Феодосия

VII—VI веках до н. э. народы, проживавшие по берегам Средиземного и Черного морей, были втянуты в грандиозный по своим масштабам и значению процесс, названный в истории Великой греческой колонизацией. В числе важнейших причин эмиграции эллинов за пределы родины указывают потребности развитых торгово-экономических центров Греции в расширении рынка сбыта ремесленной продукции, необходимость восполнения недостатка в сырье, продуктах питания и, наконец, в рабах. Кроме того, многие из свободных общинников, населявших греческие города, из-за избытка рабочей силы, наступившего в результате повсеместного вытеснения их труда рабским, зачастую не имели иного выбора, чем пытаться отыскать счастье в чужих землях. В расселении эллинов за пределы метрополии особую роль играло мореходство. Античная цивилизация вообще была теснейшим образом связана с морем. Море являлось основным связующим путем между античными центрами, находившимися обычно на побережьях. Данное обстоятельство позволило философу Сократу заметить современникам, что они живут «лишь на небольшой части земли,.. расположившись вокруг моря, как муравьи или лягушки вокруг болота».

Считается, что морское дело у эллинов развивалось вначале как разбойничий, пиратский промысел, в процессе которого они могли осуществлять и торговые операции. Эти походы постепенно расширяли географические знания греков. Первых моряков, отправлявшихся к берегам Понта Эвксинского [Черного моря], воображали как людей, уходивших на самый край земли. Мореходы «гомеровской» эпохи не знали компаса. Вынужденные держаться берегов, они часто входили в контакты с неизвестными им ранее народами. Свидетельства этих встреч мы находим в поэмах и мифах, восходящих еще ко II тысячелетию до н.э. Со временем походные наблюдения стали фиксироваться в специальных трудах, имевших целью описание морских путешествий и побережий — периплах. Два подобных документа — периплы Арриана и Псевдо-Арриана — позволяют представить географию греческих центров в Крыму. Первым, в конце VII века до н. э., был основан Пантикапей, располагавшийся на месте современной Керчи. Несколько позднее на побережьях восточной части Керченского полуострова один за другим возникают Мирмекий, Нимфей, Тиритака, Пормфий. Судьбе было угодно, чтобы на берегу обширного залива — его потом назовут Феодосийским — в середине VI века до н.э. высадились переселенцы из Милета, выделявшегося даже среди ионийских городов в экономическом, политическом и культурном отношении.

Выбор места поселения был не случайным. Для милетян, называвших себя «вечными мореходами», решающим являлся такой фактор, как наличие удобной бухты. Принято считать, что греки селились чаще всего на уже обжитых местах. В отношении Феодосии подобное предположение определенно пока ни утвердить, ни опровергнуть нельзя, хотя И.Б. Зеест¹ и Б.Г. Петерс², проводившие археологические исследования на Карантинном холме, в восточной части современного города, обнаружили под греческими строительными остатками фрагменты лепных сосудов с лощеной поверхностью и резным орнаментом, характерными для местного производства. Мы не знаем, как выглядела Феодосия в VI—V веках до н.э., и даже не можем точно указать на происхождение ее названия. Широко распространена версия, что топоним «Феодосия» следует понимать буквально от греческого: «Богом данная». Однако, по этому поводу даже у древних авторов не было определенного мнения: «Имя торжищу [Феодосии] дано или от сестры, или от жены: об этом существует разногласие», — заметил еще Ульпиан³. Неизвестно и где именно находился этот город. По мнению некоторых исследователей, очертания Крымского полуострова в VI—V веках до н.э. отличались от известных сегодня, поскольку уровень Черного моря мог быть тогда более низким. Следует предполагать, что линия уреза Феодосийского залива местами отстояла более чем на сто метров от современных берегов. В ряде случаев археологические данные согласуются с такой реконструкцией местной топографии. В качестве примера сошлемся на судьбу поселения, располагавшегося в устье реки Байбуги. Судя по случайным находкам, оно возникло в конце V или в первой половине IV века до н.э. От этого поселения до нас частично дошел лишь культурный слой его западной окраины. Остальная территория оказалось под водой: иногда штормовые волны обнажают под песком городского пляжа «Динамо» многочисленные обломки гончарной керамики и амфор, наиболее поздние из которых относятся к III веку до н.э.

Герой древнегреческих мифов Одиссей и сирены. Изображение на краснофигурном стамносе. V в. до н.э.

Карта торговых путей Причерноморья в античную эпоху. Составитель И. Ёрашинский ——— морские, ----- речные, ...... сухопутные

Вполне вероятно, что город времен основания греческой колонии (в случае, если он располагался близ уреза залива) ушел под воду уже к началу новой эры. Как полагают, береговая линия приняла тогда очертания, близкие к современным.

Главную заботу переселенцев в первые годы существования колонии составляло производство продуктов питания. Приступая к крестьянским занятиям, они должны были приспосабливаться к непривычной природной среде. Эллины находили местный климат чрезвычайно суровым.

Геродот замечает в сообщениях о Скифии: «... в продолжение восьми месяцев там стоят нестерпимые холода; ...море и весь Боспор Киммерийский замерзают, ...но и в остальные четыре месяца там стоят холода»⁴. Павсаний утверждает, будто эти земли «большую часть времени» покрыты снегом, а «самый воздух, их окружающий, наполнен холодом»⁵. Необходимость длительного периода адаптации к новым природным условиям не позволяла быстро внедрить традиционные для греков сельскохозяйственные культуры. Но, по крайней мере, одну из них — хлеб, ставший позднее главной статьей экспорта Боспора, они возделывали с самого начала колонизации. Земельные наделы первых колонистов размещались, вероятно, рядом с Феодосией. Они и составили изначальное ядро сельской округи полиса⁶ — ближнюю хору⁷. Степи, прилегавшие к ближней хоре Феодосии с запада и востока, в VI и в начале V веков до н.э. пустовали, оставаясь лишь районом сезонных кочевий местных племен или, может быть, скифов. Первые контакты местного населения с колонистами сводились, очевидно, к обмену произведенных скотоводами продуктов: мяса, сыра, кож, войлока — на продукцию гончарного ремесла, вино. Со временем подобные торговые операции стали регулярными, а их взаимовыгодный характер дал стимул к основанию вокруг Феодосии туземных деревень.

В начале своей истории боспорские города и Феодосия существовали как независимые и самостоятельные полисы, но уже в 480 году до н.э. колонии, основанные эллинами на берегах Керченского пролива, объединились в единое государство — Боспор. Его столицей стал Пантикапей, наиболее значительный из античных центров этого региона. Созданию Боспорского государства способствовала географическая близость эллинских городов, расположенных в восточной части Керченского полуострова, и, как ее следствие, тесные экономические, политические и военные контакты между ними. Феодосия же продолжала в течение всего V века до н.э. проводить самостоятельную политику, являясь, если не считать Нимфея, единственным серьезным торговым конкурентом Боспора в восточном Крыму. Развязывание войны с целью присоединения Феодосии к Боспорскому государству было лишь вопросом времени. Ее начал Сатир I — представитель правящей династии Спартокидов, получившей власть в 438 году до н.э. Судя по всему, феодосийцы оказали ему упорное сопротивление. Во всяком случае, феодосийскую колонию удалось подчинить только сыну Сатира — Левкону I (389—349 гг. до н.э.). Нам известны отдельные эпизоды этой борьбы. Ульпиан указывает, в частности, что Сатир I умер при осаде Феодосии⁸.

Исходя из данного сообщения, большинство исследователей склонно относить начало боспоро-феодосийской войны к рубежу 90—80-х гг. IV в. до н. э. В противостоянии Боспору Феодосии помогала Гераклея Понтийская⁹. Гераклея поставляла ей продовольствие, а в каких-то случаях оказывала и прямую военную поддержку. Отголосок данных событий содержится в легенде, переданной Полиеном: «Тинних следующим образом освободил от осады Феодосию Понтийскую, осажденную соседними тиранами и подвергшуюся опасности быть взятой. Отправившись из Гераклеи на круглом корабле¹⁰ с одной триерой¹¹ и взяв с собой сколько можно воинов, трех трубачей и три челнока-однодревки, в каждом из которых мог поместиться только один человек, Тинних отплыл ночью и, приблизившись к городу, спустил на воду челноки, посадил на каждый по одному трубачу и приказал им, разъехавшись друг от друга на умеренное расстояние, по данному с триеры и круглого корабля сигналу трубить так, чтобы звуки казались идущими не от одной трубы, а от нескольких. Они затрубили, оглашая звуками труб воздух в окрестностях города; осаждавшие, предположив, что явился значительный флот, ушли в беспорядке, покинув караулы. Тогда Тинних подплыл к Феодосии и освободил ее от осады»¹².

Фрагменты чернофигурной и краснофигурной керамики. Карантин. Феодосия

Греческая одежда VI—V вв. до н.э. Реконструкция В. Бруна Верхний ряд — 1-я половина VI в. до нэ. слева — направо. Нижний ряд — VI и V вв. до н.э., слева — направо.
Женщины и девушки в туго облегающем хитоне (одежда типа рубахи), доходящем до колен, украшенном полосами и узорами, с поясом в области бедер. На грудь и плечи ниспадает короткий элемент одежды наподобие жакета или косынки, являющийся частью самого хитона, который располагается строго определенным образом и скрепляется на плечах булавками или застежками. Постепенно, по мере того как одежду начинают изготавливать из льняного полотна вместо шерсти и она становится мягче, верхняя ее часть образует напуск, что становится предпосылкой для появления новых форм. Одна из них — гиматий, свободно лежащая накидка (плащ). Женщины часто покрывали им и голову. Мужчина в длинном нарядном, разрисованном цветами хитоне и гиматии. То и другое — с орнаментом по краям. Юноша в короткой накидке (хлене), без хитона.
Женщины и девушки в одеждах из тонких тканей (льняного полотна или крепа виссона или хлопка) с мягкими складками, многочисленными драпировками и напусками в верхней и нижней части. Складки, сделанные по верхнему краю одежды, зашивали, зажимали или заглаживали. Одежда которая первоначально сшивалась, теперь накладывается на тело, образуя драпировки. Гиматий покрывает голову и плечи. Юноша в коротком полотняном хитоне, скрепленном на плечах и подпоясанном.
Короткий плащ — хлена и дорожная шляпа — пегас. Мужчина в длинном хитоне с мягкими складками и гиматии с маленькими свинцовыми грузами в углах.

Акрополь Пантикапея. Реконструкция

Древние авторы неоднократно упоминают Гераклею как активного участника войны на стороне феодосийцев, не освещая истоков ее заинтересованности в исходе этого конфликта. Современные историки объясняют данное обстоятельство различным образом. Некоторые из них особо выделяют беспокойство Гераклеи по поводу судьбы Херсонеса в виду возможного распространения военной экспансии Боспора за пределы восточного Крыма; другие указывают на давнее соперничество Боспора и Гераклеи за господствующее положение в Северном Причерноморье, считая, что оба эти государства в равной мере стремились к захвату плодородных земель сельской округи Феодосии и ее гавани. Согласно представлениям последних, Феодосия была, фактически, лишь предметом раздора в столкновении двух настоящих хищников. Они подкрепляют, в частности, свои наблюдения особым замечанием, которое касается того факта, что Полиен даже не упоминает Феодосию в отрывках текста, относящихся к войне Левкона I с Гераклеей¹³.

Сельские поселения Европейского Боспора VI—III вв. до н.э.

Вполне возможно, что Гераклея по мере утверждения своих позиций в юго-западном Крыму после основания Херсонеса Таврического могла стремиться, в свою очередь, и к захвату Феодосии. Однако, даже если бы дело обстояло именно так, на этапе борьбы феодосийцев за независимость от Пантикапея их устремления полностью совпадали. Феодосия получала всестороннюю политическую, экономическую и вооруженную поддержку мощного союзника, в то время как тот видел в ней форпост военного противодействия Боспору в защите собственных приоритетов.

Греческие боевые корабли. Триера и бирема. Рис. И. Смирнова

Гераклея, вероятно, была вынуждена отказаться от проведения военных мероприятий на Боспоре и, следовательно, лишить Феодосию надежды на какую-либо помощь извне в период между 370 — 354 гг. до н.э.¹⁴ Иногда полагают, что данное обстоятельство никак не повлияло на исход боспоро-феодосийского конфликта, поскольку он будто бы завершился присоединением Феодосии к Боспорскому государству уже до начала указанного хронологического рубежа¹⁵ или еще раньше — в середине 80-х гг.¹⁶ Поводом для самых крайних из подобных суждений послужила посвятительная надпись первой четверти IV века до н.э. на базе статуи, найденной на азиатской стороне Боспора¹⁷. Этот текст содержит сообщение о желании Левкона оказать помощь правителю синдского города Лабриты «после сражения и победы над Феодосией»¹⁸. Между тем, утверждение об окончательной победе Левкона над Феодосией, сделанное на фоне еще только нараставшей вооруженной борьбы Пантикапея с Гераклеей, трудно принять на веру. Оно отражало, скорее всего, его временные достижения на одном из этапов затяжной войны. В материалах археологических исследований Феодосии зафиксированы, во всяком случае, следы понесенных ею разрушений и утрат, продолжавшихся вплоть до середины этого столетия¹⁹.

Настойчивость, проявленная Феодосией в длительной борьбе за независимость, имела глубокие внутренние причины. Объяснение им следует искать в самом комплексе взаимоотношений полиса и его сельской округи. Обратившись к данным полевых наблюдений, мы увидим, что практически все разведанные в окрестностях города поселения античного времени находятся к востоку, северу и западу от него. Ареал их распространения с южной стороны ограничен хребтами Биюк-Янышар и Узун-Сырт. Касаясь некоторых особенностей расположения сельских поселений в европейской части Боспора вообще, необходимо отметить, что четыре пятых от общего их числа находятся к востоку от некоего, незаселенного в античную эпоху, пространства — полосы шириной от пяти до пятнадцати километров, протянувшейся по Ак-Монайскому перешейку в направлении от Арабатской стрелки на побережье Азовского моря к устью Песчаной балки, впадающей в Черное море. Одна пятая часть этих поселений расположена западнее указанной полосы²⁰. Иначе говоря, первая группа деревень тяготела к Пантикапею и окружавшим его городам, а вторая — к Феодосии. Вполне вероятно, что вторая группа поселений составляла дальнюю хору Феодосии. Следовательно, ее границы могли простираться в северном и западном направлениях до сел Семисотка, Синицыно, Яркое Поле, Золотое Поле, Приветное и города Старый Крым.

Наиболее древней из известных там античных деревень следует считать поселение, найденное И.Т. Кругликовой на западной окраине села Айвазовское (Субаши)²¹. Здесь были выявлены хозяйственные ямы, содержавшие чернолощеные черепки с врезным инкрустированным орнаментом и боспорские монеты IV века до н.э., обломки разнообразной лепной посуды, железный нож, наконечники втульчатых стрел, кости домашних животных, а также фрагменты импортных амфор, относящиеся к концу V — первой половине III века до н.э. Похожую картину открыли раскопки близ села Журавки, выполненные экспедицией Феодосийского музея в 1975 году. В одном из раскопов там были обнаружены строительные остатки жилища, которое представляло собой небольшое (3,0 × 4,5 м) помещение с глинобитным полом и плетневыми, когда-то обмазанными глиной или обтянутыми шкурами животных, стенами. На его полу найдены обломки амфор и керамики местного производства: грубая лепная посуда, части чернолощеных горшков и фрагменты сосудов с врезным орнаментом на их стенах — предметы, употреблявшиеся в быту как таврами, так и скифами. Черты той и другой культур одновременно сочетаются, среди прочего, и в конструкции упомянутого жилья. Оно имеет сходство с известными в археологии, хотя и несколько более ранними, памятниками кизил-кобинского круга. Вместе с тем, это жилище напоминает описанные древними авторами скифские повозки с «плетеными кровлями», в данном случае — одну, как бы снятую с колес и поставленную на специально подготовленную площадку.

Фрагменты лощеных сосудов с резным орнаментом. Материалы раскопок у с. Айвазовское

Материалы, обнаруженные на поселениях Субаши и Журавки, показали, что со второй половины V века до н.э. в них проживали оседлые земледельцы, вовлеченные в интенсивный торговый обмен с эллинами. Расцвет этих деревень пришелся на начало IV века до н.э. Ярко выраженный «варварский» облик дальней округи Феодосии дал повод к разговору о том, что находившиеся здесь селища местных племен соседствовали с городской хорой и могли входить в территорию, зависимую от полиса²². Однако, археологические исследования ближней хоры позволили установить, что она также была населена «туземцами». В частности, в ближайших окрестностях древнего города²³ существовало крестьянское поселение, которое, если судить по размерам занятой им площади, равной 2,5 гектара, являлось наиболее значительным среди всех селищ дальней и ближней округи Феодосии. Оно располагалось на северном склоне горы Тепе-Оба в пределах мыса, ограниченного с трех сторон глубокими балками и оврагом.

Ника на квадриге. Сюжет росписи краснофигурной пелики. Конец первой четверти IV в. Фонды ФКМ

На этой территории раскопками феодосийского музея в 1994—1995 годах выявлены фундаменты домов, очаги, многочисленные зерновые и хозяйственные ямы, орудия труда, разнообразная керамика и другие материалы VI—III веков до н.э.²⁴ Проживавшее здесь смешанное население к началу V века до н.э. уже сумело перенять многие из греческих традиций в том, что касалось распространения сельскохозяйственных культур, техники обработки земли, планировки усадеб. Страбон позднее охарактеризует местных «варваров» как «скифское племя тавров» и укажет, что «эти самые жители полуострова специально назывались земледельцами»²⁵. Ими, безусловно, являлись и крестьяне соседних с Феодосией земель.

Описываемое поселение имело собственные оборонительные сооружения — земляные валы, обведенные по внешнему периметру деревянным частоколом из поставленных вплотную друг к другу бревен. Их общая протяженность составляла приблизительно 700 метров. Возведение укреплений сопровождалось поспешным сносом части окраинных строений. Основные фортификационные работы пришлись, вероятно, на конец 360-х годов до н.э. На эту дату указывает фрагмент горла гераклейской амфоры с оттиском клейма магистрата Дионисия II, который был обнаружен в одной из ям, входившей, среди прочих объектов, в комплекс хозяйственных построек усадьбы первой половины IV века до н.э.

Беспрецедентный для того времени объем выполненных здесь оборонительных мероприятий следует расценивать как свидетельство столь же масштабной военной угрозы для жителей села. Очевидно, она могла быть вызвана только событиями, связанными с боспоро-феодосийской войной. Наши полевые наблюдения позволили, таким образом, составить конкретное представление в отношении срока завершения военных действий между Боспором и Феодосией. Они подтверждают мнение Э.Р. Штерна, предполагавшего, что данное событие следует относить к середине 350-х годов до н.э.²⁶ Из них вытекает и другой важный вывод: «варварское» население хоры Феодосии принимало участие в вооруженной борьбе с боспорянами наравне с эллинами. В этой связи возникает один общий вопрос, касающийся существа административно-территориального устройства Феодосии.

К.М. Колобова заметила, что города, вошедшие в состав Боспорского государства, поначалу самостоятельно управляли прилегавшими к ним территориями, в то время как у правителей Боспора, вплоть до Левкона I, не было земли, которая бы принадлежала им лично; даже с усилением политической и экономической власти Спартокидов некоторые из боспорских центров сохраняли свои первоначальные владения²⁷. Следует предположить то же самое и относительно отдельных племен «варваров», прежде всего — скифов.

Скифы оставались до конца IV века до н.э. силой, способной к организованному вооруженному сопротивлению боспорским иерархам. Их племенные вожди вполне могли владеть в восточном Крыму значительными территориями, которые едва ли не превышали по своим размерам совокупную площадь земель, принадлежавших боспорским городам. Да и сами эти города, если прямо следовать свидетельству Псевдо-Скилака, считались тогда находившимися «на земле скифов»²⁸. По данным Геродота, скифы контролировали территорию степного Крыма, лежавшую к северу от условной линии, проложенной между перешейком Керченского полуострова и Керкинитидой (Евпатория)²⁹; к югу от нее находились земли, принадлежавшие таврам.

Клеймо Дионисия II на гераклейской амфоре. Фонды ФКМ

По одной из легенд, в юго-восточном Крыму проживала какая-то особая группа тавров, являвшихся, согласно представлению Геродота, незаконнорожденными «детьми жен и рабов скифских». Историк рассказывает, что эти «потомки рабов» отрезали для своей защиты от скифов некую «страну», выкопав с данной целью «широкий ров на всем протяжении от Таврических гор до озера Меотиды, где оно наиболее широко»³⁰. Указанное сообщение Геродота можно было бы считать полностью мифическим, если бы он не отметил попутно, что упомянутые оборонительные рвы оставались в его время признанной тавро-скифской границей³¹. Современные исследователи по-разному решали вопрос о местонахождении легендарных геродотовых рвов, однако, наиболее распространенным оказалось мнение, в соответствии с которым их локализуют на Ак-Монайском перешейке³². Между тем, подобная точка зрения целиком противоречит свидетельству Геродота в части, касающейся местоположения флангов описанной им оборонительной линии. Он прямо называет в их качестве «Таврические горы», в которых, безусловно, следует видеть Главную горную гряду, и озеро Меотиду, «где оно наиболее широко», то есть Азовское море у берегов северной части перешейка Керченского полуострова, но никак не сам перешеек. Таким образом, рвы «потомков скифских рабов» пролегали в направлении с юго-запада на северо-восток. Это обстоятельство впервые точно подметил К. Таблиц, отождествивший «Таврические горы» с последними горными отрогами возле Старого Крыма. Местная топография диктовала едва ли не единственный из возможных здесь вариантов устройства оборонительных рубежей: вдоль стратегически значимых природных образований, по глубокой балке Куру индол, расположенной западнее Старого Крыма, и пересыхающему руслу реки Субаш, теряющейся в Приазовских плавнях³³. Если дело обстояло так в действительности, то проходившая здесь граница закрепляла за отдельной — по описанию Геродота, явно смешанной со скифами, но, в общем, враждебной им — группой таврских племен именно тот район, который с течением времени полностью вошел в состав земель сельской округи Феодосии.

Некоторые данные об административном статусе «варварской» сельской округи Феодосии мы найдем, может быть, у Страбона. В одном из его сообщений содержится широко известная характеристика этого центра как города «с плодородной равниной», который «был прежде границей владений боспорцев и тавров»³⁴. Понятно, что в данном случае Страбон проводит бывшую боспоро-таврскую границу вне «феодосийских равнин», иначе пришлось бы считать, что она проходила прямо по окраинам города.

Фрагменты лепной посуды. Материалы раскопок поселения VI—III вв. до н.э. на горе Тепе-Оба. Фонды ФКМ

Оборонительные линии европейской части Боспорского государства: 1. Ров «незаконнорожденных потомков скифских рабов»; 2. Хребет Узун-Сырт; 3. Хребет Биюк-Янышар; 4. Асандров вал; 5. Акташский вал; 6. Узунларский вал; 7. Элькенский вал; 8. Чокракский вал; 9. Тиритакский вал.

В другом замечании географа есть конкретное указание на местоположение этой границы: «Раньше боспорские тираны владели лишь небольшой областью при устье Меотиды и при Пантикапее до Феодосии, а наибольшую часть страны до перешейка и Каркинитского залива занимало скифское племя тавров»³⁵.

Как верно отметил В.С. Ольховский, в данном тексте под «перешейком» подразумевается Ак-Монайский перешеек³⁶. Следовательно, территориально им же ограничивалась Феодосия, под именем которой у Страбона выступает не только сам эллинский центр, но и его таврская округа. Кажется, что Псевдо-Скилак, поместивший Феодосию середины или второй половины IV века до н.э. в числе прочих греческих городов Боспора на «земле скифов», засвидетельствовал тем самым одновременную перемену в положении этого полиса и окружавших его земель.

Подобные изменения могли быть следствием результатов боспоро-феодосийской войны. Вполне вероятно, что ее характер, в значительной мере, определялся особенностями взаимоотношений боспорян и скифов³⁷ — с одной стороны, и феодосийцев и тавров — с другой.

Война с Боспором, очевидно, являлась для «варваров» сельской округи Феодосии войной против обложения их данью правителями враждебного государства и племенными вождями скифов. В таком случае, местные крестьяне должны были считать себя ближайшими союзниками феодосийцев, а может быть, и непосредственно феодосийцами настолько, насколько это вообще представлялось возможным для самосознания «туземцев», подвластных своей родовой знати.

Потерпев поражение в войне с Боспором, Феодосия, тем не менее, сохранила некоторую самостоятельность. Данное обстоятельство нашло отражение в титуле Левкона I: «Архонт Боспора и Феодосии». К.М. Колобова предлагала считать первую часть титула равнозначной понятию: «архонт боспорских городов»³⁸. Вероятнее, однако, что в наименовании: «Архонт Боспора» — под Боспором, наряду с эллинскими центрами, подразумевалась также и варварская округа³⁹. Таким образом, этот титул отражал, прежде всего, географию распространения власти правящей династии, и Феодосия выделена в нем постольку, поскольку она просто не могла быть подведена под понятие «Боспор». Иначе говоря, «Боспор» и «Феодосия» представлены в титулатуре ранних Спартокидов в качестве двух областей единого Боспорского государства.

С присоединением к Боспору Феодосия получила из рук Левкона особую привилегию: право беспошлинной торговли с крупнейшим импортером боспорского зерна — Афинами.

Кроме того, он содействовал обустройству здесь нового порта, который был, со слов мореплавателей, «ничуть не хуже Боспора»⁴⁰. Страбон сообщает, будто феодосийская гавань являлась «пригодной даже для сотни судов», и указывает, что «отсюда вывозился хлеб к эллинам, подобно тому, как соленая рыба из Меотиды». «Рассказывают, — добавляет писатель, — что Левкон послал из Феодосии афинянам два миллиона сто тысяч медимнов⁴¹ [зерна]»⁴². Мы не знаем, вследствие какого обстоятельства через Феодосию была осуществлена разовая операция по продаже на экспорт столь огромного количества хлеба, но и постоянные поставки зерна из Боспора для Афин в объеме 400 000 медимнов (ок. 16800 тонн), засвидетельствованные записями афинских хлебных приставов, делали феодосийскую гавань одной из крупнейших перевалочных баз на берегах Черного моря.

Расширение транзитных возможностей феодосийского порта, разумеется, стимулировало сельскохозяйственное производство в сельской округе полиса. Древние авторы, описывая лежащие за Феодосией равнины, обычно прибегают к эпитетам: «плодородные», «богатые хлебом». Страбон замечает в своей «Географии», что на полуострове земля вообще, будучи «вспахана любым пахарем, дает урожай сам-тридцать»⁴³. Некоторые исследователи предполагают, что данное сообщение следует трактовать иначе, и приходят к выводу, будто реальная урожайность в Крыму равнялась для пшеницы примерно сам-шесть или сам-семь, то есть на одно высаженное зерно приходилось шесть или семь полученных. По тем временам и эти цифры были высокими. По расчетам В.Д. Блаватского, один боспорский земледелец производил за сезон, в среднем, 5 тонн зерна; примерно 3,3 тонны из них он должен был расходовать на пропитание своей семьи, корм для рабочего скота и на семена для будущего посева, а остаток — приблизительно 1,7 тонны — мог, в конечном счете, продать⁴⁴.

Хиосская амфора. Сер. IV века до н.э. Фонды ФКМ

Основные греческие центры-экспортеры товаров в Северном Причерноморье: а) вино, оливковое масло и др. товары, транспортировавшиеся в амфорах; б) глиняная посуда; в) металлические изделия; г) кровельная черепица и терракотовые архитектурные украшения; 1. VII—VI вв. до н.э. 2. V—IV вв. до н.э. 3. в. п. IV—I вв. до н.э. Составитель И. Брашинский

Афинский акрополь. Реконструкция Г. Релендера

Афины не являлись единственным покупателем боспорского зерна. Известно, что отсюда ежегодно до 4200 тонн хлеба поставлялось в Митилену, а еще какая-то его часть — в другие эллинские центры. Не имея данных по объему экспорта в эти города, допустим, что зерно для них производилось на азиатской стороне Боспора, а поставки для двух первых импортеров осуществлялись земледельцами его европейской части. В обычный по урожайности год 21 тысячу тонн зерна могли бы продать 12,5 тысячи пахарей. Если считать, что сельская округа Феодосии составляла пятую часть земель Европейского Боспора, можно прийти к выводу, что в середине IV века до н.э. на ней трудились примерно 2,5 тысячи крестьян, и все ее население (с учетом численности семей пахарей) приближалось, вероятно, к 10 тысячам человек.

Аттическая расписная мерная амфора. Некрополь Феодосии. IV—III вв. до н.э. Раскопки А. Айбабина

Зная объем поставок боспорского зерна для Афин, мы сумеем составить некоторое представление о количестве людей, необходимых для его транспортировки. Предположим, что через феодосийскую гавань проходила хотя бы третья часть этого хлеба — 5600 тонн. Правдоподобность дальнейших подсчетов будет зависеть от правильности оценки средней грузоподъемности торговых судов эллинов. На данный счет высказывались разные мнения. Так, В.Д. Блаватский, исходя из косвенных данных, пришел к выводу, что обычное двадцативесельное торговое судно могло принять на борт 300 тонн груза⁴⁵. В таком случае, его водоизмещение должно было бы измеряться приблизительно 550 тоннами. Укажем для сравнения, что, например, триера — наиболее распространенный военный корабль эллинистического времени — имела водоизмещение от 45-ти до 100 тонн⁴⁶ или, как максимум, — 230 тонн при длине 45 метров, ширине — 6 и осадке 2,5 метра. Парус триеры являлся вспомогательным движителем. Основную работу по ее перемещению выполняли 150—170 гребцов, на каждого из которых приходилось от 0,4 до 1,4 тонны водоизмещения судна. Самое большое из них теоретически было способно принять полезный груз, ограниченный весом 150 тонн. Конечно, парус торгового судна мог играть куда более существенную роль, и оно, безусловно, имело другие динамические характеристики. Однако, и при этом трудно допустить, что на одного его гребца приходилось более 2 тонн водоизмещения и, соответственно, 1,5 тонны груза.

Представив себе среднее по размерам парусно-гребное торговое судно, мы должны предположить, что на его борту находилась команда из 70—80 человек, которые могли транспортировать груз весом до 100—110 тонн. Для доставки 5600 тонн хлеба из Феодосии в Афины на подобных судах пришлось бы выполнить примерно 56 рейсов. Если каждое из них осуществляло два хлебных рейса в течение одного сезона, то понадобилось бы около 28 таких транспортов и 2,2 тысячи членов их команд. Своих собственных моряков на Боспоре не хватало, вследствие чего экипажи принадлежавших ему судов иногда набирались даже в метрополии. Вероятно, в Феодосии спрос на моряков тем более не был ограничен. Кроме того, какая-то часть феодосийцев занималась внутренними морскими перевозками, несла патрульную службу в акватории залива, а другие — обслуживали верфи и разнообразные портовые хозяйства. Проще говоря, наемная морская служба или деятельность, связанная с морской спецификой, являлись главным родом занятий большинства свободных граждан полиса. Таким образом, развитая сельская округа составляла основу экономического благополучия Феодосии, а море определяло всю ее жизнь.

Схема укладки амфор на борту греческого торгового судна

Расположение гребцов на триере

Греческая галера-трирема. Современная реконструкция

Херсонесский театр. III—II вв. до н.э. Реконструкция Т. Жаворонковой

Расцвет экономики Феодосии в IV веке до н.э. не мог не отразиться на ее внешнем облике. О.Х. Халпахчьян предпринял попытку умозрительной реконструкции пейзажа города, предположив, что его центром был Карантинный холм, а вся городская территория, охваченная мощными стенами и башнями, имела регулярную планировку. По мнению исследователя, вершину холма занимал акрополь с храмами. Где-то там же существовала агора, обстроенная торговыми и общественными зданиями. Среди рядовой застройки выделялись монетный двор и театр, схожие с херсонесскими. Жилые строения были одно- и двухэтажными, простой и сложной планировки. Наиболее заметные дома или усадьбы, которые представляли собой комплексы жилых, хозяйственных и служебных помещений, расположенных вокруг внутренних двориков, принадлежали правящей элите⁴⁷. С нашей точки зрения, это описание является данью иногда проявляющейся традиции воображать различные античные центры как города одного или очень похожего облика. Архитектура Феодосии вполне могла отличаться от урбанистического пейзажа Херсонеса настолько же, насколько она разнилась с ним в устройстве экономики.

Фрагмент стенки краснофигурного кратера с изображением танцующей менады. IV в. до н.э. Фонды ФКМ

Краснофигурный килик со сценой палестры. IV в. до н.э. Фонды ФКМ

Более определенные выводы можно было бы сделать на основании полевых наблюдений. Однако, что касается Феодосии, они достаточно скудны. Археологические материалы, относящиеся к истории античного города, были получены впервые во время строительства Феодосийского морского торгового порта (1892—1894 гг.), которым руководил А.Л. Бертье-Делагард. При сооружении нового мола он нашел на его месте следы старой, возможно, античной гавани, а в снятом с северного склона Карантинного холма грунте — большое количество керамики V—I веков до н.э. Впоследствии археологи сумели выявить на Карантине в процессе работы нескольких специальных экспедиций мощные (до пяти метров) культурные напластования, содержавшие строительные остатки, связанные с тем же периодом истории Феодосии. Вместе с тем, исследователям до сих пор не удалось достаточно строго определить хотя бы границы античного города. О.Х. Халпахчьян высказал предположение о том, что его площадь, с учетом средней величины античных центров Северного Причерноморья, достигала 30—40 гектаров. В целом же, при недостатке данных для суждений, для выяснения того или иного вопроса бывают полезны поиски не только аналогий, но и различий. Сошлемся для примера на тот же Херсонес. Это государство, основанное позже других греческих колоний (вторая половина V в. до н.э.), существовало с самого начала как умеренно-рабовладельческая демократия. Экономика, построенная на широком применении труда рабов, предопределила сильнейшую имущественную дифференциацию населения Херсонеса и его этническую пестроту. Источники свидетельствуют о том, что верхушка общества превратилась там со временем в обособленную группировку, державшую в своих руках всю власть и значительные средства, полученные ею как продукт труда рабов. В свою очередь, и среди неоднородных в социальном отношении херсонесских граждан, фактически не имевших доступа к управлению государством, были более или менее крупные хозяева, владевшие собственностью и рабами: землевладельцы, ремесленники, торговцы и арендаторы, включая содержателей публичных домов. Рабский труд использовался здесь в керамическом производстве, в литейных и медницких мастерских. Особо же он был распространен в сельском хозяйстве.

В контрасте с Херсонесом, Феодосия предстает перед нами как город куда более демократичный — в современном, конечно, понимании этого слова — и, может быть, более «грубый» в смысле отсутствия роскоши и аристократизма, повсюду проявлявшихся в жизни Херсонесского государства. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не подтверждают предположений о наличии в Феодосии крупных рабовладельцев. В источниках имеется лишь одно отрывочное упоминание, которое может восприниматься как косвенное доказательство использования там труда рабов. Оно касается истории гибели корабля, перевозившего в Феодосию из Пантикапея по заказу какого-то хозяина продовольствие для полевых рабочих: соленую рыбу и 80 сосудов прокисшего вина. В этих полевых рабочих, употреблявших дешевое некачественное вино, иногда видят «варваров», которые занимали низшую социальную — рабскую — ступень. Однако указанное сообщение нельзя истолковать однозначно⁴⁸. Любопытно, что среди накопленных наблюдений до сих пор нет никаких данных и о сколь-нибудь существенном развитии в Феодосии или ее округе отраслей ремесленного или сельскохозяйственного производств, которые бы требовали обязательного применения рабского труда. Конечно, тем самым невозможно отрицать наличия здесь рабовладения вообще. Вполне вероятно, например, что труд рабов практиковался в виноградарстве. Однако, полученная таким образом продукция выпускалась явно не в «товарных» количествах. Боспорский виноград и произведенное из него вино являлись продуктами внутреннего потребления. «А вы, судьи, припомните сами, — утверждалось в свидетельском показании на одном из судебных процессов середины IV в. до н.э., — знаете ли или слышали когда-нибудь, что кто-нибудь привез на продажу в Афины из Понта вино? Совершенно наоборот, в Понт ввозится вино из наших стран... и разное другое, а из Понта вывозятся сюда совершенно другие продукты»⁴⁹. Преимущественно морская сфера деятельности, создававшая определенные условия для известной этнической однородности населения Феодосии, и, в некотором роде, нетрадиционное устройство экономики не могли не сказаться на ее архитектурном облике. Не исключено, что он сильно отличался от обычно представляемой картины.

Краснофигурная пелика, передающая сцену амазономахии. IV в. до н.э. Фонды ФКМ.

Ионическая капитель и фрагмент колонны. Карантин. Феодосия

Интересно, что о самом древнем городе стали говорить как именно об античной Феодосии лишь после первых археологических исследований ее некрополя. Они осуществлялись А.А. Сибирским и И.К. Айвазовским в 1852—1853 годах. Из «Дела канцелярии министра Уделов об археологических розысканиях в окрестностях Феодосии»⁵⁰ видно, что Айвазовский начал раскопки могильника по поручению Л.А. Перовского, который занимал в то время пост главы этого ведомства. Основные работы пришлись на 1853 год. Тогда только за период с 23 июня по 5 июля было открыто пять погребальных насыпей, «в которых, — как доносил Айвазовский, — ничего не нашли, кроме разбитых кувшинов с углями и золой», а в пятой — «просто под землею, в золе, золотую женскую головку... и несколько золотых украшений, как видно, с женского наряда, также куски прекрасной этрусской вазы». Айвазовский ничего не сообщил о месторасположении раскопанных им курганов, но этот район упоминается в рапорте директора Керченского музея древностей А.Е. Люценко: «Небольшая насыпь, в которой была найдена Айвазовским гробница с золотыми вещами, находится поблизости монастыря Св. Илии». В записях Люценко указана и топография всего могильника: «Главная цепь курганов близ Феодосии тянется по гребню гор, окружающих город и его бухту... от монастыря Св. Илии до Лысой горы... Число самых замечательных из них простирается до 50-ти».

Из последнего письма Айвазовского в министерство Уделов, датированного январем 1859 года, следует, что на выделенные ему 1500 рублей художник раскопал 80 курганов. Найденные в них ценности, в основном, золотые вещи, были переправлены в Петербург. Судьба остальных материалов неизвестна.

Свинцовая гиря-разновес из Нимфея. IV в. до н.э.

Монеты Феодосии IV—III вв. до н.э. 1. Серебро, диобол. 2. Бронза, тетрахалк.

А.Е. Люценко обратил внимание на поверхностный характер исследований И.К. Айвазовского и отметил необходимость дополнительного обследования большинства вскрытых им насыпей. В 1856 году он сам вторично раскрыл три из них и выявил попутно около двух десятков новых. Незадолго до него еще несколько курганов раскопал директор Феодосийского музея древностей Е.Ф. де Вильнев. В 1894 году на могильнике античного города работал А.Л. Бертье-Делагард. Ему удалось найти до десяти разграбленных или небрежно раскопанных прежде могил. Среди них нетронутой оказалась лишь одна. Выложенная необработанными или грубо обтесанными камнями, она содержала, по словам исследователя, только бронзовую урну с прахом⁵¹.

Рассматривая результаты всех упомянутых изысканий на некрополе Феодосии, М.И. Ростовцев отметил, что тот имеет, наряду с могильниками Пантикапея и Нимфея, «самостоятельное значение». Он выделил ряд особенностей феодосийских погребений. Среди них не было монументальных склепов, подобных пантикапейским, а равно — каменных и плитовых гробниц. Большинство курганов сооружались над сожжениями. В редких случаях трупоположения могилы устраивались в земляных гробницах или деревянных саркофагах. Здесь отсутствовали погребения смешанного типа, в которых бы проявлялись особенности местного, так называемого «скифского» быта и погребального обряда, свойственные в той или иной мере всем некрополям греческих городов Боспора. Итогом его наблюдений стал вывод: «насколько мы можем судить, некрополь Феодосии имеет чисто греческий облик»⁵².

Боспорские терракотовые статуэтки. Коллекция В. Доценко.
1. Эрот и Психея. III—II вв. до н.э. 2. Педагог, ведущий за руку ребенка. III—II вв. до н.э. 3. Скорбящая женщина. III—II вв. до н.э. 4. Воин со щитом. II—I вв. до н.э. 5. Актер, играющий на духовом музыкальном инструменте. 1-й вв. н.э. 6. Марионетка. I—II вв. н.э.

Место кремации эллина. Некрополь Феодосии. Конец первой четверти IV века до н.э.

Полевые наблюдения, выполненные в рамках экспедиций феодосийского музея в 1978—1995 годах, показали, что некрополь Феодосии и в самом деле сильно отличается от прочих одновременных ему могильников боспорских центров. Среди поддающихся учету погребений IV—III веков до н.э. около 90% являются здесь сожжениями. В Пантикапее, например, наблюдается совершенно иная картина. Его некрополь содержит лишь 3% захоронений, выполненных с обрядом кремации. Кроме того, на феодосийском некрополе только дважды зафиксированы случаи погребения умерших с оружием, в то время как это было довольно обычным делом для негреческих захоронений. Отличительной чертой феодосийского некрополя является и отсутствие грандиозных курганных насыпей. Иногда, впрочем, они и вовсе не возводились.

Существовало несколько типов погребальных обрядов с кремацией, но чаще всего здесь применялся подчеркнуто простой ритуал. Перед совершением захоронения на выбранном для этого участке готовился небольшой и неглубокий котлован. На его дно укладывался деревянный настил с телом умершего, а поверх разводился большой костер. Пламя костра поддерживали, время от времени бросая в него сосуды с маслом, а когда он догорал, заливали угли вином. Над местом сожжения устраивалась небольшая насыпь. Ритуальное действо завершалось поминовением умершего — тризной. Опустошенные сосуды, почти всегда — амфоры, по окончании тризны оставлялись разбитыми подле погребения или прямо над ним. По прошествии какого-то времени курган досыпался. Случалось, что впоследствии в его насыпь делались повторные захоронения умерших родственников первого погребенного.

Урна с места кремации эллина. Конец перв. четв. IV в. до н.э. Фонды ФКМ

Краснофигурная пелика из раскопок некрополя Феодосии. Конец первой четверти IV в. до н.э. Фонды ФКМ

Остатки тризны на месте кремации. Некрополь Феодосии. IV век до н.э.

Могилы феодосийцев иногда содержат дорогие предметы, но, как правило, состав находок из них представлен рядовыми вещами: чернолаковой посудой, амфорами, широко распространенными на Боспоре типами краснофигурной керамики — обычно, пеликами и лекифами, бусами, терракотовыми поделками. В каждом из греческих захоронений присутствует «Обол Харона» — монета, которая закладывалась в рот умершему перед погребением праха.

Эллины верили, что, закончив земную жизнь, человек переправляется в подземные владения Аида, куда вела лишь одна дорога — некая река Ахерон. Античные мифологические традиции разместили ее и представляемый загробный мир где-то в Киммерии. Поэтому, наверное, путь к нему из Боспора не казался долгим: в понимании грека огни погребальных костров, полыхавшие над Феодосийским заливом, едва ли не были видны с недоступного для живых таинственного берега Царства мертвых.

Жизнь эллинов в окружении «варварских» племен пробуждала в них сознание известного превосходства и единства греческого мира. Колонисты принесли с собой в Северное Причерноморье культ олимпийской религии. Во главе божественного пантеона стоял Зевс-громовержец; за ним следовали одиннадцать основных богов, важнейшими из которых являлись Посейдон — бог морей, Аид — бог подземелья, Аполлон — бог света, красоты и искусств, Афродита — богиня любви и плодородия, Артемида — богиня охоты, Деметра — богиня земледелия. По духовным представлениям древних, всемогущим олимпийцам не были чужды эмоции смертного человека, да и сами боги выступали в их воображении в облике обыкновенных людей.

Амфора типа Солоха I из некрополя Феодосии. Конец перв. четв. IV в. до н.э. Фонды ФКМ

Амфора-гибрид из раскопок некрополя Феодосии. Конец первой четверти IV в. до н.э. Фонды ФКМ

Золотые женские украшения из погребения на горе Тепе-Оба. Феодосия. IV век до н.э. 1. Золотой браслет. 2. Серьги. 3, 4. Ожерелья

Греческие переселенцы считали своим главным покровителем Аполлона. Существует мнение, будто объединение эллинских городов в единое Боспорское государство происходило под эгидой храма его имени в Пантикапее. Случалось, что жрецами этого храма были члены правящей боспорской династии, которые позднее сами занимали боспорский трон. Особое почитание Аполлона в Северном Причерноморье объясняют отчасти тем, что его мифическая биография связывалась в религиозных взглядах греков с легендарным народом гипербореев — верных слуг и жрецов этого божества, проживавших, согласно античным преданиям, на самом краю земли, за Бореем — крылатым богом северного ветра.

Начало традиции, в соответствии с которой северным берегам Понта приписывались черты природы крайнего севера, положили путешественники «гомеровских» времен. «Большинство говорит, что киммерийцы — народ у скифского Тавра и Меотийского озера... не имеют света, не видят солнца и сорок дней проводят во мраке глубокой ночи;... другие же сорок дней они живут в полном свете», — утверждали античные авторы⁵³. Длительные, полные тягот и лишений странствия над морскими пучинами, столкновения с неизвестными народами в неведомых эллинам прежде землях порождали страх и суеверия. Греки наделили степи Северного Причерноморья способностью производить золото и населили их грифонами — крылатыми орлиноголовыми чудовищами с туловищами львов. В их преданиях эти фантастические животные охраняют сказочные богатства земли от одноглазых человекоподобных существ — аримаспов. Где-то там же обитает загадочное племя бесстрашных воительниц и мужеубийц — амазонок.

Зевс. Мрамор. II в. н.э.

Кибела. Глиняная статуэтка из Ольвии. II—I вв. до н.э.

Аполлон и Артемида. Изображения на краснофигурных амфорах. Конец VI в. до н.э.

Каменная плита с рельефным изображением грифона. Конец IV — начало III в. до н.э. Фонды ФКМ

Греческие мифы были близки и понятны «варварам», поскольку выдумка зачастую переплеталась в них со сведениями, которые сохранялись в памяти местного догреческого населения как сказания, касающиеся каких-то фактов их собственной истории. Это обстоятельство облегчало процесс восприятия ими культа олимпийцев, и они очень быстро переняли многие из греческих верований и обычаев. Иногда «варвары» объединяли в одном боге черты своих и эллинских божеств.

Главным богом скифов был Папай, занимавший в религиозных представлениях кочевников почти то же место, что и Зевс в пантеоне греческих олимпийцев. Тавры поклонялись богине Деве, сохранявшей у них облик греческой Артемиды. Колонисты и «туземцы» одинаково почитали Кибелу, соединявшую в себе качества олимпийских богинь Деметры и Артемиды. Они называли Кибелу «Великой матерью богов», а нередко — «Киммерийской богиней», считая ее покровительницей мира растений и всего живущего на земле. Среди прочих божеств выделялась Немесида, почитавшаяся эллинами как богиня мести. Постепенно слившись в один образ с Кибелой, она представлялась воображению древнего населения Понта как богиня справедливой судьбы. Другая богиня — Геката — соединяла в себе два мира: живой и мертвый. Геката считалась покровительницей животных и врачевательницей, но также — колдуньей, богиней подземного царства, повелительницей призраков и кошмаров. В сознании обитателей северопонтийских земель помимо этих богов жило еще и множество других божеств и полубожеств, вера в которых помогала объяснять истоки непонятных им природных явлений и причину превратностей человеческой судьбы вообще. Опыт, приобретенный греками в результате общения с местными племенами, позволил античным писателям и художникам представлять в своих произведениях Северное Причерноморье как арену действий излюбленных эллинских героев, которые нередко отваживаются конфликтовать даже с богами. С крымской географией непосредственно связана фабула знаменитой драмы Эврипида «Ифигения в Тавриде». Отданная по злой воле богов в услужение таврам, Ифигения говорит:

Деметра. Мрамор. II в. н.э.

Изображения протом амазонки, грифона и коня на краснофигурной пелике. Сер. IV в. до н.э. Фонды ФКМ

И через блеск эфирный к берегам
Унесена Тавриды я. А в этой
Стране над варварами, варвар сам,
Царит Фоант...
Он в этом храме жрицею меня
Поставил Артемиды; с той поры
Обряды здесь в усладу ей, себе же
По имени лишь светлые, я правлю.
Печальный труд... Из старины обычай
Меж таврами ведется и теперь:
Коль эллин здесь появится, Богине
Его готовить в жертву я должна.

Сюжеты греческих мифов стали основой целого пласта блестящей литературы для театра и прочно вошли в монументальное искусство и скульптуру. Они повсеместно использовались в торевтике, в композициях росписей ваз, особенно — в краснофигурной керамике, которая широко применялась в быту населения причерноморских колоний. Персонажи античных преданий постоянно присутствовали в произведениях малой пластики — повсюду распространившихся на Боспоре терракотовых статуэтках. В подражание этим типам вещей местные ремесленники создали со временем галерею собственных изделий — в диапазоне от глиняных игрушек до предметов культа.

Влияние греков на культуру местных племен, разумеется, не ограничивалось лишь областью изобразительных искусств. Уже в VI веке до н.э. в среде «варваров» появились просвещенные люди, близкие по духу эллинам. Греческие авторы часто упоминают в данной связи скифа Анахарсиса — сына скифского царя Гнура и гречанки⁵⁴. Ему приписываются блестящее остроумие и различные добродетели.

Рассказывают, что когда некий афинянин попытался высмеять скифское происхождение Анахарсиса, тот заметил: «Мне позор — отечество, а ты — своему отечеству». На вопрос, что у людей хорошо, а что дурно в одно и то же время, мудрец ответил: «Язык». Со слов Геродота, Анахарсис, побывав в Кизике⁵⁵ на религиозном празднике в честь Кибелы, задумал учредить ее культ у себя на родине. Именно за это он будто бы и был убит собственным братом. Как бы там ни было в действительности, но еще только населив вслед за эллинами землю, воду и небо своими, а по существу, греческими богами, северопонтийские «варвары» уже встали на тот путь, в направлении которого развивалась и вся античная цивилизация.

Вместе с тем, века путешествий и торговли не прошли бесследно и для греков. Расширение связей с местными племенами содействовало появлению у них новых взглядов на все сущее и на место человека в обществе. С течением времени эллины выработали гибкий образ мыслей, в которых природа была важнее ирреального мира. Все более отрываясь от первобытных верований, они неизбежно вовлекали в бесконечный процесс познания и жившие рядом народы.

Ифигения в храме Артемиды. Изображение на краснофигурном кратере. IV в. до н.э.

Комический персонаж. Терракотовая статуэтка. IV в. до н.э. Фонды ФКМ

Терракотовая игрушка. I—II в. н.э. Коллекция В. Доценко

Схватка грифонов (в центре — сфинкс). Сюжет росписи краснофигурной пелики. Конец первой четверти IV в. до н.э. Фонды ФКМ

История Греции IV века до н.э. — это история кризиса античного полиса, вызванного междоусобными столкновениями эллинов в обстановке «войны всех против всех» и последующим экономическим и политическим упадком воюющих сторон.

Кризис греческих городов совпал по времени с затяжной полосой междоусобиц на Боспоре, начавшихся вскоре после смерти Левкона I (349 г. до н.э.) и еще более обострившихся к концу столетия в результате прямых вооруженных схваток за власть между тремя сыновьями Перисада I — Сатиром II, Пританом и Евмелом.

Трудности, обусловленные дестабилизацией политической обстановки на берегах Керченского пролива, усугубились в III веке до н.э. вынужденной торговой переориентацией Боспорского государства на новые центры: Родос, Пергам, Кос. Судя по всему, смена торговых партнеров протекала болезненно. Боспор сократил экспорт хлеба и прекратил чеканку золотой и серебряной монеты, тогда как его денежный рынок заполнялся обесцененной пантикапейской медью. Общая неустойчивость экономической и политической жизни Боспора отразилась на облике его сельской территории. К середине III века до н.э. большинство из находившихся там поселений пришло в запустение, а новые деревни начали создаваться на возвышенных местах⁵⁶. Столь резкие перемены, впрочем, явно предопределялись еще и возросшей военной активностью скифов. Испытывая на себе сильное давление сармат, те были вынуждены покидать места традиционных кочевий и переселяться в Крым. Последствия массового вторжения скифов на земли полуострова сказались, в первую очередь, на хоре Херсонеса: некоторые из ее цветущих сел превратились в груды развалин уже в первой четверти III века до н.э. С созданием в центральном Крыму скифского государства⁵⁷, Феодосия оказалась форпостом Боспора, направленным против военной угрозы скифов на самых уязвимых его рубежах — западных.

В новых стратегических условиях населению сельской округи Феодосии приходилось оставлять обжитые деревни и перебираться в горные и предгорные районы юго-восточного Крыма. В это время, в частности, появилось поселение на хребте Биюк-Янышар. Материалы археологических исследований феодосийского музея показали, что оно стало отстраиваться к началу второй половины III века до н.э. как крепость. Небольшой участок плато (около 0,5 га) охватила массивная — до двух метров в поперечнике — оборонительная стена, сложенная из крупных необработанных камней.

На огороженной ею территории находился комплекс жилых помещений с хозяйственными постройками: открытыми навесами, ямами-погребами и очагами, предназначавшимися для изготовления лепной посуды и прочих изделий из глины. Мирный период существования поселения Биюк-Янышар был недолгим. Первую катастрофу, связанную с какими-то военными действиями, оно потерпело, очевидно, около 180 года до н.э. Слой этого времени содержит следы сильных разрушений и пожара. Вследствие всего происшедшего его укрепления утратили свое предназначение и были почти полностью разобраны.

Судя по характеру последовавших затем перестроек, здесь поселились новые хозяева. Они сохранили только некоторые дома прежних жителей, включив их в обособленные хозяйственные дворы, на которые ими была разделена вся территория бывшей крепости. Их усадьбы также погибли в пожаре во второй половине или в конце II века до н.э.

Жилые постройки первых обитателей поселения Биюк-Янышар представляли собой ряд смежных изолированных помещений с общей задней стеной и единым внутренним двориком. Цокольные участки кладок этих домов возводились из «дикарных» камней известняка, а верхние части стен — из сырцовых кирпичей. Вся группа строений, вероятно, перекрывалась общей глиняно-камышовой кровлей.

Планы усадеб на хребте Биюк-Янышар: 1. Верхний строительный период. 2. Нижний строительный период

Строительные остатки усадьбы на хребте Биюк-Янышар

Подобные конструкции применялись поначалу лишь в рядовой застройке греческих городов и только позднее — на поселениях сельского типа.

Находки, характеризующие быт этого села, свидетельствуют о негреческом составе его населения. Обнаруженная там привозная керамика представлена, в основном, родосскими и синопскими амфорами.

Кухонная гончарная посуда, за исключением единичных экземпляров, отсутствует. В комплексе керамических изделий преобладает посуда домашнего производства. Изготовленная здесь же в импровизированных мастерских, она была выполнена, в какой-то части, вне русла традиций, которые тогда преобладали на Боспоре. Прежде всего, это сосуды с рельефными налепами в виде «галочек» и конических выступов, горшки, перехваченные по горлу трехгранными в сечении валиками, и, наконец, керамика с необычными, вылепленными, как правило, из трех перевитых глиняных жгутов ручками. При раскопках найдена одна из мастерских для производства подобных изделий. Гончарный комплекс состоял из жаровни, ямы для замешивания сырья и самого сырья, представлявшего собой субструкцию из мелкозернистой глины и морской травы. На жаровне и рядом с ней лежали подготовленные к обжигу, но так и необожженные полуфабрикаты — лепные грузила. Процесс их изготовления прервали внезапные военные действия, которые привели к гибели всего населения первых усадеб.

Некоторые из упомянутых предметов напоминают изделия гето-фракийского круга. Этот, на первый взгляд, малозначительный факт позволяет поставить один общий вопрос, касающийся характера военной политики Спартокидов. С IV века до н.э. едва ли не единственной вооруженной силой, на которую они могли бы по-настоящему опереться, являлись наемники. Известно, что в составе наемного войска на Боспоре, помимо эллинов из Аркадии, Спарты и некоторых других областей Греции, были скифы и фракийцы⁵⁸. Возможно, что наемники-фракийцы и стали первыми поселенцами укрепления Биюк-Янышар. Однако, попытка защитить с их помощью западные границы Боспорского государства, как мы видели, успеха не имела.

Материалы, обнаруженные в поздних слоях усадеб на хребте Биюк-Янышар, не позволяют с уверенностью установить основной род занятий их жителей. При раскопках там пока не были найдены ни орудия крестьянского труда, ни загоны или кормушки для скота, ни обычные в других случаях зерновые ямы. Среди выявленных вещей встречается немало предметов, которые имеют отношение к морю: костяные иглы для вязания сетей, грузила, чешуя рыб, остатки панцирей крабов и раковин моллюсков. Неопределенность экономического уклада жизни этого села отражала, очевидно, общее состояние хоры Феодосии.

Сама Феодосия, в свою очередь, находилась в полосе упадка. В конце II века до н.э. она была вовлечена в драматические события, связанные с восстанием скифов под руководством Савмака. Сейчас принято считать, что Савмак являлся сыном какого-то скифского князя. Последний представитель династии Спартокидов — Перисад V — приблизил Савмака к царскому двору или, может быть, взял на воспитание, пообещав тому то ли высокую государственную должность, то ли, в случае своей смерти, боспорский трон. По замыслу Перисада, этот политический шаг должен был обеспечить ему поддержку местных боспорских «варваров» ввиду угрозы вторжения крымских скифов в европейскую часть государства, в то время как его азиатская территория уже подверглась опустошительным набегам сарматских племен. С созданием всепонтийского государства у Перисада появилась надежда на укрепление своих позиций с помощью Митридата Евпатора⁵⁹. Опека Понта обернулась для Боспора утратой политической самостоятельности. Перисаду пришлось уступить власть Митридату, и в 108 году до н.э. тот уже именовался «господином Боспора». Скифская знать, имея собственного претендента на боспорский престол, не желала подчиняться Митридату. Используя поддержку племенной аристократии, Савмак затеял дворцовую интригу, которая переросла в кровавые вооруженные схватки представителей различных партий⁶⁰. Сторонники Митридата не сумели устоять перед натиском скифов и были либо истреблены — как Перисад, убитый самим Савмаком, — либо бежали, как бежал из боспорской столицы понтийский полководец Диофант, который возглавлял в то время специальную дипломатическую миссию Митридата в Пантикапее.

По мнению большинства исследователей, Савмаку не удалось бы осуществить переворот, если бы он не опирался на внушительную военную силу. Не существует также сомнений в том, что выступавшие на его стороне вооруженные отряды состояли из скифов. Главные разногласия касаются одного вопроса: кем были эти скифы?⁶¹ Предлагаются две основные версии. Согласно одной, восстание Савмака поддержало какое-то скифское племя, обитавшее в восточном Крыму или на границах с ним. По другой гипотезе, Савмак будто бы опирался на наемное войско, набранное для службы на Боспоре из среды крымских скифов.⁶² Не отвергая полностью второе утверждение, мы находим более обоснованным первое, поскольку оно может быть подкреплено некоторыми фактами.

Известно, что опорными пунктами сторонников Савмака являлись Пантикапей и Феодосия. Считается, что жители этих центров, в основной массе, если и не сочувствовали скифам, то и не выступали против. Представляется, однако, наиболее вероятным, что феодосийцы разделяли цели восстания Савмака. Предпринимая весной 107 года до н.э. военную экспедицию на Боспор, Диофант вознамерился, прежде всего, установить контроль над Феодосией. Полагают, что понтийский полководец рассчитывал изолировать тем самым «варваров» Керченского полуострова от скифов степного Крыма и, следовательно, лишить первых надежды на какую-либо помощь извне⁶³. Кажется, что он решал вместе с тем и другую задачу. Археологические исследования Феодосии показывают, что ее жилые кварталы подверглись во второй половине II века до н.э. значительным разрушениям⁶⁴. Складывается впечатление, будто Диофант обставил захват Феодосии как карательную акцию, направленную против горожан. Что касается сельской округи Феодосии, то она, если судить по картине, открытой раскопками на поселении Биюк-Янышар, пережила в то время настоящую катастрофу. Иначе говоря, понтийские войска действовали здесь с такой же жестокостью, с какой они преследовали непосредственных зачинщиков восстания в Пантикапее. Таким образом, не остается ничего другого, как предположить, что жители хоры Феодосии составляли часть той вооруженной силы, на которую в значительной мере и полагался Савмак.

Наемные воины. Скифский лучник и фракийский пелпаст. Реконструкция А. Карщука

С присоединением к Понтийскому государству Боспор оказался втянутым в изнурительную войну Митридата с Римом, длившуюся с небольшими перерывами с 89-го по 63 год до н.э. В результате сокрушительных поражений, понесенных армией Митридата на заключительной ее стадии, понтийский царь реально управлял лишь некоторыми землями в Северном Причерноморье. Укрепившись на Боспоре, Митридат задумал предпринять еще один — решающий, как он надеялся, — поход против римлян — в Италию. Аппиан⁶⁵ говорит, что «хотя этот план, может быть, оказался бы для него наиболее блестящим, его войско колебалось вследствие... самой грандиозности этого предприятия, а также потому, что его вели в ... поход в чужую землю и против людей, которых они не могли победить даже на своей земле»⁶⁶. Недоверие к Митридату в армии усугублялось широким недовольством его политикой в городах Боспора и в Херсонесе, поскольку их население несло на себе основное бремя подготовки к новой войне. Вызревавшие там антипонтийские настроения вылились в 63 году до н.э. в вооруженное выступление фанагорийцев, к которому немедленно присоединились Нимфей, Феодосия и Херсонес. Восставшие осадили и подожгли царскую ставку в Пантикапее. Преданный собственными сыновьями и лишенный поддержки армии, Митридат должен был, в конце концов, молить о смерти одного из своих полководцев⁶⁷.

Выступление городов Таврики против Митридата являлось следствием разрушения сложившегося единства причерноморских территорий и неспособности старого царя восстановить это единство, а следовательно, и внутрипонтийские экономические связи, которые оказались к тому времени основным источником существования греческих центров⁶⁸. Их положение стало особенно тяжелым после разгрома понтийского флота. Блокада римлянами черноморских портов и вызванное ею расстройство внешней торговли наиболее болезненно отразились на Феодосии: ей, еще не успевшей оправиться от последствий военных мероприятий Диофанта, было суждено, очевидно, растерять в тот период уже и остатки былого могущества. Хора Феодосии находилась, вероятно, в столь же плачевном состоянии. После смерти Митридата боспорский престол перешел к его сыну Фарнаку. Воспользовавшись затруднениями римлян в их борьбе с племенами «варваров» Западного Причерноморья, он предпринял безуспешную попытку вернуть силой прежние владения своего отца. Отправляясь в военный поход в Малую Азию, Фарнак оставил в качестве наместника на Боспоре одного из своих военачальников — Асандра.

Асандр вскоре отложился от Фарнака и объявил себя независимым правителем Боспора. Феодосийцы каким-то образом были втянуты и в эту междоусобицу. Во всяком случае, в 47 году до н.э., когда Фарнак возвратился на Боспор, он должен был заново овладеть Феодосией, причем — если следовать утверждению Аппиана — ему пришлось для достижения этой цели прибегнуть к помощи «каких-то скифов и савроматов». Хотя Фарнаку удалось захватить позднее и Пантикапей, он не сумел удержаться на троне. Власть на Боспоре окончательно перешла в руки Асандра.

Еще во время подготовки к войне с Римом Митридат Евпатор перешел от политики конфронтации с понтийскими «варварами» к заключению союзов с ними. Его сближение с местным негреческим населением резко возвысило роль племенной аристократии во всей жизни Боспора. Известно, что боспорские иерархи были вынуждены платить дань скифам или сарматам накануне подчинения Понтийской державе.

Очевидно, что эта практика поневоле возобновилась с завершением «Митридатовой эпохи» в истории Боспора. Данный вывод вытекает, по крайней мере, из нескольких замечаний Страбона. Описывая обычаи скифов-номадов, он говорит, что те предоставляют свои территории желающим владеть их землей для обработки, довольствуясь взиманием с них умеренной подати, а с теми, «кто им не платит, они воюют». Античный географ утверждает далее, будто дань не платит регулярно лишь тот, кто чувствует свою силу, и приводит в качестве примера Асандра, который построил на перешейке Херсонеса (то есть Крымского полуострова), поблизости от Меотиды, «стену длиной 360 стадий⁶⁹ и воздвиг на каждую стадию по десять башен⁷⁰. Исследователи по-разному решали вопрос о местонахождении легендарных «Асандровых стен» или «валов». Одни полагали, будто те либо вовсе не существовали в действительности, либо располагались на Перекопе. Другие считали, что эти укрепления находились на Ак-Монайском перешейке, если только под ними не подразумевались сразу все боспорские валы, как возведенные заново, так и обновленные старые, включая древние Тиритакскую и Узунларскую насыпи⁷¹.

По нашему мнению, пока не появились новые данные, необходимо всерьез считаться со свидетельством Палласа, которому довелось видеть остатки частично сохранявшихся еще к началу XIX века древних стен — как он полагал «Асандровых» — близ деревни Шибань на перешейке Керченского полуострова⁷². Эту проблему, впрочем, стоит рассмотреть подробнее. В рассуждениях о валах восточного Крыма следует принимать во внимание одну аксиому: за спиной боспорских фортификаторов всегда находилось более надежное, чем ров или вал, естественное укрепление — море. Иначе говоря, все без исключения насыпи, проложенные поперек Керченского полуострова, предназначались для защиты европейской части государства от военной угрозы с запада. Что касается «Асандровых стен», то они (в случае, если эти оборонительные линии действительно существовали на Ак-Монайском перешейке) прямо отсекали Феодосию от Боспора. Феодосия с ее сельской округой становилась, таким образом, заложницей переменчивых обстоятельств, характер которых предопределялся превратностями политических отношений между Римом, Боспором, Херсонесом и миром соседних «варваров». Внешняя политика, проводившаяся правителями Боспора незадолго до присоединения подвластного им государства к Понту, отличалась от дипломатического курса, которому следовал Асандр. При Перисаде V Боспор, вынужденный платить дань сарматам, находился, очевидно, в оборонительном союзе со скифами⁷³. Что касается Асандра, то он стремился прежде всего удержать в сфере своего влияния Херсонес, пребывавший под опекой Боспора со времен Митридата Евпатора. Это направление его политики неминуемо подводило Боспор к конфронтации с крымскими «варварами». Вооруженные столкновения с ними стали реальностью жизни боспорян. Надгробные стелы того времени содержат такие эпитафии: «... тебя, наткнувшегося на страшное варварское копье, ... ныне ... примет не мрачный дом [Аида], а обители героев»; «Лисимах, сын Психариона, прощай. Лисимаха ... убил бурный Арес номадов. Горестно вздохнул о нем каждый, скорбя о цветущей юности мужа»; «... имя погибшего было Мендор. Я изрубил много кровавых вражьих доспехов и лежу, пораженный копьем, в Боспорской земле»⁷⁴.

Царь Понта Митридат VI Евпатор

Набеги военных отрядов скифов на территорию европейского Боспора приняли такой размах, что его население было вынуждено создавать целую систему фортификационных сооружений, которую, выражаясь языком военных специалистов, следовало бы определить как эшелонированную оборону. Эти мероприятия осуществлялись, в первую очередь, на Керченском полуострове. Начиная с I века до н.э. здесь, в направлении с востока на запад, отстраивались одна за другой известные к настоящему времени крепости и укрепления у сел Тасуново, Новоотрадное, Золотое, Михайловка. Для организации защиты феодосийского плацдарма у Асандра, вероятно, не оставалось ни достаточных сил, ни средств.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы показывают, что жизнь Феодосии в то время едва теплилась⁷⁵. В свою очередь, до неузнаваемости изменилась и ее хора. К началу новой эры ближайшие окрестности города окончательно опустели. Еще оставшееся здесь сельское население сконцентрировалось в основном на границах его дальней округи.

По археологическим разведкам феодосийского музея известно большое (площадью до 8 га) городище, существовавшее на горе Сары-Кая с конца II века до н.э. по начало II века н.э. Оно имело внушительные укрепления, остатки которых до сих пор видны на уровне современной поверхности. В центре поселения, на скальной вершине, находился акрополь, опоясанный кольцом стен цитадели; относительно пологий и наиболее плотно застроенный восточный склон горы охватывался понизу земляным валом. Судя по найденным там материалам, быт жителей этого городища мало чем отличался от уклада жизни, свойственного обитателям усадеб Биюк-Янышар.

Фрагмент надгробия с надписью: «Дас, сын Еврепия, прощай!» I в. до н.э. Фонды ФКМ

Склеп I в. до н.э. — II в. н.э. 1. План на уровне перекрытия; 2. План склепа; 3. Разрез. Могильник Сары-Кая

Мы располагаем данными, которые позволяют составить некоторое представление об этническом облике его населения. В 1980 году у подножия горы Сары-Кая были исследованы несколько курганов, содержавших погребения рассматриваемого времени⁷⁶. Невысокие их насыпи во всех случаях окружались каменными обкладками — кромлехами. В центре огороженных ими площадок размещались погребальные камеры. Некоторые из могил имели вид каменных ящиков, возведенных прямо на уровне древней поверхности и лишь слегка присыпанных поверху тонким слоем земли. Прочие конструкции заглублялись в грунт и перекрывались массивными покровными плитами. Последние предусматривали возможность повторных захоронений. В одном таком склепе обнаружены 40 погребенных, причем последний из них был положен из-за недостатка места в самой камере на пол дромоса⁷⁷.

Особенности устройства этих могил, равно как и найденный инвентарь: браслеты, бусы, перстни, бронзовые зеркала, а также лепная посуда, пряслица, железные ножи и другая утварь — характеризуют похороненных здесь людей как смешанных в этническом отношении «варваров», в культуре которых продолжали сохраняться как скифские, так и таврские черты. Подобные захоронения практиковались на Керченском полуострове вплоть до первой четверти I века до н.э. — периода, соответствовавшего началу «Митридатовой эпохи» в истории Боспорского государства⁷⁸. Внезапное исчезновение данного типа погребального обряда в последующее время возможно объяснить только серьезными демографическими изменениями в жизни боспорских сел, которые могли быть связаны с последствиями неудачного завершения восстания под руководством Савмака.

Жители сельской округи Феодосии, сохранявшие присущее им этническое самосознание и самобытность на протяжении, по крайней мере, еще двух следующих столетий, очевидно, неоднократно пытались реализовать традиционную тягу к независимости, опираясь на поддержку скифов и, может быть, даже непосредственно участвовали в их вооруженных набегах на Боспор. Эти усилия, вероятно, не всегда пропадали даром. Есть основания полагать, что в последние годы правления Асандра или вскоре после его смерти собственно-боспорскими вновь стали считаться лишь земли, ограниченные Ак-Монайским перешейком. Так, во всяком случае, читается текст надписи на мраморной базе статуи, воздвигнутой в честь Аспурга, который управлял государством до 38 года н.э.: иерарх там назван царствующим «над всем Боспором, Феодосией, синдами, маитами, тарпитами, торетами, псесами и танаитами» и подчинившим «скифов и тавров»⁷⁹.

Восстановленные города Боспора имели в начале новой эры совсем иной вид, чем прежде. В составе их населения значительно возросло количество выходцев из негреческой среды. Здесь все шире укоренялись привычки и обычаи, свойственные быту местных племен. Данное обстоятельство создавало благоприятный фон для осуществления эффективной внешней политики по отношению к крымским «варварам». Со слов Страбона, в это время боспорские повелители «владеют» землями всего Крыма⁸⁰. Положение Боспора особенно заметно укрепилось при Аспурге. Он и в самом деле удерживал под своим контролем значительные территории, находившиеся вне пределов Боспорского государства и формально ему не принадлежавшие. Вместе с тем, Боспор пребывал в состоянии сильной зависимости от Рима. Попытка сына Аспурга — Митридата VIII — ослабить эту зависимость привела к римско-боспорскому конфликту. Преданный собственным братом Котисом, Митридат уступил тому власть в результате поражений, понесенных его сторонниками в серии прямых вооруженных стычек.

Последняя схватка между ними происходила на азиатской стороне Боспора с участием сармат. Трудно сказать, что послужило тому причиной в действительности, но вскоре после этих событий какие-то представители их племен появились и в юго-восточном Крыму: в 1976 году археологическая экспедиция феодосийского музея исследовала близ села Льговское (Кировский район) курган, который содержал необычное для Крыма погребальное сооружение — склеп с наклоненными внутрь стенами. В конце I — начале II веков в него было сделано пять захоронений, выполненных с применением обряда аланов⁸¹.

Появление на Боспоре аланов совпало по времени с новым всплеском военной активности «варваров». Военные действия против них велись уже, очевидно, не только на суше, но и в акваториях античных портов: современники замечали, что те с удивительной быстротой понастроили себе кораблей и «безнаказанно бороздили море»⁸². Местные «варвары» имели, кроме того, и собственные гавани. Упоминается, во всяком случае, одна из них — тавро-скифский порт Афинеон, который находился на побережье горного Крыма в 26 милях к югу от Феодосии⁸³. Римский император Нерон использовал военные затруднения городов Таврики как повод для размещения там своих военных гарнизонов. Это случилось в 63 году.

Погребальный инвентарь из склепа. I в. до н.э. — II в. н.э. Могильник Сары-Кая. Фонды ФКМ

Основной ареной борьбы с тавро-скифской угрозой оставался юго-западный Крым. Боспор, втянутый в русло внешней политики Рима, должен был поневоле поддерживать Херсонес. Данное обстоятельство приводило к многочисленным боспоро-скифским столкновениям.

Источники повествуют о войнах со скифами при Савромате I в самом начале II века и при Котисе II в 123—124 годах. Эти войны подвели черту под историей хоры Феодосии: тогда погибло главное из существовавших там укреплений — городище Сары-Кая, а вместе с ним и последние античные поселения ее сельской округи.

Хотя римлянам удалось со временем объединить под своей эгидой все регионы Причерноморья, указанное единство базировалось не на естественных внутрипонтийских экономических связях, а на подчинении власти Рима каждого района в отдельности⁸⁴.

В создавшихся условиях Феодосия не могла использовать свой экономический потенциал, основу которого всегда составляла морская торговля. Свертывание внешних связей, усугубленное полным разорением хозяйства хоры, привело ее к окончательному упадку. По данным перипла Арриана, в первой половине II века она являлась уже «опустевшим городом»⁸⁵.

История Феодосии III—IV веков известна очень плохо. В археологии нет никаких материалов, связанных с этим периодом ее жизни. Если бы мы опирались только на одни полевые наблюдения, можно было бы утверждать, что в то время город вовсе не существовал.

Однако, его имя упоминается в двух надписях: в одной из них, относящейся ко второй половине III века, некий Менестрат назван «наместником царской резиденции и наместником Феодосии»; из другого текста следует, что в начале IV века ее наместником являлся почтенный человек по имени Аврелий Валерий Сог⁸⁶. Наместников такого рода в Северном Причерноморье имела лишь Горгиппия⁸⁷ и некоторые области; в других городах их не было.

Очевидно, под названием Феодосия в упомянутых документах также подразумевалась область, и может быть, что уже тогда в обиход входило ее новое имя — Кафа⁸⁸. Этот топоним присутствует в двух сюжетах из труда Константина Багрянородного⁸⁹ «Об управлении империей» (гл. 53), содержащих рассказы о некоторых эпизодах боспоро-херсонесских вооруженных столкновений, которые будто бы происходили в восточном Крыму⁹⁰.

Истории о войнах Херсонеса и Рима с Боспором в конце III — начале IV веков заимствованы Константином из херсонесской хроники V—VI веков. Там говорится о походе боспорского царя Савромата на херсонеситов и о том, что «херсониты»⁹¹, узнав об этом, приготовясь к противоборству, сами встретились с Савроматом вне [города?], в местах, называемых Кафа, и сразясь с ним, поскольку Бог помогал херсонитам, победили Савромата и прогнали его, поставя пограничные знаки в том самом месте под названием Кафа, где сразившись, победили Савромата и где сам Савромат и оставшиеся у него люди принесли клятву, что никогда они не переступят ради войны установленные меж ними границы, но что каждая из стран владеет собственными местами, начиная от обозначенных пределов». По тексту источника, боспоряне не сдержали данного ими слова и вскоре, «взяв с собою множество мужей с Меотийского озера», затеяли новую войну, которая принесла им лишь очередную неудачу.

Погребальный инвентарь из склепа I—II вв. н.э. с. Льговское. Фонды ФКМ

В результате второго поражения от херсонеситов границы Боспора будто бы были отодвинуты в глубь его территории так, что боспорянам осталась земля «только в сорок миль». «Эти пограничные знаки, — сообщает Константин, — остаются на месте и поныне, тогда как упомянутые первые пограничные столбы находятся в Кафе». Первые пограничные столбы, разумеется, проходили не через Феодосию. Они огораживали часть какой-то территории, которая прежде считалась принадлежавшей Боспору. Трактат доводит один из мотивов второго похода боспорского царя: «... желая силой отнятую у него землю вызволить и получить обратно». Невозможно представить также, чтобы название «Кафа» соответствовало наименованию какого-нибудь урочища или хребта, поскольку в рассматриваемом отрывке этот топоним как бы предусматривает и то, и другое: войска, встретившись «... в местах прежде названной Кафы, встали по обе стороны на горах».

Воины римской армии I—III вв. н.э. Слева-направо: легионер, легат, офицер конницы

Барельефное изображение римского военного корабля. Конец I века до н.э.

Таким образом, под именем Кафы в труде Константина Багрянородного выступают некие земли, являвшиеся, с его слов, ареной вооруженных стычек боспорян с херсонеситами, а вместе с тем — и непосредственным предметом раздора между ними. Они лежали, вероятно, в пределах прежней сельской округи Феодосии.

В III веке в Причерноморье появились готы⁹². Обосновавшись вначале на северных берегах Азовского моря, они создали новое большое объединение племен, которое вобрало в себя и местные сармато-аланские этнические группы. Автор второй половины V века Зосим говорит, что эти «скифы»⁹³ опустошили «все области до самого моря, так что ни один из подвластных римлянам народов не остался нетронутым ими, и всякий, можно сказать, неукрепленный город и большинство укрепленных стенами были ими взяты». Не имея возможности противостоять их натиску, боспорские правители должны были пойти на союз с готскими вождями.

Готы сделали Боспор своей морской базой для набегов на побережья Понта и в Малую Азию. Со слов Зосима, их пиратские рейды в эти районы осуществлялись «при посредстве жителей Боспора, скорее из страха, чем из расположения давших им суда и показавших путь при переправе»⁹⁴.

Учиненный готами разгром черноморских портов и крупных античных центров — традиционных в прошлом торговых партнеров Таврики: Афин, Коринфа, Синопы, Гераклеи, Трапезунда — стал причиной дальнейшего упадка экономики боспорских городов. Их хозяйство отличалось в IV—VI веке крайней степенью натурализации.

Малоподвижность, свойственная состоянию длительного застоя в торговле, свела к минимуму роль мореходства в жизни позднеантичных и раннесредневековых государств. Морское сообщение между ними продолжало, конечно, осуществляться и в тех условиях, но само море, в отличие от предшествовавшей эпохи, скорее разъединяло, чем связывало людей.

Воины-готы. IV век н.э.

Сложившаяся обстановка не оставляла никаких надежд на возрождение Феодосии. На заключительном этапе своей истории этот некогда процветавший эллинский центр превратился в захолустье. Анонимный составитель перипла V века лаконично подтверждает характеристику, данную ему ранее Аррианом, называя Феодосию «опустевшим городом», и добавляет к тому, что она «ныне ... на аланском или таврском наречии называется Ардабда, т.е. Семибожный». К этому времени развалилось и само Боспорское государство.

Последний удар по нему нанесли в конце IV века кочевые орды гуннов. Пришедшие откуда-то с востока, они разрушили вначале боспорские города на азиатской стороне, а затем, переправившись через Керченский пролив, опустошили и его европейскую часть. Нет никаких оснований для того, чтобы предполагать, будто Феодосия избежала той же участи. Она не дожила полувека до 1000 лет.

Примечания

1. Зеест И.Б. Раскопки Феодосии. — КСИМК. 1953. Вып. 51. С. 143—148.

2. Петере Б.Г., Голенцов А.С. Археологические раскопки в Феодосии в 1975—1977 гг. — КСИА. 1981 . № 168. С. 68—72.

3. Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. ВДИ. 1947. № 3. С. 239. Упомянутое сообщение грамматика II или III веков н.э. Ульпиана связывалось в представлении некоторых историков с результатами боспоро-федосийской войны. Согласно их мнению, изначальное название Феодосии — хотя оно и заключало в своем корне слово «Бог» — было другим. Эти ученые допускали, что боспорский правитель Левкои I отметил победу над Феодосией переименованием города на созвучное имя его жены или сестры. Наиболее подробно данный вопрос исследован В.Д. Блаватским. Изучив особенности появления топонимов, происходивших от имен сестер и жен властелинов античной эпохи, он установил, что настоящий обычай получил некоторое распространение лишь во времена Римской империи. Итогом его поисков стал вывод — Феодосия так и называлась с самого начала ее основателями — эллинами: «Богом данная». Это имя отражало в духе времени традицию особого почитания Аполлона — божественного покровителя греческих переселенцев и патрона метрополии Милета. Блаватский В.Д. Феодосия VI—IV вв. до н.э. и ее название. — СА. 1981. № 4. С. 21—28.

4. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 2. С. 264.

5. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1948. № 2. С. 230.

6. Основное значение термина — город или городское поселение как ремесленный, торговый, культурный, политический и административный центр определенной территории.

7. Земледельческая территория полиса.

8. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 3. С. 239.

9. Эллинский центр на южном берегу Черного моря.

10. Транспортное судно.

11. Военный корабль с тремя рядами весел по каждому борту.

12. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1948. № 2. С. 216.

13. Блаватский В.Д., ук. соч. С. 22.

14. Burstain St.M. The War Getween Heraclea Pontica and Leucon I Bosporos — Historia. 1974. Bd. 23. Hf. 4. P. 405 etc., 416.

15. Блаватский В.Д., ук. соч. С. 22; Петрова Э.Б. Феодосия и Спартокиды: завершение соперничества. Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8. История. 1991. № 6. С. 19

16. Анохин В.А. История Боспора Киммерийского. Киев, 1999. С. 50; Молев Е.А. Политическая история Боспора в VI—IV вв. до и. э. Нижний Новгород, 1997. С. 76—77.

17. По представлению древних греков, территория Крымского полуострова лежала в пределах Европы, а земли, находившиеся к востоку от Керченского пролива, — в Азии.

18. Блаватская Т.В. Посвящение Левкона I. — РА. 1993. № 2. С. 34—40.

19. Факты разрушения городских строений и последующих их перестроек, предпринимавшихся не ранее середины IV века до н.э., отмечались при раскопках акрополя Феодосии И.Б. Зеест и Б.Г. Петерсом. Зеест И.Б. Раскопки Феодосии — КСИИМК. 1953. № 51. С. 143—148. Петерс Б.Г., Голенцов А.С., ук. соч. С. 68—72.

20. Кругликова И.Т. Сельское хозяйство Боспора. М., 1975. С. 254, рис. 101.

21. Кругликова И.Т. Разведки в Старо-Крымском районе в 1956 г. КСИИМК. 1959. Вып. 74. С. 64—73.

22. Петрова Э.Б. Греки и «варвары» античной Феодосии и ее округи в VI—II вв. до н.э. — МАИЭТ. V. Симферополь, 1996. С. 147.

23. В 4 км западнее места локализации античной Феодосии.

24. Катюшин Е.А. Отчет о раскопках в окрестностях Феодосии в 1975 г. ФКМ. К.П. 54947. Н.А. — 517.

25. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 4. С. 206.

26. Штерн Э.Р. Феодосия и ее керамика. Одесса, 1906. С. 10.

27. Колобова К.М. Политическое положение городов в Боспорском государстве. ВДИ. 1953. № 4. С. 56.

28. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № З. С. 241.

29. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 2. С. 277.

30. Там же. С. 258.

31. Там же. С. 262.

32. Ольховский В.С., Храпунов И.Н. Крымская Скифия. Симферополь, 1990. С. 23—24.

33. Бабков И.И. К вопросу о местонахождении Асандрова вала. — История и археология древнего Крыма. Киев, 1957. С. 288, рис. 1.

34. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 4. С. 204.

35. Там же. С. 205.

36. Ольховский В.С. Население Крыма по данным античных авторов — СА. 1981. № З. С. 61—62.

37. Масленников А.А. К истории населения хоры Боспорского государства в VI—II вв. до н.э. — ВДИ. 1981. № 1. С. 153, прим. 17; Петрова Э.Б. Феодосия и Спартокиды. Завершение соперничества. С. 15—27.

38. Колобова К.М., ук. соч. С. 52.

39. Жебелев С.А. Боспорские этюды. — ИГА-ИМК. 1934. Вып. 104. С. 20—21.

40. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 3, С. 236.

41. Мера объема, равная приблизительно 52 л.

42. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 4. С. 206.

43. Там же. С. 205.

44. Блаватский В.Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья. М., 1953. С. 174—175.

45. Там же. С. 177.

46. Петере Б.Г. Морское дело в античных государствах Северного Причерноморья. М., 1982. С. 62.

47. Халпахчьян О.Х. Этапы планировки и застройки Феодосии (с древнейших времен до конца XVIII в.) — Архитектурное наследство. 25. М., 1976. С. 35—38.

48. Блаватский В.Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья. С. 168—171.

49. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 3, С. 237.

50. Об археологических розысканиях в окрестностях г. Феодосии. Архив ЛОИИМК АН СССР. Ф. 9, д. 29. № 149. Д-А. См. также Архив ЛО-ИА. Ф. 1, д. 157, илл. 14—16.

51. Штерн Э., ук. соч. С. 88.

52. Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 251—253.

53. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 1. С. 307.

54. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1948. № 2. С. 522—524.

55. Греческая колония в Малой Азии.

56. Кругликова И.Т. Сельское хозяйство Боспора. С. 95—96.

57. Со столицей Неаполь Скифский, располагавшейся в пределах одного из районов современного Симферополя.

58. Шелов Д.Б. Северное Причерноморье 2000 лет назад. М., 1975. С. 70—71.

59. Царь Понтийского государства со столицей Амасия в Малой Азии. С начала I века до н.э. управлял почти всеми греческими городами, находившимися на берегах Черного моря, а также Арменией и Колхидой.

60. Виноградов Ю.Г. Вотивная надпись дочери царя Скилура из Пантикапея и проблемы истории Скифии и Боспора во II в. до н.э. ВДИ. 1987. № 1. С. 55—87.

61. Например, утверждалось, что Савмак будто бы возглавлял восстание рабов. Ныне это мнение отвергается как полностью безосновательное.

62. Виноградов Ю.Г., ук. соч. С. 81.

63. Молев Е.А. Митридат Евпатор. Изд-во Саратовского университета. 1976. С. 43.

64. Зеест И.Б., ук. соч. С. 147.

65. Писатель II века н.э., автор знаменитого труда «Митридатовы войны».

66. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1948. № 1. С. 288.

67. Не желая попасть в плен к восставшим, Митридат попытался покончить с собой, приняв яд. Когда тот не подействовал, царь попросил находившегося рядом приближенного помочь ему умереть и был им убит.

68. Молев Е.А., ук. соч. С. 68.

69. Стадий — мера расстояния, равная приблизительно 190 м.

70. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 4. С. 206.

71. Масленников А.А. Еще раз о боспорских валах. — СА. 1983. № 3. С. 14—22.

72. Паллас. Путешествие по Крыму академика Палласа в 1793 и 1794 годах. Поездка во внутренности Крыма, вдоль Керченского полуострова и на остров Тамань. — 300ИД. Т. 13. Одесса, 1883. С. 50.

73. Виноградов Ю.Г., ук. соч. С. 83—86.

74. КБН, №№ 119, 120, 131.

75. Петрова Э.Б. Феодосия в составе Боспорского царства (политический аспект). — МАИЭТ. II. Симферополь, 1991. С. 101.

76. Катюшин Е.А. Курганный могильник I в. до н.э. — II в. н. э. в окрестностях Феодосии. — МАИЭТ. V. Симферополь, 1996. С. 21—31.

77. Коридор, ведущий в погребальную камеру.

78. Масленников А.А. О населении прибрежных районов Восточного Крыма в VI—I вв. до н.э. — СА. 1980. № 1. С. 17.

79. КБН, № 40.

80. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1947. № 4. С. 205.

81. Катюшин Е.А. Склеп первых веков н.э. из села Льговское. МАИЭТ. III. Симферополь, 1993. С. 14—15.

82. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1949. № З. С. 221.

83. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1948. № 4. С. 235. Указанное сообщение оценивается, впрочем, неоднозначно. Существует мнение, согласно которому упомянутая гавань связывается с прибрежным фортом, открытым в результате археологических раскопок в 60 км к юго-западу от Феодосии. По данным его исследователей, гарнизон форта состоял из наемников-«варваров», находившихся на службе у боспорян. Этот форт действовал в течение 50—70 лет с середины I в. до н. э. и был внезапно покинут во времена правления Аспурга. Ланцов С.Б. Кутлакская крепость второй половины I в. до Р. Х. — начала I в. — Археология Крыма. Т. I, 1/97. Симферополь, 1997. С. 69—79.

84. Молев Е.А., ук. соч. С. 69.

85. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1948. № 1. С. 272. Некоторые современные исследователи полагают, что Арриан опирался в своих сочинениях на сведения двухвековой давности и связывают его замечание о запустении города с последствиями похода Диофанта. Этой точки зрения придерживается, в частности, Э.Б. Петрова. Она считает, что обстановка общего подъема в Боспорском государстве первых веков нашей эры должна была захватить и Феодосию. Петрова Э.Б. Античная Феодосия, История и культура. Симферополь, 2000. С. 107—108. Однако эта гипотеза пока не нашла достаточно надежного подкрепления в имеющихся к настоящему времени археологических данных.

86. КБН, №№ 36, 64.

87. Античный центр, располагавшийся на месте современной Анапы.

88. В латинской транскрипции чаще всего — CAFFA. Точное происхождение термина неизвестно.

89. Император Византии в период с 913 г. по 959 г.

90. Константин Багрянородный. Об управлении империей. — Древнейшие источники по истории народов СССР. М., 1989.

91. Термин, производный от средневекового названия Херсонеса: Херсон.

92. Общее наименование группы германских племен, проживавших до III века в низовьях Вислы.

93. Термин «скиф» часто употреблялся в средневековую эпоху как синоним понятия «варвар».

94. Латышев В.В., ук. соч. — ВДИ. 1948. № 4. С. 276.