в) Евреи и крымские татары

Всю зиму 1926—1927 гг. в Симферополе шла упорная, малозаметная для посторонних глаз работа. В республиканском Наркомате земледелия, но чаще всего с служебном кабинете Вели Ибраимова собирались руководители республики, сообща пытаясь предугадать дальнейшие акции Москвы, — ведь было ясно, что в неравном этом противоборстве пока удалось добиться лишь временной передышки. А на пороге весны было принято Постановление КрымЦИКа от 21.02.1927 г., согласно которому крымчане отдавали еврейским переселенцам дополнительно 55 200 десятин земли. Сама названная цифра говорит о том, что результатом этой дотации стало удвоение уже пожертвованного клина в 60 000 десятин. Но отдать столько земли при всём желании не получалось, хотя разговор шёл уже не о десятках тысяч, и не о тысячах, а о сотнях кровных этих десятин. Ведь каждая из них имела огромное значение для крымского крестьянина, каждой было неимоверно тяжело лишиться.

Но что показательно: в эту нелёгкую зиму, как и раньше, в Крыму не прозвучало ни одного несправедливого или просто горького слова, брошенного тем, кому теперь доставалась исконно крымско-татарская земля — евреям-переселенцам. Более того, весной 1927 г. на одном из своих последних перед арестом выступлений Вели Ибраимов ещё раз со всей силой и убеждённостью призвал работников крымских советских и партийных органов помочь еврейской бедноте в землеустройстве. Он подчеркнул, что Крым — это прежде всего пёстрый ковёр, сотканный из местного и пришлого населения, что традиции мирного сосуществования сейчас труднее удерживать, чем когда бы то ни было. Оттого и нужно ежедневно, ежечасно бороться за ликвидацию отрыжек антисемитизма. Здесь очень важно отметить, что эта забота о прибывающих евреях была у него глубоко искренней¹. Председатель подвёл итоги Постановления КрымЦИКа от 21.02.1927 г., подверг уничтожающей критике упрямых противников самой идеи помощи землёй еврейской бедноте украинских и белорусских местечек (КК. 25.03.1927). Вскоре с не менее искренней и глубоко человечной статьёй, выдержанной в том же духе, выступил наркомзем С. Меметов, разъясняя принцип пропорционального переселения в Крым (КК. 06.04.1927).

Нужно отметить, что подобные выступления были не просто сотрясением воздуха с целью пустой, «барабанной» пропаганды, характерной для больших и малых лидеров той поры громких лозунгов и революционной фразы. В. Ибраимову и С. Меметову было крайне нелегко объяснить свою позицию соотечественникам, многие из которых страдали от малоземелья, а ещё большее количество сочувствовало в первую очередь своим соотечественникам-беднякам. Противники такой земельной политики объединялись в группы, некоторые из них заявляли о себе достаточно громко — как, например, это было в Евпатории. Там студенты местного рабфака Мухтаров, Измайлов, Велиев-Тевфик, Тыновский и другие сплотились вокруг самого авторитетного и мыслящего преподавателя Исляма Якуба (ранее заведующего ялтинского, затем бахчисарайского РОНО). Они обсуждали вопросы текущей политики и делали выводы, не всегда совпадавшие с линией КрымЦИКа (КК. 24.09.1927).

Истоки таких критических настроений были очевидны. Бросалось в глаза материальное неравноправие, неравномерность пособий, выделявшихся для двух групп, осваивавших степные земли — крымскотатарской и еврейской². Нужно сказать, что такой дисбаланс имел своей причиной глубоко различные и несоразмерные по мощности фонды финансирования. Если крымским татарам-переселенцам оказывалась крайне незначительная помощь из внутрикрымских фондов, по сути, собранных за счёт налогоплательщиков, то выплаты евреям делались в абсолютной своей массе за счёт внекрымских организаций. Так, 70% общих затрат на помощь переселенцам оплачивала упоминавшаяся американо—еврейская организация Агроджойнт, 20% — ОЗЕТ и 10% — КОМЗЕТ (Коршунов, 1929. С. 48—50). И лишь в 1930-х гг. СССР в одностороннем порядке отказался от помощи Агро-Джойнта, так как этого потребовали более важные интересы сближения с нацистской Германией. После чего деньги на переселение евреев стали поступать, согласно служебной инструкции НКЗ СССР от 01.08.1938 г. (п.13) из Сельхозбанка, то есть полностью из государственного бюджета (ГААРК. Ф. Р-30. Оп. 6. Д. 2. Л. 171—171 об.).

Но крымчанам было всё равно, из каких фондов поступают те или эти деньги. Они видели простые факты, — крымским татарам в степной зоне жилось несравненно тяжелее, чем таким же переселенцам-соседям еврейской национальности. Соответственной могла быть и реакция — обида на это явное неравноправие. Но, как указывалось выше, такие настроения, если они и имели место, наружу не прорывались. Правда, людям было известно далеко не всё. Например, никто не подозревал, что деятельность именно КОМЗЕТа, опиравшегося на мощную поддержку Москвы, непосредственно тормозила внутрикрымское татарское переселение в самом важном, материальном плане.

Как показывает анализ ситуации, сложившейся в 1930-х гг., новые, «не предусмотренные перспективным планом расселения бедняцко-середняцких хозяйств степных районов» проблемы вызывала в первую очередь «массовизация КОМЗЕТовских [земельных] фондов» (ГААРК. Там же). Дело было в следующем. Для облегчения переселения в степь безземельных и малоземельных горных и прибрежных крымско-татарских хозяйств предусматривалось отселение татар-степняков из старых (то есть реально существующих) степных деревень на новые, более просторные и тогда ещё пустовавшие угодья. Это «внутристепное» переселение с лёгкостью могли осуществить именно коренные степняки. Причина проста — они уже были привычны к степному хлеборобству и овцеводству и, главное, имели налаженные семейные хозяйственные комплексы (орудия труда, тягловый скот и пр.) степного типа. Кроме того, они были кровно заинтересованы в таком переселении, предусматривавшем расширение их земельных участков.

Освободившиеся же таким образом участки старых степных общин с постройками и разработанной (бывшей «на ходу») землёй не требовали, естественно, расходов на освоение степной целины и на строительство в голой степи. Поэтому татары из других районов могли сравнительно легко «доприселяться на излишки существующих селений... за счёт вложений (то есть построек, загонов, колодцев и др. — В.В.) самого расселяющегося населения». И только те из новоприбывших татар, кому таких освоенных участков не хватило бы (то есть незначительная, в принципе, часть), должны были поднимать целину и строиться «за счёт кредитов, отпускаемых по бюджету КрымАССР» (ГААРК. Ф. Р-30. Оп. 1. Д. 434. Л. 98).

Это двухступенчатое крымско-татарское переселение сокращало расходы из крымских землеустроительных фондов (старые степняки денег на смену участков не требовали, она и так, осуществлённая за собственный счёт, была для них манной небесной — ведь наделы значительно увеличивались), что позволяло охватить благодатным переселением соответственно большее число безземельных крестьян гор и Южного берега.

Но КОМЗЕТовская «массовизация» (то есть заселение крупных степных территорий, в том числе и с находившимися на них татарскими деревнями, ветошную крупными массами пришлых евреев) этот план нарушила. Жителей некоторых степных районов стало просто некуда отселять — пахотные земли оказались заняты КОМЗЕТовскими переселенцами. Поэтому степные татары оставались на местах, а переселенцам с Южного берега приходилось уже всем, а не какой-то незначительной части, ждать помощи республики, которой хватало далеко не на всех сразу. Естественно, уменьшалась и денежная доля, которую можно было отрезать на семью от общего переселенческого бюджетного «пирога». По решению ЭКОСО от 13.08.1929 г. она составляла для бедняцкого хозяйства всего 1580 руб., а для признанного середняцким — ещё меньше, чуть ли не половину этого (870 руб.). Понятно, что подниматься в путь с такими грошами было несерьёзно, конечно, если не имелось каких-либо личных накоплений. А откуда они могли быть в бедняцко-середняцкой массе в том же 1929 году, после тотального ограбления её властью в 1921—1922 гг. и нещадных налоговых обложений на протяжении последующих лет?

Степные районы в 1930-х гг. Точками обозначены еврейские селенья

Выход из этого тупика, созданного в том числе еврейским переселением, был обнаружен ещё в 1926 г., когда делались попытки одновременной насильственной коллективизации крестьянства всей степной части Крыма — напомним, время всесоюзного колхозного строительства ещё отнюдь не пришло! В степных сёлах организовывались первичные земельные общества («переселенческие товарищества»), которые должны были стать переходной ступенью от индивидуального к общественному хозяйствованию. Об этом неожиданном для крымских татар аспекте переселения как общекрымского процесса прямо говорил зам. Крымского наркомзема В. Зубиетов: «Когда мы ставим вопрос переселения, имеем в виду строить хозяйство по новому образцу. При постройке посёлков для переселенческих хозяйств мы исходим из наших планов реорганизации крестьянских хозяйств вообще». Ему вторил секретарь Областкома Петропавловский: «Мы должны переселение вести по линии кооперации и коллективизации...» Переселение такой ценой, понятно, не могло не вызвать среди крестьян, уже готовых сменить место жительства, настоящей эпидемии «отказничества», что они оправдывали непривычностью к степным условиям труда и жизни. Вот характерная для Южного берега справка, составленная областкомом в 1926 г.: «Многие крестьяне говорят, что если вы перебросите нас в степь, то мы окажемся в положении рыбы, выброшенной на песок» (цит. по: Горюнова, Дементьев, 1966. С. 48).

Численность добровольных переселенцев в степь падала по этой и иным причинам год от года. И наконец, план крымско-татарского переселения на 1931 г. предусматривал вовлечение в него уже не тысяч хозяйств, а всего-навсего 200 семей. Для сравнения укажем, что в то же время КОМЗЕТу давалась квота на 4000 семей. И даже какие-то красноармейцы, которым пришлось служить в Крыму (в то время как крымчан отправляли тянуть солдатскую лямку далеко за пределы полуострова) исправно получили, согласно тому же документу, свои 500 полномерных участков, поддержанных денежными дотациями (ГААРК. Ф. Р-30. Оп. 1. Д. 434. Л. 99).

Происходило именно то, о чём ещё в 1926 г. предупреждал Джафер Сейдаметов в своей статье «Новая Палестина»: «Если речь идёт о наделении еврейских переселенцев теми излишними земельными фондами, которые были и должны быть предназначены для переселения самого татарского населения, то это во всяком случае будет несправедливо; это будет вместо уничтожения гнёта бывшей царской России восстановлением этого гнёта» (ЕД. 13.02.1926). «Крайним» снова оказался крымско-татарский крестьянин...

Причём крайним не только в экономическом, но и в социальном смысле. Возникло острое неравноправие татар и евреев, и в основе его лежал, увы, национализм, чтобы не сказать расизм. Если, к примеру, крымский татарин занимался когда-то торговлей, держал мельницу или частную извозчичью контору, то он в 1920-х автоматически превращался в лишенца с поражением в важнейших правах, что было нешуточной дискриминацией, так как часто вело попросту к голодной смерти. Евреи-переселенцы, из которых ранее по объективной причине никто не был крестьянином³, такого гонения не знали, даже если они «до переселения принадлежали к нетрудовым категориям населения» (Разъяснение помощника прокурора Крыма Львова // Новая деревня. 1928, № 8,2). Показательно, что крымским татарам «чуждого происхождения» в эти годы автоматически закрывался доступ и к городским профессиям: это было средством сохранения «чистоты класса» (см. гл. VII). В то же время переселенцам-евреям такой препоны отнюдь не ставилось; к началу 1930-х только в Евпатории число новых пролетариев из их числа измерялось тысячами (Фрухт, 1932. С. 5).

И ещё одна характерная деталь. Еврейское переселение в Крым на практике осуществлялось следующим образом. После соответствующей многодневной и даже многомесячной радио-обработки евреев какого-нибудь украинского или белорусского местечка агитацией за такое переселение и его выгод, туда приезжал так называемый вербовщик. Он знакомил жителей с условиями переселения, льготами, установленными для трудящихся евреев, и вообще усиленно склонял их к скорейшему переезду. Таких вербовщиков были многие десятки, если не сотни, и все они работали не за страх, а за совесть, так как были материально заинтересованы в успехе своей пропаганды⁴. Понятно, что сотни хорошо оплаченных «специалистов по рекламе» крымские райисполкомы оплачивать бы не смогли, к тому же отправляли этих людей главным образом всего три РИКа (Фрайдорфский, Лариндорфский и Евпаторийский). При этом их бюджет, в особенности двух первых, в связи с переселенческими хлопотами вообще больше требовал, чем давал. На помощь Крыму в этой проблеме пришла соседняя Украина. Её Наркомзем (Переселенческое бюро) между делом рассылал своих вербовщиков, «щиро» оплачивая их труд из собственного кармана (ГААРК. Ф. Р-30. Оп. 6. Д. 2. Л. 113).

Невольно возникает вопрос: насколько бескорыстно тратило киевское начальство эти немалые деньги, помогая своим крымским коллегам? Ведь если разобраться, оно помогало своему нацменьшинству покидать Украину. Не снимало ли это с плеч Киева ряд проблем, причём не только и не столько экономического характера? Впрочем, для нас важен не поиск ответов такого рода, а факт, что все проблемы оплаты перевода бывших местечковых ремесленников и торговцев «на землю» были попросту переложены на не столь уж могучие плечи Крыма и его коренного народа.

Вторая деталь — того же плана. В отдельные моменты, когда возникали затруднения с приёмом массы иммигрантов с севера, Крым имел возможность оттянуть восвояси всех своих вербовщиков и тем самым ослабить или перекрыть людской поток, стремившийся через Перекоп на юг. Такие передышки бывали необходимы хотя бы для того, чтобы собраться с деньгами и мыслями, немного подумать и о собственных, крымско-татарских переселенцах. Но на Украину такие решения-паузы никак не распространялись. Её вербовщики отрабатывали свои деньги, пока киевский наркомзем их платил — как говорится, один день год кормит, надо было спешить. Кроме того было бы наивно думать, что от этого бюджетного потока ничего не оставалось киевскому наркомзему. А крымскотатарские проблемы этих хватких чиновников и их подопечных беспокоили так же мало, как трудности бывших сограждан еврейской национальности, которых они сбагривали Крыму. Поэтому упомянутый поток и не ослабевал.

Наконец, был ещё один переселенческий канал. По нему в Крым прибывали тоже евреи, и тоже, по сути, в неконтролируемых количествах. Истоки этого канала нужно было искать далеко за рубежом, в Палестине. Эта акция имела чётко выраженную внешнеполитическую подоплёку: в те годы Кремль считал, что палестинское еврейское государство (позже, с 1948 г., — Израиль) представляет собой некий «буфер между угнетателями — английским капитализмом — и арабским освободительным движением», отчего и евреи, осевшие в Палестине, превратились «в орудие колониального угнетения арабов» (Рейтановский, 1933. С. 8). Именно поэтому Москва и дала добро тамошним евреям на переселение в СССР, для чего не могла избрать лучшего места, чем, естественно, Крым.

Джафер Сейдамет в 1932 г. Рисунок неизвестного автора

Уже в 1925 г. здесь из 25 еврейских колоний одна, евпаторийская Войо-Нова, целиком состояла из палестинских иммигрантов (Бережанская, 1997. С. 74; Мексин, 1939. С. 76—77). То есть кремлёвские мудрецы легко давали заезжим палестинцам в массе то самое право, которого много лет тщетно добивались крымские татары для своих, кровных родственников, пока находившихся в Турции и Румынии, — с нулевым результатом.

Такая материальная и законодательная поддержка со стороны Москвы и Киева, а также почти неизменно доброжелательное отношение к еврейскому переселенческому потоку со стороны крымского населения, в том числе и чиновного⁵, стали причиной возникновения в степной части в период до 1939 г. 84 чисто еврейских колхозов и 32 национальных сельсоветов (Бережанская, 1997. С. 81). Они объединили 5500 хозяйств, или 20 000 человек, на сельскохозяйственной площади в 150 000 га. Это был весьма значительный клин, так как он составлял более 1/10 всей посевной площади полуострова (Мексин, 1939. С. 76). По другим подсчётам, даже в 1930 г. всем еврейским переселенцам (то есть и колхозникам, и горожанам) было отпущено 350 000 га, что значительно превышало 1/5 указанной площади (Десять лет. С. 33; Бережанская, 1997. С. 75; Фрухт, 1932. С. 7). Переселение евреев в Крым продлилось практически до войны. Одна из последних известных цифр относится к 1938 г., когда на полуостров перебралось 1500 семейств (Бережанская, 1997. С. 81). По общему подсчёту, всего в довоенный период на территорию полуострова (то есть не учитывая заперекопских степей) переселилось 65 000 евреев (Царевская, 1999. С. 122).

Конечно, этот процесс сказывался не только на экономической, но и на этнокультурной ситуации в Крыму. Завершался длительный процесс вымывания коренного населения из древних крымско-татарских сёл (частично тому виной была, впрочем, и индустриализация — см. очерк VII). Но и переселения из местечек Украины и Белоруси оставило свой след. Вот пример из области этнотопонимики: старая крымско-татарская деревня Джелал в XIX в. превратилась в немецкую колонию Монтанай. Потом зажиточных колонистов выселили, а посёлок стал еврейским Фрайдорфом, с правленческими квартирами в двухэтажном доме на центральной площади, с добротными 4-квартирными домами на месте снесённых к тому времени старинных крымско-татарских домиков (Фрухт, 1932. С. 10). И таких примеров были многие десятки...

В заключение «еврейского» сюжета следует сказать, что такой демографический сдвиг в массе степного населения не привёл к каким-то заметным успехам в крымском сельском хозяйстве, вообще в экономике республики. Евреи-переселенцы были достаточно трудолюбивы, а в быту — нетребовательны. Кроме того, еврейские коммуны и другие социально-производственные объединения получали в необходимом количестве лучшую сельскохозяйственную технику — в том числе зарубежную. Но ни предки переселенцев, ни они сами не были крестьянами и, что ещё важнее, — не были крымчанами. Поэтому и успехи их на крымской пашне оставались на протяжении всего довоенного периода более чем скромными. Да и в перспективе вряд ли стоило здесь ждать каких-то разительных результатов, — в отличие от прирождённых крестьян-татар, евреи, в особенности молодёжь, при малейшей возможности бросали деревню. Они перебирались в посёлки и города, где могли посвятить себя более традиционным занятиям в ремесленной или торговой отраслях экономики (Евреи, 1999. С. 38).

А после того как молодые парни и девушки обосновывались на новом месте, к ним переезжали и старики — крепость семейных уз у этого этноса общеизвестна. На брошенных же дворах крымской степи появлялись новые люди, в основном российские переселенцы, но случалось — и крымские татары. Так бесславно закончилась громкая, ставшая известной и за океаном кампания, потребовавшая за 15 лет затраты массы средств и, что тяжелее, — жертв среди крымчан, пытавшихся как-то ограничить размах этой кремлёвской национально-политической утопии.

Последний всплеск активности в этом направлении, то есть в смысле доведения идеи еврейской республики в Крыму до логического завершения, был отмечен в 1943—1944 гг. Крым ещё был под немцами, а лидеры Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) С.М. Михоэлс и И.С. Фефер вели в Америке переговоры с ДЖОЙНТом относительно того, чтобы сделать именно Крым пристанищем для преследовавшихся евреев со всей Европы. По некоторым данным, незадолго до депортации крымских татар В.М. Молотов сообщал тем же деятелям ЕАК, что есть мысль «исправить ошибку» с образованием дальневосточной еврейской национальной республики в Биробиджане. Для этого предполагалось «освободить» крымские земли, как это чуть раньше было проделано с калмыками и карачаевцами. При этом Молотов вроде бы сказал: «Та же участь постигнет и крымских татар, которые помогали немцам и боролись против Красной Армии с оружием в руках... Все эти территории и смогут быть переданы евреям после войны, а правительство будет этому содействовать» (Цит. по: Царевская, 1999. С. 124).

Если такой план и был, то осуществился он лишь в первой своей части, крымских татар депортировали. План же еврейской республики в Крыму, да ещё и населённой сотнями тысяч зарубежных евреев, не имевших никакого советского воспитания, конечно же, был утопичен в основе (если он вообще существовал в таком виде). Так или иначе, сама идея новой еврейской республики в Крыму была похоронена, а лидеры ЕАК вскоре были сами репрессированы и по воле Сталина физически уничтожены.

Однако к 1954 г. истекал срок возвращения ссуды, которую ДЖОЙНТ предоставил РСФСР в 1929 г. с условием создания «Еврейского Крыма» (20 млн долларов плюс 5% годовых). И Н.С. Хрущёв, не имея возможности изыскать эту огромную сумму, передал Крым Украине, никаких договоров с еврейскими организациями США не заключавшей. Так и был окончательно решен этот старый вопрос, хоть передача Крыма и была проведена с грубейшими нарушениями конституций РСФСР, УССР, СССР.

Примечания

1. Вели-бей не оставил записей своих сокровенных дум и планов — доверять мысли бумаге не стоило, время было не то. Но у близко знавших его современников (прежде всего его супруги Нияр-ханум и сына Тимура Велиевича, намного переживших председателя), то есть у людей, от которых у него не было тайн, сохранилась в памяти информация, весьма ценная для историка. Так, Тимур Велиевич был убеждён, что его отец придавал чрезвычайно большое значение заселению степей как крымскими татарами, так и евреями потому, что такое заполнение свободной территории должно было воспрепятствовать предвиденному им неизбежному накату на Крым более мощных, и для крымской культуры сокрушительных волн славянского переселения, уже в те годы зримо затапливавших сравнительно малочисленные коренные народы в различных республиках СССР (АМ ФВ. Д. 130. Л. 1—33).

2. Еврейские переселенческие семьи 0-й категории (то есть беднейшие) получали бесплатное питание и фураж в течение одного года, полностью оплачивался и их переезд в Крым, предоставлялся льготный кредит на приобретение средств производства. Но и даже самые обеспеченные еврейские семьи (6-я категория) не оставались без поддержки, получая льготную целевую ссуду на проведение мелиоративных работ (Коршунов, 1929. С. 50). При расселении еврейских семей в отдельные смешанные по национальному признаку колхозы (чаще всего это наблюдалось на обширных территориях Сакского и Воио-Новского сельсоветов) для них заранее готовили двухэтажные дома (Крестьянин, 15.02.1931). Немаловажной была и трёхлетняя отсрочка от воинского призыва в армию еврейских юношей-переселенцев (РиК. 28.08.1925). Всего этого крымскотатарские переселенцы были лишены.

3. Вот данные по социальному составу евреев-переселенцев на 1928 год: торговцев 50%, ремесленников 20%, рабочих 10%. Остальные — неопределённых занятий и интеллигенция. Крестьян не набиралось и 1% (Бережанская, 1997. С. 75). Пятью годами позже целых 13,4% из переселившихся евреев было отнесено к лишенцам — и это даже на основе «смягчённого» по отношению к ним закона (Рейтановский, 1933. С. 24).

4. За пару семей обшей численностью 12 человек такой посланец Крыма получал 600 руб., учитывая, конечно и командировочные расходы. Впрочем, в те времена эти расходы были незначительными, и львиная доля командировочных также оставалась в кармане вербовщика (ГААРК. Ф. Р-30. Оп. 6. Д. 2. Л. 113).

5. Вот пример лишь одного из видов материальной поддержки такого рода. Она оказывалась за счёт районных бюджетов, то есть напрямую за счёт проживавших в тех районах коренных крымчан: «Для ускорения привлечения и отправки переселенцев мы разрешили отдельным районам пункта вселения (Лариндорфскому) перевести потребные средства на отправку переселенцев на места выхода. Зам. Наркомзема КрымАССР Рабинович.» (ГААРК. Ф. Р-30. Оп. 6. Д. 2. Л. 149).