«Независимый» Крым

После оккупации полуострова российский поверенный в делах при ханском престоле Веселицкий предложил послать к царице письмо с просьбой «перенять под русскую руку» города Кафу, Керчь и Еникале. Хан отказался. Тогда прибывший в Бахчисарай генерал Щербинин предложил «охрану» крымской вольности, но и на это Сагиб гордо ответил: «На что вольного человека охранять?» (Смирнов В.Д., 1889, 141). Жест красивый, но лишенный политической основы, по крайней мере теперь, когда землю хана заполонили русские и ногаи.

Тем временем Шагин отправился в Петербург, имея при себе присяжный лист и грамоту об избрании нового хана. Калге назначили богатое содержание на время пребывания в столице и вообще окружили вниманием. Отсюда он пишет письма брату, советуя соглашаться на все русские предложения, отдавать города и т. д. В это время Сагиб неожиданно получил поддержку турок, которые даже прервали переговоры с русскими в Фокшанах, пока не прекратится оккупация Крыма; к туркам снова стали склоняться ногайские орды. Но ногайцам дали подарков на 10 тыс. руб., в Крым ввели дополнительно корпус генерала Прохоровского, а Долгорукому указали заключить с ханом формальный союзный трактат, что доказало бы независимость Крыма. Князь приступил к переговорам сразу же после того, как 19 сентября 1772 г. устроил новую резню татар, выразивших враждебность захватчикам (Лашков Ф., 1886, 11).

Наконец, 1 ноября 1772 г. собравшиеся в Карасубазаре беи, мурзы и ногайские сераскиры подписали трактат, провозгласивший независимость ханства, единство всех его народов, а также «союз, дружбу и доверенность» между Крымом и Россией, в знак чего уступили «во всегдашнее содержание» ей Еникале и Керчь (ПСЗ, XIX, № 13934).

Итак, Крыму была предоставлена автономия, хотя и в весьма сложной форме. Зададим себе вопрос: почему русские, имея полную к тому возможность, не аннексировали полуостров тут же и бесповоротно? Ответ следует искать в документах еще 1770 г., когда состоялся Государственный совет в преддверии военного нападения на Крым. Царская администрация пришла здесь к выводу, что татары «по их свойству и положению никогда не будут полезными подданными России, никакие с них порядочные подати собираемы быть не могут и для защиты русских границ они служить не будут», а также, что не менее важно, «принятием их в свое подданство Россия возбудит против себя всеобщую зависть и подозрение в стремлении бесконечно увеличивать свои владения» (Уляницкий В., 1883, 145). Таким образом, по мнению Совета, присоединение Крыма было нецелесообразно лишь по явной его невыгодности России, прежде всего политической.

Однако позже положение меняется и на первое место выступают выгоды чистой экономики. Так, Екатерина II указывает своим советникам на доходы, которые принесет с собой овладение Керченским проливом; речь идет и об узаконенной официально «свободной и беспрепятственной навсегда» морской и сухопутной русско-турецкой торговле через Крым и о русском торговом порте на полуострове (там же, 146). Заключив такой договор с независимым Крымом, Россия получила бы доступ к Черному морю, которого она тщетно добивалась у Стамбула. Что же касается политической гарантии этих торговых привилегий, то и здесь крымская независимость вполне надежно ее могла представить: если ранее ханы назначались султаном, то теперь исход традиционной борьбы за власть между многочисленными Гиреями вполне мог решаться Петербургом. И конечно же для поддержки «законной власти» любого из своих ставленников Россия могла сколь угодно додго держать здесь свои войска, причем на столь же безукоризненно законном основании — ханской просьбе о российском воинском присутствии.

Турция на автономию Крыма пока не соглашалась, не желая, естественно, навечно утратить одного из ценнейших своих вассалов. Была и веская формальная причина такого противодействия русской дипломатии — ведь этого требовала Россия, а не сами татары. Понимая всю обоснованность турецкого довода в глазах европейского общественного мнения, царские политики приложили немало усилий, чтобы добиться подобной просьбы от крымчан, но тщетно. Прошло совсем немного времени, и даже те беи и мурзы, что в своей междоусобице делали ставку на русскую помощь, теперь свою позицию изменили. Как замечает один из интереснейших авторов, писавший буквально «по горячим следам» этих событий, русские войска, которые «вошли в Крым, содействуя к утверждению ханской власти, остались в нем и скоро надоели всем жителям» (Мертваго Д.Б., 1867, 174). Поэтому и русские дипломаты уже в 1772 г. с трогательной обидой сообщают на родину, что «татары не познают и не чувствуют ни нашего им благодеяния (!), ни цены даруемой вольности и независимости, но, паче привыкнув к власти и игу порты Оттоманской, желают внутренне под оные возвратиться» (Уляницкий В., 1883, 406).

И даже единственное свое дипломатическое средство, годившееся для решения проблемы, — договор с Крымом 1772 г. — Россия упустила из рук. Когда русская администрация начала отбирать у татар их территории и имущество в гораздо большем объеме, чем было указано в договоре, т. е. первой нарушила его, то за отказ от соблюдения трактата высказался и ханский диван, указав именно на эту причину — действия «России, отнимающей у нас земли и обращающейся с нами лживо». И беи твердо стояли на своем, несмотря на угрозы все более походившего на марионетку царицы Шагина: калга считал новую позицию дивана «вероломством», за которое России «ничего не стоит обратить Крым в пустыню» (Соловьев СМ., т. 29, 29).

Таким образом, царская дипломатия зашла в крымском вопросе по своей вине в тупик. Более удачно складывались у России дела чисто военные. Неудача Дунайской экспедиции 1773 г. эхом откликнулась на Кубани — издавна жившие здесь крымские выходцы заволновались, и мятеж грозил переброситься в Крым. Начались военные действия, которые продлились до 1774 г., когда восстание было подавлено. Однако последовавшие карательные меры полковника Бухвостова были недостаточны — татары на Кубани явно готовили новый мятеж. И тогда на эту окраину ханства царским правительством был направлен Шагин. К этому времени он, слишком далеко разойдясь с земляками, сложил с себя титул калги и откровенно перешел на русское содержание. Генерал Щербинин снабдил бывшего калгу 35 тыс. руб., что помогло лучше, чем русские штыки, — при помощи подкупов вожаков восставших татар уже в мае 1774 г. Шагин стал кубанским сераскиром (Лашков Ф., 1886, 15).

Ряд поражений на фронте, а также провал кубанского восстания татар лишил Турцию надежд на успешное окончание войны, и 10 июля 1774 г. она заключила с Россией Кючук-Кайнарджийский мир. Согласно этому трактату, признавалась независимость Крыма как от Турции, так и от России, ханы отныне должны были свободно избираться крымским народом, не отдавая отчета в своем правлении ни одной зарубежной державе. И лишь в духовных обрядах крымские мусульмане по-прежнему подчинялись султану в качестве верховного халифа, причем в функциях халифа оставалось и его благословение новых ханов на управление Крымом.