е) Ликвидация крымского краеведения

Сам Крым как историческая сущность, его многомерная и пёстрая история не укладывались в марксистскую плоскую схему смены социально-экономических формаций, подстёгиваемой классовой борьбой. Чем внимательнее вглядывались советские учёные в глубину крымского Средневековья — тем больше находили доказательств отсутствия жёстких перегородок между «классами», обнаруживали массу фактов свободного перетекания человеческих масс из одной прослойки в другую. И никак не могли выявить в этом свободном обществе признаков закрепощения, которое обязано было присутствовать в эпоху феодализма по всем канонам марксистской исторической науки и советской историографии.

Наконец, был найден «выход». В 1929 г. по неясным причинам было закрыто Общество по изучению Крыма. А ещё через два года — также имевшее долгую и славную историю Таврическое общество истории, археологии и этнографии (ранее Императорская Таврическая учёная археографическая комиссия, основана в 1887 г.), на счету которой было более полусотни объёмистых ежегодников — до нынешнего дня остающихся уникальным, никем не превзойдённым источником информации для крымоведов.

Этот двойной удар в корне подорвал изучение истории края, что сказывается и на сегодняшнем состоянии этой области мировой науки. С той поры об истории Крыма можно было прочесть лишь немногие строчки в общих, многотомных «Историях СССР», да в бессистемных, часто дилетантски беспомощных брошюрах авторов-чиновников Наркомпроса. Что и стало осуществлением «историографической» части программы создания единой, социалистической культуры, литературы и науки.

Борьба в «местным национализмом», объявленная в начале 1930-х гг. столь же важной, как и с великодержавным шовинизмом, нашла выражение в перепрофилировании музеев и исследовательских центров. Теперь на местах должна была изучаться почти исключительно история развития техники, а традиционные этноисторические и историко-культурные изыскания отошли в монополию Центра. В Крыму эта реорганизация приняла весьма своеобразный вид: былой широкий изыскательский фронт работ был сужен до трёх секций — истории, археологии и этнографии — в так называемом Научно-исследовательском институте национально-культурного строительства — вполне бюрократически управляемой структуре (Сеитягъяев, 2001. С. 218).

Но ещё до того наступление на крымское краеведение выразилось в закрытии ряда музеев. Одним из первых был влит в состав реорганизован Ялтинский историко-литературный музей, о котором стоит поговорить особо. Основанный в прекрасном, хоть и не очень просторном дворце эмира Бухарского, этот музей был задуман как центр собирания памятников восточной культуры, как промежуточное звено между подобными же хранилищами на Кавказа и в Одессе. Начинать приходилось практически на пустом месте, но к 1927 г. здесь уже можно было работать с десятками крупных рукописных памятников, относящихся к истории ханского периода, уже выставлялось великолепное крымское оружие, ковры, предметы утвари, множество других образцов материальной культуры крымских татар.

Во главе этого музея стоял Якуб Кемаль (1885—1939), специалист, великолепно знавший Коран, мусульманское право, арабский язык, вообще человек широко образованный (после обучения в одной из арабских стран он посещал лекции академика А. Крымского в московском Лазаревском институте восточных языков, до 1917 г., естественно). В 1917—1920 гг. авторитетному учёному было поручено заведовать мусульманским судопроизводством в Крыму (пост кади-аскера); одновременно он исполнял обязанности муфтия (после казни Н. Челеби Джихана). Эта деятельность и была поставлена Якубу Кемалю в вину, когда он был в 1929 г. снят с должности директора музея в результате чистки.

В 1932 г. музей влился в состав Ялтинского объединённого музея краеведения, а ещё через два года Я. Кемаль был арестован и на свободу более не вышел (Урсу, 1999. С. 31, 33). Тут же было принято решение о реорганизации музея, что стало началом его конца. Был ликвидирован крымско-татарский отдел, затем стали массово изыматься музейные экспонаты. Коллекция ковров была продана за рубеж организацией Крымсоюззаготэкспорт (1932), другие предметы хранения навечно передавались музеям Москвы, Ленинграда, Таджикистана. Начались хищения, чего ранее никогда не было. Только в 1932—1934 гг. было украдено более тысячи единиц хранения, в том числе старинные книги. Опережая события добавим, что в начале войны, когда стала реальной угроза оккупации Крыма, музей по распоряжению советских властей был подожжён, на чём и окончилась его история (после войны в восстановленном здании эмира Бухарского был устроен санаторий Черноморского флота).

Дворец эмира Бухарского. Архит. Н.Г. Тарасов. Открытки начала XX в.

Наступление на историю коснулось и Бахчисарайского музея (в комплексе с Хан-сараем). К 1930 г. им уже седьмой год руководил У. Боданинский. Под его руководством этот музейный комплекс стал одним из исследовательских краеведческих центров Крыма и крупным древлехранилищем: помимо чудом уцелевшей части ханской библиотеки, во дворец была перемещена часть библиотеки закрытой Зинджирлы-медресе, сюда несли самые редкие книги и рукописи крымские интеллигенты, опасавшиеся держать такие сокровища дома. Так, Бекир Чобан-заде подарил библиотеке Хан-сарая арабскую рукопись, датируемую 1147 годом (ук. соч. С. 67).

В результате сложилось уникальное собрание памятников крымско-татарской культуры и мусульманской цивилизации в целом. Содержание библиотеки было поистине универсальным: здесь можно было найти литературу по традиционной медицине, истории и философии коренного народа, трактаты по отдельным вопросам шариатского права, религии, искусства, агрономии, даже игры в шахматы. Хранился здесь и уникальный средневековый календарь: крымские улемы выводили по нему закономерности больших (двенадцатилетних) погодно-климатических циклов, имевших решающее значение в сельскохозяйственной экономике (вторично эта теория, получившая новое имя «длинных волн», была открыта только в 1930-х гг.). Здесь же находилось уникальное собрание тафсиров (толкований Корана) не только крымских, но и сирийских, турецких, арабских учёных. Было немало и архивных материалов ханского периода. На основе этого наследия велась исследовательско-издательская работа. Уже были подготовлены публикации главного труда Эвлии Челеби (полностью не изданного до сих пор!), а также 75 актов кади-аскерских книг начала XVII в. — но в начале 1934 г. вся эта работа была свёрнута. Библиотека с той поры практически перестала использоваться, а в 1950-х гг. вообще была перенесена за пределы Крыма (подробнее: Возгрин, 1995).

Хуже того, музей стал играть прямо противоположную роль рассадника псевдонаучных знаний, фальсифицированной истории Крыма. Созданный в 1936 г. Отдел социалистического строительства, некоторые другие отделы были организованы так, что их «экспозиции стали носить антитатарский характер», даже филиал (Музей пещерных городов) имел своей идеологической целью «разоблачать фашистские теории по готскому вопросу, буржуазно-националистические установки по другим вопросам исторического процесса» (Урсу, 1999. С. 72—73). Из экскурсионных разработок и методологических планов почти полностью исчезли темы по ханскому периоду, вообще изо всей истории коренного народа остались древнейший и современный периоды, события «воссоединения (!)» Крыма с Россией, да пребывания в Крыму Суворова и Пушкина.

В том же 1934 г. была прекращена исследовательская (татароведческая) деятельность Евпаторийского музея древностей, где директором служила выдающаяся собирательница крымско-татарской старины П.Я. Чепурина. Собрания этого музея, единственного в Западном Крыму, состояли из трёх частей: уникальной караимской коллекции, рукописей и иных памятников культуры татар степной части Крыма и сравнительно небольшой дальневосточной коллекции (Китай, Япония, в основном бронза и фарфор). Теперь спасение памятников культуры коренных обитателей полуострова прекратилось и в этой его части.

Одновременно теряют работу, а значит, возможность продолжать исследовательскую деятельность такие ведущие историки культуры крымских татар, как преподаватель Пединститута О. Акчокраклы, затем А.С. Айвазов, И. Леманов, ещё многие историки и этнографы. Сворачиваются последние экспедиции, раскопки зарастают бурьяном, причем на долгие, долгие годы...

Как сказал великий русский сатирик, «история прекратила течение своё» (Салтыков-Щедрин, 1988. Т. 2. С. 472).