Вопрос о варварах в составе жителей Херсонеса

Вопрос о варварском компоненте населения города, поднимался неоднократно после раскопок в 1936 г. некрополя в северном районе Херсонеса. В поисках дополнительных аргументов исследователи обратили внимание и на присутствие в ономастиконе города имени Скиф. В работах Н.В. Пятышевой¹ и Б.Н. Гракова², опубликованных в середине XX в., это послужило основанием для заключения о вхождении в состав гражданского населения Херсонеса варварских этнических элементов.

Сопоставление свидетельств, относящихся к широкому географическому ареалу и значительному хронологическому периоду, привело В.И. Кадеева к выводу о том, что носителями таких имен являлись эллины; а имя Скиф встречается в весьма удаленных от Скифии областях³.

В опубликованной в близкие годы с исследованием В.И. Кадеева монографии В.М. Зубаря также прозвучало заключение, что археологические данные не подтверждают «устаревшую точку зрения о значительном удельном весе варварских элементов в составе населения города»⁴. Противостояние скифов и херсонеситов не согласуются с тезисом о наличии данного этноса в Херсонесе первых веков.

Не лучшими, чем со скифами, являлись взаимоотношения с таврами. Однако вследствие некорректной интерпретации надписи на надгробии (ΓΥΝΗ ΤΑΥΡΙΚΗ) первых веков н. э. В.И. Кадеев предположил, что в Херсонесе на правах ксенов проживали тавры⁵. Позднее к анализу эпитафии обратился С.Ю. Сапрыкин, объяснивший, что памятник поставлен «жительнице Таврики» (географическое обозначение), а не «тавричанке» (этнический показатель)⁶.

Вмесите с тем в погребальных комплексах имеются отдельные черты, характеризующие проникновение в Херсонес сарматского этнического элемента.

В.М. Зубарь, специально обратившись к теме взаимоотношений Херсонеса с населением Таврики, отметил, что термин «сарматы» следует использовать как макроэтноним, под которым подразумеваются родственные кочевые племена⁷. Если учитывать общеполитическую ситуацию в регионе (миграционные волны сарматов, начиная с первой половине I в. н. э.), наличие «варварского компонента» вполне объяснимо. Но для I—II вв. н. э. еще не может быть речи о его интеграции в состав херсонесской общины, что не исключает экономической эксплуатации средствами неэквивалентного обмена⁸. Не противоречит этому и гипотеза В.И. Кадеева о принадлежности скорченных погребений⁹ и с деформированными черепами к сармато-аланскому кругу¹⁰. Масштабная миграционная волна кочевников, в том числе и сарматского потока, прослеживаемая для первой половине III в. н. э., изменила этнополитическую картину Таврики¹¹. По наблюдениям В.И. Кадеева наличие деформации среди погребенных на некрополе — свидетельство появления на рубеже II—III вв., немногочисленных, а в III—IV вв. более значительных представителей аланской этнической группы¹².

И, как уже неоднократно отмечалось, новое обращение к материалам некрополя позволило внести коррективы в атрибуцию некоторых видов захоронений. Примечательным является то, что В.М. Зубарь, соотносивший подбойные могилы с сарматским этническим компонентом, признается во влиянии на него «устоявшейся в советской историографии концепции о тесных греко-варварских связях»¹³, обусловившей вывод на основании формальных признаков о том, что наличие подбоя связано с проникновением в Херсонес сарматского этноса. Отказываясь от ранее высказанного мнения («вывод о сарматской принадлежности подбойных могил уже нельзя считать правомерным», как он пишет), В.М. Зубарь все же замечает, что это не означает отсутствия в составе населения города «выходцев из среды гетерогенного населения Юго-Западной Таврики»¹⁴. Идея героизации, ставшая распространенной в первые века н. э., позволила ему объяснить наличие «погребальной камеры — склепа с нишами-лежанками». Такие сооружения существовали одновременно со склепами, вырубленными в скале. Трансформация мировоззрения отразилась на погребальном обряде — привела к появлению более дешевых, доступных средним слоям горожан подбойных могил¹⁵.

Приведенные выше замечания позволяют судить, что в Херсонесе в первые века нового тысячелетия, как и в других районах греко-римского мира, начинается процесс варваризации. Однако показать насколько он был значительным из-за состояния источников исследователям XX в. не удалось. Вместе с тем появились сомнения в корректности тезиса, что географическое положение спасло Херсонес от проникновения сарматов, как считал М.И. Ростовцев¹⁶.

Вопрос о способах проникновения варварских этнических элементов остался не решенным, как и проблема соотношения эллинов и варваров среди жителей города в позднеантичный период. Это объясняется двумя причинами: 1. Большая часть территории некрополя изучалась К.К. Косцюшкой-Валюжиничем, в отчетах которого не всегда приведено сопоставление погребального инвентаря с конкретными комплексами. 2. До сих пор систематических исследований по антропологии региона, в том числе и Херсонеса, не производилось¹⁷.

Не нашла должного отражения и тема о степени вовлеченности в производственную сферу зависимого труда. Для рассмотрения такого аспекта письменных источников нет¹⁸.

Следовательно, поиск дополнительных аргументы для восстановления этносоциополитической картины Херсонеса, поставленных в штудиях XX в., остается за будущим.

Примечания

1. Пятышева Н.В. К вопросу об этническом составе населения Херсонеса в I—IV веках н. э. // Конференция по изучению античности в Ленинграде, 9—14 апреля 1964 г.: Тез. докл. М., 1964. С. 49; Она же. К вопросу об этническом составе населения Херсонеса в I—IV вв. н. э. // Античное общество. М., 1967. С. 183—187.

2. Граков Б.Н. Термин Σκύθαι и его производные в надписях Северного Причерноморья // КСИИМК. 1947. Вып. 16. С. 79—88.

3. В.И. Кадеев отмечает, что такие имена могли быть привнесены в Херсонес из Сицилии, островов Эгеиды, Спарты, Гераклеи и напоминает об имени брата беотийского поэта Гесиода, которого звали Перс. В одной из надписей III в. до н. э. из колонии Гераклеи Каллатисе упомянут Аристион, сын Скифа, внесший значительные средства на постройку храма. Имя Скиф, если носителями его не были греки, могло принадлежать варварам, жившим в Ольвии, граждане которой в некоторые периоды имели дружественные отношения со скифами, но не в Херсонесе, для которого напротив наблюдается постоянное противостояние (Кадеев В.И. Херсонес Таврический в первых веках... С. 95). Но даже для Ольвии, правда, более раннего времени, анализ материалов из раскопок погребений показал, что только одно имело негреческие черты. Оно датируется первой половиной V в. до н. э. Здесь обнаружена пряжка звериного стиля. Иных признаков проникновения местных элементов в обряд погребения выявить не удалось (см.: Козуб Ю.И. Некрополь Ольвии V—IV вв. до н. э. Киев, 1974. С. 123, на укр. яз.).

4. Зубарь В.М. Некрополь Херсонеса... С. 126. К тезису о варварских элементах среди граждан В.М. Зубарь обратился еще раз в работе 2005 г.: Зубарь В.М. Херсонес и тавры: Противостояние или взаимодействие? // Археологія. 2005. № 1. С. 16—28. В статье он подчеркивает, что среди населения Херсонеса тавров быть не могло (добавим, если они не являлись рабами), как не существовало и «трудовой кооперации и мирной конвергенции».

5. Кадеев В.И. Херсонес Таврический в первых веках... С. 45.

6. Сапрыкин С.Ю. «Эмпорий Таврикон» и «Скифская гавань» Калос Лимен в керамических клеймах Херсонеса Таврического // ВДИ. 1996. № 1. С. 127—128.

7. Зубарь В.М. Херсонес Таврический и население Таврики... С. 135.

8. Там же. С. 143. Для подтверждения тезиса привлечены материалы раскопок различных авторов.

9. Кадеев В.И. Об этнической принадлежности скорченных погребений херсонесского некрополя // ВДИ. 1973. № 4. С. 108—116; Он же. Еще раз об этнической принадлежности скорченных захоронений в раннем некрополе Херсонеса Таврического // Проблемы археологии древнего и средневекового Крыма. Симферополь, 1995. С. 32—37; Кадеев В.И., Дьячков С.В. Фракийцы в Северном Причерноморье в первых веках н. э. // Вестник Харьк. ун-та. 1994. № 385: История. Вып. 28. С. 39—48. Статьи, посвященные различным сюжетам истории Херсонеса, опубликованы также в сборнике: Кадеев В.И. История и археология Причерноморья. Статьи разных лет. Харьков, 2000.

10. Кадеев В.И. Херсонес Таврический в первых веках... С. 120, 122.

11. Зубарь В.М. Херсонес Таврический и население Таврики... С. 197.

12. Кадеев В.И. Херсонес Таврический в первых веках... С. 122.

13. Не перечисляя всех работ В.М. Зубаря, обратим внимание на главу коллективной монографии, где подробно рассмотрен данный вопрос (см.: Журавлев Д.В., Зубарь В.М., Сорочан С.Б. Экономическое развитие, социальный и этнический состав населения // Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. — VI в. н. э. С. 183—256).

14. Зубарь В.М. Еще раз об атрибуции подбойных могил некрополя Херсонеса // VII Боспорские чтения: Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и Средневековья. Керчь, 2006. С. 154—155.

15. Там же. С. 157.

16. Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. Л., 1925. С. 612—614. Отчасти к такому мнению склонялся В.Д. Блаватский (см.: Блаватский В.Д. Северо-понтийские города в конце II—I в. до н. э. // Вестник Моск. ун-та. 1949. № 7. С. 68). Как отмечает В.И. Кадеев, третья волна сарматской миграции захватила Херсонес (Кадеев В.И. Херсонес Таврический... С. 127, 122).

17. Исследования в этой области в целом крайне ограничены; см.: Кондукторова Т.С. Антропология древнего населения Украины (1 тыс. до н. э. — середина 1 тыс. н. э.). М., 1972. Большее внимание уделено средневековому времени, что, безусловно, не дает ответа на поставленные в данном разделе вопросы; также см.: Дебец Г.Ф. Антропологический состав населения средневековых городов Крыма // Сб. музея антропологии и этнографии. 1949. Т. 12. С. 333—486; Зиневич Г.П. Краниологические материалы из средневекового Херсонеса // Материалы по антропологии Украины. Киев, 1969. Вып. 4. С. 57—72 (на укр. яз.); Она же. Антропологические материалы средневековых могильников Юго-Западного Крыма. Киев, 1972; Назарова Т.А. К вопросу о физическом типе населения средневекового Херсонеса // Антропологические материалы из могильников Юго-Западного Крыма. Киев, 1990. С. 26—31. Для характеристики социума Херсонеса значение имеет и соотношение взрослого и детского населения. Некоторое представление об этом для городов Северного Причерноморья можно составить на основании выводов, сделанных на материалах раскопок на Боспоре. В одиночных захоронениях насчитывается более 43 взрослых, детских — 48; кроме того, имелись совместные захоронения: взрослые — 34, дети — 16. Всего проанализировано более 140 комплексов (см.: Корпусова В.Н. Некрополь Золотое: К этнокультурной истории европейского Боспора. Киев, 1983. С. 87). Данные, позволяющие составить представление о средней продолжительности жизни граждан Херсонеса, отсутствуют. Для демонстрации абсолютного возраста можно привести несколько надписей. Некий Аврелий Демас прожил 70 лет, «при жизни поставил» (надгробие изготовил). Э.И. Соломоник отметила, что Аврелий Демас принадлежал к греческой части населения Херсонеса, римское гражданство было даровано ему, скорее всего, незадолго до изготовления надписи, датируемой концом II в. или началом III в. (см.: НЭПХ. 1. № 63 С. 139—142). Великолепный мраморный саркофаг с изображением погребальной трапезы, Эрота с гирляндами был изготовлен для супругов Фемиста, сына Стратона, и Базилики, дочери Юлиана, проживших соответственно 70 и 50 лет (Белов Г.Д. Херсонесские рельефы // ВДИ. 1940. № 3—4. С. 271. II—III вв.). Долгожителем был Филократ, сын Фарнакиона (НЭПХ. 1. № 52. С. 105—108, II в. н. э.). На надгробии Сотериха указан возраст 80 лет (IosPE. I². № 457; Соломоник Э.И. Каменная летопись Херсонеса. Симферополь, 1990. С. 97; памятник конца II—III в. н. э.). К статусу Сотериха предстоит вернуться немного позднее. Безусловно, не все граждане Херсонеса дожили до столь преклонных лет. Скиф, сын Теогена, умер в 35 лет (IosPE. I². № 491, конец II — начало III в.). О кратковременности жизни гласит надпись на стеле Басса, сына Патериона, «которого погуба против воли принудила погибнуть в пучине блестящих вод. Там под волной скошена моя жизнь» (Шангин М.А. Некоторые надписи Херсонесского музея // ВДИ. 1938. № 3 (4). С. 77. № 8, III в.). Всего в Херсонесе число надписей с указанием возраста не превышает двух десятков.

18. Тезис о том, что в Херсонесе рабство, по крайней мере, в эллинистический период носило домашний характер, характерен для некоторых работ В.М. Зубаря, о чем уже упоминалось выше. Это нашло отражение в учебном пособии: «Захоронения IV в. до н. э. в скорченном положении являются свидетельством низкого положения умерших. Захоронения в одних гробницах рабов с их господами показывают, что рабство в Херсонесе носило домашний характер; рабы рассматривались как младшие члены семьи рабовладельца» (см.: Зубарь В., Динева Е., Сон Н. Античный мир Северного Причерноморья (Античний світ Північного Причорномор'я: Нариси історичного та соціально-економічного розвитку. Київ, 1999. С. 15). Речь в данном случае шла о материалах некрополя 1936 г., о котором В.М. Зубарь в начале двадцать первого столетия скажет, что попытка интерпретировать его материалы, исходя из социального фактора, оказалась безуспешной. Тем самым исследователь признал некорректность собственных выводов.