтому не случайно в романе «Воды Нарына» строители на канале смотрят спектакль «Бай и батрак».

Поэт трибун, певец труда Хамза Хаким-заде был особенно близок по духу Николаю Бирюкову.

Несколько месяцев, не досыпая, отказавшись от встреч с друзьями, от всякого отдыха и даже от любимой игры в шахматы, Николай Зотович готовился к поездке. И весной 1939 года он отправился в дальний путь.

Все московские друзья были изумлены смелостью писателя, называли его решение сумасшедшим риском, уговаривали не ездить в такое невозможное в его состоянии дальнее путешествие, говорили, что дальше ташкентской гостиницы ему нигде побывать не удастся и что его ждет большое разочарование.

Николаю Бирюкову нужно было всю жизнь преодолевать чрезвычайные трудности, чтобы общаться с миром, видеть и слышать людей: он 35 лет был неподвижным.

Казалось бы, такое положение давало этому человеку моральное право не ставить перед собой больших, непосильных для больного человека задач.

Но он не мог не писать.

Главным предметом всех его замыслов и тем были люди, поэтому в первую очередь он должен быть среди людей и непременно уметь глубоко заглянуть в их внутренний мир. Но для этого надо было побороть в себе не только физические недуги, но и уметь подавить чувство неловкости от сознания своего необычного положения.

И сколько же надо было трудиться, чтобы стать не просто нужным, полезным обществу, но обязательно интересным. О необходимости сохранить интерес к себе других людей Николай Зотович писал пятнадцатилетнему киевлянину Володе Харченко, который из-за травмы позвоночника оказался неподвижным: «Секрет сохранения дружбы для всех в умении быть по-прежнему нужным своим друзьям, в наличии общих интересов, стремлений... Надо, чтобы это общее было столь захватывающим, чтобы друзья просто-напросто забывали смотреть на тебя, как на больного, чтобы собираться у Володи для всех друзей стало не только товарищеским долгом, а зовущей потребностью, одинаково необходимой и для Володи и для всех остальных...»

Николай Бирюков имел право на такое поучение, потому что сам был в этом плане ярким примером: его остроумие, эрудиция, личное обаяние, постоянная целеустремленность привлекали к нему многих. Вот почему он никогда не был одиноким. Уверенность в том, что он нужен обществу, наполняла его неисчерпаемой энергией и неутомимой жаждой жизни. Вдохновенный труд был его счастьем.

Писатель не любил отступать от задуманного плана, И никакие трудности в предстоящей поездке в Среднюю Азию не могли его остановить. Чего бы это ему ни стоило, он должен быть у намеченной цели.

В марте 1939 года он прибыл в Ташкент. После небольшой передышки в гостинице и нескольких деловых встреч поехал в Ферганскую область, затем в грузовой машине ездил по разным городам и селениям Узбекистана, Казахстана, Туркмении, встречался с людьми, был в их жилищах, записывал легенды, сказки, пословицы, слушал их песни...

В одном кишлаке Шариханского района к Бирюкову пришла пожилая женщина Ульнат Худайназарова и пригласила его к себе в гости.

В ее саду он впервые увидел цветы хлопчатника.

— Это мои любимые цветы, — сказала хозяйка, — может быть, потому что в них жизнь дехканская, а еще потому, что они хранят в себе красоту узбекской женщины и кровь бедного дехканина.

И Ульнат рассказала Бирюкову легенду о хлопковых цветах.

— Было это очень давно, когда не было еще моего деда. В нашем кишлаке жил бедный человек по имени Худайкул. Жену его звали Махабат-биби, что значит «любовь». Женщина была так прекрасна, что дочери аллаха — звезды, которые затмевают своей красотой весь мир, бледнели перед ней. Однажды нашим кишлаком довелось проезжать султану, и он увидел Махабат-биби. В его сердце разгорелась к ней такая любовь, что он послал и дом Худайкула своих слуг, чтобы они схватили Махабат и отвезли в его султанский дворец. Слуги выполнили его приказание. Но дорогой Махабат-биби умолила одного из них отпустить ее к мужу. Тот, пораженный верностью красавицы, помог ей бежать. Узнал об этом султан и приказал казнить неверного, а за Махабат послал погоню. Настигли ее слуги султана, но аллах, умиленный верностью женщины своему мужу, спас ее, превратив в чудесный белый цветок. Тогда разгневанный султан приказал схватить ее мужа и отрубить ему голову. И вот несколько капель крови бедного Худайкула упали на белый цветок. Лепестки его, окрасившись, превратились в розовые. С тех пор, когда хлопчатник начинает цвести, его цветы бывают белыми, потом лепестки становятся такими, какими сделала их султанская жестокость.

Так Ульнат закончила легенду.

В витрине второго зала — фотография этой женщины.

Бирюков называл эту женщину «самородком», завидовал ее мудрости. Из ее уст он записал много других легенд и сказок, пословиц и поговорок. Некоторые из них вошли в роман «Воды Нарына».

Николай Бирюков среди дехкан-колхозников кишлака Кара-Тепе. 1939 год

Долго ездил он по Средней Азии, встречался с самыми разными людьми. Знание узбекского языка не только облегчало общение, но и сближало с интересными людьми.

В своем дневнике от 6 марта 1939 года Бирюков записал: «Кара-Тепе. Пятый день — самый трудный: выехать невозможно. Ветрище срывает крыши. Пыль. Люди не видят друг друга. Но наша комната не пустует. Появилось много друзей — «хороших и разных». Разговариваю по-узбекски. Успехи в языке, видимо, неплохие — понимаю всех, и меня понимают...»

В экспозиции музея фотографии, запечатлевшие Николая Бирюкова с дехканами на хлопковом поле, в кишлаке, и другие.

Как раз в том году в Ферганской долине произошло грандиознейшее событие: началось строительство канала, который должен был соединить Нарын с Кара-Дарьей.

Николаю Бирюкову посчастливилось быть очевидцем этого небывалого трудового энтузиазма.

Уезжая из Средней Азии, он увез с собой чувство большой симпатии к народу этих республик, чувство крепкой дружбы и неугасимое желание рассказать всему миру о необычайном народном подвиге.

Но этому помешала война, потребовавшая мобилизации сил на более срочные дела. Нужны были патриотические очерки, рассказы. И Николай Зотович стал писать их в зарубежные журналы и газеты через Антифашистский комитет молодежи.

В эти годы окрепла связь писателя с комсомолом, его Центральным Комитетом. Работники ЦК проявили большое внимание к молодому писателю, навещали его, помогали в быту, интересовались его творческими замыслами. Когда Бирюков, узнав о героической жизни Лизы Чайкиной, задумал писать о ней, отдел пропаганды ЦК связал его с партизанами, комсомольцами-фронтовиками, родственниками Чайкиной.

В марте 1942 года по радио передали Указ Президиума Верховного Совета о присвоении звания Героя Советского Союза Елизавете Ивановне Чайкиной.

В те дни над Москвой почти непрерывно летали фашистские стервятники, сбрасывали бомбы. Предупреждая об опасности, выли сирены, люди бежали в бомбоубежище. В комнату Бирюкова вбегали с носилками соседи, состоявшие в санитарном отряде, чтобы унести его в ближайшую станцию метрополитена. Но он всякий раз отказывался, жалея людей и свое время.

Стены дрожали от проходивших по улице танков, рвались фашистские фугаски, в окна доносились молодые голоса парней и девушек, уходивших на фронт.

«Шла великая титаническая битва за освобождение всего человечества, борьба, в которой для сердца и мыслей не существовало пограничных знаков», — писал Николай Бирюков о тех днях, когда рождалась книга о героическом подвиге комсомолки из районного городка Пено.

Посетители музея видят на стенде фотографию военной Москвы, первого секретаря ЦК ВЛКСМ Н.А. Михайлова, провожающего на фронт комсомольцев, и книжечку Михайлова о Лизе Чайкиной, изданную в 1942 году. Здесь же плакат, который тогда принесли Бирюкову партизаны.

О том, как создавалась «Чайка», рассказывают многие экспонаты стендов и витрин: фотографии, подлинные документы, рукописи.

Привлекают внимание посетителей личные вещи Лизы Чайкиной, которыми она пользовалась, когда была в партизанском отряде. Лиза была помощником командира отряда, участвовала в боевых операциях, поддерживала постоянную связь с народом, ходила по селам, ободряла людей, призывала к борьбе.

Люди ждали ее, из уст в уста передавали о ней легенду. В романе Н. Бирюкова «Чайка» рассказывается о том, как однажды Лиза услышала легенду о себе от колхозника Семена Курагина:

«Ходит больше по ночам... Сбегутся к ней люди, и она говорит. Что доподлинно, я не скажу тебе. Только большие слова у нее и горячие...

И чуешь, девка, вливаются в тебя силы ба-альшие. До нее пня боялися. Увидишь немца — дрожишь, а слушаешь ее — и чуешь: да ведь богатырь ты! И такая лютая злость в тебе к немцу...

Из Москвы она... Сказывают, такой наказ ей был от партии: «Иди! Весь люд, который под немцем стонет, обойди. Которые согнулись от неволи — выпрями, усталых — подбодри, а трусов — тех не щади!..

И еще будто спросили: «Не дрогнешь? Девушка ты и, так сказать, только в пору весны вступила. Может, в сердце-то твоем любовь первая, а в такое время душа, известно, только крылья распускает, нежности в ней столь... вроде соловья она». Вот они, что послали ее к нам, допытывались: найдутся у нее силы, чтобы порог ада фашистского перешагнуть, вдоль и поперек ад этот пройти?..

Подняла она глаза... Такие, говорят, словно родничок, когда в него солнце глянет... «Не дрогну!»... «Иди!».

И вот идет она от деревни к деревне...»

Глубоко волновала писателя судьба пеновской комсомолки, долго думал он о том, как лучше рассказать о ней людям. Может быть, в кино? Или скорее написать документальную повесть?

Партизанка, Герой Советского Союза Е.И. Чайкина

Сначала был сценарий. Но он не вместил в себя множества волнующих деталей интересной жизни девушки от раннего детства до героической смерти, поэтому была написана документальная повесть.

Издательство «Молодая гвардия» спешило выпустить книгу, и скоро она была сверстана, Но когда курьер принес верстку на подпись автору, он отказался ее подписать, потому что написал несколько глав более значительного произведения о судьбах целого поколения советской молодежи — романа «Чайка», в котором героиней становилась Катя Волгина — образ художественно обобщенный, вместивший в себя характерные черты нашей молодежи военных и предвоенных лет.

Главный редактор издательства М.И. Тюрин, работники ЦК ВЛКСМ — Михаил Котов, Григорий Ершов, Виктор Тельпугов, Михаил Пенкин приехали к Бирюкову, чтобы убедить его в необходимости срочно выпустить повесть, потому что она очень актуальна и нужна именно сейчас и что это не помешает ему расширить рамки повествования о героизме молодежи в другой книге.

Но убедить Бирюкова не удалось: его уже не удовлетворяла форма документальной повести, и он добился, чтобы набор ее был рассыпан...

В экспозиции — страницы аз сценария о Лизе, верстка документальной повести «Лиза Чайкина» и статья Николая Бирюкова «Лепка образа» о работе над романом «Чайка».

«Та книга, — писал Николай Зотович, — набор которой рассыпали, в лучшем случае была бы литературным памятником Лизе Чайкиной. А книга должна быть бойцом, активно вторгающимся в жизнь».

В творческой судьбе, да и в жизни писателя огромная роль принадлежит комсомолу, особенно его Центральному Комитету. Об этой роли не однажды говорил и писал сам Николай Бирюков: «Я постоянно чувствовал внимание и заботу товарищей из ЦК ВЛКСМ. «Чайка» создавалась в тесном содружестве с ЦК, устраивавшим для меня встречи с партизанами и партизанками, с матерью Лизы Чайкиной, с ее товарищами и подругами, обсуждавшими рождающуюся книгу в черновых вариантах».

«Чайка» вышла из печати в феврале 1945 года. Первые экземпляры, пахнущие типографской краской, отправлялись на фронт. Очень скоро в адрес ЦК ВЛКСМ, издательства и автора начали поступать солдатские письма, в которых с благодарностью сообщалось о том, что «Чайка» призывает к борьбе за Родину, что артиллеристы стреляют по врагу снарядами, на которых написано: «За нашу Чайку!», что на самолетах, идущих в бой, написано имя Чайки.

Из разных городов и сел нашей страны слали свои корреспонденции комсомольские вожаки. Секретарь Пермского обкома комсомола Афанасий Оборин в своем отклике писал: «Вашей «Чайке» обеспечена исключительная популярность и не только среди молодежи, но и среди всего народа».

В письме секретаря Новосибирского горкома комсомола Вичужаниной говорилось: «Любимого героя не хочется забыть ни на минуту, да и как забудешь, когда личная жизнь многих из нас похожа на ее жизнь... Большая душа у вашей Чайки. Когда я вручаю комсомольский билет девушке, всегда говорю: «Будь такой, как Чайка».

Разнообразные материалы стендов и витрин музея широко знакомят посетителя с историей создания романа «Чайка».

Художник Пчелко представил музею подлинники своих иллюстраций к роману издания 1965 года.

На рисунке — Волга. На берегу стоит одинокая фигура пожилой женщины — это мать Чайки Василиса Прокофьевна. Никогда не видела она Волгу такой черной. В гуле прибоя реки ей все еще слышится голос дочери, которую она только что проводила в партизаны:

«...Ты, мамка, не думай, что теперь все кончено, и другим говори, чтобы не думали так. Это неправда... Главное сейчас духом не падать, выше голову держать. Станет тяжело, ты думай: за нами — Москва...»

Образ матери проходит через весь роман. Она помогает партизанам, всячески старается облегчить муки дочери, когда та оказывается в гестаповских застенках, она идет туда, готовая принять на себя пытки палачей ради спасения дочери.

Материнские чувства нашли отражение на страницах всех произведений Бирюкова. И это не случайно. Для него самым дорогим существом на свете была его мать, для которой физические муки сына становились болью ее собственного сердца.

Поэтому в образ Василисы Прокофьевны понятно и естественно вливались черты Евдокии Панфиловны Бирюковой. Вот один из характерных в этом смысле эпизодов:

«...На миг ей (Василисе Прокофьевне) показалось, что она теряет сознание, но на самом деле так потемнело все вокруг нее, потому что луна снова спряталась за облака, точно не желая быть свидетельницей того, что сейчас произойдет в лесу.

На небе кое-где светились бледные звезды. «Говорят, звезды — это глаза ангелов, через которые бог на весь мир смотрит». Василиса Прокофьевна от этой мысли не испытала ни страха, ни благоговения — она дрожала от гнева: «Смотреть, видеть все — и допустить!..»

Василиса Прокофьевна не замечала никого: здесь была только она, а там на небе, — он, как с детства ей внушили, судья всех и всего — бог, никогда никем невиданный; бог, чистота веры в которого колебалась у нее в последнее время, как маятник у часов... Сейчас ее всю охватил холод за только что пережитый гнев против бога.

«Не попусти, господи, укорениться аду на земле русской, — прошептала она, заломив руки. — Спали гневом нечисть фашистскую... Молитву материнского сердца услышь — сохрани в здравии дочь мою Катерину... Дай мне обнять ее на вольной земле, и тогда возьми мою жизнь и суди меня, грешницу старую, — не соблюла дочь в вере к тебе. Не казни... Всю жизнь в тебя верила, а сейчас, думается: допустишь немцев на земле родной остаться, погубишь дочь — в грех душой паду, не поверю, что есть ты, сама безбожницей стану, по всему свету пойду, везде говорить буду: «Нет бога! Тучи одни наверху».

Не вняло небо мольбам Василисы Прокофьевны. Она с ужасом смотрела на фашистские пушки, с грохотом мчавшиеся мимо изгороди. Проследив, как они скрылись за лесом, она сурово сказала:

— За Катей моей...».

К последнему изданию «Чайки», вышедшему при жизни автора, предисловие написала первая в мире женщина-космонавт Валентина Владимировна Терешкова: «Есть и у меня любимые герои и любимые книги. И одной из них является роман Николая Бирюкова «Чайка», посвященный Герою Советского Союза Лизе Чайкиной. И я надеюсь, что и для вас, дорогие мои друзья, эта замечательная девушка станет одной из любимых героинь...

Когда перед полетом в космос моим позывным стало слово «Чайка», рядом с собой я почувствовала мою старшую подругу. Она имела полное право на этот полет, ибо еще в те суровые годы в жестокой борьбе с немецко-фашистскими захватчиками Чайка помогла нам проложить дорогу в космос».

В витрине — фотография болгарской девушки Марии Никовой Тодоровой. Она так же, как Лиза, томилась в застенках гестапо. Вместе с другими политзаключенными была освобождена 9 сентября 1944 года — в день освобождения Болгарии от гитлеровцев.

В 1947 году Мария возглавила девичью бригаду строителей автотрассы в горах Хаинбоаза. В час отдыха ежедневно она читала своим девушкам роман Николая Бирюкова «Чайка». Восхищенные подвигом советской комсомолки, девушки решили назвать свою бригаду именем Чайки. Строители дали клятву быть такими, какой была Лиза.

Условия работы в горах были очень трудными, но все девушки самоотверженно перевыполняли взятые обязательства. Мария поддерживала дух своих «чаек». Успехи бригады вызвали восторг у всей болгарской молодежи. Они получали письма со всех концов страны. Из штаба строителей им писали: «Ваша работа, дух, дисциплина и организованность воспитывает многие отряды, а ваши личные качества — многих болгарских девушек... Другарки Чайки! Превратим нашу жизнь в песню! Да здравствует славная чета «Чайка»!

В те дни председатель ЦК ДСНМ Болгарии Геро Грозев писал Бирюкову: «Ваша прекрасная книга «Чайка» является одной из любимейших книг болгарской молодежи. Образ пламенной комсомолки Чайки оказывает неотразимое влияние на наше молодое поколение. У Чайки, ее жизни и подвига юноши и девушки нашей страны учатся верности делу Ленина, делу нашего незабвенного вождя товарища Георгия Димитрова, беззаветной любви к народу и Родине, к великому нашему освободителю и защитнику — Советскому Союзу, учатся высокой моральной коммунистической добродетели. Не случайно множеству молодежных строительных и производственных бригад присвоено имя Чайки...»

Мария Тодорова начала в Болгарии чайкинское движение, традиции которого продолжаются и в наши дни, и Марию до сих пор называют болгарской Чайкой. Мария Никова Тодорова (по мужу Граматикова) возглавляет Комитет Отечественного фронта в Димитровограде. В этом городе есть и сейчас производственные бригады имени Чайки.

Огромной популярностью роман «Чайка» пользуется во Вьетнаме. Переводчик «Чайки» на вьетнамский язык Нгуен Нят Тхам писал автору: «Чайка» — не просто книга, это — революция для всех вьетнамцев».

В письме музею, присланном в конце 1970 года, гуен Нят Тхам пишет: «Восьмой год Николай Бирюков вместе со своей книгой «Чайка» борется бок о бок с нашими патриотами против американских империалистов».

Н.З. Бирюков. 1943 год

Получая множество читательских признаний в любви к героине романа, и о сильном влиянии книги на молодежь, Николай Зотович писал своим юным друзьям: «Верю! Если судьба поставит вас перед лицом таких же суровых испытаний, какие выпали на долю Чайки, ее товарищей и подруг, вы так же, как она, не уроните перед миром высокого звания советского человека».

«Чайка» облетела Советский Союз и многие зарубежные страны. Недавно стало известно, что она появилась на острове Свободы — Кубе. По сведениям Книжной палаты, общий тираж «Чайки» превышает семь миллионов экземпляров. Издан роман на 42 языках народов СССР и зарубежных стран.

В вестибюле музея стоит большой шкаф из сплошного витринного стекла. В нем размещены десятки книг Николая Бирюкова разных изданий.

На книжной полке этого шкафа — медаль Николая Островского, присужденная жюри конкурса им. Николая Островского за лучшее произведение для молодежи.

Большой успех романа, неоценимая роль его в воспитании патриотизма нашей молодежи окрылили автора. Ему хотелось работать еще и еще больше для своего народа, для молодежи. И в конце войны, не считаясь ни с какими трудностями, он по командировке ЦК ВЛКСМ отправился в рязанские колхозы, чтобы собственными глазами увидеть подвиги советских людей в тылу.

Он ездил по селам останавливался в бригадных станах трактористов, жил в колхозных семьях, дотошно изучая хозяйства колхозов и жизнь людей.

В селе Кузьминском Рыбновского района в те дни строилась колхозная электростанция. Это удивило писателя. Советские войска еще громили фашистов за пределами наших границ, нужно было восстанавливать разрушенные войной хозяйства, а здесь вдруг началось новое строительство!

И вот Николай Зотович в Кузьминском. Пристально наблюдает за стройкой, встречается со строителями, возмущается медлительностью работ, неполадками и равнодушием некоторых руководителей. Особенно живо в эти дни вспоминалась ему горячая пора на Ферганском канале в 1939 году.

Разговорившись с комсомольцами Кузьминского, Бирюков спросил, знают ли они о строительстве этого канала? Оказалось, что здесь о нем даже не слыхали.

Может быть, от того, что сам писатель был очевидцем необычайного народного подъема в Ферганской долине и близко к сердцу принимал те события, ему было обидно, что здесь, в Кузьминском, никто не знал о них. Он почувствовал и свою вину в том, что до сих пор ничего не рассказал о величии свершившегося перед войной ферганского чуда.

Вот почему, вернувшись из Рязани, автор «Чайки» без промедления взялся за материал о трудовом героизме народов Средней Азии.

Посетители музея знакомятся с историей создания романа «Воды Нарына» в третьем зале экспозиции. В этом разделе собраны подлинные вещи, документы, фотографии, которые дают наглядное представление о событиях, фактах и людях, показанных Бирюковым в романе.

Ферганская долина летом 1939 года была настоящим трудовым фронтом, где человек наступал на природу, осуществляя вековую мечту о нарынской воде. Стошестидесятитысячная армия добровольцев с разных сторон стекалась в Ферганскую долину. Шли ферганцы и маргеланцы, уратюбинцы, канибадамцы, избаскентцы и шариханцы, шли жители многих кишлаков и городов.

«Шелестели шелковые знамена с золотистыми кистями, — пишет в дневнике Н. Бирюков. — Гигантские трубы как бы припаялись к вытянутым губам карнайчей. Их громоподобное завывание понеслось через всю Ферганскую долину до Нарына, с низин летело в горы, с гор в низины. Барабанщики самозабвенно колотили по барабанам, в горах и степных просторах раздавалось испуганное эхо:

— О-э-э-э-э-эй! Каналга-а-а!

По обочинам дорог скакали всадники с красными повязками на рукавах, устанавливали порядок в колоннах. Парни и девушки вырывались из рядов с песнями и танцами.

По бокам колонны двигались арбы, украшенные гирляндами цветов.

— Слушайте! Слушайте! — гремело в рупоре. — Вам, идущим на подвиг, чтобы сделать былью вековую мечту народа о нарынской воде — орманг!

Тысячи мускулистых рук взметнули над головами кетмени.

— Борбули-инг! Каналга-а-а!»

С незатухающим подъемом работала огромная масса людей в течение полутора месяцев. И за это время 270 километров трассы Большого Ферганского канала были проложены вручную — кетменями и лопатами.

Вдохновителем и организатором этого массового народного подъема был выдающийся деятель Коммунистической партии Узбекистана Усман Юсупович Юсупов. Посетители видят его крупную фигуру на рисунке художника Пчелко. Юсупов горячо пожимает руку старому участнику стройки.

На стендах и витринах музея собраны подлинные документы, вещи, фотографии, свидетельствующие о борьбе узбекского народа за новую жизнь и о большой работе писателя в подготовке к созданию произведения о грандиозной стройке.

Строительство Ферганского канала было событием, которое не могло не пленять писателя-коммуниста. «Я искал такую дерзновенную войну, — писал Бирюков своему другу литератору Андрею Николаевичу Лескову, — желая проследить, как отражается она на сознании человека-победителя. И нашел это здесь, в кишлаках Ферганской долины».

В этой «дерзновенной войне» человек боролся с природой, и одновременно в сознании человека шла борьба новых убеждений с остатками тяжелого прошлого. Огромная армия добровольцев трудового фронта почувствовала могущество коллективной силы, свободной от цепей феодально-байского строя.

Участниками и героями стройки канала в романе «Воды Нарына» являются люди разных поколений и различных судеб. Центральное место в книге занимает молодежь 30-х годов.

Главное в романе — это атмосфера свободною, одухотворенного труда, позволившая автору раскрыть мир новых человеческих отношений, показать, как духовно росли люди, становились патриотами, непримиримыми в борьбе с остатками феодального рабства.

Роман был закончен в 1947 году. Однако не в издательство спешил автор со своей рукописью. Он еще раз поехал в труднейший для него путь — в Ташкент затем, чтобы там прочли и обсудили его произведение те люди, о которых в нем рассказывается.

После обсуждения в «Правде Востока» появилась статья, в которой содержалась высокая оценка романа: «Любая выдержка из романа «Воды Нарына» убеждает в том, что книгу пишет человек, который зорким оком наблюдал жизнь нашей республики s ее решающие моменты, видел, как заново формируется сознание людей, понял душу народа, его лучшие мечты и стремления».

В экспозиции музея представлены первые издания романа «Воды Нарына» на русском, узбекском и немецком языках. Это произведение, так же как «Чайка», пользуется большой популярностью, оно переведено на двадцать языков народов СССР и зарубежных стран.

Когда книга появилась на немецком языке, известный немецкий писатель Вилли Бредель прислал Бирюкову письмо, в котором говорилось: «Ваше прекрасное произведение «Воды Нарына» о силе и красоте передовых людей Узбекистана, о их борьбе за счастливую жизнь после его перевода на немецкий язык нашло у нас, в Германии, много друзей, найдет их еще больше...» А узбекский народ называет автора «Вод Нарына» певцом народной стройки.

Молодые строители г. Ялты в гостях у Н.З. Бирюкова. 1958 год

В экспозиции музея представлены также экспонаты, отражающие дальнейший творческий путь писателя.

Теперь, когда так много уже сделано, Николай Зотович мог бы дать себе передышку. Тем более, что обострились боли в суставах, а сахарный диабет принуждает жить на строжайшем режиме. Но у писателя много новых планов и замыслов, собраны материалы для будущих книг, которые не дают ему покоя. Он боится потерять драгоценные минуты, которых так мало отпущено человеку природой, стремится сделать все, что в его силах, чтобы не остаться в долгу у жизни, борется с недугами, как всегда, игнорируя трудности, совершает дальние и длительные поездки.

В семье стараются отвлечь его от мучительных путе. шествий, с любовью создают для него все необходимые условия: он живет в небольшом уютном домике на берегу чеховской Истры в селе Бужарове. В саду, окаймленном липами, кустами ивняка и черемухи, весело журчит ключевая Талица. По другую ее сторону зеленый ковер с разноцветьем ромашек, колокольчиков, незабудок. Каждое воскресенье к нему на Истру приезжали друзья, семьями гостили Котовы, Ершовы, Тельпуговы, Рыбины. Бывал здесь и Михаил Михайлович Пришвин.

На стенде музея посетители видят фотографии этого очаровательного уголка и Николая Бирюкова вместе с его друзьями в Бужарове. Кажется, никуда бы не двинулся отсюда. Но время требовало от коммуниста Бирюкова полной отдачи. И вот в один из августовских дней 1949 года он выехал на своей коляске в сад, проехал по аллеям, разглядывая каждое дерево. Затем осторожно подтянул к себе цветок, понюхал и как бы мимоходом сказал:

— Послезавтра надо выехать в Каменную степь.

Сказал и в назначенный день поехал!

Пятидесятые годы были в жизни Бирюкова особенно напряженными. В 1951 году он вступил в ряды Коммунистической партии, возложив на себя этим большую ответственность, готовил к переизданию сразу два произведения — «Чайку» и «Воды Нарына». За роман «Чайка» ему была присуждена Государственная премия. В эти же годы он совершает новые творческие поездки по стране.

Такая активная деятельность отразилась на здоровье, тяжелые осложнения диабета почти на целый год прервали работу писателя.

В 1955 году он переселился в Ялту, которую полюбил давно, побывав здесь впервые в 1946 году. Море, великолепный климат благотворно подействовали на Николая Зотовича, укрепили силы. И снова началась работа в тех же условиях непрерывной борьбы с болезнями за возможность трудиться.

Но когда рядом с изданиями «Чайки» и «Вод Нарына» на полку книжного шкафа становилась новая книга, чувством радости наполнялось сердце неутомимого труженика: одержана еще одна большая победа, появился еще один мостик, приблизивший его к сердцу читателя.

Особенно плодотворным был крымский период творчества Бирюкова. Здесь закончен «Первый гром», написаны повести «Вихри враждебные», «В Отрадном», романы «Твердая земля» и «Второе сердце». Все эти произведения, за исключением последнего романа, составили единое целое — четырехтомную эпопею «На крутых перевалах».

В экспозиции музея — произведения Н.З. Бирюкова и две линогравюры художника Е. Скрынникова, изображающие характерные эпизоды из перечисленных книг писателя: суд над залесским крестьянином Прокофием Орловым в «Первом громе» и борьбу коммунаров с белогвардейскими мятежниками «В Отрадном».

Более двадцати лет волновала писателя тема жизни и борьбы русского пролетариата и более двадцати лет в его душе жили герои и события целой эпохи, начиная с времен царствования Александра II, с дней так называемого освобождения крестьян.

Именно там Бирюков нашел и показал читателю истоки организованной революционной борьбы и появления бесстрашных и сильных духом людей, какими являются герои его книг.

В центре повествования — рабочая семья Орловых, родоначальник которой залесский крестьянин, богатырь Прокофий Орлов, судимый за бунтарство и погибший в бесправии и унижении. На линогравюре художника Е. Скрынникова, помещенной на стенде, изображается сцена суда над Прокофием.

В следующей книге эпопеи Бирюкова «На крутых перевалах» — повести «Вихри враждебные» развертываются события революции 1905 года.

«В этих событиях, — писал Бирюков, — были первые раскаты грома, возвестившие дворянско-буржуазному миру, что дни его сочтены, что на поля истории выходит исполинская сила, призванная смести все паразитические классы — это организованный пролетариат!»

Тема жизни и борьбы рабочего класса является основной во всех историко-революционных произведениях Бирюкова.

В романе «Вихри враждебные» революционными событиями руководят сами рабочие — Степан Орлов (сын Петра), Павел Черепнин, Максим Петров и сестра Степана Лукерья. Посетители музея видят в экспозиции гравюру художника Е. Скрынникова, иллюстрирующую борьбу орехово-зуевских рабочих.

С детства запомнил Степан слова отца: «Кто сам бить не умеет, того другие бьют» и что «на жалобы рабочего люда плюют и господа фабриканты и господа прокуроры и царь...» Не ходил Степан с жалобами, сам бить научился и других научил. Был грозой для морозовских подхалимов, а потом понял: бить надо не одному. Степан возглавил делегацию к хозяину фабрик, Морозову, с требованиями увеличить расценки на 30 процентов, сократить рабочий день до 9 часов с перерывом на обед, увольнять рабочих только с согласия самих рабочих: смотрители и старшие рабочие должны избираться самими рабочими и т. д.

Во время восстания Степана выбрали в совет. Он, раненный, вместе с другими оказался в руках жандармов. Был судим и приговорен к смертной казни. Эту сцену художник И. Пчелно изобразил в акварели «Осужденные на казнь». Она помещена во втором зале экспозиции.

Третья повесть эпопеи — «В Отрадном» — насыщена драматизмом событий в селе, вздыбленном революцией и гражданской войной. Здесь развязывается схватка крестьян с контрреволюцией за хлеб, за землю, за власть.

Верховодят в селе после помещиков Разумовских и Матвея Митькина кулаки Кабановы, Афанасий Митькин — потомок Матвея, и не успевший бежать за границу бывший помещик Крамской.

Отрадненские крестьяне начали борьбу со своими «мироедами», когда дед Иван Орехов привез от Ленина грамоту о том, что земля должна принадлежать тем крестьянам, которые собственными руками ее обрабатывают, и что власть теперь народная. Приехавший из Питера моряк — коммунист Антон Митькин возглавил борьбу с кулаками. Хуторяне выбрали Совет, организовали коммуну, в которую вошла вся беднота села. Остальные получили землю.

И тогда «ворвался в крестьянские дворы и мужицкие души ветер новой жизни».

Кулаки, затаившие злобу, готовились к расправе над отрадненцами. Крамской оповестил своих сыновей-белогвардейцев о том, что в Отрадном укрепились Советы. В село ворвался отряд мятежников. Они грабили, жгли, убивали людей, распространили тифозную эпидемию.

Коммунары вступили с ними в неравный бой.

Село освободил отряд Красной Армии, комиссаром которого была Анна Орлова — жена Степана. На помощь отряду подоспели самарские дружинники. Нелегко было в схватке с яростными защитниками помещичье-кулацкого строя. Мятежники под угрозой пули заставляли некоторых отрадненцев стрелять в своих. Тех, которые не подчинялись, расстреливали. Гибли лучшие. Погиб Антон, расстреляли деда Ивана.

Хоронить несли сразу многих.

В толпе «кто-то вскрикнул, кто-то запел. Но уже взметнулось и поплыло, подхваченное сотнями голосов и сердец:

Вы же-е-ртвою па-ли в борьбе роковой,
Любви беззаветной к народу...
Вы отдали все, что могли, за него...

Четвертая книга эпопеи «На крутых перевалах» — это роман «Твердая земля». В основе произведения — близкие автору события, участником и очевидцем которых был он сам и его сверстники — люди, начавшие строить великое здание социализма.

Сравнительно небольшой период времени охвачен романом — всего три года первой пятилетки. Но по интенсивности событий — это целая эпоха с колоссальными трудностями, которые пришлось преодолевать Коммунистической партии и народу нашей страны.

Люди приступили к восстановлению хозяйства, к строительству новых фабрик и заводов. Но борьба не прекращалась. Нужна была стойкость и острая бдительность, чтобы упрочить завоевания революции и гражданской войны.

В промышленности и государственном аппарате борьба проявилась в многочисленных актах вредительства, саботаже, злостном бюрократизме, которые исходили от участников «Промпартии», «Союзного бюро меньшевиков», «Трудовой крестьянской партии» и других подпольных контрреволиционных групп, организованных бывшими эсерами, меньшевиками и кадетами.

Все это было возможно потому, что в стране не хватало своих специалистов и поэтому в руководящие органы проникали враги Советской власти.

В 1928 году было раскрыто большое вредительство в Шахтинском районе Донбасса. На судебном процессе при разборе «Шахтинского дела» группа инженеров призналась, что вредительство совершалось по заданию и под непосредственным руководством парижского центра контрреволюционеров — бывших горнопромышленников и кредиторов юга старой России. Эта группа инженеров была тесно связана также и с иностранной военной разведкой. Они организовали затопление шахт, порчу механизмов, взрывы, завалы, пожары; создавали невыносимые условия работы шахтерам, чем вызывали недовольство среди рабочих. На процессе выявилось, что предатели проникли в руководящие органы угольной промышленности.

Вслед за шахтинцами было раскрыто вредительство промпартии, центр которой также находился в Париже и состоял из бывших крупных русских капиталистов Рябушинского, Нобеля, Манташева и других. Промпартийцы рассчитывали на возврат капитализма и, готовясь к интервенции, к захвату власти, поделили между собой государственные посты.

Активно готовилась к наступлению на страну внешняя интервенция. Начались столкновения на Китайско-Восточной железной дороге. Войска интервентов были разгромлены Особой Краснознаменной Дальневосточной армией, действовавшей под руководством блестящего полководца Василия Блюхера.

Вся эта накаленная атмосфера борьбы и груда в нашей стране подробно отражена на страницах романа «Твердая земля».

Естественно, что все происходившие грандиозные события выдвигали на арену выдающихся людей. В романе мы встречаемся с главнокомандующим Особой Дальневосточной армией В.К. Блюхером, с пламенным советским чекистом, государственным и партийным деятелем Вячеславом Рудольфовичем Менжинским и другими.

Враждебный лагерь также выдвигал своих вдохновителей. И в книге мы видим их реальных представителей — Чан Кай-ши вместе с его генералами; руководителя промпартии Рамзина, Бухарина, морозовского инженера Федотова.

Повествование охватывает широкие масштабы. Из Орехово-Зуева, Твери, Москвы действие переносится в Париж, Берлин, Китай. Эти географические дали обостряют видение эпохи и дают возможность глубже раскрыть порожденные историей события и конфликты тех лет, ярче показать борющиеся силы.

Убедителен в книге огромный подъем советских людей на стройках новых фабрик и заводов, в организации новой жизни. И в этом пафосе труда, доблести создания на первом плане — решительный, красивый и мудрый советский человек.

Главная роль и в этом произведении принадлежит Степану Орлову. Закаленный в боях революции и гражданской войны, убежденный ленинец, он пользуется огромным доверием Коммунистической партии. Поэтому его посылают на самые трудные участки работы.

Именно такие, как Степан, были прежде всего опорой Советской власти и Коммунистической партии. Они вели за собой народные массы, учили жить по-новому, ценить и познавать, а также уметь защищать все то, что принесла народу революция.

В Степане крепка вера в будущее революционного народа, и борьбе за его будущее он отдает всего себя без остатка. В нем неизменно живут искренность и чистота убеждений, несговорчивость с бесчестными людьми и неугомонность коммуниста, ищущего и непоколебимого в своей преданности партии и народу.

Умирает Степан чекистом. Ему поручили разобраться в деятельности вредительской организации. И здесь он, как всегда, принципиален и честен.

Рыцарем революции называем мы Феликса Дзержинского. Рыцарем революции можно назвать и Степана Орлова. Когда уходят из жизни такие люди, о них говорят: сгорел на боевом посту. Для врагов революции такие люди страшны необоримой волей, огромной силой своих убеждений и верой в народную правду.

На стенде второй комнаты отведено особое место роману «Твердая земля». И здесь же — цитаты из газеты «Известия»: «Сквозь все книги Н. Бирюкова проходит тема ожесточенной, беспощадной, не ведающей компромиссов классовой борьбы...

Писатель ланцетом исследователя-марксиста разъял пласты истории, стремясь к энциклопедическому охвату событий».

В центре экспозиции второго раздела музея посетители видят на высоком постаменте бронзовый бюст работы скульптора Нины Григорьевны Скрынниковой. Племянница Бирюкова, Нина, создала художественный образ писателя-борца, воспроизводя в нем черты Николая Зотовича тех лет, когда он писал «Воды Нарына».

Справа на подиуме стоит коляска — главный транспорт его во всех путешествиях, транспорт, в котором он мог проникнуть в каждый уголок родной страны, в узбекскую кибитку, в кабинет ученого, в цех завода и на колхозное поле.

Над коляской — схематическая карта и перечень тех пунктов где побывал писатель.

Творческие поездки занимали большое место в жизни писателя. Комсомолец 20-х годов, участник первых социалистических строек, он хотел собственными глазами видеть как продолжается начатое его поколением дело, знать, кто они, герои сегодняшних дней, принявшие эстафету первых строителей новой жизни?

И вот он в цехах Сормовского кораблестроительного завода. В течение месяца каждое утро, как рабочий на смену, приезжает в цех, часами находится у станка; в защитных очках следит за работой сталеваров.

Потом на автозаводе смотрит за работой целой бригады.

Артековцы поздравляют писателя с пятидесятилетием

Надо побывать и на гигантской стройке Куйбышевской электростанции, съездить в Каменную степь, где знаменитый Докучаев доказал, какое огромное значение имеют для урожаев лесополосы, посмотреть, как сейчас работают там ученые, что главное в их делах.

Все увиденное было неповторимо грандиозно и вызывало чувство огромной благодарности поколениям, отстоявшим завоевания Октября и продолжающим воздвигать гиганты социалистической индустрии. Впечатления о поездке собрались в насыщенную событиями и реально существующими замечательными людьми книгу очерков «На мирной земле».

В экспозиции эта книга, фотографии людей, о которых рассказывается в очерках и фотографии самого Николая Зотовича, сделанные во время его пребывания на заводах, стройках, в колхозах. Вот бригада Казакова, бригадир Казаков — великолепный мастер социалистического хозяйствования. На первом плане — задача сберечь по граммам десятки тысяч тонн металла — это добавочные экскаваторы, бульдозеры, самосвалы для великих строек коммунизма. И каждый член бригады самоотверженно выполняет эту задачу. Сотни тысяч рублей экономит бригада умением работать по-коммунистически. Шлифовальщица Мария Малышева изучила свой станок так, что справляется без наладчика, поэтому ее станок не простаивает ни одной минуты. Своим примером она увлекла всех станочников цеха. А сормовичи спроектировали и построили мощную машину — земснаряд «Пятилетка». И эта машина заменяет труд многих тысяч рабочих.

Одержимы своими поисками и открытиями ученые Докучаевского института в Каменной степи. Селекционер Каращук самозабвенно отдается науке — выращивает высокоурожайные сорта кормовых трав. Это он во время войны на поле боя, под пулями собирал семена донника и таскал их с собой в мешочке до конца войны.

Особенно удивил и обрадовал Бирюкова экскаваторщик Куйбышевгидростроя Борис Коваленко. Глубокая вера в необходимость того, что происходило вокруг, диктовала этому совсем еще молодому человеку все его действия и поступки. Мизерными показались Борису установленные нормы выемки грунта — ведь нужно было прорыть огромный котлован, а ковши экскаваторов такие маленькие. Он изобрел ковш в полтора раза больше и первый стал успешно его применять. Борис служил примером в трудовой дисциплине, по нему равнялись другие. Он очень любил свой коллектив и был всегда готов помочь каждому. И помогал не только членам своей бригады. Узнав о том, что в деревне Жигули трудно живет одинокий старик, Коваленко добился для него существенной помощи.

В войну Коваленко был моряком, служил на подлодке, был контужен и ослеп. Восемь месяцев ничего не видел. Зрение ему вернул академик Филатов.

В 1962 году как лучшего экскаваторщика его послали на строительство Асуанской плотины. Николай Бирюков поддерживал с ним связь. Борис Коваленко стал прототипом одного из главных героев романа Бирюкова «Второе сердце» — Петра Литвиненко.

Вот какие люди волновали Бирюкова, за ними он ездил в трудные дальние путешествия, их искал и находил всюду, где ему приходилось бывать. Грандиозные дела советских людей волновали и радовали Николая Зотовича.

Полет первого в мире человека в космос вызвал у Бирюкова ликование. Он звонил и писал своим друзьям, поздравляя с победой. Гордился тем, что первым, самым первым в мире космонавтом, который летает вокруг Земли, стал наш советский человек!

Сразу же в «Крымскую правду» была отправлена корреспонденция, которая заканчивалась словами благодарности родной стране: «Слава тебе, земля моя — колыбель взлетов человеческого гения и отваги!» Эту статью посетители видят в альбоме на столе во второй комнате.

Бирюкову в жизни было интересно все. В Крыму он радовался не только морю и очаровательной природе Южного берега. Степной Крым его привлекал не меньше, и не однажды ездил он по виноградникам, полям и садам совхозов и колхозов.

В последней поездке в 1965 году встретил людей, которые в замысле новой книги становились центральными героями. Это ученые Никитского ботанического сада, председатели колхозов «Россия» — Петр Семенович Переверзев и «Дружба народов» — Илья Абрамович Егудин.

На этот раз в колхозах он прожил долго, изучая подробнейшим образом каждую отрасль хозяйства, а главное — людей.

В результате многих бесед с колхозниками, агрономами и председателями у Николая Зотовича остался интересный дневник с выводами и заключениями. Некоторые записи из дневника опубликованы газетой Красногвардейского района «Огни маяка».

В экспозиции фотографии, на которых Николай Зотович снят в колхозах: на винограднике, в телятнике, во время беседы с председателями, на планерке правления колхоза и другие.

В руководителях колхозов «Россия» и «Дружба народов» Красногвардейского района Крыма Николай Зотович увидел ростки новых, коммунистических отношений между людьми.

Более десяти лет Переверзев и Егудин были неразлучными друзьями. Николай Зотович специально занимался изучением секрета этой дружбы, выспрашивал об этом не только их самих и членов семей, но и многих колхозников. Затем последовал вывод, что эти люди обладают большими государственными умами, огромной внутренней культурой и талантами педагогов. Вот почему они великолепно друг друга понимали, ничего друг от друга не тая, делились своими замыслами, опытом ведения хозяйства, организацией труда и быта колхозников, опытом воспитания людей.

Повышение материального благосостояния колхозников, духовный подъем, рост культуры людей — вот что главным образом волновало этих руководителей. Поэтому не случайно в колхозах «Россия» и «Дружба народов» впервые в области начали еще в 1964 году строиться экспериментальные двух- и трехкомнатные дома для колхозников со всеми удобствами.

То, что рассказано здесь, не освещает полностью деятельности писателя. В его архиве хранится много написанных им публицистических статей, тысячи копий писем к читателям. В этих письмах выражена душа сильного человека, всегда собранного, доброго и откровенного.

В рабочем кабинете Бирюкова на письменном столе лежит папка с рукописью последних глав романа «Второе сердце», который он посвятил миру ученых — медиков, биологов, физиологов. Материалами к роману послужили жизненные факты и реальные люди, с которыми автор встречался, дружил, переписывался.

Впечатления о медиках накапливались у Бирюкова с тех времен, когда он, восемнадцатилетний, оказался на больничной койке в тяжелом состоянии. Как только родился замысел книги, в сознании, будто только что пережитые, возникли больницы, санатории, палаты, процедурные кабинеты; в памяти толпились люди в белых халатах — врачи, сестры, няни, некоторые из них вспоминались очень отчетливо, вырисовывались их лица, характеры.

Но теперь, когда наступило желание рассказать о них на страницах книги, необходимо было узнать еще больше людей, связанных с медициной, и не только тех, кто лечит больных и ухаживает за ними, но главным образом ученых. Николай Зотович начал изучать медицину на уровне глубоких исследований. Ездил в научно-исследовательские институты, экспериментальные лаборатории, в хирургические отделения больниц, наблюдал эксперименты по пересадке сердца на животных. Серьезно изучал теоретические работы ученых, вел подробные беседы с ними.

Особое внимание писатель обратил на интереснейших людей, которые сделали большие открытия в медицинской науке. Среди них физиолог С.С. Брюхоненко, изобретатель аппарата искусственного кровообращения, который вошел в медицинскую практику во всех странах мира; биолог А.Г. Лапчинский, доказавший возможность приживления кожи и конечностей, В.П. Демихов, первый в мире открывший возможность пересадки сердца от одного организма к другому; хирург П.О. Андросов, одним из первых начавший делать операции на сердце и первым применивший в клинике сосудосшивающий аппарат.

С Брюхоненко, Лапчинским, Демиховым и Андросовым Николай Зотович был близко знаком, бывал у них в лабораториях, у Брюхоненко был и дома. Брюхоненко и Демихов гостили у него в Ялте.

Проведена огромная работа по сбору материалов, но писателя она не удовлетворяла. Он собирался поехать в Киев к известному хирургу Амосову. Об этом Бирюков писал своему другу киевскому журналисту Ш. Вядра: «У меня исключительный интерес к такой фигуре, как Амосов. В плане и замысле на него большие упования... Речь идет, разумеется, не о двух-трех беседах... нужно месяца полтора, на худой конец — месяц быть рядом с ним, видеть его на операциях, в часы палатного обхода, среди коллег и больных, а может быть, и в быту...»

Вручение Н.З. Бирюкову ордена «Знак Почета». Ялта. 1962 год

В течение пяти лет обдумывался замысел книги, были сомнения, беспокойства; все ли найдено?

Одна из тревог выражена в письме к Демихову: «Сколь долго без коры смогут нормально функционировать остальные органы? Работа без направляющего вмешательства мозговых центров — будет ли это жизнью? А если это агония, похожая на бег автомобиля, водитель которого заснул, выпустив из рук руль и оставив включенными мотор и скорость?..»

Такое глубокое вторжение в мир ученых позволило писателю выявить важнейшие явления и конфликты, сущность которых — борьба за продвижение науки вперед, борьба истинных ученых с примазавшимися к науке лжеучеными, карьеристами и жуликами.

Главный герой романа «Второе сердце» профессор Матросов во имя спасения ребенка берет на себя огромную ответственность — совершает рискованную операцию на сердце. Аппарат искусственного кровообращения не был еще готов для применения в клинике, поэтому операция проводится с помощью сердца матери, которое работает на два организма. Автор романа, знакомясь с медицинской литературой, обнаружил в документах факт подобной операции, когда сосуды матери соединяются с сосудами оперируемого ребенка...

В романе наряду с научными, поднимаются большие общественные проблемы, раскрываются личные судьбы людей, в решении которых возникают острые и сложные ситуации.

Советский биолог Павел Дымов начал после войны заниматься вопросом долголетия. Он производит эксперименты по пересадке сердца и других органов от одного организма к другому, пытаясь доказать возможность жизни организма с чужими органами. Дымов одержим этой проблемой, оптимистически смотрит на ее решение, потому что убежден в великом смысле человеческой жизни. Павел мысленно полемизирует с немецким профессором Швальбе, с большим ученым, оказавшимся у нас в плену. Швальбе в мирные дни сделал интересное открытие в нейрохирургии, был увлечен наукой, а во время войны он впадает в отчаяние, потому что война, по его мнению, растоптала сущность человеческой жизни и самого человека, а вместе с этим свела на нет и значение медицинской науки.

«Больше я не могу... — вспоминает Дымов слова профессора, — не могу! Ну, скажите, есть ли в наши дни чего-либо бессмысленней и глупее профессии медика?.. суетятся вокруг умирающих, а зачем? Отогнать от человека смерть? А для чего? Для того, чтобы его опять толкнули навстречу смерти... Спасать единицы и запрещать себе думать о том, что в эти самые минуты умирают тысячи, миллионы людей!.. Сидеть с микроскопом, изучать, думать — во имя чего? Во имя человечества? Да будь оно проклято это кровожадное, безрассудное и завистливое человечество!..»

Дымов не разделяет такого настроения профессора. Он уверен в победе советского народа над фашизмом, уверен в важности и правильности своего пути в науке о продлении человеческой жизни...

В годы своих путешествий по медицинским учреждениям Бирюков столкнулся в одном научно-исследовательском институте с неприятными фактами несправедливого отношения к ученым со стороны администрации, с жульническими махинациями группы карьеристов, которые притесняли ученых, присваивали себе их открытия и т. д. Писателя возмутили эти факты, и он, изучив подробно сложившуюся ситуацию, сообщил об этом в партийную организацию Союза писателей. К нему на квартиру выехало партбюро секции прозы, и он доложил обо всем, что знал о делах института. Бюро поручило ему написать письмо, которое через парторганизацию Союза писателей было передано в отдел науки ЦК КПСС. Очень скоро комиссия подтвердила тревогу писателя. Были приняты соответствующие меры.

Ученые в своих письмах благодарили Николая Зотовича за принципиальное вмешательство.

Так не однажды вмешивался он в дела, когда чувствовал в этом необходимость и партийный долг.

Так же активно он участвовал в делах Крымской писательской организации, членом бюро которой бессменно был десять лет, до конца своих дней.

Большой настольный турникет в экспозиции посвящен литературным связям Николая Бирюкова. Он был активным членом Союза писателей, участвовал во многих писательских конференциях и съездах, дружил, встречался и переписывался с литераторами. Павла Терентьевича Журбу, автора романов «Александр Матросов» и «Дети бандуриста», называл «братухой», с нетерпением ждал его появления в Крыму, и когда тот подходил к нему, сидящему в кресле в своем саду, слышался восторженный голос: «Идет седая голова, идет, наконец!» Так же нетерпеливо ожидал он своего Севу Азарова, с которым подружился в первые послевоенные годы и которого с радостью принимал у себя на подмосковной даче в Бужарове, где Всеволод Борисович написал несколько глав поэмы о Тельмане. Был очень взволнован и необыкновенно рад, когда в гости к нему в Бужарово приехал чародей русской природы, певец ее красот Михаил Михайлович Пришвин, с которым Бирюков встречался и в Москве. С глубокой признательностью за дружбу Николай Зотович рассказал о Пришвине в статье «Камни-самоцветы». С Леонидом Жариковым Бирюков не однажды сражался в шахматы, доводил его до азарта своими неожиданными ходами. Переписывался с ним и часто встречался, разговаривал о литературных делах, спорил. Виктор Тельпугов, Григорий Ершов и Михаил Котов были постоянными организаторами «пленумов друзей», когда Николай Бирюков появлялся в Москве. «Пленумы» эти проходили многолюдно и бурно и, пожалуй, больше всех шумел, веселил всю компанию лежавший на кровати Николай Бирюков. Эти же организаторы «пленумов друзей» не раз выручали своего друга из беды. А бед самых различных в жизни Николая Зотовича было много.

Большими друзьями и отзывчивыми товарищами Бирюкова были Андрей Лесков и Савва Кожевников. Андрей Николаевич Лесков, сын классика русской литературы и сам талантливый писатель, с удовольствием просиживал у Бирюкова по нескольку часов, разговаривая на самые различные темы и удивляясь глубокой эрудиции молодого (в годы войны) человека, а после войны, переселившись в Ленинград, часто писал Бирюкову задушевные письма о своих успехах и срывах, писал о настроении и о том, что соскучился и очень хочет увидеться.

В альбоме на столе посетитель видит многочисленные фотографии, на которых он снят с друзьями, письма, адреса, телеграммы, автографы.

С крымскими писателями Николай Зотович встречался не только в дни заседания бюро, всегда проходившем у него в кабинете. Они заходили к нему в обыкновенные дни просто, без особых дел. Сюда приезжали симферопольские писатели Алексей Малин, Мария Глушко, Борис Серман, Владимир Вихров, Александр Лесин. В Ялте к симферопольцам присоединялись Григорий Пятков, Игнат Беляев Иван Тучков и другие.

Леонард Кондратенко приходил один и старался заполнить собой интервалы между рабочими часами у Бирюкова. Чаще всего это было тогда, когда начиналась процедура впрыскивания предобеденной дозы инсулина. Гость всегда был весьма предупредительным, боялся отнять у товарища лишнюю минуту. Но хозяин усаживал его поближе, требовал прочесть стихи все до единого, сколько их народилось в промежуток от прошлого свидания. Бывало и тик, что они читали свои страницы друг другу по телефону.

В 1964 году приехал специально познакомиться с Бирюковым старейший поэт Григорий Николаевич Петников. Он гостил в этом доме двое суток. Незнакомые ранее люди с первой встречи очаровали друг друга, и позже Петников приезжал еще много раз.

Бывали у Бирюкова ялтинские начинающие писатели, не однажды в его квартире собиралось литературное объединение. Николай Зотович искренне радовался успехам своих молодых друзей и с удовольствием оказывал им творческую помощь.

Когда обратился к нему с первой рукописью Владимир Бондарец и Бирюков увидел в этой рукописи талантливо написанные главы, он пожертвовал многими часами своего времени, чтобы помочь автору завершить книгу. Он читал рукопись после каждой ее доработки автором, вел с ним подробный разговор о том, как написать ту или иную главу еще интереснее, какие средства могут сделать героя более ярким.

А когда книга была готова, Николай Зотович направил ее в издательство «Молодая гвардия», приложив письмо с настоятельной просьбой принять книгу к изданию.

У Владимира Бондарца жизнь была очень трудной. В двадцать два года он оказался узником Дахау и вернулся домой, истерзанный пытками за участие в подпольной группе сопротивления, больной туберкулезом легких. Медицина оказалась бессильной против его болезни. Он скончался в 1959 году 39 лет от роду.

Его книга «Военнопленные» вышла из печати уже после смерти автора, в 1960 году.

Николай Зотович Бирюков первым откликнулся на появление этого произведения большой статьей «70200», напечатанной в «Литературной газете». «70200» — это номер узника Дахау Владимира Бондарца.

Н.З. Бирюков у животноводов колхоза «Россия». Крым, Красногвардейский район, 1965 год

«Дахау! Не без содрогания и ныне произносятся эти пять букв, — писал Бирюков в своей статье. — Коротко и до ужаса просто говорится в этой книге, на обложке которой там, где обычно стоит имя автора, художник изобразил: «70200». Такие, как Владимир Бондарец, навсегда остаются в жизни правофланговыми, как знамя. Они ведут за собой».

В экспозиции книга «Военнопленные» и портрет Владимира Бондарца.

Жизнь и творчество Николая Бирюкова мало изучены. Но те биографы и литературоведы, которые начали изучать его литературное наследие, справедливо подчеркивают единство всех сторон бытия и творчества этого человека. Удивляет и привлекает внимание цельность натуры писателя. И в самом деле, если оглянуться на весь пройденный им путь, начиная с детства и до последних дней, — это сплошные усилия в преодолении препятствий для достижения поставленной цели. Почти вся жизнь его шла на крайнем пределе возможного для человека. Он преодолевал отчаяние и физические боли, стараясь никогда не выдавать своих переживаний окружающим. Какую же волю надо иметь для этого?!

И какую силу нужно было выковать в себе для того, чтобы, презирая личное несчастье, идти в ногу со временем и даже заглядывать вперед.

Вот почему жизнь Николая Бирюкова стала примером для молодого поколения нашей страны. И все оставленное им литературное наследие, как в зеркале, отражает этот целенаправленный, стойкий и решительный характер. Он всю жизнь нес в себе твердые, непоколебимые убеждения ленинца. И в этом заключалась его необоримая сила.

К Николаю Бирюкову, как к человеку сильному, тянулись люди. Пишущие просили совета, обиженные — защиты, ослабевшие искали в нем поддержки.

Двенадцатилетняя однофамилица Валя Бирюкова из детдома просила помочь ей найти родителей, И он искал. Но когда стало ясно, что они погибли в войну, написал Вале о том, чтобы она помнила, что у нее есть дядя Коля. И вот Валя целое лето гостит у своего дяди Коли, который, потом до конца учебы в техникуме помогает ей во всем.

Ялтинец Саша Пономарев никогда, не забывает о своей дружбе с Николаем Зотовичем, о том, как тот готовил его, шестнадцатилетнего, к экзаменам в вечернюю школу, как охотно рассказывал ему разные истории о своих путешествиях, как старался поставить его, осиротевшего, на верный жизненный путь.

А в 1965 году за помощью к писателю обратился семнадцатилетний Валерий Баталов, страдающий ревматизмом. По совету врачей он. приехал на юг из Петропавловска, но устроиться на лечение не мог. Ялтинский ревматолог доктор Прус по просьбе Николая Зотовича организовала Валерию консилиум, который определил, что первым условием лечения для парня является удаление гланд. Но больному прежде всего нужно было окрепнуть, так как был истощен. И его стали «накачивать» самым калорийным питанием. После операции месяца полтора Баталов жил в доме писателя и, окрепший, в хорошем состоянии уехал домой.

Теперь Валерий в своих письмах с благодарностью

вспоминает Николая Зотовича и рассказывает о том, как изменился он под влиянием Бирюкова в своих убеждениях, отношении к жизни и людям, о том, что стал комсомольцем, а в армии был комсоргом части, и о том, что жизнь для него стала яснее и светлее.

В 1965 году Бирюкову пришло письмо из села Великие Коровинцы Житомирской области. Восьмиклассник Антон Слюсарь, с которым уже года два продолжалась переписка, прислал тревожное письмо: ему вернули документы из полиграфического училища, а он страстно хотел быть печатником. В тот же день от Бирюкова полетело письмо в ЦК ЛКСМУ с просьбой помочь парню. 27 июня товарищи из ЦК сообщили: «...вопрос о направлении Антона Слюсаря на учебу в профтехучилище, готовящее печатников, решен положительно...»

Дружба Николая Зотовича с Антоном продолжалась несколько лет, до последних дней жизни писателя. Большое влияние на мальчика оказали не только герои книг, но и жизнь их автора. Узнав о кончине своего друга, Антон прислал скорбное письмо:

«...Прочитавши звістку про смерть Миколи Зотовича, я тоді плакав з болем в грудях, що я втратив такого великого і щирого друга... Я вас дуже прошу, якщо є фотографії про похорон, пришліть, будь ласка. У нас в училищі я буду створювати куточок, присвячений Миколі Зотовичу. Адже скільки хорошого він зробив для мене та на благо нашої Батьківщини...»

У девятнадцатилетней читинской трактористки Вали Чунихиной случилась беда: начались сильные головные боли, врачи обнаружили серьезное мозговое заболевание. Николай Зотович пригласил Валю к себе погостить, договорился с врачами Сеченовского института о консилиуме. Врачи посоветовали устроить Валю в московскую больницу. И тут Бирюков опять обратился в штаб советской молодежи — Центральный Комитет комсомола — с просьбой определить Валю в хорошую больницу. И Валя три месяца лечилась в филиале «Кремлевки». Теперь она вполне здоровый человек.

Не один еще пример можно привести о добром, сердечном отношении Бирюкова к людям, поэтому и они в трудную для него минуту всегда готовы были откликнуться.

Каждое лето Николай Зотович уезжал в Ливадийский санаторий и жил там полтора-два месяца на пляже. Семь лет подряд заведующая медицинской частью санатория Зоя Михайловна Белитченко с особой заботой создавала ему условия для отдыха. У самой воды для него строилась палатка.

К морю у Николая Зотовича была любовь особенная. Несмотря на длительное пребывание рядом, оно всегда волновало и удивляло своим изменчивым характером — то ласково-спокойным, то яростно-мятежным. Когда оно неистово сердилось и становилось опасным, нужно было срочно куда-то скрыться от ярости его вздыбленных волн. Можно было уехать домой — это же совсем рядом. Но влюбленный в море человек никак не хотел с ним расстаться, прощал ему все коварства и, забравшись на подпорную стенку, мог подолгу смотреть на бушующие гребни рассвирепевших волн, и грозный гул их не мешал ему думать о героях и записывать возникавшие мысли.

Когда же, набушевавшись, море затихало и его спокойные волны плавно подкатывались к берегу, хотелось сейчас же с разбегу броситься в них и плыть долгодолго.

И когда его вносили в море, и он оставался в волнах один и плыл, необыкновенным восторгом и гордостью сияли его глаза. Он молчал, но все в нем говорило:

— Смотрите, я сам плыву... один!

Такое невыразимое счастье доставляло ему море. Это оно делало его свободным. А это так дорого бывает человеку!

Море восстанавливало его силы, бодрило и на всю зиму заряжало благотворной энергией. О море он думал и тогда, когда уезжал из Ялты Во многих его письмах к друзьям и читателям рассказывается о нем.

Своему лечащему врачу и гостеприимному другу Софье Яковлевне Поповой, живущей в Ялте, Николай Зотович писал из Москвы: «Сердечнее спасибо за приглашение. Лимит времени не позволяет курортничать два раза в году, и пока для минут отдыха остаются лишь приятные воспоминания».

Эти воспоминания он написал в стихах:

О, если б в сердце моря мог
заплыть я
С волнами играя!..

Заканчивается письмо словами тоски: «О, море, море! Ты так далеко от меня, но я слышу тебя, я вижу тебя, я люблю тебя!»

Большими друзьями Николая Зотовича были ребята, которые часто навещали его, в Москве, в Бужарове, в Горьком — всюду, где он появлялся, его окружали дети.

В Ялте частыми гостями были артековцы. Приезжали к нему пионеры и из других городов. Много раз его принимали в почетные пионеры. Он был почетным пионером тридцати двух отрядов.

В экспозиции фотография Николая Зотовича с артековцами, которые пришли поздравить его с пятидесятилетием со. дня рождения и тридцатилетием литературной деятельности, вещи, подаренные писателю ребятами. Пионеры вручили ему артековскую медаль «Лучшему в труде».

В музее, как уже говорилось выше, три мемориальные комнаты. Расположение этих комнат позволило Николаю Зотовичу въезжать в каждую на своей коляске. В столовой он часто беседовал с друзьями, принимал людей, которые обращались к нему по делу или приходили познакомиться.

Здесь он отдыхал, слушал музыку, играл в шахматы с двумя сильными шахматистами и интересными собеседниками — архитектором З.В. Перемиловским и соседом Н.С. Емельяновым.

Самая большая часть времени и творческих размышлений проходила в кабинете, который был и его спальней. Каждая вещь в этой комнате рассказывает о его быте и неутомимом труде.

Здесь все оставляет впечатление строгости и, может быть, суровости: ничего лишнего, отвлекающего. Телефон, телевизор и радиоприемник — необходимые средства общения с большим миром и друзьями остались на своих прежних местах. На постели, как всегда, лежит аппарат дистанционного управления, с помощью которого Николай Зотович сам мог регулировать передачи. В одном из книжных шкафов, который стоит слева, хранятся книги — постоянные спутники его трудовой жизни: Полное собрание сочинений В.И. Ленина, Карла Маркса, Фридриха Энгельса; книги по истории революционного движения в России, история Коммунистической партии, произведения русских и зарубежных классиков и некоторых советских писателей; несколько томов по истории живописи, музыки, театра. В центре — некоторые из подарков зарубежных делегаций, которые навещали Бирюкова в этом доме, подарки читателей и близких друзей.

Во втором шкафу собраны разные издания произведений Бирюкова.

В простенке между окнами — письменный стол Николай Зотович никогда за ним не сидел, но все, что нужно было для работы над книгой, лежало здесь на столе. И сейчас на нем лежат папка с рукописью последней книги «Второе сердце», газеты, которые последними читал Бирюков, книга Идриса Баворкина «Призыв» — последняя прочитанная им книга.

На столе, как всегда, стоят часы со статуэтками каслинского литья, барельефы Горького и Чайковского — это подарки друзей.

В кабинете, куда возвращался Бирюков со своим грузным багажом впечатлений из долгих и беспокойных путешествий, начиналась совсем другая жизнь, непохожая на ту бурную, которая была там, в поездках, в дорожной тряске, у заводских станков, на стапелях строящихся кораблей, на бурных бригадных летучках. Кабинет превращался в лабораторию исследователя впечатлений, фактов, событий, конфликтов, характеров, поступков. Шел очень медленный и порою мучительный творческий процесс создания художественных произведений. И сам Бирюков в это время становился совершенно другим: молчаливым и настороженным, будто боялся выпустить из рук что-то очень дорогое, чего искал долго-долго, и выпустить его никак нельзя, потому что оно никогда больше не вернется, — это мысли, образы, которые нужно сейчас же записать.

В кабинете в это время стояла таинственная тишина, он закрыт тремя дверями. И только птичий гомон нарушал ее. Николай Зотович писал жадно, перо быстро мелькало по листку бумаги. Ныли спина и плечи, потому что во время работы он находился всегда в одном положении — на спине, держал перед собою плотную картонку с листком бумаги. Увлеченный работой, забывал он об усталости и боли. Они, кажется, уступали вдохновению. Писал долго, до изнеможения, утром, днем, ночью. Уж очень не хотелось расставаться с героями, которые зажили полнокровной жизнью, действуют, и ему с ними так же интересно, как с живыми людьми, он не может оторваться от них ни на минуту. И как досадно, что проклятый диабет требует строгого режима, по которому нужно в определенное время впрыскивать инсулин и принимать пищу. Казалось, если бы не диабет, он пренебрег бы едой.

Были и другие причины, которые иногда надолго прерывали этот вдохновенный труд. Либо из издательства приходила вдруг корректура с письмом — срочно выправить и вернуть, либо звонили из редакции с просьбой написать статью, или приходило какое-нибудь важное письмо, требующее обязательного и срочного ответа, или назначалось заседание бюро писательской организации, и кабинет заполнялся большой группой товарищей, шли длинные разговоры, часто перераставшие в споры и дискуссии, а после таких интервалов и особенно бурного собрания нелегко было найти ту нить, на которой прервалась мысль. Бывало и так, что поиски эти длились несколько дней, в течение которых были исписаны десятки страниц. Некоторые вдруг оказывались ненужными и зачеркивались, а на полях листочков оставались наброски рисунков — фигуры, головы, лица, или просто одни глаза. Иногда страницы были исписаны отдельными словообразованиями из какого-нибудь одного длинного слова. В архиве писателя хранится множество таких листов.

Часто подобным образом совершались поиски нужного слова и на страницах — слова, слова, много разных слов, разных сочетаний, фраз, абзацев, которые перемежаются рисунками. Писательский труд — это подвиг, пусть даже совершаемый с большим увлечением и радостью.

7 января 1966 года в этом кабинете прошло последнее с участием Николая Зотовича заседание бюро Крымской писательской организации.

А 27 января, в субботу, он навсегда покинул свой кабинет, оставив на столе утреннюю почту — газеты, письма. Здесь же лежат листочки последней незаконченной главы нового романа «Второе сердце».

До отказа изработавшееся сердце Николая Бирюкова перестало биться в 12 часов 30 минут в день рождения — 1 февраля 1966 года. Умер он в симферопольской больнице им. Куйбышева.

Его нет, но когда мы заходим в дом, когда стоим вот здесь, в его кабинете, не хочется верить, что он никогда больше сюда не вернется. Здесь все дышит его дыханием. В кабинете можно услышать, но уже с магнитофонной ленты, голос Николая Зотовича.

Он живет в миллионах экземпляров книг, в миллионах родных ему читательских сердец.

В бесконечном потоке читательских писем, адресованных ему при жизни, повторяются слова: «...каждое мгновение вашей жизни — удивительный подвиг, творимый во имя Человека...»

«...Ваша жизнь — яркое пламя, озаряющее нам жизненный путь...»

Николаем Зотовичем было получено более 30 тысяч читательских писем. И теперь в его дом поток их не прекращается. Пишут разные люди — учителя, школьники, рабочие, колхозники. Пишут и воины Советской Армии.

«Никогда, никогда мы не забудем дорогого нам Николая Зотовича», — говорится в письме волгоградских ребят.

«Сообщаем вам свою радость — нашей школе присвоили имя Николая Зотовича», — извещают из 18-й школы города Орехово-Зуева.

«Слово Николая Зотовича Бирюкова находит живой отклик в душах советских патриотов», — написала учительница 76-й школы Ташкента Ольга Ивановна Попова.

«...Горки е казал: «Човек това звучи гордо!» Никола Бирюков наистино оправдавата тези думи» — это из письма болгарской девочки Карамфилки Бакаловой.

В апреле 1971 года в музее побывали болгарские гости — члены клуба интернациональной дружбы имени Николая Бирюкова.

Растет число пионерских отрядов, школ, библиотек, носящих имя Бирюкова. Крымский обком комсомола учредил областную премию имени Бирюкова за лучшее произведение литературы и искусства. Первыми лауреатами этой премии стали поэт Л.И. Кондрашенко, композитор Л.А. Перевеслов и художник Вл. Майоров. По морю ходит теплоход с именем «Николай Бирюков».

Так продолжает жить этот удивительный человек, оставивший неизгладимый след на земле.

Примечания

1. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 46, стр. 8—9.