а) «Аграрный» вариант

Тем не менее эти стихийные инициативы были отмечены уже в первые месяцы голода, когда люди в массе ещё не ослабли, ещё не начали падать на улицах, а опухших детей не было совсем — то есть на той стадии кризиса, когда голода ещё можно было общими усилиями не допустить. Первыми попытались вмешаться в размеренный ход событий сельские хозяйственники. По их письмам и докладным в январе 1921 г. удалось составить наглядный сводный документ, где убедительно доказывалось, что «в виду огромного недосева озимых... требуется засеять в предстоящую [весеннюю] кампанию 1500 пуд яровых хлебов. Между тем всё наличие крымского зерна составляют по преимуществу озимые хлеба». В предвиденье грозящего таким образом бесхлебья Крым просил Москву даже не о дотации продуктовым зерном, а просто о разрешении попробовать справиться/ с кризисом самому. Для этого нужно было всего лишь перебросить семена со складов соседних Украины и Северного Кавказа, где положение давно стабилизировалось и зерно собрать никто не мешал (ГААРК. Ф. Р-1188. Оп. 3. Д. 188. Л. 177).

Всего требовалось семян: ячменя 600 000 пудов, овса 400 000, пшеницы 150 000, картофеля 200 000 и по 50 000 кукурузы, проса и бобовых. И это всё¹. В заключение Москве сообщался суровый факт: «в случае неполучения наряда вся весенняя посевная кампания обречена на гибель» (ГААРК. Там же).

И когда этот «случай неполучения наряда» всё же произошёл, и засеять пришлось поэтому менее трети от нормы, то не только в Симферополе, но, очевидно, и в далёком Центре стало ясно, что Крыму теперь можно надеяться только на помощь извне; сам он справиться с голодом не в состоянии. Однако и теперь уезды, проявляя собственную инициативу, предлагали Симферополю свои варианты спасения людей и скота опять же собственными силами, не требуя никаких дотаций. Керчь просила разрешить ей прямой товарообмен с Кубанью — первых результатов таких операций можно было обоснованно ждать через две недели, то есть уже в конце июля 1921 г. (ГААРК. Ф. Р-1188. Оп. З. Д. 48. Л. 167).

Симферополь такого обмена не разрешил — скорее всего, не по своей воле. Повторные запросы-заявки на хлеб для уже поражённой голодом Керчи, на фураж для гибнувшего в феодосийском уезде рабочего скота, на посевной (озимый) материал с той же Кубани, на проездные удостоверения для самостоятельной заготовки крымчанами посевного зерна в Александровской губернии и т. п. были также безрезультатны (ГААРК. Ук. дело. Л. 178, 307).

Голодающие, падающие с ног от слабости крестьяне не теряли всё же надежды на остатки здравого рассудка у симферопольских и московских аппаратчиков. Едва убрав скудный урожай (6—7 пудов с десятины), сдав его почти полностью в продналог (этот имперский побор и в голод отменён не был!), они стали вкладывать остатки физических сил в единственное, на что были способны — поднимать пар под озимые. И сумели-таки поднять его в полном объёме. Более того, кое-где пахотная норма была превышена — в том числе и там, где люди уже заглянули в глаза голодной смерти. Так, феодосийские землеробы вместо плановых 42 000 подняли 55 000 десятин пара (ГААРК. Ук. дело. Л. 331 об.).

Председатель местного уревкома довёл этот трудовой подвиг единоличников до сведения Наркомзема: «Имея налицо факт особого рвения местного населения к расширению площади запашки, было бы хозяйственно и политически непростительной ошибкой не принять самых энергичных мер к снабжению населения посевным озимым зерном» (ГААРК. Там же).

Семян никто не получил.

Примечания

1. В этом наборе прежде всего трогает скромность просителя, попавшего в безвыходное положение целиком по вине тех, к кому проходилось обращаться за помощью. На первом месте стоит основной продукт питания — грубый и тяжелый в хлебопечении, но скороспелый и засухоустойчивый, то есть надёжный злак — ячмень. На втором месте — забота о рабочем скоте, который без овса не вытянет. И лишь на третьем и четвёртом — самые необходимые по нормальным человеческим меркам сельскохозяйственные культуры.