г) Выполнение решений о коренизации аппарата

Того же сорта были многие десятки других, последовавших за этим основополагающим документом решений, положений, законов. Их не то что не выполняли — их выполнение не было предусмотрено изначально. Этот вывод следует из простого факта: денег, достаточных для осуществления постановлений о коренизации власти, не отпускали, а сама по себе она не шла и идти не могла.

Отнюдь не вопреки этому факту, а напротив, чтобы сгладить его значение, высшее руководящее звено крымской администрации битком набивали татарами. Причём чисто по-русски, то есть не зная меры: в 1924—1925 гг. в КрымЦИКе на 36 человек русских, украинцев и прочих приходилось 32 крымских татарина. Само собой разумеется, это соотношение при всяком удобном случае всячески выпячивали, демонстрируя результаты ленинской национальной политики. Таким образом эти члены ЦИКа объективно служили не на пользу, а во вред своему народу, для которого этот период был далеко не лучшим. Хорошо проверенные «в деле», прошедшие многократные отсевы и чистки, они в большинстве своём, конечно, представляли уже не местные кадры, а являлись органической частью власти, менявшей лицо в соответствии с указаниями из Москвы. И основным их делом была обработка этих указаний в крымском духе и передача их для дальнейшего исполнения.

Сказанное относится, конечно, не ко всей крымско-татарской административно-партийной элите. Встречались в ней и лидеры, выдающиеся в смысле таланта, самоотверженности, патриотизма — об этом уже говорилось в VI очерке. Но на своих постах (в том числе и самых высоких) они были практически бессильны по двум причинам. Во-первых, в своём профессиональном или политическом окружении они составляли меньшинство, а во-вторых, им противостояла совокупная мощь многочисленного среднего звена управления, куда крымских татар мудро допускали в ограниченном процентном отношении. Так, уже в составе типичного райисполкома тех же лет на 140 русских приходилось всего 42 татарина (КК. 14.02.1922).

В целом же упомянутое среднее звено вмещало тысячи русских и сотни украинцев, причем из числа даже не переселенцев. Это были молодые специалисты, пребывавшие прямо из России, главным образом по окончании российских вузов и техникумов (Крым АССР 20—30-х. С. 16). Эти стопроцентно русские по духовной и политической культуре комсомольцы постоянно «освежали» русский же в целом аппарат Крыма.

Такой состав объективно не мог сочувствовать делу коренизации, которое внешне часто выглядело не как реанимация культуры, задавленной Россией, а как предоставление неславянам каких-то «льгот». Такие высокие её задачи, как содействие индустриализации Крыма, также оставались непостижимыми для русскоязычных служащих, когда их коллег заменяли крымско-татарскими выдвиженцами¹. Они воспринимали эти факты как дискриминацию по национальному признаку. Это не могло не вести к обострению межэтнических конфликтов, в частности к бытовому антитатаризму, отражавшемуся и на профессиональной деятельности работников среднего звена.

Кроме того, «средние» служащие были вполне в состоянии дискредитировать или практически аннулировать любое решение КрымЦИКа, пусть даже насквозь коренизованного, — если не открыто, то тихой бюрократической сапой. Так часто и случалось; правительство не могло доискаться концов увязшего дела, метало громы и молнии, снимало (тасовало) номенклатурных чиновников, но ситуация оставалась прежней. В этом смысле справедливо сравнение национальной аппаратной элиты с феодальной, то есть не столько «деловой», сколько статусно-номенклатурной (Вишневский, 1998. С. 298). Она зависела от более высокого российского начальства, от «его субъективных оценок, назначений, «пожалований» больше, чем от объективных результатов своей деятельности» (там же). Отсюда и зачастую её беспомощность при видимости бурной деятельности, цифровом росте национальной прослойки на производстве, в управлении, культуре и т. д.

Возьмем, к примеру, 1928 год. Упомянутая Комиссия по татаризации предложила в апреле всем хозяйственным организациям и производственным предприятиям принять, наконец, «решительные меры к наибольшему вовлечению в производство татар, оперативно составлять и ежемесячно предъявлять в ЦИК соответствующие отчёты, а к возможным саботажникам принимать строгие меры воздействия» (КК. 03.04.1928). Через 3 месяца ЦИК делает следующий шаг — выделяет (посредством разукрупнения) национальные сельсоветы. В результате в Крыму появляется 164 крымско-татарских, 135 русских, 33 немецких и т. д. сельсовета (КК. 01.07.1928). Ещё через месяц спускается директива об увеличении к 1932 г. количества рабочих-татар с 12% до 18% (КК. 15.08.1928), а затем ещё одна, где соответствующая цифра поднимается до 20,6% (КК. 28.08.1928).

Всё это — не считая массы промежуточных, совершенно пустопорожних призывов и указаний с трибун пленумов, конференций, съездов и т. п., где говорилось о том же, то есть о необходимости привлечь «коренную национальность, отсталую в культурном отношении, к делу социалистического строительства» (КК. 25.08.1928). Каков же был общий результат этого града распоряжений?

За два года их действия из русских (42% от крымского населения) было подготовлено 61,5% квалифицированных рабочих и специалистов, а из крымских татар (25,1% населения) — лишь 3% (Хомяков, 1930. С. 59).

Ещё пример: согласно Декрету ЦИК и СНК КрымАССР от 03.07.1929, на татарский язык должно было быть переведено делопроизводство всех учреждений и организаций на территории Бахчисарайского и Судакского районов, и ещё 62 областных и центральных учреждений (Десять лет. С. 371, 372). Некоторый опыт такого рода уже имелся — отдельные ретивые районные руководители пытались полностью «татаризовать» делопроизводство. Это вело к фактическому прекращению деятельности служащих, не владевших крымско-татарским даже в районах, где число коренного населения превышало 60%. Теперь этот опыт остался невостребованным.

Через год, как бы предчувствуя, что Декрет никогда не будет выполнен, КрымЦИК утверждает пятилетний план коренизации, в котором отказывается от былых научно обоснованных положений о росте крымско-татарских служащих во всех звеньях управления, опережающем рост численности этноса. После этого ни у кого не вызывал уже удивления тот факт, что опережение это (очень незначительное) наблюдалось лишь в низовом, районного уровня аппарате, где никогда и ничего не решалось, где требовалась лишь исполнительность (КК. 20.07.1933). Число татар — простых рабочих действительно возросло за пятилетку с 8,3% до 20,6% от общей массы этого разряда трудящихся (КК. 28.08.1928; см. также в: Десять лет. С. 372).

Вообще плановая регламентированность, то есть жёсткая, обезличенная заданность коренизации, приносила делу немалый вред. Ситуация в различных отраслях была неодинаковой, в то же время план мероприятий определялся в лучшем случае районом, а то и на местах: единых отраслевых центров не было. К тому же нередко план был просто невыполним, что дискредитировало саму идею. Так, в июне 1932 г. решением Областкома и КрымЦИКа был спущен план, по которому за оставшиеся до конца года месяцы было «должно коренизовать ответственный состав аппарата областных учреждений не менее чем на 40%. По районам коренизовать аппарат: Бахчисарайского, Судакского и Алуштинского районов на 90%, Ялтинского на 80%, Балаклавского на 75%, Карасубазарского на 60%...» и т. д. (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 4. Д. 86. Л. 29). Помимо этого, за те же полгода предполагалось «полностью перевести делопроизводство в татарских сельсоветах и районах, а также переписку в областных учреждениях с этими районами на татарский язык». Наконец, в план вошла «задача вовлечения в производство 11 655 человек татар и воспитания из них национального пролетариата» (ГААРК. Ук. дело. Л. 30). Через год, в 1933-м, КрымЦИК имел в своём составе всего 50% крымских татар, РИК — около 39%, а в сельсоветах — 35,5% (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 5. Д. 329. Л. 93).

Примечания

1. В обратных случаях, то есть при низком проценте крымских татар на предприятии, и пресса, и руководство искали именно в этом факте оправдание слабым производственным успехам. Так, если севастопольский Кожзавод из квартала в квартал гнал сплошной брак, никак при этом не вписываясь в план индустриализации, то и объяснение такому отставанию имелось очень удобное: на заводе никак не могут «укорениться» крымские татары (КК. 30.08.1928). О гонениях же на малочисленных татар, естественно, при этом умалчивалось.