2. Корсунский поход

17 августа 986 г. византийские войска потерпели катастрофическое поражение в сражении с болгарами. Весть о гибели императорской армии быстро докатилась до Багдада. Давний претендент на ромейский престол, Варда Склир, заручившись поддержкой арабов, вновь выступил против Василия и Константина. Перед лицом нарастающей опасности Василий II возвратил опальному полководцу Варде Фоке (племяннику императора Никифора II, убитого Иоанном Цимисхием во время наступления Святослава на Балканы) важнейший в создавшейся ситуации пост доместика схол Востока (фактически отдававший под его власть всю Малую Азию) с приказом выступить против Склира. Но в августе 987 г. Фока сам провозгласил себя императором и, захватив обманом Склира, объединил под своей властью оба мятежных войска. Фока подступил к столице, стремясь взять ее в тиски блокады. Тогда молодые императоры, не имея шансов на помощь с чьей-либо стороны, срочно отправили посольство к Владимиру. Не исключено, что в конце того же 987 г. Константинополь могло посетить и ответное русское посольство, отправленное обратно «с дары великими и честью». Все это означало резкий поворот в лучшую сторону в отношениях между киевским и константинопольским дворами.

Весной 988 г. в византийскую столицу из дальней Руси прибыл шеститысячный вооруженный отряд. При его помощи Василию удалось разгромить часть войск Фоки, стоявшую на другом берегу Босфора у Хрисополя. А уже 13 апреля 989 г. «со своими войсками и войском русов» Василий выиграл решающее сражение у Авидоса, во время которого, не будучи даже раненым, неожиданно для всех скончался Фока. Освобожденный из темницы престарелый Склир согласился, при условии сохранения за ним и его сторонниками титулов и владений, прекратить сопротивление. Так под властью Василия и его брата вновь оказалась вся империя от верховий Евфрата до Балканского хребта.

Быстрое сближение с Византией, продолжавшееся с осени 987 до весны 989 г., при настоятельной потребности в примирении великого князя с прохристиански настроенным боярством и влиятельными силами посадов среднеднепровских городов определило тот факт, что Владимир решился на свое собственное крещение. При условии крещения и в благодарность за оказанную военную помощь Василий и Константин обещали ему руку своей порфирородной сестры Анны, которой в марте 988 г. исполнялось двадцать пять лет. В ожидании обещанной царевны Владимир, как полагают некоторые исследователи, еще до похода на Корсунь, принял христианство.

Как показал Е.Е. Голубинский, вывод о крещении князя до похода в Крым прямо вытекает из сообщений монаха Иоакима, из «Сказания о Борисе и Глебе» и некоторых византийских источников. Однако это не согласуется со свидетельством летописи о крещении Владимира в Корсуни, в центральном храме города. Такое противоречие можно было бы объяснить, предположив, что до корсунского похода, еще в Киеве, князь мог принять христианство как частное лицо. Не исключено также, что, по мнению византийской царевны и ее братьев, крещение было бы действительным лишь в том случае, когда князь принимал его от представителей константинопольского патриархата. Последняя акция и была отражена в «Повести временных лет» и «Житии» князя.

Русь и Византия в конце X в.

От кого же принял Владимир «первое» крещение (если оно, конечно, имело место)? В принципе не было бы ничего невозможного в том, что князь ради этого мог бы примириться с киевским духовенством. Однако не менее вероятной может быть и приводимая В.Н. Татищевым версия епископа Иоакима. Последний связывал поход русских дружин на Дунай 985 г. с обращением русского князя в новую веру. Не упоминая о Корсунском походе, летопись Иоакима сообщает: «Иде Владимир на болгары и, победи их, мир учини и приат кресчение сам и сынове его и всю землю Русскую крести». При этом болгарский царь «присла иерей учены и книги довольни». И уже после этого «посла Владимир во Царьград ко царю и патриарху просити митрополита». В таком контексте крещение князя и присылка из Константинополя митрополита не являются жестко связанными с успешным походом князя на Херсон. Что же побудило Владимира двинуться с войском в Крым?

Как помним, соглашение с Василием II об оказании военной помощи при условии отправки принцессы Анны в Киев было заключено уже в конце 987 г. Поэтому можно предполагать, что к лету 988 г. Владимир надеялся получить обещанную невесту. Но год прошел, а Анна не приехала. Кроме того, на протяжении всего 988 г. не произошло существенного перелома в борьбе между константинопольскими правителями и мятежным полководцем. Войска Фоки все еще хозяйничали на малоазийском берегу Босфора, а занявшие выжидательную позицию болгары в любой момент могли вмешаться в войну и решить ее в пользу той или другой стороны. Получалось, что великий князь оставался ни с чем: в случае победы Василия и Константина он не получал Анны (коль уже ее не отдают даже в такой критической ситуации), а при их поражении и воцарении на престоле Варда Фоки Владимир в его лице приобретал лишь нового врага. Обида должна была усугубляться еще и тем, что, как минимум, предлогом для крещения был предполагаемый брак с царевной. Получалось, что его дружинники (из которых едва ли половина имела шансы вернуться домой) погибали ни за что. В такой ситуации к осени 988 г. у великого князя киевского и должен был сложиться план похода на Херсонес.

Не исключено, что идею корсунского похода могли подать князю и сами корсуняне, каждую весну прибывавшие с товарами в Киев. Многие из них имели в столице Руси торговые «базы», постоянных деловых партнеров и клиентов. Некоторые же должны были выполнять роль «официальных поставщиков» великокняжеского двора продуктами южного побережья Крыма. При таких отношениях их экономические интересы были ориентированы на Русь в гораздо большей степени, чем на Византию. Из этого естественно вытекает, что определенные торгово-промысловые круги Херсона были заинтересованы в отложении от империи и признании над собою верховной власти Киевской державы.

Ориентация на прочный альянс с Русью была обусловлена реальными экономическими, политическими и даже культурными выгодами, которые сулило вхождение города в состав молодого восточно-славянского государства.

По мере расширения торговли со среднеднепровскими городами хозяйственная деятельность грекоязычного населения крымского побережья все больше должна была ориентироваться на производство товаров, пользовавшихся особым спросом на Руси. В первую очередь это относилось к винодельческому и рыбозасолочному производству. Продукция их почти не имела сбыта в византийских городах, где виноградарство и морское рыболовство были развиты не хуже, чем в Херсоне. Но продукция эта могла быть реализована по предельно высоким ценам в славянских городах Поднепровья. Имея значительные прибыли от реализации вина, фруктов и соленой рыбы, корсуняне сравнительно дешево могли приобретать у крестьян Лесостепи столь необходимые для Херсонеса-Херсона на протяжении всей его истории продукты земледелия, в первую очередь зерно. Конечно, многие херсонцы X в. имели свои основные торговые интересы в малоазийских городах Византии, поставляя туда скупавшееся у печенегов и черных (приазовских) булгар продукты кочевого животноводства. Однако определенная часть торгово-промысловой олигархии Херсона могла быть заинтересована в принятии русского подданства.

Ориентация на Киев диктовалась не только экономическими, но и политическими соображениями. Стремившаяся к восстановлению былого могущества Византия после смутного времени эпохи иконоборчества с 30-х годов IX в. проводила широкую серию мероприятий по укреплению военно-административной власти государственного аппарата над отдаленными, ранее вполне автономными во внутренних делах городами. В Херсоне это было связано с деятельностью Петроны, установившего на побережье Крыма фемную систему и заметно ограничившего самостоятельность местного нобилитета. Усиление административного и налогового гнета вызывало протесты херсонцев. Это учитывал Константин Багрянородный, советовавший в наставлениях своему сыну Роману держать город в экономической зависимости, используя его постоянную нужду в зерне: «Если херсониты не будут ездить в Романию [т. е. Византию] и продавать шкуры и воск... то не будут существовать». Об антивизантийских настроениях жителей Херсона говорит и тот факт, что в начале XI в. они восстали против императорских властей и отложились от империи. Василию II в 1016 г. пришлось посылать туда флот.

В X в., как, впрочем, и ранее, Византия собственными силами могла удерживать лишь крепости и укрепленные города на южном берегу Таврики. Однако оградить села и сельскохозяйственные угодья от степных кочевников, а в случае ухудшения отношений между Константинопольским и Киевским дворами — и русских дружин, она была не в состоянии. Этим и определялись те статьи русско-византийских договоров, согласно которым дружины великих князей брали под свою защиту крымские владения империи от степных тюрок, в частности «черных булгар». Таким образом, мирная жизнь грекоязычного населения Крыма, прежде всего самих херсонцев, в решающей степени определялась не Византией, а Русью, военные силы которой в Северном Причерноморье явно доминировали. Херсон тяготился зависимостью от византийской администрации с ее поборами и мелочным контролем. Признание же верховной власти русского великого князя могло означать, во-первых, более прочные гарантии военной безопасности, а во-вторых, расширение прав городских органов самоуправления и, в-третьих, возможное облегчение налогового гнета.

Кроме того, ориентация определенных кругов херсонцев на сближение с киевским двором могла обусловливаться даже культурно-религиозными соображениями и интересами той образованной части грекоязычного населения Крыма, которая не находила возможности реализовать свои способности дома и тем более в Византии. Ведь при относительно высоком (по масштабам раннесредневековой Европы) уровне образования в империи и подвластных ей территориях общество постоянно имело достаточно значительную прослойку грамотных и даже книжно просвещенных лиц — обычно неустроенных, «безработных» выходцев из небогатых семей чиновников и священнослужителей. Лишенные возможности применить знания и способности на родине, многие из них охотно шли на службу ко дворам соседних правителей, особенно православных государств, достигая там высоких постов в светской и духовной иерархии. По мере того как со времен правления Ольги административный аппарат на Руси все более укреплялся и расширился, некоторое число корсунян, должно быть, попадало на службу к великокняжескому двору. Это облегчалось как регулярными экономическими связями Киева и Херсона, так и прохристианскими симпатиями Ольги и Ярополка, остро нуждавшихся в образованных единоверцах. Можно не сомневаться, что отраженная в летописях блестящая карьера Анастаса при дворе Владимира была далеко не первым случаем «продвижения по службе» в Киеве «корсунянина».

Таким образом, за летописной фразой (относящейся к 987 г.) о намерении князя идти на Корсунь скрыты сплетенные в единый узел экономические, политические и культурно-религиозные интересы и противоречия киевского двора, херсонского патрициата и византийской администрации. Они усугублялись как внешнеполитической обстановкой второй половины 80-х годов X в., так и личными, чисто человеческими желаниями, надеждами, обидами и опасениями самих конкретных «действующих лиц». Их имена известны нам из исторических документов: Владимир, Василий и Константин, их сестра Анна, претендент на византийский престол Варда Фока, тайный сообщник, а затем фаворит великого князя, корсунянин Анастас.

Как следует из вышеизложенного и вопреки мнениям едва ли не всех авторитетных дореволюционных исследователей, Корсунский поход был обусловлен вовсе не религиозными соображениями Владимира и его приближенных. Князь уже крестился, из Болгарии, судя по сообщениям В.Н. Татищева, начали приезжать священники и поступать богослужебная литература на славянском языке. Уже свыше ста лет, со времен Аскольда, в Киеве существовала и элементарная форма церковной организации, имевшая выход на Константинопольский патриархат. Объяснение причин «Крымской операции 989 г.» следует искать в области политических отношений Руси и Византии.

В течение лета 988 г. царевна Анна в Киев не была отправлена. Осенью, с прекращением навигационного сезона, ждать ее уже не приходилось. Исход борьбы между Василием II и Вардой Фокой также был все еще неясен, и вплоть до 13 апреля следующего года никто не мог бы поручиться за то, что правившему императору удается сохранить за собой престол Ромейской державы. Владимир же, как становилось все более ясным, при любом исходе этой войны оказывался в проигрыше, что не могло не вызвать его гнева на коварных византийцев.

Вместе с тем в сфере его досягаемости находился Херсон. Ясно, что Василий и Константин, оказавшись уже летом 987 г. в критической ситуации, должны были отовсюду стягивать к Константинополю сохранявшие им верность войска. Взиравшему же на столицу империи с азиатского берега Босфора Варде Фоке не было дела до «заморских» колоний Византии. Конечно, в городе должен был оставаться необходимый для его обороны гарнизон, однако активные боевые действия он вести явно не мог.

Поэтому, несмотря на мощные укрепления Херсона, исход операции был предрешен. Корсунь должен был либо открыть ворота, либо быть взят штурмом, либо сдаться ввиду длительной осады и блокады с моря. Приобретение же главного византийского города в Северном Причерноморье при любом исходе борьбы за константинопольский престол обеспечивало Владимиру возможность вести дальнейшие переговоры с правителями Романии с позиции силы. Не удовлетворив требований великого князя, царьградский двор должен был либо смириться на какое-то время (или даже навсегда) с потерей крымских колоний, либо готовиться к тяжелой продолжительной войне с Русью, ввязываться в которую истощенная гражданской борьбой империя не имела сил. Владея Корсунью, Владимир при любом исходе борьбы между братьями обещанной ему Анны и Вардой Фокой мог извлечь немалые выгоды. Этими соображениями, очевидно, и руководствовался киевский князь, подготавливая зимой 988—989 гг. свои полки и флотилию к походу на Корсунь.

Взятие Херсона войсками Владимира и отправка к нему в Крым принцессы Анны в сопровождении богатых даров, пышной свиты и многочисленного духовенства не подлежит сомнению. Об этом сообщают как древнерусские летописи, так и многие византийские авторы, в том числе и современники событий. Однако подробности их содержатся преимущественно в литературных произведениях, созданных на Руси. Согласно им в апреле 988 г. (но в действительности, как следует думать на основании византийских документов, годом позднее — в 989 г.) суда Владимира, благополучно миновав Пороги на половодьи, вышли в устье Днепра и через неделю причалили в бухте у юго-западных стен Херсона. Гарнизон города закрыл ворота и началась его длительная осада.

По древнерусскому преданию, Владимиру удалось овладеть городом благодаря тому, что один из его жителей — Анастас, послал великому князю стрелу с запиской, где советовалось разобрать водопровод, находившийся к востоку от русского лагеря, под землей, и тем самым, лишив осажденных воды, принудить их к капитуляции.

Эта весьма правдоподобная на первый взгляд версия не будет казаться бесспорной, если учесть, что Херсон питался не только водой, поступавшей по трубам с Балаклавских высот, но и имел собственные, выявленные в ходе археологических раскопок многочисленные колодцы, а также цистерны, где содержались дождевая и поступавшая с гор вода. В начале осады горожане не могли быть столь беспечными, чтобы не заполнить еще длительное время поступавшей к ним ключевой водой все имевшиеся в городе емкости. При экономном расходовании воды недостаток в ней не ощущался бы еще многие месяцы. Но даже если бы эти запасы иссякли, то необходимый минимум воды всегда мог быть получен из колодцев.

Поэтому версия о капитуляции города из-за нехватки воды едва ли может быть признана убедительной. В условиях осады херсонцы не могли не терпеть лишений, связанных с нехваткой продовольствия и топлива, не могли не сокрушаться, глядя на то, как гибли их сады и виноградники. Понимая, что ждать помощи неоткуда, а Владимир будет стоять у стен, пока не овладеет городом, все большее число людей должно было склоняться к мысли о капитуляции. При этом в Херсоне должны были активно действовать влиятельные сторонники великого князя, одним из которых и был Анастас, постаравшийся выставить себя перед Владимиром главным сообщником.

Как бы там ни было, но в середине лета город открыл перед князем свои ворота. После этого Василию и Константину был направлен ультиматум. В нем правитель Руси требовал присылки Анны, лишь на таком условии обязуясь возвратить им занятые византийские владения, в противном же случае угрожал походом на Константинополь: «Се град ваш славный я взял, а слыша, что вы сестру имеете деву, прошу, чтоб за меня отдали и тем мир вечный утвердили. Ежели сего не учините, то имею намерение идти и ко Царюграду, и, может, то же учиню, что и сему». Как продолжает далее летописец, «цари хотели мира» и боялись, что князь действительно двинется к их столице, но «страх имели сестру отдавать, ведая его неумеренное женолюбие и множество имеемых жен и детей». Поэтому можно понять Анну, умолявшую братьев не отдавать ее за Владимира, рисовавшегося ее воображению страшным северным варваром, язычником, братоубийцей и прелюбодеем.

Вообще жизнь этой девушки сложилась трагично. Родилась она в середине марта 963 г., за два дня до смерти своего отца Романа II. Овдовевшая красавица-императрица Феофано, дочь простого трактирщика, осталась с новорожденной дочерью, пятилетним Василием и трехлетним Константином на руках среди презиравшего ее константинопольского двора. В такой ситуации ей не приходилось считаться со своими чувствами. Через месяц после смерти мужа она вызвала в столицу питавшего к ней давнюю страсть немолодого военачальника Никифора Фоку (чьим племянником и был мятежный Варда Фока), принявшего императорскую корону и женившегося на Феофано летом того же года.

В годы правления Никифора Фоки (963—969) впервые в качестве политической акции международного значения был поставлен вопрос о замужестве Анны. В это время попытки немцев установить господство над Средней Италией и Римом столкнули их с Византией, еще удерживавшей южные области Апеннинского полуострова — Апулию и Калабрию. Константинопольский двор не признал за королем Германии Оттоном I, претендовавшим на равное с византийским базилевсом положение, титула «римского императора», после чего тот вынудил зависимых от Византии князей Сполето, Беневента и Салерно принести ему вассальную присягу. Никифор заявил протест, и Оттон предложил уладить спор с помощью династического брака — женитьбы своего сына Оттона (который был спешно коронован в качестве соправителя своего отца) и не имевшей еще и пяти лет отроду Анны. Считая германского принца кандидатурой, не достойной руки внучки Константина Багрянородного, Никифор отклонил брачное предложение. Немцы ответили на это вторжением в Южную Италию и осадой Бари (968). Война шла с переменным успехом, однако вскоре в Константинополе произошел очередной государственный переворот: при содействии Феофано, как уже отмечалось, Иоанн Цимисхий убил Никифора II и захватил власть, однако тут же, из политических соображений, отправил бывшую возлюбленную-императрицу в ссылку.

Семилетняя девочка, представительница царствующего дома в пятом поколении, вместе с братьями оказались отстраненной от придворной жизни. Для урегулирования итальянского конфликта Иоанн, вынужденный одновременно бороться с арабами, немцами и дружинами Святослава, отдал в жены Оттону-младшему свою племянницу, продемонстрировавшую в дальнейшем незаурядные политические способности. Двойственное положение Анны сохранялось до последовавшей в январе 976 г. смерти Иоанна. Престол удалось занять ее братьям, а мать получила возможность вернуться в столицу. С четырнадцати лет девочка воспитывалась по всей строгости правил, достойных порфирородной царевны. Однако непрекращающаяся борьба придворных клик, мятежи полководцев и неудачи во внешних войнах первых десяти лет правления молчаливого (очевидно, ввиду косноязычия), но энергичного и рассудительного Василия II не могли не оставить следов в ее психике. И вот девушке, выросшей в обстановке козней и интриг, не знавшей нормальных отношений в семье, в конце концов предстояло оказаться в роли жертвы. Ее ценой Византия надеялась обеспечить себе мир на севере и вновь заполучить Херсон.

Патриарх и братья, как о том сообщает летопись, увещевали Анну согласиться. Первый обещал ей загробное блаженство и честь великую за содействие распространения веры христовой. Василий и Константин мотивировали необходимость этой акции тем, что в противном случае в предстоящей войне погибнут тысячи ее сограждан, что она призвана оградить страну от разорения и прочих бедствий. Все это выглядит весьма правдоподобно, как, впрочем, и то, что условием брака Владимиру было объявлено его крещение. Как отмечалось, формальное причисление великого князя к «стаду христову» состоялось, очевидно, двумя годами ранее. Однако в Константинополе могли либо не знать об этом, либо не считать крещение действительным без санкции патриарха.

Крещение правителя Руси как «частного лица» при сохранении им пяти прежних жен и восьмисот (если верить летописцу) содержавшихся в Вышгороде, Белгороде и Берестове наложниц, а также языческих идолов перед его дворцом не могло устроить братьев порфирородной принцессы. Поэтому Анна как христианка и женщина, тем более царевна должна была в качестве условия потребовать изменения образа жизни князя, в частности — удаления его прежних жен. Не исключено, что она считала его крещение действительным лишь если оно было бы совершено греческими священниками у нее на глазах. Владимиру же это могло казаться вопросом не стоящим проволочек, и он дал согласие. Откладывать поездку Анна более не могла. Как повествует летопись, она в сопровождении вельмож и духовных лиц «с плачем великим отправилась через море».

Согласно «Повести временных лет» Владимира крестил в Херсоне местный епископ. Он же и обвенчал его с Анной. Добившись цели и «царям греческим за вено Корсунь возвратя», великий князь с супругой и ее многочисленной свитой, взяв «Анастасия корсунянина, и попы корсунския с мосчами святого Климента и обою учеников его, також сосуды церковныи и иконы на благословение себе», отправился в обратный путь. К осени 989 (988 по летописи) г. корабли прибыли в киевский порт на Почайне. Теперь следовало официально ввести новую веру как государственную религию.